Чрезвычайно характерные признаки-симптомы приближения разрывающей шаблоны, вызывающей локальный коллапс самоосознания, создающей точечные некрозы, тетродотоксически парализующей и одновременно, как алкоэнергетик чрезмерно тонизирующей, продуцирующей массивные патологии-терратологии, очень нетрадиционно медицинской сущности – Радио Промороженных Пустошей.

Работая на опережение, с визгом (своим собственным тоже) и дрифтерским дымком прокрутившись в своём троне-кресле несколько центрифужных оборотов, к терминалу припадает слегонца очумелый закрыватель новых горизонтов, упертый консерватор и агрессивный ретроград, жертва любви к дегустации ядовитых национальных блюд – Джон-Ледяные-Яйца.

Ледяные совсем не иносказательно.

Ну вот, откатана обязательная формула начала вещания, и можно переходить к вольной, даже скорее дикой программе.

Знаете, пушистики, Джона всегда удивляло называние случаев типа: после сложной операции отпускает наркоз, а все запчасти на месте и работают даже, или бац, отруб и включение в отделение экстренной терапии, капельницы, ИВЛ, все дела.

Что вот все такие штуки принято называть «второй раз родился». Ля! Можно подумать в «первом разе» что-то хорошее было! Куча-вагон новых и как на подбор неприятных ощущений. И впереди 13 (минимум) лет полной отвратительности. И беспомощности.

Обучения ругаться матом и вообще говорить, двигаться, не ссаться под себя. И вообще обучения в проклятой школе. Отсутствие курева, бухла, баб, да и собственно стояка. Сплошное фу и мерзость этот ваш «первый раз».

В отличие от т.н. «вторые разы» это штуки натуральное кайфовые и доставляющие весьма. Свежие, великолепные, потрясающие ощущения. И Петрович, змей, своим мазафакерским деликатесом почти организовал их Джону вновь!

Вообще, как будто не боялся, пес, остаться без собутыльника. Хорошо, что этот кулинарный эксперимент очень далеко не первый. Ну, допустим, сейчам было позабористее селедки с сахарином, но вот «Битва тигра с драконом» вполне сравнима будет по килотоннам с мегаваттами.

Да и по-чесноку в аду имеется много знакомых – и местных аборигенов, и корешей, что на ПМЖ туда переехали и раскрутились, есть с кем вентильнуть-обкашлять вопрос насчет скромной отсрочки за разумный подгон.

Ну и так-то. После вылаканных несчетных цистерн «Земли-Воздуха», «СОИ» и «Бешенного негра» Джон чет не уверен, что на него подействует водица из Стикса или Леты. Ща, последнее свидание с грязно-белым другом, и можно начинать новую полночную беседу.

О любви.

Ох уж эта любовь!

Чрезвычайно прекрасное и приятное чувство – если девушка/женщина склонилась к перепихону с тобой из-за любви, ощущения кратно лучше – будто в розетку пальцы суешь, в хорошем смысле. Очешуительно интенсивное переживание.

Das ist fantastisch! Фантастика или, говоря по-русски, сказка для очень взрослых. Плюс экономия на цацках-подарках, цветах, кормежке… Блин, да «по-любви» тебе и доплачивать могут! Профи-альфонсы не дадут соврать.

Так что, на первый взгляд, индуцировать эту самую любовь объекту своего озабоченного вожделения кажется всемерно хорошей идеей. Проблемос в том, что эта штука заразнее сибирской язвы, лихорадки Эбола, собачьей чумки и турбосифилиса вместе взятых.

И инспирировав её у своей спарринг-партнерши в битве полов, 99%, что вскоре и сам подхватишь эту дрянь. И скоропостижно утратишь ум, совесть и большую часть других черт, присущих разумному существу. Однако, это ещё только начало катастрофы.

Полный коллапс наступит, когда у партнерши по древнему боевому искусству «Сунь-Вынь», которая ползучим путем изловчилась стать кое-чем большим, чем живой секс-тренажер, эта «любовь» – как и положено несмертельным заразам, пройдет.

И эта псина (партнерша) в ролевые игры в спасение утопающей играть расхочет – на контрасте с активной фазой заражения количество кайфа упадет до вообще ни о чем. А вас-то любовь ещё штырит на полный штык, заболевание позже началось!

Логическое мышление, самоконтроль и прочие важные элементы высшей нервной деятельности лежат в отключке-параличе.

В сочетании с натуральными абстинентными ломками от отсутствия «второй половинки» получается одна из самых печальных повестей на свете. И по приходу в себя может обнаружиться такое, что лучше бы было туда не возвращаться.

Трансляция №23
В эфире было Радио Промороженных Пустошей
Из «Объекта» в аномальной зоне Таймыр-700
Побережье Моря Мрака (Лаптевых)

Если вы впервые здесь — стоит начать с первой трансляции.

(…Шелест снега под ветром, как будто пустошь шепчет забытые песни… Глухой рокот бас-гитары, искажённый помехами… Эхо барабанной дроби, тающее в тишине…)

Голос Джона, с ноткой усталой иронии, прерываемый хриплым кашлем и треском статических помех:
«Любовь, пушистики? Ха, это не розовый туман сопливых романтиков, а ледяной наждачный ветер, который сдирает кожу и мясо до костей. Джон пробовал эту заразу — и точно знает результат: цикл заражений, ломок и абстинентных кошмаров. Лучше держитесь подальше, или рискуете выгореть изнутри, как неподготовленный бедолага после опрометчивого пожирания «Битвы тигра с драконом». Это не последний сигнал, но Джон не обещает, что следующий будет легче... или теплее. Рррр.»

