Представьте себе ситуацию: в религиозное семье ребёнок решает стать атеистом и перестаёт молиться. В таких случаях древние чехи сочинили себе помощника - Немодленку. Если верить описанию, Немодленка подписала контракт с католической церковью, и если ребёнок не молится перед сном, его забирает этот религиозный фанатик из мира монстров.

Ребёнок не хочет мыть ноги

Это вообще шедевр: если ребёнок утверждает что мыл ноги, а они покрыты десятисантиметровым слоем грязи, то значит рано или поздно его к ним явится маньячка по имени Шкрабиножка. Ну или её мужской аналог Пуцноха. И начнёт считать ему грязь острыми лезвиями. Уверяю вас, это травмоопасно. Не повторяйте это ни на ком.

Ребёнок не вытер ноги после купания

Ещё больший шедевр для приучению детей к гигиене: жуткая старуха Кордула (можно ещё называть её Пани Хахла). Когда дети купаются в реке, за ними из камышей наблюдает эта самая Кордула. При этом она не является водным духом, и следя за купающимися, она высматривает, кто не вытер ноги.

Угадайте что она с ними творит? Правильно, царапает им лезвиями ноги! У них, в Чехии, что ли мания мыть и выбирать ноги ножами?

Ребёнок гуляет поздно вечером.

Приятно познакомиться - Клеканице. Старуха, бегающая вечерами по Чехии. В руках у неё колокольчик, которым она приманивает к себе детишек. Дело в том, что в чешском языке слово "Klekáni" означает церковную вечернюю службу. По некоторым данным, обитает она в башне.

Так что, когда будете говорить ребёнку об опасности чужих дядь и тёть, скажите что опасно не только брать у них конфеты, но идти к странного вида старушка на звон колокольчика.

Межпространственный проход, раскрывшийся позади группы не на шутку встревоженных джентльменов, среди которых был мэр, начальник полиции города, глава городского совета с непроизносимой шотландской фамилией и ещё парочка важных чиновников чьи имена я не помнил, да и не стремился к этому, буквально выкашлял меня вместе со зловонием бирмингемских подземелий и стайкой пищащих от ужаса крыс с выпученными глазами-бусинами.

- Боже мой что это?! – побледнев как простынь громко, как девчонка, вскрикнул мэр стараясь не наступить на грызунов с мерзкими длинными розовыми хвостами и взмахнув рукой сбил тростью с головы цилиндр начальника полиции – Чарльза Липмана.

Липман украдкой глянув на мэра с плохо скрываемым презрением, поднял с земли свой головной убор и смахнув с него капли влаги и грязи посмотрел на меня:

- Мистер Фицкларенс, вы как всегда появились более чем эффектно!

Я же в ответ промолчал и, найдя взглядом лицо молодого Брайна Кромвеля, мальчишка замер по ту сторону ограды рядом с чёрным кэбом, кивнул ему. Тут же раздался свист, и кэб, бесцеремонно заставляя отступить с дороги оцепление из констеблей в пробковых шлемах, обтянутых сукном, заехал во двор.

- Мистер Макадам! – поприветствовал я высокого угрюмого кэбмена в потёртом цилиндре и в толстом непромокаемом плаще.

На мгновение тучи на пасмурном с утра небе разошлись в стороны, и солнечный луч осветил обезображенное шрамом от левой брови до правого уголка губ лицо верзилы.

Я изредка пользовался услугами Стивена Макадама так как полностью мог ему доверять. Всё дело в том, что десять лет назад в бывшего каторжника вселился злобный дух, из-за которого он тяжело ранил свою любимую жену и чуть не убил детей. Я пришёл на помощь в самую последнюю минуту. Рискуя жизнью, ваш покорный слуга не стал убивать зловредную нечисть вместе со Стивеном (что было бы совсем не сложно), а изгнал тварь. С тех пор прошло много лет. Супруга Макадама, вставшая на ноги, так и не простила его, и подала на развод, несмотря на мои заверения в том, что Стивен не контролировал себя в момент нападения и его вины в том нет. Зато с детьми у мрачного парня был полный порядок. И он, и они друг в друге души не чаяли. Макадам был благодарен мне и поэтому, когда я сказал, что ему из Лондона нужно срочно приехать в Бирмингем вопросов он не задавал. К тому же с мальчишкой кажется они общий язык тоже нашли. Оба были молчуны.

Открыв дверцу кэба, молодой Кромвель достал оттуда новый чёрный сюртук и тёмно-синий смокинг. Сбросив под ноги свой любимый тёмно-бордовый редингот с подкладом красного цвета, порванный и прожжённый в трёх местах, я отдал предпочтение чёрному сюртуку. Затем стянул с правой ноги туфель (левый я потерял во время схватки в подземелье) и надел пару лаковых штиблет. На голове законное место занял поданный Кромвелем цилиндр, сшитый на заказ в шляпной мастерской мистера Пиквика.

Макадам пока мы переодевались спрыгнул с облучка, обошёл кэб, достал из ящика для багажа металлический короб запиравшийся при помощи хитрого механического замка (пароль от которого он знал), и сложил туда по порядку: порванный редингот, треснутый ботинок, не свежий шейный платок и пару грязных, пахнущих железом перчаток когда-то безукоризненно белого цвета, а теперь… нет, описать этот цвет я вряд ли смогу. Позже всё это будет уничтожено в плавильном цеху.

Переодевшись, я почувствовал себя значительно лучше. Но это конечно была иллюзия. Яд внутри уже убивал меня.

- Мистер Кромвель, мой пояс! - обратился к мальчишке я, и тот немедленно застигнул на моих бёдрах кожаный ремень с многочисленными кармашками и сумочками на железную застёжку.

Привычно нащупав справа склянку с ярко-зелёной жидкостью, я, стараясь, чтобы это не выглядело вызывающе провокационно, опрокинул её в рот. Теперь яд не будет мешать мне делать мою работу. По крайней мере минут сорок-пятьдесят.

- Боже, мистер Фицкларенс… - возник рядом потерявший терпение начальник полиции. - Вам бы полежать. Выглядите не очень.

Мэр и компания за моими действиями наблюдали с некоторым страхом и опасением. Это и не удивительно. Этого болвана избрали на пост всего месяцев восемь назад, а Бирмингем я посещал в последний раз четыре года назад.

- А пока я полежу, вы сами со всем справитесь? – с насмешкой спросил я, указывая поданным мне секунду назад Кромвелем жезлом Осириса на окружённый полицейскими двухэтажный особняк.

На это Липману ответить было нечего, и он смущённо кашлянул в густые чёрные усы с уже заметными искорками серебра. Никто не молодеет. Время берёт своё. Только такие как стареют на свою беду крайне медленно.

- Простите, глупость сказал.

- Бывает, - бросил через плечо я и жестом подозвал к себе одиноко замершего под старым дубом мужчину в шерстяном пальто. Тот зачем-то снял с головы котелок и мял его в руках. Не иначе сильно волновался.

- Это мистер Оуэн. Хозяин особняка, – тут же услужливо подсказал мне на ухо Липтон. – Очень состоятельный человек и влиятельный член Городского совета.

Последние слова начальника полиции я проигнорировал, да и пятидесятилетний, начинающий лысеть мужчина с крупным носом и густыми бровями, передо мной, сейчас скорее напоминал испуганного зайца.

- Что вы сделали? – без обиняков произнёс я, поймав взгляд его каре-жёлтых глаз.

Мэр с компанией, и полицейские вокруг, тут же превратились в слух, не пропуская ни единого словечка из нашего разговора.

- Что? – вздрогнул Оуэн и по лицу его будто прошла морская волна сменившая страх на растерянность. – О чём вы?

- Из-за чего в вашем доме поселилось зло?

