Основные разногласия до съезда:

• Вопрос о членстве в партии

• Степень централизации партийной организации

• Отношение к либеральной буржуазии

• Тактика в грядущей революции

Газета "Искра", созданная Лениным, Плехановым и другими, должна была способствовать преодолению идейного разброда и подготовке объединительного съезда.

Ход II съезда РСДРП

17 (30) июля 1903 года — открытие съезда

Съезд начался в Брюсселе, но из-за преследований бельгийской полиции был перенесен в Лондон. В работе участвовали 43 делегата с решающим голосом.

Дискуссия о программе партии

При обсуждении программы возникли разногласия по аграрному вопросу, но в целом программа была принята при минимальных разногласиях.

Ключевой спор — §1 Устава

Главный конфликт разгорелся вокруг формулировки о членстве в партии:

Формулировка Ленина:

"Членом партии считается всякий, признающий ее программу и поддерживающий партию как материальными средствами, так и личным участием в одной из партийных организаций"

Формулировка Мартова:

"Членом партии считается всякий, принимающий ее программу, поддерживающий партию материальными средствами и оказывающий ей регулярное личное содействие под руководством одной из ее организаций"

Разница казалась незначительной, но на деле отражала принципиально разные подходы к построению партии.

Причины и суть раскола

Организационные разногласия:

• Большевики — за строго централизованную партию профессиональных революционеров

• Меньшевики — за более широкую, открытую партию по западноевропейскому образцу

Тактические разногласия:

• Большевики — курс на гегемонию пролетариата и союз с крестьянством

• Меньшевики — ориентация на союз с либеральной буржуазией

Названия "большевики" и "меньшевики" возникли случайно — по результатам голосования на выборах в ЦК и редакцию "Искры", где сторонники Ленина получили большинство (большевики), а сторонники Мартова — меньшинство (меньшевики).

Итоги и последствия

Август 1903 года — формальный раскол

После съезда две фракции фактически стали самостоятельными политическими течениями с разными центрами, газетами и организационными структурами.

Большевики (во главе с Лениным):

• Создали свою фракционную организацию

• Установили контроль над газетой "Вперед"

• Выработали собственную тактику и стратегию

Меньшевики (во главе с Мартовым):

• Сохранили влияние в большинстве местных комитетов

• Контролировали "Искру" (до 52-го номера)

• Имели поддержку Плеханова (первоначально)

Раскол 1903 года определил развитие российской социал-демократии на годы вперед и в конечном счете предопределил судьбу России в 1917 году.

Историческое значение

Раскол на большевиков и меньшевиков имел далеко идущие последствия:

• Создание ленинской модели партии — организации профессиональных революционеров, ставшей образцом для коммунистических партий worldwide

• Формирование двух различных стратегий революционного движения в России

• Предопределение политического развития России — именно большевистская тактика привела к успеху в 1917 году

• Создание предпосылок для однопартийной системы в советской России

• Длительное разделение российского социалистического движения на два враждебных лагеря

Раскол 1903 года не был случайным эпизодом — он отразил фундаментальные расхождения в понимании путей преобразования России и роли партии в этом процессе.

Страница создана нейросетью DeepSeek

Родители

Гапон родился в 1870 году в местечке Белик Кобеляцкого уезда Полтавской губернии. Он был выходцем из простой крестьянской семьи, крепкой своими нравственными устоями. Его отец, Аполлон Федорович, был волостным писарем. Его избирали на эту должность на протяжении 35 лет сами крестьяне. Место это было "хлебное", и за счет всевозможных подношений, взяток и т.п. отец мог бы жить вполне безбедно, но ничего этого он не допускал, стараясь делать все честно и оставаясь по существу бедняком. Человек спокойный и уравновешенный, в жизни своей и мухи не обидевший, Аполлон Федорович при этом помнил о своем казачьем происхождении, ценил свободу и не терпел угнетателей. Сына своего он никогда не бил, уча его быть справедливым и честным.

Матери и деду с материнской стороны мальчик был обязан своим христианским воспитанием. Дед пересказывал ему жития святых, и Георгий стремился сам стать святым, приучался к молитве, постам и благочестию.

Учеба

Георгий был очень способным мальчиком. Когда он в семь лет пошел в школу, то сразу обратил на себя внимание священника, преподавателя Закона Божия, посоветовавшего родителям позаботиться о дальнейшем образовании сына. Посоветовавшись, они решили: пусть и Георгий станет батюшкой. Так мальчик попал в Полтавское духовное училище, а затем и в Полтавскую семинарию.

Однако уже в самой ранней юности Георгий почувствовал противоречие между Евангельским идеалом и реальным содержанием повседневной церковной жизни, в т.ч. духовного образования, богослужения, быта священников и т. п. Все это составляло предмет его постоянных душевных терзаний.

Разрешилось все это неожиданно просто. В последнем классе училища один из преподавателей (И. Трегубов) познакомил юношу с запрещенными книгами Л. Толстого о христианстве. "В первый раз мне стало ясно, - говорил впоследствии Гапон, - что суть религии не во внешних формах, а в духе, не в обрядностях, а в любви к ближнему".

В семинарии эти настроения поддержал еще один учитель-толстовец - И. Фейнерман. Как истинный неофит, Гапон стал всем вокруг рассказывать о наконец открывшейся ему истине, что не могло не навлечь на него прещений со стороны семинарского начальства, обвинившего его в ереси.

К сожалению, дух семинарии был таков, что никто не смог показать юноше ни на словах, ни тем более собственным примером, что подлинное христианство - это и есть религия любви, а не только лишь формы. Из семинарий того времени выходило немало революционеров, начиная с Чернышевского и Добролюбова и заканчивая Сталиным. Гапон же хотел все-таки оставаться верующим человеком, но не чувствовал необходимости пребывания в существующей Церкви.
Поставленный перед угрозой лишения стипендии, он сам решил от нее отказаться и жить собственным трудом. Гапон посвятил себя репетиторству, в чем добился определенных успехов. Его уроки нравились и детям, и их родителям. На занятиях он стал бывать меньше, проводя большую часть времени с босяками, больными, нуждающимися. Он всем старался помочь, ведь его вера требовала подлинной самоотдачи и любви.

В семинарии все же Гапон, весьма горячий и заносчивый от природы (хотя ему с детства были присущи и серьезность, и вдумчивость), то подначивал на уроках одного священника, то позволял себе грубость и даже шантаж с преподавателем догматики. В результате в 1893 году он получил диплом второй степени и "неуд" по поведению, что создавало ему препятствия не только для получения сана, но и для дальнейшего обучения. Если бы не встреча с будущей женой, Гапон так бы, наверное, и не стал священником.

