MariyaPashinina

Дело было на Параде Памяти в Самаре. Настроение у нас было самое благодушное. ИЛ-2, похожий на ласточку, военный оркестр, техника, листовки с неба... И, наконец, полевая кухня.

Полевая кухня для нас - это традиция и особая атмосфера. Детям рассказали, что дедушки вот на таких самолетах летали, вот в такой плащ-палатке ходили, в таком вот полевом госпитале лечились. И вот такую кашу ели. Поэтому - стоим ждем.

Очередь небольшая. Культурно стоим. И тут: "Гражданские, шаг назад! Пока участников парада не накормим, никого не пропустим". Участники парада - это имеются ввиду не все, а подростки, которые маршировали по площади. И их не десятки, сотни. Пропускаем.

Стоим. Десять минут, двадцать... Сорок!

Очередь, которая уже тоже исчисляется сотнями, ропщет. Кухня близка. Вроде всех с парада накормили. Но нет - подошли еще какие-то работники сцены или что-то вроде того.

Ждем.

Чтобы было лучше видно, что происходит (да и безопаснее, а то ведь толпа), поднимаю четырехлетнего племянника повыше. А он вдруг начинает митинговать: "ДАЙ-ТЕ КА-ШУ! ДАЙ-ТЕ КА-ШУ! ДАЙ-ТЕ КА-ШУ!"

Вокруг смешки. Солдаты, кто раздает кашу, улыбаются. Но нам до раздачи пока далеко.

Племянник продолжает бойко скандировать. У него настоящий командный голос!

Улыбаясь, солдаты, передают нам тарелку каши с хлебом. Но племянник не один, рядом Машуля, его сестра. Он отдает тарелку ей и продолжает командным голосом:

"ОТ-ДАЛ СЕС-ТРЕ! ОТ-ДАЛ СЕС-ТРЕ! ОТ-ДАЛ СЕС-ТРЕ!

ДАЙ-ТЕ КА-ШУ! ДАЙ-ТЕ КА-ШУ!"

Все смеются. Через головы нам передают еще одну тарелку каши, и мы, наконец, покидаем очередь.

Доели.

- Ну что, Дань, - говорю, - пойдем, "спасибо" скажем, что ли?

Мы снова подошли к раздаче, и Даня, словно на параде, три раза прокричал "СПА-СИ-БО! СПА-СИ-БО! СПА-СИ-БО!"

Все рассмеялись и захлопали. А мы ушли.

1

Сашка был из партийных. Отец и мать его в парткоме вечно заседали, и он с ними. Пока был ребенком – в соседней с актовым залом комнатушке играл и засыпал, зарывшись в чужие пальто и искусственные шубы. Родители шумели, и он засыпал с улыбкой. Знал, что близкие рядом, в обиду его никто не даст.

Вырос и, как полагается, стал октябрёнком, пионером, комсомольцем. Так же шумел, отстаивал, действовал. Чувствовал поддержку родителей за спиной. Те смотрели на него, улыбались и кивали головой. Мол, правильно говоришь! Продолжай в том же духе!

Школу окончил, в институт пошел. Профессию строителя получил, но куда там до чертёжного стола и строек на целине. Так и пошел по партлинии. Светлое будущее и в кабинетах можно строить.

Жену тоже выбрал партийную. В глазах у Лидки был огонь, тяжелую свою косу она теребила, когда нервничала, на собраниях всегда первая была. Ух, любовался ею Сашка, когда она громче всех правду свою отстаивала или ругала тех, кому правда эта не по душе была.

Правда-то была тогда общая, на всех. И план был на всех. И распорядок дня и жизни тоже на всех. А то, что так не бывает – чтобы что-то одно всем без разбору подходило – об этом никто не думал. Правым, конечно, лучше жилось. Было понятно, что думать, о чем говорить и как действовать.

Словом, жил Александр правильно. Утром на работу, вечером с работы, в выходные к родителям или на дачу.

Так двадцать лет и прошли. Детей они с женой рожать не стали. Некогда было: то работа, то командировки, то собрания. Друг за друга горой стояли. Настоящие товарищи. Все было у них дружно. Знакомые за спиной посмеивались, говорили, что они и дома собрания устраивают, решают, кто «за», кто «против». Саша с Лидой злобы не держали. А что такого, если так действительно проще? Сесть, поговорить, обсудить, решение вынести. Цивилизованно? Да. Недовольные есть? Нет.

