CreepyStory

Изменились и игры Генри. Из безобидных они стали жестокими, отчего сверстники начали его сторониться. Он ставил на птиц собственноручно изготовленные ловушки, и после мучал животных, если их вовремя не обнаруживала прислуга. Затем по округе стали пропадать кошки, трупы которых со свернутыми шеями обнаружила кухарка, спустившись в погреб из-за доносившейся оттуда вони.

Отчаявшиеся родители обратились к священнику, который осмотрел мальчика и связался со знакомым ему экзорцистом, поскольку заподозрил у Генри одержимость. Тот согласился приехать, заручившись разрешением церкви на проведение обряда изгнания в случае, если посчитает, что душой Генри действительно завладели демоны.

Именно слух об этом и приковал к Дэловери пристальное внимание всего Дартвуда и его окрестностей. Кто-то посмеивался, считая затею глупостью. Другие боялись, что демоны могут поселиться и в их детях. Третьи утверждали, что врачи ошибаются и Генри мучается от еще нераспознанной болезни, поэтому стоит обратиться к специалистам из столицы.

Редакция «Хроник Дартвуда» следила за событиями со дня смерти главы семейства. В качестве фотографа я присутствовал на похоронах, но самого Генри либо не видел, либо не запомнил. Однако статьями о его здоровье интересовался. Тем более репортер, освещавший тему, сидел в редакции за соседним столом и часто спрашивал мое мнение на этот счет. Признаюсь, я придерживался версии с болезнью, передавшейся от деда к внуку. Ни в какую одержимость демонами я не верил.

Мысль о нераспознанном заболевании тревожила, оттого задание Грэгсона меня не обрадовало. Я боялся заразиться от мальчика и утешал себя мыслями, что раз прислуга и его родители до сих пор в добром здравии, то и со мной ничего не случится. Однако ноги все равно налились слабостью, когда показался роскошный дом семейства Дэловери. Он утопал в буйной сирени, пахнущей в этом году особенно ароматно. Следуя по аккуратным дорожкам, огибающим фонтан с изящными скульптурами, я оказался перед мраморной лестницей, каждая ступень которой отражала лучи теплого весеннего солнца.

Я поднялся, боясь запачкать до блеска начищенные ступени, и не успел нажать на звонок, как дверь распахнулась.

Дворецкий проводил меня в гостиную, где было несколько родственников, которых я сфотографировал для статьи. Лишь по бледному заплаканному лицу я распознал среди них мать Генри. А по взволнованному бегающему взгляду – его отца, который на похоронах старшего Дэловери выглядел совсем иначе. Тогда это был уверенный мужчина, смотревший на всех свысока. Сейчас же я сфотографировал нервного человека, который все время теребил что-то в руках и не мог сосредоточить взгляд ни на одном из предметов. Пришлось потратить уйму времени, чтобы он наконец замер и позволил мне сделать удачный снимок.

Здесь же находился и экзорцист. В длинной черной сутане с белой колораткой он ничем не отличался от остальных священников. По-видимому, дворецкий распознал мое замешательство и указал, кого следует сфотографировать для статьи.

Экзорцист удивил меня своей веселостью. На общем фоне нервозности, которая будто тяжелым грузом ложилась на плечи, лучистая улыбка на его лице выглядела неуместно. На секунду я подумал, что сейчас он объявит об отсутствии одержимости у мальчика, чем несказанно обрадует собравшихся, распрощается и уйдет. Но мои предположения не подтвердились. Священник с большой охотой позировал, продолжая улыбаться, что заставило меня поморщиться при мысли, как странно будет выглядеть эта довольная физиономия в статье об одержимости ребенка.

Когда я закончил, дворецкий проводил меня на второй этаж и открыл дверь в спальню мальчика. Я медленно зашел, чувствуя, как на теле выступают капельки пота. Здесь царили настоящие тропики. Было очень жарко и душно, как будто окна не открывали много дней. Но, несмотря на это, Генри лежал, укрытый теплым одеялом по подбородок. Его глаза были закрыты, но под веками безостановочно бегали зрачки. Дыхание было медленным, редким и с нехорошим хрипом, который мне доводилось слышать у больных чахоткой. Волосы на висках мальчика взмокли, что неудивительно в такой жаре. На синих губах запеклись корочки крови. Голубые тени залегли под глазами, словно передо мной лежала измученная болезнью старуха, а не ребенок.

Я подошел ближе, пытаясь унять жалость к мальчику и не затягивать с выполнением задания. Рубашка противно липла к спине, пропитавшись потом. Лоб и верхняя губа взмокли от жары. Дышать спертым воздухом было тяжело и противно. С каждым вдохом в нос залетал неприятный запах свечного воска и каких-то лекарств.

Я наклонился, с сочувствием всматриваясь в лицо ребенка и обдумывая ракурс для удачного снимка. Кому пришло в голову запечатлеть мальчика в таком состоянии? Как объяснили в редакции, родители хотели сделать фотографию Генри до обряда экзорцизма и после, чтобы навсегда заткнуть рты уверенным в его одержимости.

Я все еще всматривался в его лицо, когда ребенок распахнул глаза, налитые кровью от лопнувших капилляров. Я охнул, а он откинул одеяло и вцепился ледяными пальцами в мои запястья. На бледном лице появилась хищная улыбка, от чего запекшиеся корочки на губах треснули. Из них вылезла желтая густая масса, похожая на мед. Я дернулся, пытаясь вырвать руки, но мальчик не отпускал.

Мы смотрели друг другу в глаза: испуганный, не знающий что делать я и ребенок, с решительностью и злобой взрослого. Я снова дернулся, и Генри ударил меня головой. Я услышал противный треск, а потом обжигающую боль в переносице. Горячая кровь хлынула на рубашку. В ушах зазвенело, а в глазах стало темно. Ледяные пальцы продолжали сжимать руки. Я начал вырываться активнее, а мальчик занес голову для нового удара, но я увернулся, и он попал в подбородок. Зубы звякнули друг об друга, прикусив язык. Из моей груди вырвался громкий стон, и в комнату вбежал дворецкий и еще какие-то люди. Они оторвали ледяные пальцы Генри, который заносил голову для нового удара, продолжая хищно улыбаться, и вывели меня из спальни.

Мне сразу дали полотенце, которое я прижал к носу. Кровь все еще текла, а в переносице разрастался неприятный жар. На руках остались царапины. Генри так сильно вцепился в них, что прорвал кожу ногтями.

Меня осмотрел врач, находившийся в доме. Он остановил кровь и заверил, что нос не сломан. А потом дворецкий еще раз отвел меня в спальню мальчика, но уже не вышел из нее, наблюдая за моей работой. Пока я фотографировал, Генри безмятежно лежал на подушке, снова укрытый одеялом по подбородок. Словно и не было той сцены с разбитым носом. Сделав несколько удачных, на мой взгляд, кадров, я поспешил удалиться. Тревога внутри не унималась. Я начинал сомневаться, что мальчик болен, как считал ранее.

Меня отвели на кухню и предложили горячего чая. Но переносица не переставала пульсировать жаром, и я отказался. Тогда мне предложили сменить одежду, поскольку моя была залита кровью. Но я снова отказался, надеясь, что ждать придется недолго. Однако сеанс экзорцизма затянулся до вечера, и все это время мне пришлось сидеть в окровавленной одежде с пылающим от боли носом, потому что требовалось сделать фотографию Генри после обряда.

Зато я узнал много подробностей о поведении мальчика. Оказывается, он нередко бродил по дому ночами. Бывали случаи, когда Генри врывался в комнаты молодой прислуги и пытался сорвать с нее одежду. Сила и рвение, с которой он это делал, поражали воображение. Казалось, что в теле ребенка заключен взрослый крепкий мужчина.

Однажды мальчик утащил с кухни нож и потом приставил к горлу собственной матери, угрожая убить ее и выпить всю кровь до капли. И хотя помощь подоспела вовремя, Генри успел полоснуть женщину, отчего она долго приходила в себя, а на шее остался уродливый шрам, который она вынуждена скрывать под высокими воротниками или шарфиками.

Эти рассказы все больше заставляли сомневаться в версию о болезни мальчика. Прислуга считала, что дед Дэловери ради денег заключил сделку с темными силами, пообещав душу мальчика. Пока старик был жив, Генри не трогали, но стоило старшему Дэловери уйти на тот свет, как за обещанным явились. Экономка как раз собиралась назвать демона, который по ее предположениям захватил тело мальчика, когда сверху стали доносится нечеловеческие крики и звуки двигающейся мебели, что окончательно убедило меня, что Генри не болен, а одержим.

Казалось, что стулья швыряли о стены и они с громким грохотом падали на пол. Несколько раз звук был такой, будто кровать мальчика ездила по его спальне туда-сюда. Слышался звон стекла: то ли окна разбились, то ли зеркало, которое я успел заметить там, когда фотографировал.

Но самыми жуткими были крики, доносившиеся со второго этажа. От высокого девчачьего визга они переходили к низкому мужскому басу. Порой казалось, что кричат сразу несколько человек. Хриплым густым голосом они исторгали из себя проклятия и бранные слова, которые обычно можно услышать в дешевых забегаловках, куда ходят только самые опустившиеся люди.

Этот шум длился несколько часов. Все это время я сидел на кухне, слушая рассказы прислуги, которая поднимала к потолку круглые от ужаса глаза. Сам я тоже волновался, представляя, что мне нужно будет вернуться туда и сделать фотографии.

Наконец все стихло. Но за мной еще долго не приходили. Я успел выпить чаю и перекусить, когда дворецкий позвал следовать за ним.

Генри все также лежал, укрытый одеялом по подбородок. Но теперь его голубые глаза были широко открыты, а на губах светилась улыбка. Не осталось ничего общего с тем нездоровым мальчиком, которого я видел прежде. Бледные щеки покрылись румянцем, корочки на губах затянулись, как и лопнувшие капилляры в глазах. Я смотрел на него и не верил столь стремительной перемене. Как будто передо мной был совсем другой ребенок.

– Здравствуйте! – поздоровался Генри звонким голосом.

Я подскочил от неожиданности, а потом взял себя в руки и улыбнулся мальчику. Из открытого окна подул свежий ветерок, и я отметил, что в комнате теперь чистый воздух, от духоты и жары не осталось и следа.

– Здравствуй! Как ты себя чувствуешь? – спросил я ребенка.

– Отлично. Вы пришли меня сфотографировать?

– Да.

– Я буду в газете?

– Да.

– Ух ты! Здорово! Обо мне все узнают!

Я кивнул и не стал говорить, что в газете также будет его фотография, которую лучше никому не видеть и, что благодаря фамилии деда, Генри и так все знают. И не только в Дартвуде, но и за его пределами.

Я постарался сфотографировать мальчика в той же позе, что и раньше. А затем попрощался и ушел.

Вечерние сумерки уже опустились на город. Я шел в редакцию и улыбался, радуясь счастливому избавлению Генри, какой бы недуг его не мучил, когда мое внимание привлекли испуганные глаза встречных людей. Сначала я не понял, в чем дело, и только потом вспомнил, что на мне все еще залитая кровью рубашка, а нос, хоть и не пульсировал больше болью, но значительно распух и представлял страшное зрелище. Я свернул на Джордж-Стрит и отправился домой, решив, что показываться в таком виде в «Хрониках» не лучшая идея. Приведя себя в порядок, я хорошо поужинал и отправился в постель, где быстро уснул после пережитых волнений.

Не знаю, сколько я проспал, когда почувствовал, как ледяные пальцы коснулись руки. Я распахнул глаза и увидел хищную улыбку Генри, а потом его злые глаза. Капилляры в них снова лопнули, отчего они налились кровью.

– Сфотографируй меня! – выкрикнул мальчик и вцепился холодными руками мне в шею.

Все произошло так быстро, что я не понял: сон это или реальность. И только когда воздуха стало не хватать, а с губ Генри на лицо закапала густая слюна, отдающая запахом гноя, я понял, что все это действительно происходит со мной, и вцепился в руки мальчика, пытаясь оторвать их от себя. Но хватка была железной. Я чувствовал, как ногти разодрали шею до мяса и горячая кровь заструилась по коже. В глазах потемнело от нехватки воздуха.

Генри отпустил меня, дав сделать вдох, а потом ударил лбом в нос, заставив закричать от боли и неожиданности. В горло хлынула горячая кровь, на глазах выступили слезы, а мальчик снова схватил меня за шею и начал душить. Из последних сил я вцепился ему в лицо, пытаясь попасть пальцами в глаза. Но голова мальчика провернулась вокруг своей шеи, показав мне затылок, и снова встала на место. Генри засмеялся противным хриплым смехом. В лицо мне полетели брызги отвратительной желтой слюны. Я начал молотить мальчика руками, забыв, что передо мной ребенок. Если в этом существе что-то еще и оставалось от Генри, то оно было спрятано глубоко внутри.

Мальчик захохотал еще громче, окатив меня новой волной мерзкой слюны, и крепче сжал шею. Я вспомнил, что в верхнем ящичке прикроватной тумбочки лежит библия, оставшаяся от прежнего жильца. Задыхаясь, чувствуя, что сознание покидает меня, я извернулся, открыл ящичек и выхватил книгу, выставив между своим лицом и лицом мальчика. Он зашипел, убрал руки с моей шеи и попятился от кровати. Глубоко и часто дыша, я сел, выставив перед собой библию, как спасительный оберег.

– Еще увидимся, фотограф! – хрипло выкрикнул Генри и выпрыгнул в открытое окно.

Я бросился к нему, но внизу никого не было. Я забрался обратно в постель и просидел там до рассвета, прижимая к своей груди библию. И только шаги домоправительницы на первом этаже заставили меня спуститься вниз.

Выглядел я настолько ужасно, что женщина вскрикнула, увидев меня. На белом от пережитого ужаса лице, как слива, выделялся распухший нос лилового цвета. От переносицы под глаза разлились темно-коричневые опухшие синяки. Шея моя была испещрена глубокими порезами, из которых сочилась кровь. Я еще не знал, что через несколько дней и эти царапины, и те, что остались у меня на запястьях, воспалятся и потребуют долгого лечения.

Наскоро собравшись, я пошел в редакцию, чтобы поделиться случившимся. Там мне рассказали, что экзорцист, проводивший вчера ритуал, был найден задушенным, а семья Дэловери спешно покинула Дартвуд.

На фотографиях, которые я сделал в их доме, Генри не было. Пустая подушка, накрытая одеялом. Впрочем, статья о нем так и не вышла.

Хроники Дартвуда: Дневник

Автор: Анна Шпаковская
Оригинальная публикация ВК

- Будь осторожен.

Переодевшись в доме в теплое, и взяв кое-какие припасы из еды и воды, я, стараясь не попадаться никому на глаза, двинулся обратно в город. Заплутав, хоть мне и долго показывали и рассказывали, куда и как нужно идти, через несколько часов я вышел к черному ходу больницы. Там проходила дорога, и слева от меня оказался боковой вход в здание, а справа шел какой-то высокий частый забор, заканчивающийся наверху острыми пиками. Дорога просматривалась на большое расстояние с обеих сторон, и я боялся выходить на нее. Старался прошмыгнуть мимо, раз за разом возвращаясь, иногда мог просто ждать, стоя подальше от нее, и надеясь, что что-нибудь произойдет. Несколько раз я пыталась подобраться ближе, но, как назло, из бокового входа или с другой стороны появлялся человек в белом халате, осматривающий окрестности. И мне чудом удавалось завернуть назад, или затаиться в ближайший кустах. Не дыша, и молясь, чтобы он меня не нашел.

К четырем утра мне повезло. Сначала я увидел собак. Открылась дверь бокового входа, и одна за другой оттуда стали появляться пушистые головы. Я не очень разбираюсь в породах, и для меня они выглядели странно. Мордой похожие на охотничьих, с висячими треугольными ушами, в холке они были высокие и худые на длинных ногах, как борзые. Все имели белый окрас с несколькими черными пятнами, разбросанными по ушам. Первая собака вышла, огляделась, затем они направились друг за другом, прижимаясь и что-то вынюхивая у забора. К сожалению, псины двигались в мою сторону. Хорошо, что я заметил это издалека и смог отбежать подальше. Когда собаки достигли конца ограждения, они стали заворачивать куда-то вправо, за постройки, и что там - увидеть я уже не мог. Их было около двадцати. Когда первая собака вошла в поворот, а последняя еще была недалеко от бокового входа, из него начали появляться дети. Сердце мое бешено заколотилось, на висках выступил пот. Все внутри замерло. Малыши примерно шести-восьми лет, и разница в росте была не сильно большой. Но самое страшное не это. Они все были одеты в одинаковую одежду. Серые короткие курточки, застегнутые на три крупные пуговицы, такого же цвета шортики, под ними - колготки. Комплект завершали коричневые ботинки. А на головах - объемные черные шапочки, с полями по краям и большим козырьком. Из-под них не видно волос. То ли детей остригли, то ли все шевелюры умещались под эти головные уборы. Они шли так же, как недавно прошли собаки, след в след, гуськом, низко опустив головы вниз и ни на что не обращая внимания. И как я не щурился в темноте, не пытался найти хоть малейшую зацепку, в движении рук, строении коленей, овале щек, я не мог узнать своего. Я даже не мог понять, все ли они мальчики, или девочки тоже среди них есть. С такого расстояния дети казались абсолютно одинаковыми. Процессию контролировала женщина в белом халате, она стояла у входа и придерживала дверь, чтобы та не захлопнулась. Когда последний ребенок скрылся из вида, она зашла обратно внутрь.

Я выждал несколько минут, а затем кинулся в том направлении, где исчезли дети. Но выбежав за поворот, я обнаружил абсолютно пустой двор между домами. Я бегал там еще долго, пыталась искать следы, детей или собак, кидался из стороны в сторону, но так ничего и не нашёл. Следов было море, но они перемешивались в пыли, и мне так и удалось понять, куда они уходили.

Примерно через час вся процессия, возглавляемая впереди собаками, вернулась обратно. Что это было и для чего нужно выводить на прогулку детей, тем более «куда?», мне осталось непонятным.

Прождав там несколько часов, я бросился обратно в дом, к отцу.

Между вылазками они с Кириллом отдыхали по очереди, аппарат должен заряжаться. И у меня еще было время, чтобы застать его.

- Дети! Дети в больнице!!! Я видел детей!!!

