История России + Российская Империя

Представьте, что вы – поляк, вас сослали в Сибирь, на дворе весна 1814 года, а вы торчите в Томске. Ваши действия? Правильно – поднять восстание против царской власти, захватить арсенал и пробиваться навстречу армии Наполеона, которому два года назад показалось мало, и он вновь вторгся в пределы Российской империи, на сей раз четырьмя армиями! Чувствуете? Отличное планирование! Этот запах ничем не спутаешь! Люблю, знаете ли, запах отличного планирования по утру.

Ну, так вот, вы – Мартын. Ваша фамилия – Вонсович. Вы были сосланы в Сибирь за поддельные ассигнации, происхождение которых вы не смогли объяснить следователю. Вы осели в Томске, где стали работать часовым дел мастером. Работа не пыльная, а даже прибыльная – позволяет содержать собственный дом на два этажа, чтобы жить на втором, и сдавать первый. Но вам всё мало, однажды вас предают суду за переделку гербовой пуговицы в печать, на которой вы гравируете слово «казна». Жена ваша оказывает сопротивление городовому, когда тот пытается провести у вас обыск, а после вас наказывают 30 ударами плетью за организацию в своём доме притона по игре в карты. Чувствуете запах угнетающего вашу свободную европейскую волю русского царизма? А ведь потом про вас напишут в Википедии, как о военнопленном поляке из армии самого Наполеона. И не важно, что вы эту армию в глаза не видели.

Ладно, если хочется быть военным, то будьте Франсиском из рода Чернецких. Вы успели послужить в гусарском полку, затем коновалом при дворе Павла I, там же берейтором, затем после увольнения – вахмистром в Венгрии, где отрубили своему начальнику правую руку (а чо он?), после чего скрылись и уехали в Пруссию. Там вы служите в конной бригаде в звании поручика, а после отставки – у гетмана Браницкого. Затем – в русском гусарском полку в звании подпоручика. Идёте на русско-турецкую войну, а опосля – служить берейтором на конюшни князя Потёмкина, а когда тот умирает, всё-таки выходите на пенсию, женитесь на полячке, делаете с ней двух сыновей и привлекаетесь к уголовной ответственности за кражу, после чего оказываетесь в Томске. Да, про вас тоже напишут благодарные потомки, как о военнопленном наполеоновской армии.

Что такое Томск 1814 года? Это захолустный городишко посреди Сибири – даром, что центр губернии. Не чета просвещённой Европе, тут даже университет откроют только через 64 года – дыра! Поэтому как вы развлекаетесь? Правильно – вы пьёте!

И вот во время одного из застолий, как раз в доме Вонсовича, где к тому времени собралась уже изрядно набравшаяся компания, один из поляков поднял рюмку с вином и произнёс: «Мы пьем вино твоё, а думаем о жизни нашей!» Столь глубокомысленное изречение не осталось незамеченным, а оттого часть собутыльников вызвала хозяина дома на крыльцо на поговорить, где и раскрыла карты: военнопленных по Сибири разослано порядка 60 тысяч человек, и если эту орду всколыхнуть, то загореться сможет ажно вся Россия.

Если вы дочитали до этого момента и задались вопросом, сколько эти граждане успели принять на грудь до начала планирования, то мне это самому интересно. Однако шутки шутками, а начальный их план состоял из целых двух направлений: удаление из дома всех жильцов, не участвующих в заговоре (конспирация!), а также вербовка новых членов среди иных ссыльных. И если жильцов первого этажа из дома не удалили (конспираааация!), то знаете как выглядел процесс вовлечения в заговор? Вонсович звал человека домой, угощал того вином, а после практически сразу в лоб спрашивал, хочет ли тот выбраться из Сибири? То, что заговор не был раскрыт ранее, было следствием лишь того, что томский губернатор в сию идиотию просто не мог поверить. Да, быть может, захватить город и арсенал полякам могло повезти, но дальше они бы ушли в бесконечное сибирское ничто, которое их с радостью бы прожевало и попросило бы добавки.

Но план всё же у заговорщиков был. 9 мая 1814 года, когда остальные жители Томска будут заняты крестным ходом в честь праздника Николая Чудотворца, поляки стащат оружие и амуницию от тех солдат, с кем квартируются. К ночи все должны будут собраться в лесу и разбиться на несколько отрядов: один – у моста, второй – у гаупвахты, третий – у рабочего дома, чтобы привлечь к восстанию рабочих. Затем все пойдут к тюремному острогу для освобождения каторжников, которые сами с радостью присоединяться к восставшим. После все должны будут двинуться к батальонному цейхгаузу за оружием, арестовать полицейских, администрацию, а также завладеть казначейством.

В дальнейшем бунтовщики намеревались выйти из Томска, предварительно захватив с собой поставленные на лафеты пушки, и направиться к Казани. После взять Казань и двинуться на помощь Наполеону, который с четырьмя армиями должен был вступить в Россию. Наполеона об этом плане забыли предупредить, потому всё пошло по одному месту. Зато 30 апреля Павел Костовский, один из ссыльных, прошедший проверку на интеллект, сообщил властям о попытке вовлечь его в антиправительственный заговор. 1 мая Вонсовича, как главу заговора, приходят арестовывать, но тот, благодаря своей жене, умудряется сбежать в лес под Томск, где и скитается в течение следующих четырёх дней, пока в итоге от прогулок по снегу весь вымокший, измученный и усталый не находит приют у одного крестьянина, где смог обсушиться и отдохнуть. Там его в итоге и арестовали.

