Серия «Казусы.»

Шаламов, кажется, как-то сказал, что если 300 тысяч сели по доносу, значит были и 300 тысяч тех, кто эти доносы написал. И вот как-то так исторически сложилось, что отношение к людям с «активной гражданской позицией» до сих пор в обществе двойственное: с одной стороны, дело делают, вроде бы, нужное и государству полезное, а с другой - шкрябает тут что-то. И на то есть свои причины. Сложно бывает своекорысть отделить от благонамерения.

С царствования Михаила Федоровича (1613—1645) каждый, кому становилось известно о злых умыслах по отношению к власти обязан был донести об этом, объявив «Слово и Дело государево». В Соборном уложении 1649 года, в первых статьях (ст.ст. I - частично, II – III полностью, далее - частично) конкретно определили то, что в дальнейшем на Руси (аж через безбожные Советы и до новой России, где, сгоряча и поначалу, политику из законодательства прибрали) будет называться «политическими преступлениями», а именно:

1) Преступления против личности государя (прямые покушения, колдовство то же считается);
2) Преступления против «государевой власти» (от «поносных слов» и до бунтов - покушений на престол. Сюда же «попрание веры православной», как краеугольного камня власти);
3) Преступления против «государева интереса» и казны.

Чуть напомню, что самой употребляемой статьёй из «политических» (буквально — по количеству дел) до 1905 года была ст. 103 последнего «Уложения о наказаниях» (вопросу посвящена вся глава третья, ст.ст. 103-107), которая рассматривала оскорбление членов правящей династии как серьезное преступное деяние. До восьми лет каторги мог получить человек, виновный

«...в оскорблении Царствующего Императора, Императрицы или Наследника престола, или в угрозе их Особе, или в надругательстве над их изображением, учиненным непосредственно или хотя и заочно, но с целью возбудить неуважение к Их Особе, или в распространении или публичном выставлении с той же целью сочинения или изображения, для Их достоинства оскорбительных».

В этой связи попался мне один интересный документик.

«Доносит государственной Вотчинной коллегии канторы регистратор Данила Федоров сын Воинов, а о чем мое доношение, тому следуют пункты.

Сего апреля 14 числа пополудни часу в 7-м был я, именованный, в квартире Медецынской канцелярии у щетчика Никифора Быкова. И в ту мою ж бытность случившейся у него, Быкова, отставной маэор Никифор Ефросимов говорил, что ваше императорское величество защитница ворам, и никто о вашем величестве не молит Богу, как толко одне воры, и при том употреблял такую речь, что пруской король будет здесь, и он никогда побежден быть не может.

И дабы высочайшим вашего императорского величества указом повелено было сие мое доношение в канцелярию Тайных розыскных дел принять и о вышеписанном на ваше императорское величество хулении кем надлежит розыскать.

А ежели помянутой хулник маэор Ефросимов станет чинить запирательство, то на изобличение ево повелено б было взять бывших при том хозяина Быкова да Санкт-Петербургской губернской канцелярии камисара Ивана Савина. Всемилостивейшая государыня, прошу ваше императорское величество о сем моем доношении решение учинить. Апреля … дня 1760 году.

К поданию надлежит в канцелярию Тайных розыскных дел. Доношение писал и руку приложил я, регистратор Данила Воинов».

Тайная канцелярия ХVIII века, славная предшественница «Кровавой гэбни»… Дела по «Слову и Делу»… Известные политические процессы — дела царевича Алексея и Артемия Волынского, князей Долгоруковых и Мировича, расправа с Радищевым, следствия о массовых народных выступлениях… А за громкими делами, за фигурами блестящих вельмож и самозванцев скромно стоят простые обыватели, ревностные доносители и подследственные…

В неграмотной стране доносы писали редко, но к середине столетия успехи просвещения уже были налицо. Образцы такого народного письменного творчества начинают встречаться в делах Тайной канцелярии всё чаще... Вот так однажды в апреле 1760 года несколько столичных чиновников коротали вечер в гостях и, естественно, под рюмочку чая, говорили про политику — начиналась очередная кампания Семилетней войны, где русские полки успешно противостояли армии Фридриха II Прусского. Вечер прошел в тёплой и дружеской обстакановке. Ho один из гостей, вернувшись домой, не стал долго откладывать и при свете свечи поделился с государством своими душевными сомнениями: коллежский регистратор Данила Воинов донес на отставного майора Никифора Ефросимова, с которым только что закусывал в гостях. Обычное дело! Тут всего интереснее дальнейшее развитие сюжета.

Коллежский регистратор все сделал правильно: изложил явные хуления, указал время и место их произнесения, показал на сущих очевидцев. Дело об оскорблении величества и восхвалении Фридриха II, которого Елизавета терпеть не могла, кажется, было ясным и благонамеренный доноситель, вроде бы, мог уже готовится к производству в следующий чин, но… Но следователи Тайной канцелярии свое дело знали. Они выяснили, что автор не случайно не указал дату доноса и вообще промедлил доносить целый день, поскольку, по его словам, внезапно сделался болен. Как раз в этот день указанный им свидетель Иван Савин пришел к Воинову домой, а сам Воинов при прощании поинтересовался у Савина, помнит ли он слова майора (таким образом он готовил почву для доноса). Так в ясном, казалось бы, деле стали проступать черты некоторого сговора, что не могло не насторожить следователей, по опыту знавших, что доносы часто делались из расчетов корыстных, к государственной безопасности отношения не имевших. К тому же оказалось, что Воинов почему-то забыл указать еще одного бывшего в том же доме свидетеля, на него позже сослался уже подозреваемый майор.

И хозяин дома, и Савин подтвердить в точности непристойные слова в адрес Елизаветы не смогли. По их показаниям, разговор о «ворах» и прусском короле был, а оскорблений в адрес императрицы, вроде бы, не было. А с каким же блеском держался на допросах сам Никифор Ефросимов! Старый солдат не прикрывался безмерным пьянством, хотя в устах 54-летнего драгуна отговорка выглядела бы куда как убедительно. Он стал рубить правду — и иначе расставил акценты: как же, точно говорили о великой милости императрицы к своим подданным (и сейчас оно звучит очень по-русски и очень современно :) )! —

«...государыня ко всем милостива, а паче к ворам, и они де, воры, за милостивую государыню Бога молят».

И о войне, конечно, беседовали, а именно о славных победах войск государыни! Конкретно же сам Ефросимов высказал опасение, что коварная бестия Фридрих может внезапно вторгнуться в беззащитную Польшу, а там и до российских границ недалеко!

Характерно, что следователи признали убедительными объяснения старого офицера, а не доводы молодой канцелярской крысы, и пришли к выводу, что лукавый канцелярист превратил майорское восхищение благодарностью верноподданных воров в неприличное указание на царицу — «воров покровительницу».

Итог: в то малогуманное время, доносчиков за «прибавочные слова» или намеренное искажение действительно сказанных речей бивали кнутом и отправляли в ссылку. Майора же Ефросимова освободили с выговором:

«подобных бесед ему вести весьма не надлежало...», так как «...подал тем де Воинову к доносу на себя притчину».

Бравый вояка, может, в сердцах и брякнул чего, но выбрал верную линию поведения — и не ошибся. Свидетели также повели себя грамотно. Разговор они не отрицали, что сразу сыскарей насторожило бы, но и хулений как-то не услышали. Следователи же, много чего повидавшие, майорскую простоту высоко оценили, поняли расчет доносчика и не стали копать с пристрастием — а ведь имели полное право!

Юный коллежский регистратор уж очень хотел выслужиться, сделать шаг наверх по чиновной лестнице, нo перестарался, переиграл… А ведь все так беспроигрышно было задумано-то…

Дисклеймер: чуть в другом виде статейка была ранее опубликована мною же на "альтхистори".

Холод и зной, бедность и труд,
Голод терпят, от жажды мрут,
Грабят, насилуют, жгут -
Вот так ландскнехты живут!
Ганс Якоб К. Гриммельсгаузен, «Симплициссимус».

Мародёрствуем, значит, потихонечку… Трупы шманаем…
Полковник Васин. Горький-18.

Мародёрство - явление известное испокон веку, на текущий момент рассматривается как военное преступление (кста, международного характера). Термин интегрирован в уголовное право Российской Империи (и ранее бытийствует в Уставах и приказах по армии, но как правовое понятие впервые встречается в проекте Уложения Уголовного 1813 г., вошёл в Уложение 1832, кн. 3, гл. 4, где приравнен к разбою), бытовал в кодексах Союза (например УК РСФСР 1960, ст. 266 - от трёх лет до вышки, аналогично в кодексах республик), отсутствовал в кодексе новой России, но с 2022 вновь введён (ст. 356.1 УК РФ - без нижнего предела, до пятнадцати лет). В новой трактовке термин однозначно увязывается с военными действиями и/ или военным положением, связан с применением насилия или угрозой применения такового, ограничивается отсутствием «жизненной необходимости» (т.е. если таковая необходимость есть - это не мародёрство).

Взятое с боя мародёрством не считается, а является трофеем. Грань тут зыбка, но она интуитивно ощутима. Ну и мне сложно представить, как можно шмонать труп «с применением насилия или с угрозой применения такового», если он труп уже... Применительно же к живым - и мародёрство, и реквизиции, и фуражирство, и пиллаж (англ., фр. pillage), и лутинг (англ. looting) - явления одного порядка. Всё это «отчуждение имущества», различающееся по форме и обстоятельствам (что важно для права!), но не по содержанию.

Но нас тут интересует не содержание термина (оно сильно плавает), а его происхождение. Словарные статьи обычно отмечают французское происхождение понятия (от фр. «maraud» - убийца, грабитель), зачастую, впрочем, отмечая, что этимология термина не до конца ясна. И это так, если французскую версию принимать за данность. Известно, что к нам термин действительно попал из французского языка, активное бытование получил в период наполеоновских войн, а после компании 1812 года обзавёлся и своими нюансами в применении. Но и в самой Франции, в нынешнем его значении, термин начинает применяться лишь в заключительный период Тридцатилетней войны (эпистолярные источники), а в литературу попадает и того позднее, что указывает на то, что самими французами он заимствован и, в дальнейшем, ассимилирован благодаря созвучию и смысловому сходству с уже имеющимся в языке термином.