Я запнулся о порог, когда влетал. Мужики как раз собирались. Отец заматывал тряпками ботинки, завязывая и запихивая их концы в носки, чтобы ступать тише. Кирилл осматривал провода, ведущие от самодельного генератора к аппаратуре. Я сбивчиво рассказал все, что узнал. Мужчины переглянулись, на батином лице проступило значительное сомнение.

- Я своими глазами видел, как всех увозили оттуда. Нашего там точно нет. Может быть это какие-то роботы, или еще что-то, просто похожее на детей.

Я не знал, как выдохнуть, как дышать дальше. Мозг отказывался думать. Что делать? Где правда?

- Я почти нашел их логово, самый центр, куда они сгоняют людей. В прошлый раз не удалось подойти ближе, попробую в этот. Если хочешь – пойдем со мной. Только сразу предупреждаю – нельзя кричать. Что бы мы ни увидели. Твой крик будет стоить нам жизни.

Я кивнул. Я был слишком опустошен, чтобы спорить. В этот раз мы лучше подготовились, чем в начале. Модифицированные фонарики с тусклым светом, обмотанные ботинки, одежда, сходная по колору и фактуре со стенами (ее обмазывали грязью, смешивая с клеем, чтобы в случае опасности, можно было присесть и попытаться притворится «частью интерьера»). Спускались быстро. Мы старались не говорить, и не тратить силы ни на что, кроме движения к цели. Больше двух часов мы практически бежали по темным подземным коридорам. Наконец, отец поднял вверх руку, это значило остановиться. Мы замерли и прислушались. Впереди раздавался шум, из него можно было выделить голоса, лязканье железа, и еще какие-то бухающие, не понятные мне, звуки.

Завернув за очередной поворот, который он отслеживал по своей карте на телефоне, неожиданно мы оказались перед выходом в довольно большое пространство. Выход из нашего туннеля заканчивался обрывом, и основной шум теперь слышался снизу. Вверху была дыра, в которой отражалось беспечное ночное небо, на нем мерцали редкие звезды.

Он лег на пузо, стараясь не высовываться и не шуметь, подполз к краю, где обрывался туннель. Впереди было круглое пространство на несколько сотен метров в диаметре. Я последовал за ним. Внизу, в центре «кипела работа»: очень большое количество и «орков» и «гномов» гоняли, как скот, людей. Последние, разного возраста и пола, послушно копали, переносили то, что было выкопано куда-то в глубину тоннелей внизу, в направлении, противоположном нашему. «Громы» не прекращая, орали на них, пинали, толкали, стегали их чем-то наподобие кнутов, били палками. Никто из людей не возмущался и не роптал, они как сонные мухи, молча делали свою работу. Периодически, кто-то из наших падал замертво. Никто не обращал на это внимания. Через какое-то время проходившие мимо «орки», заметив упавшего, и «продиагностировав» его ударом по голове, подзывали двух «орков» чуть более щуплого телосложения, и те либо оттаскивали человека куда-то в сторону тоннелей, либо скидывали его в центр. Середина данного помещения была самым интересным. Из земли торчал огромный большой круг из толстого железа, от которого расходились в стороны такие же «лапы», он был не до конца откопан и не ясно, что же он на самом деле из себя представлял. В центре этого большого круга торчала узкая труба, диаметром сантиметров в двадцать. Она стояла внутри более широкой трубы - около трех метров. И вот в эту часть более широкой и скидывали тела людей, упавших замертво.

«Громы» и «орки» больше всего суетились как раз вокруг этого центра. Пара «гномов» так раздухарилась, что-то доказывая друг другу, у них почти дошло до драки. Занятый этими наблюдениями, я не сразу обратил внимание на то, что отец слишком уж сильно засопел и начал дергаться рядом. Я повернулся, и, увидев его бешеные выкаченные глаза, попытался проследить в направлении взгляда. Я не сразу понял, потому что измазанных в глине, земле и грязи, людей было сложно отличать друг от друга. Пока не увидел знакомый, мелькавший среди тел, кусок зеленой тряпки в белый горох на одной из голов. Бабушка копала вместе со всеми. Я начал прочесывать глазами толпу вокруг нее, пытаясь определить в этой груди измазанных тел, деда. Но люди, находясь под каким-то гипнозом, даже не протирали лица и глаза, если на них летела грязь от других копавших. Большинство рыли руками. И узнать, определить из них кого-то не представлялось возможным. Я беспомощно обернулся на отца, но он смотрел налево и взгляд его изменился. Я посмотрел туда же. Несколько «орков» в помещение вводили детей. Три ребенка, мальчика или девочки, все в тех же серых костюмчиках, в которых я видел их у больницы. Они шли послушно, как и все другие люди, опустив головы, и не подавая признаков какого-то беспокойства. Подойдя вплотную к центральной торчащей большой трубе, «орки» переговорили с «гномами». Последние подогнали какой-то аппарат, напоминающий маленький кран, видимо, сломанный. На одном конце железной стрелы болталась веревка, а за другой конец, обмотанный об катушку, «гномы», в количестве нескольких штук, держались сами. Один из «орков» посмотрел на ребенка, затем обвязал его за пояс свободным концом веревки и что-то рявкнул.  «Громы» напряглись и потянули конструкцию на себя, тело в сером костюмчике взмыло в воздух, а затем они начали его медленно опускать в центр самой маленькой узкой трубы. Вот для чего нужны были дети определенного возраста. Кроме них никто в эту трубу бы не пролез. Сердце бешено заколотилось. Я не мог понять, не узнавал, но все же, мне казалось, что это не он. Не мой Темка висит сейчас на веревке в окружении «орков», «гномов» и груды перемазанных зомбированных людей посреди огромной ямы, и не его опускают в узкую железную трубу. Я не признал его и в других детях. Я все-таки надеялся, что по кистям рук, овалу колен, щекам, кончику подбородка, я смог бы узнать его. Узнать, и не ошибиться.

Лебедка раскручивалась, видимо, опуская тело все ниже и ниже. Вдруг вся конструкция задергалась, заходила ходуном, так что еще паре подоспевших «гномов» пришлось удерживать ее. А затем они вытащили пустую веревку назад. «Орк» меланхолично кивнул на следующего. Так все три мальчика или девочки были погружены внутрь этой трубы. И каждый раз они вытаскивали пустую веревку. Я держал себе обеими руками рот, искромсав зубами язык, чтобы не заорать. Во рту неприятным привкусом расползался вкус крови. Я повернулся на отца и увидел, что он даже не смотрит туда, куда и я. Как в трубу опускают детей. Его взгляд был направлен левее, где недавно мелькал кусок зеленой ткани в горох. Заметив, что я смотрю на него, отец повернулся ко мне, и я не нашел в его глазах ничего, кроме равнодушия. Он не за ним сюда пришел. Его не интересовал мой брат. Он вернулся за своими родителями. Я повернул голову снова к трубе, и тут…

И тут он заорал. Этот был какой-то душераздирающий звериный рык, настолько громкий, что сначала я даже оглох, не сообразив, что это и откуда исходит. Орал мой отец. Прямо над моим ухом, рядом со мной. Он кричал так громко, что на нас повернулись все «гномы» и «орки». Он подался вперед, практически вывалившись половиной тела с обрыва пола тоннеля, на котором мы лежали. В направлении его вытянутой руки два «орка» тащили женщину, на голове у нее мелькала зеленая повязка в белых горох. Видимо, она упала и перестала подавать признаки жизни, и сейчас они волокли ее к центральной вертикально торчащей трубе.

Схватив телефон с картой, лежавший рядом с ним, я метнулся обратно в тоннель, и, не разбирая дороги, падая, с максимальной скоростью, на которую способен, побежал назад. Кирилл научил меня пользоваться картой на телефоне, когда они отдыхали. Но это очень сложно, что-то увидеть и понять в темноте на бегу. И больше всего я боялся, что ошибусь, и сверну не туда, куда указывает мне карта. Я бежал долго, и совсем выдохся. Когда уже не мог, я старался тихонечко идти. И, странно, не слышал сзади погони. Может быть, и не было ее. Поскольку они знали, отсюда некуда и нельзя убежать.

Через какое-то время я все-таки выбрался и практически выпал обратно в гараж. Кирилл подхватил меня за руку и помог подняться наверх.

- Нас обнаружили.

- Где твой отец?

- Он остался там. Надо уходить. Они придут сюда.

Кирилл кивнул, быстро сложил чемоданчик, прихватил пару сумок и какой-то пакет, и мы выбежали в начинающееся утро. Мы шли по городу, стараясь сначала выглядывать из-за домов, проверять периметр. Но улицы были совсем пустыми. И через какое-то время я перестал даже бояться. Тело отказывалось слушаться, и несколько раз я просто падал, опускаясь на колени. Из-за этого Кире пришлось практически волочь меня на себе. Мы зашли в какой-то подъезд, толкали двери в квартиры, в одной из них она открылась. Дальше я провалился в темноту.

В квартирах мы находили еду, многие люди ушли, не закрыв свои дома. Это позволяло не засвечиваться на улицах. Город казался пустым. Не было даже собак и кошек, не знаю, куда они подевались. Не слышны были птицы. Кирилл спускаться сам не мог, аппарат грозил в любой момент выключиться, и тогда из лабиринта туннелей шансов выйти не оставалось. Он пытался придумать какой-то способ более надежного генератора, постоянно что-то паял и проверял на своей аппаратуре. Перемещаясь, мы заняли позицию недалеко от больницы, где я видел детей. Когда я рассказал Кириллу, что произошло, он долго молчал. Спросил только, есть ли шанс, что его мать осталась жива. К сожалению, я не мог ему в этом помочь, последнее что я видел – как ее тело летело вниз центральной трубы, скинутое одним из «орков». Поэтому мой отец и кричал. Я спросил его, знал ли он, что батя и не собирался искать Тему. Кирилл покачал головой, сказал, думал, они ищут всех.

Очнувшись, я побрел к больнице. Солнце было в зените, и я просидел в ближайших кустах до самого вечера. Собаки так и не появились. Подумав, что, скорее всего, выходить будут ночью, я сменил место дислокации. Неподалеку находился маленький магазин, и я надеялся на удачу. Он был пуст, двери широко открыты. А внутри на полках, по-прежнему продавались мясо, сыры и колбаса. Набрав сколько смог унести и разрубив все на части, я спрятал свой узелок недалеко от больничного забора. Сам же вернулся одну из открытых квартир. Подобрав себе вещи, и подвязав и закатав, чтобы не спадали, я принялся рвать и резать то, что я носил до этого. Мне нужно было много мелких тряпок, имеющих мой запах. План не то, чтобы был очень хорош. Он был откровенно плох, глуп и опасен, но другого у меня на тот момент не нашлось.

Я надеялся, что собаки – это все же обычные животные, либо близкие к ним, может быть по уровню родства. А не какие-то биороботы или существа с сильно развитым интеллектом. Когда спустилась темнота, я ползком прошелся по всей длине забора, разложив куски мяса на лоскутки от своей одежды. Я клал их с той стороны, где шли собаки, обнюхивая местность, чтобы им было легко достать мясо. И стал наблюдать.

Около часа ночи дверь открылась, и появилось первое животное, оно осмотрело окрестности, и, вильнув хвостом, пошло по обычному маршруту. Во мне все напряглось. Я очень надеялся, что мой план сработает. Но, как выяснилось, он был не слишком отличным. Первая собака съела кусок мяса. Затем второй, третий, четвертый… Она глотала их не жуя, и не останавливаясь, не оставляя идущим сзади практически ничего даже попробовать. Казалось, следующих собак это не сильно беспокоит. Она сожрала столько, сколько по моим прикидкам, в нее поместиться просто не могло. Но у нее даже не увеличился живот. За собаками шли дети. А у меня к горлу подступало отчаянье. И вдруг я заметил - одна из них, идущая почти совсем позади, третья с конца, слишком активно обнюхивает те места, где только что лежало мясо и оставались мои тряпки. Нюхает и пытается копать там землю лапой. Неизвестно почему, но это животное отличалось от своих холеных собратьев. Это имело нечто похожее на всклокоченную белую гриву за ушами и вокруг шеи. И, как будто, более сумасшедшие, живые глаза. Когда дети вернулись, собаки зашли, и за ними закрылась дверь, я решился на рискованный поступок. Стараясь не шуметь и двигаться как можно незаметнее, ползком я подтянулся к третьей и четвертой тряпке у забора, и, вырыв небольшие ямки, сложил туда еще мяса, прикопав немного. Затем накрыл своими вещами и оставил сверху еще по куску.

За эту ночь детей выводили гулять три раза. Видимо, какой-то в этом был смысл. Меня неоднократно посещала идея, что это могут быть и не дети… Но я гнал ее от себя, не позволяя ей надолго угнездиться в мозгах. Не давая ей свести меня с ума. На второй раз, третья с конца собака, покопав немного лапами, успела съесть оставленные мной, гостинцы. После того как первая прошла и сожрала сверху все остальное. На третий раз я положил туда же еще. Идя по обратному маршруту, собаки к тряпкам уже не подходили. Но моя «питомица» проверила «тайнички», и по звонкому чавканью в темноте стало понятно - она нашла то, что я положил ей. Когда дети возвращались с прогулки в третий раз их было двадцать один, тогда как когда они вышли на первую – двадцать шесть. Я бил себя камнями, ударял по лицу. Чтобы не сойти с ума от ужаса и отчаянья, чтобы у меня не повредился разум.

Утром я вернулся к Кириллу. Мы до пена у ртов спорили, что дальше делать, и что происходит. Орали и чуть не лезли в драку друг на друга. Видимо, так было легче не сойти с ума. Мне нужно последнее, для моего хлипкого плана – одежда Темы. А она в доме. И каждый раз, когда я хотел пойти туда, Кирилл орал и физически держал меня, оттаскивая от двери. Часто силы кончались, и я падал, потому что ресурсов оставалось только на короткий сон, больше напоминающий глубокий обморок. На следующий день, когда я вернулся перекусить к вечеру, Кирилл пропал. Вместо него посреди коридора в квартире, в которой мы обосновались, лежал тюк с одеждой Темки. Быстро порезав ее на куски, и прихватив мясо, я вернулся на место своего «дежурства». Ночью до этого нацепив на себя все зеленое и темно-коричневое, что мне удалось найти, и, прикрепив сверху ветки, я подполз к месту у забора с другой стороны, где оставлял собаке мясо. И с помощью саперной лопатки, выкопал под ограждением яму, прикрыв ее ветками. Разложил по старой схеме, вверху – для первой собаки, в «тайниках» под тряпками – «своей», третьей с конца. И стал ждать. Только в этот раз под мясо для «своей собаки» я положил одежду Темыча.

Дверь распахнулась, и охрана из зверей пошла гуськом осматривать и обнюхивать окрестности, с главарем впереди. Первая одним движением сжирала мясо. Третья, уже научившаяся открывать «тайники» и слизывать спрятанный кусок за секунды, вдруг задержалась так, что две идущие сзади собаки обогнали ее. Затем посмотрела на меня. В этот раз я лежал с другой стороны забора, накрывшись зеленым брезентом, очень тихо. Так, что из-под него было видно только мои глаза. Собака посмотрела на меня, и вдруг мотнула головой, потрусив в сторону процессии из детей, обгоняя своих сородичей. Добежав до пятого с начала колонны ребенка, она неожиданно толкнула его так сильно, что он упал, оцарапав себе колени. Другие дети продолжили идти вперед, как и собаки, сопровождающие их, только две замыкающие замешкались, недовольно завиляв хвостами. Ребенок с трудом встал, и собака загнала его последним в колонну детей. Остальные шавки успокоились, и все они исчезли из вида. Я быстро разложил мясо на свои места снова.

Через несколько часов собаки появились обратно. Детей было уже семнадцать. Прокусывая в кровь губы, я смотрел на колени, искал… Ребенок с разбитыми коленями шел вторым от конца не поднимая головы. Гривастая собака забежав чуть вперед и выкопав куски припрятанного мяса, когда первые дети уже поднимались по ступенькам бокового входа, вернулась к тому самому ребенку. И резко бросившись на него, сшибла с ног так, что он почти долетел до забора. Я бросился к ограде со своей стороны, к яме которую выкопал. Яма была не слишком большая,  несколько раз выходили люди в белых халатах, и мне приходилось убегать или прятаться. И я не мог сам пролезть через нее. Только выставить руку. Я протянулся под ограждением насколько возможно, в другой руке держа мясо, и пыталась дотянуться, схватить. Но ребенок был слишком далеко. Он лежал без движения. И не вставал. Может быть, он ударился чересчур сильно, когда падал. Собака метнулась несколько раз ко мне и снова к нему, затем, недовольно чявкнув, взяла его зубами за одежду и подтащила к забору. Я рванулся и у меня хватило руки, чтобы успеть зацепить его, а затем, перебирая руками между прутьями, дотащить до ямы под забором. Последние собаки побежали ко мне, но, видимо почуяв знакомый запах, лишь вильнули хвостами. Я тащил его изо всех сил, стараясь не повредить еще больше, а он никак не хотел проходить. Видимо, яма оказалась слишком мала. Я рвал его на себя, таща за ноги, цепляясь за одежду. В этот момент я уже видел, что это мой брат. Видел его закрытые глаза. И на каком-то рывке он прошел. Проскочил, и я вытащил его со своей стороны забора. Вытащил и упал. Я бежал долго, прижимая к себе свою ношу. Сзади раздался лай собак. За домом я припарковал машину Кирилла, которую угнал, когда он спал еще в первую ночь. Боялась, что он откажется, или не даст. Украл ключи и перегнал ее. А потом сказал, что не знаю что случилось, и куда она делась. Не сказал и не отдал. Как он ни орал и не пытался от меня добиться ответа. Я швырнул Темика внутрь, вскочил за руль, и дал по газам. Мы неслись к выезду из города. Дальше плана не было. Я знал, что, скорее всего, выезд заблокирован. Или там дежурят пришельцы и они не дадут мне уйти. Но вокруг города была стена, а биться на автомобиле о бетон еще более глупая затея. На одном из перекрестков мне наперерез выехала другая машина. Черный уазик. Он вывернул как будто из ниоткуда, и врезался мне в бочину так, что я чудом не улетел в кювет, дав по тормозам. Машины остановились. Из уазика с двух стороны выскочил тот самый мужик, которого я видел в первый день, когда сбежал из больницы, и Кирилл. Они втащили меня и Тему свою  машину, и понеслись в обратном направлении. Я орал Кириллу, что они не туда едут, он – что к выезду нельзя, и в этот момент раздался взрыв. Мне показалось, что небо раскололось пополам. Я оглох. Где-то вдалеке над центром города поднималось огромное облако черной пыли. Машина рванула, и, петляя по перекресткам, выехала к ограждающей город, стене. Водитель выскочил, что-то быстро пристроил у стены, заскочил обратно в кабину и, дав газу, резко сдал назад, так что я несколько раз ударился головой о спинку сидения. Тему мы положили сзади на пол, и руками я придерживал его. Раздался еще один взрыв, меньшей силы, и в бетонной стене образовалась дыра. С разгона мы проскочили через нее, мне казалось, от машины что-то отвалилось при этом, я молился, чтоб не колеса и не подвеска, и выехали в ночь. Мы неслись через редкую лесопосадку, потом через поле, и, наконец, оказались на трассе.