Родители невесты наотрез отказались отдавать ее за бедняка, но полюбивший Гапона полтавский архиерей Илларион (рассматривавший когда-то дело о его толстовстве и получивший благосклонные отзывы о талантливом учителе от некоторых высокопоставленных родителей) предоставил ему доходное место в кладбищенской церкви. Самого же молодого священника привлекают, конечно, не деньги, а возможность помогать людям с помощью своих доходов. На средства от треб о. Георгий устраивает братство для бедных. Людей покоряют утешительные проповеди Гапона, его горячее участие в судьбе каждого.

Невеста, девушка из богатой купеческой семьи, объяснила ему, что свое служение народу он сможет осуществить наилучшим образом именно как священник, а не как, предположим, врач, ведь врач лечит тело, а священник - душу, что несравненно важней. По словам Гапона, она говорила ему тогда, что "главное дело - быть верным не православной Церкви, а Христу, который есть идеал служения человечеству".

Друг рабочих

Лечить души людей, поддерживать их, возвращать людям надежду - вот что ощутил своим призванием молодой человек.

Однако после внезапной смерти жены и под влиянием крайнего недовольства других священников, негодовавших на то, что тот "уводит" у них прихожан, о. Георгий решает перебраться в Петербург и поступать в Духовную академию. Владыка Илларион и богатая помещица, в доме которой Гапон репетиторствовал, снабжают о. Георгия рекомендательными письмами, которые заставляют начальство академии забыть о его плохом дипломе и поведении.

Став студентом, Гапон ищет реализации своего стремления "служить правде и народу", но не находит его ни в стенах академии, ни в Обществе для распространения религиозного и нравственного просвещения, ни в миссии для рабочих, организованной еп. Вениамином (Муратовским). Какую-то надежду он получает от товарища обер-прокурора Св. Синода В.К. Саблера, предоставившего ему возможность проповедовать в Скорбященской церкви Галерной Гавани, где собиралось много рабочих и бедняков. Но предложение Гапона создать для них братство не встречает настоящего сочувствия.Только начав священствовать в приюте Синего креста и преподавать Закон Божий в Ольгинском приюте для бедных, о. Георгий хотя бы отчасти возвращается к тому служению, которое было у него в Полтаве. Священником он получил бесприходную кладбищенскую церковь в Полтаве. Его проповеди привлекают множество людей.

Там Гапон начал несколько необычную для российской провинции деятельность, скорее в духе американских баптистских пасторов. Он, в отличие от большинства священнослужителей, не только выполнял полагающиеся требы, но и вдохновлял проповедями. Постепенно вокруг молодого священника стал складываться кружок почитателей.
После неожиданной смерти молодой жены Гапон перебирается в столицу, где быстро становится местной звездой. Отточив ораторские навыки на полтавских мещанах, сельский поп начинает очаровывать Петербург. Проповеди Гапона собирали сотни слушателей. На диковинного оратора из глубинки стали ходить, как на модного артиста, представители богемных и правящих кругов.

Появились знакомства. Вскоре Гапон становится настоятелем и священником нескольких сиротских приютов, содержавшихся на пожертвования питерской элиты и поэтому денежных. Тут Гапон впервые показал свое гнилое нутро — начал настраивать своих подопечных против «буржуев»-попечителей приюта, и достаточно успешно. Сироты плевались в благодетелей и по ночам били стекла в их домах. В конце концов Гапона попросили на выход и он покинул приют, забрав одну из воспитанниц, ставшую его любовницей.

После службы он посещает пристанища босяков - Гаванское и Девичье поля, - трактиры, где собираются рабочие, специально ночует в ночлежках, чтобы быть ближе к нищим и отщепенцам. Гапон будто исполняет завет свт. Феофана Затворника, данный им в 1890-е годы, - идти в народ и заново проповедовать Евангелие.

Примерно к этому же времени относился и его проект реабилитации босяков и бродяг посредством устройства рабочих домов в городах и рабочих колоний в деревне (проект вызвал немалый интерес даже при дворе, в т.ч. и у императрицы Александры Феодоровны).Деятельность о. Георгия во многом напоминает служение о. Иоанна в Кронштадте и Петербурге. Часто о. Георгий, как и о. Иоанн, отдает нуждающимся последние деньги или одежду прямо с себя, самоотверженно поддерживает самых опустившихся босяков. Кажется, что Гапон стремится к созданию примерно такого же братства, какое было у о. Иоанна в Кронштадте. Само собой напрашивается сопоставление рабочих домов Гапона с кронштадтским Домом трудолюбия.

Однако отношение Гапона к о. Иоанну было в общем-то негативным. Он высоко ценил проповеди кронштадтского пастыря, но в повседневной жизни считал его человеком "неискренним", "ограниченным" и даже политическим орудием "в руках правящих классов" - одним словом, таким же ханжой, каким, по мнению Гапона, являлось и большинство представителей русского духовенства.Так получилось потому, что Георгий Гапон был другого духа, совершенно противоположным было его отношение ко Христу. Христос для него, как и для его учителя Л. Толстого, лишь величайший человек, праведник.

Падение

Нравственное падение о. Георгия происходит летом 1902 года. Он совращает несовершеннолетнюю воспитанницу приюта Синего креста Александру Уздалеву. Еще до этого он любил бывать в покоях воспитанниц, писал нескромные стихи в их альбомы, грешил против целомудрия. Теперь же происходит самое страшное, из-за чего Гапон уже и не может продолжать дальше священнослужение - по 25-му апостольскому правилу (поскольку продолжает жить с Уздалевой, объявив ее своей гражданской женой).

Он и не думает каяться, обвиняя в своем изгнании из приюта чиновников, будто бы опасавшихся успеха его проекта рабочих домов.

Гапон должен быть лишен священного сана... но он продолжает быть священником!

Петербургский митрополит Антоний (Вадковский) прощает его и восстанавливает в звании священника. Как это делается возможным - при том, что жить с Уздалевой Гапон продолжает до самой своей смерти в 1906 году.

Эффектная внешность, незаурядный ораторский талант, умение производить впечатление на духовных и светских властителей обеспечили ему популярность среди прихожан и сравнительно неплохие места службы. В начале 1904 года он получил достаточно хорошо оплачиваемую (2000 рублей в год) должность священника церкви Св. Князя Михаила Черниговского при Санкт-Петербургской пересыльной тюрьме.