С извечной своей тягой к корпоративности, немцы причисляли всех деморализованных солдат к числу «братьев-меродеров» (нем. «мerodebruder»). Происхождение этой солдатской остроты связывают как с именем генерала имперских войск Иоганна графа Мероде (1589 – 1633), действовавшего в 1622 г. в Германии, так и шведского полковника Вернера фон Мероде, войска которого в 1635 г. попали в тяжелое положение, грабили и бесчинствовали. Название стало всеобщим для нарушителей дисциплины. В таком значении употребляет это слово уже «Theatrum Europaeum...» (в Т.5. за авторством Joh. Peter Lotichius в записях под 1646 годом). Оба варианта происхождения имеют право на существование и отражены в литературе того времени.

По первой версии Симплиций Гримельзгаузена свидетельствует:

«...Когда помянутый кавалер привел в армию новонавербованный полк, то его молодцы были так слабы, что, подобно французским бретонцам, едва держались на ногах, так что не могли выдержать ни маршей, ни иных тягот, которые должен переносить в поле солдат; того ради их бригада была такой слабой, что едва могла прикрыть знамя; и бывало, где только ни повстречают – на базаре, в дому или за тыном и забором – такого больного либо увечного ткача-основу [нем. «leinenweber», жаргонное обозначение труса, аналог «тряпки»] да спросят: «Какого полку?», то получат в ответ: «Мероде!» Отсюда и повелось, что под конец всех, будь кто болен или здоров, ранен или целехонек, ежели только отбился от походной колонны и не залег на биваке вместе со своим полком, стали звать братьями меродерами, каковых молодцов прежде прозывали кабанниками да медорезами. Ибо они, подобно трутням в ульях, что, утратив свое жало, больше ни к чему не годны...»

Т.е. изначально «меродер — мародёр», несмотря на серьёзность явления, ироническое прозвание. Наш ближайший аналог - «махновцы».

По ироничному замечанию хрониста, перефразировавшего известное изречение

«Как птицы божие, они не несли караулов, не рыли шанцев, не ходили на приступы, однако сыты бывали!»

Вторая, шведская версия, куда более мрачна.

Религиозный характер войны постепенно сходил на нет. К заключительному периоду конфликта (1635 -1648) так всё перепуталось, что немецкие лютеране активно грызлись с немецкими же кальвинистами. Расцвело сектантство. Одних «новокрещенцев» (на которых ополчились и протестанты, и католики) стало до двенадцати толков, которые друг на друга то же косились. Католическая Франция в союзе с протестантской Швецией выступает против католического же императора Фердинанда II. Кальвинистская Швейцария активно поставляет наёмные «штыки» и шведам-лютеранам, и французским католикам, и имперцам.

После гибели шведского короля Густава Адольфа II в битве при Рипахе и неудачной для протестантов битвы под Нёдерлингеном война входит в патовое состояние. Обе стороны исчерпали резервы. Конец 1634 — весна 1635 становится временем подготовки к переговорам (май 1635 — Пражский мир) и масштабные военные действия практически не ведутся. В этих условиях оставшиеся на зимних квартирах в северной Германии преимущественно наёмные шведские войска перестают регулярно получать жалование. Полевые командиры, такие как Вернер фон Мероде, для того что бы сохранить набранные полки и, отчасти, занять их делом, начинают прибегать к практике дополнительных контрибуций и реквизиций, что не нашло понимания ни у местного населения, ни, что более важно, у немецкой части армии. Северная Германия преимущественно протестантский регион, а северогерманские города выступали в качестве финансовой опоры протестантских курфюрстов, которые попытались несколько окоротить шведских наёмников.

«...Я здесь умалчиваю о том, сколько деревень было ими спалено как от нерадения, так и с умыслом, сколько молодцев из своей армии они поснимали с лошадей, ограбили, тайно обворовали, а то и поубивали, сколько заводилось среди них шпионов...»

Бернхард Саксен-Веймарский, герцог Франконский, командующий немецкой частью армии протестантов (войсками Хайльбронской лиги, сам ярый протестант), издаёт крайне жёсткий приказ:

«...Застигнутых без фенриха [младший офицер, прапорщик] вне расположения и не имеющих особого паспорта рассматривать как разбойников и поступать соответственно...»

Явно подразумевается, что грабёж с офицером - это уже не грабёж, а реквизиция. При этом протестанты брали под защиту и епископские земли (епископства Мюнстер, сильно пострадавшие от католиков Валленштайна епископства Магдебург и Минден) в той части, в которой их контролировали. Так уж получилось, что одними из первых жертв приказа стал десяток шведских мушкетёров фон Мероде застигнутых при разграблении селения Фальхем близ Миндена. Фон Мероде, к его чести, попытался защитить своих людей ссылаясь на «обычай войны», но Бернхард твёрдо указал ему, что обычаи применяемые на вражеской территории не относятся к тем, кто уже уплатил контрибуцию, а реквизиции должны способствовать поддержанию боеспособности всей армии, а никак не личному благосостоянию некоторых её представителей. Сам Бернхард, кстати, собирал огромные контрибуции с католических городов и селений, но всегда делал это явно и централизованно, а взяв положенное - обеспечивал побеждённым защиту. Но горе было тем, кто на его условия не соглашался или был не в состоянии их выполнить. При таком подходе конкуренция ему была вредна. «Merodermenschen» («люди Мероде») были публично повешены.

Постепенно, с распространением чумы и дизентерии косо стали смотреть и на практику обирания трупов. Кроме непосредственно солдат, этим часто занимались состоящие при армиях маркитанты, пускавшие в оборот всё, что было только возможно и абсолютно не брезговавшие добиванием раненых. Бернхард постарался и тут искоренить самодеятельность, введя особые «трофейные команды», которые хоронили погибших, собирали снаряжение, сортировали его и сдавали на реализацию патентованным маркитантам, состоящим при армии. Патент стоил денег, но обеспечивал маркитантам легальный товар и относительную безопасность, а армия получала доход как с убитых, так и с маркитантов, попутно проведя им перепись, что, в некоторой степени, положительно сказалось на ситуации со шпионажем.

Как известно, подписанный в мае 1635 Пражский мир войну не остановил. Бернхард в этом же году поступит на службу Франции, где так же покажет себя сторонником строгого порядка в армии и введёт аналогичные меры, возможно попутно способствуя распространению и укоренению термина «мародёр» во Франции.

Очевидно, что никакими мерами ставшее уже нарицательным «мародёрство» тогда пресечь было невозможно и земли Южной Германии (где славно отметился сам Бернхард в компании 1638 г.) смогут хоть как-то восстановить свой экономический потенциал едва ли не через век, но тут показателен подход: по крайней мере своих и единоверцев грабить не есть хорошо, а если грабишь, то делай это для общей пользы. В основе тут не абстрактный гуманизм, а здравый расчёт:

1) любые ресурсы надо централизировать;
2) нет смысла чрезмерно озлоблять местное население;
3) забрав всё — лишаешь себя ресурсов в дальнейшем, но и взяв мало, возможно, обеспечиваешь ресурсами противника.

По крылатому выражению того времени «Война кормит войну». Так что грабить просто приходится и это, в общем, мера вынужденная. Но делать это надо дисциплинированно, желательно под командованием офицера, а обеспечивая свои нужды - не забывать о нуждах армии в целом.

Для ЛЛ: у термина есть специфическое исконно-посконное значение.

Не редки случаи, когда с течением времени смысл некоего понятия размывается, а иногда и меняется с точностью «до наоборот». Напрасно вы будете искать термин «наёмник» в словаре Даля или БиЭ, хотя явление повсеместно известно со времён античности. В наших широтах ещё при Алексее Михайловиче «из найма» воевали казаки (для них даже особую «непрямую» деньгу некоторое время чеканили), активно набирались иностранные специалисты в полки иноземного строя и пушечный приказ. При Грозном (первая неудачная попытка) и Петре таких специалистов весьма ждали во флоте. В Смуту был противоречивый опыт использования больших масс наёмного войска (корпус Делагарди и полки Александра Лесли). Что говорить если даже Наполеон Бонапарт, будучи ещё лейтенантом, предлагал России свою шпагу, но срезался на этапе резюме! Вплоть до появления национальных государств, военное наёмничество вполне нормальное повсеместное явление и негативного окраса не несёт. В конце концов, сам термин «солдат» происходит от итал. «сольди».

Но солдат — солдатом, а наёмник — наёмником. Понятия хоть и родственные, но на практике обозначают разные явления, при этом у России традиционно складывается своя специфика.

Начнём из далека.

Сразу после отмены крепостного права возник вопрос об очередной военной реформе. Со времён Петра Великого, русская армия пополнялась по рекрутской повинности и рекрутами были почти исключительно крестьяне. Отмена крепостного права в 1861 г. создавала новые условия в деревне и набирать рекрутов прежним образом становилось затруднительно. Именно на эти перемены упирал недавно назначенный военный министр Д.А. Милютин, когда в начале 1862 г. представлял доклад в Совете министров по вопросу о пересмотре рекрутского устава.

Александр II повелел создать межведомственную комиссию для решения этой задачи. Цель рекрутской комиссии была двоякая: с одной стороны, предполагался полный пересмотр основных начал комплектования армии (впервые прямо ставился вопрос об обязательности привлечения к срочной (!) службе «вольного» дворянства и поповичей, которые крайне желательны в силу образованности), с другой стороны, срочно нужно было подготовить новые правила для набора, предстоящего уже в ноябре текущего года.

В комиссию вошли представители нескольких ведомств. От военного министерства в ней участвовал генерал-лейтенант граф Ф.Л. Гейден, занимавший должность дежурного генерала (ответственного за личный состав, второй по значению человек в министерстве), сторонник глубоких преобразований в армии. 24 февраля 1862 г. граф представил записку, в которой объявлял, что вопрос о переходе к всесословной воинской повинности назрел. Если служба в армии станет уделом привилегированных сословий, то это позволит повысить качество войск и облегчит бремя, лежащее на простом народе. Гейден категорически заявлял (с некоторой долей пафоса, конечно):

«Солдат наш убит духом. В военной службе он видит не честное исполнение долга гражданина, а гибель. Набор, при началах лежащих ныне в его основе, в понятиях народа, бедствие. Оставить армию в таком положении невозможно. Военное министерство не нашло бы оправдания, если бы не приняло на себя заботу вывести солдата из грустного положения. Возвысить его дух, возвысить значение службы в его собственных глазах, во мнении общества и народа, становится насущною потребностью. Достигнуть этого, при действующем ныне рекрутском уставе, нельзя».