Тем временем власти, поначалу тихонько офигевая и пытаясь поверить в реальность существования настолько больных на голову людей в их городе, наконец-то осознали масштаб заговора и развернули маховик репрессий 14 мая. Да, через две недели от попытки ареста Вонсовича были арестованы порядка восьми участников заговора дополнительно к нему. И ничего бы особо страшного с ними не случилось, если бы не Фёкла Кузенева, квартирантка первого этажа дома нашего формального главы заговора. Помните идею с конспирацией и выселением жильцов? Вот не зря она была озвучена – девушка искала во дворе дрова и под сараем нашла тетрадку, где был записан ни много ни мало, а целый манифест заговорщиков! Тут уже нельзя было отвертеться, сослаться на помутнение рассудка или на оговор, однако же, суд оказался относительно мягок к фигурантам дела – видимо, сыграло свою роль то, что до реальных дел у заговорщиков не дошло, настоящий урон нанесён не был, а была ли за ними хоть какая-то вменяемая сила – даже этого не удалось обнаружить.

Вонсовича сослали в Нерчинск на вечную каторгу. Остальных – в отдалённые места Иркутской и Томской губерний, а кого-то даже возвратили к себе домой, просто оставив под надзором полиции. Как говорится, в этот раз присказка про то, что дальше Сибири не сошлют, не сработала.

Так что если вы вдруг окажетесь поляком в сибирской ссылке — теперь вы знаете, что делать.

Если бы существовал хит-парад книжной и экранной нечисти, то первое место там с большим отрывом заняли бы вампиры-упыри, как символ аристократичности, сексуальности и гедонизма (что всегда импонировало массовому потребителю). Лишь в последнее время они сдали позиции и на большую сцену вышли орды всяческого рода зомбей, которые воплощают собой уже иные страхи аудитории: этакое бездумное «восстание масс», которому вынужден противостоять, чаще всего, пусть и напуганный, но сохранивший здравомыслие «средний человек» (что выигрышно с т.з. маркетинга, но, согласитесь, снижает планку). Зомби в доску шкурны и рациональны, даже их появление обычно объясняется рациональными причинами. А вампир — зло инфернальное, не побоюсь этого слова — метафизическое. При том образ вампира чудесно ложиться как на на былого феодала-либертена, так и на буржуя-кровопивцу (ой, не даром последнее плотно прижилось в социалистической и лейбористской пропаганде). Впрочем и те и другие являются разновидностями «оживших мертвецов», а это те, кому в мире — не место.

Не все знают, что одни из первых упоминаний об оживших покойниках в письменной европейской истории можно найти в «Повести временных лет», составленной в Киево-Печерской лавре во втором десятилетии XII в., a именно в записяx за 1015 и 1092 гг. И в «сагах», и в «Калевале» то же есть, но они записывались сильно позднее.

В первой записи сообщается о смерти Владимира Святого. Дружинники Владимира, из страха перед возвращением его ожившего трупа, избегают выносить тело за порог. Вместо этого они пробивают потолок и с помощью лебедки вытаскивают тело, завернутое в ковер, наружу.

Согласно второй записи от 1092 г.: «нави бьють полочаны». Речь идёт об эпидемии в Полоцке и событиях с этим связанных. «Нави» (ед.ч. «навь») являются душами мертвых.

Впрочем, о вампиризмe, если с этим словом связывать западные представления о кровососах, речи ещё не может идти.

Тем не менее слово «Упирь», как эквивалент современного представления o вампирe, появилось в древнерусском языке аж ещё в контексте перевода ветхозаветных пророческих книг! За эпилог письменного перевода 1047г. ответствен «поп Оупирь Лихыи». Соответствующее название записано в рукописях XVв., хранившихся в Кирилло-Белозерском монастыре, на севере России, и в Троицком монастыре Сергиева Посада. Немецкий славист Томас Бон, ссылаясь на сведения Андерса Шёберга, приписывает странное собственное имя священника рунорезцу из Уппланда Офейгру Упиру (Ofeigr Upir). По словам Шёберга, «ofeigr» («лихой») означает, в том числе, «выход за рамки меры». Поэтому Шёберг считает, что автором эпилога был человек, кому судьба даровала долгую жизнь - «сверх рамок». «Upir», в свою очередь, было прозвище, даваемое буйному человеку. Из этого Бон выдвигает предположение, что первый известный нам «Упирь Лихыи» - священник из Северной России, работал миссионером в Уппланде и зарабатывал себе на жизнь, вырезая рунические надписи. Слово же «упирь» продолжало ассоциироваться с его личными качествами, а позже, по ассоциации с чрезмерным долголетием, превратилось в обозначение воскресших покойников. Учитывая, что более раннего использования термина отыскать нет возможностей — концепция не хуже других.

Идея «упыря», как нежити, несколько конкретизируется в период, последовавший за распадом Киевской Руси на удельные княжества (XI–XIIIвв.), когда был задуман перевод проповеди Григория Богослова о языческих идеях IVв. с объяснениями. Эти объяснения, известные как «Слово об идолах», сохранились в списках XVI и XVIIвв. Здесь используются термины «упирь» и «берегина» для описания дохристианского культа умерших. «Упирь» обозначает души погибших в раздоре, а «берегина» – души утонувших. Текст сложен и не вполне ясно, является ли поляризация добра и зла, встречаемая в одном из объяснений, просто богословским приемом или же ее можно считать показателем развития (на основе анимистических идей и похоронных практик) веры в вампиров (Академик Рыбаков, кстати, считал, что можно).

Известно, так же, что Иван IV Грозный использовал термин «упырь» в письме 1573 г. в Кирилло-Белозерский монастырь, сохранившемся в списке начала XVII в., в ряду других ругательных слов, таких как «дурак» и «бесы». Т.е., ко временам Ивана, термин прочно вошёл в бытование.

В конце XVI века начинает складываться знаменитый памятник средневековой литературы - Киево-Печерский Патерик. Если взглянуть на Патерик не с точки зрения агиографии, а как на литературное произведение, то перед нами роман в новеллах, посвященный борьбе славных монахов-затворников Киево-Печерской лавры с целыми легионами слуг Ада. Читатель не без удивления обнаружит, что условия, методы и приемы этой борьбы вполне соответствуют современным представлениям, утвердившимся благодаря Стокеру и его последователям. В обилии наличиствуют призраки, оборотни, упыри, заклинания, чудодейственные талисманы - разве что осиновый кол на вооружение ещё не приняли.