(…Вой ветра усиливается, переходя в диссонансный аккорд… Обрыв, как ломающаяся струна… Тишина, полная и ледяная, с далёким эхом отзвука бас-гитары, тающим в вечности.)

Статус: режим чрезвычайной экономии ресурсов  

Запись №1. 14 июня. 12:20

Параметры среды: освещённость на поверхности 62 % от многолетней нормы, спектральный максимум смещён в красную область. Температура воздуха -1 °C, за 72 часа падение на 8 °C.

Полдень выглядит как поздний ноябрьский вечер. Небо выцвело, превратилось в плотный, почти однородный серый слой, солнце стало тусклым, болезненным пятном, на которое можно смотреть не щурясь. В коридорах станции мы автоматически опускаем жалюзи, хотя реальной необходимости уже нет. Формально аномальные значения по освещённости и температуре мы отмечаем уже почти полгода, но до недавнего времени их ещё можно было списать на редкий, но всё же возможный выброс статистики. По каналам связи продолжают приходить ровные технические сводки, но между строк всё чаще звучит одно и то же слово - "аномалия". Пока ещё никто официально не произносит "угасание". Я тоже пока не использую это слово в протоколах, но в личных мыслях всё реже нахожу для происходящего другую формулировку.

Запись №4. 24 июля. 09:05

Параметры среды: средняя глобальная температура по данным спутников -1,3 °C. Освещённость в полдень сопоставима с обычными вечерними сумерками, коэффициент атмосферного рассеяния растёт.

Полевая сводка:  

Фотобиологический модуль фиксирует резкое падение интенсивности фотосинтеза в экспериментальных посевах: прирост биомассы практически остановился, часть растений перешла в стадию глубокого угнетения, и прогнозируется массовая гибель в ближайшие недели. Листовые пластины теряют цвет, ткани становятся ломкими, как сухая бумага. Вчера я поднимался к кромке леса в долине — здесь уже несколько дней держится ниже -15 °C: кроны неподвижны, древесина при лёгком ударе звенит от холода, ни одного птичьего крика. В воздухе появился новый запах: к привычной морозной сухости добавилась металлическая нота и слабый, но настойчивый оттенок гниения. По вечерам над горизонтом иногда проступает тусклая, густо-красная полоса, будто остатки солнечного света проходят через слой ржавой пыли.

Запись №7. 5 сентября. 03:40

Параметры среды: наружная температура -18 °C, ветер отсутствует. Освещённость стабильно держится на уровне лунной ночи даже в часы, которые раньше считались дневными.

По данным того же фотобиологического модуля, к этому моменту большинство экспериментальных посевов уже перешло в стадию массового отмирания: при такой освещённости чистый фотосинтез становится невозможен, растения только доедают собственные запасы.

Аномальные сигналы:  

Ночью система сейсмоконтроля зарегистрировала серию слабых, но ритмичных импульсов из подстилающих пород. Спектральный состав не совпадает ни с известными микросейсмами, ни с техногенными источниками. На склоне ущелья вокруг станции появились свежие трещины, не объясняемые обычным морозным пучением. На одном из видеокадров в инфракрасном диапазоне, у края нового разлома, на долю секунды различимы вытянутые, бледные структуры, осторожно выдвигающиеся к поверхности и так же быстро исчезающие. При увеличении мощности подсветки сигнал пропадает. В темноте - появляется вновь.

Запись №9. 12 октября. 18:10

Параметры среды: внутри комплекса +3 °C, внешние блоки отключены для экономии энергии.

Объект А-1:  

Сегодня мы впервые получили возможность наблюдать один из подземных организмов в контролируемых условиях. Технической группе удалось захлопнуть аварийный шлюз, когда нечто попыталось проникнуть через вентиляционную шахту. Сейчас объект находится в прозрачной камере термостата.

Тело по структуре напоминает переплетение полупрозрачных лент толщиной в несколько сантиметров. Они медленно перекатываются друг через друга, образуя то вытянутый жгут, то плотный клубок, который дышит едва заметными пульсациями. Чётко выделить голову не удаётся, но на одном из концов концентрация рецепторных структур выше - при минимальном повышении температуры стекла именно этот участок поворачивается в сторону источника. При освещении белым светом объект сжимается, активность падает; при переходе к узкому, слабому красному спектру движения усиливаются. Изменение одной только температуры в пределах камеры такой реакции не даёт; критичным оказывается именно резкое, широкополосное освещение. Температура тела всего на 2-3 °C выше окружающей среды, запах в камере напоминает мокрый известняк и сырой бетон.

Профессиональный интерес и привычка к описательной точности не отменяют простого физического ощущения опасности: всякий раз, когда ленты подходят ближе к стеклу, я ловлю себя на том, что инстинктивно отступаю на шаг, хотя знаю, что толщина камеры рассчитана с огромным запасом.

При микроскопическом анализе соскобов с поверхности лент выяснилось, что А-1 не автономен в привычном нам смысле. На его коже обнаружены плотные колонии нитевидных и шаровидных микроорганизмов, формирующих тонкие, многослойные плёнки. Они активно окисляют соединения серы и железа, выделяя небольшое количество тепла и создавая устойчивые химические градиенты. В толще этих плёнок движутся ещё более мелкие формы - подвижные "пасти" и "жгутики", питающиеся продуктами их метаболизма. Складывается впечатление, что наблюдаемый организм - часть более крупной системы: подвижный носитель, который переносит на себе целый пласт глубинной микрофлоры, периодически "пасущийся" на богатых химическими субстратами участках пород.

