Пила депакин года 3, приступов не было. Я и решила по глупости, что наверное нет ничего у меня, и самостоятельно отменила приём препарата, никому не сказав. Решилась признаться лишь через месяц, когда нужно было докупать несколько упаковок. Родители тоже "выдохнули", ибо препарат не дешёвый.. На ЭЭГ в свою поликлинику сходила - всё хорошо.

Наступил 10 класс : подготовка к экзаменам, стресс - и вот он, очередной приступ, теперь у всех на глазах (обморок, судороги). Вызвали скорую, увезли в больницу. Вернулась к препарату, однако помогать он перестал (при любой дозировке). Приступов не было, но ауры остались (тот же "квадратик", но плюс к этому ещё и пищание в правом ухе. От всего этого паническая атака, иногда и потеря сознания после этой адской смеси). Три года обследований, проб различных препаратов - без изменений. Когда в очередной раз пришла к единственному эпилептологу на весь наш регион, и услышала от неё ответ "Мы уже все возможные препараты попробовали, я не знаю, что с Вами делать!", мягко говоря, обалдела... Записалась в Санкт-Петербург, Институт мозга человека РАН им Н.П Бехтеревой, через три месяца заветное обследование (первый в моей жизни ночной ЭЭГ-мониторинг сна, до этого делали максимум с депривацией). И заключение эпилептолога "Фокальная эпилепсия". Встал вопрос про лечение - врач после моих рассказов была поражена ответу нашего районного эпилептолога, ибо препаратов множество, и я "попробовала" далеко не все.

Вобщем, перешла на Кеппру (леветирацетам), приступы ушли, остались лишь лёгкие ауры (а с ними уже справляюсь сама).

Про бассейн удивлена, ибо в универе выбрала именно это направление по физкультуре - и становилось лучше по внутреннему самочувствию.

На своей текущей работе про заболевание не говорила. Лишь когда с коллегами очень хорошо подружились, самым близким рассказала. И никто не выгнал, спокойно себе работаю уже два года.

Всем здоровья!

11 июня этого года, у Жени поменялся доктор в ГП 220 Ф3 (ГП 174), им стала завотделением кардиологии этой поликлиники Ненашева О.Ю. И она сразу назначила амиодарон по 1 таб 1 раз в день, длительность приема 90 дней. Это новый препарат для Жени, раньше никогда не пили.

Через 2 месяца приема начался кашель. Женя пошел на прием к терапевту, потом к кардиологу. Обе его не смотрели, сатурацию не измеряли, и отделались общими фразами.

Ему становилось хуже. 9 августа мы прошли на прием в Медси врач Любовь Валентиновна Ваулина, кардиолог. Она померила сатурацию – 83 и вызвала скорую помощь. И так мы попали в ГКБ № 1 имени Н. И. Пирогова, кардиологическое отделение Ленинский проспект 8к8. Если бы я знала, что оттуда он уже не выйдет никогда…

10 августа утром я приехала навещать Женю и обнаружила, что его никак не лечат, он просто лежит и тяжело дышит, кончики пальцев у него были синие. Я нашла дежурного врача Кривоносову Наталью Станиславовну, попросила измерить сатурацию, она было 80. Наталья Станиславовна сразу же положила его под кислород. Пульманолога не вызвали.

Я очень надеялась, что назначат лечащего врача и начнется реальное леченье. С 11 по 16 появился лечащий врач Чернышова Вероника Александровна, кардиолог. Ничего внятного из разговора с ней я не узнала, общие фразы и рекомендация отказаться от отдельной палаты. “У него тяжелое состояние, он хоть соседям по палате скажет, и они позовут на помощь,” – вот так вот она сказала. На предложение перевести его в другую больницу был ответ: а я его не отпускаю. Лечение она назначила: обильное питье, изменять объем мочи и кислород. Пульмонолога, не вызывала.

В это время и все время дальше я предлагала всем докторам оплатить любых внешних специалистов.

