В 1960 году решили «навести экономию» на северянах. Были сильно урезаны так называемые «льготы». Результат не замедлил сказаться. Люди потекли с Севера. Уходили оттуда квалифицированные специалисты, на их место приходили новички. Уходили приспособившиеся к местным условиям, приходили те, кому еще предстояло пройти долгий и тяжелый период адаптации. Но к тому времени, когда они тоже начинали чувствовать себя северянами, приобретали значительный и ценный опыт, подходило время очередного, сразу за три года, полугодового отпуска. Северянин ехал «на материк», отдыхал, а заодно узнавал, что с его-то специальностью и опытом его и тут, в центре или на благословенной Украине, что называется, «с руками оторвут», что он и тут зарплату приличную получит и квартиру тоже. Многие не возвращались из своего первого отпуска или возвращались лишь за тем, чтобы ликвидировать свои северные дела. На их место опять приходили новички. И все начиналось сначала, как в сказке про белого бычка: парень, только что окончивший курсы трактористов или проработавший в колхозе на тракторе один сезон, получал на Колыме новый бульдозер; трудно давался ему первый северный опыт, но через три года был он уже стреляный колымский «волк», чувствовал себя на колымских «торфах» и «песках» ничуть не хуже, чем на украинских черноземах. А тут-то и подходил желанный, первый за три года отпуск, из которого возвращался уже далеко не каждый... Экономия вышла, как говорят, «боком». В 1968 году северные «льготы» были в основном восстановлены. Положение с текучестью кадров стало, по мнению местных руководителей, быстро улучшаться.
Кстати, о так называемых «льготах». В самом этом слове слышится что-то необязательное, то, что можно дать, а можно и не дать. Это как бы какая-то привилегия, нечто такое, что человек получает «сверх положенного», то, что выделяет его из других. Были времена, когда дети работников «Дальстроя» принимались в вузы вне конкурса. Вот это была льгота в чистом виде. То же, что называют льготами сейчас,— это скорее компенсации. Районный коэффициент к заработной плате обычно едва покрывает дополнительные расходы по потребительскому бюджету. На Севере человеку нужно больше пищи и лучшей по составу, а лучшая стоит дороже, большинство продуктов питания здесь заметно дороже, чем в других местах (третий пояс), да и ассортимент здесь не совсем тот, что в других местах. Нужна здесь более дорогая одежда, и нужно ее много больше, чем в местах не столь суровых. А чего стоит довольно-таки частая жизнь «на две семьи» — сам работник на Колыме, а семья где-нибудь в Тамбовской области — до тех пор пока не удастся получить мало-мальски сносное жилье? Нет, никакая это не льгота — районный коэффициент к зарплате. То же по-существу относится и к «северным -надбавкам», задача которых — удержать на севере тех, кто уже имеет опыт, то есть наиболее ценные в местных условиях кадры.
Не считаем ли уж мы, что материальные стимулы — главное в привлечении новоселов на Колыму? Считаем, В полном соответствии, кстати, с результатами специальных социологических обследований. По данным Северо-Восточного комплексного института Сибирского отделения АН СССР, у приехавших в поселки Билибино и Валькумей (Чукотка) основным мотивом приезда в 52 процентах всех случаев было желание иметь более высокие заработки, и только у 16 процентов прибывших преобладали моральные мотивы. Остальные 32 процента прибыли по «прочим причинам и мотивам (по переводу, собственному желанию и др.)»1. Впрочем, эта классификация несколько напоминает нам шутливые изречения типа: «Коля ел пирожок с мясом, а Петя с аппетитом». Человек переводится обычно по собственному желанию и редко — против желания. А в основе желания лежат все те же материальные и моральные мотивы. Так что можно принять, что на одного прибывшего, у которого преобладали мотивы моральные, приходится трое с преобладанием мотивов материальных. Мы не думаем, что у этих последних так уж совсем отсутствуют аморальные мотивы, равно как у тех, кто приехал по моральным мотивам, есть и мотивы материальные, только занимают они положение подчиненное.
Моральные мотивы кажутся нам чрезвычайно важными. И мы даже склонны думать, что часто они недооцениваются. И в рассуждениях ученых и литераторов, и в организации перемещения трудовых ресурсов. Дело в том, что далеко не все мотивы отчетливо осознаются, а часто даже осознанные трудно выразить в словах. Не потому ли так широко кочует по печатным страницам неопределенное и затасканное слово «романтика»?