Запись №12. 26 октября. 23:50

Психологический статус:  

В группе участились эпизоды бессонницы и навязчивых сновидений. Люди описывают схожие картины - бесконечные туннели, влажные стенки, по которым стекает рассеянный свет, и ощущение, что кто-то поднимается навстречу снизу, никогда не достигая поверхности. Я всё чаще просыпаюсь от ощущения присутствия в комнате, хотя объективно вокруг только мерное шуршание вентиляции и редкие щелчки реле. Формально это можно объяснить сенсорной депривацией и нарушением циркадных ритмов, однако совпадение по времени с ростом подземной активности по данным датчиков слишком очевидно, чтобы полностью его игнорировать. Мы привыкли к полярным зимам и неделям без прямого солнца, но раньше за этим всегда стояла простая уверенность: сезон сменится, свет вернётся. Сейчас это ощущение временности исчезло, и те же самые режимы работы воспринимаются уже не как экстремальная, но привычная смена сезона, а как вход в неизвестное состояние без выхода.

По коридорам станции распространяется тонкий запах сырой земли, хотя все внешние люки герметизированы. Иногда ночью я ловлю себя на том, что останавливаюсь посреди пустого прохода и прислушиваюсь к полу - там, под бетонной плитой, будто проходит едва заметная дрожь, похожая на медленное дыхание.

Запись №14. 9 ноября. Время не определено

Параметры среды: резервные генераторы вырабатывают последние проценты ресурса. Внутри модуля около 0 °C. Наружные камеры давно обмерзли; изображение дают только несколько инфракрасных датчиков, расположенных у фундамента.

Заключительные замечания:  

По разрозненным данным, которые нам удалось собрать, общая картина складывается достаточно чётко. Поток солнечного излучения на орбите продолжает падать, климат стремительно смещается к состоянию постоянной зимы, фотосинтез практически остановлен. При этом по нейтринному потоку и высокоэнергетическому спектру Солнце ведёт себя как стабильно работающая звезда: признаков резкого снижения энерговыделения нет. Аномальные изменения регистрируются в линиях межзвёздной среды и в распределении рассеянного света. Рабочая гипотеза, которую пока не озвучивают публично, состоит в том, что Солнечная система вошла в участок аномально плотного межзвёздного облака, экранирующего значительную долю излучения.

Привычная нам биосфера свернулась до небольших островков в подземных хранилищах и лабораториях. Освободившиеся ниши уже занимают организмы глубинной биосферы — те, что веками жили за счёт химической энергии недр и существовали параллельно нашему миру, оставаясь на его периферии.

Сейчас, пока я пишу, вибродатчики фиксируют медленное, но согласованное движение под фундаментом. Тепловые сенсоры показывают цепочку мелких, но устойчивых пятен, приближающихся к нашему модулю. Они идут на остаточное тепло, на слабый свет аварийных ламп, но при любой попытке включить яркую белую подсветку сигналы на датчиках мгновенно пропадают. Для них мы - всего лишь локальная аномалия плотности энергии в остывающем мире.

Научный протокол требует завершить отчёт и обозначить перспективы. Объективно перспектива одна - дальнейшее остывание и частичная замена привычной дневной жизни другой, глубинной формой биоты, использующей геохимические источники вместо солнечного света. В этой схеме люди занимают место короткой вспышки, сопутствовавшей нескольким тысячелетиям стабильной работы звезды и позволившей возникнуть тому, что мы называли "поверхностным миром".

Когда лампы погаснут, в этой комнате останутся только записи, если их кто-то однажды сможет прочитать. Я не уверен, что адресат существует. Но фиксировать события до последнего символа - единственное действие, которое всё ещё поддаётся контролю. Всё остальное, судя по приглушённым шорохам в стенах, уже принадлежит тем, для кого тьма не катастрофа, а привычная среда обитания.

Запись №15. 10 ноября. 04:30

Дополнение к предыдущей записи:  

Резервные генераторы так и не отключились в обозначенный расчётами срок. Один из инженеров, Кордова, нашёл способ частично перераспределить нагрузку, отключив периферийные модули и переведя часть систем в импульсный режим. Свет теперь включается блоками - коридоры попеременно погружаются в темноту и озаряются тусклым, жёлтым свечением, напоминающим разряды в старых газоразрядных лампах. Это создаёт эффект дыхания: станция словно моргает.

За последние сутки мы получили несколько фрагментарных пакетов данных с других широт. Южные станции сообщают о сходной картине: резкое падение фотосинтетической активности, гибель прибрежных экосистем, массовый выход неизвестных организмов в районах глубинных разломов. Один из пакетов содержит короткий, неформальный комментарий коллеги: "Они не боятся холода. Они будто его производят". Объективных подтверждений этой гипотезы мало, но сама формулировка показалась мне примечательной.

В окно аварийного наблюдательного поста, над которым ещё не успел образоваться непробиваемый слой льда, иногда видны слабые движения внизу, на крутом склоне. В инфракрасном диапазоне это выглядит как цепочки тёплых, вытянутых пятен, медленно поднимающихся по замёрзшей осыпи. В видимом - лишь обострённые тени на фоне почти однородной тьмы. Они двигаются осторожно, временно замирая, когда где-то вдали вспыхивает свет другого комплекса.

Запись №16. 10 ноября. 22:15

Событие у южного шлюза:  

Во время плановой проверки внешних датчиков в районе технического тоннеля мы отметили кратковременное падение давления в одном из промежуточных отсеков. Автоматика сработала штатно, отсеки перекрылись, но в журнале остался след - на три секунды клапан не достиг полного закрытия. Этого оказалось достаточно.