С тех пор прошло три года. Мы живем с Кириллом и Темой все вместе. Как ни странно, нас никто не искал. По новостям о произошедшем в городке не было ни слова. По гугл-картам показывает, что на том месте, где находился город, просто обычные поля и леса. Кирилл сказал, что они с его другом, с которым ему удалось связаться, нашли способ подорвать середину города, установив в нескольких местах взрывчатку так, чтобы центр просто ушел под землю, засыпав и прихватив с собой все, что находилось внизу. Я восстановил документы как утерянные. В этом году Темка идет в школу. Он ничего не помнит. Когда мы приехали, он пришел в себя через пару дней, в больнице. Кирилл как-то договорился там, что документы у нас не спросили. Первые пару месяцев молчал, не реагировал, когда я зову его, и мог подолгу сидеть, просто переставляя на полу игрушки. Спал беспокойным сном и часто вскрикивал. Но, со временем, это утряслось. Теперь он играет с мальчишками во дворе, и собирается в местную футбольную команду. Кирилл остался с нами. Я нашел работу.  Жизнь постепенно входила в свое обычное русло. Пока снова не произошло кое-что.

Сегодня ночью я проснулся. В темноте не было ни звука. Но я долго пялил глаза в черноту, и больше не мог уснуть. Встал, пытаясь понять, что же меня разбудило. Решил пойти на кухню, попить воды, или заварить себе чаю. Но на пороге комнаты остановился. В зале, который находился между кухней, залом, коридором и второй комнатой, где я спал – у окна стоял Тема. Молча, у стекла за занавеской и смотрел вниз на улицу. По спине пробежала рябь. Нудный, заунывный страх холодом заскребся где-то за ребрами. Я, стараясь не шуметь, чтобы не напугать ребенка, подошел к нему сзади и через тюль посмотрел вниз с нашего пятого этажа. Я не сразу смог ее разглядеть. Там, среди еще не растаявших участков снега, сидела та самая белая собака с подобием гривы на шее. И смотрела вверх, на наше окно.

Начало здесь: Тайна Закрытого города

Лариска – моя троюродная сестра по отцу. Мы переехали в этот закрытый городок несколько дней назад. Все было так стремительно, что я даже до сих пор не успел распаковать вещи. И эти гости мне совсем некстати.

Началось все два года назад. Умерла мама. И мы с Темкой остались вдвоем. Мне тогда исполнилось семнадцать, а Темычу – всего два. Была еще прабабка, по матери, но ей стукнуло девяносто четыре. Большей частью она лежала, и, несмотря на относительно трезвый рассудок (лишь изредка путала даты и имена), она сама нуждалась в уходе. Шансов взять нас под опеку у нее никаких. И вот тогда мне пришлось вспомнить, что у меня есть отец. Они развелись с матерью, когда мне было 8, и я мало знал его. Кроме того, что он любил выпить, а потом избивать нас. После развода он приезжал пару раз, когда я был еще маленький. Из этих встреч отпечаталось только: холод на улице, его широкие сдвинутые брови, и яркая красная машинка, которую он протягивал мне, вытащив из кармана. Вот, пожалуй, и все мои воспоминания об отце. Но других вариантов у меня не было. Найти его получилось не просто. Он много переезжал, так еще и оказался жителем закрытого города, где почему-то почти не ловила обычная сотовая связь. Спасибо прабабушке, в молодые годы была научным руководителем в каком-то НИИ, и сохранила много полезных контактов. Через внуков ее учеников нам удалось все-таки пробиться к нему. Меня он готов был взять «без проблем». Проблема была в Теме, который родственником отцу не являлся. А моя деятельность и затевалась ради младшего братишки. С очень большим трудом нам удалось уговорить батю. Услуга оказалась не дешевой – бабушка согласилась написать дарственную на половину своей квартиры в пользу отца, если он усыновит Тему. Было еще одно непременное условие, которое мы должны выполнить. Этим условием был переезд к отцу. Я надеялся обойти этот вопрос, успеть выучиться, найти работу, и попробовать через суд отбить Темыча обратно. Но судьба распорядилась иначе. Этой весной умерла прабабушка, и отговорок, почему мы не переезжаем, больше не осталось.

Мы сошли с поезда, сели в видавший все в своей жизни, уазик, и весело побрякивая багажом и головами о стены и потолок на поворотах, поскакали по извилистой дороге вдоль леса. Ехали долго, более трех с половиной часов. Что меня удивило в самом начале, так это длинный бетонный забор с колючей проволокой в виде ежей наверху. Позже отец сказал мне, что иногда она бывает и под током. Пытаясь понять, что ждет меня впереди, я лазил в Интернете, и ожидал в худшем случае увидеть частокол с колючей проволокой, а не сплошную стену из бетона на несколько десятков километров вокруг. Нехорошее чувство появилось еще тогда. Что же они такое прячут там, раз обычным людям нельзя даже через забор смотреть. Но это было не все. Город ни гуглился на картах и в Интернете. Очень странно, о нем нашлось лишь несколько заметок из разряда: «в 10 домов провели газ» и «открывается фестиваль песни и танца». Когда я сказал об этом отцу, тот лишь довольно хмыкнул и пробурчал в усы: «Что ж ты хочешь? Закрытый город!» Проверка документов на КПП, и мы въехали. «Городом» это можно назвать лишь условно, меньше двух сотен домов. Часть из которых стояли пустыми. В большинстве своем это не новые постройки. А какие-то полуразвалившиеся деревянные домишки из прошлого века. То, что дом не жилой, было легко узнать по отсутствию дыма и заколоченным ставням.

В одном из таких строений поселился и отец. А точнее - мы, все трое. Как человеку с детьми, ему выделили жилье «попросторнее», где он обитал до этого я даже не хотел представлять. Дом был полуразрушенный, давно не жилой, полусгнивший и грязный. Только шагнув через порог, я почувствовал, как в нос ударили запахи сырости и плесени. Оказалось, отец успел перетащить в этот городок всю свою семью – родителей, брата, двоюродных и троюродных родственников. Привлекали сюда большие зарплаты. За ту же работу повара, плотника, нянечку в детском саду здесь платили в несколько десятков раз лучше.

А сегодня у меня день рождения. О котором, я надеялся, никто не знал, и совсем не было настроения отмечать.

В прихожей послышался топот и шум открывающейся двери. Незваные гости начали прибывать один за другим. Первым ввалился Виктор, двоюродный брат отца, высокий дородный остроносый мужик с кудрями и залысинами в полголовы. Его вес и мохнатая дубленка не позволили ему влезть в нашу, заваленную хламом со стороны квартиры, дверь прямо и теперь он протискивался бочком. Дом заполнился запахом перегара. Через пару минут его нагнали дед с бабкой. Ее везде издалека легко узнать по повязке на голове, с торчащими вверх концами. Сегодня тряпка была зеленой в белый горох. В первую нашу встречу, отцова мать вылила на меня ушат помоев о моей матери вместо приветствия. Поэтому от радости сегодня сразу противно заныла щека, и непроизвольно поехала куда-то в сторону. Следом потянулись еще какие-то родственники, которых я видел впервые.

Я зашел на кухню и налив две рюмки водки, выпил их одну за другой, в промежутке закусив кислым лимоном, чтобы успокоить нервы. Лекарственных средств вернуть себе психический нейтралитет не обнаружилось. Зайдя обратно в комнату, сел на край грязного дряхлого дивана. Сил и желания убирать все это ради «дорогих гостей» не было.

Отец уже старался там вовсю. Протер стол и поставил закуски, метаясь от комнаты в кухню. Гости разбредались кто куда, не раздеваясь, осматривали «хоромы».

- Ну, ты чего? – ткнула меня под локоть Лариска, махнув из бокала темно-красной жидкости, видимо, «презент» от дорогих гостей. Я скривился. И тут в прихожей послышался подозрительный шум, напоминающий по воющему грубому звуку начало брачного периода у лосей. Высунув голову в проход, я успел увидеть необъятных габаритов тетеньку в черном одеянии, обвешанную какими-то звенящими бубенцами, и размахивающую сосудом, из которого шел дым. Когда она уже практически скрылась в нашем туалете, совмещенном с ванной. Санузел - этот прорыв в цивилизацию - недавняя пристройка к дому, и единственное – чему я искренне порадовался.

- Они вызвали ведьму? – мое и без того уже кривое лицо, перекосилось еще сильнее.

- Шаманку! Ну, ты же знаешь, какой сегодня день…, - меланхолично заступилась Лариска за любимых родственников.

- Мой день рождения? Пасха???

- Ну, ты же знаешь, что у твоего отца пунктик, ему чудится что-то в вашем туалете, он даже боится туда заходить. Слышится ему постоянно что-то, из зеркала на него кто-то глядел, - Лариска похрустывала соленым огурцом.

Потная тетечка с благовониями, вытирая платочком лоб, степенно проследовала из дальней части дома и, плюхнувшись рядом со мной на диван, велела налить себе «чего-нибудь посвежее».  Я подвинулся, мне совсем не осталось места в этом доме.

То ли от духоты и сильного запаха ладана, то ли от выпитых двух рюмок водки, меня повело, мозг как будто заволокло туманом.

И в следующее мгновение я обнаружил себя сидящим на лавке в помещении со стенами, выкрашенными бежевой и белой красками. Рядом сидела Лариска, дальше дед, еще какие-то гости. Женщина охала в конце коридора, отец и бабка носились туда-сюда, попеременно пытаясь хватать людей в белых халатах, и забегали в палату. Это все было так естественно, по началу, даже не вызвало у меня чувства недоумения, что что-то не то.

Когда я вспоминал эту ситуацию впоследствии, много лет спустя, именно естественность происходящего, не вызывающая в мозге вопросов, тревожила меня больше всего. Как это может быть: человек не обращает внимания на то, что какая-то дикость происходит вокруг него? Как мой мозг умудрился спрятать это и даже не дал мне ничего понять?

- Ларис, что мы тут делаем?

- Витьку стало плохо с сердцем, не помнишь что ли?

Я обвел глазами коридор. Везде сновали люди. Окна распахнуты, дует сыростью ранней весны. Судя по всему, это была местная поселковая больница. Подошел отец, подвел мне брата. Малыш устал и стоя, положил голову и уткнулся носом в колени. Я гладил его по волосам. В мозгу роились мысли. Больница и сама ситуация не вызывала у меня сомнений, все было естественно. Только…

- Ларис, а ты помнишь, как ты тут оказались?

- В смысле? На машине приехали, конечно.

- Я понимаю, но сама картинка как мы ехали у тебя есть? Ты помнишь, образами, как мы добирались сюда на машине? – Лариска отмахнулась от меня, как от назойливой мухи.

А вот у меня, как я ни старался, как ни пыжился, картинки как мы оказались здесь, перед глазами не было. Я не мог это вспомнить. Вот несколько минут назад  мы  сидели на диване, разговаривали с шаманкой, она рассказывала смешные случаи, что только ее изгонять не вызывают. И вот мы здесь, в больнице у палаты, в коридоре. А между этими двумя событиями картинка у меня отсутствовала. Я уже хотел, как и Лара, отмахнуться от этого, списав на истощение последних дней и алкоголь, который не так часто встречался с моим организмом. Как нас всех подняли и повели в другой коридор.

Я по инерции встал и пошел, сначала даже не поняв, что не так. На самом деле все было НЕ ТАК. Навстречу мне шла такая же колонна людей, впереди их вела женщина в белом халате с пучком на голове. Коридор был очень узким, с большим количеством маленьких окон с решетками. И поравнявшись с идущей в другом направлении колонной, я хотел извиниться, что чуть не толкнул женщину, но увидел ее глаза. Широко открытые, пустые, они смотрели в никуда, но дама продолжала двигаться, вытянув руки по швам. Идущие за ней, шаг в шаг, все были такие. Я посмотрел вперед на своих и увидел их уже заворачивающих в какой-то кабинет, первыми шли бабка с Темкой на руках. Повсюду стояли люди в белых халатах, в основном женщины, но в конце коридора я увидел мужчин. Они были очень сильные и оглядывали, контролировали помещение, каждого. Дама, ведущая нашу группу, у двери кабинета, физически заворачивая родственников туда за руки, и, мне показалось, пересчитывая их. Часть людей, сидевшие на лавках, как совсем недавно мы, непринужденно и оживленно болтали, кто-то ходил. Но только к ним приближался человек в белом халате, они так же, как и мы, вставали, и молча, друг за другом шли за ним.

Опустив голову и глаза, я повернул налево и пристроился в хвост уходящей в противоположном направлении, колонне. Затем - в правый коридор, стараясь не поднимать взгляд, спустился по лестнице на один пролет. Там открылся огромный холл с распахнутыми дверями на выход. Было очень много людей, кто-то выходил, другие заходили. Я посмотрел вниз, когда ледяной ветер с улицы прошел по ногам, и понял, что я без обуви.

Я стоял посреди холла, и моментально привлек внимание женщины в белом халате, находившейся чуть поодаль и явно контролировавшей ситуацию внизу.

- Ты что тут делаешь? – она больно схватила меня за локоть, оттаскивая в сторону.

- Я не знаю, где мои кроссовки. На улице холодно.

- Тебе надо бежать! - прошипела она, сжимала мою руку все сильнее. Одновременно подтаскивая с огромной куче обуви слева в холле. У стены там стояло большое количество полок, но их не хватило. И все вокруг было завалено грязными ботинками, сапогами, кроссовками и туфлями. Они валялись и не только вперемешку на полках, но и захламили собой огромный ковер, практически на половину холла.

- Какие твои? Ты помнишь, где ты их оставил? – наклоняясь ко мне, она шипела сквозь зубы прямо в лицо.

Я растерянно озирался. Я не помнил ни холл, ни чтобы я снимал с ног что-то.

- Нет…Нет, я не знаю.

- Какой у тебя размер?

- 46.

Она, подтащив меня ближе к полкам, выкопала оттуда коричневые сандали с закрытым носом.

- Эти подойдут?

Сандали были убитые, и не подходили для этого времени года, но они понравились мне.

- Подойдут…

Она одела мне их на ноги, одну за другой. На удивление, обувь оказалась очень удобной, на твердой, но как будто пружинистой подошве.

- Беги! – и она сильным толчком в спину пихнула меня к выходу.

Опустив голову, я быстрым шагом проследовал через холл к дверям. Народу было слишком много, и они не могли отследить всех. Выскочив за ворота, я повернул налево, и, падая, побежал бегом подальше от этого места.

Куда идти? Вернутся в дом? Куда обратится, где мне помогут? Город закрытый. Связь здесь не ловит практически нигде. Чтобы отправить смс, приходится по полтора часа менять местоположение, подкидывая телефон в воздух. За одним из поворотов я выскочил на широкую улицу. Там было шумно, там явно были люди. Сквозь туман в сумерках ехали танки. Это так поразило меня, что я встал как вкопанный. С визгом и разлетающейся грязью рядом тормознул уазик, из него выскочил мужик в военной форме, что-то проорал кому-то, и так же стремительно запрыгнув обратно, помчался дальше. Вокруг была какая-то немыслимая суета. Люди метались черными тенями, стараясь укрыться или сбежать куда-то. И я не представлял, кто из них «за наших». И что происходит вокруг.

В больнице остался мой брат.

Выбора не было, я решил вернуться домой. Не зная города, я до ночи плутал, пока не вышел на знакомую улицу. В мозгах на свежем воздухе стало немного проясняться, но все равно было чувство, что я будто во сне. Каждая мысль, каждое осознанное решение давалось с огромным трудом. Извилины скрипели, не желая «прокручиваться» в нужном мне, направлении.

Часы на руке обозначили 23.45. Ворота оказались открыты нараспашку. От них по грязи вели широкие следы, казалось, здесь промаршировал целый взвод. В нескольких местах земля выглядела так, как будто кого-то тащили. И не одного. Дом мерещился пустым. Широко открытая дверь, темные окна, и тишина. И все же мне чудилось, что внутри таится угроза. Сердце с шумом билось о грудную клетку. Каждый вздох отдавался в ушах.

Прокравшись по боковой стороне дома, пригибаясь под окнами, я добрался до двери. Помедлив, заглянул внутрь, в кромешную темноту. Там было тихо. Где-то тикали часы. И как будто под полом стрекотал кузнечик. Вдохнув и выдохнув несколько раз, я так же, пригнувшись, на ощупь стал пробираться вдоль стен внутрь помещения. Включать свет или как-то  еще обозначить свое присутствие мне не давал лютый страх, сжимавший все органы. Шаг за шагом, я почти добрался до комнаты, где лежали наши вещи. Нужно как минимум переодеться в теплое, взять документы, еду и одежду для ребенка.

В комнате, где по моим последним воспоминаниям, днем царило застолье, все так же. Рюмки на тех же местах, как будто сидящие за столом люди просто поставили их. Заветрились закуски. Никто не убрал их. Рядом, на полу, валялась мохнатая дубленка Виктора, какие-то вещи и куртки, пришедших чуть позже, гостей. Когда я потянул на себя тюки с одеждой, один из них зацепился за стол. В темноте этого не было видно. И в следующий момент, с жутким грохотом, тот перевернулся и рухнул, усеивая все вокруг разбивающейся посудой, что-то еще упало на меня сверху. Я заорал. С улицы раздался топот бегущих ног. Сердце похолодело, ор застрял в горле. Звук приближался по коридору, а я так и барахтался, пытаясь вылезти из-под того, что свалилось на меня. Когда они ворвались в комнату, я только успел перевернуться на четвереньки, и прижаться задом к батарее.