Организаторские способности Гапона, его проповеди «о силе рабочего товарищества» привлекли внимание министра внутренних дел Вячеслава Плеве и творца системы «полицейского социализма» Сергея Зубатова. Получив поддержку от петербургского градоначальника Ивана Фуллона, на средства департамента полиции он снял в августе 1903 года чайную-читальню на Оренбургской улице, ставшую затем центром «Собрания русских фабрично-заводских рабочих г. Санкт-Петербурга». Численность новой организации всего за год с небольшим возросла с 30 человек до почти 10 тысяч членов.
Но уже тогда проявились авантюризм и двуличие Гапона. Петербургскому градоначальнику Фуллону, с которым он не раз встречался и мирно беседовал за чашкой чая в здании Градоначальства на Гороховой, 2 он говорил о своих верноподданнических чувствах, а в кругу близкого окружения лидеров «Собрания» заявлял, что он убеждённый революционер. Позднее, уже оказавшись за границей, приехав к Георгию Плеханову, Гапон рассыпался в льстивых речах в адрес меньшевистского лидера и тут же называл его человеком, «обмазанным салом: кажется, взял в руки, ан его нет». Лидерам РСДРП он говорил, что является убеждённым сторонником социал-демократии, а эсеровских вождей уверял, что ему ближе всего их идеи и действия.

За несколько месяцев 1905 года, после печально знаменитого Кровавого воскресенья, Георгий Гапон становится популярной личностью не только в России, но и в Европе. В эмиграции он встречался с руководителями различных политических партий, в том числе с Лениным. Большевистский лидер и расстриженный священник на первых порах расстались очарованные друг другом. «Героя 9 января» с почётом принимали звёзды европейской политики и культуры — Жорес, Клемансо, Франс. Зарубежные газеты и журналы платили ему огромные гонорары, а в России фотопортреты Гапона стояли на почётном месте во многих домах. Он даже претендует на роль лидера всего революционного движения, выступает инициатором проведения конференции с целью объединения различных сил, оппозиционных царизму.

Накануне кровавых событий

В декабре 1904 г. руководство Путиловского завода уволило 4 рабочих, которые были членами гапоновского профсоюза. Поп-революционер воспринял их увольнение как вызов «Собранию» и взялся восстановить их на работе.

Для этого на завод от имени организации отправилось сразу несколько депутаций, но все они вернулись ни с чем. Тогда Георгий Гапон призвал рабочих Путиловского завода к стачке.

Забастовка трудящихся завода началась 3 января 1905 г., в ней приняло участие 12 тыс. человек. В течение нескольких дней к мятежникам присоединились работники других столичных заводов. К вечеру 7 января общая численность бастующих достигла 100 тыс. человек.

Требования, которые выдвигали рабочие, касались улучшения условий их труда. Но фабриканты и чиновники не хотели идти на уступки.

Не собираясь сдаваться, Гапон предложил составить петицию о нуждах рабочего класса и отправиться с ней к Николаю II, ведь, по словам начальника императорской дворцовой охраны А. Спиридовича:На заседании «Собрания» 6 января Гапон призвал нести петицию всех рабочих Петербурга, ведь, если к царю придут десятки тысяч людей, он не сможет проигнорировать их просьбу. Назначив шествие на 9 января, руководители «Собрания» приступили к составлению петиции.

В субботу, 8 января, поп выступил перед «Собранием» с последней речью. В ней он убеждал участников организации прийти на Дворцовую площадь вместе с женами и детьми. По словам очевидцев, он заклинал рабочих «не прикасаться к спиртным напиткам, не иметь при себе оружия…, не применять грубой силы при столкновении с властями». Демонстрация должна была носить исключительно мирный характер.

Но чем ближе становилось 9 января, тем сильней сомневались руководители «Собрания» в успехе затеянного мероприятия. Лидер рабочего движения А. Карелин вспоминал:

Но Гапон все равно не отказался от своей идеи. Из-за этого советские историки называли его провокатором, обвиняя в том, что он намеренно вел рабочих на верную смерть, чтобы на волне всеобщего недовольства, возникшего после расстрела, поднять в стране народное восстание.

В сталинском «Кратком курсе ВКП(б)» говорилось, что священник действовал заодно с правительством:

Гапон взялся помочь царской охранке: вызвать расстрел рабочих и в крови потопить рабочее движение.

Кровавое воскресение

В действительности правительство о планах Гапона ничего не знало, царя в Петербурге не было, а войска были подняты для противодействия забастовщикам.

Воскресным утром 9 января от Нарвского отдела «Собрания» к Зимнему дворцу отправилась 50-тысячная толпа, в которой вместе с рабочими шли женщины, дети и старики. В первом ряду колонны в окружении телохранителей и ближайших соратников находился Георгий Гапон.

Такие же толпы, возглавляемые другими лидерами «Собрания», двинулись в направлении Зимнего дворца из остальных отделов «Собрания». По замыслу Гапона, они должны были соединиться на Дворцовой площади в 2 часа дня, чтобы «всем миром» передать петицию императору.

Но как только Гапон и демонстранты приблизились к Нарвской заставе, их атаковали кавалерийские отряды царской армии.

Батюшка крикнул: «Вперёд, товарищи! Или смерть, или свобода!». Толпа хлынула к площади, однако была остановлена выстрелами орудий.

Соратники Гапона, шедшие рядом с ним, попадали на землю мертвыми. Одна из пуль слегка ранила священнику руку. Он упал под напором испуганной толпы, а затем был уведен с Нарвской заставы эсером П. Рутенбергом, тоже принимавшим участие в демонстрации. Рабочие, шедшие за Гапоном, начали убегать, и вскоре на площади остались лежать только раненые и убитые.

Вслед за рабочими Нарвского отдела «Собрания» были расстреляны демонстранты, шедшие из других районов города. Подсчитывая жертв Кровавого воскресенья, историк В. Невский писал, что в этот день было «раненых от 450 до 800 и убитых от 150 до 200».

Действительно, «мирное шествие с хоругвями», организованное Георгием Гапоном, вызывало много вопросов у историков. На что рассчитывали организаторы демонстрации, когда заранее было известно о намерении царя отвергнуть петицию и жестко пресечь беспорядки? Суть «обращения» дошла до Николая II еще 7 января через министра юстиции Муравьева. А уже на следующий день государь приказал арестовать авторов петиции.

