С каждым витком обстановка неуловимо менялась. Высокая нетронутая трава стала примятой. Дома словно набрались сил и выпрямились. В окнах зажглись огоньки. Чем дальше шёл Мартин, тем гуще становились сумерки. Из холодного октябрьского дня он шагнул прямиком в летний вечер. Полумрак вокруг ожил голосами. Скрипнул высокий колодец-журавль. Рядом с ним у деревянных вёдер склонилась молодая девушка удивительной красоты. Босая, в лёгком платье. Она ловко подцепила коромыслом полные воды ведра и выпрямилась. Мартин ещё раз обернул нить вокруг запястья, и красавица пропала. Сумерки сгустились до ночи. Повсюду горели воткнутые в землю факелы, а в освещённом ими круге танцевали молодые девушки и парни. Без музыки, но на удивление складно, как будто она звучала сразу в их головах. Мартин почти физически чувствовал исходящее от них беззаботное веселье. Сам невольно улыбнулся. Ему словно передавалось чужое настроение. Он подошёл поближе. На душе разливалось непривычное спокойствие. Будь он помоложе лет на десять, сам бы закружился вместе с ними. Впервые за последние месяцы Мартин тянулся к чужой радости, а не норовил отгородиться ото всех наедине со своей скорбью. Хотел снова почувствовать вкус жизни, а не доживать, шагая рука об руку с болью и местью.
— Здравствуй, видящий, — прозвучал глубокий женский голос.
Мартин повернул голову и опешил. Рядом стояла женщина лет тридцати с небольшим. В простом белом платье. Девушка возле колодца ни шла ни в какое сравнение с её величественной красотой. Она напомнила строгий лик с икон, стоявших в доме деда. Только вместо кротости в глазах горел непокорный и дикий огонь.
— Их счастье притягивает, не правда ли? — спросила она, с интересом посматривая на своего гостя.
Шагнула ближе и дотронулась пальцами до его щеки. Жест вышел слегка властным, требовательным, но у Мартина не возникло мысли сопротивляться. Он лишь задумался над её словами. Ведь и правда — тянуло забыться. Прикрыть свои раны радостью и больше про них не вспоминать. Не возвращаться домой, где никто не ждал. Не терзать каждый день душу одними и теми же сожалениями.
Её голос звучал ровно. Она не уговаривала. Не предлагала. Спрашивала, глядя в глаза, а Мартину казалось, что смотрит она прямо в душу и видит его насквозь.
— Я не знаю… — ответил он. — Я бы хотел.
Отчего-то эта женщина ощущалась так, что ей можно доверить самое сокровенное и наболевшее, не боясь осуждения. От этого чувства снова защемило сердце, но не привычной тоской, а раскаянием, надеждой. Слова сами собой полились горьким потоком.
— Хотел, но не могу… Мне нужно закончить одно дело.
Женщина улыбнулась. В глазах цвета штормового неба промелькнуло понимание.
— Ты хочешь бросить вызов смерти, — утвердительно произнесла она. — Отобрать, что ей принадлежит.
Мартин покачал головой. Отвёл взгляд и посмотрел на танцующих. На мгновение почудилось, что они застыли на месте, и их покой был не счастливым, как ему показалось, а мёртвым. Почувствовав прикосновение к своей руки, он снова посмотрел на женщину.
— Ты видишь больше, — с тонкой улыбкой сказала она. — Другой бы не увидел их настоящих. Ни с оберегом, ни без него.
Она размотала алую нить с его запястья. На короткое мгновение показалось, что сквозь черноту ночи пробился луч дневного солнца. Повеяло октябрьским холодом. А потом всё вернулось почти как прежде — дома, родом словно из начала прошлого столетия, горящие факелы. Фигуры людей — застывшие и покрытые инеем. Мартин неверяще нахмурился. Он только что видел, как все танцевали и веселились. Но они ли? Присмотревшись, он заметил, что люди изменились. Мартин разглядел женщину лет пятидесяти с посеребрёнными морозом волосами, совсем пожилого старика, прижимающего руки к груди. Были и дети. Рядом со стариком молодая женщина вела за руку сына. На лице парнишки застыло любопытство, а в глазах его матери — скорбь.
