Я не сразу вошёл — постоял в проёме и понаблюдал, как Костя Кравцов из последних сил пытается научить Виноградова приёму. Костя молодец, старается. Кандидат в деканы. А Виноградов — балбес.

Ребят было много — человек тридцать. Сегодня тренировались мои и Славкины отряды, в соседнем малом зале занимался со своими Юрка, а остальных раскидали на футбол, тир и хозработы. Меня заметили не сразу — все смотрели на дурачащегося Марка. Вика Валенс хихикала и о чём-то шепталась с подружками.

— Что здесь происходит? — строго спросил я.

Шушуканье и веселье прекратились. Марк с Костей замерли и встали навытяжку.

— Демонстрирую приём, господин декан, — отрапортовал Костя.

Я заложил руки за спину и смерил Виноградова взглядом.

— Скажи мне, Марк, — вкрадчиво начал я. — Ты откуда?

— Отсюда, — растерялся тот. — Из Тихореченска.

— Из Тихоре-еченска, — протянул я. — Добираться легко? Быстро?

— Ну да…

— По форме отвечать!

— Так точно, господин декан! — Марк вытянулся в струнку и смешно таращил глаза.

— Везунчик. — Я нехорошо улыбнулся. — Другим не так повезло, да, ребята? Кто из Луговищ добирается, кто из пригорода. Даже из Кобурга есть. По часу в пути, в одну сторону — чтобы тренироваться. А вы, господин рядовой, им мешаете. Время чужое тратите. Не по-товарищески получается.

— Правильно, — сказал кто-то. — Устроил цирк. И так каждое занятие.

Я нахмурился и подошёл к побледневшему Виноградову.

— Ещё раз повторится — вылетишь из Заставы пробкой. Усёк?

Марк судорожно кивнул.

— Тридцать отжиманий, — лениво добавил я. — Хотя нет. Пятьдесят. Кравцов, проследи.

Марк упал на кулаки и запыхтел. Я напоследок обвёл всех взглядом и вернулся в кают-компанию.

— Ну что, усмирил? — ухмыльнулся Толька.

Печенья уже не было. В купленном утром пакете оставалась пара маленьких пряников.

— Сожрали, — грустно констатировал я. — Просил же…

— Северов звонил, — сообщил, дожёвывая, Виль. — Сегодня сбор. У него. Что-то срочное.

— Когда?

— Вечером. В форме. Все другие дела отменить.

***

Вечером, ровно в семь, мы собрались у дверей Северова. Точнее, не у дверей — у ворот. Виктор Егорович недавно переехал в купленный по случаю здоровенный дом с участком.

— Опаздываешь, — сделал я замечание Гельке. — Рыжов, поправь рубашку.

Ещё раз всех придирчиво осмотрев, я утопил кнопку интеркома. Замок зажужжал и открылся. Мы вошли и затопали к дому по вымощенной булыжником дорожке.

По правую руку журчал фонтан. В прошлый раз его только строили.

— Красота, — вздохнул Виль. Толька хмыкнул:

— А наши как не работали, так и не работают.

— Разговорчики! — цыкнул я. — Знаешь же, что занимаются.

Толька притих.

На широком крыльце нас ждал Виктор Егорович в строгом чёрном костюме. Когда мы подошли, он коротко кивнул:

— Заходите.

Последнее время я его почти не видел, а все вопросы решал через старшую помощницу Ингу. Она толковая и умная. Старается.

Мы прошли в гостиную — просторную, с мебелью из массивного дерева и камином у стены. Расселись на мягких кожаных диванах.

— Как поживает моя гвардия? — Северов улыбнулся и обвёл нас взглядом. — Штерн, портупею поправь.

Юрка смутился и подтянул ремень. Вообще он не виноват — худощавый слишком. Но дисциплина есть дисциплина.

В комнату тихо вошла Инга. Уселась в углу и замерла, положив на колени планшет. Тонкую руку рассекала повязка. Чёрная, как у всех.

— Начну с хорошего. — Виктор Егорович опустился в кресло. — Как вы могли заметить, я последнее время был в разъездах. Но я не зазнался и не забыл. — Он поднял указательный палец с золотой печаткой. — Всё дело в том, что Застава выходит на новый уровень. Рутгер Хан отказался от других проектов и предложил мне создать партию. Буквально на днях она была создана.

Мы радостно загомонили. Северов подождал, пока мы успокоимся.

