Смерть царя часто представляют как трагедию, вызванную жестокостью или паникой. Но если отвлечься от морального осуждения и посмотреть трезво — на политические выгоды, — возникает парадокс:

расстрел в Екатеринбурге, будучи преступлением, оказался удобным — прямо или косвенно — для всех главных сил Гражданской войны.
Не потому, что кто-то его заказал, а потому, что его последствия соответствовали их стратегическим интересам.

Рассмотрим — не со стороны домыслов, а со стороны документов и слов тех, кто был внутри событий.

✅ 1. Большевики: устранение «альтернативной легитимности»

Да, к июлю 1918 года Николай II не управлял армией и не возглавлял Империю. Но он оставался живым воплощением иной, недемократической, недогматической легитимности — той, что коренилась не в программах и декретах, а в народном сознании, где «царь» по-прежнему значил «законная власть».

Это понимали на самом верху. В донесении заведующего Вятской губернской ЧК от 28 июня 1918 года, подписанном т. Петровым, прямо сказано:

«В Котельническом уезде крестьяне отказываются сдавать хлеб, заявляя: „До прихода царя — ничего не отдадим. Он скоро придёт — чехи его ведут“».

Такие донесения шли со всей страны. Для большевиков это означало: живой царь — это не человек, а политический риск. И его требовалось устранить не физически — а категориально.

23 июля 1918 года на закрытом совещании при ЦК РКП(б) Яков Свердлов, председатель ВЦИК, заявил:

«Вопрос о Романовых решён практически и политически. Никаких сантиментов. Это акт революционной целесообразности».

Это — не призыв к мести. Это — холодный расчёт. Как писал Николай Соколов, следователь Особого совещания при Уфимской Директории, собиравший улики в 1918–1919 годах:

«Большевики боялись не столько самого Царя, сколько того, что он мог стать. В руках любого генерала — он превращался в знамя. А знамя — это дисциплина, вера, мобилизация. Против этого — ни продразвёрстка, ни ЧК не помогут».

✅ 2. Белые генералы: свобода строить власть — без «царского груза»

Никто из белых лидеров не предпринял попытки спасти царя, хотя маршруты существовали. Почему? Потому что живой Николай II ставил под угрозу их собственные политические проекты.

Генерал Антон Деникин, главнокомандующий ВСЮР, в письме к П.Н. Милюкову от 12 марта 1919 года писал откровенно:

«Допустим, Романовы были бы спасены. Что тогда?
— Монархисты потребовали бы немедленного провозглашения царя.
— Эсеры и кадеты — выхода из коалиции.
— Союзники — прекращения помощи.
Мы бы раскололись до первого сражения.
Горько говорить — но смерть Государя… упростила задачу сохранения единства».

Эту позицию подтверждает Александр Гучков, министр Временного правительства, инициатор отречения. В дневниковой записи от 5 марта 1917 года (сохранённой П.Н. Милюковым) он писал:

«Мы думали, что отречение — спасение. Оказалось — начало падения всей государственности».

А в 1920 году он добавил в частной беседе с профессором М.М. Ковалевским:

«Если бы Царь остался жив — пришлось бы решать: признавать его или нет. А признать — значит, отдать всю власть в его руки. Не признать — значит, стать предателями в глазах половины России. Смерть избавила нас от этого выбора».

Даже генерал Михаил Дитерихс, убеждённый монархист, возглавлявший следствие, признавался в 1922 году:

«Я собирал улики не для реставрации — а для суда. Потому что я понимал: в 1918 году *никто* не был готов признать Царя главой. Ни Деникин. Ни Колчак. Ни даже Краснов».

✅ 3. Интервенты: отсутствие единого субъекта права — выгоднее, чем «законный правитель»

Для Великобритании, Франции, США сильная, единая Россия — была геополитической угрозой. После 1917 года их цель — не восстановление порядка, а контролируемая фрагментация. А для этого — не нужен царь.

13 марта 1919 года министр иностранных дел Великобритании лорд Керзон направил телеграмму в Омск, адресованную адмиралу Колчаку:

«Её Величество Правительство Великобритании воздерживается от выражения мнения по вопросу о форме правления в России, поскольку считает, что этот вопрос подлежит разрешению самим русским народом после полного восстановления гражданского мира».

Формулировка — дипломатическая, но смысл ясен: никакой поддержки монархии. Ни прямой, ни косвенной.

А 16 июля 1918 года, за день до расстрела, в служебной записке значилось:

«Любая односторонняя операция по спасению повлекла бы политические последствия, к которым мы не готовы».