По его мнению воинская повинность должна была стать действительно всеобщей и вопрос о введении такой воинской повинности был поставлен самым серьезным образом. Но его записка встретила отпор. Генерал-майор граф Е.Е. Сиверс представил статистические расчёты, согласно которым, при планируемой системе жеребьёвки, каждый год армию будет пополнять едва 1250 человек дворян. Действительно ли такое ничтожное число в 800-тысячной армии будет способно «вывести солдата из грустного положения»? А главное, обложить дворянство такой повинностью было бы несправедливо. Престол даровал «благородному сословию» свободу служить или не служить манифестом о вольности дворянства 1762 г.! Ну и дворянство и без того пострадало в ходе отмены крепостного права - оно нуждается в компенсациях, а не в новых повинностях. Впрочем, намерение военного министерства сгубила не дворянская оппозиция, а банальная нехватка времени. Уже 9 марта рекрутская комиссия признала, что она не успеет провести такую масштабную реформу до грядущего набора. А значит, ничего не остается, как сосредоточиться на текущих задачах.

За инициативой Гейдена хорошо видны настроения эпохи «великих реформ». Отмена крепостного права виделась многим первым шагом к формированию единого гражданского общества. Логично было бы далее ожидать установления равенства в налогообложении и воинской службе, что послужило бы стиранию юридических различий между сословиями и последующему их отмиранию. Так же несколько оптимистично предполагалось, что обязательная служба стряхнет с находящегося в кризисе дворянства «обломовщину».

В 1863 г. (из-за польского мятежа) вопрос о масштабных реформах не стали возобновлять и сосредоточились на исправлениях наиболее вопиющих черт рекрутчины. Еще 1 сентября 1862 г. было отменено бритьё лбов, служившее крестьянам символом прощания с прежней жизнью. Чтобы облегчить службу, планировалось сократить ее срок до 10 лет. Развивается введённая в 1859 г. система «бессрочных отпускников».

Нам же тут особенно интересна запланированная «государственная система наёмничества» (официальное название).

К середине XIX в. уже существовала практика найма вместо рекрута заместителя («охотника»). В 1863-1866 гг. от 1/6 до 1/4 призванных воспользовались такой заменой. Но дело было муторным. Приходилось буквально выкупать согласившегося человека у общины, и только после этого можно было заключать сделку. В течение всего этого времени - а процесс мог растянуться на месяцы - потенциальный наёмник «ломался» (так обозначали в народе безудержное гульбище накануне отдачи в рекруты). Источники сохранили красочные описания таких кутежей:

«Это время беспутных оргий, - сообщали с мест, - ибо наниматель делается послушным рабом охотника, который, при малейшем отказе в исполнении его затей, пугает тем, что уйдет, околечит себя и т.п... Пьянство, полный разгул грубых фантазий, разврат, продолжаются во все время гульбы».

Крестьянин, желавший освободить сына от рекрутчины, мог затратить на наемника до 500 руб. (рабочий-поденщик в страду зарабатывал около 1 руб. в день). В лучшем случае сын избегал службы, а в худшем - «наломавшийся» охотник сбегал прямо накануне сдачи (что, то же, было не редкостью). Для сравнения: помещику государство за рекрута выплачивало 100 - 150 руб. в разное время.

В таком виде наемничество однозначно признавалось бедой. Во-первых, считалось, что оно дурно влияет на народную нравственность (в моральном плане эта практика для мужчины приравнивалась к проституции для женщины). Во-вторых, армия получала в свои ряды самые бедовые головы, а у начальников просто не оставалось средств прямого воздействия на такой контингент, ведь с 1863 г. в войсках почти полностью отменялись телесные наказания. В-третьих, в 60-х гг. резко увеличивается количество побегов солдат (в четыре-пять раз по сравнению с дореформенным периодом), что, в общем, и не удивительно. Жалобы на наемников в полках достигли такого накала, что летом 1866 г. Гейден вынужден был обратить внимание рекрутской комиссии на эту проблему в особом докладе.

Военное министерство вообще не видело проблемы в службе за деньги. Наоборот, обеспечение возможности откупиться называлось «настоятельной потребностью армии и народа» и даже «обязанностью» правительства. Сам Гейден допускал для имущих классов возможность законно откупиться от военной службы в качестве единственного послабления.

Но государственная необходимость иметь хороших солдат и стремление населения избежать службы по (желательно) приемлемой цене явно входили в противоречие. Разборчивость в армии при приеме наемников неизбежно повышала бы цену на их услуги.

В окружении Милютина склонялись к переходу от частного найма к государственному. Желающий откупиться от рекрутчины платил бы специальный взнос в пользу государства, а эти деньги уже государством направлялись бы на наём приемлемого для армии заместителя. В первую очередь предполагалось привлекать на сверхсрочную службу старых солдат за счет солидной премии. Именно таким образом с 1855 г. было организовано заместительство во Франции.

Кстати, эксперименты с государственным наймом в белорусских и трёх прибалтийских губерниях начались еще в 1840-е гг., но неизменно оканчивались провалом. Так, в 1847 г. взнос внесли 198 человек, а на следующий год - 586 человек. Но найти им на замену удалось только 4 наёмников. Государство проигрывало конкуренцию частным нанимателям и даже более высокая премия не могла изменить это. Перспектива месяцами куролесить за чужой счет была более привлекательной для буйных голов. Наконец, важны были условия солдатской жизни. В середине 1860-х гг. из огромной армии на сверхсрочную службу каждый год поступало всего несколько сотен человек. 15-летний срок службы (после преобразований 1859 г.) был слишком долгим, а бонусы оставались непривлекательными.

18 июня 1868 г. было принято новое положение о замене обязательной службы денежным выкупом. Желающие откупиться должны были теперь платить внушительный денежный взнос в 570 руб. Эти деньги государство направляло на премию заместителям и обеспечение их будущего после службы. Характерно, что из суммы в качестве премии наёмнику сразу на руки выплачивалось 200 руб., а по увольнении ещё 250, т.е. 120 руб. уходило на «организационные расходы». Частный наём дозволялся только после того, как будут исчерпаны выкупные квитанции, число которых соответствовало числу охотников, которое государство рассчитывало привлечь. В мае того же года был сокращен срок действительной службы до 10 лет. В итоге удалось несколько увеличить число наёмников из самой желанной для государства категории - уже находившихся на службе солдат. В 1868 г. таковых нашлось 347 человек, а в 1869 г. - около 1300. Но, разумеется, этого было недостаточно.

Период 1862-1868 гг. можно считать временем экспериментов в области набора войск. Россия Александра II постепенно отходила от традиционной рекрутской повинности. Развитие наемничества, относительно умеренный срок пребывания под знаменами и поощрение сверхсрочной службы - все это сближало наборы в Российской империи с французской системой - конскрипцией, распространенной в Западной Европе в середине XIX в. Но в России было принципиально важное отличие - обязательная военная служба распространялась лишь на непривилегированные сословия. Кроме того, нельзя сказать, что установившаяся в 1868 г. система полностью одобрялась. В одной из записок констатировалось:

«Государство становится маклером в организованной торговле людьми».

Франко-прусская война 1870-1871 гг. резко оборвала эти эксперименты. Как только в Санкт-Петербург пришли первые известия о поражениях французов, последовала реакция. 27 августа 1870 г. в рекрутскую комиссию была передана воля Александра II: приступить к разработке главных начал нового порядка набора в войска. А 1 января 1874 года император-реформатор своим указом утвердил Устав о всеобщей воинской повинности, в котором наиболее значимым критерием становится не сословное происхождение, а уровень образования.

Как громко провозгласил влиятельный публицист того времени М.Н. Катков,

«время ратей, состоящих из рабов и наёмников, прошло».

Исторически в вопросе интересны условия перехода от фактически профессиональной сословной армии Николаевского времени к новой, призывной, построенной на урезанных, но гражданских началах. Ну и нынешние качельки, когда выяснилось, что профессиональная армия это хорошо, конечно, но решительно недостаточно, а без призыва даже частичная мобилизация вряд ли возможна.

• Христофоров И.А. "Аристократическая" оппозиция великим реформам. Конец 1850-х — середина 1870-х гг. М., 2002.

• Полное собрание законов Российской империи. Собрание 2. Т. 37. Ч. 2. 1 сентября 1862 г. N 38622.

• Кормина Ж.В. Проводы в армию в пореформенной России. Опыт этнографического анализа. М., 2005.

• ПСЗРИ. Собрание 2. Т. 43. Ч. 1. См. 18 июня 1868 г. N46002 и 20 мая 1868 г. N45876.

• Военный обзор 1869 года // Русский инвалид. 1870. N1. С. 2.

• Катков М.Н. Собрание передовых статей Московских ведомостей. 1870 год. М., 1897. С. 747.

Если бы существовал хит-парад книжной и экранной нечисти, то первое место там с большим отрывом заняли бы вампиры-упыри, как символ аристократичности, сексуальности и гедонизма (что всегда импонировало массовому потребителю). Лишь в последнее время они сдали позиции и на большую сцену вышли орды всяческого рода зомбей, которые воплощают собой уже иные страхи аудитории: этакое бездумное «восстание масс», которому вынужден противостоять, чаще всего, пусть и напуганный, но сохранивший здравомыслие «средний человек» (что выигрышно с т.з. маркетинга, но, согласитесь, снижает планку). Зомби в доску шкурны и рациональны, даже их появление обычно объясняется рациональными причинами. А вампир — зло инфернальное, не побоюсь этого слова — метафизическое. При том образ вампира чудесно ложиться как на на былого феодала-либертена, так и на буржуя-кровопивцу (ой, не даром последнее плотно прижилось в социалистической и лейбористской пропаганде). Впрочем и те и другие являются разновидностями «оживших мертвецов», а это те, кому в мире — не место.

Не все знают, что одни из первых упоминаний об оживших покойниках в письменной европейской истории можно найти в «Повести временных лет», составленной в Киево-Печерской лавре во втором десятилетии XII в., a именно в записяx за 1015 и 1092 гг. И в «сагах», и в «Калевале» то же есть, но они записывались сильно позднее.