Чего же добивался Гапон, когда вел толпу людей на верную смерть? Так ли был важен для него рабочий вопрос или были цели повыше? Вполне возможно, он рассчитывал, что расстрел мирного шествия вызовет народное восстание, во главе которого встанет именно он – Георгий Гапон. Об этом свидетельствуют воспоминания другого революционера Владимира Поссе, который как-то спросил у священника, что бы тот сделал, если бы царь принял петицию. Гапон ответил:

«Я упал бы перед ним на колени и убедил его при мне же написать указ об амнистии всех политических. Мы бы вышли с царём на балкон, я прочёл бы народу указ. Всеобщее ликование. С этого момента я — первый советник царя и фактический правитель России. Ну, а если бы царь не согласился? — Тогда было бы то же, что и при отказе принять делегацию. Всеобщее восстание, и я во главе его».

Кстати, у организаторов «мирного шествия» были расхожие мнения. Например, правая рука, а впоследствии убийца Гапона – Петр Рутенберг готовил покушение на царя, надеясь убить его, когда тот выйдет на балкон Зимнего дворца, чтобы обратиться к народу. Об этом мы узнаем из воспоминаний начальника петербургского охранного отделения Герасимова.

Было убито около 130 человек, а говорили о тысячах, монархии был нанесен непоправимый репутационный вред. Но Гапон, как об этом писали сталинские историки и советские учебники, с исторической сцены не исчез. Он сохранил свою популярность и на какое-то время стал центральной фигурой революционного движения. Георгий Гапон хотел мести и крови. Священник сыграл важную роль в объединении революционных партий, ставшем прологом к вооруженному восстанию.

После кровавого воскресения

После расстрела демонстрации Гапон скрылся в доме Максима Горького, а затем, опасаясь ареста, при содействии эсеров уехал из России.

В начале февраля 1905 г. Георгий Аполлонович прибыл в Женеву. Здесь он тесно общался с находящимися в изгнании русскими социал-демократами, эсерами, анархистами и большевиками, планируя объединить все революционные партии и поднять в России народное восстание, которое уничтожит самодержавие. Вождем грядущей революции он видел себя.

Авторитет Гапона как лидера рабочего движения был непререкаемым. Н. Крупская в своих мемуарах вспоминала, в каком напряжении пребывал перед встречей с ним ее супруг В. Ленин:

Ильич не зажигал у себя в комнате огня и шагал из угла в угол. Гапон был живым куском нараставшей в России революции, человеком, тесно связанным с рабочими массами, беззаветно верившими ему, и Ильич волновался этой встречей.

В Лондоне Гапон познакомился с анархистом П. А. Кропоткиным. Последний произвёл на него большое впечатление, и у них завязались дружеские отношения. Под влиянием Кропоткина Гапон увлёкся идеями анархо-социализма.

В сентябре 1905 в Гельсингфорсе состоялся учредительный съезд новой организации. На съезде были приняты программные документы и избран центральный комитет союза. Гапон был избран руководителем союза и получил полномочия на переговоры с английскими профсоюзами. Однако создание «Рабочего союза» вызвало недовольство партийных революционеров. Последние обвинили Гапона в авантюризме и демагогии, в стремлении расколоть революционное движение и оторвать рабочих от интеллигенции.

Через посредника Гапон получил 50 тысяч франков от японского посланника для закупки оружия и доставки его русским революционерам (Энциклопедический словарь. 2009).  В августе 1905 Гапон принял участие в транспортировке в Россию оружия на пароходе «Джон Графтон». Деньги на приобретения оружия были пожертвованы финном К. Циллиакусом и распределены между российскими революционными партиями. Главную роль в закупке и погрузке оружия сыграли эсеры. На Гапона и его союз возлагалась задача приёмки оружия и его распределения среди питерских рабочих. Цель состояла в организации в Петербурге вооружённого восстания, которое должно было дать толчок новым революционным выступлениям.

Гапон получил от Циллиакуса денежную сумму и личную яхту, на которой отправился по Балтийскому морю из Стокгольма в Финляндию. У берегов Финляндии он пересел в лодку, которая во время шторма разбилась о камни; Гапон с трудом выбрался на берег. В Финляндии он несколько дней скрывался на конспиративных квартирах в ожидании оружия. Однако вскоре пришло известие, что пароход «Джон Графтон» сел на мель. Большая часть оружия погибла, остальная досталась полиции. После неудачи с «Джоном Графтоном» Гапон затосковал. Он разочаровался в идее вооружённого восстания и стал думать о возвращении в Россию.

Возращение в Россию

17 октября 1905 г. Николай II подписал Октябрьский манифест, провозглашавший ряд гражданских свобод, включая свободу слова и собраний. Кроме того, документ обещал политическую амнистию всем, кто принимал участие в январских событиях.

Узнав о манифесте, Гапон по поддельным документам в ноябре 1905 г. вернулся в Россию, чтобы хлопотать о получении амнистии и возобновлении деятельности «Собрания».

Когда председатель Комитета министров С. Витте узнал о возвращении священника, то предложил ему сделку: он восстанавливает работу всех отделов «Собрания», а батюшка уезжает из России до 9 января 1906 г. и, пока находится в эмиграции, ведет среди своих сторонников агитацию в поддержку царизма, осуждая революционное движение. В ответ ему было обещано, что после указанной даты он сможет вернуться в Россию и продолжить профсоюзную деятельность.

Гапон выполнил свою часть сделки. Уехав в Европу, он начал давать прессе интервью, в которых поддерживал политику, проводимую в России после провозглашения манифеста, и говорил о том, что для революции сейчас неподходящее время. После таких заявлений авторитет Гапона начал стремительно падать.

Американский биограф священника Уолтер Саблинский писал, что такое поведение:

«Принесло ему резкие осуждения со стороны революционеров … Внезапно революционный герой стал ярым защитником царского правительства».

Внутри самой гапоновской организации также наметился серьёзный кризис. В начале февраля 1906 года против своего лидера открыто выступил бывший руководитель одного из отделов «Собрания» рабочий Николай Петров, обвинивший Гапона в политической нечистоплотности при решении финансовых вопросов с получением правительственной субсидии. Гапон был вне себя от этих разоблачений и не нашёл ничего лучшего, как поручить молодому члену организации Черёмухину убить Петрова. Закончилось всё трагически: во время бурного заседания ЦК «Собрания» 18 февраля этот 24-летний рабочий вместо того, чтобы выполнить приказ, сам застрелился из того самого револьвера, который вручил ему Гапон, со словами: «Нет правды на земле!». Правда, существуют и другие версии самоубийства этого молодого человека с неустойчивой психикой. Возможно, все эти события окончательно подтолкнули Георгия Аполлоновича к роковому решению: активизировать сотрудничество со спецслужбами, постараться перехитрить их, получить значительные средства, а главное — добиться всё-таки окончательной легализации своей организации.