— Кто они? — спросил он и обернулся.
Вместо ответа она взяла его за руку как ребенка и повела к замороженным телам.
— Старик, чьё время почти пришло. Женщина, окружённая одной лишь болью. Мать, решившая подарить покой неизлечимо больному дитя. Важнее иное — они все пришли сюда за забвением. Но не ты… Ты не знал, куда шёл, и надеялся на другое.
Мартин вздрогнул. Выпустил чужую руку и машинально шагнул назад, словно это могло уберечь его. Теперь он уже не сомневался, кто перед ним. Эта мысль отчётливо проступила в сознании. Он беззвучно произнёс её имя, и Мара одобрительно улыбнулась в ответ. Внутри вспыхнул страх. Не осталось сомнений, что перед ним стоит сама повелительница смерти, но боялся Мартин не умереть, а не исполнить обещание. Он упрямо покачал головой.
— Я думал, что здесь найду последнюю часть ритуала.
Сказал и сразу же почувствовал себя идиотом. Только дурак мог спорить со смертью. Мара рассмеялась, искренне и без зла.
— Нет такого ритуала. Тот, кто тебе о нём рассказал, уже погиб за свою ложь и алчность, потому что продал несуществующий рецепт от смерти.
По спине пробежал холодок. Мартин неверяще смотрел на Мару. Нет, быть такого не может!
— Но я же нашёл всё, о чём он говорил… — пробормотал он. — Горицвет, пепел со дна огненной реки…
— В мире много чудес, и тебе рассказали лишь о малой их части, — мягко ответила Мара. — Неувядающий горицвет найти несложно. Он дал надежду, что ты сможешь отобрать человека у смерти. Поверить, что есть и всё остальное…
— Но ведь так и было! — порывисто возразил Мартин. — Я нашёл горицвет… Забрал пепел…
— Прах мёртвых ничем не поможет в воскрешении. Тот, кто отправил тебя, продал надежду и крупицы своих знаний. Если бы ты не оказался прозорливее других людей, никогда не нашёл берег Смородины-реки.
Недолгая злость сменилась опустошением. Здравый смысл говорил, что Мара права, но всё внутри сопротивлялось горькой истине.
— А та ведунья? Она же отправила именно сюда. Даже если тот человек обманул, не он послал меня в эту деревню, он лишь сказал про ведунью…
Мара едва заметно улыбнулась. и Мартин ощутил всю бесполезность своих слов.
— Ведунья — моя жрица. Ты пришёл к ней просить помощи, и она отправила ко мне, как и всех остальных, кто искал забвения. Она дала тебе нить, чтобы ты увидел счастливый покой тех, кто уже пришёл сюда, и остался среди них. Без боли и страха. Здесь нет последнего фрагмента для ритуала, который ты жаждешь провести, как и нет самого ритуала.
Мартин стоял оглушенный перед богиней смерти, бессильно сжав руки в кулаки. Значит, он всё-таки подвёл свою девочку… И тогда, и сейчас.
— Если ты… сама смерть… я могу увидеть дочь? Хотя бы издалека.
— Нет, — покачала головой Мара и, чуть помедлив, продолжила. — За рекой, чьи воды ты видел, есть два источника. Один с живой водой, другой с мёртвой. От мёртвой затянутся любые раны, а живая воскресит, кого ты хочешь.
Она взяла его за руку и вложила в ладонь две льдинки.
— Вижу, что согласишься на что угодно, лишь бы сдержать данное мёртвому слово. Не пожалеешь ни чужой, ни своей жизни. Ступай, видящий. Сделай, что должно. Когда придёт время, я призову тебя, и ты придёшь без сомнений в сердце.
Мартин изумлённо смотрел на богиню. Казалось, это всего лишь злой морок. И нет никакой Мары и воды из Нави. Он с растерянностью посмотрел на ладонь, где поблёскивали кристаллы. Вытащил из кармана носовой платок, обернул их и убрал во внутренний карман куртки.