Круглые лучи фонариков, шарившие по полу и стенам, ослепили меня. Свет был слишком яркий, и на несколько секунд я потерял способность видеть что-либо.

- Антон? – мужской голос показался смутно знакомым, хоть и охрипший, какой-то…

- Отец?

Батя вытащил меня из-под свалившейся груды белья, поставил на ноги. Мгновенно выключил фонарик. За ним маячила еще одна высокая фигура. Через несколько секунд я смог понять, что это Кирилл, брат отца, когда в отсвете с улицы блеснули его очки.

- Ты как здесь? Давно? Выбрался? Как ты смог? Ты один? – воздух вместе с вопросами выходил из отца со свистом, казалось, что у него барахлят легкие.

- Один. Что происходит? Где Тема? Где ты оставил его?

Он схватил мою руку и рывком вытащил на улицу. Мы практически бежали. Следом, оглядываясь, и стараясь двигаться бесшумно, замыкал процессию дядя Киря. Дверь в дом он не стал закрывать. Пробежав сарай, и теплицу, мы оказались с другой стороны, у ворот огромного гаража, который больше напоминал ангар, и был общий с соседями. А по их словам – выделен на несколько семей. Кто-то хранил там вещи, инвентарь, картошку и капусту. Отец вволок меня туда, следом забежавший Кирилл крепко закрыл железную дверь, и остатком старой ржавой трубы подпер ее.

- Бать, что происходит?

- Значит мама, отец, Темыч не с тобой?

- Нет…

- Где и когда ты последний раз видел их? Как ты выбрался?

Недалеко от входа в полу был откинут огромный прямоугольный люк, его крышка - чуть более двух с половиной метров в длину, вниз уходили ступеньки. Отец и Кирилл, в спешке продолжили свои дела, которые видимо были прерваны моим внезапным появлением. Первый кинулся к столу, заваленному инструментами, слева от люка, и быстро пытался собирать там что-то, попутно напихивая различные неизвестные мне детали себе по карманам. А дядя присел на одно колено у странного ящика, напоминающего открытый пластиковый черный огромный чемодан, внутри которого находилось оборудование, больше всего похожее на компьютер. Сверху - экран, а внизу, где обычно, клавиатура - какие-то круглые ручки, кнопки и рычажки.

- Как думаешь, удастся починить? – отец мельком кинул взгляд на брата.

- Не знаю, работаю над этим.

Оба были крайне сосредоточены и торопились. Казалось, им нет до меня никакого дела. Их не интересовали даже ответы на их же вопросы. Или не было на это времени.

- Что происходит? – я сам не ожидал, но голос сорвался на крик.

- Они напали.

- Кто «они»?

- Я не знаю.

- Они неотличимы от людей, - отозвался Кирилл, - Или могут менять внешность, или часть жителей города перешла на их сторону. Мы не знаем. Большинство они убили. Применяют какой-то вид зомбирования или гипноза, люди впадают в ступор и идут за ними, выполняют их приказы. Ни к кому не подходи, и ни с кем не общайся. Мы не можем понять, кто есть кто.

- Как вы выбрались? - на этот раз вопрос уже задал я.

- Женщина помогла, мне и Кириллу, она вколола нам что-то, когда нас уводили, но действие препарата скоро может закончиться. Похоже, их влияние распространяется не на всех. Небольшая часть медиков в больнице не подверглись ему, и еще есть люди, мозг у которых работает адекватно, они помогали выводить оттуда, кого смогли. Нам повезло. Ты как?

- Где Тема? Ты оставил его там?

Он стоял ко мне спиной, и было видно, как вжал голову в плечи, как задергалась вена на шее.

- Я верну его, - бросил он мне через плечо. И стало понятно, что он дико, до одури, боится.

- Есть контакт, я вижу их, - отозвался Кирилл и по экрану на его «чемодане» забегали, как в лабиринте, мелкие зеленые человечки. Грубо говоря, кроме зеленого этот монитор и не показывал больше ничего, - Можно идти.

Отец повернулся и кивнул головой. Затем перевел взгляд на меня.

- Я пойду с тобой! – выпалил я прежде, чем подумать. Тот поднял усталые, больные глаза на Кирилла. Который, помедлив, с сомнением, кивнул.

- Здесь тоже не безопасно, - проронил он, - Я попробую отслеживать их, сколько смогу. Заряда хватить не на долго.

Потоптавшись, и избегая моего взгляда, мужики пожали друг другу руки, батя сделал шаг, в нерешительной попытки обнять брата. Но тот уже отошел в сторону, приседая у своей чудо-техники.

Мы спускались в темноту. Отец включил фонарик, прикрыл его куском какой-то тряпки, чтобы свет стал не слишком ярким. Впереди я увидел серые трубы, идущие по стене, вместе с ними коридор, он упирался в тупик и расходился надвое. Мы пошли по левой стороне. Пройдя несколько десятков шагов мы опять оказались у завала из старых вещей.

- Подержи, - он отдал мне фонарик, и чуть присев, отодвинул в сторону кусок неровного железа, в который мы уперлись. За ним оказался длинный коридор. Очень узкий, в два с половиной худых человека, если их поставить плечом к плечу, - в ширину, и чуть меньше двух с половиной метров в высоту. Он как будто просто вырыт в земле. И находится здесь страшно, комья земли скользкие, они шуршали под ногами и осыпались, если я касался рукой стены. Казалось, все это может обрушиться в любой момент. Было не понятно, как это все вообще держалось.

Мы шли больше двадцати минут, коридоры расходились, и я давно потерял им счет, не представляя, где мы находимся, и как вернуться обратно. Отец, поглядывая на экран телефона, на котором были тот же лабиринт и человечки, все зеленое на черном фоне, что и у Кирилла на «чемодане», уверенно шагал вперед. Несколько раз я делал попытки задавать вопросы, но он зажимал мне рукой лицо, и я замолчал. Мы шли быстро, я очень устал.

Наконец, за одним из поворотов, впереди послышались голоса, оттуда же пробивался тусклый красноватый свет. Предок сбавил шаг, придержав меня, еще раз показав мне «тихо», поднеся палец к губам, и спрятал в карман телефон. Когда поворот, откуда шли звук и свет, оказался почти перед нами, он прижался к стене, и осторожно выглянул. Я, стараясь не шуметь, повторил этот маневр.

Впереди, в таком же коридоре, оказалось много народа. Только не все из них были люди. «Чужих» обнаружилось два вида. Первые больше напоминали гномов. Невысокие, около метра, коренастые и квадратные, очень широкие в плечах и крепкие, казалось, что дико сильные. Их отличала от людей огромная голова с неопрятными, торчащими в разные стороны, волосами, и лицо. Хотя «лицом» это трудно назвать. Кустистые широкие брови, глаза, толстые и длинные носы, губы – все черты крупные, больше, чем бывают у людей. Кожа бордово-красноватого цвета. Они больше напоминали поместь неандертальцев с каким-то видом диких доисторических зверей. Эти постоянно что-то кричали, размахивали руками, движения были очень резкими, явно злились, толкали и пинали всех вокруг, даже друг друга. Второй «вид» больше похож на орков интеллигентного образа. Около двух метров ростом, мускулистые, накаченные, с абсолютно круглыми лысыми головами. Они были спокойны, стояли у стены, и по отношению в «гномам» старались выглядеть даже доброжелательно. По крайней мере, их лица, с чуть более утонченными чертами, чем у их «низких собратьев», выражали подобие вежливой внимательности, а губы застыли в оскалах «полуулыбок». И те и другие даже близко не похожи на людей. Это какое-то новые виды. Мне показалось, что все особи мужского пола, но, кто знает, может быть, среди них были и женщины. Пять или шесть «орков» стояли у стены и слушали то, что им орали, пробегавшие мимо, «гномы». Последние же проталкивали вперед, идущих вереницей с еще одного бокового коридора, людей. Те шли послушно, с застывшими лицами, никак не реагируя ни на что, даже на тычки, пинки и подзатыльники «гномов», орущих и плюющихся на них со всех сторон. В самом конце коридора я успел заметить людей с лопатами и кирками в руках, они что-то как будто копали, или расширяли проход. Было не понятно, их постоянно закрывали другие.

- Если Тема где-то и есть, то он должен быть здесь, - тихо прошептал мне в самое ухо отец.

- А больница?

- Это перевалочная база, они просто сгоняют туда людей и сразу же перевозят.

Среди шедших впереди вереницей взрослых не было ни одного ребенка.

- Там нет детей.

- Я вижу, все равно искать надо здесь. Они сгоняют всех сюда.

- Зачем?

- Мы пока не можем понять. Как будто ищут что-то. Стариков и больных убивают сразу, - голос его сорвался, и я вспомнил, что не спросил, где бабушка и дед, и когда он видел их в последний раз. Но он тут же собрался, и стал дальше смотреть, то выглядывая в коридор, то - на экран телефона, где зеленые точки скучковывались и перемещались.

- А детей?

- А детей вроде нет. Среди убитых на улицах малышей крайне не много. Может быть, они нужны им для чего-то еще. У нас есть надежда.

- Ты знал? Что такое возможно?

Он поднял на меня глаза.

- Нет. Кирилл знал. И теперь не может простить себе. Ну как «знал», не в прямом смысле конечно. Этих видели не первый раз здесь. Я точно не знаю. Может и городок из-за этого тут организовали, просто не ожидали, что они вернутся. Никто не ожидал, что такое может начаться.

Продолжение следующим постом (если кто-то дошел до этого места)

- Книгу хочу написать, – ответил я, - Сам из местных почти,- Устьянский. А мои бабушка с дедом, так и вовсе из этих мест. Дедушка с Кислякова, а бабуша из Залесья. Вот и хочется написать про родину. Мне бабушка в детстве часто рассказывала местные поверья. Вот и запало в душу, что места здесь необычные.

-Что уж тут!- Протянул Кузнецов  - Не отнять  этого  у здешних лесов да болот.  Раньше всякое бывало.…  Да и сейчас иной раз случается.

-Ну так!  Я же и говорю, места здесь такие! Ученые выяснили, что количество паранормального в данной местности значительно превышает  количество в остальных регионах России! Вот я и интересуюсь, записываю, структурирую, делаю теоретические выкладки, - я «оседлал любимого конька» и меня несло.

- Из того, что ты Саша сказал, я не понял и половины,-  проговорил старик, - но могу сказать, что больше всего подобного выведать можно в Ерино. Там до революции еще жили одни ведьмы да колдовки с колдунами. А где-то далеко в болотах  даже целое поселение было, ими построенное еще тысячу лет назад. Мне дед рассказывал, а ему его дед, про город серокаменный, что стоял на месте Кривоногого болота. Якобы еще в царские времена стоял он там, только потом что-то приключилось, и утонул он в болоте. А Кривоногим оно стало из-за идола, что стоял посреди города. Так и тот сгинул куда-то . Но часть его жителей уцелела, и вроде как смешавшись с местным населением, однажды заложили деревню Ерино. Я не помню всего, о чем говорили. Да и вроде как это тоже были байки еще из детства. Время, понимаешь, такое было. Рассказывали еще про Болотную Книгу, и про медвежьи головы... Всего и не упомнишь.

Он кряхтя распрямился, и отложил вершу. Мы с дядей Митей молча  покуривали глядя на него. Хромцов украдкой улыбался: «Мол, во -дает старик!». А я с интересом слушал, делая пометки в блокноте.

- Я слышал, Павел Юрьевич, что на том берегу интересные люди и места, да все никак не соберусь переправиться туда. Но вот завтра думаю с утра все-таки сходить, посмотреть как там и что.

- От как? Посмотреть значит, что да как… - старик задумчиво покачал головой.

-Так столько разговоров о тамошних местах, и ведьмы там, и колдуны…  Да и все равно на тот берег вроде как собирался, а то живу у вас уж вторую неделю, в том краю так и не бывал.

- Так смотреть-от там особо и нечего вроде как…  Десяток, два полураскатившихся изб, да огороды заросшие. А вот жители да, интересные. Осталось там их человек от силы тридцать... – Кузнецов помолчал, по-стариковски пожевал губами. – Только ты это, осторожней с ними. Про нечисть, да про всякое такое – не спрашивай. Захотят – сами расскажут. И про ведьм с колдунами забудь! Не любят они этого. Вон, Митрий подтвердит. У него вроде как тетка из ентих мест.

- Так мы к ней его отправить и собираемся, дядь Паш. С гостинцами. Самому, вишь, некогда навестить родню, вот гонца и снаряжаю ха-ха-ха… а он под это дело может и узнает чего.

-Павел Юрьевич, вот вы говорите осторожнее, а чего бояться? -  Вопрос мой, может и прозвучал бестактно, но, как я понял,  подвел старика  к желанию поделиться какими то воспоминаниями. Он крякнул, прочищая горло, и глядя вдаль, произнес: «Было дело…». После этого полностью погрузился в воспоминания.

- Было это лет шестьдесят назад. Понимаю, что давно, однако увидев что-то подобное, запоминаешь обычно на всю жизнь. Мелкими мы были совсем. Мне кажись лет десять, или двенадцать было. Время тогда такое было… Невеселое. Послевоенные года, что уж тут говорить.  Жрать хотелось постоянно. А мы, детишки, что с нас взять – могли и в огород чужой залезть, и яблоню обтрясти. Нет, ты не подумай, и рыбачили, и по грибы ходили, да все в дом, тоже пользу старались приносить, пока родители на работе. И все равно не хватало. Как сейчас говорят, - витамины были нужны, подрастающим организмам. Только что нам витамины, когда пузо с голодухи подводит? Вот  и собирали кислицу заячью по лесам, щавель там разный, но не брезговали и в огород чужой заглянуть, что тот козел из поговорки.

И вот как-то решили в компании (нас тогда была ватага,  человек  семь - восемь), что, мол, хватит озоровать в  Богородском. Многие односельчане, уже знакомые с нашими  шалостями были так сказать начеку, и могли, невзирая на возраст, без обиняков угостить незваных гостей добрым пинком, подзатыльником, а то и зарядом крупной соли (что, в силу ее дефицита было явлением нечастым) пониже спины. Или прийти с претензией к отцу, и тогда встреча с широким солдатским ремнем дарила много неприятных ощущений и воспоминаний.

И пришла кому-то идея отправиться на тот берег, где за лесом стояла деревенька Ерино. В Тороповскую по понятным причинам мы соваться  не стали, - соседи как-никак, и по горячим следам нас вычислили бы быстро, а Ерино было самый раз, – за рекой, за перелеском. Хоть в партизан играй. Конечно, ходили про него разговоры, мол, нечисто там, но дальше туманных слухов дело не шло. А что нам? Поверь, Саня, когда кушать очень сильно хочешь, хоть у черта из зубов краюху выдернешь. К тому же, в силу тогдашнего нашего детского возраста, такого плана слухи только добавляли остроты намечаемому предприятию. Так-то! А тут, еще, кто-то из старших ребят возьми, да скажи, - мол, у бабки Тани в саду яблоки аж «с кулак» размером! Более того, сам сад находится как бы на отшибе, ближе к лесу. Это только повышало стратегическую важность  для нас. Ага…  В случае «неожиданного отступления», -  через  небольшое польцо на задворках, потом  в перелесок, и поминай, как звали!

В общем,  вечером, как смерклось, перебрались мы бродом на другой берег, и углубились в лесовину. Удочки с собой взяли, чтоб вопросов в деревне не возникло, куда на ночь глядя ватага мальчишек отправилась. Впрочем, удочки тут же были схоронены под крутым берегом.

Ночь была – просто загляденье. Звезды крупные! Серпик месяца пусть и был тонким, но светил что твой фонарь! Даже в лесу не стояла кромешная темень. Пройдя перелесок вышли мы к намеченному саду. Что и говорить, боязно все-таки было самую малость – все же к ведьме идем. И чем ближе мы подходили, тем реже были шутки, а поле пересекали мы и вовсе в мертвой тишине.  Вот и деревня. Окна не горели – шутка ли, полночь уж минула! Вот и изба бабы Тани, крытая гонтом, и окруженная приличных размеров садом. Даже в свете звезд видно, как согнулись деревья под тяжестью прямо-таки гигантских плодов., и это подстегнуло наши вечно голодные организмы к самым решительным действиям. Стараясь не шуметь понемногу подталкивали мы деревья, и слыша, как яблоки с глухим тумканьем падают в траву, быстро набивали ими карманы, пазухи и подолы. Продолжалось это минут наверное пятнадцать.

И вот, когда казалось уже, что все «емкости» уже были  заполнены, один из ребят, - Витькой его звали, сказал что видит с десяток прямо-таки гигантских яблок ближе к вершине. Витину фамилию я не помню, помню, только что кличка у него была «Москвич». Почему «Москвич» от? Был у витии, в отличие от всех нас очень явный «акающий» говор. Вот и дразнили его «Москвичом». Отвлекся! Так вот,  Витка, сказав что хочет дотянуться до самых крупных и спелых плодов, стал в почти кромешной тьме взбираться по скрюченным, узловатым ветвям на вершину. Мы молча следили за ним, когда в тишине раздался голос.

- Что ребятки, яблочек захотели?- голос был тихий, какой то сладкий, с присвистом. Оторопев от неожиданности мы, повернув головы,  увидели высокую старуху, одетую в какие-то невообразимые лохмотья. Она стояла в двух шагах от нас и внимательно разглядывала всю нашу притихшую компанию. Или мне это показалось, что она разглядывала нас, так как лицо было видно очень плохо, как бы размыто, а на месте глаз, зияли глубокие черные провалы. Мне и сейчас кажется, что это была всего лишь игра теней в неверном свете, но в тот момент эта женщина казалась такой жуткой, что волосы начали шевелиться на голове. Если бы таким образом к нам подкрался какой-нибудь здоровенный мужик, и с криком «ах вы сукины дети!» стал гонять нас по саду, я уверен, что испуг наш и то был бы в сто раз менее силен. Это был реальный кошмар. Огромного роста, с длинными костистыи руками, и бледным неподвижным лицом, в черных лохмотьях бабка выглядела как сама смерть. Я не удивился после, когда кто-то из мелких сказал, что напустил в штаны.