Все бы ничего, да только стала Лида замечать вдруг, что Саша уже не так часто на собраниях выступает, не так пылко правду отстаивает. Отсиживается, в стену смотрит. Спросят – скажет. А не спросят – сам руку не поднимет. Да и дома отмалчивается, слова лишнего не скажет.

Тут время отпуска подошло. Лиде очередную путевку в санаторий на море дали, Саша от своей неожиданно отказался. Сказал, к бабушке в деревню поедет. Письмо вроде как она прислала, помочь надо. Да только самого письма Лида так и не увидела, сколько ни просила показать.

2

У бабы Дуни супруги были несколько раз. Картошку копать помогали, забор новый ставили. Партийной бабушка не была, красный уголок в избе пуще глаза берегла. Поэтому родство с Авдотьей семья Александра тщательно скрывала.

Жила старушка в трехстах километрах от их большого города. В деревушке, где домов-то штук пятнадцать осталось, а жителей и того меньше. Переезжать в город баба Дуня наотрез отказывалась, что семье было только на руку. Здесь почти все ее родственники упокоились, за леском на погосте лежали, крестами деревянными отмеченные. Дуня цветы им приносила, заботилась, доброе слово каждому говорила.

Рядом с её домом церковка стояла. Маленькая, старинная, советским хлыстом не тронутая. Дуняша в ней прибирала, сколько себя помнила, свечки ставила, с иконами разговаривала. Батюшки уж давно не было. Умер, а нового не присылали. Может, не было желающих, а может, забыли давно про село это умирающее. Кого там крестить да венчать? Некого.

Огородик Дунин на высоком берегу был разбит. Вдаль, сколько взглядом не возьми, синела река. Широкая, красивая, мудрая. Дуня и с ней поговорить любила. Не вслух, душой.

- Куда путь держишь, реченька? – спрашивала, стоя на высоком берегу, Дуняша.

- В края далекие, да только хотелось бы мне раз бег свой замедлить, остановиться, отдышаться, свой путь проложить, да не дано мне этого, - печалилась река.

- Не грусти, реченька, - отвечала Дуня. – Я вот хотела бы в твои края далекие, да не могу. Здесь все мои, на кого ж оставлю?

- Не лукавь, Авдотья, никого уж не осталось, - улыбалась река и начинала искриться на солнце.

- А то, что все на погосте, не значит, что никого не осталось, - объясняла Дуня. – Все мы вместе, что тут, что там. Схожу к ним, потом в церковке помолюсь, и чувствую – светлее вокруг стало. Значит, слышат они меня, заботу принимают и сами обо мне заботятся.

- Ну, живи как знаешь! - кричала река издалека и убегала за высокий холм.

3

Саша приехал, как и полагается, с гостинцами. Колбаса, зеленый горошек, конфеты, консервы. Авдотья внуку была рада. Ни о чем спрашивать не стала, стол накрыла, хрустящих огурчиков к молодой картошечке достала.

- Я, баб Дунь, помочь тебе приехал, - начал бодро Сашка, но быстро сник. Слезы в глазах появились. Всю силу собрал, чтоб сдержаться. Да и что плакать? Горя-то никакого нет. Это он сразу бабушке сказал, только она его из калитки увидела. Просто так к ней никто не приезжал, только после ее писем. А те идут по две недели, да и потом еще собраться надо, подгадать. А тут внук нежданно-негаданно. Вот и испугалась Авдотья.

- Да вижу я, Сань, - вздохнула бабушка. – Ты сначала выспись, отдохни, к нашим на погост сходи поздоровайся, а там и решим, чем поможешь.

Неграмотна была Авдотья, на собраниях не выступала. Советская власть умирающее село сильно не трогало. Все, кто хотел, давно из него уехал, будущее свое по-новому строить. А Авдотье прошлое надо было беречь. Ейные все тут лежали… Словом, поняла она все. Словами бы не сказала, а сердцем все почувствовала. Заплутал внук, корни свои забыл, душой свернулся.

4

Поел Сашка, на полати залез и уснул. Авдотьюшка на огороде сначала прибралась, затем к своим сходила, после в церковь зашла. Полы-то хоть и каменные были когда-то, да сейчас трава сквозь них пробивалась. На крыше целый куст вырос. Корни деревьев стены подпирали, того гляди и развалится ветхое домишко. Но третий век стояла церковь, внутри только светлее становилось. Солнце сквозь окна и щели било, светило, силы каждому своему ростку давало.