В первой записи сообщается о смерти Владимира Святого. Дружинники Владимира, из страха перед возвращением его ожившего трупа, избегают выносить тело за порог. Вместо этого они пробивают потолок и с помощью лебедки вытаскивают тело, завернутое в ковер, наружу.

Согласно второй записи от 1092 г.: «нави бьють полочаны». Речь идёт об эпидемии в Полоцке и событиях с этим связанных. «Нави» (ед.ч. «навь») являются душами мертвых.

Впрочем, о вампиризмe, если с этим словом связывать западные представления о кровососах, речи ещё не может идти.

Тем не менее слово «Упирь», как эквивалент современного представления o вампирe, появилось в древнерусском языке аж ещё в контексте перевода ветхозаветных пророческих книг! За эпилог письменного перевода 1047г. ответствен «поп Оупирь Лихыи». Соответствующее название записано в рукописях XVв., хранившихся в Кирилло-Белозерском монастыре, на севере России, и в Троицком монастыре Сергиева Посада. Немецкий славист Томас Бон, ссылаясь на сведения Андерса Шёберга, приписывает странное собственное имя священника рунорезцу из Уппланда Офейгру Упиру (Ofeigr Upir). По словам Шёберга, «ofeigr» («лихой») означает, в том числе, «выход за рамки меры». Поэтому Шёберг считает, что автором эпилога был человек, кому судьба даровала долгую жизнь - «сверх рамок». «Upir», в свою очередь, было прозвище, даваемое буйному человеку. Из этого Бон выдвигает предположение, что первый известный нам «Упирь Лихыи» - священник из Северной России, работал миссионером в Уппланде и зарабатывал себе на жизнь, вырезая рунические надписи. Слово же «упирь» продолжало ассоциироваться с его личными качествами, а позже, по ассоциации с чрезмерным долголетием, превратилось в обозначение воскресших покойников. Учитывая, что более раннего использования термина отыскать нет возможностей — концепция не хуже других.

Идея «упыря», как нежити, несколько конкретизируется в период, последовавший за распадом Киевской Руси на удельные княжества (XI–XIIIвв.), когда был задуман перевод проповеди Григория Богослова о языческих идеях IVв. с объяснениями. Эти объяснения, известные как «Слово об идолах», сохранились в списках XVI и XVIIвв. Здесь используются термины «упирь» и «берегина» для описания дохристианского культа умерших. «Упирь» обозначает души погибших в раздоре, а «берегина» – души утонувших. Текст сложен и не вполне ясно, является ли поляризация добра и зла, встречаемая в одном из объяснений, просто богословским приемом или же ее можно считать показателем развития (на основе анимистических идей и похоронных практик) веры в вампиров (Академик Рыбаков, кстати, считал, что можно).

Известно, так же, что Иван IV Грозный использовал термин «упырь» в письме 1573 г. в Кирилло-Белозерский монастырь, сохранившемся в списке начала XVII в., в ряду других ругательных слов, таких как «дурак» и «бесы». Т.е., ко временам Ивана, термин прочно вошёл в бытование.

В конце XVI века начинает складываться знаменитый памятник средневековой литературы - Киево-Печерский Патерик. Если взглянуть на Патерик не с точки зрения агиографии, а как на литературное произведение, то перед нами роман в новеллах, посвященный борьбе славных монахов-затворников Киево-Печерской лавры с целыми легионами слуг Ада. Читатель не без удивления обнаружит, что условия, методы и приемы этой борьбы вполне соответствуют современным представлениям, утвердившимся благодаря Стокеру и его последователям. В обилии наличиствуют призраки, оборотни, упыри, заклинания, чудодейственные талисманы - разве что осиновый кол на вооружение ещё не приняли.

Совсем иной взгляд на вопрос был изложен в малоизвестной современному читателю латиноязычной поэме Себастьяна Кленовича «Роксолания» (1584). Автор, гуманист по мировоззрению, излагает много любопытных подробностей относительно ведовства, колдовства, некромантии и прочей доморощенной мистики украинцев XVI века. Hе ограничиваясь этим, он приводит несколько эпизодов, которые вполне могут считаться вставными новеллами. Герои Кленовича с нечистью не борятся, напротив, оная нечисть непрочь и помощь оказать - ежели ее как следует попросят, конечно.

Новый шаг в литературной популяризации образа был сделан в XVII веке, в эпоху господства литературы барокко, весьма склонной к фантастическим сюжетам. Ярким примером может служить творчество митрополита Петра Могилы, оставившего после себя целый цикл новелл на фантастические и мистические сюжеты. Причем автор, в полном соответствии с законами жанра, предуведомляет читателя, что большинство описанных им событий происходило на его глазах. Присутствует явная «стилизация под документ» упоминаются «подлинные» имена, даты, порой участником событий становится и сам автор. Причем если Патерик создавался все-таки как житийный сборник, то Петр Могила писал свои новеллы с чисто литературной целью: дабы позабавить, постращать и заодно наставить читателей.

Особняком стоят «Козацкие летописи» (Самовидца, Величко, Грабянки), создававшихся во второй половине ХVII - начале XVIIIв.в. Там в обилии присутствуют вставные новеллы все на те же сюжеты. Окрас становится более мрачным - как правило, речь идет о разного рода «зловещих мертвецах», то поджигающих церковь, то восстающих из колодца. Как правило, эти истории не имеют «хэппи энда», что позволяет отнести их к ранней разновидности «кошмариков».

Еще более заметным памятником жанра стало произведение, известное и в «большой» литературе - трагикомедия Феофана Прокоповича «Владимир», созданная в начале XVIII века. С точки зрения фантастики, это произведение написано на стыке двух жанров - фэнтези и альтернативной истории. Присуствуют злокозненные выходцы из Ада (как призраки, так и во плоти), им противостоят бравые представители «светлых сил». Забавно, что часть «плохих парней» выступает в виде языческих божеств, что не без основания делает Феофана Прокоповича одним из отцов «славянской фэнтези». Во «Владимире» действуют и реальные персонажи (сам Владимир, его брат Ярополк), творящие «реаль политик», которая, разумеется, ничего общего с Hестором не имеет. Наличествует эффектная кульминация, в которой добро с фатальной неизбежностью побеждает зло.

В общем, до поры до времени, всё нормально. Упыри литературный и фольклорный персонаж, если какие эксцессы с нежитью и были, то решались на местах камерными средствами, в «Судебники» или (не дай бог!), в руки духовных властей оно не попадало.

Но случилось страшное. B Люблинскoй унии (1569) Королевствo Польскоe и Великоe княжествo Литовскоe объединились на общегосударственных началах, а в Брестскoй унии (1596) православные подчинились Папе Римскому. Костёл активно пытается разобраться со сложившимся двоеверием и «предрассудками», что нашло своё отражение в запросах священников к духовным авторитетам за рубежом и в богословских трактатах о суевериях. В обсуждаемых казусах «колдун» (strzygoń) и «вампир» (upiór) часто выступают синонимами.

Первый случай «богословско-научного» описания ожившего покойника нам даёт падуанский врач Геркулес Саксонский. В своей публикации 1600г. «De plica quam Poloni gwoźdźiec, Roxolani kołtunum vocant» («О скручивании волос, называемом поляками гвоздец, а роксоланами колтун») он ссылался на вспышку чумы во Львове в 1572г. Эпидемию связывали с похороненной в окрестностях женщиной, которую подозревали в колдовстве в течение всей ее жизни. Когда ее могилу вскрыли, ее обнаружили раздетой. Кроме того, женщина производила такое впечатление, будто бы она проглотила свой саван. После того как ее обезглавили в соответствии с проверенным обычаем, чума исчезла. Случай сильно напоминает сложившиеся в Германии в XVIв. представления о «нахцерерах» («nachzehrer»), которых, – видимо, под впечатлением чумы – обвиняли в жевании савана в гробу и заражении живых магическим путем.

Возможно, что по примеру Геркулеса Саксонского и Пьер Де Нуайе, который в то время был секретарeм Луизы Марии Гонзаги (королева Польши, супруга аж двух королей: Владислава IV и Яна II Казимира), сообщил 13 декабря 1659г. астроному Исмаэлю Буйо об удивительной «болезни из Украины». Согласно Де Нуайе, человек, родившийся с зубами, начинает после смерти есть свой саван и сгрызать руки в могиле. В то же время его родственники один за другим умирают. Поэтому могила должна быть вскрыта, а голова трупа, в случае подтверждения посмертной активности, - отрезана. Но в отличие от Геркулеса Саксонского, Де Нуайе в своем описании уже активно использовал русинское обозначение явления - «upior» и польское выражение «strzyga» .

На этом фоне во Франции в первой половине 1690-х гг., т.е. аж за три десятилетия до появления первых сообщений о вампирах на габсбургской границе, разгорелись дебаты о польских нахцерерах или русинских кровососах.

Французский учёный аббат-бенедиктинец Огюстен Кальме упоминает в своем сочинении «Dissertations sur les Apparitions des Esprits, et sur les Vampires et Revenans de Hongrie, de Moravie, etc.» (Oбсуждения o появлениях двухов и вампиров и привидениях в Унгарии и Моравии и т.д.) запрос некоего польского священника от января 1693г. к профессорам из Сорбонны, известной репутацией своего богословского факультета. Сообщалось, что одна молодая женщина была измучена призраком своей умершей матери в неустановленном месте в Польше. Дочь страдала от все большего истощения, родственники решились вскрыть могилу матери. Тело матери после вскрытия могилы привлекло внимание удивительной свежестью. Оно казалось гибким, опухшим и красноватым. После прокола сердца умершей, отрезания головы у трупа и принятия хлеба, замешанного на крови вытекшей из сердца трупа, дочь начала выздоравливать.

Тут возникал вопрос, как должен был вести себя исповедник в такой ситуации. В своем докладе парижские профессора пришли к выводу о том, что осквернение могил и грабеж тел следует рассматривать как тяжелые грехи, которые не могут быть отпущены. Кроме того, они обвинили родственников в том, что они заключили сделку с дьяволом. Вера в то, что смешение крови мертвеца с мукой и выпечка из нее хлеба, употребление которого дает защиту от зловещих болезней, свидетельствовала, по мнению богословов, о кощунстве (просвира), и, косвенно, о сделке с дьяволом.

