Я буду тебя помнить...
И пусть в моей голове останешься такой навсегда - той самой, которую я когда-то к себе подпустил.
Не хочу разочаровываться, не хочу рушить весь твой образ - он прекрасен, похоже его я и полюбил.
Давайте сформируем цельную историю вместе! Пишите свои варианты продолжения текста или делитесь историями из жизни:
https://t.me/soulron8
Как похоронили и сожгли душу 17–летней девушки за пять огурцов, БССР, 1934 год
Поиграем в бизнесменов?
Одна вакансия, два кандидата. Сможете выбрать лучшего? И так пять раз.
Изгнание, исключение понятия «душа» из модели человека по Жюльену Ламетри
Данная статья относится к Категории: «Закрытие» научной дисциплины
«… душа - это лишённый содержания термин, за которым не кроется никакой идеи и которым здравый ум может пользоваться лишь для обозначения той части нашего организма, которая мыслит.
При наличии в них простейшего начала движения одушевлённые тела должны обладать всем, что им необходимо для того, чтобы двигаться, чувствовать, мыслить, раскаиваться - словом, проявлять себя как в области физической, так и в зависящей от неё моральной.
Мы ничего не утверждаем на основании простых предположений; пусть тот, кто считает, что ещё не все затруднения устранены, обратится к опыту, который должен вполне его удовлетворить.
1. Тела всех животных продолжают после смерти трепетать, и тем дольше, чем более холодна кровь у животного и чем меньше оно выделяет пот. Примером могут служить черепахи, ящерицы, змеи и т. д.
2. Мускулы, отделённые от тела, сокращаются при уколе.
3. Внутренности долгое время сохраняют своё перистальтическое, или червеобразное, движение.
4. Согласно Коуперу, простая инъекция горячей воды оживляет сердце и мускулы.
5. Сердце лягушки, положенное на солнце или, ещё лучше, на стол, на горячую тарелку, продолжает биться в течение часа и более после того, как его вырезали из тела. Но вот, по-видимому, движение окончательно прекратилось; однако достаточно только сделать укол в сердце, и этот безжизненный мускул начинает биться. Гарвей то же самое наблюдал у жаб.
6. В своём сочинении «Sylva sylvarum» Бэкон Веруламский рассказывает об одном человеке, осуждённом за измену, которого вскрыли заживо и сердце которого, брошенное в горячую воду, несколько раз подпрыгивало вверх, сперва на высоту двух футов, а потом всё ниже и ниже.
7. Возьмите цыплёнка, ещё не вылупившегося из яйца, вырвите у него сердце, и вы будете наблюдать те же самые явления при аналогичных обстоятельствах. Теплота дыхания оживляет уже погибающее под безвоздушным колоколом животное. Подобные же опыты, которыми мы обязаны Бойлю и Стенону, были произведены над голубями, собаками и кроликами, части сердца которых продолжали биться, как целое. Такие же движения наблюдались в отрезанных лапах крота.
8. Те же самые явления можно наблюдать у гусеницы, червей, паука, мухи и угря, а именно: движение отрезанных частей усиливается в горячей воде благодаря содержащейся в ней теплоте.
9. Один пьяный солдат ударом сабли отрезал голову индийскому петуху. Петух остался стоять на ногах, потом зашагал и пустился бежать; натолкнувшись на стену, он повернулся, захлопал крыльями, продолжая бежать, и наконец упал. Мускулы его, когда он уже лежал на земле, продолжали ещё двигаться. Всё это я сам видел; почти такие же самые явления можно наблюдать у котят или щенят с отнятой головой.
10. Разрезанные на части полипы не только продолжают двигаться - в течение недели они размножаются в количестве, равном числу отрезанных частей. Этот факт заставил меня огорчиться за теорию натуралистов относительно размножения; впрочем, это открытие надо скорее приветствовать, так как оно побуждает нас не делать никаких обобщений, даже на основании самых общеизвестных и убедительных опытов.
Я привёл больше, чем нужно, фактов для бесспорного доказательства того, что любое волоконце, любая частица организованного тела движутся в силу свойственного им самим начала и что такого рода движения совсем не зависят от нервов, как это бывает в движениях произвольных, так как производящие указанного рода движения частицы не связаны нисколько с кровообращением. Но если подобное свойство обнаруживается даже у частей волокон, то оно должно иметься и у сердца, составленного из своеобразно переплетающихся волокон. Для того чтобы убедиться в этом, мне не нужно было истории, рассказанной Бэконом. Мне легко было судить об этом на основании полной аналогии строения сердца у человека и у животных и даже только на основании массы человеческого сердца, в котором эти движения не видны простым глазом только потому, что они там заглушены; наконец, на основании того, что у трупа все части холодеют и тяжелеют. Если бы диссекция производилась на ещё теплых трупах казнённых преступников, то в их сердцах можно было бы наблюдать те же самые движения, какие можно наблюдать в мускулах лица обезглавленных людей.
Движущее начало целых тел или их частей таково, что оно вызывает не беспорядочные, как раньше думали, но совершенно правильные движения; и это имеет место как у теплокровных и совершенных, так и у хладнокровных и несовершенных животных. Нашим противникам не остаётся ничего иного, как отрицать тысячи фактов, в которых всякому легко удостовериться.
Если меня спросят теперь, где пребывает эта врождённая нашему телу сила, то я отвечу, что, по-видимому, она находится в том месте, которое древние назвали паренхимой, т. е. в самой субстанции частей тела независимо от вен, артерий и нервов, словом, всей организации её. Из этого следует, что любая частица её заключает в себе более или менее выраженную способность к движению в зависимости от потребности, которую она в нём имеет.
Остановимся подробнее на этих пружинах человеческой машины. Все жизненные, свойственные животным, естественные и автоматические движения происходят благодаря их действию. Действительно, тело машинально содрогается, поражённое ужасом при виде неожиданной пропасти; веки, как я уже говорил, опускаются под угрозой удара; зрачок суживается при свете в целях сохранения сетчатой оболочки и расширяется, чтобы лучше видеть предметы в темноте; поры кожи машинально закрываются зимой, чтобы холод не проникал во внутренность сосудов; нормальные функции желудка нарушаются под влиянием яда, известной дозы опиума или рвотного; сердце, артерии и мускулы сокращаются во время сна, как и во время бодрствования; легкие выполняют роль постоянно действующих мехов. И разве не механически происходит сокращение мышц мочевого пузыря, прямой кишки и т. п. или более сильное, чем у других мускулов, сокращение сердца?»