- Освяти и меня, солнышко, - зайдя в церковь попросила Авдотья и, неспешно, очень бережно и ласково, протирая лики на иконах, поведала святым о своей печали.

- Внук вот ко мне из города приехал, - вздохнула. – Партеец он. Видно, дела-то у них, в партие не так хорошо идут, как по радиву передают. На вид-то Сашка здоровый, а все равно что полумертвый. Ну да правильный путь выбрал, сюда приехав. Здесь силы его прибавятся.

Икон в церкви было всего две – Дева Мария с сыном Божьим на руках да Николай Чудотворец. Любила Авдотья с ними поговорить, а то и просто посидеть рядом на скамеечке. Всё ей казалось, что они улыбаются, когда она приходит. Радуются как дорогой гостье.

5

Сашка проснулся и долго лежал. Двигаться не хотелось. Вообще. Никогда. Хотелось снова уснуть или уже выплакать камни, что давно уже на сердце лежали и, казалось, с каждым днем становились все больше. Но на последнее не решался. Взрослый мужчина уже совсем. Негоже.

Полежал еще. Не спалось. Бабы Дуни нигде видно не было. «На огороде, поди», - подумал Сашка и встал с кровати. Надел на себя костюм спортивный, советский, синий и вышел на крыльцо. На грядках бабушки тоже не оказалось.

Решил прогуляться. Тропинок-то тут было всего три – в церковь, на погост и к реке. Ноги понесли на погост. Крестов много, да не подписаны. Но помнит Сашка, все здесь свои. Полдеревни одну фамилию носили, полдеревни – другую, да только давно уже все были друг другу родственниками.

Цветов баба Дуня много насажала. Хорошо здесь было, привольно, свободно. Сел Сашка прямо на траву.

- Ну… здравствуй, семья! – только и смог прошептать.

Где его хваленый голос, что так громко и бодро на собраниях правду отстаивал? Горло сжало, слезы покатились, сердце защемило. Зарыдал, наконец, Сашка. Громко, в голос, завыл. Жгло его изнутри, сильно жгло. Но был сейчас он словно не собой. Сотрясало его, кидало из стороны в сторону. Словно что-то снять с себя хотелось, содрать, разделаться с этой искусственной кожей, которая налипла на него когда-то, да не была его. «Ненастоящий! Вот кто я! Искусственный! Ничейный! Корней лишенный!» - молниями били эти мысли Сашку изнутри.

Все это наносное, чужое, инородное хотел исторгнуть из себя Сашка, но не мог. Само стало выходить. Со слезами и воем. Долго он катался по траве, бился головой, ногтями себя полосовал, чуть не землю ел. Наконец, отпустило. Лег Сашка на землю, головою к кресту неизвестному прижался, обессилел, затих.

Баба Дуня подходить не стала. Издалека увидела, что на погосте с внуком происходит, домой повернула. «Пусть поплачет, наши-то его защитят, - перекрестила она его издалека. – Где еще слабым-то быть, как не в семье? Поплачь, внучок, поплачь. С Богом!»

6

Вернулся Сашка под вечер, солнце уже закатывалось за реку. Заплаканный, помятый, на себя не похожий, но уже светлый, ясный.

- С козой подрался, что ли? – спросила баба Дуня, хитро улыбнувшись, и схватилась за ухват. Внуку щей постных наварила.

- Не на жизнь, а насмерть дрался, бабушка, - прошептал Сашка. - Чуть на погосте не остался. Веришь ли, когда уже думал, что все, конец мой пришел, сейчас с высокого берега и в воду, деды вокруг меня встали, а жены их рядом. И видел я их также ясно, как тебя сейчас. Силу свою дали, душу очистили, камни из меня вытащили.

- Отчего ж не поверю, Сашенька? – снова улыбнулась Авдотья. - Все мы вместе, что тут, что там. Сила в нас одна течет, и нет ей конца, что реке нашей за окном. Ты ешь, внучек, ешь.

***

Наступила ночь, звезды осветили деревушку. Лунным светом засияли крыши, деревья, тропинки. Авдотья давно уж спала, а Сашка все сидел на крыльце. Его босые стопы ощущали связь с землей, руки, словно ветви, наполнялись силой, кровь пульсировала и с каждым ее новым толчком Сашка оживал и распрямлялся.

