Он принялся щекотать её. Кокетливо извиваясь, она игриво выскользнула из его шаловливых объятий:

- Ты прав, любимый. Этот апрель действительно самый счастливый месяц в моей жизни... в нашей! Ах, жалко, что завтра его уже не будет.

- Тебе не о чем жалеть, любимая! Его не будет лишь у всех этих жалких... не у нас! Мы с тобою навсегда останемся в этом апреле!

- Как это? - её беззаботно игривый голос приобрёл нотки тревожной настороженности.

Он собирался сказать ей правду, но не решался - уж слишком жизнерадостна была она сегодня, пусть и останется такою. Навсегда.

- Ну, мы же не отпустим этот апрель никуда, моя башенка! Он навсегда останется в наших с тобою душах!

Она обожала, когда он называл её своей башенкой. Иногда случалось "Моя колоколенка" - когда она орала на него и, как он выражался, "Звенела в мозгах, как храмовый колокол", "Моя крепость" - в последние шесть лет, чаще всего называл именно так, но ей не нравилось - казалось очень грубым и даже несколько оскорбительным, как будто он так намекал, что она пополнела. "Башенка" звучало самым милым комплементом. И он снова назвал её так. Прям как в старое время.

- Ну, конечно же останется, милый! - она улыбнулась.

Раздался стук.

- Кто там, дорогой?

- Доктор Штумпфеггер, видимо. - отвечал он, крутя колёсики, дёргая за рычажки и прочие механизмы тяжёлой бункерной двери их покоев.

- Зачем он к нам? - она накинула халат на кружевную ночнушку.

- Ну ты же знаешь, дорогая, какое сейчас время! Из за всех этих событий... Заразы всякие гуляют, инфекции... - дверь отомкнулась, - Доброе утро, доктор Штумпфеггер.

- Доброе утро, мой... - с силой ударив себя в грудь, доктор хотел было резко вскинуть ладонь вверх.

- Давайте сегодня без оффициальностей, Людвиг! - остановил его хозяин подземных апартаментов, - Сами знаете, какой торжественный день у нас вчера был, не хочется в такие минуты думать о работе.

- А... Ну... Понял... - доктор умело перевёл заготовленную для вскидывания руки энергию в дружеский хлопок по плечу. - Как прошла первая брачная ночь дружище? - приблизив губы поближе к уху собеседника он прошептал, изображая туловищем отталкивающегося палками от снега лыжника, - Ну ты ей хоть вдул как следует!?

- НЕ НАСТОЛЬКО НЕОФИЦИАЛЬНО! - истерично вскричал хозяин, недовольно притопнув ногой, и, так же шёпотом осадил гостя: - Если бы я поинтересовался у Вас, доктор, в каких позах вы сегодня удовлетворяли Вашу любезную супругу Гертруду, как бы Вам это понравилось!?

- А! Ну я её сначала, значит, в рот как следует...

- ПРЕКРАТИТЕ! - он снова притопнул, - Давайте уже приступать к процедуре!

- Да мой... Мой друг. Кто из вас будет первым?

- Я! - решительно ответил он, торопливо засучив рукав белоснежной рубахи.

- Дорогой, что происходит?

- Успокойся, милая, это всего лишь прививка от... От чего там, доктор?

- От туберкулёза, мой... друг. Ну, не совсем прививка...

- Давайте без ваших скучных медицинских подробностей! От туберкулёза, милая. Сама понимаешь, какое сейчас время.

- Но, почему ты так нервничаешь? - в её робком голосе чувствовалось недоверие.

- Ну, я... я как-то с детства всех этих уколов не переношу! Так что, постарайтесь, мой любезный Людвиг, побыстрее покончить со всем этим!

Доктор достал шприц, набрал в него некую жидкость из ампулы, и, сделав пару щелбанов по цилиндру, расположив иглу, практически параллельно предплечью, ввёл препарат.

- Доктор, что вы ему колите?

- Не переживайте, фрау, это всего лишь туберкулин. Ваша очередь.

- Но я... я не хочу!