При этих моих словах «выдающийся бирмингемец» втянул голову в плечи превратившись в безголового труса.

- Н-ничего?

- Совсем ничего? – настоял я, добавив в голосе стали. - В течении месяца вы или ваши домочадцы проводили какой-то ритуал?

- Н-нет, - помотал головой Оуэн, да так что я побоялся, что она сейчас отвалится и упадёт ему под ноги.

- У вас и ваших близких есть во владении проклятые предметы?

- К-конечно же н-нет!

- Вы практикуете некромантию?

- Да нет же! – буквально взвизгнул хозяин особняка. - Я же не идиот!

Доверяй, но проверяй. Опустив руку к поясу, я достал и откупорил одну из склянок с ярко-синей жидкостью, отпив ровно половину из неё.

Мир вокруг изменился.

- Но у вас недавно умерла жена? – медленно произнёс я, разглядывая рядом с Оуэном симпатичную, невысокую белокурую женщину лет сорока, в симпатичном домашнем зелёном платье, домашнем белом чепце. Моё внимание сразу обратили глубоко посаженные грустные глаза. Судя по прозрачности призрака ему осталось совсем чуть-чуть. Максимум неделю.

- Д-да! Откуда вы знаете? – заволновался вдовец.

- Она сейчас рядом с вами.

За моей спиной кто-то эмоционально вскрикнул (ставлю десять шиллингов, что мэр), Оуэн вздрогнул, выронил помятый котелок и озираясь завертелся на месте.

- Ладно-ладно. Я понял вы тут не при чём, - задумчиво произнёс я, успокаивая беднягу. – Мистер Липтон!

- Я здесь! – начальник полиции был тут как тут, он вообще далеко от меня не отходил, чувствуя свою сопричастность к событиям (в конце концов это он вызвал меня ликвидировать гадину терроризирующую городские подземелья, а когда я уже готов был отправиться под землю, огорошил новой просьбой). - Вы сделали то что я просил?

- РАЛФС! – гаркнул Липтон и сквозь строй бобби к нам начал кто-то проталкиваться.

Это был худенький, в очочках молодой человек лет двадцати пяти в клетчатой кепке с двойным козырьком. Кажется, она называлась «кепка охотника за оленями». Оленей я пока что-то не видел, а вот яд в моих венах закипал, высыпая капельками пота на лбу.

- Что на этом месте было до того, как построили особняк? – встретил вопросом молодого человека я.

Тот с готовностью раскрыл какую-то книгу и поводив по ней кончиком пальца ответил:

- Рынок.

- До этого? – подбадривающе улыбнулся молодому человеку я.

- Сквер и конюшня барона…

- А ещё раньше? – поторопил я.

- В пятнадцатом веке здесь была тюрьма.

Над оцеплением из полицейских пронёсся удивлённый ропот.

- Долго? – напал на след я.

- До 1765 года. Потом она сгорела, и горожане разобрали руины используя камни в качестве стройматериалов.

- Долго. Ясно. Свободен.

Мальчишка со страхом глянув на мистера Макадама (возвышавшегося над самым высоким полицейским как минимум на голову), нырнул за спины стражей правопорядка.

Я же подумал о том, что отчаявшиеся, умирающие в тюрьме люди, полные ненависти к себе и окружающему миру могут привлечь к себе столько адских тварей, считающих их эмоции лакомством, что удивляться моему визиту сюда точно не стоит.

- Мистер Фицкларенс, есть ещё кое-что, - вкрадчиво произнёс на ухо начальник полиции и по спине моей побежали мурашки.

Я сразу понял, что самого важного эти дурни мне до сих пор не сказали.

- Что?

- В доме осталась шестилетняя дочь мистера Оуэна – Констанция, - предвидя мой взрыв пояснил Липтон. - Мы думаем она всё ещё жива. По крайней мере пятнадцать минут назад мы слышали детский плач. Мне большого труда стоило удержать отца на улице.

- Надо было сразу об этом сказать! – грубо бросил я и направился к крыльцу особняка охранявшемуся сразу тремя полицейскими.

Сделав несколько шагов вперёд, я вернулся к молодому Кромвелю сунув ему в руки жезл Осириса.

- Но сэр! – возмутился он пытаясь вернуть мне магический артефакт. - Как же вы без оружия?!

- Это оружие Брайен меня добьёт, - сказал, как отрезал я. - Оно использует силу владельца, а у меня их уже почти не осталось. Справлюсь и так…

- Я могу помочь? – мальчишка от волнения даже побелел видно было, что ему больших усилий стоит не вцепиться в меня чтобы никуда не отпускать.

- Можешь, - рука моя легла на голову Кромвеля нахлобучив поглубже кепку. - Надеюсь на твою память. Слушай и запоминай.

- Да сэр! Конечно!

- Сейчас ты поедешь по адресу Bennetts Hill 12 и найдёшь там мистера Торнтона. Это такой слегка сумасшедший седой старик с разноцветными глазами. Лучший алхимик и токсиколог Туманного Альбиона. Скажешь ему что Ткач умирает и покажешь вот это.

В ладошку затрясшегося от услышанного подростка лег прозрачный (словно стеклянный) пятнадцатисантиметровый коготь.

- Ясно.

- Потом поедешь на Hurst Street…

- А номер дома сэр?

- Нет там номера, - сказал я. - Дом напротив площади где казнят преступников. Местные покажут.

- Понял сэр! Найду!

- Найдёшь там одноглазого Наймана. У него дурной нрав. Он будет тебе угрожать, ругаться последними словами, но ты скажи, что от меня… правда он и выстрелить может…

Справа от меня из толпы показался Стивен.

- Я подстрахую мальца, мистер Фицкларенс. Не переживайте, - с лёгкой ленцой, низким баритоном произнёс бывший каторжник, в которого когда-то всадили сразу четыре пули, а через сутки он выломал прутья в окне тюремного лазарета и сбежал два года скрываясь в церковном хоре.

- Спасибо Стивен. Теперь я спокоен. Езжайте.

- Мистер Фицкларенс, - неожиданно остановил меня Макадам, - Если всё сложится не так как вы задумали, что мне написать на могиле?

Молодой Кромвель громко сглотнул и сжал кулачки. Но перебивать старших не стал. Умница.

В голосе моего кэбмена слышалась искренняя забота. Просто он заботился по-своему. К тому же я знал, что Макадам был одержим эпитафиями.

- Напиши… напиши: Это конец, - не особо задумываясь бросил я через плечо уже поднимаясь по ступеням особняка.

- Лаконично, мне нравится, - донеслось до меня.

Я видел как мэр со своими прихвостнями и даже мистер Оуэн от этих слов поёжились.

* * *

За дверью, внутри особняка, прямо на полу гостиной я увидел парочку трупов в полицейской форме. Один лежал в луже собственной крови где-то потеряв голову, а у второго будто кто-то откусил часть правого бока оголив белые рёбра. Рядом с дюжим, веснушчатым Джерри, который хотел стать учителем, но пошёл в полицию из-за больной матери, лежал шестизарядный револьвер Webley. Наклонившись, я проверил оружие убедившись, что убитый даже выстрелить не успел. Оружие я прихватил с собой.

Выпитая мной во дворе микстура всё ещё действовала, и я знал, что убийца прячется на втором этаже. Не особо скрываясь (ведь осталось у меня максимум полчаса) я поднялся по лестнице на верхней площадке лицом вниз лежала мёртвая горничная, которой кто-то буквально объел спину до позвоночника. Я не видел её лица, но знал, что её звали София, она боялась плавать, обожала мёд, ей девятнадцать лет и в среду она должна была выйти замуж за сержанта Энди Скотта, возвращающегося из Бомбея. В десяти шагах от неё в двери уборной лежал грузный дворецкий без одной руки и ноги. Старина Дункан обожал своих внуков, рыбалку, яблочный бурбон и в понедельник собирался помириться с единственной дочерью с которой не разговаривал уже полгода.