Вице-директор департамента полиции по политической части Пётр Иванович Рачковский, почувствовав настроение «героя 9 января», решил использовать его в раскрытии и обезвреживании боевой организации социал-революционеров, готовившей покушения на Витте и министра внутренних дел Дурново. Во время встречи с бывшим священником он предложил: услуга за услугу, вы выдаёте нам секреты революционеров, а мы поможем добиться легализации вашего «Собрания» и вашей собственной амнистии (Гапон после очередного возвращения из-за границы в декабре 1905 года продолжал жить в Петербурге и окрестностях полулегально). Гапон заглотил наживку и дал согласие на сотрудничество, но оставалась одна «маленькая» проблема: никаких реальных тайн революционных организаций он не знал.
Пришлось возобновить знакомство с эсеровским активистом Петром Моисеевичем Рутенбергом, который 9 января 1905 года спас его от гибели, помог бежать за границу и был в тот период одним из самых близких его соратников и друзей, и попробовать соблазнить его возможностью лёгкого обогащения за счёт средств департамента полиции.

Последние месяцы жизни и убийство

Вернувшись в начале 1906 г. в Россию, Гапон планировал продолжить работу в «Собрании», однако позиции Витте, обещавшего ему поддержку, стали ослабевать. Власть в стране фактически сосредоточилась в руках министра внутренних дел П. Дурново, не собирающегося церемониться с батюшкой.

Он приказал закрыть в Петербурге все отделы «Собрания», открытые Витте, и инициировал травлю Гапона в газетах, обвиняя его в продажности и предательстве.

Священник изо всех сил пытался спасти свою репутацию, отчаянно клянясь в верности народу. Параллельно с этим он надеялся продолжить профсоюзную работу.

Вскоре после возвращения Гапон признался своему давнему приятелю Рутенбергу - революционеру, которого он считал главным в революционным движении на тот момент, что является тайным агентом Охранного отделения полиции. Рутенберг рассказал об этом Е. Азефу, руководителю организации, которая осуществляла выгодные для партии эсеров политические убийства, и получил от него приказ «покончить с гадюкой».

28 марта (10 апреля) 1906 г. священника выманили на арендованную дачу в Озерках под Петербургом. Здесь его ожидали Рутенберг и трое других эсеров. Они задушили попа, а затем привязали его тело к веревке и подвесили на крюк.

Гапона нашли только через месяц. Вскоре в газетах появилось заявление анонимных революционеров, которые признались, что убили священника за его связи с царской охранкой, провокаторскую деятельность и Кровавое воскресенье. И хоть у полиции были улики против Рутенберга, ни он, ни его сообщники не понесли наказания за совершенное преступление.

Несмотря на то, что полиции почти сразу стало известно об убийстве Гапона, обнаружить его тело удалось лишь месяц спустя, 30 апреля 1906 года. Из состоявшейся 1 мая процедуры опознания и вскрытия его тела власти почему-то устроили настоящее шоу. Труп Гапона перенесли со второго на первый этаж, где на веранде дачи в присутствии многочисленных корреспондентов и фотографов было проведено вскрытие. Осуществлял его профессор Военно-медицинской академии Дмитрий Косоротов, который десять лет спустя в секретной обстановке занимался вскрытием тела убитого заговорщиками Григория Распутина.

Агент охранки

По версии Рутенберга, впервые публично изложенной им в 1909 году в журнале «Былое», во время свидания в московском ресторане «Яр» в начале февраля 1906 года Гапон прямо предложил ему сотрудничество с охранкой с целью выдать участников покушения на главу МВД Петра Дурново. За это ему было обещано 25 тысяч рублей. «Мартын» (партийный псевдоним Рутенберга) был потрясён, но пообещал подумать над предложением. Сам же незамедлительно отправился в Финляндию на встречу с членами ЦК эсеровской партии.

Азеф, руководитель боевой организации партии и «по совместительству» агент охранки, о чём присутствующие в то время, конечно, не подозревали, предложил немедленно убить Гапона — во время загородной поездки «ткнуть его ножом» и сбросить тело в снег. Однако другие эсеровские лидеры (в совещании участвовали также Виктор Чернов и Борис Савинков) считали, что расправа с таким популярным человеком без конкретных доказательств его предательства может вызвать подозрение: мол, революционеры просто устранили возможного конкурента в борьбе за влияние в рабочих массах.

В результате самым подходящим вариантом было признано убийство Гапона вместе с Рачковским. Рутенберг должен был дать притворное согласие на сотрудничество и во время их встречи с заместителем директора департамента полиции совершить двойной теракт. Однако на условленную встречу с «Мартыном» в ресторане «Контан» 4 марта осторожный Рачковский не пришёл. Приходилось тянуть время, вести двусмысленные разговоры с Гапоном. Напряжение Рутенберга с каждым днём нарастало. Наконец, Евно Азеф сообщил ему, что ЦК эсеров дал санкцию на устранение одного Гапона. Забегая вперёд, скажем, что впоследствии Азеф отказался от своих слов, а эсеровский ЦК объявил действия «Мартына» его «частным делом».

Рутенберг, не подозревавший о двойной игре Азефа, решил обеспечить доказательства измены Гапона другим путём: сделать группу рабочих-эсеров свидетелями разговора, в ходе которого Гапон будет вербовать его на службу в полицию. В качестве места такой встречи выбор пал на один из петербургских пригородов — Озерки, где Рутенберг снял за 140 рублей «на лето» на имя «инженера Ивана Ивановича Путилина» двухэтажный дом на углу Ольгинской и Варваринской улиц.

Чтобы не возбудить подозрение у Гапона, Рутенберг пишет тому записку, в которой соглашается на сотрудничество с охранкой за 50 тысяч рублей. Хотя Гапон в ответной записке предлагал встретиться непосредственно в Петербурге, заявляя, что «из города никуда не поедет», Рутенбергу всё же удалось выманить его в Озерки. 28 марта он выехал туда поездом около 4 часов дня. Гапона в засаде на даче уже поджидали несколько рабочих. Наконец появился Гапон в сопровождении встречавшего его Рутенберга. Между ними завязался разговор, за которым внимательно следили спрятавшиеся в соседней комнате «судьи».