- Любимая, сделай как говорит доктор, сама знаешь, какое сейчас время...

- Да, какое к чёрту время, к чему все эти процедуры!?

- Любимая, в такой счастливый момент нашей жизни, меньшее, чего бы мне хотелось, это беспокоиться по поводу здоровья... Ведь ты же не хочешь подхватить туберкулёз, заразить им меня... - она всё ещё хмурилась. - Верь мне, моя милая башенка, просто верь мне!

Растаяв, от этого неземного комплимента, она послушно протянула руку доктору. Инъекция была произведена.

- Спасибо вам, Людвиг, Вы можете идти. - провожая доктора к выходу, он, едва слышно спросил: - Сколько у нас времени?

- Семьдесят пять часов. Но лучше не тянуть - чем быстрее решитесь, тем сильнее будет реакция, соответственно, больше шансов на успех. Ну, если это можно так назвать. - у самого выхода, доктор остановился и шёпотом, хотя и задорно, ещё раз поинтересовался: - Ну ты хоть нормально ей вдул-то ночью!?

- Да иди ты уже на хер отсюда! - бубнил хозяин, выталкивая назойливого гостя за тяжёлую дверь.

- Да а чё такого-то? Какая теперь-то разница? Ну тебе чё, впад... - дверь захлопнулась.

- Людвиг прекрасный врач, но совершенно невыносимый гость! - с напущенным хохмачеством произносил он, возясь с замками и механизмами.

Закончил, подошёл к ней, поцеловал в лоб.

- Посидим у камина? - шепнул.

- Посидим. - кокетливо ответила она, сбросив халат, и вновь оставшись лишь в откровенной ночной сорочке.

Встала, медленным изящным шагом, подошла к одному из кресел у камина. Игриво покрутилась вокруг, изящно села.

Поставив на маленький журнальный столик графин со шнапсом и два стакана, он сел рядом. Она смотрела на огонь. Он смотрел на неё. Такая прекрасная, милая, родная. Такая великолепная. Вот бы её нарисовать. В виде башни. С желтоватой, как её волосы, конической крышей, а под ней - два прекрасных окошка, с голубым свечением внутри. И кто-то постоянно, на долю лишь мгновения выключает этот лазурный свет. Но доля эта моментальна - и он снова горит, снова радует душу... А стены!.. Стены будут из кирпича! Красного! Хотя, красный кирпич, это же как у этих получится... Из серого камня! Точно - различные глыбы причудливых форм и размеров, такие как в средневековых стенах! Он почувствовал эрекцию. Давно с его уставшим организмом не происходило таких вот юношеских глупостей.

- Сиди тут, родная! - достал не весть от куда мольберт и холст, поставил перед ней, загородив камин, продолжил рыться по сундукам. - Карандаши, краски, чёрт да где же они!?

- Что ты делаешь, милый!?

- Я должен срочно нарисовать твой портрет!

- Портрет? Это очень мило, но к чему такая срочность!?

- Чтобы этот мир запомнил тебя, о прекраснейшее из его творений!

- Запомнил? - она нахмурилась, - Я так и знала! Будь со мной честным! - она решительно повысила голос и вопрос разнёсся по комнате истерическим криком. - ЭТОТ НЕНОРМАЛЬНЫЙ ДОКТОР ВКОЛОЛ НАМ ЯД!!!???

- Ну, моя колоколенка! Ну успокойся! Так было нужно! - бесполезно. - Да ведь ты сама снотворное глотала! И застрелиться пыталась!

- Я ТВОЁ ВНИМАНИЕ ХОТЕЛА ПРИВЛЕЧЬ, ИДИОТ! А НЕ ПОДЫХАТЬ В ЭТОМ ЧЁРТОВОМ ПОДВАЛЕ!!!

В припадке дичайшей истерики, она перевернула столик со шнапсом и принялась разносить апартаменты.

"Наверное это к лучшему!" - вдруг, подумалось ему. - "Сама бы она ни за что не решилась. А так её можно будет обмануть. Ах, как невыносимо обманывать столь хрупкое, нежное и любящее создание, но это для её же блага!"