Совсем иной взгляд на вопрос был изложен в малоизвестной современному читателю латиноязычной поэме Себастьяна Кленовича «Роксолания» (1584). Автор, гуманист по мировоззрению, излагает много любопытных подробностей относительно ведовства, колдовства, некромантии и прочей доморощенной мистики украинцев XVI века. Hе ограничиваясь этим, он приводит несколько эпизодов, которые вполне могут считаться вставными новеллами. Герои Кленовича с нечистью не борятся, напротив, оная нечисть непрочь и помощь оказать - ежели ее как следует попросят, конечно.

Новый шаг в литературной популяризации образа был сделан в XVII веке, в эпоху господства литературы барокко, весьма склонной к фантастическим сюжетам. Ярким примером может служить творчество митрополита Петра Могилы, оставившего после себя целый цикл новелл на фантастические и мистические сюжеты. Причем автор, в полном соответствии с законами жанра, предуведомляет читателя, что большинство описанных им событий происходило на его глазах. Присутствует явная «стилизация под документ» упоминаются «подлинные» имена, даты, порой участником событий становится и сам автор. Причем если Патерик создавался все-таки как житийный сборник, то Петр Могила писал свои новеллы с чисто литературной целью: дабы позабавить, постращать и заодно наставить читателей.

Особняком стоят «Козацкие летописи» (Самовидца, Величко, Грабянки), создававшихся во второй половине ХVII - начале XVIIIв.в. Там в обилии присутствуют вставные новеллы все на те же сюжеты. Окрас становится более мрачным - как правило, речь идет о разного рода «зловещих мертвецах», то поджигающих церковь, то восстающих из колодца. Как правило, эти истории не имеют «хэппи энда», что позволяет отнести их к ранней разновидности «кошмариков».

Еще более заметным памятником жанра стало произведение, известное и в «большой» литературе - трагикомедия Феофана Прокоповича «Владимир», созданная в начале XVIII века. С точки зрения фантастики, это произведение написано на стыке двух жанров - фэнтези и альтернативной истории. Присуствуют злокозненные выходцы из Ада (как призраки, так и во плоти), им противостоят бравые представители «светлых сил». Забавно, что часть «плохих парней» выступает в виде языческих божеств, что не без основания делает Феофана Прокоповича одним из отцов «славянской фэнтези». Во «Владимире» действуют и реальные персонажи (сам Владимир, его брат Ярополк), творящие «реаль политик», которая, разумеется, ничего общего с Hестором не имеет. Наличествует эффектная кульминация, в которой добро с фатальной неизбежностью побеждает зло.

В общем, до поры до времени, всё нормально. Упыри литературный и фольклорный персонаж, если какие эксцессы с нежитью и были, то решались на местах камерными средствами, в «Судебники» или (не дай бог!), в руки духовных властей оно не попадало.

Но случилось страшное. B Люблинскoй унии (1569) Королевствo Польскоe и Великоe княжествo Литовскоe объединились на общегосударственных началах, а в Брестскoй унии (1596) православные подчинились Папе Римскому. Костёл активно пытается разобраться со сложившимся двоеверием и «предрассудками», что нашло своё отражение в запросах священников к духовным авторитетам за рубежом и в богословских трактатах о суевериях. В обсуждаемых казусах «колдун» (strzygoń) и «вампир» (upiór) часто выступают синонимами.

Первый случай «богословско-научного» описания ожившего покойника нам даёт падуанский врач Геркулес Саксонский. В своей публикации 1600г. «De plica quam Poloni gwoźdźiec, Roxolani kołtunum vocant» («О скручивании волос, называемом поляками гвоздец, а роксоланами колтун») он ссылался на вспышку чумы во Львове в 1572г. Эпидемию связывали с похороненной в окрестностях женщиной, которую подозревали в колдовстве в течение всей ее жизни. Когда ее могилу вскрыли, ее обнаружили раздетой. Кроме того, женщина производила такое впечатление, будто бы она проглотила свой саван. После того как ее обезглавили в соответствии с проверенным обычаем, чума исчезла. Случай сильно напоминает сложившиеся в Германии в XVIв. представления о «нахцерерах» («nachzehrer»), которых, – видимо, под впечатлением чумы – обвиняли в жевании савана в гробу и заражении живых магическим путем.

Возможно, что по примеру Геркулеса Саксонского и Пьер Де Нуайе, который в то время был секретарeм Луизы Марии Гонзаги (королева Польши, супруга аж двух королей: Владислава IV и Яна II Казимира), сообщил 13 декабря 1659г. астроному Исмаэлю Буйо об удивительной «болезни из Украины». Согласно Де Нуайе, человек, родившийся с зубами, начинает после смерти есть свой саван и сгрызать руки в могиле. В то же время его родственники один за другим умирают. Поэтому могила должна быть вскрыта, а голова трупа, в случае подтверждения посмертной активности, - отрезана. Но в отличие от Геркулеса Саксонского, Де Нуайе в своем описании уже активно использовал русинское обозначение явления - «upior» и польское выражение «strzyga» .

На этом фоне во Франции в первой половине 1690-х гг., т.е. аж за три десятилетия до появления первых сообщений о вампирах на габсбургской границе, разгорелись дебаты о польских нахцерерах или русинских кровососах.