- Мне не жалко, - прошамкала меж тем старуха. – только что же вы днем не пришли, не попросили по-хорошему, а?

Мы стояли, как приклеенные к месту, придерживая топырившиеся рубашки, и сползавшие под тяжестью набитых яблоками карманов штаны. И молчали.

-  Понимаю, - продолжала она. – Постеснялись.

Казалось, бабка Таня прекрасно видит нас всех. Я да и остальные потом признавались, что чувствовали на себе ее взгляд. Недобрый, изучающий. А она стояла и разговаривала, ласковым, чуть свистящим голосом.

Внезапно, вверху раздался отчетливый щелчок и размеренный, как стон, треск. Старуха резко подняла голову и отпрянула от дерева с прытью до того невероятной, что через мгновение стояла уже за нашими спинами. Кто-то вскрикнул. Сверху раздался хруст ломаемых веток, шелест листьев,  треск разрываемой материи, и на землю, в том месте, где только что стояла бабка Таня, тяжелым кулем, с громким воем прямо-таки обрушился Витя Москвич. Не успев отойти от испуга, вызванного стремительными перемещениями старухи, мы во все глаза уставились на Витьку. Он медленно поднимался, держась руками за кривой, словно изведенный ствол и за нижние, извивающиеся ветви дерева с которого только что упал. Вид у Москвича был самый, что ни на есть безумный. Он неотрывно смотрел на страшную хозяйку сада.

- А вот дерево обижать нельзя. Оно может обидеться. Отомстить. Навредить! – монотонно бормотала бабка. Мы, так и не сдвинувшись с места, молча  внимали ее словам.

И вдруг Витька завизжал! Казалось бы, рослый парень, а визжал на весь сад, что твой поросенок! Тут уж, забыв про старуху кинулись мы к нему, и от увиденного заорали все. И было от чего, ведь картина открылась просто кошмарная! Витькины руки, только что державшие нижние ветви, сейчас как бы врастали в них! От локтей предплечья Москвича  переходили во что то заскорузлое, перевитое, шершавое, сросшееся с яблоней.

Москвич стоял перед деревом на коленях и отчаянно вопя, тряс руками, пытаясь оторвать их от дерева, но они стали как бы продолжением ствола и веток, как если бы Витька на манер яблока сам рос из дерева. Визг его меж тем стал членораздельным.

- Ребята, помогите! ПОМОГИТЕ!!! – на одной ноте орал он, пританцовывая и пытаясь вырвать руки. Услышав сзади шорох, я обернулся и увидел, что жуткая старуха снова стоит за нашими спинами. На этот раз в скрюченных, стариковских пальцах сжимала она  огромный ржавый топор-колун. Побросав добычу,  прыснули  мы врассыпную. Убегая, краем глаз успел я заметить, как старуха с колуном приближается к корчащемуся Москвичу, и через пару секунд до нас донесся нечеловеческий, протяжный  вопль вперемешку с глухими рубящими ударами...

Треск сломанной изгороди дал понять, что кто-то уже вырвался из сада. Ориентируясь на звук, я прибавил ходу, и вскоре уже мчался через поле в сторону темневших вдали деревьев. Рядом неслись размытые  силуэты других ребят. Только под сенью сосен перелеска слегка перевели мы дух, и принялись так сказать пересчитывать «потери личного состава». Оказалось, не хватало только Витьки.

- Хана Москве… - жалобно выдохнул кто-то. Остальные молчали. Слишком уж  диким и не реальным казалось нам тогда все это, но обменяться  мнениями мы так и не успели. Откуда-то с опушки, со стороны Ерино раздался приглушенный протяжный стон.

- Ребята! – Витька брел, шатаясь, выставив перед собой руки, вернее то, что когда-то было таковыми.  Внезапно он сел прямо на землю и заревел в голос, а мы, обступив его, старались разглядеть, что же такое с ним произошло. Эта картина навсегда осталась в моей памяти! Даже в неярком свете луны, едва пробивавшемся через пушистые кроны, было видно, что вместо рук у Москвича были какие-то толи обрубки, толи корневища. Что-то громоздкое, даже отдаленно не напоминавшее человеческие кисти.  Скорее это были заскорузлые, перевитые ветви дерева, которые были отрублены от самого дерева и прямо таки искромсаны  неоднократными  ударами какого-то тяжелого, но невероятно  тупого  предмета.

Мы в немом ужасе разглядывали эти отвратительные обрубки, а Витя  встряхивал  ими, как будто пытаясь отогнать что-то, снова и снова повторял: «Ребята, миленькие, как так то? Как это? Как?»

- Больно?- тихо спросил кто то.  Москвич поднял на нас лицо, бледное, как полотно, глаз в черных впадинах было не видно, и помотал головой.

- И что теперь с ним делать?- опять раздался голос одного из мальчишек.

«Домой вести нужно…» Подумалось мне. «Здесь точно ничего не высидим!»

- Сань, мне кажется, что тебе как будто не интересно?- Старик снова посмотрел на меня поверх очков, обрезая крючковатым ножом нитки, торчавшие из починенной  верши.

- Да вы что, Павел Юрьевич! Записывать не успеваю! – с жаром воскликнул я. – Так что же было дальше?

- Что было то? Выпороли нас всех поголовно. Ага… Не знаю, как узнали в Богородском, но меня лично отец у калитки с ремнем встретил. Угостил, так угостил. Месяц я потом на животе спал, да сесть не мог. И остальные, судя по разговорам, тоже отхватили по мягким местам.

- А с Виктором-то, с Виктором что стало?

-А Витьку мы с той поры не видели больше. Родители дома его держали, взаперти.  Фельдшера нашего приглашали, чтоб его осмотрел.  Потом  какое- то медицинское светило из Вологды приезжало, Москвича осматривать. Без толку. Доктора лишь разводили руками. После уж  Витин отец в Ерино ходил, бабке Тане в ноги, говорят,  кланялся.  Да только тоже напрасно. Мне мати говаривала как-то, мол, Витькин отец, по пьяной лавочке проговорился, как  сказала ему старуха Порохова, что если бы она Москвичу руки не поотрубала, он сам стал бы яблоней. Или ушел бы в дерево. Или что-то вроде этого. Я уж всего не помню.

А потом Витька пропал.  Аккурат недели через  три после той ночи. Мать его на всю деревню блажила. А отец сразу почти крепко запил. Один Витя у них оставался. Старшие-от  еще в войну поумирали, кто от голода, кто на фронте.

Вооот! Что с Витей стало, куда он делся, – неизвестно.  Люди перешептывались, мол с ума он сошел, да пробежав через Поскотину, бросился в Бабишин омут. Другие клялись, что дрянь с его рук облепила все тело, и он стал деревом. Некоторые штукари утверждали даже, что видели в чаще скрюченное дерево, с выделяющимся на корявом стволе, ясно различимым детским лицом с распахнутым в  крике ртом.  Председатель наш, не верящий ни в бога, ни в черта, не раз на поиски мужиков поднимал, да реку баграми  шерстил. Без толку. Как сквозь землю провалился наш Москвич.

В общем, в Ерино я больше не бывал ни разу. Страшно Саня! Вот ей-богу, до сих пор страшно!

К вечеру он совсем вымотался, но был доволен проделанной работой. Больше всего радовало то, что высушенное и прожаренное на солнце постельное белье казалось почти свежим. Это значило, что можно не спать в одежде вторую ночь кряду. Оставалось только доделать последнее на сегодня дело.

Куча мусора разгоралась неспешно, нехотя. Крохотные язычки пламени несмело лизали отсыревшие за годы вещи. Илья подкинул несколько клочков бумаги. Огонь с благодарностью набросился на них, жадно поглощая, обретая силу и уверенность. Всего пара минут – и пламя жарко пылает, уничтожая остатки воспоминаний. Сквозь оранжевую пелену парень видел, как корчатся мертвые насекомые. Казалось, что вот-вот – и они выскочат из огня, разбегутся в стороны маленькими горящими факелами.

На плечо Илье легла чья-то тяжелая рука. Он вздрогнул от неожиданности, скосил глаза. Высохшая сморщенная кисть с длинными пальцами, заканчивающимися желтыми с черными пятнами ногтями.

- Зачем ты это сделал, внучок?

Медленно, как будто в трансе, он развернулся. Перед ним стояла бабушка в галошах на босу ногу и изорванном в лоскуты некогда цветастом платье, сквозь прорехи которого местами проглядывала синевато-черная кожа.

- Зачем ты сжег мои вещи?! – и снова вместо дорогого лица и теплых глаз на парня дышала холодной гнилью оскаленная чужая морда, сочащаяся струпьями и язвами. Рука сдавила плечо Ильи, и с каждой секундой давление только усиливалось. Он закричал от боли, споткнулся, сделав шаг назад, забалансировал, чтобы не упасть. Спину обдало жаром. Он повернул голову и понял, что еще один неверный шаг – и гореть ему вместе с мусором. В тот же миг жесткая хватка ослабла. Илья отпрыгнул от костра, ошарашенно завертел головой по сторонам. Не было ни бабушки, ни кого-то другого. В воздухе висела вечерняя тишина, нарушаемая лишь потрескиванием костра.

Он дотронулся до плеча, где должна была оставить свой отпечаток чужая рука. Все оказалось в порядке: плечо не болело, синяки и прочие отметины отсутствовали. Вот что значит, напахался за день! Теперь мерещится всякое. Он постоял еще какое-то время, наблюдая, как постепенно умирает пламя, выкурил сигарету. Чтобы не дай бог ничего не загорелось, полил землю вокруг кострища водой. Вот и все, пожалуй, на сегодня хватит. С чистой совестью и чувством выполненного долга можно спокойно отойти ко сну.

Длинный каменный коридор вился змеей, то и дело петляя. Илья несмело передвигал ногами, продвигаясь вперед. С потолка капала вода, на стенах висели чадящие факелы, но их света едва хватало, чтобы осветить путь. Как он сюда попал? Он точно помнил, что ложился спать в теплую постель, а, открыв глаза, очутился здесь. За спиной находилась крепкая каменная стена, постепенно надвигающаяся на него, поэтому о том, чтобы стоять на месте, и речи быть не могло. Стена неуклонно выдавливала его куда-то вперед, и ему приходилось идти. В глубине души сидело прочное чувство, что он шагает на эшафот.

Под ногами то и дело сновали мокрицы размером с мышь. Один их вид вызывал глубочайшее омерзение. Илья шагал, стараясь не наступать на отвратительных насекомых. Откуда их тут столько? Хотя, здесь было достаточно сыро и холодно для того, чтобы завестись могли не только мокрицы, но и еще что-нибудь похуже. Казалось, они двигаются без всякой системы, но, присмотревшись, парень понял, что все они бегут туда же, куда шел и он.

Среди серых хитиновых панцирей промелькнули рыжие пятна. Илью передернуло – тараканы. Причем намного крупнее мокриц. Это чем же надо питаться, чтобы достичь таких размеров? Позади раздался странный не то скрип, не то скрежет. Парень обернулся на звук: пола не было видно из-за огромного количества насекомых. Покрытые хитином тела терлись друг о друга, издавая тот самый звук, что и привлек внимание Ильи. И вся эта орда насекомых двигалась вслед за ним. Или же на него. Он не стал ждать, когда они бросятся вперед, и побежал сам по коридору.

Один поворот, второй, третий. Вскоре он потерял счет бесконечным изгибам. И все время позади его преследовал шум и скрежет, издаваемый жесткими телами насекомых. Казалось, эта стремительная безумная гонка продолжается бесконечно долгое время. Илья чувствовал, как силы постепенно покидают его, мышцы все больше и больше ноют, а дыхание становится тяжелым и отрывистым. Он понимал, что еще немного – и омерзительная кишащая масса захлестнет его, накроет собой, не давая ни единого шанса на спасение.

Когда он уже почти готов был сдаться, коридор резко оборвался, раздался в стороны, перейдя в большую просторную комнату. Полчище насекомых остановилось на границе этой комнаты и коридора, будто боясь переступить некую невидимую границу. Или же ожидая чьего-то приказа.

Парень тяжело дышал и все никак не мог отдышаться. Легкие горели огнем и готовы были разорваться, биение сердце отдавалось в ушах тревожным колоколом. Мозг пытался сообразить, что делать дальше. Вообще, для начала хорошо бы осмотреться, а уж потом что-то предпринимать. Осмотр получился не очень утешительным, и надежда на благополучный исход стремительно таяла.

Стены комнаты были бревенчатыми, пол сделан из широких дубовых неошкуренных досок. Помещение казалось пустым. Лишь в центре размещалась каменная площадка, на которой возвышался истукан, похожий на что-то среднее между человеком, тараканом и муравьем. Перед статуей стоял низенький длинный стол, на котором лежал лицом вверх старик, весь покрытый… Сперва Илья подумал, что тело человека утыкано медицинскими банкам, но, приблизившись на несколько шагов, он увидел, что очень сильно ошибся в своем предположении.

В старческое тело впилась целая куча клещей. Черные лапки неспешно и противно шевелились, головы погружены глубоко под кожу. Темно-коричневые тельца непомерно раздуты от выпитой крови. Ни один нормальный клещ просто не мог раздуться до таких размеров, чтобы его можно было спутать с медицинской банкой! И они продолжали расти, выкачивая из старика все больше и больше крови. Тот неожиданно застонал, повернул к Илье голову. Парень буквально завопил от ужаса – старик оказался его давно почившим дедушкой. В мутных глазах старика мелькнула искра сознания – он узнал внука. Но в то же мгновение его лицо исказила гримаса боли, из горла вырвался нечеловеческий крик, которым он практически захлебнулся.

Илья бросился вперед, желая помочь дедушке, но лишь усугубил положение. Стоило только ему, кривясь от омерзения, схватится за одного клеща, как все тело старика выгнулось судорогой, боль моментально усилилась стократ. Парень отдернул руки, осознавая, что своим желанием помочь лишь быстрее убьет дедушку. Про то, что дедушка уже мертв бог знает сколько времени, он как-то не подумал. На глаза навернулись предательские слезы. Он просто стоял и смотрел, не зная, что он может сделать в сложившейся ситуации.

- Не тревожь дедушку, внучок, - непонятно откуда рядом появилась и бабушка, с какой-то тоской погладила старика по седым волосам. А вот взгляд, направленный на внука, оказался полон злости и негодования.

- Ты… Ты… Ты же умерла, - едва выдохнул парень, но бабушка его услышала.

- А ты сам-то, внучок, можно подумать больно живой, - проскрипела она. – На ножки-то свои глянь. Пока есть на что смотреть.

Илья перевел взгляд на ноги, и дыхание моментально перехватило: все, что было ниже колена, превратилось в месиво из лохмотьев кожи, обглоданных мышц и капающей крови. Он не чувствовал боли, видел только, как в жутких ранах – если это можно назвать ранами – копошатся тараканы, муравьи и клещи. Они методично поглощали его плоть, неуклонно поднимаясь все выше и выше. Он не смог продолжать стоять, упал навзничь, раскинув руки в стороны. В ту же секунду по его телу забегали тысячи цепких лапок; насекомые забирались под одежду, царапали кожу, впивались в нее жвалами. Особо наглые пробовали пролезть в нос, рот и уши. Илья отчаянно мотал головой, но твари все пребывали и пребывали. В конце концов какой-то особо крупный таракан все же просочился в его горло, когда тот пытался вдохнуть побольше воздуха. Парень закашлялся, заскреб вокруг руками, давя пальцами не успевших увернуться насекомых и чувствуя, как по ним разливается что-то липкое и горячее, отвратительно пахнущее. Боль пронзила его изнутри – это насекомое проникло в желудок, принялось грызть его изнутри. Он завопил из последних сил, но напрасно – твари не упустили случая отведать человеческих внутренностей.

Лучи солнца мягко пробивались сквозь стекло. Илья открыл глаза, тяжело дыша. Кошмар. Это всего лишь кошмарный сон. Но какой реалистичный! Ему вообще очень редко снились какие-либо сны. Кошмарами и подавно никогда не мучился. Если что-то и снилось, то это всегда было что-то нейтральное, незначительное, а тут все так, словно это происходило наяву.

Он откинул одеяло, потянулся почесать внезапно начавшую зудеть ногу. Что такое, откуда там взялись волдыри? Рывком сев на кровати, он непонимающим взглядом уставился на ноги, которые полностью от стопы и до колена оказались покрыты небольшими красными уплотнениями. Такие обычно остаются после укусов комаров. Но его же никто не кусал! Черти что здесь происходит. Все же надо было в городе оставаться, там хоть не искусает никто.

Напившись воды и прихватив с собой сигареты, он вышел на крыльцо. В утреннем безоблачном небе медленно таяли последние звезды; где-то в лесу весело посвистывали какие-то пичуги. Сигаретный дым показался особенно ароматным в утреннем воздухе. Илья просто сидел на ступеньках и наслаждался безмятежным утром, на какое-то время позабыв и об искусанных ногах, и о том, что он сомневается в правильности своего нахождения здесь.

Докурив, он решил прогуляться к речке. С момента приезда так туда и не добрался – времени просто не было. А раз уж все равно не спалось, то почему бы и не пройтись по утренней прохладе. Изумрудные капли росы приятно холодили ноги. Он специально пошел босиком, потому что помнил, как ему это нравилось в детстве. Оказывается, с того времени ничего не изменилось. Наверное, в душе он так и остался тем безбашенным сорванцом, который излазил все вокруг.

Еще издалека он заметил, как над водой клубиться молочный густой туман. Да, над некоторыми вещами время не властно. Все тот же желтый песок импровизированного пляжика, почерневшие доски небольшого мостика, уходящего на несколько метров от берега. Его когда-то построил дедушка, чтобы озорной внук имел возможность бултыхаться в воду со всего разбега.

Он присел на корточки, опустил пальцы в воду – теплая. Через пару часов, конечно, будет казаться холоднющей, пока солнце нормально не поднимется. Мелькнула мысль окунуться, но сразу же пропала. Почти возле самого берега все буквально кишело жуками-плавунцами, а по водной глади резво скользили водомерки. Причем и те, и другие были гораздо крупнее тех размеров, которыми должны обладать представители их видов. Радиация тут что ли пошаливает? Да какая к черту радиация, байки все это про мутировавших гигантов! К тому же все растения и птицы, которых он видел, были вполне обычные, ничем не отличающиеся от себе подобных из других мест.