- Ну успокойся, моя колоколенка! Ну ты же знаешь, что будет, если они придут сюда!

- ДА ЧТО, ЧЁРТ ВОЗЬМИ, МОЖЕТ БЫТЬ ТАКОГО, ЧТО... ИДИОТ! Я МОЛОДА, Я ХОЧУ ЖИТЬ! - разметав мольберт с холстом, она устало, будто упав, села на кровать, и закрыв ладонями своё милое личико. Зарыдала.

- Они... Они надругаются над тобою! И надо мною. Посадят нас в клетки, как обезьяну в том американском фильме и повезут по улицам своей столицы...

- Но ведь не обязательно сдаваться именно им! Ведь можно же американцам! Они же тебе предлагали вывезти нас в Аргентину, глупенький! Ведь тебе нужно было только отправить телеграмму этому их новому... как его? Генри... Ведь ты отправил?

- Да, любимая. - виновато буркнул он.

Телеграмма действительно была отправлена:

«ТЕЛЛЕГРАММА

Куда\кому: Соединённые Штаты Америки/округ Колумбия/Вашингтон/авеню ПенсильванияНортвест 1600/Генри Т

СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО

Поздравляю Вас с победой на выборах тчк Надеюсь на возможность нашего прогрессивного сотрудничества тчк Рассчитываю на Вашу помощь в предоставлении мне и моей семье политического убежища зпт рассматриваю как страну дальнейшего проживания любое зпт на ваше усмотрение зпт государство латинской Америки тчк В случае положительного решения зпт обязуюсь предоставить все технологические и иные достижения Великой Германии в распоряжение правительства Соединённых Штатов Америки тчк Я знаю зпт что вы зпт возможно зпт относитесь предвзято к моей личности тчк Прошу судить меня не как жестокого политика зпт а как творческого гения зпт равных которому планета не знала до селе тчк Я художник создавший величайшее по своим масштабом батальное полотнище тчк Гений зпт породивший новый формат творчества тчк Кистями мне служили славные войска Вермахта зпт а холстом Европа тчк Я создал величайшее произведение искусств тире кровопролитнейшую войну вскл И написал образ величайшего антагониста человечества тире себя самого тчк Пожертвовал простой человеческой жизнью зпт ради этой трагической роли тчк И ох зпт как нескоро человечество увидит подобного мне величием злодея вскл»

Она оживилась:

- Отправил!? Ты действительно ему написал!? И что он ответил тебе?

- Да, ничего особенного.

Ответ американского президента, действительно, был довольно короток. Видимо услуги телеграфистов в Вашингтоне обходились значительно дороже, нежели в Берлине:

«ТЕЛЕГРАММА

Куда/кому Германия/Берлин/улица ГертрудыКольмар 14/Адольфу Г

СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО

Не обольщайтесь тчк Я не позволю Вам долго удерживать этот титул тчк Но вы вряд ли застанете мой триумф тчк Верьте на слово тире вы зпт всего лишь второй вскл»

Зажмурился. Что пытался сказать ему в ответ американец, он так и непонял.

- Ты права, любимая! - присев рядом, он нежно обхватил её плечи, поиграл носом с кудряшками(на голове), - Нам с тобой не обязательно здесь подыхать. Уедем. Куда ты там хотела? В Аргентину? В Аргентину!

Он подскочил на одно колено, как будто потрясая невидимыми маракасами прокричал:

- АРРРРИИИВВВВААААА!!!!

- Дурачок. А как же яд?

- Он подействует только через семьдесят пять часов. А за это время его можно... - голос замешкал. Сглотнув, выдавил: - Можно просто смыть водой.

- Обычной водою?

- Да. Просто этот волдырик на месте укола намочи и потри как следует.

Она пулей рванула в ванную. Он зарыдал. Так нужно.

- Сколько ещё мыть!?

- Да там чуть-чуть совсем нужно! Выходи уже!

Она появилась из ванной. Лицо её сияло радостью, как никогда прежде.

