Неожиданно сатирический Лермонтов и великолепный Михаил Козаков!
Обещаю, что эти полчаса вы проведёте с удовольствием! Народный артист РСФСР Михаил Козаков читает поэму Михаила Юрьевича Лермонтова "Тамбовская казначейша".
Бытовой сатирический анекдот из провинциальной жизни 30-х годов XIX века о муже, проигравшем свою жену в карты.
В этой постановке режиссёру Валерию Фокину удалось не только сохранить лермонтовскую лёгкость изложения, но и искусно сочетать чередование собственно рассказа о происшествии с то шутливыми, то серьёзными авторскими замечаниями.
ТО Экран, 1983 г. Источник: канал на YouTube «Советское телевидение. Гостелерадиофонд России», www.youtube.com/c/gtrftv
Мама
Мама
Плесну весны я маме в сердце
Такою правильной строкой -
Скажу спасибо ей за детство
За то что нянчилась со мной
В минуты частых откровений
Читала сказки о добре
В которых побеждал злодея -
Герой на вороном коне
Ты научила не сдаваться
И не бояться высоты
И в крынке с молоком брыкаться
До вожделенной густоты
Стоять на правильной дороге
Не зарясь на чужой фонарь
Идти не лёгкою, пологой
А трудной ленточкою в даль
С пелёнок помню твои руки
И ласки плеск через края
Прости за слёзы и те муки
Что причинял нечаянно я
Больницы белой коридоры
Тот призрачный и кроткий шанс
Ты, бросив всё гоняла горе
И горе не коснулось нас
Сбежала смерть – седая грива
Не получила мою кровь
Увидев в матери ту силу
Которую зовут - любовь
А помнишь снежные ненастья
Сугробы, санки, колея
И столько было в этом счастья
И для тебя, и для меня
Или напротив, знойным летом
Тенистый парк, кусочки льда
На шапке сладкого щербета
Тархун -зелёная вода…
Прошли года, а пышки те же
Ванильный, сдобный аромат
Спасибо за твои надежды
За то…что жить я очень рад…
А. Блинов
Русский поэтический канон | Русская поэзия – литературовед Владимир Козлов | Научпоп
Русский поэтический канон: самые читаемые поэты глазами читателя — лекция подготовлена на основе опроса читателей поэзии на тему восприятия русского поэтического канона.
Любой пишущий стихи и читающий поэзию человек в своём развитии приобщается к наивысшим образцам поэзии на национальном языке, однако для этого он должен понимать, что искать. На решение проблемы доступности направлен проект «Русский поэтический канон», который реализует журнал о поэзии Prosōdia. В лекции представлены итоги годового проекта.
Основные вопросы:
• Что такое русский поэтический канон сегодня?
• Кого и почему больше всего читает российский любитель поэзии?
• Сколько «главных поэтов» в русской поэзии?
• Как формируется поэтический канон и можно ли влиять на этот процесс?
• Почему без вопроса о литературных иерархиях не обойтись?
• Как повысить доступность русского поэтического канона?
Рассказывает и отвечает на вопросы участников лектория Владимир Козлов, поэт, литературовед, доктор филологических наук, главный редактор журнала о поэзии Prosōdia, автор монографий «Здание лирики» и «Русская элегия неканонического периода».
ВКонтакте: https://vk.com/video-190320587_456240071
Мысли поэта
Мысли поэта перекинуть на бумагу –
Это пиздец как очень сильно больно
Это как съесть полтонны шоколада
Своею, запивая, теплой кровью.
Это как поздней ночью, в минус сорок
Бежать восемь кварталов за добавкой,
Это как если сунуть спичку в порох,
Это как пальцами удерживать удавку.
Это пиздец как очень сильно страшно!
Казалось бы, что страшного есть в рифмах?
Попробуй, сволочь, будь таким отважным!
По мне - так безопасней шхуне в рифах!
По мне, писать – тяжелая работа!
Порой – труднее множества трудов!