ОКОНЧАНИЕ

Ставьте лайки, подписывайтесь на канал, делитесь ссылками в социальных сетях. Спасибо за внимание!

https://dzen.ru/a/ZM6cpL7DPzySm7mc

14 июня — день рождения нескольких крупных революционных борцов и мыслителей разных стран и эпох. Просмотрев в этот и последующие дни различные левые паблики, можно без труда убедиться, что родившегося 14 июня 1928 года Эрнесто Че Гевару помнят и ценят, даже если и не особо знают. Более того, вспоминают даже крупнейшего социалистического теоретика из Латинской Америки, перуанца Хосе Карлоса Мариатеги, родившегося 14 июня 1894 года.

А вот родившегося 2 (14) июня 1823 года Петра Лавровича Лаврова забыли и не вспомнили даже в связи с его 200-летием, которое пришлось на этот год.

Когда-то было не так, и Петр Лавров являлся властителем дум и учителем жизни если не для всех русских революционеров, то для весьма заметной их части. Празднование столетия его рождения в 1923 году стало одной из последних публичных акций остатков Партии левых социалистов-революционеров, называвших Лаврова своим наставником и учителем.

Сегодня, спустя еще сто лет, он забыт — и забыт прочно.

Писать подробный очерк его жизни и мировоззрения мы не будем — заинтересовавшиеся могут найти в интернете, скачать и прочитать как его собственные книги, так и книги о нем. Отметим лишь несколько пунктов.

1

Лавров был младшим современником Герцена (р. 1812), Бакунина (р. 1814) и Маркса (р. 1818). Однако существовавшая между ними небольшая, в несколько лет, разница во вступлении во взрослую жизнь имела немаловажные последствия для мировоззрения Лаврова.

И Герцен, и Бакунин, и Маркс отталкивались от Гегеля. Гегельянцами все они вскоре быть перестали, но именно в полемике с Гегелем складывалось их собственное мировоззрение. Лавров, вступивший в сознательную жизнь позже, значительного влияния Гегеля не испытал и с самого начала относился к нему намного более критично, чем его великие старшие современники. Гегельянство не было для Лаврова фактом собственной биографии. Поэтому он смотрел на него взглядом постороннего, сумев уловить такие его черты, которых не заметили его предшественники.

В одной из первых крупных статей Лаврова, «Гегелизм» (1860), высказывается достаточно неожиданная, но глубокая мысль, что Гегель создал собственную квазирелигию, с собственной мифологией и с самим собой в роли пророка, открывшего вечную и абсолютную истину. К такого рода пророкам Лавров всю жизнь относился с заслуженным недоверием. Критическая мысль, отрицающая любые абсолютные истины и признающая после тщательного рассмотрения лишь истины относительные, являлась краеугольным камнем его мировоззрения — и этим он может быть ценен и полезен сегодня.

2

В отличие от Бакунина, Ткачева и других своих великих оппонентов из русского революционного лагеря, с которыми он, энергично споря, делал общее дело — готовил русскую революцию, Лавров не был революционером по призванию и страсти. По призванию он был кабинетным ученым, а революционером стал по убеждению, из чувства долга. Это случилось, когда Лавров находился уже в немолодом возрасте, а до 1866 года, когда его арестовали в период разгула реакции после выстрела Каракозова, он был нестроевым офицером, преподававшим математику будущим артиллеристам, и журналистом, писавшим в либеральных (даже не в радикальных!) изданиях. Опровергая избитую мудрость, что с возрастом убеждения человека окостеневают, Лавров, чем старше становился, тем все дальше шел влево, от либерала к революционному социалисту.

Его западный биограф Филипп Помпер, изучив жизнь Лаврова, пришел к парадоксальному выводу. По своим склонностям, приобретенным еще в раннем детстве, когда к нему относились как к избалованному барчуку, Лавров был человеком весьма скверным и паскудным, эгоистичным, завистливым и мстительным. Усиленно работая над собой и подчиняя себя требованиям долга, он сумел радикально изменить свою личность, и в итоге стал куда более достойным человеком, чем можно было бы предположить.

И в истории, и в повседневной жизни полным-полно людей, обладавших прекрасными задатками, но в итоге превратившихся в нечто кошмарное. Обратные примеры весьма редки, и Лавров — один из них.

Категория долга в этической концепции Лаврова была главной, а вопросы этики были важнейшей частью его научных изысканий. Поэтому, услышав, что русские революционеры якобы стремятся к «разнузданию дурных страстей», он мог лишь покрутить пальцем у виска. Собственно, вокруг категории «долга» построено произведение Лаврова, принесшее ему наибольшую известность, — «Исторические письма», оказавшие огромное воздействие на революционеров 1870–1880-х годов.

Критически мыслящая личность, иными словами, интеллигент — а интеллигенция является главной целевой аудиторией «Исторических писем», — имеет, считал Лавров, долг перед собой. Ради великого дела можно пожертвовать жизнью, но нельзя жертвовать разумом и совестью.

С таким пониманием долга согласились бы, наверное, и современные хипстеры, увлеченные саморазвитием. Но долгом перед собой, по мнению Лаврова, обязанности критически мыслящей личности не ограничиваются. Кроме долга перед собой есть еще долг перед народом.

Интеллигенты имеют возможность развиваться и самосовершенствоваться, заниматься философией, искусствами и наукой лишь потому, что их материальное благополучие своим трудом обеспечивают работники физического труда. История человечества — это рост просвещенности и культурности цивилизованного меньшинства за счет отупения и деградации трудящегося большинства. Так всегда было, но больше так не должно быть. Прошлое невозможно изменить и исправить, но изменить будущее — в нашей власти.

Пора перестать быть неоплатными должниками! Пора вернуть свой долг народу! Именно этот призыв Лаврова задел чувствительные струны в сердцах интеллигентной молодежи 1870-х годов.

Сейчас чувствительные струны он не заденет, и именно этим, возможно, объясняется полное забвение Петра Лавровича. Его самый востребованный при жизни призыв сегодня обращен в пустоту. С одной стороны, капитализм расшатал чувства человеческой солидарности, казавшиеся само собой разумеющимися при жизни Лаврова. С другой стороны, интеллигенция (не художественная, а научно-техническая, разумеется) перестала быть отделена от работников физического труда непроходимой гранью и сегодня вовлечена в производственный процесс гораздо больше, чем это было в XIX веке. У программиста, врача или архитектора неоткуда взяться чувству долга перед сантехником или продавщицей в ларьке. Социалистическая моральная мотивация должна исходить теперь из других оснований.

«Исторические письма» Лавров сочинял в ссылке для легальной левой газеты «Неделя». Написаны они, как и другие работы Лаврова, весьма тяжеловесным научным языком, и их грандиозный общественный успех стал большой неожиданностью для самого Петра Лавровича.

