Снег + Фантастика

Снежинки бились в стекло, как слепые мухи. Поезд убаюкивал маленькую Варю ритмичным постукиванием стальных колёс и душным уютом полумрака – всем, что он мог ей предложить. Но девочка совсем не хотела спать. Она нехотя надевала колючий свитер из верблюжьей шерсти, подаренный бабушкой на 7-летие. И всматривалась в зимний пейзаж за окном пассажирского поезда: ей жизненно необходимо увидеть какого-нибудь лесного зверька. Это, своего рода, ритуал – по пути домой после выходных у отца высмотреть в окне какую-нибудь зверушку. Для Вари это хороший знак. Местность здесь дикая, а потому без местного “приветствия” домой она ещё не возвращалась.

Суетливая проводница объявила санитарную зону и теперь закрывала туалеты. Мама доставала сумки с верхней незанятой полки. В это время Варя воскликнула, тыча пальцем в стекло:

– Мам, там Санта!

Пары секунд девочке хватило, чтобы разглядеть в темноте леса, еле освещаемой луной, старика с красным мешком за спиной. Он уверенно шагал по сугробам в одном направлении с поездом.

Мама с шумным выдохом устало присела рядом с дочкой и обняла её:

– Доченька, собирайся. Ты же знаешь, что Санта дарит подарки только тем, кто хорошо себя ведёт?

Девочка с энтузиазмом продолжила собираться, косясь в окно. Проводница заглянула в их купе и предупредила:

– Подъезжаем к станции “1840 км”.

– Да, мы уже собираемся, – кивнула ей мать.

Девочка надела валенки, синий комбинезон и спрыгнула с сиденья. Мать взяла сумки в одну руку, другой взяла дочь за руку. Они прошли в тамбур мимо мужчин обсуждающих что-то пылким громким шёпотом; мимо малочисленной молодёжи, лица которых подсвечивались смартфонами; мимо торчащих из-под одеял пяток, как в морге, только без бирок на больших пальцах.

В тамбуре пахло сигаретами и чем-то механическим. Поезд замедлял ход. Проводница с умилением посмотрела на девочку. Та перехватила взгляд и тут же похвасталась:

– А я видела Санту в лесу!

– Ого! А как ты поняла, что это Санта, а не Дед Мороз?

– А он был одет в красное, а не в синее.

Состав остановился на небольшом техническом полустанке, чтобы перецепить локомотив. Проводница открыла дверь, выпуская тепло взамен на морозную свежесть.

– Всего доброго, – попрощалась проводница.

– До свидания, – ответила мать, спустилась и помогла спуститься дочери.

– С Новым годом, – обернувшись напоследок попрощалась девочка с проводницей. – Ведите себя хорошо, а то Санта угольки подарит.

– Ну, будет хотя бы, чем печку топить, – находчиво ответила проводница и засмеялась, закрывая дверь.

Из первого вагона вышел мужчина и направился в сторону деревни, закурив на ходу. Вспышка зажигалки на секунду осветила его лицо, испещрённое язвочками, и расчерченное шрамом на щеке. Кроме него и женщины с ребёнком на станции никого не было. Женщина вдруг задумалась: лучше дойти до деревни в компании незнакомого мужчины или в одиночестве, но по соседству с диким лесом? Она выбрала тактику пропустить его вперёд по протоптанной тропе и держаться позади на безопасном расстоянии. Из-за маленькой Вари спешить и не получалось. И вскоре мужчина скрылся за холмом, разделяющую тропу от станции до деревни пополам.

– Мам, а как думаешь, куда идёт Санта? Он шёл в нашу деревню? – заинтересованно заглядывала девочка в лицо матери, – Мы с ним встретимся?

Где-то в чертогах леса завыли волки. Мать заволновалась и ускорила шаг.

– Лучше бы нам ни с кем не встречаться, – обеспокоенно сказала она.

– Ой мам, волки поют! – воскликнула Варя и представила себе, как на залитой лунным светом поляне волки поют, стоя в ряд, как церковный хор, а перед ними сидят разношёрстные обитатели леса и с упоением слушают.

– Ага… Ничего хорошего в этом пении нет. Ты знаешь сказку про мальчика, который кричал: “Волки”? – старалась мать отвлечь ребёнка на подходе к холму.

– Да! Жил-был мальчик пастух… – начала девочка рассказывать маме сказку. – Ему было скучно пасти овечек и он вдруг решил закричать на всю деревню…

Сказку девочки перебил мужской истошный крик. К нему добавился волчий лай, похожий на кратко прерывающийся вой, будто череду смешков.

Мать резко остановилась, бросила сумку и взяла дочь на руки. По телу пробежала волна холода. Сердце заколотило по грудной клетке, как арестант, привлекающий внимание. Из-за холма доносился душераздирающий вой мужчины, его крик тонул в заполняющем всё вокруг волчьем вое. Холм загораживал происходящее, поэтому мозг с готовностью дорисовывал сцену по мрачному наброску.

Женщина попятилась назад к станции, вокзала там нет, но можно спрятаться в поезде или в крохотной будочке работника станции.

И тут на вершину холма поднялся волк Он величественно и надменно оглядел женщину с ребёнком и завыл.

Мать поставила девочку на землю и сказала:

– Беги к поезду, спрячься там.

– Мам, побежали вместе… – дрожащим голосом попросила Варя.

– Беги! – крикнула мама, и тут же волк кинулся на неё, шоркнув когтями по утоптанному снегу.

Варя развернулась и побежала к поезду, стоящему вдали, с теплом наблюдающим за происходящим своими жёлтыми окошками. За её спиной раздавались звуки борьбы, рычание, треск ткани и отчаянные ругательства матери.

На своих маленьких ножках девочка не смогла убежать далеко. Вдруг состав громыхнул своими суставами, потягиваясь перед долгой дорогой, и пришёл в движение.

– Стойте! Подождите! – кричала девочка ему вслед. Она заплакала от беспомощности, боясь обернуться назад и увидеть там страшную картину, которая случилась с её мамой.