— Теперь мы будем называться Третий фронт. Почему третий? Потому что есть враг внешний — те, кто угрожает нашим границам. Есть враг внутренний — предатели и пацифисты. Но есть и третий фронт — битва за будущее, за умы. Кто победит здесь, победит везде.

Он сделал паузу.

— Только не думайте, что это просто. Победа достанется тому, кто в любых обстоятельствах усиливает натиск. Кто встаёт и дерётся, когда другие бегут. Мы покажем личным примером, что такое настоящий гражданин и патриот. Мы будем сражаться везде — и внутри страны, и снаружи. Станем её стержнем, опорой. Безупречным моральным авторитетом и в то же время — железным кулаком. Декан Наумов, встаньте!

Я дёрнулся и вскочил, вытянув руки по швам. Северов не спеша поднялся, подошёл и положил руку мне на плечо.

— Последние полтора месяца ты проявил себя с исключительной стороны. Ты сомневался и колебался, но тем ценнее то, что ты отрёкся от прошлого и всецело посвятил себя организации.

Он возвысил голос:

— Декан Наумов заслужил эту повязку больше, чем кто-либо другой. Своим поведением он добился беспрекословного авторитета среди деканов и рядовых. Я считаю правильным произвести Никиту в трибуна. Инга!

Шурша платьем, подбежала Инга и ловко сняла с него повязку. Мою она тоже сняла, а вместо неё повязала северовскую — с вышитым золотым факелом. Таким же, как на старом флаге Республик, но без шестерёнки по кругу.

У меня перехватило дыхание. Я не знал, что сказать.

— Есть ли несогласные? — Северов обвёл нас взглядом. — Штерн?

— Никак нет! — вскочил Юрка. Виктор Егорович прищурился:

— Хорошо. Тогда назначаю тебя заместителем Никиты и старшим деканом.

— А чем я буду заниматься? — Прозвучало глуповато, но я не знал, как ещё спросить.

Северов улыбнулся:

— Отвечать за город и окрестности. Молодёжная политика, тактика, стратегия… В Луговищах клуб откроем, а там и Кобург тебе передадим.

— Так в Кобурге же есть ячейка, — удивился я. — Максим Воронов, кажется?

Виктор Егорович помрачнел и прошёлся по комнате.

— Вот об этом я и хотел поговорить. Но начну немного издалека. Про «Восточный страж» слышали уже? Учения унийские?

— В новостях писали что-то, — протянул Толька.

— Так и думал, — ухмыльнулся Северов. — Инга, включи.

Инга что-то вбила в планшет, под потолком загудел проектор. На стене появилась карта с красными стрелками и синими блоками войск. Прямо как в фильмах.

— Восточный страж, — начал Виктор Егорович, — крупнейшие учения армий Эгиды за последние двадцать лет. Официально — плановые манёвры. Пятьдесят тысяч военных, тысяча единиц бронетехники, авиация. — Он ткнул пальцем в экран. — Проводятся здесь, в приграничной зоне. В ста километрах от наших границ.

Я напрягся. Толька присвистнул.

— Пятьдесят тысяч? — переспросил Славка.

— Пятьдесят, — подтвердил Северов. — Но дело не в цифрах. — Он кивнул Инге, и на экране появился следующий слайд. — Официально они отрабатывают оборону. Но посмотрите на дислокацию. На направления ударов. Это не оборонительные учения. Это репетиция наступления.

Он выждал, давая нам переварить информацию.

— Наш Генштаб молчит. СМИ пишут дежурные заметки — плановые манёвры, беспокоиться не о чем. Но люди сведущие сказали мне: это подготовка к войне. Не сегодня, не завтра. Но скоро.

В комнате повисла тишина. У меня похолодело внутри.

— И что с этим делать? — хрипло спросил Юрка.

Северов развернулся к нам:

— Именно поэтому я собрал вас сегодня. Потому что когда всё начнётся, будет уже поздно. Враг не дремлет. Он готовится. А мы?

Он упёрся взглядом в Виля.

— Что? — напрягся тот.

— А мы — ничего, — процедил Виктор Егорович. — Хороводы дружбы у нас, фестивали. Законом же не запрещается, хорошо, Застава вмешалась. И правильно сделала! Потому что вчера они народами дружили, а сегодня забастовку хотят устроить. Военные заказы им видите ли не нравятся. В такое время!

— Трудсоюзники? — уточнил я.

— Они самые.

— Размазать их надо. Оборзели. — процедил Юрка.