Французский учёный аббат-бенедиктинец Огюстен Кальме упоминает в своем сочинении «Dissertations sur les Apparitions des Esprits, et sur les Vampires et Revenans de Hongrie, de Moravie, etc.» (Oбсуждения o появлениях двухов и вампиров и привидениях в Унгарии и Моравии и т.д.) запрос некоего польского священника от января 1693г. к профессорам из Сорбонны, известной репутацией своего богословского факультета. Сообщалось, что одна молодая женщина была измучена призраком своей умершей матери в неустановленном месте в Польше. Дочь страдала от все большего истощения, родственники решились вскрыть могилу матери. Тело матери после вскрытия могилы привлекло внимание удивительной свежестью. Оно казалось гибким, опухшим и красноватым. После прокола сердца умершей, отрезания головы у трупа и принятия хлеба, замешанного на крови вытекшей из сердца трупа, дочь начала выздоравливать.

Тут возникал вопрос, как должен был вести себя исповедник в такой ситуации. В своем докладе парижские профессора пришли к выводу о том, что осквернение могил и грабеж тел следует рассматривать как тяжелые грехи, которые не могут быть отпущены. Кроме того, они обвинили родственников в том, что они заключили сделку с дьяволом. Вера в то, что смешение крови мертвеца с мукой и выпечка из нее хлеба, употребление которого дает защиту от зловещих болезней, свидетельствовала, по мнению богословов, о кощунстве (просвира), и, косвенно, о сделке с дьяволом.

Более или менее независимо от этого журнал «Mercure galant» (помесь «Наука и жизнь» с «Огоньком») инициировал свои дебаты по вопросу. Началось с мелочи. Теолог и математик Клод Комье представил в мартовском выпуске 1693г. исследование «La Baguette justifiée» («Оправданная рудоискательная лоза»). Говорится, что души убитого могут повлиять на человека с лозой таким образом, что тот разоблачит преступника своим прутом. Он указал, что поляки обезглавили своих умерших, когда те ели свой саван или высасывали кровь из родственников с помощью телепатических сил. Однако, из-за ранней смерти, Комье не смог углубить запланированное сравнение практик европейских лозоходцев с польскими инцидентами.

В мае 1693г. на эту публикацию последовал комментарий известного нам Де Нуайе. Теперь он ссылался не только на Польшу, в которой замечались подобные происшествия, но и на «Русинию». Он утверждает, что так называемые «striges», называемые «upierz» на языке «простого» народа, покидают могилы, чтобы высосать кровь из людей. Поскольку кровосос не останавливается ни перед чем, могилу вскрывают, обезглавливают труп и сливают кровь, вскрыв сердце. Затем кровь обычно смешивают с хлебом и отдают живым для дезинфекции.

Наконец, в январе и феврале 1694 г. юрист Маринье опубликовал в журнале «Mercure galant» трактат, состоящий из двух частей: «Creatures des elemens» («Создания стихий») и «Sur les stryges de Russie» («О ведьмах в России»). Маринье заключил, исходя из постепенного увядания предполагаемых жертв кровососа и излечения больных после его предполагаемого уничтожения, что здесь не могут быть задействованы только бесовские силы. Он предполагал, что скорее всего между живыми и мертвыми происходит взаимодействие физических и духовных сил. «Русский» вариант вампиризма - это выражение «божьего попущения» к наказанию жертвы за суеверное или даже варварское поведение. Высасывание крови представляет собой моральный призыв к грешнику!

Впоследствии польские иезуиты Ежи Генгель и Габриэль Жончиньский исследовали это магическое явление. Генгель прокомментировал в своей публикации «Eversio Atheismi» («Опровержение атеизма», 1716г.) сообщения о подвижности трупов. Он ссылается на вызывающих доверие очевидцев из Польши, России и Литвы, которые видели неповрежденные трупы, создававшие впечатление, что они пожирали саван и части тела. Он сообщает, что подозрительный труп иногда ходит и душит людей. Генгель использовал слово «upier», предположительно происходящее от русинского. Посмертная активность связана с захватом демоном мертвого тела. Пока длится бесовское заклинание, тело не может распасться и душа не может отлететь. Для того, чтобы начался естественный процесс распада, используется обезглавливание. Генгель увидел в этом определенную логику: живые спасутся от чумы, а мертвые – от демона. Однако Генгель также признался, что римские одиторы использовали только медицинские средства и экзорцизм, включая исполнение таинств и молитв к святым. Хотя Жончиньский в своей «Historia Naturalis curiosa regni Poloniae» («Естественной истории курьезов Королевства Польского»), опубликованной в 1721г., лишь кратко повторил характеристики нахцереров и оживших покойников, описанные Генгелем, его работа чаще цитировалась.

Ничего странного, что после попадания в «научный» оборот, фигура упыря возникает и в судебной практике. В 1745–1746гг. на латыни и польском языке в городском суде Каменец-Подольского слушается дело о самосуде, произошедшем в 1738г. (!) в украинском селе Гуменци (polsk. Humińce). Дело было изложено через досье со свидетельскими показаниями. Ход событий был следующим: когда жители шли по полям в ночном шествии для борьбы с эпидемией, они встретили некоего Мыхайло Матковского из соседнего села Привороття (polsk. Przewrocie), который искал своих сбежавших лошадей с бритвой в руке. Неясно, был ли Матковский воспринят жителями Гуменци как дьявол во плоти или же они следовали языческому обряду. Без лишних слов жители Гуменци избили Матковского до полусмерти. Однако когда позже узнали, что Матковский вернулся домой, то перед рассветом жители деревни отправились в соседнее поселение, чтобы потребовать от землевладельца сдать предполагаемого злоумышленника. Примерно в полдень представители делегации посчитали, что получили на это косвенное одобрение. После этого они выломали дверь и похитили Матковского, чтобы он предстал перед судом в Гуменеци. Хотя обвиняемый даже после побоев по-прежнему утверждал о своей невиновности, он был приговорен сходом к смертной казни через сожжение. Чтобы развеять сомнения относительно законности этого акта, один из свидетелей даже утверждал, что был готов сделать взнос в размере 100 злотых в качестве возможного штрафа, который мог бы помочь избежать наказания за внесудебное разрешение проблемы. Даже священник, исповедавший Матковского, сказал, что он несет ответственность только за его душу, но не за его тело. Перед тем как сжечь, Матковскому запечатали глаза, уши и рот смолой и камнями. Свидетельские показания оставляют впечатление, что жители села нашли случайного козла отпущения, чтобы принести жертву богам в порыве страха, и что насилие лишь случайно было оправдано действиями потенциального «упыря».