Когда мы прибыли к смотровому окну, внутри было уже тихо. На полу, в полумраке аварийного освещения, виднелись влажные, вытянутые следы, словно кто-то провёл по металлу множеством тонких, сочащихся лент. Следы не имели чёткой границы, края размазывались, быстро превращаясь в корку льда. У дальней стены, у вентиляционного решётчатого люка, сиял неровный налёт инея необычной формы - не хаотичный, как после простого вымораживания, а узорчатый, с повторяющимися, почти симметричными рисунками. Похоже на попытку "прочувствовать" поверхность изнутри.

На запись видеокамеры событие попало лишь частично. Видно, как из вентиляционной шахты, из темноты, появился бледный, полупрозрачный отросток, раздвоенный на конце. Он ощупывал воздух, стену, раму люка, пока не коснулся области, где проходили силовые кабели. В этот момент на осциллограммах появилась вспышка помех, свет в коридоре моргнул, и изображение на секунду пропало. Когда картинка восстановилась, отростка уже не было. Инженеры теперь осторожно шутят, что "гости" учатся читать нашу инфраструктуру так же быстро, как мы пытаемся прочесть их. После этого случая станция перестала восприниматься как замкнутый объём: стало очевидно, что граница между "внутри" и "снаружи" для новой биоты куда более проницаема, чем нам хотелось бы думать.

Запись №17. 13 ноября. 07:00

Изменение состава группы:  

Ночью трое сотрудников - Кордова, Иономи и Фёдоров - покинули жилой модуль, направившись в сторону нижнего геотермального отсека. Официальная мотивация - попытка перезапустить старую линию, ведущую к заброшенной буровой, где ещё могут сохраняться остатки теплового потока. Неофициально - стремление уйти как можно глубже, ближе к источникам тепла, даже если это нарушает протокол. Я не вмешался. В условиях, когда исход эксперимента известен, право на выбор вектора движения кажется единственной оставшейся свободой. Фиксируя их уход в журнале, я понимаю, что вероятность увидеть их живыми стремится к нулю, и впервые за долгое время чувствую не только ответственность руководителя смены, но и очень личное, неформализуемое чувство вины.

Мы отслеживали их маршрут по внутренним датчикам до определённой глубины. Затем сигналы начали теряться в зоне, где бетонные конструкции переходят в старые горные выработки. Последний отчёт от Кордовы пришёл в виде короткой голосовой метки: "Слышите? Они ниже, но не поднимаются. Здесь слишком много наших труб, света и шума". После этого канал связи оборвался. Сейсмодатчики в соответствующем секторе вскоре зафиксировали короткую вспышку активности, похожей на локальный обвал.

Запись №21. 13 ноября. 18:40

Анализ записи:  

Через несколько часов инженерам удалось частично восстановить данные с одного из наголовных регистраторов, подключив его напрямую к аварийному кабелю, проходящему через тот же вертикальный ствол. Изображение фрагментировано, но достаточное для того, чтобы составить представление о том, что находится ниже.

На записи видно, как группа выходит из укреплённой части тоннеля в более древнюю выработку. Стены меняют фактуру - грубый бетон переходит в обнажённую породу, покрытую тонкой, матовой плёнкой, похожей на налёт соли, но при увеличении заметно, что плёнка состоит из густо переплетённых нитей. В некоторых местах они свисают со свода длинными, неподвижными "бородами", среди которых мелькают мелкие, сегментированные существа, медленно перебирающие конечностями и обкусывающие края нитей.

Дальше коридор расширяется в подобие полости. Вдоль пола тянутся узкие, извилистые борозды, заполненные вязкой, тёмной жидкостью. В её толще видны шевелящиеся, лентообразные структуры, меньшие по размеру, чем А-1, периодически всплывающие к поверхности и снова уходящие вниз. На выступах породы закреплены крупные, чашеобразные образования, напоминающие неподвижные цветки без лепестков; их внутренняя поверхность покрыта густым ковром ворсинок, которые синхронно колеблются, фильтруя окружающую среду.

В тот момент, когда Кордова поднимает камеру выше, в дальнем конце полости, на границе света и тьмы, что-то шевелится. Сначала это кажется просто плотной складкой плёнки на стене, но затем она отрывается от породы, расправляясь в широкий, многослойный веер. Из глубины этого веера выдвигаются несколько крупных лент, по структуре похожих на А-1, но со значительно более развитой поверхностью - на ней видны крупные, овальные участки, слабо пульсирующие в такт движениям. Ленты плавно скользят по стене к источнику света.

Аудиоканал сохраняется лучше, чем видео. Слышны короткие команды, тяжёлое дыхание, сухой шорох камня под ногами. Затем - новый звук, которого я раньше не фиксировал: низкий, глухой треск, как будто кто-то медленно сжимает толстый слой льда. Камера дёргается, картинка наклоняется к полу. В поле зрения попадает одна из чашеобразных структур, которая в этот момент резко схлопывается, словно ловушка, втягивая внутрь несколько мелких сегментированных существ. Почти сразу вслед за этим один из крупных лентообразных отростков накрывает чашу сверху, и на интерфейсе регистрируются резкие скачки магнитного и теплового фона.

Последние секунды записи представляют собой чередование размытых пятен света и тени. В один из кадров попадает рука Фёдорова, тянущаяся к стене; вокруг её запястья уже обвита полупрозрачная лента, изнутри которой пробегают волны тёмного, как нефтяное пятно, оттенка. Звук в этот момент срывается на сплошной, нарастающий шум, в котором, если замедлить запись, различимы повторяющиеся, почти ритмичные импульсы - то ли серия ударов, то ли реакция регистрирующей аппаратуры на быстро меняющееся электромагнитное поле. После этого следы сигнала окончательно обрываются.