Более или менее независимо от этого журнал «Mercure galant» (помесь «Наука и жизнь» с «Огоньком») инициировал свои дебаты по вопросу. Началось с мелочи. Теолог и математик Клод Комье представил в мартовском выпуске 1693г. исследование «La Baguette justifiée» («Оправданная рудоискательная лоза»). Говорится, что души убитого могут повлиять на человека с лозой таким образом, что тот разоблачит преступника своим прутом. Он указал, что поляки обезглавили своих умерших, когда те ели свой саван или высасывали кровь из родственников с помощью телепатических сил. Однако, из-за ранней смерти, Комье не смог углубить запланированное сравнение практик европейских лозоходцев с польскими инцидентами.

В мае 1693г. на эту публикацию последовал комментарий известного нам Де Нуайе. Теперь он ссылался не только на Польшу, в которой замечались подобные происшествия, но и на «Русинию». Он утверждает, что так называемые «striges», называемые «upierz» на языке «простого» народа, покидают могилы, чтобы высосать кровь из людей. Поскольку кровосос не останавливается ни перед чем, могилу вскрывают, обезглавливают труп и сливают кровь, вскрыв сердце. Затем кровь обычно смешивают с хлебом и отдают живым для дезинфекции.

Наконец, в январе и феврале 1694 г. юрист Маринье опубликовал в журнале «Mercure galant» трактат, состоящий из двух частей: «Creatures des elemens» («Создания стихий») и «Sur les stryges de Russie» («О ведьмах в России»). Маринье заключил, исходя из постепенного увядания предполагаемых жертв кровососа и излечения больных после его предполагаемого уничтожения, что здесь не могут быть задействованы только бесовские силы. Он предполагал, что скорее всего между живыми и мертвыми происходит взаимодействие физических и духовных сил. «Русский» вариант вампиризма - это выражение «божьего попущения» к наказанию жертвы за суеверное или даже варварское поведение. Высасывание крови представляет собой моральный призыв к грешнику!

Впоследствии польские иезуиты Ежи Генгель и Габриэль Жончиньский исследовали это магическое явление. Генгель прокомментировал в своей публикации «Eversio Atheismi» («Опровержение атеизма», 1716г.) сообщения о подвижности трупов. Он ссылается на вызывающих доверие очевидцев из Польши, России и Литвы, которые видели неповрежденные трупы, создававшие впечатление, что они пожирали саван и части тела. Он сообщает, что подозрительный труп иногда ходит и душит людей. Генгель использовал слово «upier», предположительно происходящее от русинского. Посмертная активность связана с захватом демоном мертвого тела. Пока длится бесовское заклинание, тело не может распасться и душа не может отлететь. Для того, чтобы начался естественный процесс распада, используется обезглавливание. Генгель увидел в этом определенную логику: живые спасутся от чумы, а мертвые – от демона. Однако Генгель также признался, что римские одиторы использовали только медицинские средства и экзорцизм, включая исполнение таинств и молитв к святым. Хотя Жончиньский в своей «Historia Naturalis curiosa regni Poloniae» («Естественной истории курьезов Королевства Польского»), опубликованной в 1721г., лишь кратко повторил характеристики нахцереров и оживших покойников, описанные Генгелем, его работа чаще цитировалась.

Ничего странного, что после попадания в «научный» оборот, фигура упыря возникает и в судебной практике. В 1745–1746гг. на латыни и польском языке в городском суде Каменец-Подольского слушается дело о самосуде, произошедшем в 1738г. (!) в украинском селе Гуменци (polsk. Humińce). Дело было изложено через досье со свидетельскими показаниями. Ход событий был следующим: когда жители шли по полям в ночном шествии для борьбы с эпидемией, они встретили некоего Мыхайло Матковского из соседнего села Привороття (polsk. Przewrocie), который искал своих сбежавших лошадей с бритвой в руке. Неясно, был ли Матковский воспринят жителями Гуменци как дьявол во плоти или же они следовали языческому обряду. Без лишних слов жители Гуменци избили Матковского до полусмерти. Однако когда позже узнали, что Матковский вернулся домой, то перед рассветом жители деревни отправились в соседнее поселение, чтобы потребовать от землевладельца сдать предполагаемого злоумышленника. Примерно в полдень представители делегации посчитали, что получили на это косвенное одобрение. После этого они выломали дверь и похитили Матковского, чтобы он предстал перед судом в Гуменеци. Хотя обвиняемый даже после побоев по-прежнему утверждал о своей невиновности, он был приговорен сходом к смертной казни через сожжение. Чтобы развеять сомнения относительно законности этого акта, один из свидетелей даже утверждал, что был готов сделать взнос в размере 100 злотых в качестве возможного штрафа, который мог бы помочь избежать наказания за внесудебное разрешение проблемы. Даже священник, исповедавший Матковского, сказал, что он несет ответственность только за его душу, но не за его тело. Перед тем как сжечь, Матковскому запечатали глаза, уши и рот смолой и камнями. Свидетельские показания оставляют впечатление, что жители села нашли случайного козла отпущения, чтобы принести жертву богам в порыве страха, и что насилие лишь случайно было оправдано действиями потенциального «упыря».

В дальнейшем, польский коронный военный трибунал, созданный в связи с подавлением гайдамацких беспорядков 1768–1769 гг. в Кодне (на востоке Украины), прихватил, так же некоего крестьянина Леско Колбасюка из села Вийтивци ( Wujtowce). Взяли за убийство униатского священника попа Василия. На допросе Колбасюк утверждал, что из-за чумы по деревне ходили слухи, что демон провоцирует смерть, дыша своим ядовитым дыханием «в домы». Некоторые утверждали, что видели упыря, на которого нападают собаки и от которого убегают волы. Пoп Василий был идентифицирован как виновник преступления на основе описания одежды («...Czarny człowiek»...). Понятно, что пoп отверг обвинения в сверхъестественных махинациях, но своё веское слово сказала его жена, которая свидетельствовала, что видела Василия в компании его покойной сестры и других мертвецов, шумно болтавших и скрипящих зубами. Сомнения по поводу этого утверждения были развеяны идентичными утверждениями работника поповского подворья. После этого 13 человек сначала выкопали яму на кладбище, затем забили попа до полусмерти и похоронили заживо с осиновым колышком, вбитым в спину. Кoлбасюк оказался единственным палачом, пережившим эпидемию. Во время допроса он подчеркнул, что предотвращал своими действиями опасность для всего схода. Поскольку он не имел никакого отношения к мятежным гайдамакам и только три раза ударил священника (по его утверждению) Леско Калбасюка выпороли, но отпустили.

После разделов Речи Посполитoй «вампирский вопрос» выходит на внешнеполитическую арену, поскольку регион их обитания теперь территориально относится как к Российской Империи, так и к Австрии с Пруссией. И вот тут начинает выясняться, что наши «упыри» европейским не чета. В 1897 году опубликован роман Брэма Стоукера «Дракула», который послужил катализатором новой дискусии по вопросу.

Ссылаясь на опубликованное в 1897 г. исследование петербургского судебного чиновника Августа Левенстима «Суеверие и уголовное право», криминолог Альберт Хелвиг в своей брошюре «Verbrechen und Aberglaube» («Преступление и суеверие») 1908г. отмечает контраст между «западными культурными государствами» и «востоком Европы». Между тем случаи, упомянутые Левенстимом в главе «Упыри и вскрытие могил», касались Литвы, Западной Беларуси, Волыни и Подолья, т.е. территории «старой Польши» и Западного края с Малороссией, но уж никак не центральной России. При этом Левенстим сравнил юридические приговоры по обвинениям в осквернении трупов в Германской и Российской империях и раскритиковал в обоих случаях отсутствие однозначности положений о рассмотрении суеверия для оценки вины. Особенностью вскрытия могил и осквернения трупов в России он считал то, что с точки зрения мотивов тут фиксируется, с одной стороны использование частей тела в качестве талисманов и лекарств, а с другой – поиск козлов отпущения в период эпидемий и засух.

Действительно, в собственно русских сказках фигура yпырей нашла лишь сдержанный отголосок. По крайней мере московский архивариус и коллекционер Александр Афанасьев в восьмитомном собрании «Народные русские сказки», изданном в 1855–1863гг., опубликовал лишь несколько историй об оживших покойниках. В шестом томе 1861г., однако, есть сказка предположительно украинского происхождения под названием «Нечистый». Афанасьев обсуждал феномен вампиризма в Центральной и Восточной Европе в третьей книге своего многотомника «Поэтические воззрения славян на природу», изданном в 1869г., но как этнолог никогда не считал термин «вампир» подходящим для русской народной культуры. Он признавал существование этого феномена (в рамках Империи) исключительно у украинцев и белорусов. Только редактор третьей части посмертно опубликованного второго издания сказки Афанасьева, решил заменить название «Нечистый» на «Упырь». Под этим названием сказка известна по сей день.

Библиотекарь Британского музея и публицист Уильям Ралстон (Шедден-Ралстон) на основе собраний русских сказок и со ссылкой на истории о южнославянских вампирах уже в 1872 г. в публикации «The Songs of the Russian People» («Песни русского народа») рассмотрел более подробно проблему вампиров. Oн подтвердил, что вампиризм в царское время существовал в первую очередь в культурах Украины и Беларуси. Например, русины – восточные славяне на территории бывшего Польско-Литовского союза – для борьбы с болезнями скота практиковали сожжение или утопление женщин, подозреваемых в колдовстве, а украинцы и белорусы в Российской империи для предотвращения холеры сжигали первые жертвы болезни, которые считались ее источником. По словам Ралстона, «в вампиры» вербовали из проклятых родителями детей, из колдунов и ведьм, а также из еретиков, самоубийц и алкоголиков.