В дальнем конце коридора на полу лежали изувеченные трупы гувернантки и мальчишки-лакея. Кто-то будто развлекался с их телами пожирая части тела и размазывая кровь по полу и стенам. «Такое могли сделать несколько существ», - только и успел подумать я, когда на потолке справа разверзся магический портал и оттуда на меня выпрыгнул сморщенный старикашка с непропорционально длинными пальцами на руках, заканчивающихся кривым когтями. Зелёно-коричневое пупырчатое тело оттолкнулось от стены сильными конечностями и распрямившись будто пружина устремилось к мне.

Сделав шаг в сторону, я всадил пулю из револьвера прямо в затылок, нырнувший в очередной магический портал твари, но та только рассмеялась в ответ, а в коридоре разнёсся звук похожий на звон тюремных кандалов. Портал прежде чем захлопнутся с громким хлопком принёс зловоние другого мира.

- Всё ясно, - медленно, готовый ко всему я опустил ствол тяжёлого револьвера.

От сердца отлегло так как я понял, что ничего сложного в этой задачке нет. В дом мистера Оуэна наведывается бодах - похититель детей, предвестник несчастий и скорой смерти питающийся чужими страхами. Констанция скорее всего и правда жива ведь бодахи перед тем как похитить малышей используют их как приманку. Теперь главное лишить бодоха подпитки. Пока он может открывать и закрывать порталы по своему усмотрению, причинить ему серьёзный вред не удастся. Что ж, пора перестать сегодня строить из себя героя и воспользоваться помощью.

Новый портал открылся за спиной, но я успел присесть на пол так что бодах сумел только сбить с моей головы цилиндр. От моей любимой шляпы мало что осталось. Коготки у моего чудовища было острые словно лезвия.

Продолжая удерживать оружие в правой руке я не торопясь достал из-под одежды тонкий бронзовый свисток и набрав в лёгкие воздух дунул в него. Постороннему показалось бы. Что свисток сломан, но это было не так. Те, для кого он предназначался меня услышали.

Расплывчатые, словно подёрнутые дымкой фигуры возникнув будто бы ниоткуда покорно замерли вокруг.

- Мы слышим тебя Ткач. Что прикажешь? – говоривший будто говорил мне прямо в ухо.

- Закройте порталы навсегда. Прервать связь бодоха с потусторонним миром.

- Слушаемся! – раздалось в ответ. – Будет исполнено! - добавил хор голосов потише.

Бодах не заставил себя долго ждать. Спустя несколько секунд, со звоном кандалов, он выпрыгнул из стены коридора слева пытаясь полоснуть меня когтями по груди. Портал за его спиной взорвался красными искрами и чёрным облачком дыма. Вместо хлопка он закрылся со звуком битого стекла. Снова промахнувшись мимо меня чудовище хотело было нырнуть в раскрывающийся портал в стене коридора справа, но тот вдруг схлопнулся окатив морду бодаха искрами и пеплом. Будто не веря случившемуся тот провёл рукой с острыми когтями по стене вспарывая обои вместе с деревянными досками. а потом повернулся ко мне.

- Кто ты? – проскрипел он непомерно огромным безгубым ртом с рядами мелких острых зубов и не дождавшись ответа метнулся ко мне.

В этот раз я не стал уворачиваться от бодаха и сначала ударом ноги отшвырнул его в сторону, а затем добавил носком туфля в челюсть, и не дав опомниться задрал несущую смерть руку (лапу) чудовища вверх. Выпавший из рукава в мою ладонь клинок с хрустом пригвоздил конечность к стене.

Бодах заорал от боли, но сразу заткнулся, когда ствол пистолета был приставлен к его подбородку. Глаза чудовища с вертикальными щёлками-зрачками часто заморгали

- Как ты нашёл дорогу сюда?

- Только бодахи чувствуют это. Но не каждый бодах может открыть портал! – то ли хвастаясь, то ли болтая со страха, произнесло скрипучим голосом чудовище облизнув раздвоенным языком безгубую пасть.

- Что чувствуют? – поторопил его я, пошевелив клинок в ране.

- Тос-с-ску! Тос-с-ску! - раздалось шипение в ответ. – Тос-с-ску по жизни, по несбывшимся надеждам! Сильную тос-с-ску ребёнка по умершему близкому человеку…

- Понятно, - только и произнёс я, разрядив в голову монстра полицейский револьвер.

Наблюдая за судорожно подёргивающейся у ног тварью, я громко произнёс:

- Клевреты! Найти ребёнка!

- Мы слышим тебя Ткач и исполняем приказ, - тут же разнеслось по коридору.

Не прошло и минуты как всё было сделано.

- Девочка в дальней комнате на третьем этаже. В комнате окна которой выходят на одинокий дуб во дворе. Прячется в кладовке. Боится. Очень боится, - раздался справа глубокий приятный голос одного из клевретов. – Приказывай!

- Больше ничего не надо, - направился к лестнице на верх я. - Можете забрать останки бодаха. Я не против.

- Спасибо Ткач…

За спиной у меня раздались громкие крики радости, которые любого постороннего напугали бы до чёртиков. Они оборались так же внезапно, как и появились.

* * *

Симпатичная девочка очень похожая на маму сидела сжавшись в комочек в углу кладовки между деревянной лошадкой-качалкой и медведем из папье-маше. Тело малышки сотрясала мелкая дрожь.

- Не бойся, - сморщившись от приступа внезапной боли сел на колени перед ребёнком я. - Всё закончено.

Констанция никак не прореагировала на мои слова. Она уставилась в воздух перед собой будто раз за разом переживая что-то страшное. Нижняя губа её затряслась ещё сильнее. Призрак матери рядом с испугом поднял на меня глаза. Отчаяния её было понятно. Находясь между миром мёртвых и миром живых, она никак не могла сейчас помочь своей малышке и молила об этом меня. Постороннего человека, заявившегося в её дом.

Задержав дыхание, я разломил пополам закупоренную пробкой пробирку и пурпурный дымок втянулся в ноздри Констанции. Теперь всё что произошло с ней за двое суток она забудет навсегда. Просто проснётся и займётся своими делами. Иногда забвение лекарство.

Миссис Оуэн, проследив за тем как заснула её дочь - калачиком свернувшись прямо на полу, положив ладошки под щёчку, благодарно мне улыбнулась и махнув зелёной юбкой мгновенно переместившись в воздухе (как умеют только призраки), торопливо зашептала что-то мне на ухо.

* * *

Толкнув ногой дверь, я вынес Констанцию на крыльцо под радостные, дружные выкрики окружающих. За чугунной оградой и воротами столпилось немало любопытных зевак заинтересовавшихся случившемся. Мистер Оуэн вскрикнув тут же бросился ко мне.

Возле одинокого дуба я увидел мистера Макадам удерживающего за шиворот размахивающего руками Наймана - классного реаниматолога борющегося за жизнь каждого своего пациента. По крайней мере пока его не выгнали взашей из больницы за то, что он сломал нос хирургу-аристократу. Впрочем, увидев меня Найман сразу угомонился и растянул губы в покорной улыбке.

Старик Торнтон тоже сидел тут, опустив седую голову на потресканный, облезлый саквояж из жёлтой кожи. Судя по всему, вчера кто-то допоздна гулял в пабе и сегодня мучился мигренью. Ничего, он в любом состоянии - мастер.

- Собаку ребёнку купите, - придерживая голову сладко сопевшей Констанции я осторожно положил её в руки отца. – Она не должна больше тосковать. Это убьёт её. И вас.