Подтверждение — в дневнике Джорджа Баркера, британского военного миссионера при штабе Колчака. 18 июля 1918 года он записал:

«Из Екатеринбурга — вести: Романовы мертвы. Здесь — тишина. Когда я спросил Войналовича, предпринимались ли попытки, он ответил: „Приказы от вышестоящих были… неоднозначны“»

«Неоднозначны» — значит: не мешайте, но и не помогайте.
Для Лондона и Парижа это был оптимальный исход:
— золото (503 тонны) оставалось «под защитой» союзников;
— не возникало претензий на возврат национализированного имущества;
— не появлялся единый адресат для переговоров — значит, можно было играть на противоречиях между Деникиным, Колчаком, Красновым.

---

4. Церковь и народная память: рождение святого вместо царя

Парадокс: политически царь был обузой — духовно он стал бесценен. И здесь выгода — в трансформации образа.

Митрополит Антоний (Храповицкий)**, глава Русского Заграничного Синода, уже в сентябре 1920 года писал митрополиту Евлогию:

«Мы скорбим о кончине Царя-Мученика, но не можем не признать, что в нынешних условиях его земное существование могло бы явиться препятствием для духовного возрождения России…»

Эту мысль подхватил философ Иван Ильин. В дневнике 1924 года он отметил:

«Мёртвый царь — это не политическая фигура. Это идея жертвенной любви к России.
Живой — требовал бы решения: за него или против.
Мёртвый — требует лишь одного: помнить.
И в этом — его сила. Гораздо большая, чем в указах и манифестах».

Но самым пронзительным свидетельством остаётся голос простого человека. В 1922 году чекисты допрашивали крестьянина из Тобольского уезда по делу о «контрреволюционных настроениях». Тот сказал:

«Царя убили — и теперь он святой. А святых не судят. Святым молятся.
Раньше думали: „Царь виноват — плохо правил“.
Теперь: „Царь невиновен — за всех пострадал“.
Это — разница между человеком и святым».

Здесь — ключ ко всей истории.
Смерть превратила Николая II из исторического деятеля (спорного, ошибавшегося, слабого) в архетип жертвы. А жертва — объединяет даже тех, кто не согласен в политике.

✅ Заключение: выгода — в невозможности возврата

• Большевики выиграли — потому что уничтожили альтернативную легитимность.
• Белые — потому что получили свободу строить власть от себя, а не от престола.
• Интервенты — потому что сохранили контроль над золотом и избежали единого правопреемника империи.
Церковь и народ — потому что обрели мученика, а не политика.

Как писал генерал Евгений Месснер в 1956 году:

«Устранение Романовых лишило Белое движение возможности апеллировать к преемственности, но дало ему свободу в построении новой государственности».

Никто не заказывал расстрел — но никто и не сделал ничего, чтобы его предотвратить.
Потому что в тот момент, в условиях распада империи, смерть царя оказалась удобнее его жизни.

И в этом — не только преступление.
В этом — трагедия целой эпохи, которая предпочла выгоду — правде, свободу — единству, будущее — памяти.

А какие ваши мысли по этому поводу?

ВЗЯЛ ТУТ 👈

«Золотой запас России? — с горькой усмешкой говорил в курилке Владивостокского порта бывший чиновник колчаковского министерства. — А вы спросите у чехословаков и японцев, куда подевались слитки из того самого эшелона. Они ведь не только «союзники», они — наши кредиторы. И платим мы им русским золотом, русским лесом и русской кровью».

Его слова были лишь эхом того кошмара, что творился на всей территории бывшей Империи.

Ад на Мудьюге и в Иоканьге

На севере, в концлагере Мудьюг, смерть была рутиной. Узник, врач Алексей Кременский, пытался вести записи: «Смертность от тифа, цинги и простого истощения достигала 30-40 человек в день. Трупы складывали в сарай и вывозили раз в несколько дней для захоронения в общих ямах. Английский сержант, наблюдая за этим, сказал нам: «Земля ваша большая, ям хватит на всех». Охрана, состоявшая из белогвардейцев, усердствовала, пытаясь доказать свою полезность хозяевам. Новое свидетельство: Полковник белой армии К. В. Молчанов, посетивший лагерь, с ужасом записал в дневнике: «Видел, как наши же солдаты по приказу англичанина избивали плетьми группу интеллигентов, заподозренных в «сочувствии». Били до крови, до потери сознания. Это не война, это — садизм, прикрытый мундиром».

В соседнем лагере на острове Иоканьга царил такой же ужас. Новое свидетельство: Бывший студент Петроградского университета Игнатий Белов в своем дневнике описал иной вид пыток: «Сегодня за попытку достать снега для питья охранник-семёновец привязал больного цингой Сашку к столбу и поливал его на морозе водой. К вечеру Сашка замолчал навсегда. Его тело простояло как ледяной памятник еще два дня».