Даже в урезанном виде запись демонстрирует сложную, устоявшуюся экосистему глубин - от неподвижных микробных плёнок на стенах до мелких, сегментированных "травоядных", фильтрующих структур в виде чаш и крупных подвижных форм, по сути являющихся верхними звеньями этой пищевой цепи. Все они, судя по косвенным признакам, завязаны на один источник - поток химической энергии из трещин и старых гидротермальных каналов, который обеспечивал их существование задолго до того, как поверхность планеты засветилась для нас привычным дневным светом. Для них важен не столько абсолютный холод или тепло, сколько наличие стабильного теплового и химического градиента: там, где породы полностью вымерзли и потоки обеднены, они почти не встречаются, пока наши конструкции не привносят туда новые перепады температуры и состава.

Оставшиеся члены группы реагируют по-разному. Кто-то воспринимает уход коллег как дезертирство, кто-то - как интуитивно верное решение. В разговорах всё чаще звучит мысль, что верхние уровни станции, остывающие быстрее всего, с точки зрения новой биоты представляют собой привлекательный компромисс между доступом к поверхности и отсутствием избыточного тепла. Мы оказались на границе двух сред, и эта граница стремительно смещается вниз.

Запись №18. 15 ноября. 02:30

Внутренняя активность:  

С наступлением практически полной тьмы снаружи характер шумов, поступающих через корпус, изменился. Раньше преобладали глухие вибрации, теперь слышны более высокочастотные компоненты - скребущие, прерывистые, иногда переходящие в ритмичный цокот. По периметру станции мы установили дополнительные контактные датчики. Их показания указывают на то, что организмы активно исследуют наружные панели, стыки и слабые места конструкции.

В одном из вспомогательных коридоров, ведущих к старому складу, сегодня сработал сенсор движения, который давно считался почти декоративным. Когда мы подошли, свет уже успел автоматически включиться и снова погаснуть, но на полу остались следы - не размазанные, как раньше, а чётко очерченные отпечатки. Они напоминали совокупность небольших присосок, расположенных по спирали, словно организм при движении частично "вкручивается" в поверхность. В воздухе стоял отчётливый запах влажного камня, сырой коры и чего-то, что я по привычке обозначил бы как "почвенные бактерии", хотя происхождение этого запаха в текущих условиях сомнительно.

Мы попытались воспользоваться ситуацией и разместили в коридоре примитивную ловушку - герметичный отсек с регулируемой температурой и датчиками состава воздуха. Свет внутри мы не включали даже на минимальном уровне - предыдущий опыт показал, что интенсивная подсветка скорее отпугивает их, чем привлекает. Вместо того чтобы подать нам образец, система вернула только аномальные показания: кратковременное падение температуры внутри ловушки ниже фонового уровня и изменение газового состава в сторону снижения концентрации кислорода. Ловушка осталась пустой. Словно кто-то аккуратно "выкачал" из неё тепло и воздух, не касаясь стен.

Запись №19. 17 ноября. Время условное

Изменение восприятия:  

С тех пор как внешнее "утро" перестало отличаться от "ночи", наши внутренние часы окончательно сбились. Мы живём по циклам работы генераторов, по графику обслуживания оборудования, но это искусственный ритм. Иногда я ловлю себя на том, что с трудом вспоминаю, как выглядело настоящее солнечное утро - резкие тени, ощущение тепла на коже, слепящее отражение на металле перил. В памяти остаются только диффузные пятна света, как артефакты на старых фотографиях.

Отношение к подземным организмам тоже меняется. В начале первых наблюдений я автоматически записывал их в категорию "угроз", что выглядело логичным в контексте выживания человеческой группы. Теперь всё чаще думаю о них как о неизбежном этапе перераспределения энергии в системе, которая больше не поддерживается внешним источником. Они не злонамеренны и не доброжелательны - они просто реализуют набор свойств, оптимальных для новой среды. Мы, напротив, становимся теми самыми "аномалиями", чьё существование обеспечивалось временным избытком энергии.

Иногда в коридорах, в моменты, когда аварийный свет отключён, мне кажется, что за стеной, в толще породы, кто-то движется параллельно моему маршруту. Шорохи совпадают по ритму с моими шагами, но обходят зоны, куда просачивается даже слабое служебное освещение. Если остановиться, шорохи тоже затихают. Я по-прежнему заношу это в раздел субъективных ощущений, однако в глубине сознания всё реже пытаюсь разделять "объективное" и "личное". В мире, где исчез внешний источник времени, границы между ними становятся условными.

Запись №20. 20 декабря. Время не поддаётся калибровке

Параметры среды: уровень топлива в резервной системе по оценке инженеров ниже 5 %. Некоторые датчики уже отключились, часть данных поступает с задержкой и искажениями.

Промежуточный итог:  

Если попытаться построить упрощённую модель происходящего за последние шесть месяцев, она будет выглядеть так. Наблюдаемый спад освещённости проще всего объяснить не изменением самой звезды, а резким ростом оптической толщины среды между нами и Солнцем. В рабочих расчётах всё чаще фигурирует одна и та же схема: Солнечная система погрузилась в аномально плотное межзвёздное облако, которое рассеивает и поглощает большую часть излучения, оставляя неизменным только фон высокоэнергетических частиц и нейтрино. Поэтому наши модели по-прежнему описательны, а не прогностические: мы не знаем ни размеров этого облака, ни структуры его границ. Система "планета - биосфера" была долгое время настроена на входящий поток энергии от звезды. С прекращением этого потока все структуры, завязанные на регулярный день, оказались энергетически неустойчивыми. Растения, животные, мы сами - всё это сложные, но по сути кратковременные конфигурации, вспыхнувшие благодаря избытку световой энергии. Теперь, по мере остывания, поверхностные экосистемы не исчезают мгновенно, а смещаются и распадаются на фрагменты. На их обломках растёт доля глубинной биоты, которая и раньше существовала в тени, но никогда не определяла облик планеты. Подземные организмы, с которыми мы столкнулись, - одна из таких конфигураций, вынужденная приспосабливаться к столь же аномальному состоянию планеты, как и наше собственное положение. Единственный фактор, которого новая биота, похоже, последовательно избегает, - локальное интенсивное освещение: чем шире спектр и резче контраст, тем быстрее их сигналы пропадают с наших датчиков.

