Ты тяжело переживаешь кончину твоего друга Флакка; но я не хотел бы, чтобы ты горевал сверх меры. Чтобы ты совсем не горевал, я навряд ли решусь потребовать, хоть и знаю, что это лучше. Но разве досталась в удел такая твердость духа кому-нибудь, кроме тех, кто уже стал много выше фортуны? И его такая вещь затронула бы, но только затронула. А нам можно простить и невольные слезы, если они были не слишком обильны, если мы сами их подавили. Пусть при утрате друга глаза не будут сухими и не струят потоков: можно прослезиться - плакать нельзя.
<...> Ты спросишь, откуда берутся стенанья, откуда безудержный плач? Мы ищем в слезах доказательства нашей тоски и не подчиняемся скорби, а выставляем ее напоказ. Никто не печалится сам для себя. Злосчастная глупость! И в скорби есть доля тщеславия!
"Так что же, - спросишь ты, - неужели я забуду друга?" - Недолгую память обещаешь ты ему, если она минет вместе со скорбью! Скоро любой повод разгладит морщины у тебя на лбу и вызовет смех - я не говорю уже о более долгом времени, которое смягчает всякую тоску, утишает самое жгучее горе. Едва ты перестанешь следить за собой, как личина скорби спадет; ты сам сторожишь свое горе, но оно ускользает из-под стражи и иссякает тем раньше, чем было острее.
<...> Я, впрочем, чувствую иное, для меня думать об умерших друзьях отрадно и сладко. Когда они были со мной, я знал, что их утрачу, когда я их утратил, я знаю, что они были со мной. Делай же, мой Луцилий, так, как подобает твоей невозмутимости, перестань дурно истолковывать милость фортуны. То, что ею отнято, она прежде дала!
Так будем жадно наслаждаться обществом друзей - ведь неизвестно, долго ли еще оно будет нам доступно. Подумаем о том, как часто мы оставляли их, отправляясь в долгое странствие, как часто, живя в одном месте, не виделись с ними, - и мы поймем, что больше вре мени было упущено при их жизни.
А стерпишь ли ты таких, кто пренебрегал друзьями, а теперь горше всех рыдает, кто не любит их, пока не утратит? Они потому и скорбят так безудержно, что боятся, как бы кто не усомнился в их любви, и ищут поздних доказательств своего чувства.
Если у нас есть еще друзья, то мы плохо к ним относимся и нс ценим их, коль скоро они не могут утешить нас, заменив одного погребенного; если же он был единственным нашим другом, то не фортуна перед нами виновата, а мы сами: она отняла у нас одного, а мы ни одного не добыли.
<...> То, что я хочу прибавить, избито, я знаю, но все же не откажусь повторить только из-за того, что так говорят все. Если скорби не прекратит разум, ей положит конец время; однако для разумного человека утомление скорбью - позорнейшее лекарство от скорби. Так что уж лучше сам оставь скорбь, раньше чем она тебя оставит, и поскорей перестань делать то, чего при всем желании не сможешь делать долго.
<...> И это пишу тебе я - я, так безудержно плакавший по дорогом мне Аннее Серене, что меня (вот уж чего я не хотел!) можно привести в пример как человека, побежденного горем. Теперь я осуждаю себя за это и понимаю, что было главной причиной такого горя: я никогда не думал, что он может умереть раньше меня. Только одно было у меня перед глазами: он младше меня, и младше намного, - как будто судьба соблюдает черед!
Письмо Сенеки можно охарактеризовать фразой: "Что имеем - не храним, потерявши - плачем".
Луцилий потерял друга и философ пытается сгладить его скорбь верными наставлениями. Грустить по утрате, говорит он, естественно, но это нужно делать в меру. Любая сильная эмоция недолговременна, иначе она перегружает психику, поэтому нам не требуется долгих слез для выражения своей искренности в грусти. Бывает люди отдаются скорби дольше, чем на самом деле чувствуют, потому что пытаются доказать слезами своё трепетное отношение к ушедшему. У некоторых слезы являются формой тщеславия, чтобы подольше вызывать жалость окружающих уже к себе. Плохо, когда это идет напоказ!
Даже короткий временной промежуток приносит новые эмоции, новые ситуации, и скорбь на фоне них потихоньку уходит. Чего уж говорить о прошествии долгого времени? Не нужно возвращать печаль специально, ведь память по человеку никто не отнимет. Он навсегда остается с нами. Более того, с человеком нас связывало множество счастливых воспоминаний. Так не лучше ли придаваться им, поблагодарив судьбу, что нам выпала возможность насладиться его обществом?
А лучше ценить людей, пока они с нами. Подумаем о том, говорит Сенека, сколько раз мы от них уезжали, надолго прерывая общение, или как часто, занимаясь делами, не виделись с ними подолгу, живя в одном месте? Мы твердо убеждены, что завтрашний день наступит и он будет примерно таким же, как сегодняшний. Этих дней еще много и мы обязательно встретимся с другом недели через две, потому что работа, семья с детьми, другие дела, да и как-то неохота. Но и Сенека, вспоминая о своём друге Аннее Серене, который значительно младше него, не предполагал, что тот может уйти раньше. Мгновение и человека нет, и всё связанное с ним делится на безвозвратное "до" и "после".
"Будем же жадно наслаждаться обществом друзей, - говорит Сенека, - ведь неизвестно, долго ли еще оно будет нам доступно". Также важно окружать себя хорошими людьми, которые утешат в горе и благодаря которым оно окажется не таким сильным. Может ли быть больше одного настоящего друга - вопрос философский, но добрых приятелей определенно может. Если мы фокусируем всё внимание на одном человеке, его утрата буквально уничтожает нас. Другое дело, когда еще есть, для кого жить, кого радовать и кому помогать.
Нам надо постоянно думать о том, что смертны и мы, и любимые нами. И мне следовало тогда сказать себе: "Мой Серен младше, - но при чем тут это? Он должен умереть позже меня, но может и раньше". Я этого не сделал, и удар фортуны застиг меня врасплох. Теперь я думаю так: все смертны, и для смерти нет закона. Что может случиться всякий день, может случиться и сегодня. Так будем, мой Луцилий, помнить о том, что скоро сами отправимся туда, куда отправились оплаканные нами. И быть может, - если правдивы разговоры мудрецов и нас ждет некое общее для всех место, - те, кого мним мы исчезнувшими, только ушли вперед.
Подписывайся на Telegram-канал Гераклитовы слёзы