3

О жизни многих русских революционеров XIX века можно писать приключенческие романы. О жизни Лаврова такого романа не напишешь. История его жизни — это история мысли. Единственный авантюрный эпизод в его биографии — побег из ссылки, но и тот был организован не им самим, а молодым Германом Лопатиным. Лопатин был младше Лаврова на 23 года, но стал его самым близким и, возможно, единственным другом. Лавров ценил в Лопатине качества, которых не видел в себе, — энергию, практичность и предприимчивость.

Бежав из ссылки и оказавшись в эмиграции во Франции, Лавров не сразу сжег за собой все мосты и не сразу ушел с головой в революционное движение. Некоторое время он не терял надежду, что царское правительство спустя какое-то время разрешит ему вернуться в Россию для занятий научной работой на условиях, не унижающих его человеческого достоинства. Ведь до сих пор прямо к революции нигде и никого он не призывал. Пока что же он собирался заняться научными трудами за границей.

На радикализацию Лаврова сильно повлияла Парижская коммуна, в деятельности которой он принял небольшое, но реальное участие. На историю Франции никакого воздействия он не оказал, но коммуна многое изменила в нем самом, показав, что борьба трудящихся масс за свое освобождение, за общество без капитала и государства — это вполне реальный факт мировой истории.

И да, 150 лет назад так и было!

Книга Лаврова о Парижской коммуне, написанная через несколько лет после ее гибели, является одной из лучших в мировой литературе по этой теме. На ее страницах знание предмета соединяется с симпатией к коммунарам, лишенной идеализации, и умной критикой их ошибок без злопыхательства.

4

В 1872 году Лавров получил предложение возглавить издание русского революционного органа в эмиграции. Так началась история журнала «Вперед».

Журнал стал выходить в 1873-м. Основной мыслью нового печатного органа — хотя его содержание не сводилось только к ней — была необходимость знаний для успеха социалистических преобразований. Поэтому главной задачей социалистической молодежи Лавров называл самообразование и просвещение народа. Тургенев, находившийся в хороших отношениях с Лавровым, по этому поводу иронизировал: «Открыл я этот страшный революционный журнал, и читаю там банальность, что ученье свет, а неученье — тьма. Скучно стало — и читать дальше я не стал».

Еще сильнее, чем Тургенева, просветительский уклон «Вперед» раздражал, разумеется, большинство революционной молодежи, стремившейся к практическому живому делу. Поэтому идейную гегемонию в русском революционном движении журнал Лаврова не завоевал. Но «Вперед» действительно давал знания — как о ситуации в России, так и о рабочем движении на Западе. Поэтому русские революционеры его, хоть и посмеивались, но читали.

По своим политическим взглядам Лавров к тому времени стал (и оставался до конца жизни) революционным социалистом образца Первого интернационала — того интернационала, который еще не раскололся на марксистское и бакунистское крылья (это произошло как раз незадолго до выхода первого номера «Вперед»).

Этот раскол Петр Лаврович считал досадным недоразумением, ослабившим рабочее движение на Западе, и надеялся, что логика реальной борьбы приведет к воссоединению марксистов и анархистов. И марксисты, и анархисты с этим примиренчеством Лаврова были категорически не согласны и считали его презренным эклектиком, хотя с Марксом и Энгельсом у Лаврова постепенно установились неблизкие, но хорошие личные отношения.

В 1876 году в качестве спецвыпуска журнала «Вперед» вышла одна из самых интересных работ Лаврова — книга «Государственный элемент в будущем обществе». Эта работа, при всем ее тяжеловесном языке, заслуживает критического прочтения современными социалистами.

В ней Лавров пытается проанализировать, как будет проходить процесс отмирания государства после рабочей революции. По его мнению, немедленное уничтожение всех государственных элементов, даже если и желательно, объективно невозможно. С другой стороны, сохранение в переходном обществе, движущемся в сторону социализма, государственных элементов чревато постоянной опасностью реставрации старых, капиталистических и бюрократических, порядков, и элементы власти в переходном обществе — даже если они сперва и являются выборными и подконтрольными делегатами или военными командирами — будут стремиться стать центрами кристаллизации возвращения к старым порядкам.

По мнению Лаврова, эту реальную проблему невозможно обойти с помощью словесных уловок, любимых анархистами. Проблему нужно ясно сознавать, и лишь тогда есть шанс, что ее получится решить, сделав так, чтобы общество переходной эпохи пришло к социализму и безвластию, а не откатилось назад в старый мир. «Государственный элемент в будущем обществе» очень любили русские левые народники начала ХХ века — максималисты и левые эсеры, видевшие в этой книге предвосхищение собственных позиций.

И эта книга Лаврова написана тяжело, многое в ней сейчас звучит наивно, кое-что уже не актуально благодаря развитию технологий (как будет организовано извозчичье дело в переходный период? — об этом важном для 1870-х годов вопросе Лавров рассуждает на нескольких страницах), но, повторим еще раз, она заслуживает изучения социалистами начала XXI века...

Постепенно вокруг «Вперед» сформировалась группа сторонников, занятая организацией нелегального распространения журнала в России и поиском для него денег и материалов. Личные отношения у Лаврова с молодыми единомышленниками не сложились. Он был старше революционеров-семидесятников на три десятилетия и личную дружбу водил только с уже упомянутым Германом Лопатиным. К тому же чем дальше, тем больше Лавров неожиданным образом оказывался левее других сотрудников «Вперед». Новости с родины — о неурожаях, арестах, судах и прочих прелестях царской России — убеждали его, что одного просветительства недостаточно, необходима активная борьба.

В итоге в 1876 году Петр Лаврович вышел из редакции «Вперед», а через год закрылся и сам журнал. Группа «лавристов» просуществовала в России до 1879 года, после чего самораспустилась. Ее члены предпочли подпольной борьбе легальную прогрессивную деятельность, лидер группы Лев Гинзбург стал известным врачом, а Василий Варзар — крупным специалистом по статистике. Несколько лет Петр Лаврович оставался беспартийным революционным социалистом, а в начале 1890-х годов начал сотрудничество с народовольцами. Не со всеми их взглядами он был согласен, но видел в них единственную серьезную прогрессивную силу в России.

5

В определенном смысле Лавров был очень одинок. Его жена умерла еще до его ареста, и, разделила ли бы она судьбу не мужа-полковника, а мужа-эмигранта, — это вопрос, не имеющий ответа. Из всех детей, находясь в эмиграции, он тесно общался лишь с дочерью Марией (по мужу — Негрескул), разделявшей его взгляды. В 1890-е годы Мария Негрескул руководила в Тверской губернии рабочим кружком, с которого началось приобщение к политике молодого рабочего парня Михаила Калинина, будущего «всесоюзного старосты».