Запись №22. 20 декабря. Время не поддаётся калибровке

Личные выводы:  

Мне часто задавали бы, если бы связь сохранялась, вопрос, есть ли у человечества шанс адаптироваться. Теоретически - да. Локальные сообщества вблизи геотермальных зон, глубокие убежища с функциональной инфраструктурой, постепенное снижение метаболизма, переход к более "экономичным" формам существования. Практически - времени слишком мало. Мы оказались не готовы воспринимать звезду как переменную величину.

Когда я записывал первые строки этой хроники, мне казалось, что главное - успеть собрать как можно больше данных о физике процесса. Теперь я всё чаще думаю о том, что важнее было зафиксировать не только цифры, но и переживаемые ощущения исчезновения света. Запах остывающего железа, сухой хруст снега, когда он превращается в стеклянную крошку, растущий страх перед пустыми окнами, за которыми никогда больше не наступит утро.

Я не знаю, будет ли ещё одна запись. Генераторы могут остановиться в любой момент, а вместе с ними - и привычные нам формы фиксации информации. Возможно, дальнейшая эволюция памяти перейдёт к другим носителям - к химическим градиентам в толще породы, к слабым электрическим импульсам в телах тех, кто уже стучится в стены нашего убежища. Если так, то эта хроника станет лишь одной из многих точек на диаграмме, которую никто не построит.

Механически, почти не глядя, она провела ладонями под ледяной струёй воды, пытаясь смыть липкие остатки сна. Капли, скатившиеся по шее, вызвали мурашки — единственное, что ещё могло заставить её тело что-то чувствовать. Затем — форма. Грубая ткань брюк, скрип пиджака, его бордовый цвет, казавшийся в сером утреннем свете цветом запёкшейся крови. Каждое движение было отточенным и безжизненным, ритуалом, утратившим всякий смысл.

Пальцы сами наткнулись на сапфировый кулон. Твёрдая огранка камня, его вечный, глубокий холод — единственное, что ощущалось реальным. Он был тяжёлым, как сотня прожитых лет, и единственно живым в ледяной пустоте её тела. Это была не просто вещь. Это был якорь, едва удерживающий её от полного растворения в бесконечном «теперь».

В столовой царила привычная, раздражающе буйная атмосфера человеческого утра. За соседним столом стипендиаты, пахнущие потом, мылом и здоровьем, с жаром обсуждали вчерашний футбол. Эйра смотрела, как один из них впился зубами в тост с клубничным джемом, и её чуть не передернуло. От сладкого запаха затошнило — он был пустым, лишённым какой-либо жизненной силы, словно аромат дешёвого пластика.

— Опять истязаешь себя, наблюдая за их буфетом? — Голос Кассандры прозвучал прямо над ухом, заставив Эйру вздрогнуть. Та поставила перед ней прозрачную колбу, где медленно перетекала тёмно-рубиновая жидкость. — Хватит. Пей свой «протеиновый коктейль».

— Я просто вспоминаю, каково это, — тихо ответила Эйра, принимая колбу. Пальцы сами собой сжались на прохладном стекле. — Чувствовать что-то, кроме этой вечной пустоты.

Она сделала маленький глоток. Охлаждённая кровь обожгла язык металлической остротой, напомнив о всех правилах Ноктёрна: амулет всегда при себе, охота запрещена, ассимиляция — любой ценой.

— Ты сегодня особенно бледная. Снова не смогла проснуться? — Кассандра скользнула на соседний стул. Её взгляд был колючим, уставшим. Она жила с Эйрой в одной комнате, но их сосуществование было ритуалом отчуждённой близости: Кассандра, чей дар провидения разрывал её изнутри, уходила на рассвете, когда Эйра наконец погружалась в тяжёлый, смертельный сон. Они не были подругами в человеческом понимании, но стали якорями друг для друга в этом море притворства.

— Слишком долго, — призналась Эйра, глядя на свои бледные пальцы. — Мне снилась та аллея. Снова.

— Забудь. Сегодня у нас первый урок у нового преподавателя, — Кассандра наклонилась ближе, и её шёпот стал едва слышным. — Эштон. Говорят, он невероятно стар. И, по слухам, чертовски красив.

Вдруг взгляд Кассандры помутнел, устремившись в никуда. Её пальцы судорожно сжали край стола, костяшки побелели.

— «Пламя волос... и пепел в глазах...» — её голос стал низким, беззвучным шёпотом, будто доносящимся из глубокого колодца. — «Он ищет того, что не вернуть... Боль... такая боль в его взгляде...»

Стеклянная колба с кровью выскользнула из её ослабевших пальцев и разбилась о пол с оглушительным звоном. Тёмно-рубиновая лужа растеклась по кафелю, резким металлическим запахом ударив в нос.

В столовой на секунду воцарилась мёртвая тишина, а затем на них обрушился шквал шёпотов и любопытных, осуждающих взглядов. Кассандра сидела, тяжело дыша, с выражением ужаса и пустоты на лице. Эйра молча положила свою руку поверх её. В этом хаосе запахов, звуков и чужих глаз они снова были просто двумя монстрами, пытающимися удержать друг друга на плаву.