— Я… — голос у него дрогнул. — Я вернусь, как только позовёшь.
— Я знаю, — улыбнулась ему смерть. — А пока — ступай и не тревожься. Сегодня твоё время не настало.
Усилием воли Мартин заставил себя отвернуться и пойти обратно, прижимая ладони к груди — как тот старик среди мёртвых людей. Мысли словно застыли. С каждым шагом вокруг становилось всё светлело. Колдовской вечер таял под лучами холодного октябрьского солнца.
Когда Мартин обернулся, увидел только разрушенную и заросшую деревню. Не было ни Мары, ни нашедших последний приют мёртвых людей. Он прерывисто вздохнул и побрёл дальше. В голове по-прежнему царила удивительная пустота. Мысли зашевелились, когда сквозь деревья проступил оставленный внедорожник и две фигуры рядом.
Возле “Патриота” тёрлись двое парней лет двадцати с небольшим. Завидев хозяина машины, один быстро огляделся по сторонам. Второй сунул руку в карман. Мартин сбавил шаг. Проблем он не хотел, но те, верные своей традиции, приходили сами.
— Машина у тебя хорошая. Подошли вот посмотреть, — недобро ухмыльнулся тот, кто оглядывался.
Мартин хмыкнул. Посмотреть они подошли… На побитый жизнью “уазик”, в последний раз заезжавший на мойку месяца три назад.
— Насмотрелись? Ну а теперь валите отсюда.
— А что ты, дядь, такой грубый? Мы к тебе со всей душой, а ты хамишь. Нехорошо.
Второй шагнул вперёд, вынимая из из кармана руку с ножом. Беззвучно вылетело лезвие. Первый по-птичьи склонил голову к плечу и вытащил из-за пояса “ствол”. Глядя на них, Мартин не мог не согласиться, что да, нехорошо. Очень даже. С одной стороны, можно было включить испуганного дядечку, выложить им деньги и надеяться на лучшее. С другой, внутренний голос мрачно говорил, что никакого лучшего для него не завозили. И сдохнет в двух шагах цели, ради которой жил.
— Ничего себе, вы серьёзные ребята… — медленно протянул Мартин. — Спокойно, все свои, договоримся. Вы чего, денег хотите?
Развёл руки в стороны, показывая, что безоружен. Огромных усилий стоило сохранить самообладание. Растеряется — станет трупом или калекой. А ему сейчас ни то, ни другое никак нельзя. Это потом пусть хоть на части разбирают. Он осторожно пошёл навстречу ублюдкам. Изобразил нервную улыбку.
— Мужики, ну чего вы? Давайте договоримся… Денег надо? Я отдам… Вы только это… Спокойно, лады?
Наперекор словам сердце бешено билось. Шансов уйти живым было мало. Здоровым — и того меньше.
— За базаром надо следить. А щас чё такой послушный стал, а? Зассал? — парень в воздухе угрожающе ткнул в него пистолетом.
Этим Мартин и воспользовался. Резко ударил по руке с оружием, выбивая “ствол”. Левой рукой тут же пробил в челюсть. Отпихнул ногой в придорожную траву выпавший пистолет. Парень покачнулся и осел на землю. Его подельник на мгновение замешкался, потом неумело махнул перед собой ножом. Мартин про себя выругался. Такой боец ещё хуже того, кто знает как обращаться с холодным оружием. Не угадаешь, что выкинет в следующую секунду.
— Ты чё попутал, мразь? Жить надоело? — другой парень ещё раз махнул перед собой ножом.
На своего напарника он даже не взглянул. Такие люди как крысы. Чуть прищучит — разбегаются по одиночке. Права на ошибку не было. Мартин увернулся от очередного замаха. Сразу же саданул противника по колену. Тот согнулся от боли. Мартин снова воспользовался заминкой, ударил его в голову и выкрутил руку. Этот парень оказался покрепче. Нож выронил, но на ногах ещё держался. Мартин вырубил его локтем в шею, и нападавший свалился на землю. В то же мгновение затылок нехорошо тронуло холодком. Предчувствие запоздало тоже на секунду. Боковым зрением Мартин увидел, что первый парень оклемался, но увернуться от него не успел. Ублюдок схватил его за одежду.