Кто-то похвалит и осудит кто – то!
Поэт же вечно должен быть готов:
Стрелять, бежать, и драться на дуэли,
Чтобы писать продолжить, чтоб успеть,
Хоть в летний жар, хоть в лютый хлад метели,
Песню своей души всю до конца пропеть.
Мертвый поэт порой живей живого.
Ведь мертвым принято всегда прощать у нас
Косноязычие, и непонятность слога
Не важно: наркоман или педераст…
Поэтов любят. Мертвых – так особо!
Читают строфы их восторженно чтецы-
Как откровения очередного бога…
Чтецы – пожалуй лучшие лжецы.
Не ведая, что чувствовал поэт
Когда слагал и правил строф построчно
И как пугался, когда в окна бил рассвет
Как быстро прогорают эти ночи...
Когда душе так хочется кричать!
Мысли поэта перекинуть на бумагу –
Это пиздец как очень сильно больно..
И по рубцам от плети сыпать солью
А может – нет? Всегда две стороны.
«И звездный ветер мне пронзает душу»
Любуюсь блеском я полной луны
И тащит, тянет естество наружу
Так повелось извечно, древне, исстари
Для тех, кто видит круговерть миров:
Стихи, мой друг, их, сука, надо выстрадать
Быть к этому поэт должен готов!
Другу
Ты мой милый друг,
Я от тебя ухожу.
Кидаю прощальный свой взгляд на тебя,
Тоска не уходит с лица…
Мы были с детства знакомы.
Поддержкой ты был для меня.
И даже, когда с треском падал,
Ты руку подашь так любя
Я думал, что так будет вечно,
Но мне друг пора уходить.
Замок отпераю тяжёлый
Мне сложно, хотя много сил
Тебе я рукой помахаю,
Улыбку сдавлю на лице.
Россия моя, до свидания,
Но в сердце ты будешь гореть.
Пушкин: Заполняя пробелы (часть 2)
Начало: Пушкин: Заполняя пробелы (часть 1)
Надо понимать, что в жизни Александра Сергеевича, в самом её начале, были две очень серьезные травмы, последствия которых преследовали его всю жизнь. И о каждой из этих травм у него есть очень откровенное, очень личное стихотворение.
Первая из них – драма первого выпуска Царскосельского лицея. Царскосельский лицей был вообще очень интересным проектом – если не сказать «прожектом», совершенно несбыточным, который был рожден группой энтузиастов и которому чудом «в дней Александровых прекрасном начале» удалось заручиться монаршьей поддержкой. И это несбыточная утопия вдруг оказалось реализована.
Царскосельский лицей затевался, ни много ни мало, как русский Итон, кузница кадров для национальной элиты.
Императорский Царскосельский лицей
19 октября 1811 года тридцать самых способных мальчиков из лучших российских фамилий начали занятия в Царском селе. Это было учебное заведение закрытое, интернатного типа, откуда питомцев-лицеистов отпускали крайне редко, крайне неохотно и ненадолго. Очень большая роль придавалась своей атмосфере, в которой дети находились и формировались как личности. Программу обучения составил лично великий Сперанский, государственный секретарь и главный двигатель Александровских реформ. На минуточку, курс лицея приравнивался к университетскому, на наши мерки это не среднее, а сразу же высшее образование. Преподавать в лицее считали честью самые светлые умы своего времени. И каждый божий день на протяжении шести лет, помимо обычной премудрости школярской, каждый божий день этим умненьким мальчикам внушалось: вы – будущая элита России, вы надежда своей страны. Россия ждет вас, вы должны хорошо учиться, вы должны развивать свои способности, потому что вы очень нужные Родине. Когда вы окончите лицей, когда вы выйдете из его стен, Родина встретит вас цветами, вам стоять у трона, вам быть царю советчиками, вам решать, какой быть России, вам определять её будущее. И они закончили лицей в 1817 году, получили свои первые чины, военные гражданские, в зависимости от избранной стези. А время на дворе стояло уже совсем другое: Александровская реакция, аракчеевщина, и оказалось что они абсолютно никому не нужны. Их никто не встречал с цветами, им никто не постелил красную дорожку к подножию трона, у которого и без них хватало желающих в советчики.