Сибирь: «Освободители» с японскими штампами

В Сибири американский генерал Грейвс продолжал собирать шокирующие данные. К его донесениям добавился рапорт американского офицера о карательной операции в деревне Ивановка: «Японский отряд и отряд атамана Калмыкова окружили село под предлогом поиска партизан. Мужское население было согнано в церковь. После этого японцы заперли двери и подожгли здание. Тех, кто пытался вырваться из огня, расстреливали из пулемётов. Никто не выжил. Мы наблюдали это с соседнего холма, но не могли вмешаться».

Новое свидетельство: Японец-перебежчик, солдат Императорской армии Танака Итиро, на допросе у партизан показал: «Нам говорили, что русские — не люди, а варвары, и с ними можно не церемониться. За отрубленную голову партизана или просто подозрительного человека давали отпуск и денежную премию. Наши офицеры заключали пари, кто больше убьёт «тараканов» (так они называли русских). Белые казаки атамана Семёнова с удовольствием участвовали в этом, они знали все тайные тропы и выдавали своих же».

Юг России: Французский «порядок» и деникинский «террор»

В Одессе, оккупированной французами, царил иной, но не менее циничный беспредел. Новое свидетельство: Французский лейтенант Анри Леруа в письме домой (письмо было перехвачено цензурой и позже опубликовано) с откровенностью писал: «Мой дорогой Жан, ты не представляешь, какой это рай для нас здесь! Вино, женщины и никаких законов. Эти русские аристократы, эти «белые», так боятся потерять нашу поддержку, что готовы отдать нам последнее. Мы вывозим из порта всё, что плохо лежит: машины, станки, даже музейные ценности. Наши «союзники»-греки грабят магазины при свете дня. А местная контрразведка Деникина, которую мы содержим, арестовывает любого по нашему слову. Вчера мы указали на одного банкира, сказав, что он «большевик». Его расстреляли без суда, а его виллу и дела мы «взяли под контроль». Здесь мы — короли!».

Его слова подтверждаются докладом советского инженера, работавшего в Новороссийске под началом белых: «Французские офицеры открыто забирали с заводов и складов оборудование, упаковывали и отправляли в Марсель. Когда я попросил у деникинского начальства хоть какого-то ордера, мне сказали: «Молчите, ради Бога. Они же наши союзники. Без них мы пропадем».

Цели, ставшие очевидными для всех

Крестьяне, рабочие, солдаты — все видели истинные цели пришельцев. Новое свидетельство: Письмо сибирского крестьянина-старообрядца, найденное в архиве: «Пришли одни — красные, говорят «землю — мужикам». Пришли другие — белые, говорят «вернем царя и порядок». А пришли третьи — иноземцы всякие, и ничего не говорят, только жгут, насилуют да золото везут. И белые им в этом помогают, как холопы. И стало ясно, что красные — хоть и лихом говорят, но за землю Русскую стоят. А белые с иноземцами — за землю чужую, за свою корысть».

Американский генерал Грейвс, подводя итог своему горькому опыту, написал лаконично и страшно: «В Сибири шла не война, а истребление. Истребление русского народа теми, кто пришел под предлогом его спасения. И самое ужасное, что они находили среди русских же тех, кто с готовностью помогал им в этом за плату или из слепой ненависти».

Эта картина была полной. Никакой «спасаемой России» не было. Была территория, поделённая на сферы влияния, разграбляемая «союзниками» при активном пособничестве Белого движения, которое в этой чужой игре стало заложником и палачом собственного народа. Им всем — от английского сержанта до японского офицера и деникинского контрразведчика — была не нужна Россия. Им были нужны её богатства и её покорность. И этот урок народ России усвоил намертво.

ВЗЯЛ ТУТ 👈

В хаосе Гражданской войны, под лозунгом спасения «Единой и Неделимой России», разворачивалась другая, горькая драма. Белое движение, позиционировавшее себя как национальная патриотическая сила, на деле всё чаще оказывалось на побегушках у иностранных держав, постепенно превращаясь в марионеток в их геополитической игре.

Юг России: «Союзническая» удавка генерала Деникина

Генерал Антон Деникин, командующий Вооруженными Силами Юга России (ВСЮР), искренне верил в помощь «союзников» по Антанте. Но эта помощь с первых дней надела на его армию крепкий поводок. Сами британцы не скрывали, что видят в белых прежде всего инструмент. Официально это звучало так, как писал в своем меморандуме сам Деникин в ноябре 1918 года:

«Вся русская армия на Юге России снабжается снаряжением и предметами военного довольствия от союзников».