Удача сегодня была на его стороне, словно за ним, присматривал его маленький ангел, чтобы непутёвый отец сумел завершить начатое. Ну или ему просто попались два лоха вместо серьёзных бойцов. Один хоть и оклемался, но пистолет в траве не нашёл. Мартин вырвался из захвата, ушёл от пары выпадов и ударил в грудь и висок. Этого хватило, чтобы отправить парня обратно полежать. Самое время валить, пока другой не начал подавать признаки жизни, а то заколебётся их укладывать на землю по очереди.
Мартин поправил съехавшую с плеча куртку и застыл на месте, увидев выбившийся из-под одежды кулон. Раскрытый. Он лихорадочно пошарил по складкам курки, глянул на землю, но разве найдёшь… Краем взгляда увидел, что зашевелился один из нападавших. Правильнее было бы уйти и не рисковать. Какая бы глушь здесь ни была, всегда оставался риск, что нагрянет непрошеный свидетель. Да и у этих двоих могли быть подельники. Здравый смысл затоптала животная ярость. Она заставила метнуться к зарослям и подобрать пистолет. Мартин проверил магазин, передёрнул затвор и направил оружие на очнувшегося парня. Сквозь глухую злость пробилась мысль, что одно дело стрелять по чудищам, другое — в себе подобных. Такого опыта у него ещё не было. Все, кому доводилось воевать, говорили, что первый выстрел самый сложный. Он не собирался их убивать, но всё равно руки дрожали, а сердце учащенно билось. И где-то на задворках сознания зудела мысль, что никто не будет искать этих выродков, никто их не хватится. А они должны ответить за то, что чуть лишили его девочку вернуться домой, случись что с ним.
— Сейчас будешь в Золушку играть, — сквозь зубы процедил Мартин.
— Ты чё… — выдавил парень.
— Хер через плечо! Где твой приятель на меня накинулся? Здесь? Вот давай греби руками и ищи зуб.
— Чего?. Ты ёба дал? Какой нахер зуб?
— Который выпал из моего кулона. Молочный зуб моей дочери. Твой обмудок-приятель сейчас очнётся и тебе поможет.
— Да пошёл ты нахер! Псих долбанный…
Мартин отвёл пистолет чуть в сторону и выстрелил. Парень вздрогнул и уставился на него испуганным взглядом.
— Ты чё? Фляга засвистела?
— А у тебя нет, когда ножом размахивал? Ищи, я сказал.
Злость внутри раскручивалась как маховик — всё сильнее и сильнее. Поднималось всё накопившееся, невысказанное. С монстрами было проще. Или ты их, или они тебя. Да и сложно с ним что-то спрашивать. Они же как звери. Не будешь же в лесу волку или кабану предъявлять за то, что собрался тебя подрать. А вот таким мразям, как эти двое, можно объяснить, что они сделали не так. Называть их людьми язык не поворачивался. Из-за таких потом кто-то не вернётся домой или станет инвалидом. Соблазнительно заскреблась мысль. Всего два патрона, и мир будет немного чище. Справедливее. Видимо, что-то всё-таки просочилось из сознания и отразилось на лице. Парень бросил на него быстрый взгляд и принялся наугад швыряться в земле.
— Ищу я, ищу… — пробормотал он.
Рядом с ним застонал подельник. Вставать не пытался. Только перевалился на бок, закашлялся, и его стошнило. Видимо, получил хороший сотряс. Мартин бегло на него глянул. Ну, он их не щадил. Сами напросились. Жаль, что копать только один сможет… И стоило этой мысли оформиться, как в голове словно щёлкнуло. Пусть перед ним нелюди, но сам он не должен в такого же превращаться. Чем он тогда будет лучше их? Или даже того, кто Дашуньку…
В голове просветлело словно окатили ледяной воды. Внутри тоже стало холодно. Неприятно — от самого себя.
— Вставай, — через силу скомандовал Мартин.
Парень непонимающего на него посмотрел. На его лице промелькнул страх. Он старательнее зашарил по земле.