- Хорошо-хорошо, - сиял от радости Оуэн. – Что ещё мистер Фицкларенс?

- И закажите портрет матери. Только не дешёвый, вы же знаете Адель разбиралась в живописи (на этом месте вдовец задержал дыхание). - Иногда она будет разговаривать с дочерью через него, но в этом нет ничего страшного. Церковь не беспокойте. К гадалкам-шарлатанкам не бегайте. Считайте это что-то вроде ангела-хранителя.

Октябрьский день подходил к концу, и ощутимо потянуло прохладой. Бобби подняли воротники мундиров и напялили перчатки, мэр с компанией запахнули плащи и надвинули на глаза шляпы. Только мистер Липтон стоял расстёгнутый, благодарно смотря на меня. Ноги мои были словно ватные и я чуть не скатился со ступенек вниз. Мистер Макадам бросился ко мне и подхватил бы меня на руки, но я вовремя остановил здоровяка взглядом. Вот ещё! Немыслимо! Настоящие джентльмены слабости своей не показывают! Да, внутри меня всё горело, хотелось вопить от боли, но я принял усталое выражение лица, и сгорбившись, опираясь на руку Стивена, пошёл в сторону медицинского фургона, из которого одноглазый Найман при помощи молодого Кромвеля уже выкатывал медицинскую тележку – новое слово в медицине.

Торнтон же что-то размешивал на деревянном раскладном столике озабоченно поглядывая на меня. Диагноз ставит, наверное. Впрочем, коготь отравившего меня гада сказал ему всё что необходимо.

- В ближайшие три недели… нет четыре я буду недоступен, - произнёс я, самостоятельно ложась на медицинскую тележку и чувствуя, что силы меня окончательно покинули.

Найман не теряя времени покатил меня к медицинскому фургону.

- Конечно-конечно! – бежали за мной мэр и начальник полиции. – Мистер Фицкларенс отдыхайте столько сколько вам нужно! С нашей стороны всё что угодно… всё что…

Громко щёлкнув пальцами в воздухе, я заставил Наймана остановить каталку и окинув взглядом господ джентльменов громким шёпотом (всё на что хватило сил) добавил:

- Раньше только в крайнем случае… ясно?

Цикл "Ткач" тут

Появился канал в телеграме там выкладывать рассказы буду рандомно всех приглашаю.

Страничка ВК здесь

Ссылка на литрес здесь

Канал на дзене здесь

На древней Руси некоторые считали, что союз с Дрочеглотом, что по некоторым приданием было не редкостью - может привести к рождению ведьм, демонов и уродливых человеческих отпрысков.

По приданиям, Дрочеглот приходил к детям, преимущественно пубертатного возраста, соблазняя их и заставляя заниматься онанизмом, а в лучшем случае заставляя испытать поллюцию во сне.

Другие археологические находки, найденные преимущественно в Подмосковных рощах, в закромах некоторых улица Северного Чертаново и Выхино-Жулебино говорят о том, что Дрочеглот приходил не только к детям, но и ко взрослым, которые имели пристрастие к алкогольным напиткам или наркотическим веществам.

Чтобы избежать внимания Дрочеглота и волосатых рук – вы должны либо найти себе женщину, либо передёрнуть ствол через левое плечо.

Дальше дело за вами, я предупредил.

Доброй ночи.

Леха резко зашикал:

- Тихо, карась! Она здесь…

Чекист почувствовал, как по спине пробежали мурашки. Ветер внезапно стих, и в этой внезапной тишине стало слышно, как где-то совсем близко хрустнул снег. Не шаг, нет - скорее, как будто что-то большое переминалось с ноги на ногу.

И тогда он увидел.

Сначала - лишь колебание воздуха над снегом. Марево, будто от жара. Потом - ветки кустарника зашевелились без всякого ветра. И наконец - снег начал проседать под невидимой тяжестью, образуя четкие следы. Они приближались зигзагами, то исчезая, то появляясь вновь.

- Попалась, гадина... - прошептал комиссар, и его палец нажал на спуск.

«Льюис» ожил, затрясшись в руках как разъяренный зверь. Оглушительный лай пулемета заполнил часовню, смешавшись с грохотом вылетающих гильз. Стрельба была яростной, почти слепой - Григорий вел огонь по следам, по воздуху над ними, по кустам позади.

Дым заполнил помещение, едкий запах пороха щипал ноздри. Яшка зажал уши ладонями, его рот был открыт в беззвучном крике. Варнак, прижавшись к стене, не сводил глаз с невидимого противника.

И тогда - крик.

Он разорвал ночь, пронзительный и нечеловеческий, будто сама земля застонала от боли. В нем слышалось и шипение раскаленного металла, и хрип умирающего зверя, и что-то еще - нечто совсем другое, не принадлежащее этому миру.

Осипов не прекращал огня, ведя очередь за очередью. Пули выкашивали кустарник, сдирали кору с деревьев, вздымали снежные фонтаны. Последний патрон диска ушел именно туда, откуда донесся тот жуткий вопль.

Когда стрельба прекратилась, в ушах еще стоял звон. Пустой диск с глухим стуком упал на каменный пол. Григорий тяжело дышал, его руки дрожали от отдачи, но в глазах горело холодное удовлетворение.

- Ну что, браток, - обернулся он к бандиту. - Еще веришь, что невидаль нельзя убить?

Леха медленно перевел взгляд с пулемета на брата. В его глазах читалось странное выражение - смесь надежды и нового страха.

- Видать, можно... - хрипло проговорил он. - Только вот... если ты ее ранил, но не добил... теперь она злее будет. Как раненый медведь.

Тишина после выстрелов длилась всего ничего. Затем часовню потряс мощный удар - будто в стену врезался бронепоезд. Каменная кладка затряслась, посыпалась штукатурка, застилая воздух белесой пылью.

- Матерь Божья... - вырвалось у налетчика, когда второй удар сотряс древние стены.

Комиссар инстинктивно пригнулся, продолжая держать бесполезный "Льюис" наготове. Его глаза, покрасневшие от порохового дыма, метались по помещению, выискивая слабые места. Варнак, волоча изуродованные ноги, отполз в угол, сжимая в руках «Кольт».

Третий удар прозвучал громче предыдущих. Оконный проем, где только что стоял пулемет, осыпался, и в образовавшийся пролом ворвался ледяной ветер. Но страшнее ветра было то, что они услышали - тяжелое, хриплое дыхание прямо за стенами. Оно обошло часовню кругом, останавливаясь у каждой бреши, будто вынюхивая добычу.

- Она выбирает место... - прошептал Леха, и в его голосе впервые зазвучал настоящий страх. - Как волк у загона...

Яшка вжался спиной в стену, его «Браунинг» дрожал в маленькой руке. Командир между тем быстро оценил обстановку: «Льюис» - пуст. «Винчестер» - пять патронов. «Маузер» - полный магазин. Двое нестроевых - один ранен, второй зелен как трава. И каменный мешок, который вот-вот станет ловушкой.

Четвертый удар пришелся в дверной косяк. Кладка обрушилась и в бреши показалось что-то... Нет, не показалось - воздух порогом странно колебался, будто над раскаленными камнями.

- Григорий Иванович... - тоненький голосок Шелестова дрожал, - а если она войдет?..

Осипов не ответил. Он уже стоял в центре помещения, «Винчестер» прикладом у плеча, ствол направлен в дверь. Его лицо в лунном свете, пробивавшемся через разрушенную кровлю, выглядело как лики статуй в Петергофе.