Очень важным кажется нам такой аспект стремлений поехать на Север, особенно у молодежи. Приходит пора, когда человеку нужно найти свое место в жизни, самоутвердиться, испробовать силы на настоящем деле. Север предоставляет молодым широчайшее поле деятельности. Здесь положение человека, кстати, более прямо и наглядно зависит от него самого, от его качеств. А какому же молодому человеку не хочется развернуться в полную силу?
Возможности продвижения в своей профессии, квалификации, служебном положении на Севере часто существенно больше, чем в районах старых, обжитых, установившихся, где твое положение слишком часто определяется «лимитом» ставок или наличием большого числа людей более опытных, заслуженных или даже просто занимающих определенные места в силу давних заслуг или каких-то иных обстоятельств. Север — равно как и другие осваиваемые районы — дает ощущение полноты жизни. Здесь невозможно «закиснуть». Это свойство Севера еще мало осознанно.
Повторяем еще раз, чтобы быть понятыми правильно: мы высоко ценим моральные мотивы приезда на Север и не склонны преуменьшать их значение. Однако нет оснований для их противопоставления мотивам материальным. Тем более сейчас, когда экономическая реформа внесла ясность в этот, долгое время считавшийся почему-то «щепетильным», вопрос. Зрелый рабочий человек не стыдится хорошо заработать. Ему, скорее, неприятно заработать меньше других. При оплате по труду, чем больше получает человек, тем больше он отдает обществу. И мы не видим ничего плохого в том. что материальные мотивы приезда в прибывающих на Северо-Восток преобладают.
Население Северо-Востока быстро растет. Однако рост этот идет за счет громадного «оборота» кадров. Нет в стране области, которая по интенсивности миграции, т. е. по количеству ежегодно переселяющихся людей, приходящихся на одну тысячу жителей, могла бы соперничать с Магаданской. При этом уезжает чуть ли не столько же людей, сколько и приезжает сюда.
Причины выезда значительно многообразнее причин приезда.
В 1961 —1967 годах в Магаданской области были проведены большие анкетные обследования, позволившие установить причины увольнений и выезда в другие места. Приведем фактические данные.
Увольнения за прогулы и другие нарушения трудовой дисциплины
Неудовлетворенность зарплатой
Отсутствие жилья для семьи, невозможность трудоустройства и др. причины
Перевод
Неудовлетворенность работой
По состоянию здоровья и климатическим условиям
Окончание срока договора и досрочное его расторжение
Призыв в Советскую Армию
Неудовлетворенность жилплощадью и бытовыми условиями
Уход на учебу
Уход на пенсию
Отсутствие мест в детских учреждениях
Прочие причины
Конечно, читатель может сказать, что классификация мотивов ухода с работы в этой таблице — отнюдь не пример научной строгости. «Перевод» нельзя ставить в один ряд с «неудовлетворенностью, зарплатой», поскольку именно из-за этой неудовлетворенности человек и может переводиться. Это типичная статистическая ошибка, когда признаки, по которым делится совокупность, перекрывают друг друга. Не следовало бы, па наш взгляд, в эту таблицу и вносить случаи увольнений из-за призыва в армию, ухода на учебу и на пенсию. Но при всем том совершенно очевидна правильность вывода автора, что «основными причинами интенсивной сменяемости работников на Северо-Востоке являются неудовлетворительные условия жизни и быта и относительно низкие в первые годы жизни на Севере денежные доходы новоселов».
Опять-таки, как и в причинах приезда в область, на первом месте — факторы материальные.
За десять лет прииск «Пятилетка» увеличил добычу золота вдвое, хотя пески на его участках бедноватые. Сейчас перемывают песков в несколько раз больше, чем прежде.
— Технология и техника золотодобычи постепенно меняется. Но вот что действительно изменилось неизмеримо, что вообще не поддается описанию — это жизнь людей на Колыме,— страстно уверяет нас директор прииска Михаил Евсеевич Выгон.— Я здесь тридцать один год, и я имею право сказать. У нас тут круглый год картофель, молоко, в некоторых отношениях мы здесь обеспечены лучше, чем кое-где в центральных районах. Как бы там ни было, но не было случая, чтобы колымчанин не мог купить себе понравившуюся вещь из-за отсутствия денег — это важный психологический момент...