"Я всё таки сделал тебя счастливой!" - подумалось ему.

- Теперь ты, любимый!

- Да, конечно. - зашёл в ванную, сел на бортик, включил кран. Неуверенно поднёс к струе трясущуюся руку.

"А может действительно в Аргентину?" - подумалось ему. "Но ведь она уже намочила!"

Решительно подставил предплечье под струю. Потёр для верности.

- Дорогой, а что с Блонди!? - раздалось из комнаты, - Она весь день лежит и не шевелится, даже когда я...

- Не подходи к ней! - вскричал он выбегая из ванной, но видимо ей уже было не до собаки.

Она опёрлась на одно из кресел у камина, которые до этого поставила на место, после своего погрома.

- Что-то голова кружится...

- Сядь, моя башенка! - усадив её в кресло, он занял соседнее, не отпуская любимой руки.

Она молчала. Как будто уснула. Рука её делалась всё холоднее. Он лениво зацепил мутнеющим взглядом два красных, с перекрещенными чёрными зигзагами в белых кругах, знамени, свисающих с серого потолка по обе стороны массивной входной двери. Линии зигзагов были жирными и чёткими. Не расплывающимися, не заблюренными. Что было сил глядел на них и думал:

«Ничего страшного. Они ведь все меня боятся. Боятся настолько, что наверняка замажут мои знамёна. Зальют их краской, запретят друг другу их видеть! И забудут. Забудут, как выглядело величайшее зло. И возродят, однажды, в виде логотипа какой-нибудь фирмы или герба... И ни кто не заметит. Никто, ведь, не вспомнит что это. И тогда я вернусь в этот мир... и тогда уж точно не проиграю!..»

Закрыл глаза. Дышать было трудно, но он ещё дышал, хоть и не долго.

К своему глубокому удивлению, я обнаружил, что книжка поглотила меня на несколько дней, местами сильно перевернув мои взгляды на тему российской военной истории и структуры российского общества. Как ни странно, произведение, заявленное как глубокое историческое исследование, таки оказалось глубоким историческим исследованием.

Эта книга - — настоящий интеллектуальный вызов для тех, кто думает, что знает историю Первой мировой и революции. Автор смело ломает шаблоны: вместо привычных рассказов о генералах и политиках мы видим «физику» солдатской массы, механизм взрыва, который разрушил старую Россию.

Особенно ценна способность Кочетова связывать, казалось бы, разрозненные факты: мобилизация, крестьянские настроения, фронтовая повседневность — всё складывается в стройную и пугающе логичную картину. Язык живой, без академической сухости, но при этом каждая гипотеза подкреплена источниками.

Расскажу вкратце о содержании:

Книга исследует, пожалуй, один из самых неоднозначных периодов в истории России: Первую мировую войну и последовавшую в ее ходе революцию 1917 года.

Но говорить мы сегодня будем совсем не о том, о чем принято говорить обычно. Оставим предпосылки и причины войны, а также ее ход, итоги и последствия учебникам истории. Сегодня мы поговорим о психологии населения страны во время войны.

СПОЙЛЕР: дорогой читатель, приготовься и в статье и в самой книге увидеть до боли знакомые нотки и мысли. Я сам был к ним не готов и поразился тому, насколько знакомыми и близкими по переживаниям оказались тогдашние события. Думаю, не нужно пояснять, почему)

Начнем с того, что большая часть наших солдат Первой мировой — выходцы из деревни. Их мировоззрение, привычки и ожидания были сформированы крестьянским укладом. Война вырвала их из привычной среды, но не изменила фундаментальных установок. Человек, строивший планы на будущее ( а у крестьян эти планы строятся за нехер делать,  когда ты живешь одним укладом уже сотни лет, можно с точностью до месяцев понимать, когда тебе предстоит повзрослеть, встать на ноги, жениться, нарожать детей, состариться и гонять внуков за пивом), внезапно обнаруживает себя не в привычном селе, где знает каждую собаку, а за тридевять земель от него, в окружении бесчисленного количества незнакомых людей, посреди адской мясорубки. Представь, дорогой читатель, что такое произошло с тоб… ах да, точно)