– А ну пошли отсюдова! Вон! – раздался громкий бас по округе. Девочка вздрогнула и обернулась. Возле холма лежала мама. От её тела растекались струйки в разные стороны, как томатный сок по белоснежной скатерти. Издали доносились поскуливания волков.

Варвара медленно подошла и аккуратно присела возле матери.

– Мама... Мамочка, вставай! – дочь с упорством толкала маленькими ручками тело, желая пробудить маму ото сна. – Мам, волки ушли. Пойдём домой.

После тщетных попыток девочка заплакала. Поезд ушёл. И в тишине она услышала какой-то шум за холмом. Варя опасливо поднялась и подошла поближе. За холмом открывался вид на мирно спящую деревушку. По ту сторону холма на тропинке лежал мужчина в бордовом ореоле. Над ним склонился крупный седой старик в красном тулупе. Он разбирал разорванный труп на куски и бросал их в мешок из плотной ткани в пятнах и разводах, который местами сливался с багровым снегом.

– Санта?.. – неуверенно тихо спросила девочка.

Старик вздрогнул и обернулся. Он вытер мокрые красные перчатки о тулуп, взял мешок и потащил его по снегу. За мешком потянулась размашистая кровавая полоса, как от полной краски кисти, будто художник с небес рисовал красным по белому. Старик подошёл к девочке.

– Здравствуй, Варенька, – сказал он.

В нос девочке ударил спёртый запах железа и корицы. Великан снял перчатки и заткнул их за пояс, достал из внутреннего кармана красно-белую сахарную трость в герметичной плёнке, обвязанную зелёной ленточкой. Протянул её девочке и сказал мягким басом:

– Возьми, Варенька, покушай. А я пока для твоей мамы “подарок” подыщу.

Девочка с жалобным видом взяла сладкую палочку и спросила:

– А ты правда Санта?

– Да, а ты в меня не веришь? – спросил он, спрятав улыбку в густой седой бороде.

– Я всегда верила, а вот моя мама… – и девочка опять захныкала, оглянувшись на маму в луже крови.

– Ну-ну, Варенька, успокойся, попробуй леденец – он очень вкусный! – старик погладил девочку по пушистой шапке. Та поддалась и раскрыла леденец. – Ну вот, другое дело.

Он подтащил мешок к женщине и присел перед ней. Залез обеими руками в мешок и стал активно там перебирать. До девочки донеслось шуршание фантиков, будто мешок был доверху наполнен конфетами. Наконец, он вытащил красный продолговатый кусок мяса в прозрачной подарочной упаковке и бантом с надписью. Протянул девочке:

– Варенька, прочитай, пожалуйста, что тут написано? А то дедушка очки оставил в другой стране.

Девочка уже подуспокоилась. Санта контролировал ситуацию и сейчас поможет маме. Нужно только сначала помочь ему прочитать.

– Мар-гар-и-та, – прочитала по слогам она.

– Ну вот и славно, – старик развязал бант, стянул шуршащую упаковку и положил мыщцу в разгрызанную голень женщины. Мыщца идеально легла в пустое пространство. – Вот так.

– Санта, а что это? – спросила девочка с удивлением.

– Это? “Подарки”, – ответил он и вынул из другого внутреннего кармана иголку с красной нитью. – Один день в году я дарю подарки детям, а в остальные дарю подарки взрослым, хоть они в меня и не верят. Я их не виню, они думают, что выросли. Но они такие же детишки, как ты, только старые.

Великан потрепал девочку по шапке. Та тепло улыбнулась. Он насладился её улыбкой и начал зашивать ногу женщине.

– А где ты берёшь эти ”подарки”? – спросила Варя.

– У тех, кто плохо себя вёл, – ответил ей старик.

Старик зашил ногу и принялся искать в мешке кисть.

– А тот дяденька плохо себя вёл, раз ты у него забрал “подарки”?

– Ой, он очень плохо себя вёл. Он заслужил то, что заслужил, – ответил он, распаковал очередной “подарок” и начал пришивать. Девочка облизывала леденец. Глаза потихоньку закрывались. Она устала.

– Вот так, – повторил дед и убрал швейные принадлежности обратно в карман. – Как новенькая!

Варя проснулась утром в своей постели. С кухни доносились звуки готовки: гремела посуда, хрустели овощи под ножом. Девочка встала с постели и прошла на кухню.

– Уже проснулась, доченька? – мама обеспокоенно носилась по кухне, как фея. – Одевайся теплее. Я вчера забыла печку затопить. Не помню, как добрались домой…

– Мам, так это был Санта! – восторженно воскликнула дочка и засияла от радости, хлопнув в ладоши.

– А не рановато для него? – мама мельком глянула на отрывной календарь на стене. – 4 декабря только.

Варя потопталась на холодном полу и внимательно всмотрелась в мамину лодыжку. На коже виднелся еле заметный шрам в виде хвойной ветви.

– Мам, а ты веришь в Санту, только честно? – спросила девочка серьёзно, нахмурив брови.

Мать на секунду зависла над пышущей паром кастрюлей и задумалась, запечатывая мысли в слова перед ответом:

– Верю, Варя. Я верю, что кто-то наблюдает за нашими поступками и затем воздаёт по заслугам.

Варе понравился мамин ответ. Уже потом, повзрослев, она раздумывала над тем как он звучал: одновременно пугающе и успокаивающе. Но в тот день, она этого ещё не понимала. Маленькая Варя побежала в комнату надевать тёплые носочки. На плите гремела крышкой кастрюля. На окраине деревни возле холма толпились полицейские, криминалисты и местные зеваки. Где-то в одном из душных кабинетов уголовного розыска снимали ориентировку с доски “Их разыскивает полиция”. Дело закрыто. Маньяк растерзан.

Над лесом мирно падал снег.

Автор: Волченко П.Н.

Упал, растянулся на твердом насте, тут же замело мелкой, холодной, острой, как иглы, поземкой. Снег набивался в глаза, забивал ноздри, было тяжело дышать, было очень холодно, а самое жуткое, он уже не чувствовал, как тает на коже его, на лице, снег.

