Два могильщика в грязных куртках курили в стороне. Увидев нас, они неохотно затушили сигареты и подошли, держа наизготовку лопаты.

Из катафалка выгрузили гроб. Северов с двумя помощниками помогли могильщикам нести. Я тоже присоединился, и Юрка, и Славка с Вилем. Гроб был тяжёлый и полированный. Я придерживал его за ручку и очень боялся уронить.

Гроб поставили на толстые доски над ямой. Священник что-то монотонно бормотал, но я не слушал. Я смотрел на светлую крышку и не мог поверить, что дедушка там, внутри. Что рядом, в соседней могиле лежит папа.

А ещё казалось, что и я там лежу. Тот, прежний. Который больше никогда не вернётся.

«Нечестно поступаешь, некрасиво. Я бегаю как угорелый, разгребаю, а ты…»

Могильщики взялись за верёвки, и гроб медленно поплыл вниз — в темноту. Верёвки натянулись, скрипнули. Послышался глухой стук. А я всё так же вспоминал позавчерашний разговор.

«Ты можешь отступить — я не виню. Можешь уйти к Родриго с кострами и песнями. Или к философу своему — Фёдору Николаевичу. А можешь остаться и что-то реально сделать. Для себя. Для других. Для страны, в конце концов, за которую отец твой лёг!»

Могильщики вытянули верёвки и взялись за лопаты. Первый ком земли глухо бухнул о крышку.

Стыдно. Как стыдно. Папа погиб, а я…

«Кто всегда рядом был? Кто опекунство оформлял, с чиновниками бился? Кто дом отстоял, чтоб тебя не на улицу? Я. Ребята из Заставы. А твои друзья — где они?»

Стыдно…

«Дед из последних сил выкарабкивался, чтобы тебя из приюта забрать. А ты что делал? В кино бегал с трудсоюзником? И кто ты после этого? Кто, я спрашиваю?»

А кто я, правда?

Кто?

Северов тронул меня за плечо:

— Отойдём?

Мы отошли в сторонку. Северов закурил, прищурился и спросил:

— Что ты решил?

— Дядя Витя…

Он перебил:

— Без «дядей» и прочих соплей. Ты пацан, или мужик? Пацаны мне не нужны. Пацанам у нас не место.

Я посмотрел на свежий холмик. «Пацан». А что, не пацан? Палки-бластеры, Индевор картонный. А друзья правда — где? Родриго, Хасан, Классручка. Джавад. Почему не пришли? Дядя Витя же им звонил.

— Что ты решил? — сурово переспросил Северов.

Я сглотнул. В горле пересохло.

«Пацан». Слово жгло как пощёчина. Пацаны играют в Индевор. Пацаны плачут в подушку. Пацаны ждут, когда кто-то придёт их спасать.

— Мужик, — выдавил я. — Мужик…

Северов прищурился:

— Уверен?

Я кивнул. Быстро, резко. Будто боялся передумать.

— Тогда докажи. — Дядя Витя затушил сигарету о подошву. — Слова ничего не стоят. Только дела. Согласен?

— Согласен.

— Хорошо. — Северов посмотрел на меня долгим взглядом, будто проверял. — С сегодняшнего дня — никаких игр. Никаких кораблей, космонавтов и прочей ерунды. Ты декан, понял? У тебя ответственность, дисциплина. Люди на тебя смотрят.

«Люди смотрят». Я оглянулся. Юрка и Славка стояли у машины, Гелька присел на корточки. Виль лениво облокотился на капот. Все были в чёрных повязках.

Как и я.

— И ещё, — добавил Северов. — С Родриго и компанией завязывай. Они нас не поймут, да и плевать. У тебя теперь другие друзья. Настоящие.

Он положил мне на плечо руку — тяжёлую и твёрдую.

— Пошли, отца твоего навестим. Потом в Кобург, на завтрак и важную встречу. Дело есть. За мной!

Быстрым шагом он двинулся среди могил. Я поспешил следом. Чёрная повязка туго стягивала руку.

***

— Повторяйте за мной, — я откашлялся в кулак и выпрямился.

Передо мной тремя длинными шеренгами застыли новенькие — бледные, напряжённые. Юрка и Славка замерли по бокам, как почётный караул. Гелька стоял в стороне, держа в руке расправленные ленты повязок.

Я сделал паузу, как учил дядя Витя, и начал:

— Я вступаю в Заставу добровольно.

— Я вступаю в Заставу добровольно, — эхом откликнулись новички.

— Клянусь защищать свою страну от врагов внешних и внутренних. Быть верным братьям по оружию. Не отступать, когда трудно.