Жюльен Ламетри, Человек-машина / Сочинения, М., «Мысль», 1983 г., с. 209-211.
+ Ваши дополнительные возможности:
Воскресным вечером 14 ноября 2021 в 19:59 (мск) на видеоканале VIKENT.RU — онлайн-лекция № 266: МЕТОДЫ ОРГАНИЗАЦИИ ТВОРЧЕСКОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ, Часть II
+ Плейлист из 13-ти видео: ТЕХНОЛОГИЯ ПОДГОТОВКИ ДОКЛАДА от НОВОЙ ТЕМЫ до ВЫСТУПЛЕНИЯ
Изображения в статье
Жюльен Ламетри — французский врач. Вошёл в историю европейской науки, как автор научной метафоры: «Человек-машина» / Public Domain
Изображение StockSnap с сайта Pixabay
Сашка (рассказ)
1
Сашка был из партийных. Отец и мать его в парткоме вечно заседали, и он с ними. Пока был ребенком – в соседней с актовым залом комнатушке играл и засыпал, зарывшись в чужие пальто и искусственные шубы. Родители шумели, и он засыпал с улыбкой. Знал, что близкие рядом, в обиду его никто не даст.
Вырос и, как полагается, стал октябрёнком, пионером, комсомольцем. Так же шумел, отстаивал, действовал. Чувствовал поддержку родителей за спиной. Те смотрели на него, улыбались и кивали головой. Мол, правильно говоришь! Продолжай в том же духе!
Школу окончил, в институт пошел. Профессию строителя получил, но куда там до чертёжного стола и строек на целине. Так и пошел по партлинии. Светлое будущее и в кабинетах можно строить.
Жену тоже выбрал партийную. В глазах у Лидки был огонь, тяжелую свою косу она теребила, когда нервничала, на собраниях всегда первая была. Ух, любовался ею Сашка, когда она громче всех правду свою отстаивала или ругала тех, кому правда эта не по душе была.
Правда-то была тогда общая, на всех. И план был на всех. И распорядок дня и жизни тоже на всех. А то, что так не бывает – чтобы что-то одно всем без разбору подходило – об этом никто не думал. Правым, конечно, лучше жилось. Было понятно, что думать, о чем говорить и как действовать.
Словом, жил Александр правильно. Утром на работу, вечером с работы, в выходные к родителям или на дачу.
Так двадцать лет и прошли. Детей они с женой рожать не стали. Некогда было: то работа, то командировки, то собрания. Друг за друга горой стояли. Настоящие товарищи. Все было у них дружно. Знакомые за спиной посмеивались, говорили, что они и дома собрания устраивают, решают, кто «за», кто «против». Саша с Лидой злобы не держали. А что такого, если так действительно проще? Сесть, поговорить, обсудить, решение вынести. Цивилизованно? Да. Недовольные есть? Нет.
Все бы ничего, да только стала Лида замечать вдруг, что Саша уже не так часто на собраниях выступает, не так пылко правду отстаивает. Отсиживается, в стену смотрит. Спросят – скажет. А не спросят – сам руку не поднимет. Да и дома отмалчивается, слова лишнего не скажет.
Тут время отпуска подошло. Лиде очередную путевку в санаторий на море дали, Саша от своей неожиданно отказался. Сказал, к бабушке в деревню поедет. Письмо вроде как она прислала, помочь надо. Да только самого письма Лида так и не увидела, сколько ни просила показать.
2
У бабы Дуни супруги были несколько раз. Картошку копать помогали, забор новый ставили. Партийной бабушка не была, красный уголок в избе пуще глаза берегла. Поэтому родство с Авдотьей семья Александра тщательно скрывала.
Жила старушка в трехстах километрах от их большого города. В деревушке, где домов-то штук пятнадцать осталось, а жителей и того меньше. Переезжать в город баба Дуня наотрез отказывалась, что семье было только на руку. Здесь почти все ее родственники упокоились, за леском на погосте лежали, крестами деревянными отмеченные. Дуня цветы им приносила, заботилась, доброе слово каждому говорила.
Рядом с её домом церковка стояла. Маленькая, старинная, советским хлыстом не тронутая. Дуняша в ней прибирала, сколько себя помнила, свечки ставила, с иконами разговаривала. Батюшки уж давно не было. Умер, а нового не присылали. Может, не было желающих, а может, забыли давно про село это умирающее. Кого там крестить да венчать? Некого.
Огородик Дунин на высоком берегу был разбит. Вдаль, сколько взглядом не возьми, синела река. Широкая, красивая, мудрая. Дуня и с ней поговорить любила. Не вслух, душой.
- Куда путь держишь, реченька? – спрашивала, стоя на высоком берегу, Дуняша.
- В края далекие, да только хотелось бы мне раз бег свой замедлить, остановиться, отдышаться, свой путь проложить, да не дано мне этого, - печалилась река.
- Не грусти, реченька, - отвечала Дуня. – Я вот хотела бы в твои края далекие, да не могу. Здесь все мои, на кого ж оставлю?
- Не лукавь, Авдотья, никого уж не осталось, - улыбалась река и начинала искриться на солнце.
- А то, что все на погосте, не значит, что никого не осталось, - объясняла Дуня. – Все мы вместе, что тут, что там. Схожу к ним, потом в церковке помолюсь, и чувствую – светлее вокруг стало. Значит, слышат они меня, заботу принимают и сами обо мне заботятся.
- Ну, живи как знаешь! - кричала река издалека и убегала за высокий холм.
3
Саша приехал, как и полагается, с гостинцами. Колбаса, зеленый горошек, конфеты, консервы. Авдотья внуку была рада. Ни о чем спрашивать не стала, стол накрыла, хрустящих огурчиков к молодой картошечке достала.
- Я, баб Дунь, помочь тебе приехал, - начал бодро Сашка, но быстро сник. Слезы в глазах появились. Всю силу собрал, чтоб сдержаться. Да и что плакать? Горя-то никакого нет. Это он сразу бабушке сказал, только она его из калитки увидела. Просто так к ней никто не приезжал, только после ее писем. А те идут по две недели, да и потом еще собраться надо, подгадать. А тут внук нежданно-негаданно. Вот и испугалась Авдотья.