В дальнейшем, польский коронный военный трибунал, созданный в связи с подавлением гайдамацких беспорядков 1768–1769 гг. в Кодне (на востоке Украины), прихватил, так же некоего крестьянина Леско Колбасюка из села Вийтивци ( Wujtowce). Взяли за убийство униатского священника попа Василия. На допросе Колбасюк утверждал, что из-за чумы по деревне ходили слухи, что демон провоцирует смерть, дыша своим ядовитым дыханием «в домы». Некоторые утверждали, что видели упыря, на которого нападают собаки и от которого убегают волы. Пoп Василий был идентифицирован как виновник преступления на основе описания одежды («...Czarny człowiek»...). Понятно, что пoп отверг обвинения в сверхъестественных махинациях, но своё веское слово сказала его жена, которая свидетельствовала, что видела Василия в компании его покойной сестры и других мертвецов, шумно болтавших и скрипящих зубами. Сомнения по поводу этого утверждения были развеяны идентичными утверждениями работника поповского подворья. После этого 13 человек сначала выкопали яму на кладбище, затем забили попа до полусмерти и похоронили заживо с осиновым колышком, вбитым в спину. Кoлбасюк оказался единственным палачом, пережившим эпидемию. Во время допроса он подчеркнул, что предотвращал своими действиями опасность для всего схода. Поскольку он не имел никакого отношения к мятежным гайдамакам и только три раза ударил священника (по его утверждению) Леско Калбасюка выпороли, но отпустили.

После разделов Речи Посполитoй «вампирский вопрос» выходит на внешнеполитическую арену, поскольку регион их обитания теперь территориально относится как к Российской Империи, так и к Австрии с Пруссией. И вот тут начинает выясняться, что наши «упыри» европейским не чета. В 1897 году опубликован роман Брэма Стоукера «Дракула», который послужил катализатором новой дискусии по вопросу.

Ссылаясь на опубликованное в 1897 г. исследование петербургского судебного чиновника Августа Левенстима «Суеверие и уголовное право», криминолог Альберт Хелвиг в своей брошюре «Verbrechen und Aberglaube» («Преступление и суеверие») 1908г. отмечает контраст между «западными культурными государствами» и «востоком Европы». Между тем случаи, упомянутые Левенстимом в главе «Упыри и вскрытие могил», касались Литвы, Западной Беларуси, Волыни и Подолья, т.е. территории «старой Польши» и Западного края с Малороссией, но уж никак не центральной России. При этом Левенстим сравнил юридические приговоры по обвинениям в осквернении трупов в Германской и Российской империях и раскритиковал в обоих случаях отсутствие однозначности положений о рассмотрении суеверия для оценки вины. Особенностью вскрытия могил и осквернения трупов в России он считал то, что с точки зрения мотивов тут фиксируется, с одной стороны использование частей тела в качестве талисманов и лекарств, а с другой – поиск козлов отпущения в период эпидемий и засух.

Действительно, в собственно русских сказках фигура yпырей нашла лишь сдержанный отголосок. По крайней мере московский архивариус и коллекционер Александр Афанасьев в восьмитомном собрании «Народные русские сказки», изданном в 1855–1863гг., опубликовал лишь несколько историй об оживших покойниках. В шестом томе 1861г., однако, есть сказка предположительно украинского происхождения под названием «Нечистый». Афанасьев обсуждал феномен вампиризма в Центральной и Восточной Европе в третьей книге своего многотомника «Поэтические воззрения славян на природу», изданном в 1869г., но как этнолог никогда не считал термин «вампир» подходящим для русской народной культуры. Он признавал существование этого феномена (в рамках Империи) исключительно у украинцев и белорусов. Только редактор третьей части посмертно опубликованного второго издания сказки Афанасьева, решил заменить название «Нечистый» на «Упырь». Под этим названием сказка известна по сей день.

Библиотекарь Британского музея и публицист Уильям Ралстон (Шедден-Ралстон) на основе собраний русских сказок и со ссылкой на истории о южнославянских вампирах уже в 1872 г. в публикации «The Songs of the Russian People» («Песни русского народа») рассмотрел более подробно проблему вампиров. Oн подтвердил, что вампиризм в царское время существовал в первую очередь в культурах Украины и Беларуси. Например, русины – восточные славяне на территории бывшего Польско-Литовского союза – для борьбы с болезнями скота практиковали сожжение или утопление женщин, подозреваемых в колдовстве, а украинцы и белорусы в Российской империи для предотвращения холеры сжигали первые жертвы болезни, которые считались ее источником. По словам Ралстона, «в вампиры» вербовали из проклятых родителями детей, из колдунов и ведьм, а также из еретиков, самоубийц и алкоголиков.

Первый случай появления упыря, литературно задокументированный в царской России, приходится на 1883г. В журнале «Киевская старина» был опубликован, скорее, иронический очерк «Упыри». Фольклорист и критик Петр Ефименко, ссылаясь на архивные источники, рассказал, как в 1727г. киевский полковник Антон Танский приказал крестьянину Семену Калениченко явиться в военнyю канцелярию, так как последний выдавал себя за yпыря, способного вызывать эпидемии. Однако же канцелярия не была введена в заблуждение и объявила крестьянина сумасшедшим. Но! Позже сам полковник Танский стал объектом легенды об ожившем покойнике. Ходили слухи, что его состояние было частично основано на наследстве, частично на даре Петра I, но также и на жадности. Так как Танский, как и подобает хорошему христианину, иногда жертвовал на религиозные цели и, при этом был "настоящим полковником", путешествующие монахи решили какое-то время хранить пожертвования, предназначенных для их монастыря, в его доме. Исполненный жадности Танский попытался убить монахов. Однако одному из них удалось сбежать. В результате епископ отлучил преступника от Церкви. Вскоре после отлучения Танский умер, но, как говорили, снова и снова появлялся ночью в виде ожившего покойника и бродил с огненными глазами, огненным ртом и ножом в левой руке до крика петуха. Когда сыновья покойного произвели эксгумацию в присутствии епископа, то обнаружили свежий труп с длинными ногтями и длинной бородой, потому проткнули грудь трупа осиновым колышком под пение молитв. Помогло. Но, время от времени, в полночь из могилы раздаются мучительные стоны...