С трудом поднялся, шатало от усталости, от холода. Тело одновременно и горело болью и становилось каким-то ватным, будто переставал он чувствовать ноющие стылостью руки, ноги, лицо, щеки… Смахнул снег со слипшихся век, проморгался, пялясь в этот непрекращающийся белый день, и снова побрел вперед.

Вперед, по далекому, по бескрайнему снегу заполярья, по смерзшемуся насту южного полюса. Самолет – их самолет, лежал в трех перевалах пути назад. Сколько именно прошло времени – сложно было определить, часы разбились при крушении, когда всех их метало, бросало по салону. По ощущениям же – будто три дня прошло. Сначала было легко останавливаться на ночевки, хватало еще сил на то, чтобы вырыть нору, заползти туда, как-то там скрутиться калачиком и немного, хотя бы малость, отдохнуть, вздремнуть чуток. Теперь сил уже ни на что не оставалось. Только идти. И если, если только он решит сделать привал – это будет последнее его решение. Он больше не проснется. Пока это еще понималось разумом, но это только пока. С каждым снежным перевалом, с каждым шагом, все сильнее и сильнее просило его изнутри, шептало: «Ляг, отдохни, заройся, поспи». Глаза смыкались, прячась от ослепляющего всего этого белого вокруг: белое солнце, белый снег – все тут кругом бело, как чистый, слепящий лист.

Споткнулся о свои заплетающиеся ноги, покатился вниз по высокому снежному бархану, ниже, и ниже. Крутило, но он отдыхал в этом вращении, его убаюкивал скат, падение, и он почти засыпал тогда, когда останавливалось его движение, не чувствуя уже ни холода, ни боли – ничего не чувствовал, кроме одного – спать, очень хотелось спать. Все стало безразлично, все стало мертво, все как было, так и осталось бело.

Открыл глаза, сморгнул и снова закрыл. Это показалось. Этого нет. Не отвлекайся, просто спи. Но… Снова открыл глаза – в белой расщелине перед ним, меж высоких снежных холмов, громоздилось геометрически верная, но такая не подходящая для всего этого плавного, обветренного вокруг, конструкция. Высокое, в три этажа, с высокой же мачтой антенны, здание. Заснеженное, заметенное едва ли не по самые окна первого этажа, безжизненное: ни тропок натоптанных, ни каких еще там одиноких следов – ничего. Разве что чуть в сторонке от входа, из под снега, из под сугроба, рогато выглядывал рулем снегоход.

Выбрался из снежной перины, что засыпала его, кое как, уже не понятно на чем держась, где находя силы, поднялся и, заставляя себя, пошел вперед. Уже у самой двери, упал на колени, попытался ухватиться за ручку, распахнуть дверь на себя –потянул… Она чуть подалась и встала. Смерть… Попытался стучать, удары толстых, обледенелых шубенок о дверь были слабыми, неслышными в визге завывающего ветра, а потом понял – снег перед дверью мешает.

Медленно, заставляя себя, превозмогая, кое-как раскидал, наломал наст, что намело на пороге, снова потянул ручку – дверь пошла, распахивая за собой темноту помещения. Со свету там был только непроницаемый, черный мрак. Он кое как втиснулся в открывшуюся щель, ужом вполз во внутрь, захлопнул дверь, закрыл глаза. Тут не было ветра, тут было не так обжигающе холодно, тут было не так страшно как там – умирать на белизне черным, отвратительно не подходящим к снежному полотнищу, пятном. И знать: не пройдет и пяти минут – его занесет снегом, холодной острой поземкой, и уже ничего и никогда не будет напоминать о нем, о Сергее, разве что холмик едва заметный в этой бесконечной, свистящей белизне.

***

«Спи, спи, тепло, хорошо, спи, спи навсегда» - будто нашептывал кто, тихо, легким бархатом касалось сознание нечто чужое, непривычное, будто пытаясь его окутать этим шепотом, спокойствием. Он вздрогнул, открыл глаза. Тут было, конечно же, много лучше чем на улице, но все одно – холодно, еще немного и все, он бы уснул, уснул бы и не проснулся, став ледяным изваянием при входе в это непонятное строение.

Поднялся, тяжело было распрямляться, будто его подморозило, сковало коркой льда по всему телу. Встал медленно, опираясь о стену, побрел к двери предбанника этого, открыл, вошел.

Тут, внутри, уже были окна, светило, лило солнце свои лучи в пыльную здоровую комнату, освещая камин, диван, шкафы, что стояли у стен, уставленные книгами, рядом с окном, в кадке, приютилось замороженное до лакового блеска какое-то растение. С первого взгляда чувствовалось, что подойди к нему, возьми за длинный острый лист, потяни, и отколется он блестким ледяным осколком.

Сергей, споткнулся об невысокий, незаметный пуфик у дивана, ухнулся около камина, глянул по сторонам. Тут нашлись спички, рядом лежала кипа каких-то драных справочников, распечаток, а вот дров – не было. Присмотрелся – под симпатичной кованной решеткой камина проглядывались торчащие вверх трубки. Газовый камин. Где и что как включать – не знал, поэтому просто намял бумаг, запалил их спичкой, пламя взялось хорошо, быстро пожирая белые плотные листы, он стал подбрасывать еще и еще, протянул руки к огню. Пальцы ныли, болели изнутри, но это была очень хорошая боль – он чувствовал тепло, и хоть едва слезы из глаз не текли, но он все жался все ближе и ближе к огню. И уже лицо стало болеть, стало чувствовать, и это было прекрасно.

Когда морозная сонливость стала покидать его тело, и куртка намокла от холодных ручейков стаявшего снега, он встал, побрел на поиски тех, кто тут должен был быть, да еще и неплохо было бы найти тут кухню – с отступлением холода, пришел и голод.

Вышел в длинный коридор, на стенах фотографии в рамках, окно светится извечным белым холодным светом, на улице завывает ветер, бросает в стекло мелким крошевом мерзлым, пара дверей по стене, и приоткрытая дверь в конце коридора.