У парторга, где мы сидим, комнатка совсем крошечная, но Выгону в ней не тесно, он не зовет к себе в кабинет, а шагает по этой комнатушке, рассуждает вслух.
— Знаете ли, честное слово, я влюблен в свой Север! Купил я себе квартиру в Москве, но не еду туда, и здесь стало хорошо. Мы много говорим о недостатках, а вот о хорошем -написать как следует не умеем. Бубним иной раз одно и то же. А взять такую Колыму да показать, что тут сейчас делается. Колыма же... Колыма!.. Вот это будет реальная пропаганда. Только нужно показать и трудности, и противоречия. Лакировка — это не пропаганда.
Михаил Евсеевич Выгон — зря что ли старый комсомольский работник корчагинской закваски — сам великолепный агитатор и пропагандист. Однажды на участке Рыбный он собрал студентов, приехавших на практику из Читы. Дошли слухи, что ребята чем-то недовольны. Студентам — по 18 лет. Острые, ироничные. Разговор произошел примерно такой:
— Михаил Евсеевич, вы будете нам лекцию о золоте читать?
— Ну, дудки! Хватит. Я уже наелся золота за три дцать один год. Лучше расскажите, как вам тут живется. Я-то знаю — скверно.
— Почему скверно? Блестяще!
— По семь человек в комнате, блеска никакого не вижу. Плохо живете.
— А что вы, собственно, товарищ директор, хотите? Постели у нас чистые, столовая лучше, чем в Чите, широкий экран в кино.
— Ну, тогда после техникума приезжайте работать к нам.
— Врете все, тут вам не Чита.
— А что нам Чита? Мы же горному делу учились, не в Чите же золото добывать!
К концу разговора студенты не могли сообразить, чем же они были недовольны? Потом вспомнили: ах, да, мало зарабатывают. Тут же директор прииска посоветовал им учиться на бульдозеристов, тогда можно будет подзаработать за лето. Утром Выгон назначил им инструктора и выделил для тренажа списанный бульдозер. Директор умеет заразить людей Севером, не скрывая от них всех сложностей здешней жизни. И в ситуации, подобной той, о которой мы рассказывали,— когда новичок колеблется, не знает, то ли оставаться, то ли уехать, Михаил Евсеевич Выгон находит нужные слова:
— Давайте говорить прямо: сколько вы на «материке» зарабатывали?
— Больше вы здесь не получите...
— Вы проклянете себя. Вспомните и черта, и дьявола, будете вопить: «Боже, зачем я сюда приехал!» Но если вы у нас год поживете, вам уже будет обидно уезжать, через два года уезжать будет неинтересно, через три — невыгодно. Наберитесь мужества на год или уезжайте сразу. Уж кто-кто, а Выгон хорошо знает, каково тут человеку!
Север труден во многих отношениях. Период акклиматизации после прибытия сюда продолжается от полугода до двух лет. Но какие -громадные различия для выходцев из разных мест! По наблюдениям отраслевых лабораторий НОТ, нормальная производительность труда у тех, кто приехал из южных районов, достигается через полтора — два года. А у тех, кто прежде жил в районах со сходными климатическими условиями,— за четыре-шесть месяцев. По данным медико-географов, переселенцы из средней полосы России болеют на Северо-Востоке в три раза, а переселенцы из Закавказья — в десять раз чаще, чем выходцы из северных районов Хабаровского края.
Учитывается ли это органами, которые занимаются заселением Северо-Востока? Увы, никем и никак не учитывается. На Колыму и Чукотку направлялись и до сих пор направляются люди не только из центральных районов, но и из южных (Украина, Северный Кавказ).
Не учитывается не только степень сходства природных условий. Северу нужны отборные кадры. Между тем именно здесь, оказывается, относительно много людей трудной судьбы, неудачников, людей с пониженным уровнем «морального здоровья». В период акклиматизации даже небольшие отклонения от нормы приобретают громадное значение: любитель просто выпить легко становится алкоголиком, человек с несколько повышенной возбудимостью — неврастеником и т. д.