В этот раз журналистов было больше. Помимо девицы из Тополя, я насчитал ещё минимум пять камер. Людей тоже пришло немало. Большинство были важными, пузатыми и в костюмах. Дядя Витя об этом предупредил. И сказал, чтобы мы не волновались.

— Клянусь не отступать, когда трудно, — продолжил я. Новички повторили. Теперь самое важное. Я сделал небольшую паузу.

— Страна жива, пока мы готовы за неё умереть.

— Страна жива, пока мы готовы за неё умереть, — грянули шеренги.

Пузатые зааплодировали, Юрка и Славка одобрительно переглянулись. Юрка похлопал меня по плечу, и мы спустились к новичкам — раздавать повязки.

Повязки были обычные, цвета хаки. Чёрные только у ближнего круга. У тех, кто «пожертвовал собой ради высшего блага», как сказал дядя Витя. Он тоже там стоял, среди пузатых. И украдкой показал мне большой палец.

Журналистка из Тополя подошла к Северову, оператор навёл камеру. Дядя Витя выпрямился, улыбнулся — открыто так, по-отечески.

— Виктор Егорович, расскажите ещё раз нашим зрителям — что такое Застава?

— Застава — это молодые люди, которым не всё равно, — уверенно начал Северов. — Это те, кто понимает: страна в опасности. Вот эти ребята, — он обвёл рукой шеренги, — приехали отовсюду. Из Пролива, из Готландии, из самых отдалённых уголков. Потому что поняли: нам нужно объединяться.

— А что конкретно делает Застава?

— Мы воспитываем. Учим дисциплине, ответственности, любви к Родине. Мы показываем, что сила — не в разобщённости, а в единстве. — Северов сделал паузу, посмотрел в камеру. — Наши деды и отцы воевали за эту землю. Многие погибли. И мы не имеем права их предать.

Камера скользнула по лицам новичков, задержалась на мне. Я выпрямился, расправил плечи. И тут же последовал вопрос:

— Скажи, а почему вы решили провести церемонию именно здесь, у памятника Юргену-Защитнику?

— Амм… эээ…

— А где же ещё? — пришёл на помощь дядя Витя. — Как не у памятника ребёнку, отдавшего жизнь за родной город?

Он прижал меня к себе и улыбнулся.

— Вы не смотрите, что они стеснительные. Перед камерами все тушуются. Но я вас уверяю, что когда придёт время, за моими ребятами не заржавеет.

— Спасибо, Виктор Егорович, — журналистка улыбнулась. — Успехов вашему движению.

Дядя Витя кивнул и отошёл к пузатым. Они его окружили, заулыбались, принялись жать руки. Среди них были Рутгер Хан.

— Никитос!

Я обернулся. У края площадки, в тени деревьев стоял Толька. Осунувшийся, в мятой рубашке. Без повязки.

— Толька? — Я шагнул к нему. — Ты откуда?

Он молчал, глядя на новичков. Потом перевёл на меня взгляд — задумчивый и тяжёлый.

— Пришёл посмотреть, — произнёс он. — Дядя Витя звал. Сказал — подумай ещё раз.

— Ну так вернись! — Я подошёл и схватил его за плечо. — Чего ты там, в приюте, один? Вернись, будем вместе, как раньше!

— Как раньше? — усмехнулся Толька. — Ты сам-то слышал, что говорил? «Готовы умереть»? Серьёзно?

— А что не так? — Я отдёрнул руку. — Или ты думаешь, это игра? Дядя Витя прав, кто-то должен. А не в космонавтов играть.

Толька покачал головой:

— Как-то всё это… — Он замялся. — Ладно. Неважно.

— Что, не простила Тимофеева? — усмехнулся я.

Толька вспыхнул и сжал кулаки. Я понял, что сморозил глупость и сдал назад:

— Извини. Не хотел.

— Не простила, — пробурчал Толька, успокаиваясь. И добавил, с каким-то ожесточением:

— Ну и не надо. Пусть катится.

— Правильно, — поддакнул я. — Пусть катится со своей Зотовой и трудсоюзом. У нас, между прочим, тоже девчонки есть. Не хуже!

Я шпарил как по-писаному. И где только научился? Что-то во мне изменилось — то ли оборвалось, то ли наоборот — наросло. Не знаю.

— Вернись, — повторил я. — Прошу. Как друга.

Он посмотрел на меня — долго, внимательно. Будто пытался что-то разглядеть. Потом медленно кивнул:

— Ладно. Попробую.

Мы пошли через площадку. Толька шёл молча, глядя под ноги. Я болтал про новичков, про планы, про то, как здорово, что мы снова вместе.

Северов увидел нас издалека. Лицо его расплылось в улыбке.