Он посидел еще немного возле воды, глядя, как резвятся проворные водомерки. Вышел он уже из того возраста, чтобы купаться в такой воде. В детстве ни одна водомерка и ни один жук не остановили бы его. Наоборот, он бы еще старался попасть в воду так, чтобы разогнать как можно больше насекомых. Увы, все меняется, и эта река стала для него чужой.

Назад он возвращался в некотором унынии. Все же подсознательно он ожидал от своего визита в деревню чего-то большего. Пусть не такой деревенской романтики, какой ее преподносят в фильмах и книгах, но хотя бы чего-то отдаленно похожего. Вместо этого душевное спокойствие как-то неприятно пошатнулось. Пока что отдых получался скорее выматывающий, нежели умиротворенный. Если так и дальше продолжится, придется прерывать эту деревенскую одиссею.

- Цыпа, цыпа, цыпа, - услышал он знакомый голос, подходя к дому. Послышалось что ли? Илья осторожно, стараясь не шуметь, подкрался к забору, заглянул во двор. Между домом и сараем с жизнерадостным кудахтаньем носились куры. Точнее, их полуистлевшие тушки: разлагающиеся тела, топорщащиеся во все стороны перья, вытекшие глаза и свернутые набок шеи. Посреди двора стояла бабушка и что-то сыпала курам из синего пятилитрового ведерка. Присмотревшись, Илья увидел, что это какие-то жуки черного цвета и размером с грецкий орех. Они падали на землю, расползались во все стороны, а мертвые птицы стремглав неслись за ними, дробили клювами панцири, жадно заглатывая.

- Чего стесняешься, Ильюш? Помог бы бабуле по хозяйству.

Ведро полетело прямиком в лицо парня. Тот инстинктивно прикрылся руками, бросившись ничком в траву. Тем не менее, звука падения ведра не последовало. Илья поднялся, отряхиваясь, оглядел двор. Пусто, естественно. Эти видения точно убьют его психику. Нервы в последние дни стали ни к черту, а ведь в городе он за собой подобного не замечал. Надо бы чем-то отвлечься, но чем? В доме, вроде бы, прибрался, от огорода даже воспоминаний не осталось, все поросло травой и бурьяном. Хотел было залезть на чердак, но оба входа оказались закрыты на большие висячие замки, а где могли находится ключи, он не знал. В конечном итоге парень решил заглянуть в сарай. Может, там найдется, чем заняться. Нужно только взять фонарик.

Протяжно заскрипела дверь на давно несмазанных петлях. Ну да, чего-то подобного он и ожидал – весь дверной проем был заткан паутиной. Продираться сквозь нее не хотелось, поэтому Илья щелкнул зажигалкой, поднес язычок пламени к паучьей сетке. Та моментально вспыхнула, исчезая прямо на глазах, а он следил за тем, чтобы огонь не перекинулся на что-нибудь еще. Он, естественно, слышал, что огонь очищает и все такое, но очутиться на пепелище совсем не хотелось.

Когда завеса полностью исчезла, он вошел внутрь, щелкнул фонариком. Бардак оказался такой, что желание убираться пропало начисто. Скорее всего бабуля использовала сарайчик как склад и место для хранения вещей, которые были уже не нужны, но и выбрасывать как-то жалко. Здесь находился рабочий инвентарь для сада и огорода, ведра, старые кастрюли, чугунки, рама от велосипеда, заржавевшие от времени инструменты, топорище без топора и даже поломанный ткацкий станок. У Ильи глаза разбегались от всего этого многообразия. Половину всего вообще стоило бы смело выбрасывать. Можно, кстати, этим потом и заняться.

У дальней стены сарая он запнулся о не пойми как оказавшийся здесь бетонный брус полутораметровой длины. Почему-то тот смотрелся здесь абсолютно лишним, неуместным. Илья сдвинул его в сторону, освобождая кусок линолеума, который он придавливал. Следом сковырнул и сам линолеум, чтобы не мешал. В полу обнаружился небольшой люк с ржавым кольцом. Понятно. При жизни бабушка оборудовала подвал. Вот почему он никогда не видел ни банок с соленьями, ни с вареньем. Хитрая старушка явно прятала их от прожорливого внука. Остро захотелось малинового варенья. Может, в погребе что-то осталось? Хорошо бы с чайком потом попить…

Крышка люка поддалась на удивление легко, не пришлось прикладывать практически никаких усилий. Илья посветил в черную пустоту – невысоко, метра два, не больше. К тому же имелась прочная с виду лесенка. Он осторожно поставил одну ногу на ступеньку, слегка надавил, постепенно усиливая нажим. Ступенька даже не скрипнула, дерево держалось крепко.

Спустившись вниз, Илья почувствовал себя не в своей тарелке. Сразу вспомнился ночной кошмар. К счастью, стена позади не двигалась и насекомые ниоткуда не вылезали. Да и сам коридорчик, в который он попал, более напоминал собой тамбур или же прихожую, за которой располагалась комната метра три на три. На крючках под потолком висели пучки трав, от которых исходил едва уловимый приторно-горький аромат. Слева стоял деревянный перекошенный стол, поверхность которого была усыпана дохлыми мухами и пауками. У некоторых не хватало лапок, у некоторых – крыльев. Среди мертвых насекомых валялись огарки свечей, клочки пожелтевшей бумаги, разбитые склянки, стояла прозрачная пыльная бутыль с какой-то темной жидкостью внутри. Деревянные стены испещрены глубокими бороздами. Кто-то царапал их гвоздем? Или же ногтями? Но какие тогда должны быть ногти, чтобы оставить такие отметины? Почти в центре комнаты он увидел статую из своего сна. Дыхание участилось одновременно с сердцебиением.

Чувство тревоги обострилось. Становилось очевидным, что не так уж и хорошо он знал свою бабушку. Вместо солений он умудрился найти какую-то деревенскую лабораторию или еще чего похуже. Но для чего все это? Чем могла заниматься бабушка? Луч фонаря выхватил из темноты кучу мешков в углу. Из-под нижнего мешка что-то торчало. Влекомый каким-то противоестественным любопытством, Илья принялся откидывать в сторону оказавшиеся подозрительно легкими мешки. Один, второй, третий. Когда последний мешок был отброшен, парень испуганно отшатнулся, зажав ладонью рот. Под мешками лежал высохший до состояния мумии труп, по которому неторопливо ползали жуки.

Переборов омерзение, Илья сделал пару шагов вперед. Труп явно принадлежал мужчине, а его одежда показалась смутно знакомой. Он попытался вспомнить, напряг память. Волосы на голове встали дыбом, когда он понял, что в точно такой же одежде когда-то похоронили деда. Даже значки за достижения в трудовой и общественной деятельности были прицеплены к лацкану пиджака. Тревога внутри начала перерастать в панику. Этого же не могло быть! Он хоть и был еще мал, , но отчетливо помнил, как гроб с телом деда опустили в могилу и засыпали землей!

Цок, цок. Илья лихорадочно дернулся, перевел луч фонаря в сторону звука. Из противоположного угла на него надвигались пять пауков, каждый размером со взрослого упитанного кота. Мохнатые лапы цокали по полу, хищно шевелились жвала. Даже глаза, казалось, горели каким-то недобрым огнем.

И это стало последней каплей. Он бросился назад к лестнице, кошкой взлетел наверх, захлопнул за собой люк, придавливая его всем, чем только было можно. Выскочив на свежий воздух, он почувствовал себя немного лучше. Уезжать. Нужно срочно уезжать отсюда. Ясно же, что бабушка занималась здесь какой-то чертовщиной: труп деда, все эти странные насекомые. А пауки? Да не бывает таких! И они ведь целенаправленно ползли к нему. Покусали бы или сожрали? Лучше и не думать.

Илья забежал в дом, чтобы забрать вещи. Сумка стояла на диване и вся оказалась облеплена рыжими огромными тараканами. Более того, их сородичи выползали из всех щелей. Их становилось все больше и больше, и все они, будто повинуясь чьему-то приказу, ползли прямо на него. Решив, что сумка не стоит такого риска, он кинулся прочь из дома, в дверях запутавшись в паутине, которой здесь не должно было быть. Сдирая ее на ходу, Илья опрометью помчался к дороге, твердо решив никогда сюда не возвращаться.

Он едва передвигал ноги от усталости. Шесть часов бесцельно потраченного времени. Илья впал в отчаянье. Дом не отпускал его. Сколько бы он не шел, он всегда возвращался к родному дому. Нет… Уже чужому и опасному дому. И бабушкин шепот. Он шел из ниоткуда и одновременно отовсюду. Голос твердил, что не нужно убегать, что семья обязана быть вместе, рядом. Илья бросался на землю, пытался зажимать уши, чуть ли не рвал на себе волосы от безысходности. Бабушка просила, уговаривала, требовала, приказывала. Внук во что бы то ни стало должен вернуться домой, потому что она ждет его. Ведь без его крови милые насекомые не смогут вернуть ей дедушку.

Стоило парню остановиться, как на ноги тут же набрасывались большие красные муравьи, начинали больно кусать. Откуда ни возьмись на лицо налетали тучи комаров и мошек. Илья отмахивался руками, отфыркивался будто дикий зверь и бежал вперед, пока были силы. Потом снова переходил на шаг. В конце концов он бросил наивные попытки убежать, остановился возле дома, сверля его полным ненависти взглядом. И ведь придется в нем ночевать. Только сейчас он заметил, как заметно похолодало вокруг. За ночь на улице продрогнешь до самых костей и рискуешь схватить воспаление легких.

Скрепя сердце, он вошел в дом. Бабушкин голос прошелестел что-то одобрительное, но с ярко выраженной издевкой. Сыро, мрачно, грязно. Впечатление такое, словно он за эти дни ни к чему не притрагивался. По полу, растянувшись длинной цепочкой, куда-то бежала вереница муравьев. Он с опаской обошел их, ушел в другую комнату. Здесь, вроде, никаких насекомых не было видно.

Не раздеваясь, Илья тяжело опустился на кровать. Какое-то время он сидел, глядя перед собой невидящим взглядом, потом все же лег, свернувшись калачиком, и закрыл глаза.

Эта ночь показалась для него настоящим адом. Он не понимал, где кончалась реальность и начинался сон. Как только он закрывал глаза, как сразу же перед ним возникала бабушка. Ее лицо то было знакомым, то превращалось в гротескную маску, то становилось ужасной тараканьей мордой. Она тянула к нему руки, измазанные кровью, а уже в следующую секунду они превращались в жесткие хитиновые лапы, способные распилить его на части. Когда же он открывал глаза, реальность оказывалась ничуть не лучше. Повсюду слышались шорохи, шелест крыльев, скрежет лапок и отвратительное попискивание. Вдобавок ко всему, где-то на чердаке начали раздаваться тяжелые бухающие шаги. Там кто-то ходил, пытался пробраться в дом, но слава богу, что оба входа были закрыты.

В какой-то момент ему все же удалось немного вздремнуть, но, когда он открыл глаза, оказалось, что провалялся в кровати он почти сутки. Подниматься и выходить куда-либо было страшно. Он не знал, чего еще можно ожидать от ставшего в одночасье чужим дома. Кроме того, внутренняя дверь на чердак оказалась продавленной, из щелей капала бурая жижа, воняющая так, что вызывала рвотные позывы. Под люком на полу собралась большая лужа, в которой копошились мухи.

Солнце клонилось к закату. Свежий вечерний воздух немного отрезвил, когда он вышел за забор и нервно подкуривал сигарету. Получилось это у него не с первого и не со второго раза. Он делал затяжку за затяжкой, косясь в сторону дома. Мыслей не было никаких, все вытеснил страх. Неужели его милая добрая бабушка на поверку оказалась… Кем? Колдуньей, знахаркой, ведьмой? Верилось в это с большим трудом, но по-другому объяснить никак не выходило.

Окурок полетел в кучу золы, оставшуюся от его прошлой уборки. В голове мелькнула робкая мимолетная мысль, но он не успел за нее ухватиться. Что-то было такое, что он упустил. Но что? Неужели снова придется идти в дом? Нет уж, лучше развести костер и коротать ночь на улице. Вторая сигарета отправилась в рот, щелкнула зажигалка, вспыхнув желто-синем пламенем. Но сигарету он так и не подкурил, так и застыл с нею в зубах. А ведь и правда, костер. Когда он сжигал мусор, ему подумалось, что огонь очищает. Этим правилом когда-то даже святая инквизиция руководствовалась. То, конечно, была эпоха заблуждений и неверных суждений, но чем черт не шутит. Может, стоит попробовать?

- Не смей, гаденыш! – бабушка внезапно оказалась рядом. На морде противно шевелились жвала. Четыре пары глаз смотрели с гневом и яростью. И он понял, что только в этом может быть его спасение. Уже не обращая внимания на верещащее за спиной чудовище, он помчался в дом, схватил сумку. Под ногами что-то ломалось, трещало, хлюпало, но он не смотрел на это. Несколько кусков бумаги на кровать в соседней комнате, щелчок зажигалкой. Такой же клочок в шкаф, и еще один в другой комнате, на кровать и диван. Пускай здесь все сожрет огонь. Илья будет только рад этому.

Дорожка от крыльца до калитки оказалась сплошь покрыта насекомыми. Он давил их ногами, растирая в кашу. В ушах стоял пронзительный писк, перекрываемый громогласным бабушкиным голосом, который обещал ему такие муки, от одного представления которых кровь стыла в жилах. К черту все! Бежать, бежать, как можно дальше, не оглядываясь. У самого леса он все же оглянулся. Дом пылал, огонь занимался все выше. В языках пламени ему почудилось перекошенное злобой бабушкино лицо.

Дед Толя сидел на лавочке, щурясь от восходящего солнышка и дымя своей неизменной самокруткой. Когда на лесной дороге показался Илья, уставший, едва волочащий ноги, у старика отвисла челюсть, а самокрутка лишь каким-то чудом удержалась на нижней губе. Он молча наблюдал, как приближался парень. Наконец, не выдержал, пошел навстречу и крепко его обнял, как родного.

- Живой! –выдохнул он. – Услышал, значит, Господь мои молитвы.

- Живой, - подтвердил Илья, устало, но искренне, улыбаясь. – Дед Толь, ты прости, что я тебе не поверил. Ну, про дом-то наш.

- Ай, чего уж там, - махнул рукой старик. – Молодежь. Вам же все равно ничего не докажешь.

- Дед Толь, тут такое дело, - парень замялся, но все же спросил: - Что случилось с моей бабушкой? Чем он там занималась?

- Точно не скажу, потому, как и сам всего не знаю. Ведомо только мне, что после того, как твой дед помер, она умом тронулась. Все порывалась его к жизни вернуть. Жуков, мух, тараканов зачем-то собирала. Ходили слухи, что она с нечистым связалась. И родителей твоих грозилась извести, коли они тебя к ней возить не будут. Не знаю уж, зачем ты сумасшедшей старухе нужен был.

Дед Толя замолчал. Молчал и Илья, глядя туда, где когда-то находился уютный дом его бабушки, от которого теперь остался только пепел. Прав старик, прошлое должно оставаться в прошлом. И нечего его ворошить.

Насекомые. Часть 1. ( Не рекомендовано тем, кто боится насекомых)

Дед умер, когда Илье было одиннадцать лет. Бабушка осталась одна. Илью привозили к ней еще пару лет подряд на каникулы, а потом перестали. С чем это было связано, он так и не понял. Первое время мальчик очень сильно расстраивался, но постепенно привык. Тем более, что и в городе, и в школьном лагере всегда можно было найти, чем заняться. Несколько лет назад не стало и бабушки. Илья об этом, кстати, узнал только через месяц после похорон. Он очень удивился, что родители предпочли ему не говорить об этом, даже обижался поначалу. Разве так можно? Не чужой человек в конце концов! Илья долго обижался на родителей, но затем обида прошла и все вернулось в привычное русло.

И вот теперь он стоял у выхода из леса и совершенно не понимал, что его могло так потянуть сюда. Да, счастливое детство, воспоминания, ушедшие родственники. Но все это осталось в прошлом, где и должно оставаться. Так почему он находится здесь, а не лежит где-нибудь на желтом теплом песочке? Нет ответа. Мелькнула мысль вернуться назад, пока не поздно, но… Банальная лень оказалась сильнее этой мысли. Действительно, позади осталась не одна сотня километров пути. И возвращаться обратно казалось по меньшей мере глупо. Что ж, раз решение принято, значит, следует двигаться дальше.

Перед самым домом Илья вновь остановился, рассматривая такие знакомые с детских лет очертания. Что-то внутри предательски кольнуло. Все же где-то в глубине души он скучал, хоть и боялся признаться в этом самому себе. Вздохнул. Дом, милый дом, кажется, так говорят в иностранных мультиках? Правда, милым сейчас это назвать можно было с большой натяжкой и изрядной долей фантазии.

Дом был почти двухэтажным. Почти – потому что когда-то давно дед приспособил чердак под жилье. Навел там порядок, утеплил, смастерил туда мебель. Чтобы удобнее было забираться, сделал вход прямо из комнаты – небольшой люк в потолке, к которому вела лесенка. Вход на чердак через улицу мгновенно перестал пользоваться спросом, но убирать его не стали. Илья раньше любил ночевать там, а по вечерам сидел на краю того самого, ставшего запасным, выхода и болтал ногами, любуясь закатом.

Теперь же дом казался слегка покосившимся и просевшим. Краска на фасаде местами облупилась, местами топорщилась чешуйками, потеряв свой изначальный цвет под палящими лучами беспощадного солнца. Оконные стекла заляпаны грязью и покрыты толстым слоем пыли; от бабушкиного любимого цветника остались только горькие воспоминания. А ведь когда-то огромный участок перед домом всегда пестрил всеми цветами радуги, источая благоухающие ароматы. Удивительно, как быстро приходит в запустение жилище, когда его покидают люди. Смотришь – и возникает чувство, что дом пустует уже не один десяток лет. И начинаешь понимать, что для тебя он теперь чужой, не более, чем временное пристанище, в котором можно провести немного времени, но не жить постоянно.

Старое ведро, перевернутое вверх дном, оказалось на своем обычном месте – за крыльцом. Илья поднял его, с удовлетворением отметил, что ключ от двери никуда не делся, лишь слегка подернулся слоем ржавчина. Да, время никого не щадит – ни людей, ни железо. С замком пришлось возиться долго, тот никак не хотел поддаваться. В какой-то момент парень даже подумал, что ключ сломается и это послужит знаком к тому, что лучше все же вернуться домой. Но нет, когда он уже собирался бросить тщетное занятие, замок с противным скрежетом соизволил открыться.