Через год после публикации этого забавного вампирского рассказа, журнал «Киевская старина» опубликовал (в 1884г.) дело из суда уездного города Бердичева. Оно свидетельствует о борьбе с вампирами, которая велась на фоне разгорающейся эпидемии холеры в украинском селе Подозы в 1831г. Из дела можно реконструировать следующий ход событий: озабоченные ростом числа смертей, который не смогли остановить ни благословение воды местных источников и колодцев, ни голые женщины, гуляющие по периметру села, жители Подозы обратились к целителю-крестьянину Максиму Мазуренко из соседнего села Степанок. Мазуренко заявил, что причина несчастья кроется в могиле недавно скончавшегося священника и его жены. Оба якобы вышли из могилы ночью и заразили местных крестьян своим дыханием или выпив их кровь. Кроме того, был найден очевидец полтергейста на могиле священника. Мазуренко предложил отрубить голову трупа и предотвратить таким образом дальнейшую смерть в селе. Выполняя это, он также утверждал, что кровь, брызгающая из трупа, на самом деле была той, которую священник высосал из своих жертв. В конце концов Мазуренко обезглавил тела осиновой колодой. За это классическое «вампироборство» от схода Мазуренко получил серебряный рубль, телегу ржи и работников для сбора урожая. Охотник на вампиров Мазуренко был присуждён к полугодичному церковному покаянию за свое нехристианское поведение. Более или менее терпимое отношение властей к осквернению могилы, очевидно, связано с тем, что при борьбе с эпидемией никто не был заинтересован в том, чтобы накалить страсти.

С 1880-х гг. в дополнение к документированию исторических вампирских дел в «Киевской старине» проявляют живой интерес к суевериям на Украине и этнологические журналы, в частности, вопрос активно исследовали польские и украинские авторы.

В 1880г. Андрей Подбереский представил материалы по демонологии украинского народа в краковском журнале «Zbiór Wadomości do Antropologii krajowéj» («Сборник новостей по сельской антропологии»). Он использовал сюжеты из Чигиринского района, что на левом берегу Днепра. В дополнение к традиционным историям о ведьмах и воскрешении покойников появляются прозаические мотивы с дидактическим оттенком. Подбереский отметил, что в воображении народа покойник может оказаться «перелесником», если о нем будут слишком много скорбеть. Затем он покидает ночью могилу как «oбоясник» и сосет – невидимый для всех остальных – кровь из скорбящих.

Существует саркастическое повествование, в котором мальчик выкапывает труп, чтобы напугать девочку, но становится жертвой мертвеца, который оказывается yпырем.

Украинский писатель и публицист Борис Гринченко записал ряд ярких историй о восставших мертвецах и поместил их в своих сборниках этнографических материалов Черниговской губернии, изданных в 1895 и 1900гг. В текстах Гринченко содержится немало упоминаний о восставших мертвецах и кровососах.

В исследованиях российских этнологов приняли участие их коллеги из Львова (относился в описываемое время к Габсбургской монархии). К примеру, львовский журналист Юлиан Яворский опубликовал в 1897г. в журнале «Живая cтарина» статью в стиле Гринченко oб «Oпиряx» в повериях украинцев. По своему содержанию, поверия варьируются от фарсовых еврейских рассказов по мотивам нахцерерских легенд, до сюжета о Леноре, который восходят к балладам Августа Людвига Бюргера о невесте солдата-нежити (1733). Например, история из деревни в районе Bóbrka о еврейском трактирщике, чья вампирская природа раскрывается, когда черному коту, в которого он превращается каждую ночь, отрезают ухо. На следующий день у еврея перевязано ухо. Он жалуется на то, что теперь над ним смеются и люди, и упыри.

В журнале Общества этнологии во Львове «Lud», издаваемом с 1895г., периодически появляются сказки, в которых призраки или ожившие покойники играют свою роль. Например, в 1902г. краковский профессор Бронислав Густавич опубликовал отчеты, которые он составил во второй половине 1870-х гг. в рамках исследования флоры и фауны Львовской области. Повесть из деревни Звенигород носила название «Упыри распространяют эпидемию». В ней два оживших покойника появляются в виде собак, которые пытаются убить друг друга и тем самым вызвать заболевание крупного рогатого скота. Рассказ «Упыри» из села Янов (ныне Ивано-Франков) касался эпидемии холеры 1831г. Кроме того, учитель Антоний Севиньский из городка Бучач в 1906г. издал серию народных сказок.

Что касается Белоруссии, то по данным исследования, проведенного петербургским судeбным чинoвником Левенстимом, в середине XIXв. в Новогрудском районе во время эпидемии холеры имели место не только осквернения трупов, но и прямые человеческие жертвы.

В 1848г. произошел следующий случай: священник сообщил волостному судье, что крестьяне против его воли расправились с женщиной в целях борьбы с холерой. В ходе слушаний крестьяне заявили, что названное лицо просто стало первой жертвой холеры и, вообще, ведьма. Фельдшер Рубцов заявил перед судом, что женщина вела аморальный образ жизни и умерла беременной. Для того чтобы установить обстоятельства, суд осмотрел могилу. И действительно, ребенок — был. Но уже не в утробе матери, а в гробу. На всякий случай оба трупа проткнули осиновыми колышками.