- Расцветаю, - с улыбкой прошептал он. И снова, всего лишь на секунду, он увидел вокруг себя множество людей. От каждого из них исходила сила и любовь. И все они были его семьей. Прародители улыбнулись Сашке и растаяли в лунном свете.

Вскочил Сашка и увидел, что всё сияет вокруг, всё наполняет его силой. И река, и церковка, и лесок, и погост. И понял он, что все это – его душа. И нет в его душе ничего, кроме света.

Автор - Мария Пашинина

Первое, что удивило его в родном южном городке, где он уже лет десять не был, отсутствие заборов. Не было их и всё! Хотя раньше каждый стремился свой дом, свой двор огородить. И не просто забором, а сплошной стеной. Слишком много подозрительного народа здесь ходило. К чужакам относились недоверчиво и сразу прогоняли. Да и он мальчишкой помнит, как спешил именно в свой двор, подальше от опасностей, что, казалось, ожидали его по дороге в школу. Бастион на бастионе тогда тут был, а не город.

А сейчас, поди ж ты – ни одного забора! Лужайки благоухают, бабульки около подъездов улыбаются.

Виктор потер глаза. На секунду мелькнула мысль, что заблудился он, не в тот город попал. Но быть такого, конечно, не могло. Город был родной, вон – пятиэтажка, в которой родители его до сих пор живут. Стоит на соседней улице, никуда не делась.

Но, постойте, что происходит? Почему столько людей на улицах? Вечер же! Раньше все сидели на кухнях, телевизор смотрели. А сейчас детей – полная песочница, рядом на скамейках бабушки с дедушками сидят, песни старые поют. Взрослые идут с работы – подпевают. Может быть, электричество отключили? Вряд ли! Фонари ж горят. И не простые фонари – столбы с лампочками, которые в его детстве чаще стояли поломанные и разбитые, а кованые, ажурные, по три плафона в каждом.

А это что? Велосипеды стоят в ряд на специальной парковке, да только ни один не пристегнут! Раньше он свой «Урал» каждый день домой заносил, на пятый этаж поднимал без лифта. Спотыкалась о велосипед вся семья, но чтобы оставить где-то – такого даже в голову не приходило!

Виктор шел по родным местам и изумлялся все больше.

- Витек, ты что ль? – окликнула вдруг Виктора одна из бабушек.

- Я, баб Валь, здравствуйте!

- Давно тебя не было. Вымахал-то как!

- Давно. Да вот решил своих навестить.

- Это правильно! Молодец! Ты уж забеги как-нибудь, пирогом угощу. С грибами аль с капустой. Расскажешь, как дела.

- Спасибо! Обязательно, баб Валь.

Виктор улыбнулся и поспешил дальше. По пути вернул мальчишкам футбольный мяч, который за футбольное поле вылетел, помахал рукой девушкам, что из леек цветы возле дома поливали. И, наконец, подошел к подъезду.

«Ах, тут же код нужен какой-то или номер квартиры набрать и куда-то нажать. Где домофон, или что-то новое придумали?» – спохватился Виктор, стоя перед дверью подъезда.

- Витька, сын! Приехал! Что копаешься! Забыл, как дверь открывается? – Вдруг услышал Виктор голос отца. Тот кричал ему с балкона. – Дверь дерни, она и откроется. А вообще, стой, я сейчас сам спущусь.

Виктор дернул за ручку. Оказалось, что никаких запоров тут нет и, видно, давно не было. Тут выбежал отец. А за ним и мама. Оба довольные, помолодевшие.

- Папка! Мамка! Как же я соскучился, - Виктор, обнимая сразу обоих, вдруг почувствовал, как слезы струятся по его щекам. – Мамочка! Папочка! Какие же вы у меня… Как же я долго… Какой же я дурак…

- Понятно, дурак! – засмеялся отец. – Десять лет носу не показывал, ладно звонил хоть иногда. Идите с матерью в беседку. Сейчас я все вынесу, чаю попьем.

- Мам, какая беседка? Почему не домой? – удивился Виктор, все еще держа мать крепко за руку.