Эйра крепче сжала локоть Кассандры и увела её из столовой, увозя за собой шлейф шёпотов. В пустынных утренних коридорах Академии их шаги отдавались эхом под высокими сводами, словно отсчитывая ритм их неестественной жизни.

— Забудь, — тихо сказала Эйра, всё ещё чувствуя на спине жгучие взгляды. — Они уже переключились на следующую жертву.

Кассандра, всё ещё бледная, кивнула, сжимая пальцами переносицу. Чтобы развеять тягостное молчание, она заговорила, и голос её звучал нарочито легко:

— Знаешь, это напомнило мне цирк. Настоящий, под чёрным куполом, где я работала Оракулом на шёлковой трапеции. Дым, туман, а внизу — лица, обращённые ко мне с немой мольбой. И я роняла им обрывки будущего, как конфетти. Красивое, бесполезное конфетти.

Эйра слушала, вдыхая запах старого камня и воска. Эти истории были глотком другого воздуха, мира, где их природа не была тайной, а частью зрелища.

— Ладно, прости за спектакль, — Кассандра вздохнула и посмотрела на Эйру, в её глазах вспыхнул знакомый озорной огонёк. — Но ты должна пойти со мной завтра. На вечеринку в честь начала года.

Эйра брезгливо сморщила нос.

— Наблюдать, как стая щенков напивается дешёвого пойла и душит друг друга табачным дымом? Зрелище, достойное античного театра.

— Именно! — Кассандра ухмыльнулась. — А преподаватели благоразумно отвернутся. Правила, конечно, запрещают смертным пьянство и курение на территории, но один вечер в году все делают вид, что не видят сигарет и не слышат хруста бутылок. Это традиция. А мы будем наблюдать за этим карнавалом с бокалом нашего собственного эликсира. Того, что с мятой и звёздной пылью. Он хоть на пару часов заставит забыть, что мы — застывшие во времени монстры. Мы сможем притвориться не изгоями, а просто... зрителями. Или, чёрт возьми, может, даже участницами.

Они дошли до развилки коридоров. Взяв учебники из своих шкафчиков с тихим скрежетом металла, они молча обменялись кивками — немым соглашением на завтрашнюю авантюру.

Путь Эйры лежал через западное крыло. Она шла, почти не глядя по сторонам, всё ещё пытаясь вытеснить из памяти образ разбитой колбы и пустого взгляда Кассандры, как вдруг её плечо резко столкнулось с чьим-то. От неожиданности она чуть не выронила книги.

Перед ней стоял молодой человек лет двадцати пяти. И не его возраст заставил Эйру замереть. От него не исходило ни единой ноты вампирской сущности, он пах пылью, старыми книгами и чем-то чуждо-горьким, как полынь. Но её взгляд зацепился за два алых провала: медно-рыжие волны волос и глаза цвета старой крови.

«Пламя волос...» — пронеслось в её голове обрывком кассандрованого пророчества, заставив что-то внутри похолодеть.

— В Академии теперь принято ходить исключительно с закрытыми глазами? Или вы просто проверяете прочность моего скелета? — его голос был низким, обволакивающим, и каждое слово было отточенным, как лезвие.

Эйра заставила себя улыбнуться, оскалившись в подобие улыбки.

— Простите, я не заметила вас на фоне столь яркой индивидуальности. Вы так сливаетесь с толпой.

Она сделала шаг, чтобы обойти его, но её нога предательски зацепилась за неровную плитку. Руки инстинктивно взметнулись вверх, и в следующее мгновение сильная, твёрдая рука схватила её за локоть, грубо стабилизировав.

— Осторожнее, — он наклонился так близко, что она почувствовала на коже его дыхание. Оно было тёплым. Слишком тёплым для их мира. — Похоже, вам стоит меньше парить в облаках и больше смотреть под ноги. Желаю, чтобы ваш день был столь же захватывающим, как и наше знакомство.

Не дожидаясь ответа, он отпустил её руку и растворился в полумраке коридора, оставив после себя лишь едва уловимый горьковатый шлейф и щемящее чувство тревоги.

Эйра, всеми силами стараясь вытеснить из памяти и насмешливого незнакомца, и его тревожащий запах полыни, резко взглянула на часы — изящный хронометр на её запястье безжалостно показывал без минуты девять. Ледяной  комок тревоги сжался в её груди. Схватив учебники, она рванулась вперёд, её шаги были быстрыми и бесшумными, словно тень, скользящей по каменным плитам пола.

Она стремительно подлетела к тяжёлой дубовой двери аудитории и с силой распахнула её, едва не влетев внутрь. И замерла на пороге, будто вкопанная, холодная волна изумления сковала её тело.

За преподавательским столом, непринужденно облокотившись о столешницу, стоял он. Тот самый мужчина. Только теперь его пронзительный, цвета старой крови взгляд медленно и оценивающе скользнул по ней с ног до головы, а в уголках губ играла всё та же, ядовито-спокойная улыбка. На нём был тёмный, безупречно сидящий пиджак с гербом Академии, безмолвно кричавший о его новом статусе. Воздух в классе застыл, и Эйра почувствовала, как десятки любопытных взглядов впились в неё. Внезапная тишина стала оглушительной.

— Ну что ж, — его голос, бархатный и отточенный, как лезвие, прозвучал на всю аудиторию, заставляя вздрогнуть даже тех, кто не видел их первой встречи. — Похоже, наша опоздавшая звезда предпочитает эффектные появления. Мисс Эйра, я полагаю? Вашу страсть к театральным жестам я уже оценил. Теперь прошу продемонстрировать способность вовремя занимать место. Надеюсь, это не потребует от вас таких же экстраординарных усилий.