Ни одна высокопоставленная чиновничья сволочь конечно же не поспешила оторвать свой зад от начальственного кресла, чтобы уступить его молодым дарованиям. Появление лицеистов было, в общем, встречено вполне предсказуемой реакцией: «Мальчик, а ты, собственно говоря, кто? Ты титулярный советник? А то и вовсе коллежский секретарь? Ну, вот тебе твое рабочее место, вот тебе стопка бумаг. К вечеру перепишешь и можешь идти домой. А что тебе там внушили в твоем лицее – это твои личные проблемы. Ты хочешь что-то решать, на что-то влиять? Ну, ты сначала послужи лет двадцать, а лучше двадцать пять, а там мы посмотрим».
"Пушкин на лицейском экзамене в Царском Селе 8 января 1815 года". И. Репин, 1911 г.
Конечно же, это был страшный шок, от такого контраста между обещанием и реальностью. И этот шок их надломил всех, безусловно. Лицеисты очень рада начали умирать. Погибший в 37, Пушкин был не то девятым, не то даже десятым в лицейском мартирологе, причем умирали они как-то нелепо, совершенно на ровном месте. В 1820 году, во Флоренции, в чудесном итальянском климате от скоротечной чахотки умирает Николай Корсаков. Мелкий чиновник русского посольства в Италии, человек, которому, судя по всему, судьбой было уготовано стать Пушкиным русской музыки. Так что литературе еще повезло. Броглио, «первый в шалостях, последний в учёбе», едет бороться за независимость Греции и погибает там. Пущин и Кюхельбеккер уходят в политику, в оппозицию, ввязываются в авантюру на Сенатской площади и пропадают «во глубине сибирских руд» со всеми своими недюжинными талантами.
Николай Александрович Корсаков (1800 - 1820). Несостоявшийся гений русской музыки. Акварель неизвестного художника, 1810-е годы.
Кто-то уходит в частную жизнь, выходит в отставку, заводит семью, уезжает в имение, как изумительно талантливый Александр Илличевский, один из самых ярких лицеистов первого выпуска. Кто-то смиряется, начинает жить, как все, тянуть свою лямку, делать карьеру, и к положенному сроку, через те самые 20-25, лет к пятидесяти годам, выслуживаются в генералы, статские советники, становятся вице-губернаторами, товарищами министров… Это, в общем, совершенно типовые карьеры, ради которых совершенно необязательно было заканчивать лицей и учиться на национальную элиту. И никакого особенного следа в Российской истории большинство из них не оставило. Но, тем не менее, все они пронесли через годы вот это ощущение братства. Это ощущение того, что они каста. И Пушкин был одним из главных идеологов лицейского сообщества. И каждый год, в День Лицея, 19 октября, они старались собираться в своем узком кругу, куда не допускались никакие посторонние, кем бы они ни были.
У Пушкина много стихов к лицейским годовщинам, но, пожалуй, самое известное и где-то пророческое было написано в 1826 году, так и называется, "19 октября" (https://rvb.ru/pushkin/01text/01versus/0423_36/1825/0386.htm). Не сумев попасть на очередное сборише, Пушкин вспоминает и тех, кого уже нет на этом свете, и тех, кто гниёт в сибирских рудниках, но с особой горечью вспоминает тех, кто перестал считать себя лицеистом и посещать их сборища. Он с болью спрашивает, "чей глас умолк на братской перекличке" на этот раз? Десяти лет еще не прошло, а лицеистов все меньше. И задает самый роковой вопрос: «Кому из нас под старость день лицея торжествовать придется одному?» И сегодня мы знаем, конечно же, ответ на этот вопрос. И нет, пожалуй, ничего удивительного в том, что последним лицеистом, тем из них, кому был отмерен самый долгий век, оказался князь Александр Михайлович Горчаков. Канцлер Российской империи, человек более четверти века руководивший всей внешней политикой России, пожалуй, самый выдающийся наш государственный деятель всего XIX столетия, тот, кто действительно смог осуществить свое предназначение – единственный. Горчаков действительно стоял у трона и действительно давал царям советы – как и было обещано. Но при мысли о том, что таких Горчаковых в России должно было стать тридцать, сердце мое сжимается от боли. Уверен, случись так – мы бы жили сейчас в совсем другой стране.