. Совсем недаром магаданские медики считают необходимыми «мероприятия для приостановки бесконтрольного пополнения формирующегося населения северных районов лицами, приезжающими на Север под влиянием неврозов, психопатии и алкоголизма». Влияние таких людей на обстановку жизни на Северо-Востоке много больше, чем их доля в населении.
...Уже ночью вместе с Михаилом Евсеевичем Выгоном мы вышли на крыльцо. Шофер приискового автобуса ждал нас, чтобы подвезти до соседнего поселка Спорный, до авторемонтного завода, где предполагался ночлег. Мы ехали по колымской трассе «на перекладных».
Колымчанам присущи динамизм, энергия, уверенность, предприимчивость. Может быть, это потому, что средний колымчанин очень молод, гораздо моложе, например, среднего москвича. Никто ведь не везет сюда отца, мать, не говоря уже о дедушке, бабушке, теще. Людей пенсионного возраста на улице почти не встретишь. Но динамизм колымчан объясняется, очевидно, не только возрастом. Сказывается и естественный отбор — не всякий ринется в эти холодные горы и не всякий здесь приживется.
Колымчане часто говорят о том, что к ним едет немало пьяниц, людей неуравновешенных психически, неудачников, не сумевших построить жизнь «на материке», и прежде всего семейную жизнь. Это верно, но никак не в отношении молодежи. Тут все наоборот. По трапам воздушных лайнеров и теплоходов сходит на колымскую землю молодой человек, энергичный, любопытный, в жизненных дрязгах и бедах не истерзанный, ничего не потерявший и жаждущий побольше приобрести, как говорится, «для души и тела».
Слишком индивидуальны его приобретения «для души», нам не удается их охарактеризовать, поэтому поговорим о второй стороне дела — материальной, бытовой.
Естественно, каждый приехавший приобретает прежде всего хорошую одежду. Мы заметили, что даже в самом заштатном поселке на колымской трассе, не говоря уже о Магадане, люди хорошо одеты, а молодежь не просто хорошо, но и модно.
Мода здесь вообще-то не'отстает от столичной, хотя и не лишена некоторых местных причуд. Одну из них мы единогласно опеределили как этнографическую особенность края, безусловно заслуживающую упоминания. Это — высокие женские прически.
Произведенным нами «расследованием» установлено, что такая прическа несколько лет назад пришла с запада и встретилась здесь с еще более высокой прической, национальной чукотской, пришедшей с востока; получился некий гибрид, произведение поразительного искусства и красоты. Говорим это безо всякой иронии. То, что сооружают на голове колымские модницы, вызывает не только удивление, но и восхищение.
Итак, приехав на Колыму, молодой человек в первый же год хорошо оденется. Такая возможность у него есть, ибо соотношение цен на продукты и одежду здесь иное, чем на «материке». Скажем, летом в Москве пара мужских туфель стоит двадцать четыре килограмма помидоров, а на Колыме всего четыре. Северный коэффициент к зарплате экономистами рассчитан в предположении, что колымчанин съест столько же помидоров, сколько москвич, но молодой человек не обязан считаться с расчетами экономистов и ради красивого галстука ест вместо помидоров лапшу. А через два-три года ему и жертвовать витаминами не нужно, чтобы приобрести обнову.
Но если о своих материальных потребностях молодой северянин говорит не в первую очередь — явный признак относительного благополучия,— то о второй своей потребности — о развлечениях — житель Колымы рассуждает много и охотно. И за нашим «круглым столом» в Сусуман-ском районе мы очень быстро пришли именно к этой теме, хотя повестка была сформулирована шире — человек на Севере. Мы расскажем об этом разговоре, но прежде попытайтесь представить себе обстановку, в которой он происходил, вернее, место действия, еще точнее, условия, в которых живут здесь добытчики золота.
Сусуман. Небольшой городок. Вокруг центральной площади — универмаг, ресторан, почта, гостиница, есть свои небольшие Черемушки, есть и парк, а вот зелени по улицам почти нет, пожалуй, тем только и отличается Сусуман от тысяч своих собратьев, райцентров средней полосы «материка».
Главный «хозяин» города — горнопромышленное управление. Отсюда руководят разведкой, добычей золота, строительством и в городе и на приисках, разбросанных на территории немногим меньше Московской области.