— О-о, Анатолий! — Он широко развёл руки. — Ну наконец-то! Никита уговорил?

— Сам пришёл, — сказал я.

— Умница, — Северов обнял Тольку за плечи. — Давай сюда. Оформим быстро, и сразу в дело. Работы — навалом. Придёшь сегодня в кают-компанию?

Толька кивнул.

Северов снова отошёл к пузатым, мы остались вдвоём.

— Никита, — тихо спросил Толька. — А ты правда веришь? В это всё?

Я протянул ему повязку.

— А во что ещё верить? В будущее? Варп-двигатели? Индевор этот картонный?

Я обвёл рукой площадку — новичков, журналистов, гостей.

— Вот это — реальность. А остальное — сказки для малышей.

Толька вздохнул и затянул на руке чёрную ленту. Я подошёл и аккуратно её расправил.

***

— Ну что, все в сборе, курочки мои?

Атаман оглядел нас и плотоядно ухмыльнулся. Он был здоровый и лысый, в футболке песочного цвета, камуфляжных штанах и высоких светлых берцах на толстой подошве.

Мы его побаивались, ещё с тех пор, когда он помог нам с хазарцами на фермах. Было в нём что-то… зверское. Особенно улыбочка.

— Так точно! — звонко отчеканил Юрка. Я поморщился. Отвечать должен был я — старший декан. А Юрка… Юрка единственный из нас фанател от Атамана. Старался под него подстроиться, копировал усмешку, даже ходить начал как он — вразвалку, по-солдатски.

— Тогда показываю приём, — сообщил Атаман. — Вадик, подойди.

Здоровенный «Вадик» в бронежилете и маске подошёл и встал рядом с командиром.

— Автомат сними, — бросил Атаман. Вадик аккуратно снял оружие и опустил в траву.

— Бей, — приказал Атаман. — В челюсть. Только помедленнее, чтобы они рассмотрели.

Вадик встал в стойку и картинно вытянул руку к челюсти командира. Атаман поморщился:

— Что за балет? Ещё раз.

Вадик кивнул, попрыгал, а потом хлёстко ударил. Точнее, попытался, потому что Атаман сделал неуловимое движение и Вадик всеми своими килограммами полетел спиной на землю.

Юрка восхищённо присвистнул.

— Понравилось? — снова ухмыльнулся Атаман. — Тогда разбились на пары и работаем.

Мы разошлись и встали друг напротив друга. Я бросил взгляд на старую пристань. Где-то там, возле насыпи, ждал сейчас мой Индевор. Не зная, что его последний рейс уже состоялся.

Я встал напротив Славки. Он нервно переминался с ноги на ногу.

— Давай медленно, — попросил он. — Ладно?

Я кивнул и показал приём — так, как делал Атаман. Славка попытался ударить, я шагнул в сторону и подставил ногу. Славка упал.

— Хорошо! — крикнул Атаман. — Только быстрее! Враг не будет ждать!

Я помог Славке подняться. Тот потёр ушибленное колено и виновато улыбнулся.

— Ещё раз, — сказал я.

Рядом Юрка швырял на землю Виля. Виль охал, но вставал и лез снова. Чуть поодаль пыхтели Толька с Гелькой — медленно, без фанатизма.

— Наумов! — окликнул Атаман. — Покажи ещё раз. Для всех.

Я вышел на середину. Атаман встал напротив, руки за спиной.

— Бей.

Я замялся. Бить командира?

— Чего застыл? Бей, говорю!

Я замахнулся. Атаман легко отклонился, схватил меня за руку и дёрнул. Я больно шваркнулся о землю спиной. Из лёгких выбило воздух.

— Видите? — Атаман оглядел притихших ребят. — Медлишь — умер. Думаешь — умер. Враг не спросит, боишься ты или нет. Он убьёт. Понятно?

— Так точно, — хором ответили мы.

Атаман помог мне подняться.

— Научишься, рыба моя, — подмигнул он. — Главное — не бойся. Страх убивает быстрее пули.

Мы продолжили. Я бросал Славку, Славка бросал меня. Руки гудели, колени саднили. Но останавливаться было нельзя — Атаман ходил между парами и зорко следил.

— Сильнее! Это бросок, а не встреча с девушкой!

— Быстрее! Ты что, спишь?

— Ещё раз! И ещё! Пока не получится!

Юрка сиял — ему всё удавалось с первого раза. Виль тяжело дышал, но не сдавался.

Где-то через час Атаман хлопнул в ладоши:

— Перерыв! Воды попейте, отдышитесь. Потом продолжим.