Кочетов в своей книге показывает, как мобилизация разрушает крестьянский мир. Деревня лишается рабочих рук и приходит в упадок, сам крестьянин категорически отчужден от целей войны и не понимает, зачем он там находится. Ну завалили какого-то эрцгерцога, эка невидаль. У нас в дерёвне в том году Петруха спьяну поперся в соседнюю деревню, бродил полночи выкрикивая матерные частушки, а всем выглядывающим в окна местным показывал член. Утром его нашли с бошкой, проломленной тупым тяжелым предметом и башмаком в жопе. Но мы ж из-за этого войн не развязываем.

Вместе с тем, крестьянин видит, сколько таких как он мобилизовано вместе с ним. В отличие от нас, высококлассных  просиживателей офисных кресел, крестьянин прекрасно понимает, чего стоит его труд в поле и что будет, если его оттуда изъять. В итоге, день за днем воображение рисует солдату все более мрачные картины того, что он может застать, возвратившись домой (и будем откровенны, местами эти картины весьма близко отражают реальность). И это если он вообще туда вернется. И самое главное: НАХЕРА, СУКА, НАХЕРА ВСЕ ЭТО?!!!

Надо понимать: крестьянин, конечно, жил в другое время, его образ жизни сильно отличался от нашего, но в фундаментальных вопросах мы с ним похожи. Он также как и мы, любил своих родных и близких, беспокоился и боялся за них. Он также как и мы, любил жизнь и боялся смерти. Он также как и мы, любил свою страну и внутренне опустошался от беспросветности идущей войны.

Кочетов также очень объемно показывает механизмы краха государственных и социальных институтов в России во время войны. Очень живо описывается, как офицеры неуклонно и бесповоротно теряли авторитет среди солдат, как армейские комитеты стали каналами выражения крестьянских интересов, а самое главное: дисциплина уступила место стихийным решениям «на местах».

В конце концов, мы плавно подходим к революции и обнаруживаем, что она, по сути, была крестьянским восстанием, которое лишь волей случая оказалось переодетым в политические лозунги. Так или иначе, ее было не избежать, Россия забеременела ею, забрав крестьянина на фронт и благополучно разродилась, когда плод созрел и попросился наружу. И последовавший за этим кровавый пиздец – лишь закономерное продолжение предшествовавших тому событий и изменений в мировоззрении живших тогда людей.

Предупреждаю сразу, ребят: книга страшная. Не потому, что там описывается какая-то жесть, нет, автор в этом отношении весьма интеллигентен. Я бы скорее охарактеризовал эту книгу как «тонкий хоррор». Она страшна тем, насколько явственно ты в ходе прочтения ощущаешь безвыходность надвигающегося пиздеца в силу его чудовищной логичности. И еще более страшна книга потому, что очень многое в ее содержании пугающе понятными аккордами отзывается в сегодняшнем дне.

И именно поэтому, я считаю, нам стоит об этом поговорить. Буду рад ознакомиться с вашим мнением на сей счет)

Спасибо @batjuk за донат, отправленный в поддержку моего блога!

Предыдущая часть лежит здесь - "Огненный ад Магдебурга", интриги кардинала Ришелье и гибель шведского короля - конец первой половины Тридцатилетней войны

После гибели шведского короля Густава II Адольфа в битве при Лютцене фактическим правителем Швеции стал его ближайший сподвижник, канцлер Аксель Оксеншерна, который возглавил регентский совет при дочери покойного монарха Кристине. Несмотря на всю сложность создавшегося для шведской армии положения, Оксеншерна не стал уводить ее из немецких земель, решив продолжить военную кампанию против императора Священной Римской империи Фердинанда II. В апреле 1633 года шведский канцлер возглавил созданную по его же инициативе Хайльброннскую лигу, включившую в свой состав всех главных протестантских князей Германии. Вскоре к этому же альянсу присоединилась и Франция в лице своего фактического правителя кардинала Ришелье, обещавшая выделить альянсу крупную субсидию на продолжение войны с Габсбургами. А еще через некоторое время в сторону Хайльброннской лиги стал посматривать и один из ее главных врагов - Альбрехт фон Валленштейн, в сражении с армией которого и погиб шведский король Густав Адольф.