- Тогда будем стрелять, - спокойно сказал он. – Во все, что движется. Во все, что дышит. Пока не кончатся патроны…

Его голос оборвался, когда снаружи раздался новый звук - скрежет когтей по камню. Долгий, мучительный, будто кто-то точил нож о древние стены. Скребок приближался к оконному проему... ближе... ближе... Малой зажмурился. Григорий перехватил «Винчестер» покрепче. Варнак поднял «Кольт», хотя его руки тряслись от слабости…

Тишина навалилась внезапно, словно тяжелое одеяло. Даже ветер затих, будто затаив дыхание вместе с ними. Только в ушах еще звенело от недавней стрельбы, да на языке стоял горький привкус пороха.

- Ушло? - с надеждой спросил юноша.

- Затаилось, - поправил Варнак.

Комиссар с силой пнул валявшийся камень. Тот со звоном отскочил от стены, оставив на штукатурке свежий шрам.

- Твою мать! - его крик эхом разнесся по пустой часовне. - Тварь проклятая!

- Так что же нам делать-то, Григорий Иванович?

Налетчик, перебирая культяпками, неожиданно рассмеялся - хрипло, неестественно:

- Ждать рассвета, карась. На солнышке у нее силы нету, как у всякой нечисти...

- А ты почем знаешь, морда протокольная? - резко обернулся к нему чекист, но тут же пожалел о своей резкости. Брат ведь, хоть и бандит.

Леха стукнул кулаком по ящикам с золотом:

- А как, по-твоему, добро это сюда попало? Как рассвело - я и перетащил. На карачках, да... - его голос дрогнул, но тут же окреп: - Зато при деньгах!

Комиссар оскалился. Хоть и без ног, а золотишко не бросил! Настоящий Варнак - до последнего.

- Ладно, - он тряхнул головой, будто отгоняя дурные мысли. - Переждем до утра, уйдем. А потом? - его взгляд скользнул по разрушенным стенам. - Где мы новое укрытие сыщем?

Бандит лишь развел руками. В его потухших глазах читалось: «То, что будет утром – уже не мои проблемы».

- Яшка! - голос Осипова прозвучал резко, по-командирски.

Паренек вздрогнул, отрывая взгляд от разрушенного оконного проема:

- Да, Григорий Иванович?

- Лошади в лагере остались?

- Так точно. Гнедой Коржа да кобыла дяди Федора. На привязи у поваленной сосны, где на ночевку встали.

- Подь сюда, - Григорий сделал шаг к ящикам, поманив пальцем. Его сапоги хрустели осколками штукатурки на каменном полу.

Когда малец подошел, мужчина щелкнул замками и откинул крышку. В лунном свете золотые червонцы вспыхнули холодным блеском. Малой ахнул - никогда в жизни он не видел столько денег. Царские профили смотрели на Яшку с каждой монеты, будто упрекая за то, что их время прошло. И вдруг до парня дошло. Он понял, что Корж был приговорен в ту секунду, когда отряд покинул Пермь. Если б уголовник дожил до этого момента – он бы не устоял. Даже зная, что кара неминуема, он бы попытался украсть золото. Прирезал бы во сне каждого, как цыпленка, невзирая на возраст и заслуги. Сам Степан поплатился бы, конечно. Но потом. Как собака на солянке - сдохнет, но слизнет.

Комиссар провел рукой по аккуратно уложенным столбикам монет.

- Здесь двадцать тысяч. По десять в ящике...

- Чуть меньше, - поправил Варнак. - У меня были... расходы.

Осипов даже не взглянул на брата. Его глаза были прикованы к Яшке:

- Ты возьмешь эти ящики. Хоть волоком, хоть на спине, хоть зубами тащи - мне все равно. До лагеря, потом в Пермь. Прямиком в ГубЧК.

Парень заморгал, его худенькое горло сглотнуло.

- А как же...- голос сорвался на шепот.

- Она тебя не тронет, - перебил комиссар. - Ты ж у нас пока без греха. Как ангел во плоти.

- Да нет... я про вас, Григорий Иванович! - Шелестов вдруг покраснел. - Как же вы-то?

- Я тебя догоню. Может, не на Висельной тропе. Может, в Перми догоню. Но догоню обязательно.

- А дядя Варнак?

- Мне-то вообще все равно, где крышку накроют, - скривился Леха, потирая изуродованные ноги. - В лесу, в тюрьме - одна радость.

- Я вас не брошу! - вдруг закричал Яшка, и слезы брызнули из его глаз. - Не брошу и все!

Комиссар резко схватил парня за плечи, заставив встретиться взглядом.

- Я не приказываю бросать! Но пойми, боец! - его голос стал тише, но тверже. - Это золото - хлеб для питерских рабочих. Винтовки для товарищей в Германии. «Мировой пожар раздуем, на горе всем буржуям» - помнишь, как Безыменский писал?

Шелестов кивнул, вытирая лицо рукавом. Конечно, он не знал никакого Безыменского, и, не умея читать, ничего из его творений не читал. Но сейчас было не то время, чтобы спорить.

- Ты же хочешь, чтобы революция победила во всем мире? Чтобы не было больше богатых и бедных?

- Хочу! - выдохнул паренек, и в его глазах вспыхнул знакомый огонек.

- Ну вот! - Осипов похлопал его по плечу. - А я тебя догоню. Честное революционное.

Яшка вдруг рванулся вперед, как сорвавшаяся с цепи собачонка. Его кулачки застучали по груди командира - слабо, по-детски, но с отчаянной яростью.

- Врете! - голос парня сорвался на визг. - Вы все врете! Врете! Врете! Врете! Вы меня бросите! Бросите! Как Иван Захарович бросил! Как дядя Федор бросил!

Григорий даже не пытался уклониться. Стоял, приняв эти жалкие удары, чувствуя, как в груди что-то сжимается - то ли злость, то ли стыд.

- Ну-ну, карась, - неожиданно вмешался Варнак.. - Уймись ты. - Его голос, обычно грубый, с ехидными нотками, сейчас звучал почти по-отечески. - Разве ж ты не знаешь? Коммунисты друг дружку не обманывают. У них, - он язвительно щелкнул пальцами. – У них как в Евангелии: «Да будет слово ваше: да - да, нет - нет».

Парень замер, всхлипывая. Его худенькое тело еще дрожало от рыданий, но кулаки разжались.

- Правда? - он поднял на комиссара мокрые глаза.

Осипов молча кивнул. В горле стоял ком - врать в эти глаза было невозможно. Да и зачем? Скоро, очень скоро правда откроется сама. Утром. Когда Яшка уедет с золотом. Когда он с Варнаком останутся вдвоем против невидали.

- Ладно... - Малой вытер лицо рукавом, стараясь придать голосу твердость. - Только... только вы точно догоните?

- Точнее трехлинейки, - хрипло пошутил чекист и положил руку на взъерошенную голову, как когда-то делал с младшим братом. Задолго до революции. Задолго до того, как жизнь развела их по разные стороны баррикад.

Варнак фыркнул, поправляясь на своем месте у стены. Его пальцы нервно барабанили по «Кольту» - опытный налетчик чувствовал, что тишина снаружи слишком подозрительна.

Яшка, согнувшись под тяжестью ящиков, заковылял к опушке. Золото тянуло к земле, как грехи к душе. Каждый шаг давался с трудом - валенки вязли в снегу, оставляя глубокие борозды.

Григорий стоял в дверном проеме с «Винчестером», будто приросшим к плечу. Он вел стволом за мальцом, готовый в любой момент прикрыть его огнем.

Первые двадцать шагов прошли в напряженной тишине. Только хруст снега под ногами паренька да тяжелое дыхание Варнака за спиной. Пятьдесят шагов… сто шагов…

И вдруг...