Первый случай появления упыря, литературно задокументированный в царской России, приходится на 1883г. В журнале «Киевская старина» был опубликован, скорее, иронический очерк «Упыри». Фольклорист и критик Петр Ефименко, ссылаясь на архивные источники, рассказал, как в 1727г. киевский полковник Антон Танский приказал крестьянину Семену Калениченко явиться в военнyю канцелярию, так как последний выдавал себя за yпыря, способного вызывать эпидемии. Однако же канцелярия не была введена в заблуждение и объявила крестьянина сумасшедшим. Но! Позже сам полковник Танский стал объектом легенды об ожившем покойнике. Ходили слухи, что его состояние было частично основано на наследстве, частично на даре Петра I, но также и на жадности. Так как Танский, как и подобает хорошему христианину, иногда жертвовал на религиозные цели и, при этом был "настоящим полковником", путешествующие монахи решили какое-то время хранить пожертвования, предназначенных для их монастыря, в его доме. Исполненный жадности Танский попытался убить монахов. Однако одному из них удалось сбежать. В результате епископ отлучил преступника от Церкви. Вскоре после отлучения Танский умер, но, как говорили, снова и снова появлялся ночью в виде ожившего покойника и бродил с огненными глазами, огненным ртом и ножом в левой руке до крика петуха. Когда сыновья покойного произвели эксгумацию в присутствии епископа, то обнаружили свежий труп с длинными ногтями и длинной бородой, потому проткнули грудь трупа осиновым колышком под пение молитв. Помогло. Но, время от времени, в полночь из могилы раздаются мучительные стоны...

Через год после публикации этого забавного вампирского рассказа, журнал «Киевская старина» опубликовал (в 1884г.) дело из суда уездного города Бердичева. Оно свидетельствует о борьбе с вампирами, которая велась на фоне разгорающейся эпидемии холеры в украинском селе Подозы в 1831г. Из дела можно реконструировать следующий ход событий: озабоченные ростом числа смертей, который не смогли остановить ни благословение воды местных источников и колодцев, ни голые женщины, гуляющие по периметру села, жители Подозы обратились к целителю-крестьянину Максиму Мазуренко из соседнего села Степанок. Мазуренко заявил, что причина несчастья кроется в могиле недавно скончавшегося священника и его жены. Оба якобы вышли из могилы ночью и заразили местных крестьян своим дыханием или выпив их кровь. Кроме того, был найден очевидец полтергейста на могиле священника. Мазуренко предложил отрубить голову трупа и предотвратить таким образом дальнейшую смерть в селе. Выполняя это, он также утверждал, что кровь, брызгающая из трупа, на самом деле была той, которую священник высосал из своих жертв. В конце концов Мазуренко обезглавил тела осиновой колодой. За это классическое «вампироборство» от схода Мазуренко получил серебряный рубль, телегу ржи и работников для сбора урожая. Охотник на вампиров Мазуренко был присуждён к полугодичному церковному покаянию за свое нехристианское поведение. Более или менее терпимое отношение властей к осквернению могилы, очевидно, связано с тем, что при борьбе с эпидемией никто не был заинтересован в том, чтобы накалить страсти.

С 1880-х гг. в дополнение к документированию исторических вампирских дел в «Киевской старине» проявляют живой интерес к суевериям на Украине и этнологические журналы, в частности, вопрос активно исследовали польские и украинские авторы.

В 1880г. Андрей Подбереский представил материалы по демонологии украинского народа в краковском журнале «Zbiór Wadomości do Antropologii krajowéj» («Сборник новостей по сельской антропологии»). Он использовал сюжеты из Чигиринского района, что на левом берегу Днепра. В дополнение к традиционным историям о ведьмах и воскрешении покойников появляются прозаические мотивы с дидактическим оттенком. Подбереский отметил, что в воображении народа покойник может оказаться «перелесником», если о нем будут слишком много скорбеть. Затем он покидает ночью могилу как «oбоясник» и сосет – невидимый для всех остальных – кровь из скорбящих.

Существует саркастическое повествование, в котором мальчик выкапывает труп, чтобы напугать девочку, но становится жертвой мертвеца, который оказывается yпырем.

Украинский писатель и публицист Борис Гринченко записал ряд ярких историй о восставших мертвецах и поместил их в своих сборниках этнографических материалов Черниговской губернии, изданных в 1895 и 1900гг. В текстах Гринченко содержится немало упоминаний о восставших мертвецах и кровососах.

В исследованиях российских этнологов приняли участие их коллеги из Львова (относился в описываемое время к Габсбургской монархии). К примеру, львовский журналист Юлиан Яворский опубликовал в 1897г. в журнале «Живая cтарина» статью в стиле Гринченко oб «Oпиряx» в повериях украинцев. По своему содержанию, поверия варьируются от фарсовых еврейских рассказов по мотивам нахцерерских легенд, до сюжета о Леноре, который восходят к балладам Августа Людвига Бюргера о невесте солдата-нежити (1733). Например, история из деревни в районе Bóbrka о еврейском трактирщике, чья вампирская природа раскрывается, когда черному коту, в которого он превращается каждую ночь, отрезают ухо. На следующий день у еврея перевязано ухо. Он жалуется на то, что теперь над ним смеются и люди, и упыри.

В журнале Общества этнологии во Львове «Lud», издаваемом с 1895г., периодически появляются сказки, в которых призраки или ожившие покойники играют свою роль. Например, в 1902г. краковский профессор Бронислав Густавич опубликовал отчеты, которые он составил во второй половине 1870-х гг. в рамках исследования флоры и фауны Львовской области. Повесть из деревни Звенигород носила название «Упыри распространяют эпидемию». В ней два оживших покойника появляются в виде собак, которые пытаются убить друг друга и тем самым вызвать заболевание крупного рогатого скота. Рассказ «Упыри» из села Янов (ныне Ивано-Франков) касался эпидемии холеры 1831г. Кроме того, учитель Антоний Севиньский из городка Бучач в 1906г. издал серию народных сказок.

Что касается Белоруссии, то по данным исследования, проведенного петербургским судeбным чинoвником Левенстимом, в середине XIXв. в Новогрудском районе во время эпидемии холеры имели место не только осквернения трупов, но и прямые человеческие жертвы.

В 1848г. произошел следующий случай: священник сообщил волостному судье, что крестьяне против его воли расправились с женщиной в целях борьбы с холерой. В ходе слушаний крестьяне заявили, что названное лицо просто стало первой жертвой холеры и, вообще, ведьма. Фельдшер Рубцов заявил перед судом, что женщина вела аморальный образ жизни и умерла беременной. Для того чтобы установить обстоятельства, суд осмотрел могилу. И действительно, ребенок — был. Но уже не в утробе матери, а в гробу. На всякий случай оба трупа проткнули осиновыми колышками.

В 1896г. белорусский учитель Павел Демидович прокомментировал народные верования своей родины в журнале «Этнографическое обозрение». По его мнению, необходимо делать различие между ожившим покойником, который появляется во сне или наяву, когда его покой в смерти нарушен, и «вупoром», покойным лихоимцей, который продал свою душу дьяволу и теперь приносит вред живым.

В общем, Россия, может и «родина слонов», но вот вампиры «в средней полосе России», несмотря на утверждения некоторых несознательных товарищей, как-то не прижились, хотя сам термин «упир» появился в Древней Руси еще в XIIв. и даже бытовал в качестве ругательства. Он просуществовал на территории Западной руси, Малороссии и старой Польши до XXв, с XVIв. использовался в основном в фольклоре украинцев и белорусов, но и там понятие «упырь» использовалось в качестве описания человека порочной жизни. Практически все известные и описанные случаи — относятся к Малороссии, Литве и Белорусии. С другой стороны, именно старорусская литературная традиция (в её украинской ветви) с вопросом разобралась наиболее подробно. В дошедших до нас судебных делах «упыризм» и контрмеры воспринимаются, скорее, как проявление массовой истерии, вызванное тяжёлыми обстоятельствами. Вдумчиво же и «на научной основе» с этим разбирались только европейцы.

С открытием вампиров на габсбургской военной границе с Османской империей (около 1730г.) у «просвещенной европейской общественности» появился ещё один кирпичик в фундамент отрицательного эквивалента собственной цивилизации. Для Западной Европы «упырь - вампир» становится антиславянским стереотипом, который в эпоху национализма применялся не только по отношению к Юго-Восточной, но и к Восточной Европе.

– И вы позволяете людям протестовать против деятельности властей, взрывая чиновников? – сиплым от шока голосом проговорил Гудмен.
– А по-другому никак, – развел руками Мелит. – Это называется система сдержек и противовесов. Мы держим общество в своих руках, но и сами находимся в руках общества...

… – Ты все еще хочешь стать президентом? – спросил Мелит.
– Нет!
– Вот всегда так с вами, землянами, – печально заключил Марвин. – Соглашаетесь принять ответственность, только если она не связана с риском. Такое представление о роли правителя мне не кажется верным.

Р. Шекли. Билет на планету Транай.

Как ни парадоксально, но последние сто лет к формам политического действия не добавили почти ничего, хотя общество изменилось до неузнаваемости. Если и аграрная, и промышленная революции ещё, как минимум, вводили в дело новые классы, а значит и порождали новые взаимодействия между ними, то информационная революция в этом смысле прошла впустую. Как и большинство из того, что называют «инновациями», она чуть поправила форму, добавила сервисных функций, но никак не сказалась на содержании. А с содержанием систем плохо во всём мире, что и доказывает растущая степень политического абсентизма. Буквально на днях с интересной фразой выступил глава ВЦИОМа, центрального органа исследования общественного мнения россиян. Контора, конечно, крайне своеобразная, но уж если до Фёдорова дошло, что все как-то не так, то дело еще интереснее, чем кажется. Сказал он следующее: 20 миллионов россиян «ушли в себя» на фоне происходящего в стране. Т.е., грубо говоря, абстрагируются от общего течения жизни ( Интерьвью Фёдорова можно почитать тут, там ещё много интересного) .
Разве что только ещё там, где не забыли классические аристотелевские определения «политики» и «экономики» шевеления есть, но та же информатизационность эти шевеления начисто забивает псевдоновостным шумом или канализирует весь пар в свисток чатиков, что и социальной амнезии сильно способствует.

В общем, в веке ХХІ правят бал всё та же мозгопромывка сверху (которую почему-то называют пропагандой) и всё тот же булыжник снизу (который, как известно, оружие тех, кому нечего терять). Но изредка и в наше мутное время появляются оригинальные подходы к вопросу выпадающие из сложившихся схем.

Сатьяграха Ганди, как комплекс мероприятий.