Сусуман — в 650 километрах от Магадана. Беличан — около часа езды от Сусумана. Здесь-то, в небольшой клубной библиотеке, и собрался «круглый стол» «Литературной газеты» на Колыме. Рабочие, молодые и не очень, в куртках и резиновых сапогах, мастер из ремонтного цеха, несколько женщин, библиотекарь, заведующий клубом, директор прииска, главный экономист Сусуман-ского горнопромышленного управления...
Мы сами выбрали этот прииск —«Экспериментальный», никто не навязывал нам встречу здесь. Еще вчера вечером мы сказали в управлении, что, может быть, поедем на Буркандью или Мяунджу. Полчаса назад, уже в Беличане, поговорив с директором этого прииска Михаилом Павловичем Никитенко, окончательно решили: соберемся здесь.
Несколько элегантных журнальных столиков сдвинуты на середину комнаты. На них — бутылки с колымской минеральной, вазы с гладиолусами, яблоки, фужеры отличного чешского стекла. «Извините, мы не ждали»,— сказали хозяева. Но мы откровенно признались, что у нас в «Литературке», на Цветном бульваре Москвы, в подобных случаях подают гостям обычные стаканы и цветов на стол не ставят.
Включили портативный диктофон. Расселись вокруг низких столиков, разговорились...
— Жизнь здесь, собственно говоря, началась с пятьдесят четвертого года... Стали сюда комсомольцы ехать, с семьями — до черта людей...
— А я, между прочим, все двадцать три года без выезда. На материке ни разу не был. Сначала решил, что: поднакоплю денег, тогда поеду. И деньги давно уже есть, да все как-то не соберусь. На будущий год обязательно поедем с женой в отпуск. Я здесь женился, вот уже два года, сын у меня...
— На «материке» у меня пять братьев, сестра, кое-кто из двоюродных — родни до черта. В прошлый год брат сюда приезжал ко мне, посмотрел, как мы живем.
— Отчего же? Понравилось. Здесь у нас хорошо.
— Наш поселок получше других...
— Кому как. Мне нравится.
— А мне больше Ягодное нравится. Там и кинотеатр, и ресторан, и магазинов сколько!
— Вот хватил — Ягодное! Это ж за тридевять земель.. Ты б еще сказал — Магадан.
— Я работал там, потому и говорю. А вообще-то здесь в любом поселке теперь всего понастроили: клубы, детские сады, школы, спортивные залы, ателье — это везде
у нас. С жильем вот похуже...
— Годик в общежитии надо пожить, пока свою квартиру- дадут.
— Нет, за год получишь. Сколько уже народу получило. А бывает, что не дождутся и уезжают на материк.
Здесь что еще плохо? Скучновато по вечерам. Поэтому и пьют.
— Ну, в кино-то нам всегда можно пойти!..
Это правильно, в кино всегда пожалуйста. У нас тут не только что на приисках, но даже и на отдаленных участках кино есть, вот хотя бы на «Пятилетке», слышь? Ты был на
прииске «Пятилетка»? У них там семь или восемь, кажется, участков...
— Ну, может, шесть. Есть такие, что добраться можно только вертолетом. И на всех участках — широкий экран.
— Не на всех, только на пяти.
А мне ребята говорили — на всех. Значит, в одном месте нету?
— Ладно, не будем о других местах. Ты расскажи, что в нашем-то клубе есть, кроме кино? Что у нас у самих есть?
— Литературный кружок есть, вокальный, танцевальный...
— Громко сказано — литературный! Так, местные любители, конечно. Какие уж тут у нас поэты?! Читать мы любим, а сочинять-то не очень.
— Между прочим, я в магаданском журнале «Колыма» вычитал, что у нас на Колыме приходится по сто книг на душу населения.
— Это включая и младенцев?
— Не знаю. Наверное. Тогда, значит, на взрослых больше приходится. Там было написано, что в колымских библиотеках несколько миллионов книг, и, если поделить,
то на каждого выходит по сто книг.
— Сказывают, что и по продаже книг Магаданская область занимает первое место в России. Может, врут?
— Нет, правда. Я тоже об этом читал. И о том, что здесь больше, чем в любом другом месте страны выписывают газет и журналов. В среднем каждая семья шесть газет и журналов.
— Деньги есть, почему бы не выписать.