- Да вижу я, Сань, - вздохнула бабушка. – Ты сначала выспись, отдохни, к нашим на погост сходи поздоровайся, а там и решим, чем поможешь.
Неграмотна была Авдотья, на собраниях не выступала. Советская власть умирающее село сильно не трогало. Все, кто хотел, давно из него уехал, будущее свое по-новому строить. А Авдотье прошлое надо было беречь. Ейные все тут лежали… Словом, поняла она все. Словами бы не сказала, а сердцем все почувствовала. Заплутал внук, корни свои забыл, душой свернулся.
4
Поел Сашка, на полати залез и уснул. Авдотьюшка на огороде сначала прибралась, затем к своим сходила, после в церковь зашла. Полы-то хоть и каменные были когда-то, да сейчас трава сквозь них пробивалась. На крыше целый куст вырос. Корни деревьев стены подпирали, того гляди и развалится ветхое домишко. Но третий век стояла церковь, внутри только светлее становилось. Солнце сквозь окна и щели било, светило, силы каждому своему ростку давало.
- Освяти и меня, солнышко, - зайдя в церковь попросила Авдотья и, неспешно, очень бережно и ласково, протирая лики на иконах, поведала святым о своей печали.
- Внук вот ко мне из города приехал, - вздохнула. – Партеец он. Видно, дела-то у них, в партие не так хорошо идут, как по радиву передают. На вид-то Сашка здоровый, а все равно что полумертвый. Ну да правильный путь выбрал, сюда приехав. Здесь силы его прибавятся.
Икон в церкви было всего две – Дева Мария с сыном Божьим на руках да Николай Чудотворец. Любила Авдотья с ними поговорить, а то и просто посидеть рядом на скамеечке. Всё ей казалось, что они улыбаются, когда она приходит. Радуются как дорогой гостье.
5
Сашка проснулся и долго лежал. Двигаться не хотелось. Вообще. Никогда. Хотелось снова уснуть или уже выплакать камни, что давно уже на сердце лежали и, казалось, с каждым днем становились все больше. Но на последнее не решался. Взрослый мужчина уже совсем. Негоже.
Полежал еще. Не спалось. Бабы Дуни нигде видно не было. «На огороде, поди», - подумал Сашка и встал с кровати. Надел на себя костюм спортивный, советский, синий и вышел на крыльцо. На грядках бабушки тоже не оказалось.
Решил прогуляться. Тропинок-то тут было всего три – в церковь, на погост и к реке. Ноги понесли на погост. Крестов много, да не подписаны. Но помнит Сашка, все здесь свои. Полдеревни одну фамилию носили, полдеревни – другую, да только давно уже все были друг другу родственниками.
Цветов баба Дуня много насажала. Хорошо здесь было, привольно, свободно. Сел Сашка прямо на траву.
- Ну… здравствуй, семья! – только и смог прошептать.
Где его хваленый голос, что так громко и бодро на собраниях правду отстаивал? Горло сжало, слезы покатились, сердце защемило. Зарыдал, наконец, Сашка. Громко, в голос, завыл. Жгло его изнутри, сильно жгло. Но был сейчас он словно не собой. Сотрясало его, кидало из стороны в сторону. Словно что-то снять с себя хотелось, содрать, разделаться с этой искусственной кожей, которая налипла на него когда-то, да не была его. «Ненастоящий! Вот кто я! Искусственный! Ничейный! Корней лишенный!» - молниями били эти мысли Сашку изнутри.
Все это наносное, чужое, инородное хотел исторгнуть из себя Сашка, но не мог. Само стало выходить. Со слезами и воем. Долго он катался по траве, бился головой, ногтями себя полосовал, чуть не землю ел. Наконец, отпустило. Лег Сашка на землю, головою к кресту неизвестному прижался, обессилел, затих.
Баба Дуня подходить не стала. Издалека увидела, что на погосте с внуком происходит, домой повернула. «Пусть поплачет, наши-то его защитят, - перекрестила она его издалека. – Где еще слабым-то быть, как не в семье? Поплачь, внучок, поплачь. С Богом!»
6
Вернулся Сашка под вечер, солнце уже закатывалось за реку. Заплаканный, помятый, на себя не похожий, но уже светлый, ясный.
- С козой подрался, что ли? – спросила баба Дуня, хитро улыбнувшись, и схватилась за ухват. Внуку щей постных наварила.
- Не на жизнь, а насмерть дрался, бабушка, - прошептал Сашка. - Чуть на погосте не остался. Веришь ли, когда уже думал, что все, конец мой пришел, сейчас с высокого берега и в воду, деды вокруг меня встали, а жены их рядом. И видел я их также ясно, как тебя сейчас. Силу свою дали, душу очистили, камни из меня вытащили.
- Отчего ж не поверю, Сашенька? – снова улыбнулась Авдотья. - Все мы вместе, что тут, что там. Сила в нас одна течет, и нет ей конца, что реке нашей за окном. Ты ешь, внучек, ешь.
***
Наступила ночь, звезды осветили деревушку. Лунным светом засияли крыши, деревья, тропинки. Авдотья давно уж спала, а Сашка все сидел на крыльце. Его босые стопы ощущали связь с землей, руки, словно ветви, наполнялись силой, кровь пульсировала и с каждым ее новым толчком Сашка оживал и распрямлялся.
- Расцветаю, - с улыбкой прошептал он. И снова, всего лишь на секунду, он увидел вокруг себя множество людей. От каждого из них исходила сила и любовь. И все они были его семьей. Прародители улыбнулись Сашке и растаяли в лунном свете.
Вскочил Сашка и увидел, что всё сияет вокруг, всё наполняет его силой. И река, и церковка, и лесок, и погост. И понял он, что все это – его душа. И нет в его душе ничего, кроме света.
Автор - Мария Пашинина
2. Психология. Карл Юнг
Продолжение серии постов о темах по психологии, которые мне интересны, или которые рекомендуют читатели.
Карл Юнг (1875 - 1961) - швейцарский (clock) психолог. Знаменит введением терминов "интроверт" и "экстраверт", "коллективное бессознательное", "архетип" и... и много ещё чем.