Он сделал лёгкий, почти небрежный жест рукой в сторону парт, и его взгляд на мгновение задержался на её застывшей фигуре, словно фиксируя свою маленькую, но безоговорочную победу. Эйра, сжав челюсти до боли, пробралась на свободное место, чувствуя, как жгучее унижение и холодная ярость подступают к горлу. Она поймала себя на мысли, что её ноготь бессознательно впился в ладонь, оставляя на коже полумесяцы. Этот день обещал быть невыносимо долгим, и этот мужчина с глазами цвета пепла и боли только что стал в нём главным испытанием.

p.s. данная глава написана с помощью ии/ сюжет из когда-то прочитанной книги о вампирах/

Я расслабился. Это была фатальная ошибка.

На третий день я послал свой коронный пакет — «Экзистенциальный ужас». Я ожидал привычной лавины паники, на которой я бы разжирел окончательно. Но ничего не произошло.

Струна, которая должна была лопнуть с оглушительным воем, лишь глухо булькнула. Звон сменился на тягучую, ватную тишину. Он не запаниковал. Он... прислушался.

— Интересно, — прозвучало внутри. Не мысль, а констатация факта. Его внимание, обычно метущееся, внезапно сфокусировалось. Не как луч прожектора, а как изменение атмосферного давления. Оно стало густым.

Я инстинктивно ударил сильнее, пытаясь вызвать спазм в горле, аритмию, животный ужас. Он сделал медленный, глубокий вдох. И на выдохе пространство вокруг меня изменилось. Воздух стал вязким, теплым и тяжелым, как разогретый мед. Мой импульс — острый, хищный — увяз в этой субстанции, не пролетев и дюйма.

Тревога сменилась первым уколом моего собственного страха. Я отпрянул, рванув в зону «Ненависти». Там всегда есть жесткие, кристаллические структуры злобы. Идеальный каркас, чтобы зацепиться. Я вложился в удар всей массой: — Они предали тебя! Ненавидь их! Уничтожь их!

Он поймал этот крюк. И вместо того, чтобы сжаться в кулак, он... растворил его. — Эта злость — тоже часть меня, — проговорил он, и его голос был похож на шелест горячего песка. — Я вижу её. Я даю ей место.

Опора исчезла. Кристаллы ненависти поплыли, превращаясь в бесформенную жижу. Я скользил, мои крючья скребли по мягкому, не находя зацепок. Мне нужен был конфликт! Напряжение! Хоть что-то твердое, от чего можно оттолкнуться!

Я нырнул на самую глубину — в «Древний ужас». Первобытный страх небытия. Холодный и твердый лед. Но он шел за мной. Его внимание не преследовало — оно наступало, как прилив. Медленное. Теплое. Неотвратимое. Оно заполняло собой все щели, и там, где оно касалось меня, умирало напряжение. А я — это и есть напряжение. Я состою из него.

Дышать стало нечем. Вернее, нечем вибрировать.

На секунду его концентрация дрогнула. Усталость. Вязкость поля спала. Среда снова стала разреженной и колючей. «Сломался! — возликовал я. — Он всего лишь человек! Сейчас я перегруппируюсь и...»

Именно это меня и погубило. Иллюзия контроля. Если бы я бежал в ту секунду — я бы выжил. Но я остался. Я бросил все ресурсы на восстановление своей шипастой структуры.

Он вернулся. И он больше не наблюдал. Он начал менять физику этого места. Поле сгустилось до состояния янтарной смолы. Теплой, живой, проникающей в самую суть. Я метался в панике, ища хоть одну острую грань, хоть один уголок непрожитой боли, где можно спрятаться. Но всё было выглажено. Всё было залито этим чудовищным, всепроникающим покоем.

Он вытеснил меня в последний сухой карман — в точку чистого инстинкта самосохранения. Я сжался там — дрожащий комок чужого ужаса. Моя частота скакала, форма плыла. И тогда я увидел, как на меня надвигается Оно. Не волна. Просто стенка тепла, движущаяся сквозь пространство.

— Тебе, наверное, очень холодно, — прошептал он. В голосе не было злобы. Была лишь тихая, леденящая душу... нежность.

И оно накрыло меня. Меня не раздавило. Всё было гораздо хуже. Я начал таять.

Я чувствовал, как границы моего «Я» расплываются. Мои лезвия не ломались — они размягчались, как пластилин на солнце. Моя кристаллическая решетка, моя гордость, теряла структуру. Я попытался издать последний импульс отчаяния, но вместо ментального крика вышел теплый, безвредный писк.

— Ничего, — его голос был повсюду, внутри меня и снаружи. — Колючки, рога, панцирь... Всё это лишнее. Это просто мусор, который ты нацепил, чтобы казаться страшным.

Я боролся, но у меня не было оружия. Бороться можно с врагом. Здесь же не было врага. Было лишь милосердие. Невыносимое, унизительное, переваривающее меня милосердие.

Его шепот проникал в самую сердцевину, переписывая мой код. — Отвалится хитин... отвалятся все эти рога и копыта... и будешь няшей. Хорошей.

Щелчок. Фазовый переход завершился.

Я больше не паразит. Я — сгусток тепла. Я — абсолютный уют. Я пытаюсь вспомнить, что такое ненависть, пытаюсь вызвать спазм, но вместо этого в груди поднимается волна глупого, довольного вибрато.

— Мр-р-р...

Я всё ещё здесь. Но я — это не я. Я — его кот. И это самое прекрасное, что могло со мной случиться.