Александр Михайлович Горчаков (1798 - 1883). "Счастливец с первых дней", канцлер Российской империи. Н. Богацкий, 1876 г.
Другая пушкинская травма, очень сильно связанная с первой – это трагедия старинных русских дворянских родов. Надо понимать что Пушкины – это очень древняя фамилия. Это род даже не дворянский, а боярский. Пушкин знает своих предков до начала XIII века, даже у Романовых родословие чуть ли не на век короче. Когда в свое время Кондратий Федорович Рылеев пенял Пушкину за то, что тот «чванится своим шестисотлетним дворянством», Пушкин ему возразил: " моё дворянство старее" (https://rvb.ru/pushkin/01text/10letters/1815_30/01text/1825/...). Для Пушкина всё это действительно очень важно.
Герб Пушкиных
Но в ходе бурь XVIII столетия старая родовая аристократия оказалась оттерта от кормила власти, пришли новые люди. И эти люди для Пушкина, конечно же, выскочки, парвеню, которые занимают место, принадлежащее ему по праву. И об этом стихотворение "Моя родословная" (https://rvb.ru/pushkin/01text/01versus/0423_36/1830/0558.htm), стихотворение, о котором государь Николай Павлович скажет, что в нем «много таланта, но еще больше желчи», и будет рекомендовать Пушкину это стихотворение не печатать «для чести его пера и особенно его ума».
Пушкин с гордостью говорит, что его "предок Рача мышцей бранной \\ Святому Невскому служил". Действительно, пушкинские пращуры были в числе ближайших советников Александра Ярославича Невского.
И, конечно же, Пушкин противопоставляет своих предков, добившихся положения верной службой России, предкам нынешней, так сказать аристократии. "Не торговал мой дед блинами" – как Меньшиков, "не ваксил царских сапогов" – как Кутайсов, "не пел на клиросе с дьячками" – как Разумовский, "в князья не прыгал из хохлов" – как Безбородько. А это, ни много ни мало, четверо крупнейших государственных сановника того времени. И Пушкин абсолютно убежден в том, что куда более достоин подобного статуса. Место у самого трона принадлежит ему по двойному праву – и как лицеисту, и как наследнику одного из древнейших российских родов. И рефрен "Моей родословной" – «я мещанин» – это, конечно же, никакое не проявление показного «демократизма», вот уж что не было Пушкину свойственно абсолютно. Он аристократ 999 пробы, до самых кончиков своих всегда тщательно наманикюренных ногтей и для него это естественно, как дыхание. Но если теперь аристократией принято считать такое – Пушкин категорически требует для себя иного названия. Он отказывается находиться с этими выскочками в одном социальном статусе, на одном социальном поле. Уж если это аристократия, то пусть я лучше буду простым мещанином, потому что быть наравне с этими – невелика честь.
Александр Сергеевич Меншиков (1787 - 1869). Дворянин в четвёртом поколении, один из самых приближенных к Николаю I людей. Финляндский генерал-губернатор, адмирал. Портрет Д. Доу, 1826 г.