— Да я же ищу… Ищу, бля! Вот, видишь…
— Вставай, говорю. Отошёл к своему приятелю, и чтобы не дёргались оба.
Храбрости у бандюка поубавилось. Боялся, что его пристрелят. Он нехотя поднялся на ноги и отошёл к своему приятелю. Мартин в последний раз глянул на землю. Безнадёжная затея. Разве такую кроху найдёшь? Сразу затоптали. Жаль, конечно. Он уже привык, что кулон целый год на шее болтался. Нелепый, девчачий. В форме сердечка. Ему дочь подарила, когда у неё первый зуб выпал. Взяла свой кулончик, вложила в него драгоценность и пришла меняться на подарок. Жена ей тогда наобещала, что за каждый выпавший молочный зуб папа будет что-то дарить. Чтобы она так не боялась. Так и менялись. Остальные он выбросил, а самый первый сохранил.
Мартин медленно отошёл к машине. По пути подобрал нож, держа на прицеле неудачливых грабителей. Сел в “уазик”, завёл двигатель и сразу тронулся с места.
К тому времени, как выбрался обратно на трассу, отходняк от стычки уже прошёл. Он ненадолго остановился на обочине, чтобы выбросить пистолет в мелькнувшем сбоку болотце, и снова погнал дальше. В голове стало удивительно тихо. Там звучала только одна мысль — вот и всё, осталось самое страшное. По ощущениям — как к обрыву подойти и прыгнуть с закрытыми глазами.
Дома Мартин напился. Вливал холодную водку, пока не замутило. Всё равно будет тяжело и больно, словно ему наживую вырезают сердце, как тому чудовищу в катакомбах, но он пытался погасить хотя часть горечи, из которой весь состоял.
На кладбище он поехал ночью. В голове заезженной пластинкой крутился тот самый проклятый день, когда Дашунька не вернулась домой. Утром он отвозил её, а возвращалась она сама. Тогда было всё так же — он забросил её в школу, а днём позвонила жена и спросила, где дочь. Телефон не отвечал, никто ничего не видел. Мартин сразу почуял, что случилось что-то плохое. До последнего отказывался верить, но чуял. Поднял на уши полицию, волонтёров, сам метался по всему городу в поисках. Дни шли. Дашуньку искали, но не находили. Звонили гнавшиеся за вознаграждением “очевидцы”, экстрасены и прочая шваль. Полиция отрабатывала все версии. Гришка сутки напролёт сидел на работе. Юля с каждым днём всё сильнее превращалась в бледную тень.
Морально Мартин готовился к тому, что больше никогда не увидит дочь живой. От этой мысли ему хотелось выть и крушить всё подряд. Сорвался он, когда посреди ночи пришёл Гришка с помертвевшим лицом. Уже тогда Мартин понял, что услышит что-то страшное. Только не предполагал, насколько. Гришка рассказал, что вышли на серийника. Взяли его, и тот признался. Мартин плохо запомнил, что произошло дальше. Вроде бы рвался в полицию, чтобы своими руками уничтожить ублюдка. Рыдал как ребёнок. Утешал жену. Снова рвался убить мразь, разрушившую их жизнь. Хорошо он помнил только одно — как сердце раздирала горькая истина, что Дашуньки больше нет.
К кладбищу Мартин подъехал окольными путями. Загодя разведал, как подобраться к самой могиле. Ночью на погосте темнота хоть глаз коли — словно действительно медленно брёл в мире мёртвых. Только вместо лодки старый потрёпанный “уазик”, а за Харона — до безумия уставший и отчаявшийся отец. Мартин оставил машину возле могилы. Вытащил из багажника лопаты и подошёл к деревянному кресту. Никто так и не поставил памятник. Это правильно, о таких людях не нужно помнить. Будь его воля, он не стал бы такого хоронить. Мартин задержал взгляд на табличке.
Облизин Павел Витальевич.
Чудовище, забравшее жизнь его дочери и других детей. Чудовище, признавшееся в преступлениях, но так и не сказавшее, где тела его жертв.