- Эй, люди! – подал Сергей голос, вышло сипло, тихо.

Открыл первую дверь – заглянул. Койка, пара фотографий над ней, простенький шкаф, закрытый ноутбук на столе. Все чисто, все прибрано. Заглянул в следующую: все один в один, только ноут чуть вкось лежит, рядом открытая тетрадь, ручка тут же, и фотографий над койкой нет. Вышел в ту дверь, что в конце коридора. Лестница вверх, лестница вниз. Подошел, глянул вверх – несколько пролетов, потолок, глянул вниз – лестница уходила далеко, глубоко, словно в шахту – это был явно не просто подвал.

- Эй! – крикнул вверх, - Есть тут кто? – крикнул вниз.

Тишина, только ветер за окном воет протяжно, тоскливо.

Пошел дальше, вперед, за поворотом мощная железная дверь. Дернул – заперто, ломиться не стал. Снова к лестнице, взгляд вверх, взгляд вниз. Вниз не хотелось, хватаясь за перила, стал взбираться вверх, ноги еще плохо слушались, да и снова – стал подмерзать, строение было выморожено, давно и сильно. При каждом шаге вырывался у него изо рта паром выдох.

Поднялся вверх, там разбегающийся в стороны коридор, и можно было бы туда, но еще один взгляд вверх, а там дверь большая, тяжелая, железная и надпись на ней «Radio room» - радиорубка.

Пошел выше, без особой на то надежды толкнул дверь радиорубки, и та – открылась. Внутри было снежно, холодно, ветрено. Одно окно было распахнуто, под ним уже намело сугроб, все заледенело кругом. Сергей бросился к окну, попытался закрыть – не пошло, рукой смахнул снег с рамы, снова захлопнул – получилось. Закрыл. Тут же смолк ярый ветер. Глянул по сторонам.

Была тут и койка, и стол, и холодильник закрытый, и даже газовый инфракрасный обогреватель умостился рядом с койкой. Сергей упал перед ним на колени, отер иней с редуктора, глянул на давление – баллон почти полный. Открыл подачу газа, щелкнул пьезоэлементом, и устроился поудобнее на стылой, чуть подернутой снегом койке. Тепло было не сильное, но щедрое, припекающее. Сам не заметил, как сначала задремал, а после и вовсе – уснул, свесилась его голова на грудь, разжались кулаки, расслабился.

***

И снова воет ветер, и снова окно распахнуто, и снова холодно до чертиков, до острой режущей боли в пальцах, в лицо бьет снежное крошево, и чувство, что уже вот-вот он околеет. Соскочил, глаза слиплись, ударился ногой обо что-то, к окну, пальцы ищут распахнутую створку…

Стоп…

Он остановился, проморгался, сердце громыхало в груди, руки тряслись. Взглянул на них – розовые, не замерзшие, и окно – окно перед ним закрыто, на полу валяется газовый баллон от обогревателя, слава богу не соскочил тоненький резиновый шланг с него. Все хорошо. Койка уже мокрая вся от растаявшего снега, и вообще – потеплело в радиорубке, дышалось легко, не морозно. Распахнул куртку, скинул, остался в свитере с высоким горлом. Почувствовал, как от него отвратительно воняет потом, псиной какой-то, кислятиной прет…

К холодильнику, открыл: сыр, консервы, мясо какое-то, типа прессованного – жить можно.

Достал сыр, уселся за радиостанцию, нажал на кнопку включения, прокатил верньером по всей полосе вслушиваясь в шипение эфира. Тихо, никто не переговаривается, не ловились никакие радиостанции – ни-че-го.

Ладно, раз оно работает, значит потом можно будет выйти на связь, а теперь – отогреться, отожраться, отоспаться.

Сергей перетряхнул койку, скинул с нее пропитанное влагой от растаявшего снега одеяло, оставил сухое покрывало. Через голову стянул с себя пропитанный потом свитер, стянул теплые синтепоновые штаны, а послесдернул с вешалки в углу здоровенный пуховик, попытался улечься с ним поудобнее, накрыться им – не хватало, то грудь до половины голая, то ноги на виду. В радиорубке уже было не холодно, но еще не тепло – мерз.

Тогда полез в шкафы, их было два у стены. Открыл первый: пустые плечики вешалок, два чемодана внизу, какой-то прибор со смотанным комком проводов – ничего подходящего. Распахнул второй шкаф, вещи тут висели богато, весь низ тоже заставлен чемоданами, комками какой-то скрученной одежды. Сергей раздвинул густо висящие на вешалке комбезы, пуховики, какие-то здоровые зипуны и тут же отпрянул, стыдно ухнулся на задницу.

Там, в шкафу, в его уголочке, заваленное тряпьем, заставленное чемоданами, закиданное не пойми чем – приютилось тело. Скрюченное, обхватившее руками колени, - мертвое тело.

- Эй, вы… вы живы? Я… - Сергей сглотнул подступившую к горлу тошноту, ему тут же припомнилось как там, на месте крушения их самолета, в точно такой же позе, скукожился старенький профессор, которого пробило насквозь непонятной, длинной железякой. Пропороло, и он так же, обхватив колени, сначала сидел и громко сипел, а вокруг него ширилась, полнилась кровавая лужа, а после – после все. Так и тут.

Поднялся, шагнул к шкафу, выдохнул и снова отодвинул одежду, выкинул прочь наваленное перед телом тряпье, отступил назад. Перед ним была девушка. Мертвая, белая, промороженная, видимо погибла, когда тут уже было холодно, иначе уже бы разбухла, почернела, а так – будто только-только померла. Лица не видно, уткнулась в колени, волосы растрепались, только бровь одну да закрытый глаз над рукой, над коленями видно.