— Деньги — деньгами, а интерес — интересом. Мы на Севере. Охота все-таки знать, что творится на белом свете. А насчет заработка — что ж, не в обиде. Если, к примеру, на основном производстве...
— Зарабатываем по-разному. Кто сколько.
— На бульдозере в месяц выходит 500—600. У меня шесть северных надбавок. Нам каждые полгода по десять процентов набавляют. Ежели на золотом полигоне, то можно заработать. А на вспомогательном — на ремонте там или что другое — дело дрянь. Там не забогатеешь...
— А на золотом полигоне, особенно если бульдозерист или, допустим, на промывочном приборе, то жить можно.
— Но учтите и наши северные цены. Были в Магадане на базаре? Помидорчики летом семь — восемь рублей кило!..
— Их же самолетом везут, с юга.
— И все-таки еще поживем здесь, поработаем...
— Здесь хорошо — горы, охотникам раздолье — хоть на медведя ходи, в сопках летом ягод полно. Здесь хорошо.
— Зимой — сам знаешь — живем надеждой на лето. Шестьдесят градусов мороза — обычное дело. Дышать тяжко.
— Закутываетесь с головой?
— Нет, голову редко кто обвязывает. В шапке, понятное дело, но лицо открыто.
— И работаете в такой мороз?
— А чего ж? У нас ребята до пятидесяти градусов ходят в школу. А девчонки в клуб, на танцы, бегут в туфельках, валенок стыдятся.
— Неужто в туфельках? Еще бы! У нас девчата модные. Держись, Москва!
— На Север отборные едут. Тут женихи разборчивые, плохих нам не надо.
— А кого больше, мужчин или женщин?
— Сейчас уже, наверное, женщин. Замуж стало труднее выйти.
— Ну, значит, как везде...
— Пожалуй, можно и так сказать — как везде. Здесь сейчас хорошо — только работай. Дома отстроили, столовую, клуб, цех ремонта горного оборудования отгрохали. Я вообще-то токарь, а сейчас в этом цехе старшим мастером работаю. Все, что вокруг, за последние годы настроили. Считай, что поселок заново родился...
— Я до армии не имел возможности много разъезжать. А когда демобилизовался, немного послесарил на заводе, потом немного машинистом покатался на маневровом. А потом взял и подался на Север, вот на этот самый прииск. Вообще-то верно — жить здесь можно. Но скучновато все же. О быте заботы мало. Кино надоело, а куда еще вечером денешься? Глухота здесь...
В этом разговоре, как читатель, наверное, уже заметил, принимали участие люди разных возрастных групп: молодежь и пожилые, бывалые. Если взять каждую группу в отдельности, то внутри ее биографии схожи. У большинства ветеранов здесь одинаковая судьба, сложными узами связанная с Колымой. Молодежь тоже в чем-то одинаковая: сплошь приезжие, родившихся на Колыме почти нет, и причины приезда на Север варьируются в весьма небольших пределах.
Обе эти группы, как мы, поездив по Магаданской области, убедились, довольно типичны для жителей Колымы, так же как и перемены в облике здешних поселков и приисков,— всюду и везде они по времени относятся к последнему десятилетию. Разный жизненный опыт давал возможность нашим собеседникам увидеть эти перемены с противоположных точек зрения. Если для ветерана Колымы здесь теперь чуть ли не земной рай — сравнение с прошлым никак не подсказывает ему более умеренную оценку, то для приехавшего недавно «с материка» молодого человека тут хоть и не ад, но все же рай остался где-то далеко за горами. Поэтому он настроен и более скептически, и более критически, сильно преувеличивая в своем полемическом задоре как «материковые» достоинства, так и колымские недостатки. Привязанность к прежним местам преспокойненько уживается в его сердце с северным патриотизмом, здесь повсеместным. Как же так — столько претензий и любовь к новой земле? Любит он ее за дикую суровость и необычность природы, льстящую его самолюбию мужественного человека, питающую его романтизм. А повышенные претензии предъявляет именно потому, что убежден: его мужество должно быть оплачено утроенным вниманием — если уж я в такую глухомань приехал, ты дай мне все, что положено!