Поправил шарф на лице, Мартин ударил лопатой по земле. Он бил промёрзшую землю с таким остервенением, словно это она была его злейшим врагом. С лютой ненавистью уронил крест. Копал как безумный, пока, наконец, не показалась грязная грышка гроба. Мартин плотнее завязал шарф вокруг лица, отбросил лопату и взялся за гвоздодёр. Крыша поддалась легко. Дрожащими руками он откинул её в сторону, и в лицо ударил смрад разложения. В гробу догнивал убийца. О нём знали. Кто-то, может, его помнил, до сих пор не веря, как же так получилось. Никто из родных ублюдка уже не смогли бы задать этот вопрос, но могли хотя бы прийти на могилу. В отличие от Мартина и всех тех родителей, чьи дети лежали где-то в земле, покинутые и навсегда потерянные.
Мартин судорожно вздохнул. Наклонился над трупом. В висках звенело от напряжения, и билась мысль — лишь бы никто не пришёл. Лишь бы никто не заметил и не помешал. Все собранные им частицы несуществующего ритуала он оставил дома. Столько раз мысленно проговаривал последовательность: вложить в руки неувядающий горицвет, на груди оставить красный безымянное сердце, высыпать пепел с дна реки, разделяющей два мира и плеснуть воды из чаши скорби, которого не существовало. Мартин вытащил из нагрудного кармана две льдинки. Одну, холодную, но не тающую, взял в левую руку. Другую, тёплую — в правую. Мартин сомкнул руки… Сквозь пальцы просочилась вода — сначала ледяная, как роса ранним утром, а потом горячая словно мелкое озерцо в жаркий день… Через мгновение вместо безглазого сгнившего лица Мартин увидел другое — знакомое и ненавистное. Павел Витальевич Облизин вернулся в мир живых. Лежал в вонючем гробу и непонимающе смотрел по сторонам.
— С добрым утром, сука, — мёртвым голосом произнёс Мартин.
Выхватил из рюкзака пистолет и с силой ударил рукояткой по голове воскрешенца. Разумнее было бы поступить иначе — заставить его вылезти из могилы, но ненависть оказалась сильнее. Успеет он ещё с ним… поговорить. Мартин заставил себя слегка успокоиться, как бы ни хотелось растоптать рожу тяжёлым армейским берцем. Он перемотал ему руки и ноги стяжкой. Открыл рот и, придерживая язык, затолкал в рот свёрнутую тряпку. Потом подхватил бессознательного ублюдка под руки. Снова шибануло вонью от пропитавшейся слизью одежды. Замутило так, что комок подступил к горлу. Мартин на мгновение задержал дыхание — нет, блевать нельзя. Одной силой злости он забросил тело на край могилы. Выбрался сам. Поблизости, на его счастье, никого не было. Никто не услышал и не заметил его копошения в могиле.
Мартин оттащил тело в багажник “Патриота”. Бросил на заднее сиденье инструмент. Огляделся. Заглянул в яму, проверил, ничего ли выпало. Глупо, конечно, надеяться, что не оставил никаких следов. Он постарался, но как уж получилось. Да и неважно. Домой уже не поедет.
Побитый жизнью “уазик” медленно выехал с кладбища. В заранее приготовленное место Мартин ехал с холодным сердцем. Сам удивился, с каким спокойствием проехал мимо попавшейся навстречу машины ДПС. Словно окончательно перешагнул грань, за которой переродился в кого-то другого. В того, что способен долго выбивать признание из себе подобного.
Старый гараж Мартин купил после того, как раздобыл пепел из Нави. То ещё приключение было. Но после него он поверил, что и ритуал возможен, и что сам он со всем справится, а перед глазами ещё долго стоял образ полыхающей смрадной реки, древней как сам мир. Гаражи тянулись ровным рядочком вдоль узкого канала. Сначала была мысль найти что-то подальше, побезлюднее, но, поразмыслив, Мартин решил, что проще последовать простому правилу. Хочешь хорошо спрятать — спрячь у всех на виду. Да и бывший владелец ему говорил, что здесь мало народа. Постройки использовали как склады и погреба.