Сделал несколько вдохов, выдохов, и снова к телу. Вытянул ее из шкафа, она была как монолит, закоченела. Он кое как, с хрустом отвратным опустил ее руки, чтобы не заслоняли лица, посмотрел на нее. Испуганная, на лице намерз лед – наверное ревела перед смертью, глаза закрыты. Молодая, может и тридцати еще нет, красивая, хоть и сейчас, в маске смерти, лицо ее искажено ужасом, так и не расслабилась, не осунулась в смертном покое. Ран на ней нет, крови нет, он даже попытался приподнять ее за подбородок, чтобы взглянуть на шею – может задушили? Нет, и там все чисто. Будто просто умерла, просто умерла от ужаса, или замерзла.

Обшарил карманы ее куртки, теплых штанов, достал длинненький поблескивающий хромированным корпусом мп3 диктофон, связку каких-то ключей, электронную карточку. Все больше ничего у нее с собой не было. На карточке значилось: «Джулия Мосби», ниже приписка «пресса» - и фотография, где эта самая девушка, эта самая Мосби улыбается, и такая на фотографии живая, такая яркая. Репортер, непонятно как занесенная в эти злые морозные края, и непонятно от чего погибшая.

- Бедняжка, - он хотел было провести ладонью по ее волосам, но ему вдруг стало страшно, испугался не понять чего, и руку убрал.

Уселся за радиостанцию, накинул наушники, пробежал по 433 частоте. Шипение, помехи, хрипы – никого, ничего. Все время он повторял: «SOS, SOS, SOS» - пусто на гражданском, общепринятом диапазоне. Никто не ответил, никто не ворвался в радиоэфир, не протянулся к нему голосом откуда-то из заснеженных далей. Прокрутил верньер до 446, чем черт не шутит, может неподалеку обнаружится какая российская станция, а это уже родная частота для гражданской связи.

- Сос, сос, сос… - повторял он снова и снова, медленно, неторопливо, проворачивая верньер, надеясь услышать в завываниях помех хоть кого-то, хоть что-то, кто ему скажет, подтвердит, что он не один, не один он тут, среди снегов, среди льдов, в этом непрекращающемся ветре стонущем за окном. А ветер ли? Стон…

Резко обернулся, уставился на Джулию. Она сидела все так же, в той же позе, в какой он ее и оставил, все так же неподалеку от шкафа, голова чуть на бок, чтобы можно было увидеть шею, когда искал следы удушения. И конечно же она была окончательно и бесповоротна мертва, как и минуту назад, но вот было ощущение у него, что что-то в ней изменилось, что-то стало не так с нею.

Снова заунывно запел свою песню за окном ветер, и Сергей вздрогнул, настолько сильным было ощущение, что это она – Джулия, через сомкнутые губы, тихонько-тихонько скулит, и еще чуть, распахнутся ее глаза, еще чуть и ее закоченевшие руки расцепятся, оживут…

Снял наушники, подошел к телу, сказал тихо:

- Прости меня, пожалуйста, - а после подхватил подмышки и волоком дотащил до двери, распахнул ее, тут же почувствовал стылый холод вымерзшей станции, и вытащил тело за дверь. Притулил Джулию к стене, будто она там и сидела, снова вошел в радиорубку, закрыл за собою дверь. Ему так хотелось, так надеялось, что будет тут какой-нибудь замок, да хотя бы щеколда, но изнутри ничем запереться нельзя было. Тогда он подпер ручку двери стулом, и снова уселся за радиостанцию. Стало немного полегче, не так страшно.

Снова надел наушник, снова микрофон к лицу, снова прогнал по диапазону, повторяя как мантру: «SOS, SOS, SOS» - снова не услышал ничего. Посмотрел на брошенные на столе находки: мп3 диктофон, карточку, ключи. Взял диктофон, экранчик его был темен, рычажок включения на «ON» - значит разряжен. Мертв.

Глянул на ноутбук что стоял на столе рядом. Открыл его. Нажал на включение – лампочка даже не загорелась. Стал перетряхивать ящики – вот и зарядка, достал, включил в розетку, к ноуту подключил.

- Меня слышно? – хрипато, через помехи, донеслось из наушников, на русском языке, - Кто орал сос? Кто орал сос?

- Я, - Сергей бросился к рации, нацепил торопливо наушники, - я орал. Друг, как я рад тебя слышать! Как рад!

- Ты кто?

- Сергей.

- Что у тебя?

- У меня тут… у меня тут мертвая девушка и выстуженная станция какая-то.

- Какая станция? Какие координаты? Название и…

- Я ничего не знаю. Я… мы… мы разбились, упал самолет, я один остался. Остальные – всё… Все погибли. Думал замерзну – вышел на станцию, тут все замерзло, вымерзло всё. Станция здоровая. Три этажа. Радиорубка наверху – на третьем этаже. У них даже камин есть! Все по высшему разряду. И еще это, - он припомнил, - у них тут куча подземных этажей… наверное… я пока не спускался, только заглянул, там лестница вниз далеко идет.

- Ладно, что у тебя за труп?

- Девушка, зовут, - короткий взгляд на карточку на столе, - Джулия Мосби, репортер – пресса.

- Убили? Что?

- Я не знаю. Ран – не видно было, крови нет, шеютолько посмотрел – не задушили. Больше ничего не знаю, не умею – не медик. На станции – никого. Я орал. У них тут все выстужено. Дубак. Кое-как отогрелся.

- Держись, Серега, сейчас свяжусь, поспрашиваю, может кто знает такую станцию. Как ты говоришь? Три этажа, глубинные разработки. Похоже они там, Сергей, бурят что-то. Я узнаю. Ты держись. Если можешь – полазь там, может название найдешь, может живого кого-то. Если ты мне их старшего назовешь – будет вообще праздник! Сразу определимся. Сергей, слышишь?

- Да, слышу-слышу, - кивал он радостно, утирал непрошенные слезы, что катились по его заросшему, обветренному лицу, - конечно слышу.

- Я буду тут. Выходи на связь, как что узнаешь. Ничего не узнаешь, захочешь поговорить – я всегда тут, но если ты поможешь, подскажешь, будет только лучше. Сергей! Слышишь! Найдешь что, будет легче тебя найти! Это важно!

- Я всё понял. Я понял. Я…

- Тогда пока отбой. Как что – стучись, я тебя жду.