Илья шагнул в полумрак небольшой и тесной веранды и… Ожесточенно начал сдирать руками с лица нечто липкой и противное. Паутина. Чертов паук будто ждал его, сплел свои сети аккурат на уровне лица. После дневного света он не сумел различить и без того едва видимые нити. К тому же, сам хозяин паутины тоже присутствовал и, когда Илья влетел лицом в его тенета, плавно перекочевал к парню на нос. Тот закрутился волчком, смахну в сторону нежданную неприятность. Никогда не любил всю эту насекомоподобную мелочь. Не то, чтобы он испытывал перед ними страх, просто от их прикосновений было мерзко и противно.

Он вошел в жилое помещение, пусть жилым его можно было назвать лишь условно. В нос сразу же ударил коктейль из неприятных запахов – пахло сыростью, затхлостью, плесенью и пылью. Ко всему этому примешивался еще один какой-то запах, но парень так и не смог разобрать, что это. Да и не очень-то и хотелось принюхиваться лишний раз. Глаза бегали по сторонам, не зная, за что зацепиться. Всюду толстый слой грязи, еще хуже, чем на улице. Сквозь давно не стиранные занавески с трудом пробивался дневной свет. В солнечных лучах можно было различить пляшущие пылинки. К предметам не хотелось и притрагиваться. Но с другой стороны он прекрасно понимал, что раз уж приехал, то придется наводить здесь порядок. В бардаке жить не хочется и дышать всем этим тоже.

За оставшееся до вечера время Илья осилил привести в относительный порядок только одну комнату. И это еще повезло, что на улице лето и не нужно возиться с печкой. Правда, когда пришло время отходить ко сну, он все же пожалел о том, что не озаботился развести огонь. Во-первых, к ночи в доме стало значительно холоднее и еще более сыро, чем днем. Во-вторых, все постельное белье оказалось полностью отсыревшим, а просушить его на солнце или хотя бы вынести проветрить Илья не догадался. От одной мысли о том, что придется лечь в такую постель, становилось неуютно – сырые холодные объятия кровати можно было сравнить разве что с объятиями покойника.

Парень зябко поежился, представив себе эту картину. Благо, сильного суеверного страха перед мертвыми он не испытывал, резонно полагая, что бояться необходимо живых. В конечном итоге он решил спать прямо в одежде, а на следующий день заняться просушкой спального места. Устав од дальней дороги и дневной суеты, Илья почти моментально провалился в глубокий сон без сновидений.

Разбудил его пронзительный крик петуха и вкусный, щекочущий ноздри запах домашней еды. Он приоткрыл один глаз: в печи весело потрескивали поленья, к нему спиной стояла бабушка, что-то готовила. Она будто почувствовала, что внук уже не спит, обернулась. Все то же доброе и ласковое лицо, испещренный глубокими морщинами лоб, та же чуть-чуть уставшая улыбка.

- Вставай, лежебока. Блины уже почти готовы.

- Ба, еще десять минуточек, - сладко зевнул Илья.

- Я сказала, просыпайся, чертов лентяй! – голос звенел агрессивной сталью. Вместо доброго бабушкиного лица не него жутко скалилась чья-то морда, словно вылепленная из потекшего пластилина.

Илья дико закричал, подскочил на кровати, широко распахнув глаза и… Проснулся. Причем, судя по всему, проснулся он от собственного же крика. Сердце бешено колотилось, готовясь пробить грудную клетку, дыхание напоминало работу кузнечного меха. Голова соображала очень медленно. Постепенно до него дошло, что это всего лишь сон. Конечно, ну какая может быть бабушка, если она давно умерла. Да и о крике петуха не могло быть и речи. Ближайшая живность в соседней деревне.

Илья опустил ноги с кровати. Раздался противный хруст. Он медленно поднял ногу, скосил глаза вниз и брезгливо сморщился. Таракан. Вернее, то, что от него осталось. Откуда он мог тут взяться? Сколько себя помнил, Илья ни разу не встречал этих насекомых в деревне. Мухи, комары, пауки, пчелы, муравьи, даже клещи – этого всегда было в избытке. Но тараканы? Он всегда искренне полагал, что это все же более городские насекомые. К тому же этот был очень крупным и вряд ли уступал по размеру своему мадагаскарскому сородичу. Илья брезгливо отодвинул ногу.

Теперь придется менять носки, а эти потом отправлять в стирку. Кстати, следует проверить, исправен ли колодец. Он, конечно, взял с собой пару бутылок воды, но на этом далеко не уедешь. И еще газ. Насколько он помнил, у бабушки всегда имелся в запасе газовый баллон, подключенный к старенькой плите на веранде. Готовила же она в печи только по утрам и в то время, когда было холодно. Или же если хотела чем-нибудь побаловать любимого внука.

Илья тяжело вздохнул – сколько же всего требуется переделать, чтобы вернуть дому родной, а главное, жилой вид? Работать придется не день и не два, но оно, пожалуй, того стоит. Чем плохо иногда побыть в дали от шумного, суетливого и гнетущего города. Природа, речка, воздух – живи и радуйся. Правда, от визита в соседнюю деревню не отвертишься. Запас продуктов имеет свойство заканчиваться, а на голодный желудок потом особо не нарадуешься окружающим пейзажам. Ближайший магазинчик, естественно, находился именно в соседней деревне. И желательно совершить этот визит с самого утра, пока еще нет сильной жары. Да и потом можно смело заниматься своими делами, зная, что нет необходимости на что-то отвлекаться.

Около печки Илья остановился. Что-то ему показалось странным, выбивающимся из общей картины. Некоторое время он стоял, пытаясь понять, что же именно его насторожило. Потом дошло – от печки явственно тянуло теплом. Что за ерунда? Он дотронулся до печной заслонки. Да, так и есть, металл оказался теплым. Недоверчиво хмыкнув, он отодвинул заслонку в сторону, осторожно протянул руку к золе. Ну слава богу, показалось! Зола на ощупь была холодной и слежавшейся. В печи точно уже очень давно не разводили огонь.

Разом повеселев и начав насвистывать незатейливый мотив, парень закинул на плечо пустую сумку и бодро направился к выходу. Вот только на выходе его бодрость и улетучилась. В самых дверях он вновь влетел лицом в паутину. Отдирая тонкие липкие нити, он никак не мог зять в толк, откуда за ночь появилась такая же густая паучья сеть, как и вчера. Тем более, что самого паука он смахнул подальше от насиженного места. Впрочем, заморачиваться проблемой появления паутины совершенно не хотелось. Вот вернется – тогда можно будет заняться этим вплотную.

Лямка сумки тяжело оттягивала плечо. Закупился он, как ему казалось, качественно и надолго. Насколько это вообще было возможно в обычном сельском магазинчике. Деликатесов тут, понятное дело, отродясь не водилось, но самого необходимого оказалось в достатке.

Уже почти выйдя за территорию деревни, парень услышал, как его кто-то окрикнул по имени. На лавочке у крайнего дома сидел дедушка лет под восемьдесят и близоруко щурился на него из-под приставленной ко лбу ладони. Лицо деда показалось смутно знакомым, но, как Илья не силился, вспомнить так и не сумел.

- Ильюшка, ты что ли? – несмотря на возраст голос старика звучал твердо и уверенно.

- Да, я, - коротко ответил парень, не зная, что говорить дальше.

- Не признал что ли? – засмеялся дед. – Не мудрено. Столько годков прошло уже. Дед Толя я. Вы у меня еще с пацанвой клубнику воровать любили, потому что хата с краю и убегать удобно было.

И Илья вспомнил: и деда Толю, и клубнику, и горящую огнем задницу после того, как бабушка от всей души прошлась по ней крапивой. Он потом еще долго на клубнику даже смотреть не мог.

Посидели, поговорили о том, о сем, припоминая всякие курьезные случаи из прошлого. Словно между прочим дед полюбопытствовал, каким ветром Илью занесло в их края, ведь времени-то прошло немало. Парень честно признался, что в деревню его потянуло ни с того, ни с сего. Как будто какая-то невидимая сила заставила, хотя изначально ехать он никуда и не собирался. Дед Толя нахмурился, от чего стал похож на высохший гриб, достал из кармана штанов самокрутку, долго раскуривал. Сделав несколько затяжек, наконец, заговорил:

- Знаешь, внучок, иногда надо прислушиваться к голосу внутри. Раз не хотелось ехать, то и не следовало бы. А долго тут пробыть собрался-то?

- Ну, пока я здесь только второй день, но, кажется, задержусь. Пока дом в божеский вид приведу, так это не меньше недели пройдет.

- Второй день? – дед чуть не выронил самокрутку изо рта. – Стало быть, ночевал уже. Вот мой тебе совет, внучок. Нечего, как говорится, былое ворошить. Стоит эта хата, так пусть себе и дальше стоит, догнивает. Отжила она уже свое вместе с бабкой твоей. Так что забирай ты оттуда свои вещички да чеши в город поскорее. Брошенные дома-то они злые становятся и не любят, когда живые их покой нарушают.

- Да ладно тебе, дед Толь, - парень махнул рукой, не придавая значения глупым байкам. – Ерунда это все.

- С мое поживи, а уж потом и говори, что ерунда, а что нет. В общем, смотри сам. Мое дело предупредить.

- Спасибо, дед Толь, - парень поднялся, пожал сухую стариковскую ладонь, покрытую твердыми мозолями, и направился в сторону дома. Когда тот скрылся, дед поднял глаза к небу, долго смотрел в безоблачную голубую высь. Потом тихо прошептал:

- Спаси и сохрани, Боже, дите неразумное.

Насекомые. Часть 2. ( Не рекомендовано тем, кто боится насекомых)

- Куда едем? - спросил я, закинув рюкзак на заднее сиденье, и кое-как угнездив своё массивное туловище.

- На дальний воздухозабор, - ответил мой проводник и отчеканил как по писанному: – Конкретно комплекс охраняемых зданий в районе Мичуринского проспекта возле станции метро «Раменки», являющийся одним из входов в подземный спецобъект и на линию между Матвеевским воздухозабором и станцией «Университет-2». Ясно?

- Не очень, - честно ответил я.

- Дэвэшки строили на случай ядерного пиздеца, чтобы воздух брать не из эпицентра взрыва, а почище и подальше.

Кротек вёл автомобиль очень осторожно, то и дело зыркая по сторонам. Избегал оживленных трасс. Мне отчего-то вспомнился фильм Тарковского Сталкер. Что-то такое присутствовало. Не хватало лишь кордона впереди. Я пошутил на эту тему.

- Ясен пень, там есть охрана. И её полно. Но деньги все любят. Просто в определенное время в определенном месте никого не будет. Более-менее можно спокойно залезть.

По дороге Кротек объяснил мне, что у каждого диггера есть свои залазы. Есть общие – информацией активно обмениваются в закрытых чатах. Но лучше иметь свой, надежный и никому не известный. Как говорится, если знают двое, то знает весь мир. Любителей подземной экзотики периодически ловят.

Так я узнал, что существуют административные и уголовные статьи за самовольное проникновение на охраняемые объекты. Так что, если поймают, то минимум грозил штраф от 75.000 рублей. А то и вовсе могли посадить на  четыре-пять лет.

- Вот такие дела, Караванщик. Это тебе не  в фантики играть. Но не ссы. У меня всё четко. Шанс, что поймают, всегда есть. Но штука в том, что служащие работают по графику. Им сказано согласно указаниям проверить вон тот тоннель в полдень, люди и пойдут в полдень. Это их работа, а не прогулка в парке. Просто надо знать расписание.

- Ясно.

Машину Кротек оставил за пару километров до залаза. Начал доставать вещи. Объем получался приличный. Еще он придирчиво осмотрел мою экипировку. Как условились, на мне был горный штормовой костюм (в обиходе «горка»), берцы на ногах и наколенники. В небольшом рюкзаке набор еды и кое-какие вещи. Вот рюкзак мой Дима и забраковал. Выдал мне побольше.

- Так и думал. На хрена тебе городской рюкзачок? Мы идем на пару дней, и лучше перебдеть.

Диггер выдал мне газоанализатор и изолирующий противогаз.

- На всякий случай. Мало ли, - пояснил он.

Вопрос у меня  вызвал термоконтейнер для перевозки донорских органов.

- А это что за херня?

- Товар, - пояснил неохотно Кротек. – Для арахнидов. – Парень закурил и замолчал. Потом, всё же, снизошел до объяснений. - Мертворожденный младенец. Зачем он паукам, я не знаю. Да мне и плевать. Но рубли им точно не нужны.

Я усмехнулся.

- Ок.

Дима проверил мой фонарь и похвалил: мол, пойдет. Телефоны мы оставили в машине. И двинулись в путь.

Дальше всё было довольно буднично. Мы – мне пришла в голову такая аналогия – осторожно, будто хотели пробраться к соседу в сад воровать яблоки, перелезли через забор и, стараясь держаться в тени, прокрались к некоему круглому приземистому строению с решетками по контуру. Диггер ловко начал откручивать болты крепления, пояснив, что сам же их и установил, срезав старые. Для проверяющих всё выглядело как обычно, вот только болты легко снимались – так всё хитро было устроено.

Мы залезли внутрь, поставили решетку на место и начали спуск вниз по вертикальной лестнице, открыв технический люк. Если до того момента я был спокоен, как индийский слон, то сейчас, ощутив непривычные запахи, чётко осознал, во что я влез. Но поворачивать было поздно.

Спускались мы долго. Остановились уже внизу на небольшой площадке отдышаться. В узком коридорчике мы едва помещались вдвоем. Дима поколдовал с небольшой металлической дверью, и мы вышли уже в обычный технический проход. Горели лампы, тянулись провода вдоль покрашенных стен, висели какие-то таблички. Что-то тихо гудело. Я втянул в легкие воздух. Странный, непривычный запах. Не знаю даже, с чем его сравнить. Но он мне однозначно понравился: похоже было на то, как обоняешь армейские склады, которыми давно не пользовались. Бетон, краска, пыль и воздух, пропущенный через фильтр противогаза – примерно так. Вроде бы и нейтральный запах, но в нем была масса оттенков. Отсутствие человека – вот что это было.

Дима провел меня через распахнутый гермолюк. Затем был еще коридор, спуск по маршевой лестнице. Еще одна дверь открылась, и мы вышли в низкий тоннель. Тянулись одноколейные рельсы. Горели местами лампы дневного света, перемежаемые аварийным освещением и участками темноты. Вдоль тюбингов тоннельной отделки круглого сечения висели толстые кабели.

- Там, короче, и были фильтры. Прикольная конструкция, но мы не на экскурсии, - принялся объяснять ситуацию Кротек, когда мы начали путь. – В общем, идти нам долго, но дорога почти прямая. Потом уже свернем и выйдем на те самые настоящие подземные пути – ну, которые составляют нижний город. Там и обитают люди. Отдохнем у моего приятеля. Зовут его Глиняная Рожа. Будь готов ко встрече с ним. Он тот ещё урод.

- А что с ним?

- Бухал много. Вырубился, а крысы взяли и сожрали его лицо. Человечка спасли соседи, отнесли в больницу. Там ему собрали новое лицо, отодрав кожу с жопы! – Дима тихонько засмеялся. – В общем, то ещё зрелище! Так что, не стебись над ним. Кстати, он больше не пьет. Только кофе. И шоколад. Несу ему подарочки.

- А с сектами ты узнал что-то? – спросил я между делом.

- Не-а, - ответил диггер. – Только общая инфа. По старым утыркам всё известно. Живут себе, и не бедствуют. Самая мощная группировка – Плантаторы. Они какую-то плесень особую разводят, психоделическую. Сами жрут, глюки ловят и кому-то там молятся, а также продают наверх. Тем и живут.

На развилке мы присели отдохнуть. Съели по паре бутербродов, запив чаем из термоса.

Внезапно в одном из тоннелей я услышал какой-то шум. Я вскинулся было, но Дима жестом меня остановил.

- Не суетись. Это караван идет в Торговый центр.

Вскоре источник шума стал понятнее: это был шорох и топот идущей группы людей. Мой слух различил звяканье цепей. Любопытно.

Вскоре мимо нас потянулась вереница изможденных людей, скованных кандалами. Вдоль строя шли охранники с винтовками. От такого зрелища я замер. Слишком это было не реально, - будто вырванное из другого  времени, или вовсе сцена из постапокалиптического фильма. Дима подошел к одному из охранников и о чём-то с ним поговорил.

- Помогите! – вдруг закричала какая-то женщина, прилично и чисто одетая. – Вызовите полицию! Меня похитили!

За это она получила прикладом винтовки в живот. Процессия двинулась дальше.

Ко мне, ухмыляясь, подошел Дима.

- Круто, а? Я предупреждал тебя, Караваныч, тут всякое бывает. И крысы метровые и работорговля. Те же сектанты охотно себе покупают работников, чтобы больше времени посвящать своим практикам, а не о хлебе насущном думать.

- Ясно, - ответил я, хотя ничего мне было не ясно. – А Торговый центр?

- О, брат! Там стоит побывать! Такого ты больше нигде не увидишь вот так запросто. Под Питером разве что. Но там не тот масштаб. ТЦ – это заброшенный многоуровневый бункер, приспособленный под текущие нужды местных жителей. Тут, знаешь ли, тоже люди живут. Кому обновка нужна, кому чего. Кто развлечений ищет или высокой кухни, - охотно разглагольствовал Кротек, когда мы снова двинулись в путь. – Кстати, рекомендую рагу из крыс – очень даже ничего!

Меня передернуло. Мерзкие твари.

- Насколько понимаю, - решил уточнить я, - метровые, как ты сказал, крысы представляют опасность?

- Конечно! Но они обитают в другом районе – там, где канализация, в коллекторах. Есть там заводик один, который периодически сбрасывает свои отходы. Вот на этих, хм, биодобавках они и вымахали. Местные на них охотятся. Кто из куража, а кто с голодухи. Когда крысы слишком уж увеличивают свою популяцию и лезут наверх, в кабинетах теплых  начинают шевелиться и посылают армейских, чтобы отстреливали. Травить, сам понимаешь, бесполезно.