То, что ненасильственное (но!) сопротивление так и не стало мейнстримом в реальной политике — отнюдь не случайно, но для середины ХХ века Сатьяграха была реальной бомбой. Другой вопрос, что сработать оно могло только в конкретное время и в конкретных условиях. Так до конца и не сработало, ибо хоть ИНК и добился независимости Индии, но философия высокого индивидуального гуманизма не смогла разорвать замкнутый круг насилия и предотвратить огромную кровь. Но мы тут говорим о методе политического действия, поэтому позволю себе напомнить основные элементы «Упорствования в истине», заключённые в практике «несотрудничества с властью»:

• Отказ от титулов, званий и наград, даруемых властью;

• Бойкот выборов и учреждений власти, организация параллельных учреждений в случае необходимости;

• Отказ от импортных и акцизных товаров, самообеспечение;

• Неуплата налогов.

По последнему пункту у нас полстраны гандисты (во главе с офшорными олигархами), но конкретно для Ганди это было уже самое последнее средство, когда всё остальное не дало результата. Снижение налогооблагаемого (что прямо, что косвенно) потребления, уход от государственных пошлин и акцизов - всё это, по принципу «меньше потратил - больше сэкономил» уже даёт конкретный материальный эффект, но, кроме того, подобное поведение отнимает ресурсы у власти. А ведь власть — она кое в чём полезна и что-то хорошее делает...

Признание за оппонентом какой-то собственной правоты есть основа принципа понимания. «Пойми оппонента и постарайся быть предельно правильно понятым им», - так можно сформулировать этот принцип. Из него вытекают практические следствия. Понимание - трудный процесс и Ганди говорит о «вживании», «вчувствовании» в позицию оппонента. Как правило, этому мешают разнообразные, порой неосознаваемые предубеждения. Избегать предубеждений - значит стремиться к полной и беспристрастной информации о достоинствах и недостатках оппонента, его целях и задачах.
Искаженные представления о противнике ведут к неадекватной реакции на него, которая чревата насилием провоцируемым просто неадекватностью восприятия оппонента. Поэтому принцип понимания предполагает постоянный сбор информации об оппоненте и своевременное доведение ее до всех своих сторонников.
Понимать, чувствовать оппонента - половина дела. Оппонент тоже должен знать вас и ваши планы не хуже, чем вы — его, что бы иметь возможность понять уже вас. Поэтому Ганди считает необходимым давать оппоненту максимально полную и точную информацию о своих задачах и намерениях (т.е. никакой конспирации).

«Понять» означает не только «уметь объяснить», но также «принять» и «простить». Из принципа понимания поэтому логически вытекает принцип компромисса. Компромисс, по сути дела, есть признание того обстоятельства, что оппонент тоже прав. Не должно быть компромисса между истиной и ложью, но между двумя истинами компромисс желателен и необходим. Чем больше относительных истин смогут согласоваться друг с другом, тем полнее будет свет абсолютной Истины, тем ближе человечество приблизится к ней, считал Ганди, но это значит, что Идеальная цель в борьбе в принципе не достижима.
Разумеется, есть принципиальные вещи, отступление от которых означает приспособленчество, измену делу. Компромисс имеет границы, которые важно четко определить. Есть вещи, от которых нельзя отступать. Компромисс помогает отделить главное в политической борьбе от второстепенного. В борьбе же за главное нужно быть готовым, если понадобится, пойти на жертву, принять страдание.

Четыре отсидки, жизнь бессребреника и аскета, постоянная готовность к бессрочной голодовке и отношение к своей жизни, не более чем как к инструменту борьбы — в этом весь Ганди.

АВН Мухина, как продвинутый вариант остракизма.

Армия Воли Народа Юрия Мухина 19.10.2010 признана Московским городским судом экстремистской организацией (в 2015 дело получило продолжение, см. тут). И, если исходить из правильного понятия «экстремума», ничего более экстремистского не могли предложить даже «Талибан» с «Аум Сенрикё». Последние, по крайней мере, никогда не покушались на само понятие политической иерархии, а Юрий Игнатьевич это сделал! Будучи личностью весьма резкой, лозунгом своего движения он определил весьма доходчивый тезис: «Ты избрал — тебе судить!» И, в рамках лозунга, его предложения были крайне логичны. Власть надо приводить в сознание — в сознание того, что слуги служат народу, а не народ им. Для этого нужны кнут и пряник. Пряник они себе обеспечивают сами, а вот с кнутом сложно.

У рядового гражданина нет ни весомости, ни полноты политической информации, ни особых политических компетенций, но он сам вполне ощущает, как изменилось его положение за определённый период и может соотнести это с работой, например, своего депутата. А раз так, то он может дать субъективную оценку этой деятельности. Мухин предложил на каждых новых выборах ввести оценку деятельности депутатов предыдущего созыва по системе «+, -, =». Если по отзывам большинства созыв отработал в «+» (т.е. жизнь избирателя за период улучшилась) - им почести, льготы и награды вместе с переизбранием, скорее всего. Если отработал в «-» - тюрьма на срок депутатства. Если в «=» - без последствий, но и без льгот и привилегий даже в случае переизбрания на следующий срок.

Собственно, АВН была создана для подготовки референдума по отработке и внесению соответствующих поправок в Конституцию. Представительства в 40 регионах России, около 50 тыс. бойцов, но… Не срослось :) (Более подробно о проработанном уже проекте закона можно почитать тут).

Предложение, конечно, несколько наивное, поскольку отдаёт круговой порукой (что для законотворцев и не плохо бы). К тому же возникает риторический вопрос: «а кто и как считать будет?» Но предложение это куда менее «людоедское», чем вынесенное мною в эпиграф видение вопроса Шекли. По сути, мы тут видим развитие старой доброй идеи остракизма в понимании того факта современности, что теперь просто выгнать некоего деятеля за границу — это, скорее, его поощрить, а одними поощрениями роста социальной ответственности не добьёшься. Что мы, собственно, сейчас и наблюдаем хотя бы на примере некоего Анатолия Борисовича.

Инициатива «Думай Беларусь!» Мацкевича и платформа «Голос», как форма самоконтроля.

Подробнее о деятельности «Голоса» во время выборов тут.

Скандал с выборами 2020 года в Беларуси породил ещё одну крайне интересную с т.з. политического действия инициативу. Философские взгляды Владимира Владимировича с т.з. канонического марксиста граничат с ересью, но нынешние методологи — они все такие (позитивизм и постпозитивизм действительно плохо стыкуются). В то же время нельзя не отметить, что его деятельность и профессиональная дисциплина суждений придала отечественному протестному движению некоторую логику, которой там отродясь не наблюдалось. Кроме прочего, он нашёл конкретную ахилесову пяту власти и ухитрился очень больно её пнуть, за что (опять же, кроме прочего! А он человек крайне беспокойный) в 2022 получил пять лет строгого аж по трём статьям УК РБ.

В том далёком уже 2020 Инициатива покусилась на святое — на подсчёт голосов. Фактически избирателям было предложено отказаться от анонимного голосования: проголосовать, а затем высылать фото своих бюллетеней на ифоплатформу «Голос», где, по идее, должен был быть проведён альтернативный подсчёт голосов и осуществлена их привязка к протоколам избирательных комиссий в целях их контроля. И это единственная известная мне в современности попытка дать гражданину хоть какой-то контроль за своим голосом, ведь опустив бюллетень в урну мы уже вынуждены полагаться на честность комиссии и ничего не знаем о том, как нас посчитали. Многие этим воспользовались. Точнее — попытались. Сама возможность альтернативного подсчёта голосов здорово тряханула власть. Ни с того, ни с сего, в самые горячие дни августа по Беларуси вдруг резко пошли перебои с интернетом, но государство тут было ни при чём, конечно (все провайдеры дружно заявили о технических проблемах или обновлении оборудования). Минск без сети три дня сидел, но наиболее технически подкованные выходы таки находили. Более того, можно сказать, что именно эта бяка способствовала росту протестных акций в силу того, что работала бы сеть - народу на улицах точно меньше было бы.

С протоколами вышла неувязка, поскольку делиться ими с оппозицией никто не собирался, но некоторые добыть таки удалось. Даже только по тем протоколам, которые были добыты «Голосом» и признаны несфальсифицированными, даже при всей нерепрезентативности выборки по Инициативе (сторонники власти ей точно не воспользовались) и без контроля дубликатов бюллетеней (привязка по номеру не учитывает, например, наличия нескольких симкарт в одних руках), действующий президент стабильно набирал больше 60% по Беларуси (но это не анонсированные 86%, конечно), что и так было понятно. Собственно, вопрос стоял не как «врут ли нам», а «насколько нам врут» и это было искренне любопытно.

Сейчас доступ к «Голосу» из Беларуси закрыт, но и толку/вреда от него никакого, поскольку он работает в режиме агитки и значимой информации не выдаёт. Впрочем, меня внятно поправили в комментарии: сама платформа жива и работает, хоть и в реестре, но вот всё, что было связано с "Инициативой" кануло в лету.

На всякий: "АВН", "Талибан", "Аум Сенрикё" признаны в РФ экстремистскими организациями.

Отношение к спиртному в Беларуси всегда было, мягко говоря, не совсем однозначным. С одной стороны, по данным ВОЗ мы уже не первый год числимся в десятке стран-лидеров по уровню потребления алкоголя на душу населения. С другой, с 2000 до 2005 правительство намерено потратить почти 20 млн. долларов бюджетных средств на борьбу с пагубной привычкой. При этом, эти самые средства планируется получить с продажи квот и акцизов на алкоголь (которые составляют 5-8% бюджета Беларуси), что уже как бы намекает, что борьба с зелёным змием, без того, что бы народ пил — просто невозможна. Иначе денег на борьбу не будет, как не будет и на многое другое. Возникает вопрос: с тем ли боремся? Но упустим лирику и перейдём к традиции.

Рембрандт. «Щляхтич» 1635 год.

Алкогольные напитки с начала времен и до сегодняшнего дня выполняют конкретную социальную функцию: они помогают снять усталость, нервное напряжение, избавляют от чувства разочарования, "развязывают язык" и "снимают скрепы" для улучшения коммуникации. Других проблем то же добавляют, но это - побочка. Не бывает "плюсов" без "минусов", баланс - важен!