---
Душа по Юнгу
---
Многие представляют Юнгианскую систему души в форме пирамиды, где на пике стоит "Эго" или "Персона" (смотря кого спрашивать), а у основания находится коллективное бессознательное. Хочу поделиться своим подходом.
Чтобы легче представить себе то, как Карл Юнг описывал душу (психику), я рисую для себя такую картинку:
Тёмный ночной лес с высокими деревьями, растущими на горной местности. В сердце этого леса стоит небольшая избушка, её окна полны света, благодаря ему даже виден двор дома, но оставляет остальной мир во тьме.
У нас есть 2 области на этой картине: области во свете и вне света. Во свете - это области всего осознаваемого в нашей душе. Тёмный лес - это бессознательное нашей души.
В избушке живёт человек, его имя "Эго". Он то, что мы воспринимаем как "Я". "Эго" одет в закрывающую почти всё тело одежду. Эту одежду он сам себе сшил, но не без помощи из вне, она называется "Персона" - то, какими мы себя подаём другим, какими нас видят окружающие.
За пределы дома, в этом тёмном ночном лесу живёт страшный монстр, загадочное существо, которую называют "Тенью". Хоть тень и бродит по лесу, но Тень родом не из леса. Тень когда-то обитал вместе с Эго, однако Эго вышвырнул его во тьму, так как Тень - это всё то неприемлемое в обществе, что находится у Эго в доме. Чтобы защитить себя и окружающих от влияния Тени, Эго носит Персону. Тень обитает вблизи дома, в области индивидуального бессознательного.
Из темного леса время от времени к Эго приходят ещё два существа: Анима и Анимус. Анима - женский идеал, творческая сила, проводник в мир бессознательного. Анимус - мужской идеал, сила авторитарная, идеал порядка. Они не причиняюи Эго вреда, если Эго ведёт себя с ними правильно. Даже больше, они готовы прийти к нему на помощь в любую минуту, стоит ему лишь выйти во двор и окликнуть их.
Ещё, из леса медленно течёт речка, она исходит из какого-то неведомого родника, спускается по скалам и пересекает двор Эго, обеспечивая его водой. Без этого родника не было бы ни Эго, ни Персоны, ни Тени. Река называется "Самость", она даёт Эго силу быть собой.
Это не единственные обитатели бессознательного леса. Кроме уже упомянутых, можно так же встретить, существ необъяснимой природы, если уйти достаточно глубоко в лес, в область коллективного бессознательного. Эти существа, называемые "архетипами" всем знакомы, но никто не может сказать откуда они их знают. Они часто безобидны, представляют из себя коллективные представления или интуиции о мироздании, о человеческом характере и его жизненном пути.
---
Коллективное бессознательное по Юнгу
---
Будучи человеком из религиозной семьи, с развитым воображением и тягой к изучению окружающего мира, Юнг обратил своё внимание на мифы и религии разных народов. Он стал изучать вопрос о том, почему у несвязанных между собой народов имеются так много общих символов с общим значением, или мифологических персонажей с общей сюжетной ролью. Активно разбирая данную тему, он заметил, что эти символы и образы интуитивно знакомы очень многим людям (даже душевно больным), они "всплывают" в их снах и продуктах творческой деятельности. Эти наблюдения навели Карла на мысль том, что у людей есть наследуемое коллективное бессознательное, внутри которого и находятся эти архетипы, архетипические вопросы и символы.
---
Терапия по Юнгу
---
Юнг, в отличии от Фрейда, был более открыт к своим клиентам на сеансах. Он вёл с ними беседы на личные и философские темы, одобрял выражение пациентом своих переживаний через образы, сказки, поэтические сравнения, был даже не против в некоторых случаях допустить психологический перенос клиентом, в целях более плодотворной работы. Совокупность этих подходов можно описать как "лечение души душой".
При этом Юнг делал акцент на том, что психолог должен сам находится с хорошем душевном состоянии, чтобы практиковать лечение, иначе эффекта от практик не будет, или проблемы могут даже усугубиться (как у пациента, так и у врача).
Новаторские идеи психоаналитической терапии Юнга заключались в том, что они связывали различные кризисы человека с его отношением к самому себе. Во главу угла был поставлен термин "индивидуация" - становление собой. Юнг старался не описывать никаких "быстрых шагов к индивидуации" в своих трудах, считая этот путь персональным путешествием каждого человека, конец которого можно достичь лишь в старости.
Но, всё же, некоторые намёки можно найти. К примеру, он связывал развитие личности с овладением Тенью (интеграция Тени), то есть не стать злой версией себя, а освоить её глубинные качества, такие как амбициозность, твёрдость, сексуальность. Другим советом был в том, чтобы ослаблять Персону, то есть быть более откровенным, открытым, искренним.
Философски говоря, задача человека по Юнгу - это познать себя (как завещал Сократ). Как познать себя?
Юнг разработал несколько способов:
* Ассоциативный ряд слов.
Клиенту зачитывается длинный ряд слов (может доходить до 100 и больше), он, свою очередь, должен на каждое слово дать ассоциатицию. Затем человеку зачитывается список заново, и помечаются те слова, где у клиента возникают затруднения или опознания в предоставлении ассоциации. Этот метод иногда применяют даже с использованием часов.
* Интерпретация сновидений.
Клиент должен отслеживать и, желательно, записывать свои сны, после чего вместе с психоаналитиком эти сны разбираются на символы или паттерны, и интерпретируются. Юнг, в отличии от Фрейда, сновидения никогда не интерпретировал "по книжке", считая каждый образ во сне уникальным и индивидуальным.
* Терапия искусством.
Человек, в целях самовыражения, самоописания, или для передачи наиболее точного образа сцен и элементов своих снов и идей, воплощает своё видение в рисунок, в сказку, в скульптуру или другой продукт творческой деятельности. (В дальнейшем этот метод развился в терапию музыкой, терапию танцем и арт-терапию)
***
Спасибо за то, что прочитали этот пост. Пока составлял его, пришла Анима (Юнг ассоциирует её с вдохновением), и получился рисунок, которым хочу с Вами поделиться.