- Не помнишь, что ли? Твоя же беседка, Витенька. Ты, когда в десятом классе учился, мне ее на 45-летие подарил. Два месяца у дяди Васи в гараже столярничал! Понятно, папа потом её подлатал, побольше сделал. Но подарок-то! Подарок-то какой! Мне же в жизни никто не дарил целую беседку! Ты еще в открытке написал, помнишь? «Мама, с днем рождения! Ради тебя я изменю мир, и когда-нибудь ты будешь каждый день пить по вечерам чай в этой беседке и наслаждаться свежим воздухом. Люблю! Твой сын».

Старыми воспоминаниями повеяло на Виктора. Ведь действительно - было! Было! Их двушка всегда была такой тесной, а мама так любила по вечерам наряжаться и пить чай у окна, что Витя решился на небывалый для себя поступок.

В одной книге он увидел рисунок, на котором барыни пили чай у себя в саду. В белоснежной беседке. За самоваром. И так загорелся, что решил маме непременно подарить такую беседку. Ставить её было некуда. Дачи у них не было. Со всех сторон – бессмысленный подарок. Но так хотелось, чтобы и мама, как настоящая барыня, села в беседку под липой, налила себе чаю, потрепала бы его за волосы и спросила, как прошел день. Она каждый день спрашивала, и Витя каждый день рассказывал. С детства привык, скрыть что-то даже мысли не приходило. Поэтому беседку он все-таки сделал и под молоденькой липкой во дворе поставил.

Пока Виктор предавался воспоминаниям, папа уже прибежал – с электрическим самоваром, бутербродами и целой тарелкой котлет.

- Ешь, сынок, и рассказывай! – улыбнулся он. – А, мать, какой сюрприз-то нам Витька устроил!

Виктор поел и… замялся. Все рассказать или пусть не волнуются?

- Рассказывай! Все, как есть, - почти строго сказала мама.

- Устал я. Запутался. Вроде всего добился, а бессмысленно теперь все кажется. Женился – ну это вы знаете. Недавно развелся – об этом не писал. Детей у нас так и не получилось завести. А как получится, если у Светки две мысли в голове крутятся – как посильнее похудеть и как побольше заработать? А, нет, есть еще одна – где бы свои купальники дорогие во время отпуска выгулять? Я тоже сначала и в спортзал ходил, и на работе без выходных-проходных. А потом думаю – а что дальше? В чем смысл? Что – это всё? Так жизнь и пройдет? Стал снова о детях говорить. Говорю, раз не получается, так давай из детдома возьмем. Вон их сколько там! А так хоть одного обогреем, воспитаем, в мир выпустим. Тут Светка и сказала мне всё, что думала. Мы пошли и на следующий день развелись. Я взял билеты и к вам рванул. А у вас тут такая благодать! Рай настоящий! Машин мало, велосипедистов много. Все улыбаются, вокруг красота и чистота.

- А это лучше, чем Рай, сынок, - улыбнулась мама. – Ты не грусти. Правильные себе вопросы задаешь.

- Сынок, посмотри на нас внимательно, - сказал серьезно отец. – Мы умерли четыре дня назад, но на самом деле – живее всех живых. Это ты потом поймешь, сейчас не спрашивай.

- Разбились на машине, - продолжила мама. – Попали на Небеса, тут Бог нас встретил и говорит: «Хорошо вы жили, молодцы. Все сделали, что планировали, а главное любили друг друга крепко. Могу вас определить в Рай, но есть у меня местечко получше – пойдете?»

- А я говорю, если вместе, то куда угодно, - улыбнулся папа.

- Сын ваш, Витя, когда-то очень сильно хотел изменить мир. И он так его отчетливо представлял, даже что-то зарисовывал, планы писал и делал это с такой любовью, что у него все получилось. Он создал такой мир. Конечно, в своих мыслях, но для меня это не имеет значения. Пойдете?

- Ну раз сын создал, то конечно пойдем, сказала я тогда, – продолжила мама. - И так мы оказались здесь. Отличный мир, сынок!

- Подождите, подождите! Что значит – вы умерли? – все еще не мог прийти в себя от потрясения Виктор.

- Вить, рот закрой. Да, умерли, случается такое. Но это сейчас не главное, - засмеялся отец. – Ты Катю помнишь? Одноклассница твоя. Первая любовь, насколько я помню. И взаимная, между прочим.

- Помню, конечно. Как она? – заинтересовался Виктор.

- В целом, неплохо. Троих детей одна поднимает. Муж её три года назад бросил. Дама в модном купальнике его подцепила и, словно на поводке, с собой увезла. В общем, скоро проснешься, сразу Кате звони, понял?