Алкоголь начали использовать в качестве ритуального напитка еще язычники. В христианстве кагор используется как элемент причастия, а у иудеев вино пили в шаббат, когда Тора предписывает отказаться от работы.

"Исконно-посконными" в Беларуси полагаются алкогольные напитки из меда. В Беларуси, где всегда жило много пчел, никогда не было проблем с сырьем. Медовуха получалась в процессе ферментации водного раствора меда. Стародавний рецепт — гранец мёду на 3 гранца ключевой воды плюс закваска, в качестве которой чаще всего использовался чёрствый ржаной хлеб. Смесь от трёх месяцев бродила в тёмном месте, до нескольких лет настаивалась, а в итоге напиток имел крепость около 12%. Приветствовались и различные браги, так же на основе закваски. Характерно, что плодовые вина (кроме привозных) у нас, как-то, по находкам не видны, как и инвентарь для виноделия. Специалисты объясняют это качествами местных "диких" дрожжей.

Благодаря германским племенам на территорию Беларуси попало хмельное пиво (хмель стали применять примерно с Х столетия), но оно быстро портилось, поэтому шло в употребление по времени и месту производства. Крепость напитка составляла примерно 3-5%. Это был любимый напиток белорусов – варили его не только в корчмах (первое упоминание о них приходится на ХII столетие), но и в каждом хозяйстве, фактически на дому. В раннем Средневековье, производство алкогольных напитков было свободным, этот процесс никак не ограничивался. Князь временами собирал "медовую дань", и на этом весь контроль заканчивался. Каждый мог варить столько пива, сколько ему было нужно и возможно употребить.

Следующим этапом развития индустрии явилось "хлебное вино". У нас оно называлось "віно гарэлае" или по-просту "гарэлка" (Оставив в стороне грандиозные историко-юридические разборки за сам термин "водка", в дальнейшем, позволю себе использовать его в качестве синонима родной "гарэлке", тем более, что со времён Российской Империи, оно само так исторически сложилось. Сам Веньямин Похлёбкин, ИМХО, в эпическом споре с поляками, убедительно доказывает западно-русское происхождение термина, по треугольнику Смоленск-Полоцк-Новгород и выводы делает в пользу "Союзплодимпорта", что для СССР было не принципиально). Белорусская "гарэлка", обычно, ржаная, чем отличается от "горілкі", та, в основе своей, пшеничная. Более-менее стабильные урожаи пшеницы на Беларуси стали получаться только в советское время.

Первое упоминание гарэлки в наших краях зафиксировано в 1519 году – примерно в то же время народы Северной Европы начали делать шнапс (1520-1522, "брандвайн" покрепче, "шнапс" послабее). По источникам Сапегов и Радзивилов известно, что крепость тогдашней водки варьировалась: у "шляхетной", двойной перегонки, она достигала 47-50 градусов; более простая, "сялянка", была около 30 градусов и имела мутную консистенцию. Шляхта и зажиточные люди наладили процесс производства "горелого вина" по домам, каждый стремился варить ее по собственному рецепту. Собственно, первый печатный сборник самогонных рецептов — это к Пане Коханку. Вариации - зашкаливают. Были бы тогда у нас табуретки — и из них варили бы.

На основе водки готовились различные ликеры, настойки, наливки с добавлением ароматных трав и ягод, меда, специй, сахара. Самые известные шляхетские напитки Великого княжества Литовского: "крупник" (до сих пор встречается, но редко, мой выбор!), "зубровка" (уже не та, потому как зубровку кастрировали по схожим с абсентом причинам), "крамбамбуля" (Могилёв делает, прелесть просто, но есть сомнения в аутентичности рецепта), "троянка" и "старка" (наше всё на все времена!).

Начиная с 1840-х годов простая рецептура (это если без излишеств, а излишества были... разнообразнейшие) меняется. Картофель в Беларуси превратился в полноценную техническую культуру и спирт начали гнать из него, а не из зерна (вообще же, картофельный спирт, весьма похоже, голландское ноу хау, но тут я не уверен). Хотя конечный продукт несколько потерял во вкусовых качествах, по сравнению с хлебным, но стал значительно технологичнее и дешевле. Переход на более рентабельное сырьё привёл к тому, что с первой половины ХIX века производство водки значительно расширилось, в первую очередь, благодаря казённым подрядам и уже в 1913 году около 80% товарного алкоголя Российской Империи было произведено в Западных губерниях. Ну и беларусы, вполне традиционно и активно, гнали самогон для себя.

Первое упоминание винокурень на Беларуси относится к XVI веку (к 1560-м годам). Будучи достаточно сложным производством, винокурни обслуживали крупные имения, работали на несколько хозяйств. Собственно так и началось массовое производство водки. Основным производителем товарного алкоголя в ВКЛ была шляхта: после Люблинской унии 1569 года она получила исключительное право на производство алкоголя и его продажу. Более того, именно борьба литовской шляхты за право пропинации (право на производство и продажу алкоголя в определенной местности, "прывілэй на жонку і продаж віна гарэлага, як у шляхты Кароннай") стало одним из мотивов-пряников для объединения Великого княжества Литовского и Королевства Польского в Речь Посполитую. Так что можно сказать, что шляхта попросту пропила ВКЛ. Собственно, в Империи, оно то же так. По указам "О вольности дворянской", гнать водку — это привилегия дворянства. Так что вспомнив "пьяных мужиков" и поминая "хруст булки" - чуть задумайтесь. В истории РИ было много интересного, вплоть до разгона сельских обществ трезвости войсковыми командами.

В имениях и на торговых путях открывались корчмы, на работу туда приглашались евреи, которые преимущественно не употребляли алкоголь и были надежными сотрудниками питейных заведений. В дальнейшем шляхта просто стала стала сдавать корчмы в долгосрочную аренду, а то и просто продавала это своё право тем же евреям (классический "откуп"). Несмотря на шляхетную вольницу, государство временами все же пыталось это дело как-то урегулировать. Так, в контрактах ВКЛ на аренду корчем при короле Сигизмунде-Августе всегда предписывалось, чтобы в них был порядок и не спаивалось население, в частности, шинкарям и корчмарям впервые законодательно запретили принимать в уплату за водку одежду, предписывалось "к кажной чарке даваць прынюх" (закуску). Позже, уже в Российской Империи, действовали достаточно жёсткие "Правила работы питейных заведений".

Вот с питейными заведениями - то же интересно. В Великобритании их называли пабами, в Италии – тавернами, в России - кабаками. Поскольку дома алкоголь употреблялся только во время семейных или религиозных праздников, можно сказать, что наши предки пили преимущественно в общественных заведениях. У беларусов таким местом стала корчма. Корчмы делились на два разряда: заездные и незаездные (шинки). Заездные корчмы строились в городах и у торговых дорог, предлагали кров и ночлег. В корчмах веселились, пели, плясали и обсуждали общественные проблемы. Это было место, где можно было услышать последние новости со всего света. Но в тоже время была и обратная сторона "корчемного" пьянства – здесь частенько процветал разбой, кражи и распутность. В поветовых судебных документах XVI-XVII веков массово фиксируются пьяные дебоши. "Пахмуто тот, будь буйны, трох служивых печкою вдарил", шедевр же ж! :). Это из судебника Могилёвского повета, 1628г. :)

Незаездные корчмы, которые ещё называли шинками, обслуживали преимущественно местное население, там только поили и кормили. И что характерно, там было спокойнее.
Посещать корчму могли себе позволить в основном те, у кого было свободное время: служилая шляхта, ремесленники, торговцы. Частыми посетителями были и "липки" — служилые татары (а казалось бы...). Евреям в ВКЛ законодательно запрещалось посещать корчмы.

В корчмах пили квартами (емкость объемом примерно в один литр) или полуквартами. Водку пили чарками (120 — 150 мл). Алкоголь хранился в деревянных бочонках, стеклянная посуда во времена ВКЛ в шинках не использовалась. С середины XIX века массово появились стеклянные бутылки, поэтому стало возможным приобретение алкоголя на вынос. После же введения государственной винной монополии (на белорусские земли этот закон пришел в 1897 году), в государственных лавках позволялось покупать напитки только на вынос — и начало распространяться пьянство по подворотням.

В корчмах же без закуски не пили никогда. К пиву в корчмах стабильно подавали сушеную рыбу. Корчмари давали своим посетителям на закуску сало и тараньку (в местных вариантах), чтобы разбудить в них жажду и продать побольше пива. Популярностью пользовались сальтисоны, кровянка и просто жареная печень. А традиционной закуской любителей водки был т.н. "прынюх" — ржаной хлеб, на который намазывали мед поверх с соленым огурцом или луком. Сочетание своеобразное, конечно, но знатоки утверждают, что, в таком случае, первая чарка лучше "ложится на душу" и пить можно просто много.

Водку без закуски в Беларуси начали пить в годы Первой мировой, когда сказалась нехватка продуктов.

В отличии от Европы, где алкоголизация вызвана более-менее естественными причинами (при тамошней скученности населения, человек, который пил по утрам вино или пиво просто имел меньше шансов загнуться от дизентерии, чем тот, кто пил воду или, не дай бог, молоко), главной причиной алкоголизации населения у нас стала урбанизация. Люди вырывались из деревенской жизни, ощущали вольницу – в городах было много шинков, а жизнь была напряженной, со стрессами. И спасение, и отдых люди находили в алкоголе. Свою роль в алкоголизации населения сыграли и войны: уже с 16-го века, с наемниками часто рассчитывались водкой, поскольку серебра не хватало. Точно можно сказать, что само понятие "зависимость" пришло к нам в XIX веке, когда появились картофельная водка, но на то масса причин: развитие медицины, массовость наблюдений, материала и ресурса на массовые наблюдения уже хватает. Что не мешало ещё Екатерининской тайной канцелярии, иногда, давать такие характеристики: "Шляхтич Меншевецкий За Здравие Е.И.В. не пил, ведёт жизнь трезвую, посему под подозрением быть должен".

Пьянство – показатель того, что в обществе есть проблемы. Чем больше в социуме негатива, тем больше люди пьют. И понимание этого абсолютно не помешает лично мне поднять рюмашку за непьющих. На НГ за что только не дрябнешь :)

З.Ы. Бот нагло суёт тег [политика]. Ну и где она тут? :)