После битвы при Лютцене самый могущественный полководец своей эпохи неожиданно помутился рассудком. В гневе за фактическое поражение при Лютцене (несмотря на гибель своего короля, шведы вынудили имперскую армию начать отступление) он арестовал и осудил на казнь "за трусость и измену" 13 случайных офицеров и 5 солдат. Все окружение Валленштейна пыталось уговорить его отменить свое решение, но он остался непреклонен, и 14 февраля 1633 года его жертв казнили при стечении народа в Праге. Вскоре всем стало очевидно, что с полководцем что-то явно не то. Он не позволял офицерам входить в комнату со звенящими шпорами, распорядился выстлать соседнюю улицу соломой, чтобы заглушить грохот колес по булыжнику, повелевал убивать всех собак, кошек и петухов там, где останавливался на постой, повесил слугу за то, что тот посмел разбудить его ночью, наказывал посетителей за чересчур громкую речь. В начале 1633 года он вообще уединился и не пускал к себе никого, кроме слуг и генерала Холька, сообщавшего ему о текущем положении дел в войне.

А это самое положение было крайне удручающим для имперских сил. Войска Хайльброннской лиги, доведя до конца задуманное еще покойным Густавом Адольфом, ворвались в Баварию и приступили к опустошению ее земель. Баварский герцог Максимилиан несколько раз отправлял Валленштейну послания с призывом прийти на помощь Баварии, которые, впрочем, тот раз за разом игнорировал. Измученный подагрой и психологическими проблемами, Валленштейн напрочь потерял интерес к войне и теперь хотел выйти из нее на выгодных для себя условиях. В мае 1633 года Валленштейн начал вести скрытные переговоры с французами на предмет чешской короны, которые закончились тем, что кардинал Ришелье гарантировал признание Валленштейна королем Чехии в обмен на его измену императору.

Разумеется, слухи о переговорах имперского главнокомандующего с врагами не укрылись от двора императора Фердинанда II, который и без этого был жутко недоволен Валленштейном после его отказа защищать Баварию. Император начал подыскивать Валленштейну замену, в ответ на что сам Альбрехт созвал всех главных имперских полковников, находившихся у него в подчинении, и заставил их дать клятву верности лично ему, ссылаясь на интриги против него в Вене. Клятву в итоге подписали сорок девять полковников, что позволило Валленштейну уверовать в преданность своей армии.

24 января 1634 года Фердинанд II поставил свою подпись на декрете об увольнении Валленштейна с поста имперского главнокомандующего. В феврале декрет императора об увольнении Валленштейна с его поста был разослан по всем войскам. Узнав о своей отставке, Валленштейн, находившийся в то время со своим штабом в Пльзене, вновь собрал всех своих полковников и потребовал от них подтверждения их клятв, однако на этот раз он услышал от них лишь обещания оставаться с ним только в том случае, если он не предпримет ничего во вред императору, что, разумеется, противоречило планам самого Валленштейна.

В конце концов, поняв, что он лишился поддержки армии, опальный генерал в сопровождении своих самых верных соратников Адама Трчки и Христиана Илова, а также отряда численностью около тысячи человек, принял решение покинуть Пльзень и отправиться в крепость Эгер, чтобы в дальнейшем соединиться с войском Хайльброннской лиги. На пути туда отряд Валленштейна встретился с полком драгун под командованием полковника Батлера, шедшего в Прагу на помощь оккупировавшим ее имперским войскам. Батлер был сторонником императора, но так как его полк уступал в численности отряду Валленштейна, он сделал вид, что лоялен генералу, и вместе с ним отправился в Эгер. Однако перед этим Батлер успел отослать из полка незамеченным своего духовника отца Тааффе, вручив ему письменное подтверждение своей верности императору и устно дав задание выяснить, что он должен делать дальше. Вскоре Тааффе во весь опор уже сам скакал в Эгер с императорским заданием для Батлера: доставить Валленштейна живым или мертвым. Однако еще до того, как отец Тааффе добрался до крепости, Батлер уже самочинно выполнил его задание, о котором он еще не знал.