- Одни они живут, в частном доме, как и раньше. А беседки нет, а Катя так любила со мной чай попить! Каждую неделю приходила и детей приводила, - хитро улыбнулась мама.

- Да мы их внуками своими давно уже считаем, - поддержал папа. – Так что звони! А у нас тут все хорошо будет, не волнуйся. Да, мама?

- Да, папа. Ты позвони Кате, хорошо, Вить? - настойчиво повторила мама. - Она ждет. И поесть тебе надо, а то ты уже сутки на нашей могиле торчишь. Иди уже домой.

…Виктор проснулся под вечер. Он сидел на скамеечке возле свежей могилы своих родителей. Рубашка и пиджак его были мокрыми от слез. Но он улыбался. С души словно камень упал – так хорошо и светло ему было.

- Спасибо, дорогие мои, спасибо, спасибо, спасибо, - проникновенно прошептал он.

И сразу достал телефон.

- Катя, привет! Удобно? – спросил, как только на том конце взяли трубку.

- Витя! Привет! Как я рада! Ты знаешь, мне так жаль…

- Да, знаю. Я…

- А приходи сегодня к нам на ужин, а? Я котлеток наделала.

- На ужин? Уже лечу. Детям торт сейчас куплю, и не спорь.

Виктор выключил телефон и поспешил в сторону выхода.

- Извините, молодой человек, ограду заказывать будете? – вдруг окликнул его один из служителей кладбища.

- Ограду?

- Ну, заборчик такой. Вокруг могилы.

- Нет, никаких заборчиков нам не надо. Отменили заборы! Всё, никаких заборов больше не  будет! Вчера объявили. Не слышали еще?

Виктор улыбнулся оторопевшему служителю, сел в машину и поехал за тортом. Его ждали будущая жена и дети, о которых он так давно мечтал.

Автор – Мария Пашинина

Эта история случилась девять лет назад, но почему-то очень запомнилась. Всплывает в памяти временами и убаюкивает, что ли…

Село Троицкое. Нижегородская область. Автокараван «Великая Волга»- 2013. Журналисты со всей России приехали смотреть на достопримечательности региона.

Нас повели смотреть старинную деревянную церковь. Триста пятьдесят лет назад построенную. Без единого гвоздя. Местные поговаривают, что жил здесь когда-то под именем старца Федора Кузьмича удалившийся от мира самодержец всероссийский Александр I. Впрочем, вполне возможно. Рядом с храмом необычное надгробие с изображением колесницы и царского герба.

Священник, рассказав об истории храма, ведет на колокольню и говорит: «Сейчас я вас от всех болезней вылечу. Вставайте внутрь колокола!» Я залазаю первой и… тут БАМ! Священник бьет специальной колотушкой по колоколу. Я звеню. Не колокол – я. Звон проникает во все мои вены, в сердце, в мозг и разлетается по окрестностям… Здорова! Однозначно теперь навсегда здорова!

Выхожу, за мной в колокол идут другие. А я стою на колокольне и вижу, как по большой дороге, идущей к храму через все село, движется процессия. Четверо мужчин несут гроб. За ними не спеша идут древние-древние старушки. Они подходят к воротам, видят батюшку на колокольне и кричат: «У нас отпевание на 11 часов назначено! Мы пришли!»

«Обождите, - отвечает священник. – Ко мне тут журналисты приехали!»

«Хорошо, - кивают старушки. – Митревна все равно уже никуда не торопится».

Мужчины ставят гроб с лежащей в нем старушкой в белом платочке. Садятся рядом с ее древними подругами на скамейку, и вся компания начинает щелкать семечки. Болтают, улыбаются, шелуху под ноги плюют…

А над ними пронзительно-голубое небо, рядом невероятно красивый берег петляющей речки Ветлуги, леса и поля на километры вокруг, древние храмы…

Они не торопятся. Жизнь, смерть, земные просторы, птицы в небе – все слилось воедино.

Безмятежность. Благодать. Свобода. Свет.

Фото автора.

Анна Семеновна смотрела телевизор. Она уже несколько месяцев была на пенсии, поэтому могла позволить себе наслаждаться завтраком и долго смотреть утренние передачи.

Всю свою жизнь Анна Семеновна проработала статистом в государственном учреждении. Сводила цифры, высчитывала проценты, заполняла колонки. Трудилась на совесть, поэтому и на пенсию вышла с легкой душой. «Надо, наконец, и для себя пожить», - думала она, принимая подарки и поздравления от коллег в свой последний рабочий день.