14 августа поднялась температура, назначили антибиотики капельницей. Вероника Александровна пояснила, что вероятно, это больничная пневмония. Сатурацию не мерили с 11 по 16 ни разу. Хотя Женя подходил к врачу и просил померить. 16 августа в субботу я принесла свой прибор и измерила сатурацию, она была 60. Дежурный врач Кривоносова Наталья Станиславовна была крайне удивлена и оперативно перевела в реанимацию.

Позже я говорила с заведующей кардиологическим отделением Светловой Ольгой Николаевной, спросила почему они ничего толком не делали, почему не следили за сатурацией, и почему легочные больные не встречаются с пульмонологами. Ответ получила невнятный, с предложением смириться с тем, что люди умирают.

17 августа в реанимации, ИВЛ, без сознания. Я говорила с ним, он меня слышал, пожал мне руку.

18 августа установлено ЭКМО. Это такая штука новомодная, которая обогащает крови кислородом. Позже все, от медсестер до заместителя главного врача радостно объясняли мне как ЭКМО работает и какие дает последствия. Из этого я сделал вывод, что их это заводит и о последствиях, особенно о негативных, толком никто не знает. И мы должны радоваться, что на нас это обкатывают и должны быть страшно благодарны. А мы твари неблагодарные. Система такая: кровь забирается из вены в бедре здоровенной такой иглой, пропускается через аппарат (на вид банка с проводками) и заливается в артерию на шее. Иглы в венах и артериях со всем, что вокруг, называются канюли. Под этим ЭКМО нельзя шевелиться, все гигиенические процедуры только в присутствии врача, чтобы не повредить вены.

29 августа Женя почувствовал себя лучше, дежурный врач Плетнев Никита Евгеньевич начал его присаживать. Что бы он мог самостоятельно есть. И повредил вену иглой от канюли. Женя мне рассказал о том, что его сажали и что “что-то сделали”. Сказал, что почувствовал резкую боль. И боль нарастала c каждым часом. И Женя и я говорили об боли и дежурным врачам, и заведующей отделением Самострол Наталье Тихоновне. Лицо у него было перекошено от боли.

Позже выяснилось, что кровь текла и давила на почку, он корчился от почечной боли. Почечники знают, как это.

31 августа при мне дежурный врач Петров Дмитрий Александрович переворачивал Женю, и я видела синий бок. И врач видел. Синий бок – сигнал внутреннего кровотечения. Это даже я знаю. При мне 2 раза кололи трамадол, чтобы снять боль вместо того, чтобы разобраться в причине. Может, кололи больше, но при мне 2 раза. Ампулу мне показала медсестра. Почему-то ни в одном эпикризе это не было зафиксировано.

2 сентября пригласили пульмонолога Акулкину Ларису Анатольевну (в истории не отражено), которая назвала причину этого ужаса - 2 месяца принятия амиодарона. Меня попросили отвезли и сдать на анализ кровь в гематологический центр и Инвитро. Ответ из Инвитро пришел отрицательный на следующий же день, кровь сворачивалась, анализ сделать не удалось.

3 сентября начал тромбироваться аппарат ЭКМО (по причине образования гематомы). Его поменяли 4 сентября и наконец-то обнаружили гематому (ура!) размером до 3 литров крови (общая кровопотеря 4,5 литра), которая подвинула почку и была причиной почечной недостаточности. Тут сделали первый гемодиализ. На вопрос почему не удаляют гематому, Наталья Тихоновная предложила обратиться с этим вопросом к хирургам. Я пошла к главному врачу. Но попала только к Гостищеву Роману Витальевичу (Должность: Заместитель главного врача по организационно методической работе). Он отправил меня к Богданову Альфреду Равилевичу (Должность: Заместитель главного врача по терапевтической помощи), который сказал, что удалять не целесообразно. Я поверила, все-таки профессор и доцент...