Сказка о пустоте. Часть вторая
Глава 5
На севере Черномира, среди холмов и высоких деревьев стоял дом. С виду он напоминал русскую избушку из старинных сказок — деревянная постройка с большой трубой и косой крышей. Внутри всегда было уютно — повсюду горели лампы и свечи, на полках стояли банки с засушенными растениями, в комнатах пахло пьянящими травами. Его хозяйкой была Нэйра — известная на весь Черномир знахарка. В её тёмных волосах всегда можно было заметить цветы, а в её глазах — только беспристрастие. Нэйре было чуть больше двадцати пяти, но с каждым днём она улыбалась всё реже, её взгляд давно потух, а кожа стала бледной. На этой работе она давно научилась отключать все чувства. Когда перед ней раненое существо, задача Нэйры – во что бы то ни стало его спасти.
Несколько дней назад хлипкая дверь этого деревянного дома распахнулась и в гостиную вошли трое людей. Сначала Нэйра увидела лишь большие крылья, едва протиснувшиеся в дверной проём. Спиной в дом вошёл Ким, держа перед собой за подмышки человека. За Кимом шёл Питер — он держал раненого за ноги.
— Нэйра! — крикнул Ким и, подойдя к кровати в гостиной, положил на неё человека без сознания.
Ким и Питер стояли рядом с диваном, смотря на едва дышащего человека и опустив свои крылья.
— Что случилось?! — Нэйра бросилась к ним, переводя взгляд с птиц на человека и обратно.
— Мы еле вытащили его из Пустоты, — отдышавшись, сказал Питер и уперся руками в колени.
Длинные волосы Питера были собраны в хвост. На нём была большая по размеру серая майка, рваная в нескольких местах, и чёрные штаны. От запястий до плеч у Питера тянулись татуировки с причудливыми узорами. На Киме была только набедренная повязка, его волосы аккуратно приложены чёрным ободком для волос. И Питер, и Ким стояли босиком, их ноги были заляпаны в грязи.
— Что вы сделали?! — вскипела Нэйра, опустившись на колени и приложив ухо к груди человека на диване. — Вы прыгнули за ним в пустоту?! Но вы же могли погибнуть…
— Сможешь его вытащить? — спросил Ким.
Нэйра вытерла руки о свою чёрную майку и поднялась на ноги.
— Травами здесь явно уже не помочь. У меня ещё осталось немного магии, — сказала девушка, вскочив на ноги и начав искать какую-то книжку на полке.
Магия в Черномире всегда была в избытке. Сначала её использовали все. Дети по щелчку пальца наколдовывали себе сладости, старики –перемещались между городами, юноши влюбляли в себя девушек, а те, в свою очередь, привораживали юношей. Но с приходом Пустоты, магии стало меньше. Она осталась лишь в королевских семьях, или у таких, как Нэйра – тех, кто использовал магию во благо – чтобы спасать жизни.
— Нэйра, ещё кое-что… — добавил Ким.
— Секунду!
Знахарка наконец-то нашла нужный учебник, бегом вернулась к пострадавшему и, положив открытую книгу рядом, выставила над его грудью две ладони.
— Нэйра!
— Не мешай мне! – оскалилась она.
Нэйра уже не раз проделывала этот трюк. Возвращала в сознание существ, пару раз даже вытаскивала их с того света. От неё человеку передавалось тепло, от её ладоней начинал идти желтоватый свет, и через пару минут человек приходил в себя. Но в этот раз всё было по-другому. Магия не работала.
Нэйра хлопнула в ладоши и снова выставила их над лежащим.
Человек резко выгнулся, открыл глаза и сделал глубокий вдох. Но спустя секунду снова затих, подавая слабые признаки жизни.
— Нэйра!
— Да что?! — она злобно посмотрела на двух птиц, явно не находящих себе места.
— Магия больше не работает, — тяжело вздохнул Питер.
— Что? — в глазах целительницы было нешуточное удивление. Всё, что она хотела — чтобы эти двое сказали, что всё это глупый розыгрыш.
— Магия исчезла совсем. Говорят, даже Короли больше не могут ей пользоваться.
— Это всё очень плохо закончится, — подытожил Ким.
— Какого…
— Так же, как когда-то выключили солнце, теперь выключили магию, — добавил Питер.
— Если после первого образовалась Пустота, пожирающая людей, то боюсь представить, что станет с этим миром после второго.
— Нам жаль…
— Сможешь вылечить его своими силами? — с надеждой спросил Ким.
— Постараюсь, — она снова встала и начала искать нужные ингредиенты среди банок с травами и пакетиками с неизвестным содержимым. — Но вряд ли это поможет. Он первый, кто вернулся из Пустоты. Боюсь представить, что с его сознанием сейчас творится. И это ему ещё крупно повезло. Вы что, ребята, заделались в его ангелы-хранители?
Птицы лишь ухмыльнулись.
— Конечно. Только нимба над головой не хватает.
— Будет должен, как очухается.
— Что вы вообще делали над Пустотой? Вы же знаете…
— Ну прости, мама Нэйра, — съязвил Питер, — больше такого не повторится.
— Идиоты, — не смотря на них, ответила Нэй, — когда-нибудь на его месте, — она кивнула в сторону человека, — окажетесь вы. И я ещё очень хорошо подумаю, вытаскивать ли таких балбесов с суицидальным синдромом с того света.
— Ладно, мы поняли, — Ким поднял на неё взгляд. — Что нам теперь делать?
— Что-нибудь придумаем, — вежливо улыбнулась Нэйра, давая ложную надежду, что и вправду можно что-то сделать.
Глава 6
— Ты не герой, — резкий, шипящий, противный голос просвистел над ухом.
Я попытался прислушаться, но теперь до моих ушей доносился лишь ветер. Ветер, несущийся из окружающей меня темноты. Мне наконец удалось открыть глаза. Ну, или по крайней мере я так думал — вокруг был лишь непроглядный мрак. Со всех сторон слышалось рычание чудовищ и противное шипение множества голосов.
— Ты — неудачник, — ещё одна фраза, пойманная в потоке белого шума.
Если моё зрение меня не обманывало, я начал различать в темноте силуэты. Едва уловимые проблески света. Прямо перед моими глазами из темноты показались огромные серые рога. Послышался приятный и нежный смех Юн.
— Ты не любишь её, — сказали из темноты. — Ты — чудовище. Пустота.
— Внутри тебя — пустота, — эхом отдалось от невидимых стен.