- Хорошо, хорошо, - кивнул сам себе Сергей, снял наушники, глянул по сторонам. Взгляд упал на ноутбук, стоящий на зарядке. Снова нажал на кнопку включения, на этот раз загорелся диод у кнопки, послышалось едва различимое шуршание кулера, пикнул бипер. Вспыхнул экран, пошла загрузка, Сергей ждал. Щелкнул мышкой, на экране раскрылось окно для введения пароля.

- Твою мать, - тихо выругался он. Попробовал ввести четыре ноля, потом четыре единицы – не подошло ни то ни другое. Потом вскочил, торопливо стал рыскать по всем шкафам, по всем тумбочкам, по всем ящикам столов, вскрывал чемоданы, выбрасывал из них вещи на пол. Все больше простые – обыденные, как то рубашки, футболки, штаны, нижнее белье, носки, обувь – все это летело в общую кучу. Но ничего не попадалось такого, за что бы можно было уцепиться, как специально, даже нашивок никаких не было ни на комбезах, ни на мощных, теплых алясках – нигде. И никаких записей, никаких бумажек, ни дневников, ни даже записных книжек. Он даже койку отодвинул, заглянул за нее, но нет – и там ничего не увидел, разве что тройник удлинителя.

Он уселся в кучу тряпья посреди комнаты, подтянул к себе свитер толстой вязки, натянул на себя, выбрал теплые штаны от комбинезона, влез в них, унты высокие на ноги натянул теплые, после аляску с капюшоном подбитым мехом, такую же, как и свитер, крупной вязки выбрал шапку, натянул, теплые толстенные перчатки. Оделся. Сразу стало жарко, даже чуть душно.

- Можно идти, - сказал сам себе, добавил, - нужно идти.

Встал, подошел к двери, замер на секунду, ведь там, буквально за стенкой, буквально у косяка, пригорюнилась мертвая Джулия, всё такая же, с закрытыми глазами, недвижная, с лицом, перекошенным от ужаса. Страшно. Уже на выходе взял со стола диктофон, карточку, ключи - сунул все в карман аляски.

Вышел, глянул в сторону Джулии. Она сидела как и должна была сидеть, и этот легкий поворот ее головы, то, как он сам ее развернул, был каким-то будто вопрошающим, застывшим, остановившимся движением. Будто сейчас откроет глаза, спросит: «Ну? Что там? Как дела?».

Закрыл за собой дверь. После, на всякий случай, вдруг пропустил что-то, расстегнул кое как ее куртку, обшарил внутренние карманы. Ничего. Торопливо сбежал вниз по лестнице. Второй этаж, зеркало напротив лестницы, коридор в обе стороны. Шел, заглядывая во все комнаты подряд. Все больше жилые помещения: кровати, столы, шкафы, в одной из комнат даже висела настоящая картина написанная маслом – рассвет в заснеженных горах. Наверное сам жилец и написал полотно. Но нигде ничего информативного и никого.

На всякий случай он проверял и шкафы, но трупов спрятанных больше не было. Шесть комнат, значит на втором этаже было шесть жильцов. В конце коридора душ и туалет. В другом конце коридора – мертвый зеленый уголок. Он выглядел волшебно, ярко, зеленые краски поражали своей сочностью, но он был мертв, застывший лаково. Сергей подошел к тоненькой веточке вьюнка, что взбиралась вверх по натянутым для этого нитям, прикоснулся и, с легким, едва слышным на фоне завывания ветра за окном, звуком веточка треснула, осыпалась промерзшим, холодным крошевом на пол, разбилась – отлетела пара листочков в сторону. Лед, стекло.

Ниже, на первый этаж. Глянул по сторонам. Прошел к закрытой двери. Попинал – безрезультатно. А после – ниже. Ступени лестничных пролетов спускались и спускались все ниже и ниже, стоило только спуститься туда, где еще было темно, над головой вспыхивал свет, и снова можно было идти. И вот – дверь. Огромная, железная, мощная, рядом панель для ввода пароля, только вот пароль он, конечно же – не знал. Все же для успокоения совести оттарабанил на клавишах четыре цифры, что заполнили весь экранчик – нет, не подходит.

Хотел уже было уходить, когда сбоку увидел прорезь, как раньше были в магазинах, где надо было проводить магнитной лентой карты. Достал карту Джулии, провел, панель пиликнула, загорелась зеленым светом. Он взялся за ручку, потянул такую тяжелую на вид дверь на себя и она пошла. Плавно, легко, будто не весила этак под центнер. За ней, тут же, на полу, он увидел мертвеца, что лежал прямо у дверей, вытянувшись во весь свой рост, выпростав вперед одну руку, а под ним была кровь. Замерзшая, черная, чуть поблескивающая. На спине у мертвеца зияли раны пулевых отверстий.

Сергей сглотнул, перешагнул через порог, нагнулся над мертвецом. Закоченевший, давно тут лежит, лужа крови промерзла насквозь, да и сам мертвец смерзся в монолит. Попытался перевернуть тело – ничего не получилось, пристыл к полу на своей крови.

Дальше двинулся осторожно. Длинный коридор, холодные лампы дневного освещения над головой вспыхивали с тихим щелчком по мере его движения вперед. Первая дверь в стене коридора, подошел ближе – распахнута во внутрь, заглянул и тут же отпрянул назад. За столом, спиной к нему сидел кто-то.

Пролог
(1785 слов/ 10-15 мин.)

Ржавый, оплавленный металл на бортах "Профессора Черешева" тоже имел свою собственную историю. Этот плавучий завод был из тех немногих судов, кто, мало того что застал Лазурную ночь недалеко от берега, но при этом еще и уцелел. Излучение и температура каскадов взрывов, расщепили краску с левого борта и оплавили внешние швы. Вода у берега тогда закипела, облака тумана, поднявшись, закрыли вид на сушу, бомбардируемую из космоса. Тысячи остекленевших, неверящих глаз устремленных через илюминаторы в сторону берега, не могли оторваться от голубоватых вспышек в тумане. Те, кто успел увидеть первые удары, ослепленные, шарахались от каждого звука. Воздух гудел от взрывов. Никто не верил в происходящее, никто не думал что все может закончиться вот так.