Семья у Анны Семеновны юридически была, а была ли она фактически – в этом женщина сомневалась уже много лет. Сын вырос и жил своей жизнью, навещая мать пару раз в год. Муж тоже был, но где его искать – было непонятно. «Я уезжаю жить в деревню», - бросил он как-то Анне Семеновне, выходя с баулами из квартиры. Название деревни, если оно и упоминалось в тот вечер, что вряд ли, у женщины в памяти не сохранилось.

Так и жила Анна Семеновна до пенсии. Утром на работу, вечером домой. Изредка в ее душе появлялось какое-то волнение. Сразу хотелось куда-то бежать и делать что-то очень стоящее, полезное, важное. Но куда бежать Анна Семеновна не знала. Да и успокаивалась быстро. Работу делает? Делает. Подъезд моет, когда наступает ее очередь? Моет. Вяжет иногда ажурные шапочки на заказ, да так, что все охают да ахают? Вяжет. Так что все по-честному. Не придерешься к себе, даже если захочешь.

По молодости, бывало, думала Анна Семеновна о смысле жизни и о том, зачем конкретно она живет, но быстро эти вопросы выветривались из ее головы. Слишком уж глобально, слишком умно. «Не для тебя все это, мелкой сошки», - успокаивала она саму себя. Не хотела Анна Семеновна думать о таком, а, может, боялась. Присмотрись она к своей жизни повнимательнее, возможно, ничего в ней стоящего и не увидела бы, а потому расстроилась бы. И делать тогда надо было что-то. А делать не хотелось. «Всё вроде у меня хорошо, - уговаривала себя женщина. - И работа, и полы, и шапочки. Никого не обижаю, не ворую, с работы пораньше не сбегаю».

Невдомек было Анне Семеновне, что не поступать плохо не равно быть доброй, не воровать - не значит быть честной, с работы не уходить – не то же самое, что свою работу любить.

…Итак, Анна Семеновна смотрела телевизор. После новостей, ведущая улыбнулась пенсионерке и продолжила вещать.

- С недавних пор в России набирает обороты проект «Добрые Письма». Все желающие могут отправить открытку или письмо тем, кто нуждается в поддержке и добром слове. В рамках проекта уже отправлено свыше пяти тысяч писем. Те, кто получает такие весточки добра, утверждают, что в их жизни происходит волшебство. Они стремительно идут на поправку, выздоравливают, встают на ноги и начинают вести нормальную жизнь. Наш корреспондент отправился в небольшой городок на Волге, чтобы выяснить, так ли это.

Затем следовал сюжет о том, как десятилетний мальчик, уже несколько лет прикованный к кровати, сделал свои первые шаги после того, как получил больше ста пятидесяти писем со словами «Я в тебя верю! Ты справишься». Ну, или примерно с такими.

Пока Анна Семеновна смотрела на этого мальчика, в ее душе снова стало нарастать волнение, которое обычно она в себе быстро подавляла.

«А не купить ли и мне несколько открыток? – подумала женщина. – Денег же не просят. А добрые слова я запросто напишу. Может, кому и полегчает».

Пенсионерка быстро оделась и поспешила в киоск, а затем на прежнюю работу. Молодые сотрудники помогли найти сайт и истории тех, кто ждал поддержки. На всякий случай Анна Семеновна записала десять адресов.

Уже дома женщина села за стол и стала, не спеша, обдумывать кому и что пожелать. Засиделась до ночи, но, как ей показалось, нужные слова нашла. Утром Анна Семеновна, как на крыльях, полетела на почту. Куда делись ее охи-ахи, которыми она иногда пользовалась, чтобы показать молодежи, что она уже не молода и многое повидала, - неизвестно. Отстояв немаленькую очередь, женщина отправила ночные послания и купила еще несколько открыток. И снова за адресами, и снова, на крыльях, домой…

Отныне жизнь Анны Семеновны наполнилась новым смыслом, но женщина его не сразу заметила. Она подписывала и отправляла, отправляла и подписывала. Беспокойство в ее душе сменилось радостным волнением. Когда женщина писала стареньким бабушкам и дедушкам, то обязательно вкладывала чистый конверт, чтобы те не тратили деньги, если решат написать ей. Когда писала детям – вкладывала наклеечку, карманный календарик или закладку.