Валленштейн и его спутники прибыли в Эгер 24 февраля. Комендант крепости Джон Гордон принял их с распростертыми объятиями, однако, узнав, что Батлер занимает сторону императора, немедленно согласился принять участие в заговоре против Валленштейна. 25 февраля Гордон пригласил помощников генерала Илова и Трчку отужинать вечером с офицерами в замке, на что те с радостью согласились. Во время ужина в столовую ворвались драгуны Батлера и учинили над соратниками Валленштейна кровавую расправу. Трчка, обладавший неимоверной силой, сумел выскочить на улицу во двор, но там его встретили мушкетеры, потребовавшие назвать пароль. "Святой Иаков! " - крикнул им беглец. "Австрийский дом! " - заорали мушкетеры и набросились на него, избивая ружейными прикладами, а один из них ударил его кинжалом. В это же время в спальню Валленштейна вломились несколько наемников и зарубили Валленштейна алебардой.

Узнав о смерти своего полководца, вся его армия без остатка заявила о своей верности императору. Убийц Валленштейна во главе с Батлером пригласили в Вену, поблагодарили, поздравили и вознаградили повышением в чинах, деньгами и землями.

На пост имперского главнокомандующего вместо убитого Валленштейна был назначен король Венгрии Фердинанд, сын императора Священной Римской империи Фердинанда II. Встав во главу имперской армии, Фердинанд Венгерский повел активную военную кампанию, в ходе которой отбил у протестантов несколько германских городов, в число которых входил и город Регенсбург - ключевая для обеих сторон крепость на Дунае. В попытке реванша войска Хайльброннской лиги под командованием шведского маршала Густава Горна и немецкого протестантского генерала Бернхарда Саксен-Веймарского пошли прямо навстречу имперцам, однако Фердинанд Венгерский, уклоняясь от удара неприятеля, переправился через Дунай у Донаувёрта и направился на соединение со своим союзником Фердинандом Испанским (да, с фантазией при выборе имен своих детей, у Габсбургов были большие беды...), который вел из Испании многотысячную армию.

Обгоняя неприятеля на несколько переходов, Фердинанд Венгерский решил дождаться испанских подкреплений у крепости Нёрдлинген, занятой шведским гарнизоном. Чтобы шведы из города не смогли ударить в тыл его армии, Фердинанд блокировал их в городе, взяв крепость в осаду. Около 26 августа протестантская армия также вышла к Нёрдлингену. У Горна и Бернхарда было в общей сложности около 20 тысяч человек, у венгерского короля - 15 тысяч. Несмотря на небольшое численное преимущество, протестанты не решились пойти в атаку, так как позиции имперцев были сильно укреплены. Вместо этого они заблокировали имперцев с одной стороны, надеясь, что их войско вскоре начнет голодать и само покинет регион. Однако пока протестанты стояли в бездействии, к имперской армии подошло-таки испанское подкрепление во главе с Фердинандом Испанским. Теперь силы Габсбургов возросли вдвое, достигнув 33 тысяч человек. В конце концов, поняв, что имперцы не собираются никуда уступать, войска Горна и Бернхарда стали готовиться к сражению.

Поле сражения раскинулось к югу от Нёрдлингена и было щедро усыпано разного рода холмами и высотами, чем умело воспользовались Фердинанды, разместившие на них свои передовые отряды и артиллерию. Основные же габсбургские войска расположились таким образом, что с одной стороны их позиции были прикрыты небольшим ручьём, а с другой упирались в дорогу на Нёрдлинген, которой обязаны были воспользоваться Горн и Бернхард, чтобы оказать помощь осаждённым. Согласно плану протестантов, их войско, разделившееся на две колонны, должно было атаковать позиции неприятеля с двух сторон: правая колонна Горна должна была атаковать позиции неприятеля на холме Албух, левая колонна Бернхарда - в направлении на сам Нёрдлинген.