— Надо, — кивнул Северов. — И размажем, обязательно. Забастовка планируется на 24 сентября, день образования Республик. Эти клоуны не понимают, что товарищ Руднев в войну их бы лично за такое расстрелял. Но про это чуть позже. Сначала надо провести чистку в собственных рядах.

Мы начали озираться. Юрка недоверчиво на меня покосился.

— Не волнуйтесь, среди нас предателей нет, — остановил нас Северов. — Дело во всё той же кобургской ячейке. Мне поступил сигнал, что её глава, старший декан Воронов, открыто выражал симпатии трудсоюзу. Хорошо, что это случилось до того, как я посвятил его в наши планы. Но всё ещё хуже, чем может показаться.

— Куда уж хуже, — присвистнул Толька. Северов покосился на него и продолжил:

— На сторону Воронова перешла часть деканов. Они планировали поддержать демонстрации в Кобурге и Тихореченске, более того — прилюдно сжечь повязки и форму. Такое не прощается. Вы согласны?

Все ошарашенно молчали. Я вспоминал Максима, — нормального с виду парня, — и не мог понять, как он вообще до такого докатился. Заговоры, предательство, сожжение формы… Я поймал себя на том, что прижимаю к руке командирскую повязку, словно боялся, что её тоже сорвут и сожгут.

— Поз-зор, — пробормотал Гелька. Виль оскалился. Юрка хлопнул кулаком по раскрытой ладони.

— Позор на весь мир, — подтвердил Северов. — Был бы. Потому что мы это пресечём. Сегодня. Сейчас.

— Но как? — Я задумался. — Не расстреливать же.

Северов улыбнулся:

— Не расстреливать, но наказывать. Поднимайтесь. Ребята уже ждут.

***

В салоне автобуса было темно, только у водителя тускло горела лампочка. Я сидел рядом с Толькой. Напротив, через проход расположились Вадик с Атаманом.

— Не дрейфь, мой золотой. — Атаман оскалился и подмигнул. — Дядя всё берёт на себя.

Я кивнул и отвернулся. За окнами мелькали придорожные столбы.

— Как думаешь, что они делать будут? — тихо спросил Толька.

— Попугают и выгонят, — так же тихо ответил я.

— А этих зачем тогда взяли?

— Не знаю. Для устрашения.

На душе было муторно. Последние новости меня ошарашили.

Мы свернули с трассы и доехали до штаба кобургской Заставы — старого кирпичного дома неподалёку от порта. На улице мелко моросило. Издалека донёсся басовитый корабельный гудок.

— Действуем по плану, — привстал с сиденья Северов. — «Удар» блокирует выходы, остальные — за мной.

Ударники выскочили первыми. Вадик беззвучно указал на горящее на третьем этаже окно и встал у облупившейся двери. Ещё двое исчезли за углом — там был чёрный ход. Мы, вместе с Северовым и Атаманом, вошли в здание.

Подъезд встретил запахом сырости и плесени. На высоких потолках угадывались следы лепнины. Дореволюционная постройка — таких в портовом квартале навалом. Когда-то здесь жили купцы, а теперь штукатурка осыпалась, обнажая старую кирпичную кладку.

Лестницы были старые, деревянные и скрипучие. Я ступал осторожно, чтобы не шуметь, но Атаман только усмехнулся:

— Спугнуть боишься? Зря. Разве что в окна попрыгают.

От дурацких шуток уже тошнило, но отвечать я благоразумно не стал. Мы поднялись наверх и остановились у большой двери.

Атаман приложил палец к губам и подмигнул Вилю. Затем осторожно взялся за старинную медную ручку и рванул её на себя. Дверь с треском слетела с петель.

Мы застали заговорщиков врасплох. Они сидели вокруг стола и что-то обсуждали. Когда мы вошли, все вскочили. Вперёд выступил Максим Воронов — рослый черноволосый парень с узким лицом и высокими скулами.

— Это я, — сразу сказал он. — Это всё я, Виктор Егорович.

Северов молча подошёл и смерил его взглядом.

— Так значит, да?

Недоговорив, он влепил Максиму пощёчину — хлёсткую и резкую. Максим отшатнулся и попытался ткнуть Северова кулаком в лицо.

Атаман только этого и ждал. Перехватив руку Воронова, он заломил её и швырнул Максима на пол как нашкодившего щенка. Максим попытался вскочить, но Атаман ударил его ботинком в живот. Воронов согнулся и застонал.

— Хватит, — бросил Виктор Егорович, увидев, что Атаман отводит ногу для нового удара.