07-08.09.2025 ИВЛ, не знаю почему. Примерно с 4 сентября заведующая отделением Самострол Наталья Тихоновна каждый день сообщала мне, что умрет он с вероятностью 99,99%. И тут я сделала очередную ошибку. Вместо того чтобы сказать ей “я пойду в следственные органы, если он умрет у вас”, я плакала и просила помочь, сделать хоть что-то… Плакать там нельзя, там надо давить. Они не понимают боль, они понимают силу, а боль - это слабость.

10 сентября запросила эпикриз. Не дали. Вытащила сама из ЕМИАС.

11 сентября я пыталась перевести Женю в Федеральный центр fnkc-fmba.ru и Медси на платной основе, но и те и те отказали по причине стоящей ЭКМО, с которой невозможна транспортировка. Я ездила в Федеральный центр, говорила в приемном отделении с девушками, просила и умоляла, они отправили эпикриз срочно врачам. И отказ.

12.09.2025 установлен назоинтестинальный зонд, то есть начали кормить через зонд. Почему это произошло, я так и не поняла. Но выглядит это ужасно. Грубая тетка огромным шприцом закачивает белую жидкость резким движением. Хрять и ты уже поел.

15.09 сняли с ЭКМО. Поднялась температура прямо во время моего присутствия там, я сообщила об этом дежурному доктору и заведующей отделением Самострол Наталье Тихоновне в вотсапе. Обе никак не отреагировала. В интернете нашла статью про температуру после ЭКМО, отправила Наталье Тихоновне в вотсапе. На следующий день температуры уже не было.

Примерно в это же время сделали интубацию трахеи и аппаратную ИВЛ, точно дату не помню. Почему, тоже не поняла. Что-то про газообмен говорили. На тот момент я уже не верила там никому. Потому что все дежурные врачи говорили разное, то, что говорила Наталья Тихоновна сводилось к одной фразе: он умрет. Они вообще очень высокомерны все там за небольшим исключением, они боги, а мы тут все досадные помехи на прекрасном пути богоподобного врача.

16.09 обнаружила гной вокруг трахеостомы, говорила всем, кого видела. Но гной был и на следующий день. На тот момент он уже оглох (судя по обследованиям, у него начался отит, с которым тоже ничего не делали довольно долго), не мог говорить из-за трахеостомы, писал левой рукой, потому что на правой были дикие отеки.

18 сентября, мой день рожденья, он очень ждал меня, и я общалась с ним последний раз. Позже я нашла бумагу, где он умолял сестру сменить какие-то фильтры, на что сестра отвечала невнятно.

19 сентября они какой-то сложный наркотик ему ввели, и перевернули на живот, а когда через 2 дня его вернули в исходную позицию, у него был поврежден глаз (как мне объяснили, он повредился из-за долгого лежания в одном положении. И необрабатывали.

21 сентября я зашла в палату и увидела такую картину: глаз гноится, в ухе кровавая марля, рот набит марлей. На мой вопрос медсестра ответила, что ему назначен голод, а это слюна течет. Голод, по словам заведующей, никто не назначал. После этого я поговорила с дежурным врачом и заведующей на повышенных тонах, просто цензурно орала, этот разговор они назвали "нападением на врача" и пригрозили вызвать полицию. Наталья Тихоновна сказала "мы и так много денег потратили на вашего мужа, он все равно умрет и больше тратить не будем". Я расценила это как предложение и перевела ей 50 тысяц на сбер карту. На мое предложение пригласить других специалистов был ответ: “не с кем нам консультироваться, мы самые умные”

С 19 по 26 сентября Женя без сознания.

С 22 сентября меня перестали пускать к Жене под видом срочных процедур. Дежурный доктор Аракелов Даниил Каренович говорил примерно следующее "Когда и сколько вы будете видеть вашего мужа тут буду решать я. Уходите отсюда, я вам не разрешаю с ним общаться". Я уже не плакала, я поняла. Надо действовать силой. После этого я написала все свои претензии и отправила их электронной почтой главному врачу.