Нет. Это обман. Бред. Воспаленное больное сознание. Голоса внутри моей головы, взывающие к совести. Я должен справиться с ними. Я не хочу их слышать. Я закрываю уши руками и сгибаюсь пополам, желая громко и отчаянно заорать. Нет. Я люблю Юн. И спасу её. Сразу после того, как выберусь отсюда.
— Ты играешь в героя. Доказываешь всем, что чего-то стоишь. Совершаешь мнимые подвиги. Но ради чего? Любви? — после этих слов меня начал оглушать противный громкий смех.
— Ты думал, что справишься… с Пустотой?! — на последней фразе голос из темноты сорвался и зарычал. Это был голос, доносившийся из самой преисподней.
В темноте показался силуэт девушки. Она сделала два шага вперёд и посмотрела на меня. Юн. Всё та же милая улыбка, хитрый, но добрый взгляд, распущенные волосы, аккуратно ложащиеся на плечи. На ней — белая футболка и джинсовый сарафан. На ногах — босоножки. Юн подходит ближе, словно наслаждается каждым моментом и кладёт руку мне на плечо.
— Ты… — говорит она, — ты не выполнил обещание.
— Юн, я…
Её голос становится громче и злее.
— Ты бросил меня умирать! — её рука сжимает моё плечо всё сильнее.
— Юн!
— Лжец! Предатель!
Она открывает рот и кричит во всё горло. Я закрываю уши руками и вижу, как из её рта вылетает рой насекомых. Они впиваются мне в лицо, попадают в губы и в нос. Я сплевываю этих мелких тварей, зажмуриваю глаза, чтобы не запоминать Юн такой.
И в следующую секунду она уходит обратно в пустоту.
На глаза наворачиваются слёзы. В голове проносятся воспоминания о Юн. И все они плохие. Я вижу все наши ссоры, обиды, расставания и крики вслед со слезами на глазах. Все моменты, в которые нам было хорошо вместе, заменяются моментами с плачевными концами. Вместо страстных поцелуев — звонкие пощёчины. Вместо прогулок по ночному Черномиру — разбитые в кровь кулаки и поиски друг друга под проливным дождём. Чтобы найти. Убить. Разорвать.
— Нет. Нет. Нет. Ничего этого не было, — я отчаянно пытаюсь бороться. — Не идти на поводу у пустоты.
Я слышу чей-то знакомый голос. Голос, не принадлежащий ни демонам, ни пустоте, ни Юн. Голос, словно идущий откуда-то снаружи. Снаружи. Где это?
« — Что вы вообще делали над Пустотой? Вы же знаете…»
Но это видение прошло так же быстро и внезапно, как появилось. «Над Пустотой». Над Пустотой. Значит, есть какое-то «над». Значит, есть выход.
— Тебе не выбраться отсюда, — раздался уже привычный голос из темноты. — Ты — часть пустоты. Ты похоронен здесь. Ты. Больше. Не. Человек! — выкрикивая каждое слово закончил голос. — Ты! Монстр!
— Глупец, решивший сыграть в героя.
— Покажитесь! — крикнул я, не сдержавшись. — Кто вы такие?!
— Хочешь увидеть нас? — посмеялся голос. — Смотри!
Со всех сторон загорелись лучи света. И под каждым из них стояло зеркало. В зеркалах отражалось запуганное существо, в панике озирающееся по сторонам. На мне был мокрый плащ с капюшоном, большие берцы на ногах, а за спиной болтался лук. Я достал стрелу и начал рассматривать её так, словно в первый раз вижу.
— Ну что же ты? Не узнаёшь?
Разозлившись на этот мерзкий голос, разозлившись на себя, я размахнулся и кинул стрелу в зеркало передо мной. Оно разлетелось на сотни осколков, отражая моё внутреннее состояние.
— Мы не снаружи, — засмеялись голоса, — мы — внутри. И мы будем медленно тебя убивать. Пока ты наконец не сломаешься!
— Нет! — вырвалось из меня. — Нет!
Я стоял в окружении десятка зеркал и не видел того героя, что бросился в бездну ради девушки. Я видел неудачника, проигравшего собственным демонам. Я орал во все горло и бил эти грёбаные зеркала, находясь на грани нервного срыва. Наконец, освещённый лучом света, я сел в центре, обхватив колени руками и опустив голову.
«Мне никогда не выбраться отсюда», — подумал я и сдался.
— Ты не герой, — повторили голоса, — не герой…
Глава 7
Ким и Питер сидели на ветке старого дерева, вглядываясь в Пустоту, словно голодные коршуны, готовые наброситься на добычу.
Только несколько часов назад они видели, как к пропасти подходит лучник и делает решающий шаг. Птицам удалось сорваться с места, рвануть за ним вглубь и поймать его на лету. Однако, Пустота уже успела захватить его разум.
— Тебе страшно? — спросил Питер, бросив взгляд на Кима.
Тот пожал плечами.
— Сейчас нет. Больше любопытно. — он сделал короткую паузу. — Любопытно, что по ту сторону Пустоты, и любопытно, что движет людьми, шагающими в обрыв.
— То же, что и тобой, — улыбнулся Питер, — любопытство.
— Или любовь? Или страх? Или просто желание покончить собой?
Питер помолчал несколько секунд.
— Каждым движут свои убеждения. Может, некоторые из смельчаков уверены, что это вход в рай?
— А какие у тебя убеждения на этот счёт?
Питер задумался. После тяжело вздохнул и слегка дёрнул крыльями.
— Смею предположить, — наконец сказал он, — что Пустота не так страшна.
— Что?
— Сам подумай, — Питер перевёл взгляд на собеседника, — никто ещё не выбирался из Пустоты. Так? Никому не удавалось вернуться обратно. А нам удалось. Мы «нырнули» туда за тем парнем, и спокойно вылетели назад.
— Ты что-нибудь чувствовал тогда?
— Да. Ощущение, будто… будто… весь мир сговорился против тебя и теперь тебе не хочется жить. Навевало чувство невыносимого одиночества, тоски и бессмысленности всего сущего.
— Та же фигня, — подтвердил Ким.
— Но это не так важно, как то, что мы смогли вылететь. Значит, Пустота страшна только с виду. О ней слагают легенды, но никому так и не удалось это доказать.
— Может, потому что все, кто пытался — там, — Ким кивнул на бездну, — мертвые валяются?