В ссылке у Лаврова возникла большая и сильная любовь с польской ссыльной Анной Чаплинской. Она бежала из ссылки раньше него, и именно желание быть с ней побудило и его к решению о побеге. Вместе в Париже они прожили два года, и ее смерть в 1872 г. была для Петра Лавровича одним из самых страшных ударов всей жизни.

Десять лет спустя он пережил последнюю позднюю любовь — с русской писательницей Варварой Никитиной, которая была на 20 лет младше него. Отношения были недолгими: французские власти выслали его из страны, а когда через три месяца разрешили вернуться, радостная Никитина побежала на встречу с ним, попала под проливной дождь, простудилась — и умерла от воспаления легких.

Личная дружба с молодыми революционерами у Лаврова не складывалась не только из-за разницы в возрасте, но и из-за особенностей характера, закрытого и трудно идущего на сближение. При этом народники 1870-х с их приматом чувства над разумом оказались ближе воспитанному в духе дворянского идеалистического романтизма 1840-х Лаврову, чем шестидесятники с их рационализмом. Но чем дальше шло время, тем больше для молодых революционеров в России Лавров становился объектом восхищения и обожания. Он держал знамя — и не сдавался, не отступал с позиций революционного социализма. Читая его «Исторические письма», тысячи юношей и девушек делали выбор на всю жизнь — уйти из лагеря ликующих и праздноболтающих, примкнуть к стану погибающих за великое дело любви.

Поэт Петр Якубович, один из лидеров поздней «Народной воли», посвятит Лаврову трогательные строки:

«Под снегом Сибири, на солнце чужбины,
Под злым акатуйским ярмом
Горят нам твои дорогие седины
Надежды и веры отрадным лучом».

В середине 1880-х годов молодой московский народоволец Михаил Гоц — через 20 лет он станет одним из вождей ПСР — случайно узнал, что обожаемый учитель очень любит гречневую кашу, а в Париже с гречкой все плохо. И из Москвы в Париж каждый месяц стали отправляться посылки с гречкой — пока Гоца не арестовали.

В 1890-е годы уже отбывший ссылку народоволец позднего призыва Василий Яковлев (в начале ХХ века он станет историком народничества под псевдонимом В. Богучарский), узнав, что у немолодого уже Петра Лавровича постоянно мерзнут ноги, пошлет ему в Париж валенки — лучшие, какие сможет достать.

Наборная журнала «Вперед!». П. Л. Лавров крайний слева

6

После поражения революционного натиска «Народной воли» значительная часть русских революционеров пришла к выводу, что ведущая идея революционного народничества, согласно которой революция в России будет двойной революцией, направленной одновременно против самодержавия и против капитализма, показала свою несостоятельность. В русском революционном подполье усилились настроения, что ради борьбы с самодержавием нужно надолго отказаться от социалистических целей, нужно стремиться к союзу с либералами. К этому выводу пришли и марксист Плеханов, и бывший бакунист Степняк-Кравчинский.

В этих условиях Лавров остался верен позициям революционного социализма и продолжал отстаивать мысль, что русская буржуазия настолько срослась с самодержавием, настолько зависима от него, что никакая чисто буржуазная революция в России невозможна. И 1905-й, и 1917 год докажут его правоту. Но он их уже не увидел...

Умер Петр Лаврович Лавров 25 января (6 февраля) 1900 года в Париже. Реакция закончилась, начинался новый революционный подъем. Съехавшиеся на похороны старые эмигранты и молодые революционеры обсуждали, что делать и как плыть в начинающемся приливе. В этих обсуждениях закладывались основы Партии социалистов-революционеров. Начинался ХХ век. Не за горами были создание ПСР и РСДРП, не за горами был 1905 год. А за ним пришел год 1917-й...

С.С. Арнольди — псевдоним Петра Лаврова

Для социалистов ХХI века Лавров все же не станет тем учителем жизни и властителем дум, каким он был для многих социалистов 1870–1920-х годов. Вряд ли многие осилят сегодня его «Опыт истории мысли», который Лавров считал главным трудом своей жизни и который, даже оставшись недописанным, представляет собой толстый том объемом более тысячи страниц. Между Лавровым и нашей современностью — весь ХХ век.

Но забвения он однозначно не заслуживает, а «Исторические письма», «Государственный элемент в будущем обществе» и книга о Парижской коммуне вполне достойны прочтения современными социалистами.

Автор текста: Донат Ермолаев
Источник: https://gorky.media/context/pora-vernut-svoj-dolg-narodu/

Другие материалы:

• Классика кинофантастики — «Марсианин» (2015), реж. Ридли Скотт

• «Ну, Котёночкин, погоди!» — о жизни и творчестве самого известного мультипликатора СССР

• «Аватар» — каким был первый фильм, с которого началась колониальная экспансия Джеймса Кэмерона

• 10 самых старых немых хорроров — были сняты в начале XX века, а посмотреть их можно и сегодня

• Кормак Маккарти — за что мы любим автора «Дороги» и «Старикам тут не место»

• Шутки в сторону — 8 новых криминальных комедий

• Русские герои в зарубежной литературе — как писали о России Жюль Верн, Александр Дюма и Вирджиния Вульф

• Классика научной фантастики — Айзек Азимов. Цикл «Академия»

• Дедушка Марвел — Мацист, первый супергерой

• 12 лучших экранизаций комиксов — без Marvel и DC

• Сладость триумфа одежды будущего — трусЫ в раннесоветской литературе

• Салман Рушди — писатель, заочно приговоренный к смерти аятоллой Хомейни

• Звезды «Союзмультфильма» — 10 мультгероев советского детства

• 9 главных фильмов Канн-2023 — новый Скорсезе, драма про Освенцим и дурачества Мишеля Гондри

• Гулливеркино — как уникальная анимация Александра Птушко повлияла на жанр сказки

• Технологические пророчества — 6 явлений, которые предсказал сериал «Чёрное зеркало»

• 10 фантастических фильмов, на которые стоит потратить время — кино с задатками классики

• 17 мультфильмов Ghibli — все полнометражные ленты Хаяо Миядзаки в хронологическом порядке + ещё 6 картин других аниматоров

• Сироты войны, биография Пазолини и воздушный шар графа де Местра — 5 интересных новинок итальянской литературы