В 1896г. белорусский учитель Павел Демидович прокомментировал народные верования своей родины в журнале «Этнографическое обозрение». По его мнению, необходимо делать различие между ожившим покойником, который появляется во сне или наяву, когда его покой в смерти нарушен, и «вупoром», покойным лихоимцей, который продал свою душу дьяволу и теперь приносит вред живым.

В общем, Россия, может и «родина слонов», но вот вампиры «в средней полосе России», несмотря на утверждения некоторых несознательных товарищей, как-то не прижились, хотя сам термин «упир» появился в Древней Руси еще в XIIв. и даже бытовал в качестве ругательства. Он просуществовал на территории Западной руси, Малороссии и старой Польши до XXв, с XVIв. использовался в основном в фольклоре украинцев и белорусов, но и там понятие «упырь» использовалось в качестве описания человека порочной жизни. Практически все известные и описанные случаи — относятся к Малороссии, Литве и Белорусии. С другой стороны, именно старорусская литературная традиция (в её украинской ветви) с вопросом разобралась наиболее подробно. В дошедших до нас судебных делах «упыризм» и контрмеры воспринимаются, скорее, как проявление массовой истерии, вызванное тяжёлыми обстоятельствами. Вдумчиво же и «на научной основе» с этим разбирались только европейцы.

С открытием вампиров на габсбургской военной границе с Османской империей (около 1730г.) у «просвещенной европейской общественности» появился ещё один кирпичик в фундамент отрицательного эквивалента собственной цивилизации. Для Западной Европы «упырь - вампир» становится антиславянским стереотипом, который в эпоху национализма применялся не только по отношению к Юго-Восточной, но и к Восточной Европе.

Железнодорожник из Одессы начала XX века.

На столе у него стоит сифон с содовой и вишневый ликёр Maraschino di Zara. Фотография от которой текут слюни...

Новая подборка интересных фотографий времен Российской Империи. Собрал для Вас снимки с разных краёв необъятной страны и раскрасил.

Кавказские евреи. Конец 1870-х годов.

Субэтническая группа, другое название - горские евреи, по большому счету именно евреи по национальности и исповедуют иудаизм. Проживают в республике Дагестан.

Мордва Самарской губернии, деревня Шентала, 1914 год.

Улица и суннитская мечеть у Ботанического сада, г. Тифлис , Грузия. Российская империя, 1895 год.

Мечеть построенная на Ботанической улице, является единственным сохранившимся исламским храмом в городе.

Женщины на заготовке дров. Алтай, Горная Шория, 1913 год.

Тюркоязычный народ обосновался в Западной Сибири: Кемеровская область, Республика Алтай и Хакасия, а также в красноярском крае.

Подготовка к бане в Смольном институте благородных девиц. Санкт-Петербург, 1905 год.

Прибой. Крым. Берег Алупки, 1916 год.

После раскрашивания фотография стала похожа на картину Айвазовского.

Вид на собор Рождества Христова и Петровскую улицу. Псковская область, Себеж, 1908 год.

Очень хорошая, четкая фотография. Разглядывая ее, погружаешься в атмосферу того времени. Тут и дети , и интеллигенция, и простой люд, и даже трава на обочине.

Часть домов сохранилось до наших дней, а вот собор был разрушен в 1932 году. Осталось только колокольня.

Городовой на Мытнинской набережной. Санкт-Петербург, 1905 год.

Городовой — низший чин полицейской стражи в столичных, губернских и уездных городах Европейской России в Российской империи.

Екатеринбург. Фотомастерская «Фотограф Н. Тереховъ и Сынъ», 1910 год.

Вознесенский проспект (ул.Либкнехта 23).

У мастерской стоят: Нина Терехова, мальчик, Георгий Николаевич Терехов.

Сейфы Петербургского Международного коммерческого банка, начало ХХ века.

Имеретинец. Российская Империя, конец XIX века.

Имеретинцы — одна из самых крупных этнографических групп грузин, население области Имерети в западной Грузии.

Рынок на Торговой стороне, Великий Новгород, 1894 год.

Красота на Софийской стороне, храмы возвышались над городом!

Крестьянка в народном костюме. Рязанская губерния, Данковский уезд (Рязанская область, Милославский район, деревня Мышенка). 1909 год.

Рязанская губерния, Касимовский уезд, дер. Большие Пекселы, 1910-е годы.

Монахи на озере. Коневский монастырь. Санкт-Петербургская губерния, остров Коневе, 1895 – 1905 год.

Похоже, что это очередь на исповедь к старцу. Вот так, посреди водной пустыни, под открытым небом, на камне, как на горе, ближе к Богу...
Старцу-отшельнику негде даже уединиться, остров видимо совсем маленький, вот встал на камне и молится Богу, а братия и здесь его донимают, приплыли и совета хотят.

Старик пасечник. Воронежская губерния, Задонский уезд, 1908 год.

Пасека и пчеловодство имели важное значение для многих сельских общин в Российской империи, обеспечивая мед и другие продукты пчеловодства.

Авария на Мойке. Санкт-Петербург, 1912 год.

Дворяне Несытовы, 1910-1913 год.

Ярославль, Которосльная наб., д. 24.

Аварцы, три поколения, Дагестан, Российская империя, 1890-е.

Арчинцы (этническая группа аварцев) Магомедхановы.
На снимке: слева Даниял 1879 г.р., погиб в Гражданскую войну, похоронен в с. Цуриб), в центре отец Данияла — Магомед (сын Магомедхана, алима времен Шамиля), депутат Казикумухского окружного суда и письмоводитель того же округа, умер в 1912 году, похоронен в с. Арчиб), справа сын Данияла Сааду (ум. в 1972, похоронен в с.Арчиб.

Также буду рад всех видеть в телеграмм канале, где публикуется множество раскрашенных исторических снимков со всего мира или в группе ВК.