Свой гараж Мартин подготовил заранее. Проложил изнутри дешёвыми звукоизоляционными панелями, залил щели монтажной пеной. Денег ушло больше, чем на сам гараж, но так ощущалось спокойнее. Кто знает, сколько здесь придётся держать нелюдя живым.
Когда в свете фар показались знакомые тронутые ржавчиной двери, стало ещё спокойнее.Даже несмотря на то, что позади завозился очнувшийся Облизин. Мартин хотел надеяться, что ублюдку сейчас хоть немного страшно. Очнулся сначала в гнилом гробу, потом связанный по рукам и ногам. Мартин хотел, чтобы этой мрази было страшно — как и жертвам, которых он убивал. Как Дашуньке…
Он вышел из внедорожника. Открыл ворота, загнал внутрь “уазик”. Включил свет. Под потолком вспыхнула яркая лампочка спиралькой. Мартин посмотрел на лежащий возле противоположной стены ошейник на цепи. Будь его воля, он бы держал чудовище здесь сколько потребуется. Не побрезговал бы отрезать по шматку плоти, пока тот не раскололся и не рассказал, где спрятал тела. Если бы только была хотя бы малейшая уверенность, что это поможет… В полиции его допрашивали месяцами. Облизин с удовольствием рассказывал, что делал и как делал. Назвал всех своих жертв, но так и не признался, где тела. Гришка наотрез отказался раскрывать подробности, о которых Мартин и так догадывался… Лишь пообещал, что они сделают всё, чтобы вытащить информацию. Подселят к нему в тюрьме кого-нибудь… Но убийца снова их переиграл, когда тихонько повесился в камере.
Мартин оттащил тело к стене. Посадил убийцу на цепь, вытащил кляп. Его трясло. Да, он долго размышлял, что пытать психопата неэффективно и раздобыл средство, которое могло бы разговорить быстрее. Да, он мог бы прямо сейчас вколоть ему содержимое инъектора. Но вместо этого Мартин взял с верстака топорик, вернулся к убийце и рубанул по его пальцам на левой руке. От боли Облизин очнулся.
— Где она? — отрывисто спросил Мартин. — Говори, или продолжу.
Облизин поднёс к лицу окровавленную ладонь, улыбнулся и поднял на него мутный взгляд.
— А я же умер, — сипло произнёс он. — Сначала сидел, потом висел.
Из его рта вырвался неприятный смешок.
— Тебя я помню. Ты на суд приходил. А на похороны пришёл? Не-е-ет, по глазам вижу, что не пришёл.
Психопат поднял здоровую руку и погрозил ему пальцем.
— Где она? — разделяя слова увесистыми паузами, повторил Мартин.
— С ангелами! Спит в своей колыбельке. Её баюкают лисы, баюкают совы. Не тревожь её, она и так натерпелась.
Мартин почувствовал, как в горлу подступил ком. Он был готов услышать детали произошедшего от полиции, но не от человека, который всё это сделал. Завидев его замешательство, Облизин, сложил на груди руки, словно не замечая болезненной раны.
— Она тебя звала, — доверительно сообщил он. — До-о-олго. Я предлагал ей заменить папочку, но ей не понравилось…
С губ Мартина сорвался мучительный стон. Он рывком подскочил к убийце. Схватил его за грудки. Встряхнул.
— Даже не смей! — прошипел он. — Слышишь?!!
— Па-а-апа, па-а-апа…. — пискляво передразнил Облизин. — Папочка, помоги!
Перед глазами повисла алая пелена бешенства. Мартин схватил его за волосы и ударил головой об стену. Ударил бы снова и снова, пока вместо черепа не осталась каша из кости и извращённых мозгов, но нечеловеческим усилием воли заставил себя остановиться. Дрожащими руками нашарил инъектор во внутреннем кармане куртки, стряхнул колпачок и всадил Облизину в шею. На неслушающихся ногах отступил назад.