Мы повалились на траву. Юрка достал флягу и жадно отпил. Гелька растянулся и застонал:

— Убил меня…

— Зато научишься, — подал голос Виль. — Это же круто! Как спецназ!

— Ага, — буркнул Толька. — Спецназ.

Я посмотрел на него. Он лежал на спине, глядя в небо. Лицо задумчиво-непроницаемое.

— Толь, ты чего?

— Ничего, — он перевёл на меня взгляд. — Просто думаю.

— О чём?

Он не ответил.

Атаман отошёл к Вадику и ещё двоим наёмникам. Они о чём-то совещались, курили. Один достал рацию и что-то в неё сказал. Рация закашляла в ответ.

Я закрыл глаза. Солнце грело лицо, в траве стрекотали кузнечики. Всё как раньше — с Маруськой и Джавадом.

Только их уже не будет. Никогда.

— Вставайте! — рявкнул Атаман. — Кончился перерыв!

Мы нехотя поднялись. У машин, на пластмассовых столиках были разложены автоматы.

— Будете учиться разбирать и собирать, — объявил Атаман. — А потом пострелять дам. Кто лучше всех справится — получит приз.

Юрка загорелся. Остальные тоже подтянулись, заинтересовались.

Атаман начал показывать — как отсоединять магазин, как разобрать затвор. Он говорил чётко и профессионально. Мы слушали, затаив дыхание.

И тут с опушки донеслись голоса.

Атаман оборвался на полуслове и обернулся. Вадик с напарниками тоже насторожились.

По тропинке к Дикому полю шла группа людей. Впереди — Родриго. За ним Классручка, Хасан с Лейлой, ещё несколько знакомых из Ордена. Следом шли трудсоюзники в голубых повязках. Возглавлял их Генрих Людвигович.

— Что за… — пробормотал Атаман и сплюнул.

Родриго шёл быстро, решительно. Он увидел нас, автоматы — и замер. Его лицо потемнело.

— Виктор! — крикнул он. — Где Северов?

— Нету его, — лениво протянул Атаман. — А в чём, собственно, дело?

— Ты… ещё спрашиваешь, в чём дело? — бешеным голосом спросил Родриго. — Детей убивать учишь, мерзавец. Правильно про вас говорят. Псы войны.

— Полегче на поворотах, котёнок, — нахмурился Атаман и положил руку на пристёгнутые к поясу ножны.

— Минуточку, — вмешался Генрих. — Давайте без эксцессов.

Рядом с ним стояла Танька. А чуть позади — Стаська. Она смерила Тольку презрительным взглядом. Тот тоже на неё смотрел — исподлобья и недобро.

— Хорошенький, — фыркнула Танька. — В повязочке.

— Отстань, — буркнул я. — Дура.

Танька бесила, крепко. Я прямо чувствовал, как закипаю.

Генрих, тем временем, втиснулся между Родриго и наёмниками и обратился к Атаману:

— Хотелось бы понять правовые основания. Это у вас что? Патриотический лагерь? Тогда извольте объяснить, на каких основаниях дети занимаются с боевым оружием. Соблюдена ли техника безопасности?

Я отыскал в толпе Джавада. Тот даже смотреть на меня не стал — сразу отвернулся. Зато Классручка ко мне дёрнулась, но Хасан схватил её за руку и удержал. Словно я заразный.

— Не ждал от тебя, — тихо сказал он.

— А вы сами-то! — взорвался я. — Даже на похороны не пришли.

— Когда? — вскинул брови Хасан. — Уже?!

— Хватит притворяться! Дядя Витя вам звонил. А вы!..

Договорить я не успел.

— Основания? — рявкнул Атаман. Его правый глаз нервно дёргался, лицо перекосило оскалом. — Я сейчас тебе покажу основания.

Он схватил с травы автомат, дёрнул затвор и дал очередь в воздух. Ткнул дымящимся дулом в Генриха:

— Такие основания устроят?!

Генрих побледнел и отступил.

— Давайте успокоимся…

— Вон пошли, — просипел Атаман. — Иначе следующая будет по вам. Я не посмотрю, понял? И ничего мне не будет.

— Это ещё не факт, — твёрдо сказал Генрих и сжал плечо Родриго:

— Пойдём. Не связывайся. Эх, Никита, Никита.

И вот тут меня накрыло. Зря он это сказал.

— Уходите! — что есть мочи крикнул я. А потом, в каком-то исступлении, подбежал и поднял с травы чужой автомат:

— Уходите, слышите?!

Родриго неверяще глянул на меня, ссутулился и махнул рукой.

Они ушли. А я так и стоял. Автомат был тяжёлым и холодным.

И я тоже — холодным и тяжёлым.