Бой начался ранним утром 6 сентября 1634 года с атаки протестантского войска, как было задумано двумя колоннами. На правом фланге отрядам Горна - шведским бригадам, наступавшим под ураганным огнём артиллерии и без прикрытия кавалерии — удалось-таки отбросить неприятеля и занять на холме Албух редут с несколькими орудиями. Решив развить свой успех, шведы бросились преследовать отступающего врага, однако тут в их тылу прогремел сильнейший взрыв, убивший, по рассказам современников, до тысячи человек. Что именно произошло, так и осталось неизвестным: по разным версиям, или сдетонировал порох на батарее в занятом редуте, или имперцам каким-то образом удалось взорвать в тылу у шведов мину. Как бы то ни было, в рядах шведских пехотинцев началась паника, чем незамедлительно воспользовались Фердинанды, наблюдавшие за ходом сражения с высоты. Они отправили в атаку на потерявших порядок шведов отряд конницы, которая окончательно обратила неприятеля в бегство.

После этой неудачи Горн сумел привести в порядок своих солдат и собрать их для новой атаки. Всего за этот день шведы атаковали холм Албух аж 13 раз, однако раз за разом натыкались на отчаянное сопротивление испанских терций. В конце концов, около полудня войска Горна были настолько ослаблены, что он был вынужден перегруппироваться и отвести свои войска за позиции Бернхарда, который все это время безуспешно пытался прорвать линии имперцев перед городом. Перед отступлением Горн отправил к Бернхарду посыльного с сообщением о том, что он отходит с поля сражения, и просил его прикрыть. Однако, увидев, что отряды Горна начинают отступление, а вслед за ними несется имперская конница, солдат Бернхарда охватила паника, и они также обратились в бегство. В результате сам Бернхард едва сумел унести ноги с поля сражения, а маршал Горн угодил в имперский плен.

Всего в битве при Нёрдлингене протестанты потеряли пленными, убитыми и ранеными около 15 тысяч человек. Также имперцам достались вся неприятельская артиллерия и обоз. Потери самой имперской армии не превысили 4 000 человек.

После разгрома протестантского войска Фердинанд Венгерский победной поступью пошел по германской земле, занимая один город за другим, вследствие чего Хайльброннская лига потеряла все главные города в Центральной и Южной Германии, за исключением Аугсбурга. В сложившейся ситуации протестантским князьям не оставалось другого выхода, кроме как запросить у императора Фердинанда II мира.

30 мая 1635 года в Праге между императором и протестантами был подписан мирный договор со следующими условиями:

1.Действие "Эдикта о реституции", который требовал вернуть католической церкви все земли, захваченные протестантами, приостанавливалось на 40 лет.

2.Кальвинизм, наряду с лютеранством и католицизмом, фактически признавался официальной религией в империи.

3.Границы в империи фиксировались по состоянию на 12 ноября 1627 года.

4. Все частные военные формирования протестантских князей должны были влиться в единую армию Священной Римской империи под командованием императора.

5.Князьям отныне запрещалось вступать в коалиции между собой или с иностранными государствами.

6. Все князья, воевавшие против императора, кроме семьи курфюрста Пфальца Фридриха V, из-за действий которого и вспыхнула Тридцатилетняя война, получали прощение.

Казалось, в Германии наконец-то наступит долгожданный мир, однако это не входило в планы шведского канцлера Акселя Оксеншерны, не желавшего уходить из немецких земель с пустыми руками, а также кардинала Ришелье, который по-прежнему желал прекратить доминацию Габсбургов в европейском регионе. Спустя всего несколько дней после подписания Пражского мира Франция официально объявила войну главному союзнику Священной Римской империи - Испании, вторгнувшись в Ломбардию и Испанские Нидерланды, а шведские войска продолжили военные действия на германской земле...

Продолжение следует.