— Ты решил поиграть со мной в доктора? А твоя дочь не хотела играть. Она всё плакала и плакала. Хотя мне это не мешало…
Мартин удержался от порыва выйти на улицу и подождать пока препарат подействует. Ему обещали почти мгновенное действие, но даже за несколько секунд Облизин наговорил столько, что никогда не стереть из памяти. Но и оставлять его одного было нельзя. Мартин вроде бы всё предусмотрел, но меньше всего хотел, чтобы эта изворотливая мразь снова сбежала на тот свет.
Поэтому он стоял, слушал и ждал, пока подействует препарат. А когда речь психопата стала более осмысленной, слово за словом выбил из него признание, где тот закопал детей. Как бы ни хотелось Мартину его убить, он сдержался. Если вдруг… вдруг тот каким-то невероятным образом выродок сумел солгать, он вернётся и будет разделывать его до тех пор, пока тот не сознается. Но в глубине души Мартин надеялся, что больше никогда не увидит Облизина. Во всяком случае живым.
Он подошёл к убийце дочери. Затолкал ему в рот кляп. Наступил ему на руку и отрубил оставшиеся пальцы на левой руке. После препарата Облизин реагировал на боль как обычный человек. Бился и орал. Мартин даже ощутил злорадное удовлетворение. Было в этом что-то правильное. Особенно, когда он отрубил ему пальцы и на второй руке, выключил свет и закрыл гараж.
Сквозь ночь Мартин гнал как сумасшедший. Навигатор показывал всего полчаса. Облизин не особо скрывался. Выбрал местечко рядом с территорией давно закрытого конного клуба. Место убийства, старый гараж на отшибе, полиция отыскала. Там и вещи нашлись — и Дашуньки, и других девочек. Вот ведь судьба пошутила — убивал в гараже, теперь сам в нём и сдохнет. Долго и мучительно. Эта мысль отдавалась радостью — тусклой, едва заметной, как белёсая полоска рассвета на октябрьском небе.
Как только посветлело Мартин пошёл по маршруту, который ему выложил Облизин. Убийца не раз ходил этим путём —помнил его как верующий — “отче наш”. Мартин без труда отыскал и насечки на деревьях, и перевязанные на ветвях ниточки. Никому они ничего не сказали бы, даже будь здесь полиция. Их истинный смысл знал только тот, кто их сюда повесил.
Мартин остановился рядом с тонкой молодой берёзкой. Сердце пропустило удар, когда он заметил на стволе нитку с пуговкой с куртки дочери. По телу волной прошла холодная дрожь. Ему потребовалось несколько долгих минут, чтобы взять себя в руки и начать копать. Медленно и осторожно. Теперь он никуда не спешил. Как только убрал верхний слой редкого дёрна, принялся разгребать руками. Рыл до тех пор, пока не сквозь сырость земли не начал пробиваться запах разложения и не показался краешек синей куртки. Мартин поднялся на ноги. Отошёл в сторону на несколько шагов. Уткнулся лицом в сгиб руки и всхлипнул. Нашёл. Спустя год, но нашёл. Теперь он вернёт свою девочку домой. Туда, где давно лежат бабушка с дедушкой, и куда потом отправится он сам. Не будет больше ей одиноко. И остальным тоже. Мартин посмотрел на соседнее деревце — там покачивался девчачий браслетик на веточке. Налетевший порыв ветра ударил холодом. В шелесте листьев почудился знакомый голос.
— Спасибо тебе, Смерть, за помощь… — едва слышно прошептал Мартин и медленно подошёл обратно к могиле. — Ты присмотри за ней… там… Скажи ей всё, что я не успел.
Даже будь у него ещё один дар Мары, он не стал бы воскрешать дочь. Не заставил бы её жить с памятью о том, что пришлось пережить. Не заслужила Дашунька такой смерти, страшной и несправедливой, как и все, кто лежал рядом с ней. Мартин не осмелился бы нарушить её покой. Он хотел верить, что где-то за гранью ей, наконец, хорошо и спокойно, как во сне. Где-то там прозвучит её смех, который он не услышит, а она никогда не вспомнит о прошлом.
Мартин убирал землю с тела, а по лицу текли горячие, горькие слёзы.
Он сдержал слово — теперь он вернёт свою девочку домой.