Шелестов вскрикнул. Перед ним, в трех шагах, снег начал проседать сам по себе - будто невидимая стена выросла на пути. Малой рванул вправо - и тут же вправо сместились вмятины на снегу. Влево - та же история.

Чекист впился пальцем в спусковой крючок, но выстрелить не мог - боец был прямо на линии огня. Комиссар скрипнул зубами, чувствуя, как ярость подкатывает к горлу.

- Не двигайся! - крикнул он. - Стоять как вкопанный!

Яшка замер, дрожа, как осиновый лист. Его глаза, широкие от страха, были прикованы к пустому месту перед ним, где снег продолжал оседать под невидимой тяжестью.

Варнак за спиной брата хрипло выругался:

- Чертова бестия... играется с ним, как кот с мышью...

Чекист резко опустил «Винчестер». Пули бесполезны. Надо что-то другое...

Осипов внезапно рванул к двери, сбрасывая с плеча тулуп.

- Гриня! - охрип от неожиданности Варнак. - Ты куда, дурень?!

Лунный свет заливал поляну. Воздух звенел от мороза. Григорий сделал несколько резких шагов в сторону, противоположную той, куда ушел подчиненный.

- Ну что, гадина! - крикнул он, вскидывая «Винчестер». - Со мной сладу не было - с ребенком решила поиграть?

Снег перед ним вдруг вздыбился. Григорий не стал ждать - пять выстрелов слились в один оглушительный звон. Пули взметали снежную пыль, выписывая смертельные пассы.

Винтарь захлопал затвором - магазин пуст. Комиссар швырнул его в сторону, рука уже тянулась к «Маузеру».

Три выстрела. Четыре.

И тут воздух перед ним содрогнулся. Что-то огромное, невидимое, но отчетливо ощутимое рвануло вперед. Мужчина успел сделать последний выстрел почти в упор, когда страшный удар сбил его с ног. «Маузер» с лязгом отлетел в сторону, скрывшись в сугробе.

Чекист почувствовал, как что-то тяжелое и невидимое навалилось на грудь, придавливая к снегу. Холодный воздух вырвался из легких со стоном. Но пальцы правой руки уже привычным движением нащупали рукоять финки в сапоге.

Клинок блеснул в лунном свете. Осипов рубанул в пустоту перед собой - и вдруг лезвие встретило сопротивление. Раздался тот самый нечеловеческий вопль. Теплая липкая жидкость брызнула на лицо, пахнущая медью и гнилью.

- Попалась, гнида! - прохрипел комиссар, всаживая нож снова и снова.

Невидаль забилась, но не отпускала. Григорий почувствовал, как что-то острое впивается в ребра - клыки? Когти? Боль пронзила тело, но он продолжал бить, понимая, что это последний бой.

Вдруг...

- Командир! - раздался тонкий голос Яшки.

Комиссар мельком увидел парнишку в десяти шагах. Тот стоял, дрожащими руками целясь из «Браунинга», но не решаясь выстрелить, боясь задеть Осипова.

- Отдай сюда! - рявкнул мужчина, с трудом вырываясь из невидимых объятий.

Малой швырнул пистолет по снегу. Григорий рванулся вперед, схватывая оружие на лету. В тот же миг невидаль снова набросилась - теперь он чувствовал ее горячее зловонное дыхание прямо перед лицом.

Не целясь, на ощупь, чекист сунул ствол «Браунинга» в пустоту перед собой и нажал на спуск. Раз. Два. Три...

Последний выстрел прозвучал, когда ствол уже упирался во что-то невидимое, но твердое. Раздался оглушительный рев, от которого заложило уши. Давление на грудь внезапно ослабло.

Чекист откатился в сторону, хватая ртом морозный воздух. Перед ним на снегу появились вмятины - будто огромное невидимое тело билось в агонии.

Шелестов подбежал, его глаза были круглыми от ужаса.

- У... убили? - прошептал он.

- А ты сомневался во мне?

Комиссар с трудом поднялся на ноги, левая рука прижата к боку. Пальцы сквозь пропитанную кровью гимнастерку нащупали рваные края раны - скользкие, горячие.

- На, - протянул он бойцу «Браунинг», стараясь, чтобы голос не дрогнул. - Забирай золото и уходи.

Парень замер, уловив в тоне что-то неладное.

- А вы?..

- Догоню. - Осипов махнул рукой, тут же скривившись от боли. - Устал немного... отдохну тут.

Яшка стоял неподвижно, сжимая в руках пистолет. Его глаза, широко раскрытые, блестели в утреннем свете. Он все понял. И Григорий видел, что понял.

Без слов малец шагнул вперед и крепко обнял командира, впиваясь пальцами в его разодранную невидимыми когтями гимнастерку. Чекист почувствовал, как худенькое тело бойца дрожит, словно в лихорадке.

- Ладно, ладно... - комиссар похлопал его по спине, стараясь говорить бодро. - Хватит нюни распускать. Не люблю я долгих проводов.

Шелестов резко отстранился, вытер лицо рукавом и, не сказав больше ни слова, развернулся. Его шаги по снегу сначала были медленными, нерешительными, потом все быстрее, пока он не исчез между деревьями.

Осипов отнял руку от бока. Ладонь была черной от липкой крови. Она сочилась густо, странно пахла - не железом, а чем-то затхлым, болотным. Дело действительно было худо.

Часовня встретила его могильной тишиной. Варнак сидел, прислонившись к стене, голова безвольно склонилась на грудь. Золотой зуб еще блестел в улыбке, но глаза уже смотрели в никуда. Комиссар почему-то обрадовался - не придется брать грех на душу, становиться братоубийцей.

Он опустился рядом, достал последнюю папиросу. Руки дрожали, спичка дважды ломалась, прежде чем удалось закурить. Дым щипал легкие, но приносил облегчение.

И тут услышал. Сначала - одинокий скрежет когтей по камню. Потом - еще один. И еще. К часовне подходили сразу несколько тварей. Снег хрустел под невидимыми лапами со всех сторон.

- Да сколько же вас тут, гадин? - хрипло рассмеялся Григорий.

Он потянулся к «Кольту» брата. Оружие легко поддалось, будто ждало этого момента. Пальцы, скользкие от крови, передернули затвор, досылая патрон в патронник. Мужчина сделал последнюю затяжку, швырнул окурок в угол и поднялся на ноги. Колени дрожали, в глазах темнело, но он твердо стоял.

- Ну что, сыны собачьи, - прошептал он, выходя навстречу алеющему рассвету. - Устроим вам красные похороны...

Где-то вдали, уже далеко-далеко, звенели подковы по насту Висельной тропы - молодой боец вез золото в Пермь. А здесь, подле развалин старой часовни, что по эту сторону Камня, раздался первый выстрел.

Потом второй.

Потом тишина.

2025 г.

Больше моих книг можно найти тут: https://author.today/u/kka/works

- Показалось, - попытался убедить себя чекист. - Или тень накрыла. Или…

Мысль прервал треск ломающихся веток. Вековая ель впереди вдруг качнулась, будто на нее налетел невидимый великан. С верхушки посыпался снег, осыпая землю серебряным дождем.

Кони окончательно потеряли рассудок от страха. Яшка, повисший на поводьях, болтался как мышонок в зубах деревенского кота. Его худенькие ноги отрывались от земли, когда взбешенный жеребец вставал на дыбы, сотрясая морозный воздух неистовым ржанием.

- Яшка! Лавр! - закричал Осипов, надрывая глотку. - Живо сюда!

- Идем, Григорий Иванович, - отозвался старый солдат. - Идем!

- Да бросайте этих чертовых коней!

Шелестов первым опомнился. Выпустив поводья, он рванул к часовне, поднимая фонтаны искристого снега. Его валенки глухо стучали по мерзлой земле, отбивая дробь революционного марша. Гущин замешкался. Старый солдат не мог бросить свой «Льюис» и, кряхтя, снимал пулемет с седла.