Иногда женщина даже плакала, подписывая открытки, но слезы эти были светлыми. Анна Семеновна любила представлять, как ее письмо попадает в чей-то ящик, его находят, читают всей семьей, а потом в жизни этих людей происходят чудеса. Женщина смеялась и снова спешила на почту.

Бывшие коллеги, видя, как неожиданно помолодела и расцвела Анна Семеновна, стали помогать. Каждый с зарплаты стал покупать для нее открытки и конверты. Работы у женщины прибавилось, но её это только радовало.

Через несколько недель Анна Семеновна поняла, что за беспокойство преследовало ее всю жизнь. И не воровала она, и никого не обижала, и работу на совесть делала – да только по-настоящему счастлива, когда тебя всю переполняет и бурлит всё в тебе, ни разу в жизни не была. Смысла в ее жизни не было. А как только что выяснила Анна Семеновна: счастье без смысла не приходит. А то, что она сейчас была невыразимо и неимоверно счастлива, пенсионерка не сомневалась. Добрые письма сотворили чудо и с ней.

Месяцы не прошли, пролетели. Подписывая уже, наверное, тысячную открытку, Анна Семеновна услышала звонок в дверь. Открыв ее, пенсионерка увидела ту самую ведущую, которая когда-то рассказала ей по телевизору о «Добрых письмах».

- Здравствуйте, Анна Семеновна, мы узнали, что вы подписали и отправили самое большое количество открыток и писем за историю проекта в России, - сказала ведущая. – Благодаря вам сотни людей стали счастливее, добрее, радостней. Мы хотим сделать о вас репортаж.

- Я… Что? Нет-нет, - Анна Семеновна слышала слова, но смысл их понимать отказывалась. - Что вы сказали?

- Можно, мы пройдем? - улыбнулась ведущая и зашла в коридор.

- Конечно, проходите, - улыбнулась в ответ все еще ничего не понимающая женщина. – Давайте еще раз. По порядку.

Когда до Анны Семеновны дошел смысл сказанного журналисткой, она сначала смутилась, потом занервничала и побежала на кухню ставить чай.

- У вас все получится, не волнуйтесь. Мы просто хотим знать, с чего все началось, - еще раз успокоила женщину ведущая утренней программы.

Так Анна Семеновна впервые в жизни дала интервью. Она рассказала, что все началось случайно, по зову сердца, который она первый раз в жизни не побоялась услышать. Сначала было десять открыток, потом сто, а затем Анна Семеновна считать перестала. Про коллег своих добрых пенсионерка тоже рассказала. И так лучилась она в этот момент счастьем, что слезы стояли в глазах у всей съемочной группы. Анна Семеновна, совершенно не ожидая того, напомнила им о самых важных истинах в жизни.

На следующий день передачу про Анну Семеновну посмотрели сотни тысяч человек. Были среди них и те, кому когда-то пришли открытки от этой необыкновенной женщины.

Через две недели к дому Анны Семеновны подъехало несколько машин. Из одной из них мужчины стали доставать большие мешки. Из других машин повыскакивали журналисты и фотографы. Оказалось, что в редакцию телеканала, где вышла передача про добрые дела пенсионерки, пришло несколько тысяч писем от зрителей, которые восхищались поступком Анны Семеновны. Все газеты и журналы города хотели запечатлеть тот миг, когда пенсионерке вручат десятки килограмм корреспонденции…

Через два часа, когда все, наконец, уехали, и Анна Семеновна осталась одна наедине с мешками писем, адресованных лично ей, она подошла к окну и расплакалась от счастья. Женщина почувствовала, что первый раз в жизни она сделала что-то очень важное и стоящее. Возможно то, ради чего она и пришла на Землю.

Анна Семеновна подняла голову вверх и, поддавшись эмоциям, подмигнула Тому, в кого верила с детства, но никогда до этого не чувствовала всей душой, кому молилась, вызубрив одну молитву, но никогда ее слова не были полны веры и надежды.

«Спасибо за то, что всегда верил в меня, - прошептала она, вложив в эти слова всю свою душу. – Надеюсь, я, наконец, делаю то, ради чего пришла в этот мир?»

- Ты делаешь даже немного больше, - ответил ей, улыбаясь, Господь.

Но Анна Семеновна не услышала Его ответ. Она начала читать письма.