Бомбардировка из космоса длилась почти десять минут, и когда шум взрывов утих, на смену ему пришел плач. Кто-то из палубной команды с отчаянным криком - "Пожар", прыгнул в море и разбился о воду, другие бросились к шлюпке. Офицеры поспешили к капитану на мостик. Безумие вело людей под руку в ту ночь. Каждый вспоминал лица тех, кто остался на берегу, и мысли, одна ужаснее другой, беспрерывным водопадом низвергались в опустошенные горем, головы. Толкаясь в узких коридорах, люди сами не знали куда спешили, и некоторые, обнимаясь с такими же, потерянными и сбитыми с толку, горемыками, опускались на палубу и рыдали.

Когда стальные тросы на шлюп-балках не выдержали и переполненная шлюпка упала на воду, свет на палубах надстройки вдруг разом пропал. Совершенно забытый всеми, электрический кабель оборвало, когда шлюпка пошла вниз и оголившиеся провода упали на палубу, где толпились те, кому так и не хватило мест.
Застывшие вдруг, словно музейные экспонаты, матросы, обработчицы из цеха, механики и штурмана, стали по одному падать на палубу. Без какого либо сопротивления, они встречались лицом или затылком с покрашенной в зеленый цвет, сталью.

Подоспевший через пару минут, электрик-практикант закричал от ужаса, увидев почти полсотни человек-манекенов, усеивающих шлюпочную палубу. Даже когда он обесточивал кабель палубой выше, он все еще не мог заставить себя перестать кричать. Едкий запах гари и чего-то еще, незнакомого, ласкающего обоняние, останется с ним до последних дней. Только ближе к концу жизни он вдруг поймет, что в ту ужасную ночь он впервые узнал как пахнет смерть.

Шлюпка же, опрокинувшаяся на воду, сразу накренилась, набрала воды и утонула. Никто не успел выбраться.

Паника пожирала плавучую фабрику. Во втором трюме, где хранились мешки с костной мукой начался пожар. Языки пламени осветили даже палубу мостика, где, уставившись в ночь, без движения лежал капитан. Старое сердце не выдержало развернувшегося на суше, зрелища. Датчики аварийной и пожарной тревоги заливались тонким рыданием, но некому было их успокоить. Старший помощник медленно переступил через холодеющий труп и уперся лбом в широкий иллюминатор. Облако тумана медленно наносило на агонизирующее судно. На палубу выбиралось все больше и больше людей. Держась за руки, они спешили куда-то.

Старший помощник заплакал и медленно сполз вниз, усевшись на палубу. На шестнадцатом канале кто-то цитировал малоизвестные строфы из библии а на двадцать один восемьдесят два - визглявый голос выкриквал одну лишь только фразу - "Я, наконец-то счастлив".

Когда обедня на шестнадцатом канале закончилась, старший помощник уже спал, привалившись к переборке. Динамик коротковолновой станции прохрипел, когда богослов уступил место, и, в эфир ворвался совсем уж поехавший малый. Изрыгая безумные вопли и хохот, он не переставал всхлипывать. Весь выживший мир тогда, казалось, рехнулся в одночасье.


**

Раска рассматривала высоченный рыжий борт плавучей базы уже несколько минут, но все еще не могла взять в толк, как некоторые могут жить здесь целыми поколениями. И что с ними со всеми будет, когда ржавая махина пойдет ко дну? Удивительно вообще, что это уже не случилось. Коррозия прогрызла металл почти насквозь и совсем скоро людей от ледяной забортной воды будет отделять лишь десятимиллиметровый слой из прозрачного диапластика. Это хороший пластик, но низкие температуры делают его чересчур ломким.

Пронизывающий ветер налетал порывами и кранцы между двумя судами, сжимаясь, скрипели о борта. Швартовы на баке и на корме то провисали чуть ли не касаясь палубы, то рывком натягивались как струны и трещали так, словно где-то совсем рядом раскалывался на части айсберг исполинских размеров.
- Еще пару часов и надо будет отходить. - приоткрыв дверь, крикнул с мостика ассистент. Ветер обжег его блестящую лысину и чертыхнувшись, он спешно скрылся обратно.

Снег все не прекращался. Он начал идти зарядами где-то на сорок шестой параллели, там же появились и первые блинчики льда. Они были похожи на белые кувшинки, которые Раска когда-то видела в пруду на Архипелаге, только немного больше, и здесь ими была выстлана вся поверхность воды до самого горизонта. Белизна северных вод ослепляля. Никогда еще Раске не доводилось видеть так много белого в одном месте, и кутаясь в меховой плащ, она старалась ухватить в памяти как можно больше образов за раз. Другого случая больше могло и не представиться.
Но внезапный щелчок по корме, заставил ее выйти из завороженного созерцания. Один из шести швартовых бессильно обвис на единственной, уцелевшей пряди. Красноречивый намек на отшвартовку? Пожалуй так оно и было. Огнеупорный и так простоял сколько мог под бортом у плавучей фабрики.

Ворвавшись на мостик, Раска скинула плащ на палубу. В надстройке стоял крепкий мороз но хотя бы ветра не было. Ассистент, сгорбившись у штурвала, задумчиво разглядывал картушку магнитного компаса.
- Палтус, давай ка команду в машину на запуск. Готовь людей к отшвартовке! - распорядилась капитан, выпуская изо рта густые клубы пара. Зуб едва попадал на зуб.
- Ну хоть согреемся, - взмахнул руками ассистент, похожий шириной спины и угрюмым выражением лица, на рыбину, от которой он и получил свое морское имя.