Сейчас Григорию показалось, что между деревьев мелькнуло что-то огромное и бесформенное. Тень скользила по снегу неестественно плавно, будто не касаясь земли, оставляя за собой лишь легкую рябь на снежной глади. Но когда он вгляделся, напрягая воспаленные от бессонницы глаза - перед ним была лишь пустота да колышущиеся ветви, будто дразнящие его своей естественностью.

Невидаль!

Пальцы комиссара сами собой полезли к груди, нащупывая под грубым сукном гимнастерки холодный металл крестика.

Гущин не успел сделать и шага, когда неведомая сила подхватила его с той же легкостью, с какой ураганный ветер срывает пыль с дороги. Старый солдат взмыл в воздух. Треух, свалившийся с головы, опал на снег, как осенний лист.

Пулеметчик пролетел саженей тридцать, его растрепанные седые волосы мелькнули в лунном свете - и с глухим хрустом, слышным даже из укрытия командира, тело ударилось о ствол вековой ели. Лавр Аристархович осел на корни, неестественно скрючившись, будто тряпичная кукла, надоевшая избалованному ребенку.

Паренек замер, словно врос в землю. Его лицо исказила гримаса первобытного ужаса - того, что сидит в каждом человеке с каменного века. Губы дрожали, но звука не издавали. Только глаза отражали лунный свет, как два крошечных зеркала.

- Беги! - рванул тишину хриплый крик Осипова.

Но Яшка стоял, вращая головой, как филин, пытаясь разглядеть того, кто… или что швырнуло Гущина.

- Винтарь, - хрипло бросил чекист, не отводя взгляда от темнеющей прогалины.

Его рука, вытянутая назад, тут же ощутила приятный вес - лакированное дерево цевья, холодный металл ствола. «Винчестер» брата словно сам лег в ладонь, будто желая отомстить за ноги хозяина.

Командир резким движением дернул скобу вниз-вверх. Звонки щелчок затвора прозвучал неожиданно громко в звенящей тишине. Приклад плотно уперся в плечо, палец нащупал спуск… и замер.

Куда целиться?

Перед ним расстилалась лишь пустота - серые, как волчья шкура, стволы елей, синеватый снег, колеблющиеся тени. Ни движения, ни звука. Только ветер шевелил ветви, да где-то в глубине леса ухала сова - одинокий страж ночи и безучастный свидетель.

Но комиссар больше не сомневался. Он знал - это невидаль. Она - существует! И она – здесь, рядом! Чекист чувствовал ее присутствие кожей - мурашки бежали по спине, волосы на затылке поднимались дыбом, словно перед грозой. Это не было суеверием или страхом. Это был древний звериный инстинкт, который не смогли вытравить из человека каменные мостовые, паровые машины и даже диковинный электрический ток. Инстинкт, который говорил, что хищник - рядом.

Чтобы поверить в невидаль не нужно было хотеть в нее верить. Оказалось достаточным лишь перестать не верить.

Где-то правее хрустнула ветка. Осипов резко повернулся, не целясь, выстрелил на звук. Грохот выстрела разорвал тишину, эхо покатилось между деревьями, теряясь в чаще.

- Покажись, тварь! - прорычал он, тут же дергая скобу.

Второй выстрел. Третий. Григорий стрелял методично, посылая пулю за пулей в темноту. Гильзы, падая на каменный пол, звенели, отсчитывая оставшиеся патроны. Дым пороха щипал ноздри, смешиваясь с запахом хвои и страха – резким, как нашатырь. Четвертый.

- Выходи! - крикнул он, вкладывая в голос всю ненависть.

Последняя пуля ушла в ночь. Наступила тишина - глухая, давящая непривычным звоном после грохота выстрелов.

- Патроны, - рявкнул командир через плечо, не отрывая взгляд от поляны. Его ладонь, дрожащая от напряжения, повисла в воздухе.

- Бесполезно, брат…

- Патроны! - само слово прозвучало, как орудийный залп.

Жестяная обойма с лязгом вошла в гнездо. Пять латунных цилиндров оин за другим исчезли в нутре винтовки. Разумом комиссар понимал, что стрелять в пустоту бесполезно, но руки сами делали свое дело. «Винчестер» ожил, выплевывая огонь в белесый сумрак.

- Перезаряди, - буркнул Осипов, протягивая винтовку брату. Его ладонь на мгновение задержалась на лакированной рукояти - уж больно доброе оружие сделали янки, с ним не хотелось расставаться.

Пока Варнак с трясущимися руками возился с патронами, чекист впился взглядом в лунную поляну. Каждый куст, каждая тень казались подозрительными. Снег искрился холодными самоцветами, обманчиво прекрасный. Где-то там, в этой красоте, пряталась смерть.

Внезапно сердце комиссара гулко ударило о ребра и замерло.

- Яшка, сынок... - голос его звучал неестественно спокойно. - Медленно иди сюда... Главное - не оборачивайся.

- А-ага... - выдавил из себя паренек.

Его голос дрожал, как гармонь в руках сельского пьяницы. Почуяв неладное, малец судорожно сжал «Браунинг». Первый шаг дался с трудом - ноги будто приросли к земле. Второй - уже увереннее.

Прямо за спиной Яшки, не далее чем в двух саженях, снег начал проседать. Словно невидимый великан топтался на месте. Следы появлялись сами собой - широкие, звериные, с когтями с палец длиной. Каждый отпечаток был размером с добрый лапоть, но форма... Ни медведь, ни волк не оставляли таких.

Чудище, казалось, не замечало Шелестова. Оно металось из стороны в сторону, как пес на привязи, оставляя на снегу причудливый узор. Временами следы вдруг обрывались, будто существо поднималось в воздух.

- Господи помилуй... - невольно вырвалось у Варнака. Его пальцы дрожали, вставляя последний патрон.

Григорий молча принял заряженный «Винчестер». Приклад уперся в плечо, ствол дрожал, выписывая в воздухе восьмерки. Он знал куда целиться - точно по следам. Но риск задеть Яшку...

Юнец сделал еще один шаг, и его глаза, полные ужаса, встретились с мушкой винтовки. В ту же секунду в детском лице промелькнуло понимание - ЭТО находится у него за спиной. Он неестественно вытянул шею, пытаясь заглянуть через плечо, не решаясь развернуться всем корпусом.

Когда же взгляд паренька скользнул по снегу и он увидел появляющиеся из ниоткуда звериные следы, из перекошенного рта вырвалось:

- Мама...

И тут Шелестов сорвался с места. Его ноги, казалось, даже не касались земли - так быстро он помчался к часовне. Валенки лишь мелькали в лунном свете, как спицы в колесе телеги, мчащейся во весь опор.

Следы невидали внезапно оборвались. Осипов, не отрывая взгляда от этого места, явственно услышал тяжелое, хриплое дыхание - точь-в-точь как у гончей, взявшей след. В морозном воздухе на мгновение показались два облачка пара - будто невидимое чудовище фыркнуло от ярости.

Не раздумывая ни секунды, комиссар поднял «Винчестер». Прицел взял на полтора аршина выше последнего следа – туда, где по его прикидкам должна быть грудь твари. Пять выстрелов грянули один за другим, оглушительно разнесясь по лесу, будто кузнец ударил пять раз по наковальне. Одна гильза, ударившись об откос, выпрыгнула наружу и утонула в снегу, оставив после себя черную дыру в белизне, как пулевое отверстие в простыне.