Это очень высокомерное, конечно же, стихотворение, которое во многом объясняет все бурные эскапады пушкинской юности. Именно отсюда все его художества во время недолгого чиновничества. Ну, потому что он категорически не хочет выполнять работу, которая ниже его талантов. Этот микроскоп никому не позволял забивать собой гвозди. Отсюда всё пушкинское фрондёрство, отсюда все его выходки, совершенно безумные, на грани государственного преступления. Это такой вот капризный ребенок, который скачет вокруг взрослых, всячески шалит, хулиганит, лишь бы обратить на себя внимание. Пушкин действительно очень хотел царского внимания. Пушкин как бы кричит: "Вот он я! Посмотри на меня! Взгляни на меня, увидь меня, посмотри, какой я замечательный! Какой я умный, какой я талантливый, какой я способный, как много чего могу сделать! Приблизь меня, дай мне место, которого я достоин – и ты не пожалеешь, я всё-всё-всё для тебя сделаю, только заметь меня!"
И царь заметил Пушкина.
Император Николай Павлович. Портрет Д. Доу, 1828 г.
Но непростые отношения Александра Сергеевича с государем Николаем Павловичем – предмет отдельного разговора, который мы отложим на завтра. Если интересно и не хотите пропустить – приглашаю в это сообщество.
А на сегодня всё.
Поиграем в бизнесменов?
Одна вакансия, два кандидата. Сможете выбрать лучшего? И так пять раз.
Тарзан русской поэзии
Говоря о Маяковском, практически все биографы неизменно отмечают один факт, ставший уже трюизмом: его вопиющее, тотальное невежество, которым он при этом всячески бравировал. Кажется, к моменту появления "Пощёчины общественному вкусу" он написал больше стихов, чем прочёл.
(Тут нелишне заметить, что изначально Маяк позиционировал себя именно как художника - и вот как раз живописи он учился всерьёз, имел представление об академической школе, и всю жизнь свои познания успешно в этой области применял.)
А культура Серебряного века, обратите внимание, была чисто постмодернистским проектом, немыслимым вне глубокого культурного контекста. Практически у каждого поэта - что поэта, у каждого стихотворения и едва ли не у каждой строки - можно проследить "родословную". Это была такая "игра в стихи как образ жизни" - вполне в духе той помеси карнавала с конвульсиями, каковой и является Серебряный век.
"Культурный контекст", которым мог оперировать Маяковский, равен нулю. Собственно, отсюда его пренебрежение классикой, призывы побросать всех предшественников за борт и прочее. Так они для него и не были предшественниками, он не был продолжателем какой-либо литературной традиции. Именно этот факт и выводит его за рамки Серебряного века.
Здесь необходимо заметить, что братья Бурлюки, некогда откопавшие этот самородок, были как раз более чем продуктом своего времени. Уж у этих-то с контекстом всё было отлично. А Маяк, слегка пообтёршись в кругу поэтической богемы, мгновенно сообразил, что стихи пойдут у него куда лучше картинок - и мигом переквалифицировался в поэты.
В этом феномен Маяковского: он ниоткуда. У него нет литературной родословной. Над ним не висела тысячелетняя история поэзии с её законами и табу. Он единственный, кто мог встать вровень с тем заросшим кроманьонцем, который впервые издал рифмующиеся вопли - и убедился, какое воздействие те оказывают на его соплеменников. Он сам был для себя точкой отсчёта, системой координат и мерой вещей. Именно в этом уникальность Маяковского, именно поэтому все его последователи (а школа Маяковского - это огого, от Заболоцкого до Вознесенского, оцените разброс!) не смогли повторить его магии: культурный багаж мешал. Духовные богатства.
Потом, конечно, Маяка пообтесали. И Пушкина он уже не порывался сбросить откуда-нибудь к чортовой матери, а даже написал "Юбилейное" - слабое, "программное", в худшем смысле слова, стихотворение.
Тарзана превратили в лорда Клейтона, приодели и научили вести себя за столом. Но что-то от той неистовой дикой мощи, перед которой когда-то трепетали джунгли, осталось в нём до конца.
(Собственно, таких "гениальных невежд" в русской литературе двое - Маяковский и Лев Толстой. Но Толстой - это другая история.)