Я стоял как вкопанный. Остальные тоже замерли — Толька побледнел, Славка отвёл взгляд. Лишь Юрка не отрываясь наблюдал за экзекуцией.

В комнате было тихо — мертвецки. Слышалось лишь сопение Атамана и стоны Максима. Не в силах смотреть, я отвёл взгляд. В углу, над старыми замершими «ходиками» висел красивый латунный якорёк с надписью «Клуб Эспада».

Эспада. Испанское что-то, кажется, «шпага». Я представил, как раньше, давно, тут собирались ребята. Читали книжки, смеялись, общались. Клеили модели кораблей.

А теперь…

— Не бейте его. Пожалуйста, — сказал тонким голосом один из заговорщиков.

Девчонка! Худая, большеглазая, коротко стриженая. В её взгляде ясно читался ужас. Казалось, она сейчас заплачет.

Северов усмехнулся:

— За шкуру свою испугались? Трусы. Наумов!

Я вздрогнул, но подошёл. Северов положил мне руку на плечо и сказал:

— Ты — трибун. Так твори трибунал. Что прикажешь с ними делать?

Я посмотрел на сгрудившихся у стола заговорщиков. Ребята как ребята, такие же как мы. Что с ними, правда, делать? Бить? Убивать?

— Трибу-ун, — подал голос Воронов. — Это он тебе сказал, да?

Максим кое-как поднялся и вытер с разбитой губы кровь.

— Цезарь не изволит пачкать ручки, плебеи всё делают за него. А вы расскажите им про порт, Виктор Егорович. Как мы докеров гоняли, а потом ваш Хан…

— Заткнись! — процедил Северов. — Никита, твоё решение. Или я решу сам.

Я судорожно глянул на Максима. На его разбитое лицо. На сжавшуюся от страха девчонку. На ребят у стола.

Что делать? Что?

И тут меня осенило.

Я вытянулся. Оправил форму. Чеканя шаг, подошёл к девчонке и резким движением сорвал с неё погоны. Затем проделал то же самое с остальными.

— На колени, — приказал я. — Все — на колени!

Заговорщики опустились на колени. Они смотрели на меня с гадливым ужасом.

— Повторяйте за мной, — холодно сказал я. — Я отрекаюсь от Заставы.

Повисла тишина.

— Я сказал — повторяйте!

— Я… отрекаюсь от Заставы, — пролепетала девчонка.

— Я предатель и трус, — продолжал я. — Я недостоин носить форму.

Они повторяли запинаясь. Максим молчал, глядя в пол.

— Воронов! — рявкнул я. — Повторяй!

Он медленно поднял голову:

— Я… предатель…

Мы встретились с ним глазами. И тут Воронов понял.

— Я недостоин носить форму, — громко и отчётливо закончил он. И добавил:

— Простите нас.

— Простить? — ледяным тоном переспросил я. — Такое не прощается.

Я подошёл и влепил ему пощёчину — несильную, но звонкую. Максим даже не дёрнулся — только голову опустил.

— Вон пошли! — распорядился я. — Атаман, пропустите.

— И всё? — с недоверием спросил Юрка. — И это всё?!

Он дёрнулся, оскалился как зверь. Подбежав к Воронову, изо всех сил ударил его в живот.

— Получай, гад! Получай!

Его лицо перекосило ненавистью. Северов бесстрастно наблюдал.

— Штерн! Отставить! — скомандовал я.

Юрка не послушался. Покончив с Максимом, он повернулся к девчонке.

— Погончиками отделаться решила? — Он шагнул к ней и выругался — грязно и гадко.

— Сволочь, — вырвалось у меня. — Какая же ты сволочь.

Я подбежал к Юрке, рванул на себя и дал ему затрещину. Юркины глаза налились яростью:

— Предатель!

Ко мне на помощь бросился Толька. Не знаю, чем бы всё кончилось, но тут, наконец, вмешался Северов.

— Отставить, Штерн! — тихо скомандовал он. — Ты с ума сошёл — руку на командира поднимать?

Юрка замер и нехотя вернулся в строй.

— Трибун недоделанный, — буркнул он.

— Три наряда вне очереди, — прошипел я в ответ.

Юрка злобно усмехнулся и сдул со лба чёлку.

— Возвращаемся, — резюмировал Виктор Егорович и повернулся к заговорщикам. — А вы вон пошли. И скажите спасибо трибуну. Я бы вас не пожалел.

Ребята заторопились к выходу, придерживая хромающего Максима. На пороге девчонка обернулась и бросила на меня быстрый взгляд. Я отвернулся.