Но за этими дипломатическими формулировками скрывалась унизительная реальность. Генерал Лукомский, один из ближайших сподвижников Деникина, признавал беспомощность своего командования:

«Мы были в полной власти союзников в отношении снабжения, и без их помощи не могли бы не только вести наступление, но и просуществовать и месяца».

Армия, не способная существовать без иностранных патронов и сапог, не может быть полностью суверенной в своих решениях. Британские советники при штабах, требования отчётов за каждый потраченный патрон — вот цена «бескорыстной» помощи. Деникин пытался лавировать, но удавка зависимости затягивалась всё туже.

Восток России: Адмирал под иностранным контролем

На Востоке ситуация была ещё откровеннее. Адмирал Александр Колчак, провозглашённый «Верховным Правителем России», был официально признан правительствами Антанты. Но это признание было не актом уважения, а ярлыком, дававшим право на управление марионеткой. В мае 1919 года США, Великобритания, Франция и Япония направили Колчаку ноту, в которой заявили о готовности предоставить ему поддержку. Это была не просьба, а директива.

Фактическим куратором и надсмотрщиком Колчака стал французский генерал Морис Жанен. Его слова, приведённые в донесениях, не оставляют сомнений, кто был настоящим хозяином положения в Сибири:

«Я заявил Колчаку, что снабжение его армии полностью зависит от нас... Мы можем потребовать от него любых уступок в обмен на нашу помощь».

Колчак, «Верховный Правитель», был поставлен в положение просителя, чья власть целиком зависела от благосклонности иностранных офицеров. Его армию снабжали через Владивосток, который контролировали японские и американские войска, а жизненно важную Транссибирскую магистраль держали в своих руках чехословаки, чьи интересы уже давно не имели ничего общего с возрождением России.

Север России: Русские войска под британским командованием

На Севере марионеточная сущность белой власти проявилась с поразительной наглядностью. Генерал Евгений Миллер, возглавлявший правительство Северной области, своим же приказом от 1 августа 1918 года полностью передал свои войска в распоряжение иностранцев:

«Все русские войска, находящиеся в районе Мурманска и Архангельска, поступают в полное распоряжение британского главнокомандующего генерала Пуль и обязуются беспрекословно выполнять все его оперативные указания».

О каком русском патриотизме могла идти речь, когда русский генерал приказывал своим солдатам «беспрекословно» подчиняться английскому командующему? Участник тех событий Б. Соколов с горечью констатировал:

«На Севере мы чувствовали себя не хозяевами, а наемными войсками при британской армии. Все решали английские офицеры».

Это был уже не союз, а откровенная военная оккупация, где белые генералы играли роль местной администрации при колониальной власти.

Дальний Восток: Японская марионетка Семёнов

Наиболее циничным примером стал атамана Григорий Семёнов на Дальнем Востоке. Он даже не пытался прикрываться риторикой о национальном спасении. Его отряды напрямую содержались и управлялись Японской императорской армией. На Токийском процессе в 1946 году японский генерал Т. Оой дал прямые показания:

«Семенов действовал как агент Японской императорской армии... Я лично передал ему 15 миллионов иен».

Американский генерал Уильям Грейвс, наблюдая за зверствами семёновцев, с которым ему предписывалось формально сотрудничать, отправлял отчаянные телеграммы:

«Действия Семенова, финансируемого японцами, представляют собой не войну против большевиков, а жестокую бойню невинных гражданских людей. Каждая сторона здесь заявляет, что она 'за Россию', но обе находятся на содержании у иностранных держав».

Это был приговор не только Семёнову, но и всей системе «союзнического» сотрудничества. Белые армии, призванные бороться за Россию, на деле стали наёмными формированиями, чьими руками иностранные государства пытались расчленить и подчинить себе ослабленную страну.

Итог этой трагедии предопределён. Движение, которое в массовом сознании всё больше ассоциировалось с иностранными хозяевами, не могло победить в гражданской войне. Патриотический лозунг большевиков о защите России от «интервентов и их прихвостней» оказался куда более убедительным для измученного народа, чем заёмные погоны и патроны белых генералов-марионеток.

ВЗЯЛ ТУТ 👈

День Приморского края и освобождения Дальнего Востока от иностранных интервентов и белогвардейцев.

25 октября 1922 года Владивосток был освобожден от белых и японских войск и в город вошли войска Народно-революционной армии ДВР — считается, что это событие стало окончанием кровопролитной гражданской войны в России. Крайне важно и символично, что именно во Владивостоке был положен конец иностранной интервенции в стране, а Россия перешла к мирному строительству. Финальная точка, после которой пошло мощное развитие государства, была поставлена здесь. В первую очередь, об этих событиях следует знать молодому поколению, чтобы уроки прошлого стали заветом на будущее — как не повторять ошибок и как в самые сложные времена находить силы для правильных решения во благо своей Родины.