- Ясно. Слушай, а как же вот правительство: они же знают про город под ногами? Про работорговлю и всё такое? Почему не прекратят это дело?

Кротек (названный так в честь крота из чешского мультфильма – по-чешски Krtek) остановился, чтобы поправить лямки рюкзака. Косо посмотрел на меня.

- Во-первых, - начал он объяснять, - представляешь, во сколько обойдется казне это выселение массовое? Во-вторых, местные считают эти подземелья своим домом и будут за него сражаться. В-третьих, всех не переловишь – тут есть, где спрятаться. Ну, и самое главное: даже если всех и поймают, через год снова набегут. – Он усмехнулся. – Народ у нас такой. Это как сухой закон – читал? Запретили бухло, дак самогонщики поднялись во весь рост и всякие там бутлегеры. Так и тут.

Прямой связи в этом сравнении я не уловил: при чём тут бутлегеры? Ну, да ладно!

Мы продолжали размеренно шагать. Я размышлял о полученной информации.

- Да, и еще, Караванщик, - произнес Дима глухо, - если вдруг со мной что-то случится, избегай сообществ людей. Лучше выходи, по возможности, или к одиночкам, или лучше всего к работникам метро. Лучше штраф получить, чем попасть в рабство.

Что на это скажешь? Не хотелось бы оказаться в такой ситуации.

Дима остановился, и к чему-то прислушался. Я не услышал ничего. Но у проводника на это счёт было своё мнение.

- Сворачиваем, - сказал он и нырнул в неприметную темную дверь, мимо которой я мог бы запросто пройти и не заметить её. – Скоро будем у Глиняной Рожи.

Мы прошли, несколько раз свернув, какими-то коридорами, некоторые из которых были абсолютно пусты, а другие завалены хламом. Один длинный проход и вовсе напоминал коммунальную квартиру, столько там было дверей. В конце этого прохода Кротек и остановился и вежливо постучался. Нам, будто хозяин ждал, притаившись, тут же открыли.

Увидев этого человека, я с трудом сдержал смех. Смешного-то, по сути, и не было ничего. Но эта пародия на человеческое лицо рассмешила бы и вернула ощущение здоровья  даже у лютого ипохондирика. Да, возникало такое ощущение, будто дети решили сделать чучело с глиняной головой, кое-как её вылепив наобум – лишь бы хоть немного выглядело похожей. Неумело прилепленный нос – кожаный валик с двумя идеально круглыми ноздрями, такие же губы, неестественно натянутая кожа на скулах – всё это бросалось в глаза. Ах, да. В левой глазнице Рожи не было глаза, а был лишь клочок ваты. Здоровое око злобно зыркнуло на меня. Никому не понравится, когда его разглядывают как уродца из Кунсткамеры.

Но он отошел в сторону, пропуская нас в своё жилище. Я осмотрелся. Ожидая увидеть лежанку бомжа на теплотрассе, я приятно оценил уют и чистоту подземного жилища. Можно даже сказать квартиры – из зала виднелись ещё комнаты. У стен стояли два дивана, горел торшер. Всё, как я понимаю, с помоек. Тихонько играло радио. В углу была оборудована кухонька, на которой сейчас на горелке в небольшой кастрюльке что-то готовилось, распространяя вполне себе обычный запах человеческой еды.

Мы расселись на диванах. Рожа вернулся к готовке, а Кротек принялся доставать из баула подарки: шоколад, кофе и сигареты.

- Поедите? – спросил хозяин, выключая газ под кастрюлей.

Я поморщился, хоть и чувствовал голод, вспомнив про рагу из крыс. Кротек заметил это и рассмеялся.

- Он не ест крыс.

- Крыс? – пошлепал пародиями на губы Рожа. – Не, ты что! Это картошка с мясом, из магазина.

Это меняло дело, и вскоре мы втроем эту кастрюльку опорожнили. Вкусно! Просто, но надежно: такое блюдо всегда обречено на успех. К тому же, если не пожалеть специй.

- Неси ящик, дружище, - обратился Кротек к Роже, когда тот убрал одноразовую посуду.

Из соседней комнаты Рожа принес огромный чемодан и взгромоздил его на журнальный столик, что стоял посередине между диванами. Кротек протянул ему тощую пачку пятитысячных купюр. Подземный житель принял её равнодушно и запросто запихнул в карман штанов. Оба они закурили.

Рожа принялся колдовать над кофе. А Дима открыл чемодан. И я присвистнул. Он битком был набит оружием.

Кротов сразу взял себе МР-40, немецкий пистолет-пулемет, массово применявшийся во время второй мировой войны, а мне протянул советский ППШ с барабанным магазином.

- Ты парень здоровый, так что бери его. Стрелять же умеешь?

Я с трепетом принял оружие, которое, как я помнил, весило больше пяти килограмм. Да, не представляю, как с таким целый день бегать – рука ощутила вес пистолета-пулемета Шпагина.

- У меня два вопроса: откуда это добро, - я обратил внимание, что в чемодане находились еще пистолеты и гранаты – Ф-1, знаменитые лимонки, и какие-то еще, продолговатые овалы, - и зачем оно нам?

- Эхо войны, - пошутил в ответ Кротек. – Тут этого добра хватает еще с советских времен. Плюсом полным-полно бандитских нычек. Самих тех бандосов уже черви съели, а их склады остались. Где-то даже с чемоданами денег и золота. Вот Рожа их и ищет, тем и живет. А зачем? Да на всякий случай. Дальше дорога будет трудная – ну, до ТЦ.

- А почему не пройти тем же ходом, если он безопасный?

- Э, брат, - Кротек закурил вторую сигарету и внимательно на меня посмотрел. По комнате плыли ароматы табака и кофе – как оказалось, у Глиняной Рожи была вполне себе современная кофемашина. – Вся подземка живет по расписанию, согласованного в теплых кабинетах. Сейчас в тех тоннелях рабочие трудятся.

- Понятно, - протянул я, принимая из рук хозяина чашку кофе. – А гранаты? Берем?

- Ты чего? Кто же под землей гранаты использует? Это ж пиздец!

- Тогда зачем они?

- Чтобы было, - начал раздражаться от моих вопросов Кротов, но деваться ему было некуда.

- А вот эти что за гранаты? – я решил дожать ситуацию.

-  Светошумовые, - нехотя ответил диггер, вставая и подходя к кухоньке за кофе, дав таким образом понять, что разговор закончен.

Весьма кстати он встал и отвернулся! Наш капитан Сельцов, помню, любил говорить, что боезапас карман не тянет и никогда лишним не бывает. Так что я под шумок стянул две светошумовых гранаты и одну «эфку». Одну спрятал в одежде, а вторую вместе с лимонкой запихал поглубже в рюкзак, сделав вид, что перебираю вещи.

Вернулся с кофе Кротек и ещё покопался в чемодане. Выдал мне дополнительный магазин, и себе взял парочку. Покрутил задумчиво в руке пистолет ТТ, но положил его обратно и закрыл чемодан.

- Хватит нам и этого вполне. Не на войну идем.

- А секты что же? Ну, Христиане Подземельники? – напомнил я суть своего дела.

- Ах, да! – диггер повернулся к своему приятелю, который старался стоять к нам или боком или спиной, и спросил его: - Ты слыхал про таких?

- Нет. Но я и стараюсь от людей подальше держаться. Я отшельник. Спросите у Шермухамбета.

- Да, - кивнул головой Дима. – Так и так дорога до ТЦ. Так что, пора.

Мы допили кофе и принялись собираться. Попрощались с гостеприимным хозяином.

- Ещё зайдем, дружище, не скучай тут!

Выйдя из коридора и пройдя двумя проходами, диггер вывел нас в тоннель, который явно не использовался – горели редкие огни, и этого освещения едва хватало, чтобы человек шел и хотя бы местами видел, куда ставит ногу, так как мусора хватало. Проводник дал знак, что пора доставать фонарики.

- Слушай внимательно, Караванщик, - принялся передавать мне науку выживания Дима. – Дальше может быть всякое…э-э-э, странное. В смысле, необычное. Такого наверху не встретишь. Так что, главное, не паникуй и не суетись. Батареек взял?

- Да.

- В общем, смотри: если попадутся такие разноцветные червячки – не бойся. Это «подземный адреналин». Добавят энергии, прочистят мозги. Куда как хуже «электросос». Выглядит как белое кольцо, которое то сужается, то расширяется. Что характерно, живет электросос только в темноте, так что его издалека видно. Можно обойти. А если нет обходного пути, то кидай батарейки или даже фонарик, и беги мимо, пока он будет хавать. Хреново будет, если эта штука на человека нападает. Ученые говорят, что человек является живым организмом исключительно благодаря электрическому току, который содержится в наших клетках. Без электричества не сможет функционировать нервная система человека, оно же отвечает и за работу нашего сердца. Так что, можно отъехать легко. Понял?

- Да.

- Есть и похуже штуки, но мы туда не пойдем. Но учти, что опасные проходы отмечены красным крестиком.

- И что там?

Кротек остановился перекурить. В полутьме тоннеля его фигура в табачном дыму выглядела как-то фантастично.

- Есть теория, - пояснил он, - что всё зло сверху, что творится, и о чём думают люди, просачивается сюда. И живёт здесь своей жизнью. Худшие из возможных кошмаров. Но не парься, мы в безопасных зонах. Тем, из тьмы, сюда не пробраться. Они надежно заперты. Хуже, если какой-то ублюдок открывает им двери. Въехал?

Я кивнул, про себя решив, что везде люди любят напридумывать себе каких-то легенд и баек. В армии пугали черным прапорщиком, призывали счастливый дембель, чтобы первому из призыва домой поехать. Боялись «злой пули», которая летает своевольно как оса. Пулю я сам видел. Так что, кое-что из слов Кротека могло оказаться правдой.

- Тогда поехали!

Диггер выбросил окурок, и мы продолжили путь. Проводник то нырял в какие-то низкие коридоры, то мы переходили пути метро. Оказывались в огромным подвалах, заставленных ящиками. Один раз даже прошли через канализацию. Местами я любовался древними кирпичными сводами – эти подземные ходы строили сотни лет назад. Люди нам не встречались. Зато следы их пребывания в виде мусора постоянно. Я, в отличие от Дарвина, считаю, что человек ближе не к обезьяне, а к свинье. Сам такой был, да Аня отучила мусорить, где попало.

Подземка жила свой жизнью – можно даже сказать, что дышала. Иногда издалека слышался шум работающих вентиляторов, звуки проходящих составов в метро, гудели трубы, разок за стеной в подвале мы распознали работающий отбойный молоток.

А ходы всё тянулись и тянулись.

У меня возникла мысль, что Кротек, рисуясь, специально запутывает дорогу. Однако за уже следующим поворотом мы услышали людской гомон и вышли на… ну, скажем так, оживленный проспект, по которому курсировали сотни разных людей. Встречались даже дети. Уместнее всего сравнить увиденное с Шанхайским уличным рынком. Пространство пестрило разномастными лавками, точками быстрого питания. В воздухе отчетливо – чем ближе мы подходили – воняло прогорклым маслом, выпечкой и немытыми телами. И все эти люди одновременно говорили, спорили, торговались и ругались.

Я не удивился, увидев длиннющую очередь у дверей с надписью «Бани. Сауны. Душ».

Кротек, не обращая внимания на товары вокруг (я же вертел головой, с любопытством осматривая местный блошиный рынок, на котором, как и наверху, продавали абсолютно всё), остановился перед табличкой с изображением лестницы. Вниз и вверх по пролетам шныряли люди, кто с товарами, кто с покупками, а кто с чем-то съедобным в руке. Прошествовал местный охранник в броне и с пулеметом.

- Нам на второй этаж, - объяснил свои телодвижения диггер. – Всего их шесть. На самом нижнем обитают местные братки, туда не суйся. На пятом продают оружие, секс энд драгз. Казино есть. В общем, всё как у людей. Были бы деньги! На четвертом рабов продают.

Второй этаж отличался тем, что здесь было больше приличных магазинов – примерно таких же, какие встретишь в любом торговом центре. Попадались «уличные» кафе – проходя мимо, если бы не  бетонный потолок над головой, я бы легко подумал, что гуляю по Арбату. Подземные обитатели прогуливались, пользуясь Перемирием, пили пиво, слушали музыку, ели шашлыки (интересно, из крыс или нет?). Впрочем, а чего еще ожидать? Гладиаторских боёв? Крысиных гонок? Я задал вопрос диггеру.

- Да есть это всё, ты чего! Третий этаж. Отчасти потому сюда народ и тянется – под землю, в смысле. Тут своя романтика, своя специфика. Еще проймет, вот увидишь! Да так, что уходить отсюда не захочешь.

Кротек остановился возле магазинчика с надписью «видеосалон», стена которого была справа украшена плакатами в духе 90-х, с Рэмбо и всё такое, с броской надписью «Все хиты с поверхности». А вот слева я сразу и не понял что увидел: какие-то фотографии и надпись «Местные хиты». Мы вошли внутрь.

Там, в окружении стеллажей с кассетами, за стойкой сидел пожилой казах (как мне заранее поведал диггер) по имени Шермухамбет. Он пожал руку проводнику, на меня едва взглянул, и передал коробку с пленкой.

- Свежак, - сказал казах скрипучим голосом. – Пятая кабинка.

Дима Кротов потянул меня за собой. Мы прошли в помещение с цифрой пять, намалеванной белой краской на двери, где из мебели всего-то и было с десяток стульев и большой старый телевизор с видеопроигрывателем. Кротек вставил кассету в приемник и нажал воспроизведение. Белый шум на экране сменился дергающейся картинкой. Явно снимали на любительскую камеру. Причем снимали  подземелья.

- Эти видосы, - рассказал диггер, - от пропавших людей. Наверху близкие хотят знать, что случилось с их родными. Какая-никакая, а копеечка в виде благодарности капает.

- Хм, тебе что, денег мало?

Кротека передернуло – больная, видать, тема.

- Это вы вон с Олегом бед не знали, родаки всем обеспечивали. А я детство в общаге в нищете провёл. Так что, да: мало! Хочу нормально пожить, понимаешь, Караванщик?

Чего ж непонятного? Всё понятно. Капитализм заманил красивыми картинками так, что люди готовы на что угодно (и часто из простой необходимости), чтобы жить «нормально». Иметь свой угол и деньги не только на тупое выживание.

Я всмотрелся в происходящее на экране. Судя по всему, это была нарезка с гаджетов тех, кто попал под землю. Снимали друг друга, коридоры, бункеры, подземные реки. Активно это комментировали. Кротек время от времени что-то записывал в блокнот.

Одна сцена привлекла моё внимание. Я увидел Аню. Снимали в ночном  режиме при минимуме освещения. Она стояла в длинной веренице молодых девушек, вдоль которых прохаживался какой-то мужчина. Картинка поразила меня тем, что – я решил, что это сбой техники – над его плечами будто бы висели два пятна клубящейся тьмы.

- Кто это? - спросил я диггера.

- Без понятия.

Угу, ясно. Ясно, что ничего не ясно. Кротек преследует свои цели, завязанные на деньгах. Ему прохладно до моих печалей – вот что я понял. Знаю, что есть такие люди: за тысячу рублей удавятся. Почему я сразу не подумал о том, чтобы ему заплатить? Авось бывший одноклассник действовал бы бойчее. Я прикинул, сколько смогу предложить. Если что, займу у Олега.

Мы досмотрели кассету, и подошли к стойке хозяина видеосалона. За стеной я услышал звук проходящего электропоезда. Явно рядом перегон. Забавно, что тот мир буквально на расстоянии вытянутой руки.

- Сделай мне копию, - сказал Кротек. – На обратном пути заберем. Часов через пять.

Я толкнул его локтем и выразительно посмотрел ему в глаза.

- Ах, да! Ты слыхал что-нибудь про секту Христиан Подземельников?

Шермухамбет лениво этак обвел нас взглядом.

- Ну, да. Недавно появились.

- У меня девушка пропала, - встрял я, устав терпеть эту всю неторопливость и равнодушие. – Как мне найти их подземный монастырь?

Шермухамбет достал сигарету и прикурил. Сделал три затяжки. Я уже захотел ему в коричневую рожу ударить его азиатскую с напускным (возможно) спокойствием. На наркоте он, что ли, подумалось мне. Он выдержал мой гневный взгляд, будто я был мяукающим котенком.

- Давно? – наконец спросил он.

- Что давно?

- Давно она пропала?

- Больше месяца.

Казах достал промасленную бумагу и вытер себе лицо. Оно залоснилось. Странные тут привычки!

- Тогда, хм, тебе лучше уже не искать.

- Скажи ему уже, - отреагировал на ситуацию Кротек, поняв, что я закипаю.

- Подземники продают девушек арахнидам-13, - выдыхая дым, снизошел до ответа казах. Будто речь шла про носки.

Я замер.

- Млять, а на хера? – Повернувшись к Диме, спросил: - Ты знал о таком?

- Да откуда, братан?

- Ты у них спроси, - ткнул в меня сигаретой Шермухамбет. – Вы же туда сейчас идете?

Кротек пресек мои попытки перехватить ППШ на позицию выстрела.

- Разберемся, - сказал он. – Не суетись, Рома. Тут свои порядки. Я тебе говорил. – Кротек дернул меня за рукав. – Пойдем. Пора.

Когда мы продолжили путь в тоннелях, и я окончательно остыл, диггер осторожно начал разговор.

- Рома, давай без нервов, ок? Скоро придем к арахнидам. Там и спросишь. Если там в рабство куда продали – попробуем выкупить. Лады?

Я кивнул. Всё тут, под землей, оказалось куда как сложнее, чем я мог вообразить.

- Только зайдем к диггеру Ване, ок?

- Зачем?

- Примета такая местная. У станции Павелецкой Ваня зашел в помещение, и за ним захлопнулась дверь. Нашли его через два месяца. Он уже превратился в мумию. Так вот. Он то есть, то его нет. Если он есть, это хорошая примета.

Мы проследовали к этой комнате. Диггер распахнул дверь и шумно выдохнул. Я заглянул через его плечо. Там было пусто.

- Идем дальше, чего уж, - выдал Кротек. – Всё равно надо. Пойдем!

Я пожал плечами. Слабо верилось в исчезающего и появляющегося диггера. Его же явно, когда нашли, вытащили на поверхность.

(продолжение в комментах)