Через десять минут перегрузчик содрогнулся и, где-то там, ниже ватерлинии, пришел в движение остывший вакуумный двигатель.
Раска прослушивала входящие со спутника сообщения, когда ассистент доложил что к отшвартовке все готово.
- Пускай команда выходит, - сосредоточенно вслушиваясь в пожелтевший и потрескавшийся от времени, наушник, отмахнулась Раска. - Оставляй на баке и на корме по одному шпрингу.
Волна задирала и отводила нос перегрузчика. Последний швартов лопнул и чуть не прибыл шатающегося и оскальзывающегося на палубе боцмана. Едва Огнеупорный отошел, как волна тут же принялась заскакивать на грузовую палубу. Из темноты летели иглы-снежинки и единственный источник света на мостике - пузатый масляный фонарь провожал их обратно во тьму. Профессор Черешев почти сразу скрылся в снежном буране.

- Выходи на полный и держи на юг, - распорядилась капитан, нагнувшись за своим плащом. - Возьми плащ, укройся пока. Через пол часа тебя сменю. Моряк сейчас поднимется.
- Мы не будем ждать погоды? - удивился Палтус, поморщив не только свой лоб но даже и лысину.
- Новое распоряжение, - вздохнула Раска. - Заберем груз для акрона на сорок второй паралели.
- А мне такое наверное и знать то нельзя - осторожно улыбнулся ассистент.
- Порежу тебя когда будешь в шконке, - пожала капитан плечами, направляясь к трапу.
- Надеюсь хоть во сне. - хмыкнул Палтус всдед капитану.

Если не знать отношений между этими двумя, можно было бы подумать что оба терпеть не могут друг друга. Но ассистент как и капитан был самым натуральным выходцем из кенгов. Так называли когда то морской народ, отрекшшийся от сухопутной жизни. Кенги жили на воде, разводили морские фермы и промышляли набегами на прибрежные города. Самые обычные разбойники, только под парусом. Длилось это почти три столетия, пока альянс Архипелага и Остры раз и навсегла не покончил с ними. Отдельные банды остались и продолжили промышлять разбоем, но ядро кенгов было разбито и опасности для городов они больше не представляли.

***

Вакуумный двигатель рокотал под палубой, вытягивая ледяную воду из труб забортного охлаждения и мгновенно превращая ее в обжигающий пар. Горячая вода после этого пускалась по трубам надстройки словно по артериям огромного организма. Пышущие жаром радиаторы на мостике быстро наполнили помещение теплом. Палтусу даже пришлось распахнуть одну дверь на крыло, чтобы зной был терпимым.

- Не спать. - прохаживаясь по мостику, подбадривал себя ассистент. После кусачего мороза, тепло быстро разморило и веки смеживались сами собой. Приходилось спасать себя шатающейся прогулкой по мостику. Чтобы взбодриться, Палтус даже запел вполголоса.

Нам шквальный ветер нипочем
Мы повернем к нему плечо
На левый борт на правый борт
Идем мы в славный порт Анкор
Хэй

И бездна под килем молчит
Глубин кошмарный монолит
Благословляет нас проклятьем
Мореходов-братьев
Хэй...

- Ух, натопили. - закашлялась Раска, поднимаясь на мостик. - Матрос не поднимался? Ладно, пускай храпят, псы подзаборные. Открывай вторую дверь и иди спать. Разгунделся тут.
Палтус поспешно распахнул вторую дверь и ворвавшийся ветер, чуть не сбил его с ног. За бортом гулко рокотала волна. Ассистент повернулся к капитану как бы спрашивая не сильно ли сквозит.
- Сухого сна. - пожелала Раска. - Иди уже.

Уже оставшись одна на мостике, капитан выставила курс ровно на двести и поспешила в радиорубку, еще раз прослушать сообщение. Ошибки не было, заказ от самого Багрянорожденного и курировать ее будет кто-то из препарионов. Раска по прежнему оставалась под юрисдикцией верфи Ревенга и за нее ручался бывший глава этой самой верфи - Рэй н' Гэнси. Выглядело все неплохо, но проблема пряталась глубже. Груз придется получать с берега и швартовка должна произойти в тех местах, куда другие капитаны вряд ли бы сунулись.
Но ведь именно поэтому заказ получила я, подумала Раска, убирая от уха динамик. Потому что остальные струсят, не хватит пороху.

Самодовольная улыбка расцвела на изборожденном шрамами, лице капитана. Раска не могла ей противиться. Целые четыре верфи, целых тринадцать перегрузчиков, которые находились миль на триста ближе к точке передачи, но выбрали для этого ее, вырвали с приемки мороженой рыбы и направили на спецзаказ. Что это, если на заслуженный годами авторитет? Что это еще могло быть?
- Ну просто я богиня всех морей, - пожала плечами Раска и сделала ручкой. - Лорелея, вы свободны. Можете пожевать чаечьего помета, пока я на должности.
Хлопнув себя по колену, делано хохотнув, Раска, выскользнула из рубки и подошла к штурвалу. Стрелка указывала на двести тринадцать градусов. Одержав, Раска положила руль чуть влево, буквально на пару градусов и, прошествовав к навигационному столу, выудила из под него бутыль браги.
- Вздрогнем, - кивнула она воображаемым собутыльникам, то есть, всему верховному совету при акроне, и присосалась к горлышку.

Ветер свистел под надстройкой и, волны переваливаясь через скулу, заливали палубу. Но капитан ничего этого не видела и не слышала. Закрыв дверь на левом крыле, она опустилась в капитанское кресло с бутылкой браги в руке и уставилась в темноту.

Подумать только, поручение от самого акрона, а это ведь уже совершенно другой подход, верно? Если себя зарекомендовать, то это точно будет заявка в самую высшую прослойку Анкора.
Раска по чужому опыту знала что, стоит лишь раз примелькаться в высших кругах, и потом все пойдет как по маслу. Ближайший советник акрона, Ангвилла, так и пролез на свою должность. Не стоит слишком много думать о том, каково это - быть наверху. В конце то концов Раска никогда и не думала о том чтобы стать капитаном, все вышло как то само собой. Иногда достаточно бывает попасть нужному человеку в руки, и главное, не начать кобениться после этого. Нужно уметь благодарить. Даже стоя на коленях и выпрашивая жизнь, нужно уметь после этого сказать - спасибо.