Хотя обе группы — старожилы и новоселы — одинаково характерны для Колымы, но в количественном отношении они не равны друг другу. Еще лет десять — пятнадцать назад первая группа была здесь самой многочисленной, если не сказать единственной. Но с некоторых пор старожилы потянулись домой, «на материк». После 1957 года (год ликвидации «Дальстроя») население Магаданской области почти полностью обновилось. Теперь оно молодо не только по возрасту, но и по стажу пребывания здесь. Именно в силу этого обстоятельства скептическая точка зрения на местные условия стала гораздо более распространенной, чем восторженная. Тут определенным образом сказывается некоторая, что ли, избалованность новоселов «благами цивилизации».
В первую свою встречу с колымской глубинкой мы еще не представляли себе, так сказать, тип местной молодежи, и есть ли вообще тут какой-либо особенный тип. Потом поняли, что в основной своей массе это городская молодежь, знакомая нам по Москве, Ленинграду, крупным индустриальным центрам. Приехавших из деревни или мелких городков мы не встречали, хотя, очевидно, есть и такие, но большинство — с опытом жизни именно в крупных городах. Отсюда и высокая степень неудовлетворенности дефицитом развлечений, и упрямое желание свернуть любой разговор на эту знакомую тропу.
Что ж, давайте поговорим и об этом, тем более что развлекаются здесь молодые люди порой весьма необычно. Старатели рассказывали, что однажды, возвращаясь с работы, решили устроить тир. («У нас ведь почти все охотники, у каждого ружье, есть собаки — у кого Белка, у кого Стрелка»). Не пугайтесь, они человека не убили, мрачной трагедии не будет. Просто один прикрепил свои золотые часы к ветке дерева, положил на землю патроны в шапке — рубль пуля, плати и бей по часам, но своими не стрелять! Пятьдесят выстрелов — пятьдесят рублей. Все промазали. Потом другой повесил новенькие: «Полет», сто пятьдесят отдал,—-бей в,мои». Условия те же: рубль пуля. Кто-то вскинул двустволку — бах, и часики вдребезги. Итоги «соревнования» вместе пошли обмывать.
Объясняя за нашим «круглым столом» причины подобного времяпрепровождения, один из молодых людей, видимо, склонный к обобщениям — о местной молодежи, в сущности о себе самом, он говорил в третьем лице,— нарисовал довольно-таки мрачную картину:
— Вот только плохо — вечерами ему некуда податься. В кино он сходит, а потом у него один маршрут: магазин — общежитие, общежитие — магазин. Надо бы для
него хоть лекции организовать в клубе, что ли.
Завклубом, немолодая уже женщина, энергично парирует обвинение. Выясняется, что лекций в клубе было предостаточно.
— Нет, не то,— упирается парень,— что там наш сусуманский лектор, надо бы из Москвы кого пригласить, ученого или писателя.
— Лучше бы артистов из Магадана,— возражает его сосед.— Вот мастера! Не сравнишь с разными там гастролерами, хоть бы и с московскими.
Мы стали расспрашивать: что же все-таки бывает в клубе, кроме лекций? Оказалось, что есть литературная секция, разные кружки — вокальный, танцевальный, художественного слова, но участвуют в них не многие. Устраиваются концерты, вечера. Да еще с разными там выдумками. Один раз — семейный, «за чашкой чая», у самовара. Другой—«Человек родился»: поздравляют родителей, торжественный ритуал, подарки — детская коляска, доверху нагруженная свертками. Как-то устроили соревнование женщин в искусстве кулинарии, каждая принесла что-то свое: варенье, печенье, национальные блюда, даже собственные вина. Пригласили жюри из Су-сумана — кондитера, кулинара, вручали призы. А потом вместе весело съели все экспонаты.
Словом, не так уж и «некуда пойти». Кто-то, кажется, мастер ремонтного цеха, сказал: «Мы, пожалуй, «перекормлены» мероприятиями. Почему бы просто не потанцевать под радиолу? Почему бы в столовой не устроить вечернее кафе и ресторан? Пить будем меньше, чем дома». Однако и эти, и многие другие «почему» молодые люди обращают, как мы заметили, не к себе, а к кому-то третьему. К кому же?
Молодежь привыкла к мысли, что работники клуба обязаны организовывать ей нечто приятное и интересное. Самостоятельно же она — и, вероятно, не только на Колыме— развлекаться не умеет, вернее, не хочет.