— Или живут, словно в раю. Этого никто не знает.
— И что ты предлагаешь?
— Я предлагаю это проверить.
— Но Нэйра…
— К чёрту Нэйру, — прервал его Питер, — пусть не спасает нас, если не хочет. Мне не так важна своя жизнь, как жизни тех, кто шагнул в обрыв.
— Может, ты и прав. Может — Пустота — просто бездонная яма и ничего более. И в ней нет ничего магического.
— Магического нет больше ни в чём, — ухмыльнулся Питер, напомнив другу про то, что магия исчезла.
— Ну так что, — Ким посмотрел на Питера и взмахнул своими крыльями, — летим?
Две птицы спикировали вниз, в темноту. Сначала было ощущение, будто ныряешь в грязную холодную воду. Стало до жути неприятно и некомфортно. Постепенно разум начали заполнять ужасные мысли. Птицы засомневались в том, что всё делают правильно, в том, что доверяют друг другу, в том, что они не готовы наброситься друг на друга прямо сейчас. В голове мелькали лишь воспоминания об одиноких вечерах, потерянных друзьях, разбитых девушками сердцах. Питер изо всех сил сдерживал загружаемый в его мозг поток ненужной информации. Он зажмурился и продолжал лететь вниз, пока наконец не увидел слабый голубой свет на дне. Ким и Питер расправили крылья, замедляя падение и приземлились на ноги. Внизу было до жути холодно. Они стояли, обхватив себя руками и осматриваясь вокруг. Хотя смотреть было не на что — лишь грубые глухие стены и коридор, подсвеченный голубым светом.
Птицы двинулись вперёд. Шли, как можно медленнее, боясь, что в любой момент на них могут напасть. Вскоре они вышли на просторную площадку, где от стен разлеталось их звонкое эхо. И стоило им поднять взгляд выше, как они замерли на месте. В нескольких метрах над ними, словно сосульки, свисающие с крыши, висели десятки людей. Они буквально парили в воздухе, задрав головы и уставившись в потолок. Питер заворожённым взглядом смотрел на пропавших детей, ушедших из дома подростков, отчаявшихся взрослых, у каждого из них была своя причина шагнуть в темноту.
А спустя пару секунд Питер увидел блюющего в углу Кима.
— Этого… не может… быть, — проговорил после тот, подойдя к Питеру.
— Может, — едва улыбнулся Питер, — мы их нашли, Ким. Нашли живыми!
Оба несколько секунд молчали, смотря на парящих людей.
— Ну, а теперь, — нарушил тишину Питер, — пришло время вытащить их всех отсюда.
— Берём по одному и вылетаем отсюда, как можно быстрее, — скомандовал Питер, взлетев на несколько метров ввысь.
Но как только он перевёл взгляд с парящих тел на друга, он не увидел в его глазах ни паники, ни желания что-то делать. Его глаза стали чернее самой смерти.
— Нет… — прохрипел Ким зловещим голосом.
А после взлетел вслед за Питером и толкнул его в грудь.
— Мы никуда не пойдём!
— Ким? — Питер недоумённо уставился на него.
Он понимал, что происходит, но не хотел в это верить. Его друга поглотила Пустота. Теперь он — такой же, как все эти люди. Бездушный кусок мяса, которым правят внутренние демоны, а не здравый рассудок.
И словно в довершение к и без того трагичной ситуации, Питер начал слышать шёпот тысяч голосов. Шёпот раздавался из каждой щели в стенах этой ямы. Будто души этих людей заперли в камнях и теперь они просят о помощи, хотят вернуться к своим владельцам. Вместе с голосами слышалось и отчетливое рычание. В голове Питера проигрывались сюжеты из его самых страшных кошмаров.
— Блядство, — только и успел сказать Питер, как Ким набросился на него снова.
К счастью, он успел увернуться, Ким едва не врезался в стену.
— Ким, остановись! — он поднял ладони. — Это я. Твой друг, помнишь? Я не причиню тебе вреда.
Он всеми силами пытался достучаться до того, что осталось от настоящего Кима. Но Пустота была сильнее, это было бесполезно.
Когда Ким снова набросился на него, Питер увернулся и точным ударом заехал кулаком ему в висок. Тот потерял скорость и упал на землю.
— Прости, — тихо сказал Питер.
А после схватил первое тело и вылетел с ним из Пустоты.
Он складывал их рядом с бездной, словно мешки с картошкой, взлетал и возвращался обратно, брал каждого из этих бедолаг и поднимал на поверхность. После двадцати человек Питер сбился со счёта. И когда он вновь вернулся в Пустоту, там остался лишь лежащий на земле Ким.
Он подошёл ближе и аккуратно дотронулся до его плеча.
— Ким, вставай! Нам нужно выбираться отсюда!
Ким слегка пошевелился и попытался приподняться на локтях. Но как только он увидел перед собой Питера, его глаза тут же вспыхнули огнём, он вскочил на ноги и оттолкнул его от себя. Схватил его за майку и прижал к стене.
— Ты… кусок… дерьма!
— Ким, нет! — Питер вцепился в его запястье, но ничего не мог сделать. Ким явно побеждал в этой борьбе.
— Это из-за тебя мы оказались тут! Ты вечно ищешь на свою жопу неприятности, а мне приходится их расхлебывать!
— Пусти меня!
Резкий удар под дых лишил Питера возможности сказать ещё хоть что-то. Он повалился на землю, тяжело дыша и видя перед собой лишь босые ноги бывшего друга.
— На кой чёрт мы прыгнули за тем парнем? Это ведь не наша проблема!
— Всё дерьмо, что происходит в этом городе — наша проблема, — прохрипел Питер.
— Сколько самопожертвования! Пустота в его душе — тоже твоя проблема?
Питер промолчал, валяясь на земле. Он видел, как после каждого сказанного Кимом слова, из его рта вылетает маленькое облачко чёрного дыма. Оно внутри него, и оно контролирует все его действия. Надо лишь найти источник и разрушить его.