Наша история богата примерами мужества, стойкости и героизма русского воинства: Брестская крепость, Сталинград, Курская дуга, подвиги Гастелло, Александра Матросова, Зои Космодемьянской. Но почему-то, вспоминая о таких подвигах, мы в основном можем привести примеры из истории Великой Отечественной войны. Наверное, потому, что она более освещена и сохранилось больше свидетельств доблести русских воинов. Но ведь Первая мировая война не менее кровавая и жестокая, чем вторая. Именно тогда, в начале 20 века, мы в очередной раз показали всему миру, что русские умирают, но не сдаются. Примером тому является оборона крепости Осовец в 1915 году, или, как ее назвали историки, «атака мертвецов».

Еще в конце 19 века русскому правительству стало ясно, что глобальной войны и передела мира не избежать, поэтому они начали готовиться и строить крепости на западной границе Российской империи. Одним из таких укреплений стала крепость Осовец, построенная в Польше, которая была частью нашей страны, для обороны переправы через реку Бобр.

К началу 1914 года гарнизон крепости был достаточно немногочисленным, ведь она находилась в тылу у русских войск, однако к 1915 году ситуация на фронте усугубилась, и плохо вооруженная, с устаревшим боевым оружием крепость оказалась на передовой и прикрывала дорогу, ведущую в русский тыл.

Немцы рассчитывали с ходу взять Осовец, но гарнизон отчаянно сопротивлялся: крепость обороняло 17 батальонов против 40 немецких. С вооружением дела также обстоят плохо: боеприпасов не то что было мало, их почти не было. Как вспоминал солдат, воевавший под Осовцом: «Обидно, что немцы по нам каждый день бьют, а мы в ответ ничего сделать не можем». И все же Осовец выстоял, поэтому германцы решили вытравить русских из крепости, применив отравляющий газ (кстати, до этого они уже применяли химическое оружие против французов в битве при Ипре, газ потом так и назовут - иприт), и занять вымершую крепость. Формально химическое оружие было запрещено, поэтому союзники были не готовы к защите от отравляющих газов и немецкая газовая атака оказалась для защитников Осовца сокрушающей.

Немцы действовали расчетливо: они, в полной защите и боевой готовности, 10 дней ждали нужного направления ветра, ведь газ тогда распылялся из баллонов, а не сбрасывался посредством снарядов. На рассвете 6 августа зеленое облако отравляющих газов направилось в сторону крепости. По оценкам историков, газ проник вглубь на 20 километров и на высоту 12 метров, поэтому шансов спастись у русских не было. Да и спасаться было нечем: гарнизон использовал в основном подручные средства защиты – респираторы, которые мало чем помогали, известку, костры, но чаще всего просто мокрые тряпки, которыми солдаты обматывали лица. Шансов у защитников крепости не было. Участник событий, командир 13-й полуроты Алексей Лепешкин, вспоминал: «У нас не было противогазов, поэтому газы нанесли ужасные увечья и химические ожоги. При дыхании вырывался хрип и кровавая пена из легких. Кожа на руках и лицах пузырилась. Тряпки, которыми мы обматывали лица, не помогали. Однако русская артиллерия начала действовать, посылая из зеленого хлорного облака снаряд за снарядом в сторону пруссаков. Тут начальник 2-го отдела обороны Осовца Свечников, сотрясаясь от жуткого кашля, прохрипел: «Други мои! Не помирать же нам, как пруссакам-тараканам от потравы, покажем им. Чтобы помнили вовек!»» Так началась битва, получившая позже название «атака мертвецов».

Из строя разом выбыло более 1600 человек, тяжелые отравления получили все без исключения солдаты. Затем начался артиллерийский обстрел, и войско в 7000 человек двинулось на крепость, рассчитывая войти туда без боя, но они просчитались: русские поднялись в атаку.

Возглавил ее подпоручик Владимир Котлинский, командир 13-й роты Землянского полка, где уцелело около 60 человек. К ним присоединились остатки 8, 12 и 14 рот. Источники приводят разные данные, но скорее всего, в живых осталось не более сотни солдат.

Немцы, увидевшие идущих на них во весь рост контратакующих, пришли в ужас: русские выглядели, как ожившие мертвеца. Один из немцев вспоминал: «Мы подумали, что они все выжили. На вид они были зеленые, словно сгнившие, и плевались кровью. Русские – везде русские!!!» Немцы в панике ринулись назад, помогла в этом и присоединившаяся к атаке выжившая часть нашей артиллерии.

Подпоручик Котлинский был смертельно ранен и передал командование подпоручику Стрежеминскому, который блестяще завершил начатую атаку. Владимир Котлинский посмертно был удостоен ордена Св.Георгия 4-й степени.

Один из очевидцев битвы вспоминал: «Я не могу описать озлобления и бешенства, с которым шли наши солдаты на отравителей-немцев. Сильный ружейный и пулеметный огонь, густо рвавшаяся шрапнель не могли остановить натиска рассвирепевших солдат. Измученные, отравленные, они бежали с единственной целью – раздавить немцев. Отсталых не было, торопить не приходилось никого. Здесь не было отдельных героев, роты шли как один человек. Одушевленные только одной целью, одной мыслю: погибнуть, но отомстить подлым отравителям».

Крепость выстояла, а неприятель понес большие потери, но, к сожалению, спустя 2 недели в результате Великого Отступления Осовец был оставлен. 23 августа, уходя, русские взорвали крепость, а через два дня немцы заняли дымящиеся руины.

Некоторые эксперты считают, что оборона Осовца была бессмысленной, жертва русских солдат напрасна, но это не так. Да, крепость пришлось оставить, но именно события, связанные с ее обороной, еще раз показали всему миру силу русского характера, несгибаемость русского воинства и доказали, что русские не сдаются!

Узнать еще больше о нашей истории, об истории слов и выражений, о литературе можно здесь.