Не давая невидале ни секунды передышки, Григорий мгновенно перехватил "Маузер". Десять выстрелов - четких, как удары метронома - врезались в пустоту. Последняя пуля еще не долетела до цели, когда Яшка, добежав до часовни, ловко перекувырнулся через оконный проем, как заяц ныряет в спасительные кусты.

- Попали, Григорий Иванович? - взволнованно спросил Малой. Он приник к оконному косяку, высовываясь по пояс. Теперь в его голосе слышался не страх, а азарт охотника. - Попали?

- Ты б еще спросил, сколько раз... - сквозь зубы процедил командир, не отрывая взгляда от леса. Его пальцы механически перебирали патроны, заряжая «Маузер».

- Безгрешная душа! - неожиданно ахнул Варнак, хватанув кулаком по полу.

- Чего? - комиссар резко повернулся к брату, сдвинув брови в сердитой складке.

- Да ты ж слепой, Гришка! - Леха горько усмехнулся. - Эта тварь только до нас, до грешников, падка. А твой карась... - он кивнул в сторону Яшки. - У него ж еще молоко на губах не обсохло. Какие у него грехи? Воробья из рогатки подстрелил? В церковной кружке медяки тырил?

Чекист замер, патрон застыл на полпути к магазину. Мысль, столь очевидная, что ее не замечаешь, будто собственный нос. Он резко щелкнул затвором и убирал «Маузер» в кобуру.

Нужно оружие посерьезнее. Осипов представил на мгновение батарею трехдюймовок - как шарахнут шрапнелью по поляне, и от невидали мокрого места не останется, и от леса одни щепки.

- Гранаты у тебя еще есть? - спросил он, чиркая спичкой о портупею.

- У меня тут что, арсенал Главного управления? - фыркнул бандит, нервно потирая ладонью шею. - Одна была - и ту на вас, краснопузых, потратил.

Сигаретный дым щипал глаза, но Григорий не отводил взгляда от окна. Среди переплетения темных стволов что-то блеснуло тусклым металлом. Труба "Льюиса" торчала из сугроба, будто перископ субмарины, всплывшей в снежном море.

Не пушка, конечно, но на безрыбье и рак - щука.

- Яшка, - голос чекиста прозвучал тихо, но твердо, как удар штыка о лед. - Отдышался?

Паренек, прижавшийся спиной к холодной стене часовни, шумно втянул носом воздух. Его щеки пылали от бега, а глаза все еще были круглыми от страха.

- А-ага... - выдавил он, вытирая сопли тыльной стороной ладони.

- Пулемет видишь? - командир кивнул в сторону поляны, где в снегу лежал «Льюис» Гущина.

Яшка сощурился, привстал на цыпочки - будто это могло помочь разглядеть лучше. Его худенькая фигурка напряглась, как колодезная цепь.

- Ага... - он облизнул пересохшие губы. - Но я не пойду!

- Как это - не пойдешь? - грозно нахмурился комиссар. - Это - не просьба. Это приказ, боец! Настоящее боевое задание!

- А вдруг... вдруг она меня цапнет?

- Не боись, карась, не цапнет, - неожиданно вставил Варнак. - Ты ей, невкусный, как каша без масла. Разве что попробует маленько, да тут же выплюнет.

Григорий тем временем принял от брата перезаряженный «Винчестер». Металл был ледяным даже через грубые кожаные перчатки.

- К тому же... - он щелкнул затвором, и звук этот прозвучал как обещание. - К тому же я тебя прикрою. Только дыхание ее услышишь - бухайся в снег, как мешок. А я... - Осипов прищурил один глаз, прицеливаясь в пустоту за окном. - Я не подведу.

Яшка перевел взгляд с одного на другого. В его глазах читалась борьба - страх против желания доказать, что он не трус. Наконец, сглотнув ком в горле, паренек кивнул.

- Ладно... только... только цельтесь лучше, Григорий Иваныч...

- Как в тире на Сенной, - коротко бросил командир. - По команде. Раз... два...

На счет «три» малец рванул к выходу, его валенки гулко шлепали по каменному полу, будто хлопали в ладоши. В последний момент перед прыжком наружу он обернулся - и в его глазах Григорий прочитал немой вопрос: «А вдруг?..» Но было уже поздно сомневаться. И паренек, низко пригнувшись, бросился к пулемету через заснеженную поляну, где где-то рядом невидимо бродила смерть.

Яшка мчался, как подстреленный заяц, не разбирая дороги. Каждый шаг отдавался в висках гулким стуком - казалось, весь лес слышит, как бешено колотится его сердце.

Пулемет лежал в сугробе, словно ждал его. Лавр Аристархович так и не успел сделать из него ни единого выстрела. Малой налетел на «Льюис», схватил ледяную сталь руками - и в тот же миг услышал за спиной...

Тяжелое, мокрое сопение.

Прямо за ним.

Близко-близко.

Веки сами собой сомкнулись. «Бухайся в снег!» - вспомнилось наказ комиссара. Но тело не слушалось, окаменев от ужаса.

Теплый воздух коснулся его шеи. Что-то огромное и невидимое принюхивалось, обдавая его запахом прелых листьев и старой крови. Шелестов зажмурился крепче - вот-вот клыки вонзятся в загривок...

Но ничего не произошло. Только снег захрустел под тяжелыми шагами. Чудище, фыркнув, отвернулось - будто потеряло к нему всякий интерес. Как к пустому мешку или пню.

Не веря своему спасению, Яшка рванул обратно, волоча пулемет. «Льюис» оставлял за собой борозду, как плуг.

Из часовни грянул выстрел - Осипов прикрывал отход. Пуля просвистела над головой, но боец даже не пригнулся. Он бежал, задыхаясь, с одной мыслью: «Не трогает! И правда не трогает!»

Последние метры дались мальцу особенно тяжело. Ноги стали ватными, будто налитыми свинцом, в глазах заплясали черные пятна. Он влетел в дверной проем, споткнулся о порог и грохнулся на каменный пол, выпустив из ослабевших рук тяжелый «Льюис». Пулемет звякнул о плиты, подпрыгнув, как живой.

- Получилось... - выдохнул паренек, чувствуя, как по всему телу разливается предательская дрожь. Его кулаки непроизвольно сжимались и разжимались. - Видали? Она... она меня...

- Видали, - резко перебил чекист, уже хватаясь за пулемет. Его наметанные пальцы быстро обследовали механизм - ствол не забит снегом, затвор двигается свободно. - Молодец, товарищ Шелестов. Теперь давай сумку...

- Какую еще сумку? - захлопал глазами Яшка, с трудом поднимаясь на дрожащих ногах.

- Ту, в которой Лавр запасные диски хранил, - сквозь зубы процедил комиссар, не отрывая взгляда от оконного проема.

- Да не было там никакой сумки... - растерянно пробормотал юноша.

- Молодец, товарищ Шелестов, - повторил командир, но теперь в его голосе не звучало и тени похвалы. Скорее - горькая ирония.

Впрочем, возможно, Малой и прав. Может, сумка осталась на сбежавшей лошади. А может, висела на самом Гущине, когда невидаль швырнула его на ель. В любом случае, в приемнике «Льюиса» был один целый диск, заполненный длинными английскими патронами - почти полсотни выстрелов. Не густо, но лучше, чем ничего.

- Я сейчас... - Яшка вскочил на ноги, отдышавшись.

- Отставить! - рявкнул Григорий так, что подчиненный вздрогнул.

Рисковать мальцом второй раз он не собирался. Одного чуда на вечер хватит.

Комиссар растоптал окурок каблуком, оставив на камне черный след. Затем ловко установил сошки пулемета на груду камней у оконного проема, прицелился в темнеющий лес.

- Покажись, погань, - прошептал он, прижимаясь щетинистой щекой к холодному дереву приклада. - Покажи свою морду, если она у тебя есть...