Дождавшись, когда Ким повернется к нему спиной, он резко вскочил на ноги и побежал в ближайший коридор. Отовсюду не прекращало раздаваться злобное рычание. Было ощущение, что эти монстры выпрыгнут сейчас из стен и съедят его живьем. Питер вспоминал всё хорошее, что было связано с Кимом, но в голову лезли лишь мысли о предательстве и лжи. Как только Питер пробежал узкий коридор, показавшийся ему вечностью, он оказался на другой, точно такой же площадке и увидел перед собой большой стеклянный шар. Шар стоял в центре этого тёмного помещения, слабо подсвеченный синим. Внутри него переливалось нечто вроде чёрного дыма. Питер решил, что это и есть Пустота. Кто-то установил под Черномиром этот шар, лишивший магии весь город. Он приманивает к себе глупых путников и забирает у них души. Но не успел Питер додумать мысль, как почувствовал сильный толчок в спину.
— Я и есть грёбаная Пустота! — воскликнул Ким, вскинув руки и ехидно заулыбавшись. — Это я сделал так, чтобы в городе пропала магия! Это я приманивал несчастных и питался их душами! Я! — с его криками смешивался непрекращающийся шёпот голосов.
Нет. Нет. Это не может быть Ким. Питер знает его с самого детства. И он не мог.
— Ты бы знал, как это приятно. Видеть всех этих людей, у которых внутри — чёрная дыра. Они не знают, зачем живут, не знают, чего хотят. Совершают необдуманные поступки. Играют в героев. Жертвуют собой. Делают всё, лишь бы заглушить эту раздирающую на куски боль внутри себя. — Ким присел на корточки и ткнул себя в грудь на этих словах. — Им незачем жить, пойми. Они — потеряны.
Питер не верил своим ушам. Он считал это всё очередным трюком пустоты. Попыткой заставить поверить его в то, что Ким — предатель.
Он попытался встать и почувствовал, как над его ухом что-то просвистело. Это что-то едва коснулось его волос, и еще буквально пара сантиметров — впечаталось бы ему в голову. А следом послышался оглушительный треск разбитого стекла. Шар разлетелся на сотни осколков. Чёрный дым начал растворяться в воздухе. Ким согнулся пополам и откашлялся. Из его рта при каждом выдохе вылетал дым. Питер испуганно посмотрел направо и увидел Нэйру с луком наготове. У неё было совершенно хладнокровное выражение лица. Её чёрное платье обрамляли стебли и цветы.
— Я предупреждала, нет?!
— Нэйра, что ты тут…?
— Десятки тел возле пустоты не могли не привлечь внимание местных. Как только я услышала об этом — тут же рванула сюда.
— Но как ты…?
Питер хотел спросить, как она спустилась, но увидел позади неё длинную верёвку.
— Бери его под руки и бегом отсюда! — скомандовала Нэйра, убрав лук и стрелы за спину.
Питер поднял на ноги всё ещё не пришедшего в себя Кима и взлетел с ним наверх. После спустился за Нэйрой и поднял её.
— Что он тебе наговорил? — спросила Нэйра, когда они вели Кима под руки до дома.
— Что он и есть Пустота. Что ему нравится видеть десятки потерянных людей, что он питается болью или что-то в этом роде.
— Надеюсь, ты не поверил?
— Я не знаю, чему верить, Нэй. Когда я был там, я был готов поверить во что угодно.
— Пустота забирает с собой слабых. Ты справился только потому, что у тебя доброе сердце, чистые помыслы и ты силён духом. Ким — слабее тебя. — она бросила взгляд на Кима, едва что-то соображающего.
— Откуда ты всё это знаешь?
— Наш пациент очнулся, — спокойно ответила Нэйра. — Он мне успел многое рассказать.
Сможете найти на картинке цифру среди букв?
Справились? Тогда попробуйте пройти нашу новую игру на внимательность. Приз — награда в профиль на Пикабу: https://pikabu.ru/link/-oD8sjtmAi
Ровно 483 года назад индейцы официально обрели душу
От рождения люди не равны: ни по возможностям и условиям жизни, ни по физическому, ни по умственному развитию. Это факт, и не признавать его – значит не признавать жизнь. Но вот выводы из него всегда делались разные.
Если все люди различны, но каждый из них ценен сам по себе, как разумное существо, как творение Бога или Природы, просто как все живущее достоен уважения – это гуманизм. Если люди от рождения разделены на высших и низших, избранных и отверженных, полноценных и малоценных, а то и вовсе недочеловеков – это расизм. Он стар как мир, вернее, как наш мир, особенно со времен Великих географических открытий, когда белые люди, переплывая океаны, открывая (для себя, для белых) новые земли и континенты, столкнулись в массовом порядке с красными, черными, желтыми и прочими… – кем?
Колонизаторы были сильнее. И родился этнический расизм – представления о том, что белая раса – избранная, она создана подчинять других, неспособных ни к чему, кроме как к повиновению. И хотя испанский епископ Лас Касас писал об американских индейцах: «Бог сотворил этих простых людей без пороков и хитрости», на деле отношение к ним было далеко от человеческого: завоевателям нового мира нужна была рабсила. В смысле рабская сила, о которой не то что заботиться – думать вообще не стоит. Не говоря уж о чернокожих рабах, которые рассматривались вообще только как живой товар. И триста лет по минимуму американское общество особых комплексов испытывать не будет, даже «освобождая» негров в период Гражданской войны и тут же отнимая в реальности только что завоеванные свободы.
Но с индейцами дело обстояло сложнее. Они жили в Америке много веков. То тут, то там колонизаторы наталкивались на остатки древних цивилизаций. Индейцев с их особой ментальностью трудно было превратить в рабов, они предпочитали смерть. А за смерть мстили их сородичи. Покорить индейцев было практически невозможно, легче было вырезать все племя.
Все это наталкивало на мысль – а, может, у них все же есть душа? Не стоит удивляться тогдашней «наивности» – в средние века ученые мужи в университетах до хрипоты спорили на диспутах, есть ли душа у женщин. Куда уж там простым индейцам. Конечная заслуга в их «одушевлении» принадлежит католической церкви – 2 июня 1537 года Папа Римский Павел III в специальной булле признал индейцев людьми, имеющими душу, и по этой причине запретил превращать их в рабов. Душевно, ничего не скажешь.
Другим повезло меньше. На место этнического расизма пришел расизм социальный, когда бедняки представлялись отверженными Богом неудачниками, недостойными уважения. А завершил все Гитлер с его избранными арийцами и недочеловеками. Вот только завершил ли?