22 сентября я зашла в канцелярию больницы узнать входящий номер. Но письмо они не получили, вручила им бумажное.

23 сентября я поехала в Федеральный клинический центр, но ждать отказа не стала. Прошла в реанимацию, нашла там заведующую и умоляла ее забрать Женю. Я была настойчива и заведующая дала мне доктора оттуда, с которым мы вместе поехали в Пироговку. Он приезжал посмотреть Женю, после чего сказал, что тех страшных диагнозов, которые написаны в эпикризе – нет, Женя транспортабельный, лечить можно. Федеральный клинический центр согласился принять, с условием, что в эпикризе подкорректируют диагноз на менее страшный. Наталья Тихоновна это не сделала.

24 перевод не состоялся, несмотря на мой поход к главному врачу Пироговки.

25 и 26 сентября меня к Жене пускали, были милы, вызвали офтальмолога для консультации, промыли глаза и ухо перестало кровить.

26 сентября я сообщила Наталье Тихоновне, что нанимаю сиделку (до этого ни на каких сиделок она не соглашалась, сказала, что не пустит чужих людей в реанимацию). Но на этот раз согласилась, и я пошла оформлять договор с Живицей (местная контора с сиделками)

27 сентября сиделка должна была выйти в 7 утра. но 26 в 20-30 мне позвонил дежурный врач, по иронии судьбы это был Никита Евгеньевич, который спровоцировал гематому и ставил трахеостому. Он сказал, что Женя умер.

тут завела канал t.me/fasttgch

Бизнес-центр с зеркальными фасадами и прохладной, бездушной атмосферой «успешности». Поднявшись на пятый этаж, мы практически сразу нашли нужный офис, дверь в который была распахнута настежь.

Внутри царила картина, напоминающая потревоженный муравейник: несколько молодых людей и девушек в деловой одежде метались между столами с компьютерами, не зная, за что им следует хвататься в первую очередь — то ли бежать за стаканом воды, который в данной ситуации был абсолютно бесполезен, то ли пытаться что-то предпринять, не имея для этого ни малейшего представления и необходимых навыков.

В центре этого хаоса, в узком проходе между двумя стандартными офисными столами, на не слишком чистом ковровом покрытии лежала молодая девушка. Была в сознании, но, судя по затуманенному взгляду, была явно дезориентирована в пространстве и времени. Возле неё, стараясь прикрыть её тело от любопытных взглядов с помощью собственной куртки, сидела другая девушка, чье лицо выражало не столько ужас, сколько усталую, почти профессиональную озабоченность, что сразу выделяло её из числа перепуганных офисных работников.

Как выяснилось, наша пациентка пришла в этот офис для того, чтобы заключить свой первый в жизни трудовой договор (сама студентка и хотела подработать). Её уже практически приняли на работу, и самый счастливый момент её карьеры внезапно и жестоко оборвался мощным эпилептическим приступом, который сопровождался полной потерей сознания, тонико-клоническими судорогами и выделением кровавой пены изо рта вследствие сильного прикусывания языка.

Её подруга, находившаяся рядом в качестве моральной поддержки, пыталась успокоить окружающих, убеждая их, что подобное с её подругой уже случалось, что сейчас всё обязательно пройдет и не стоит так сильно паниковать понапрасну. Мы с напарником, быстро оценив классическую клиническую картину эпиприпадка, аккуратно отодвинули мешающую мебель, обеспечили пациентке приток свежего воздуха и приступили к стандартному в таких случаях протоколу оказания неотложной медицинской помощи.

Измерили артериальное давление, сахар крови. Ввели необходимую дозу магнезии, чтобы снизить судорожную готовность мозга и оказать седативный эффект. Наша пациентка, которую звали Аней, начала постепенно приходить в себя, её спутанное сознание медленно возвращалось из небытия. Взгляд, абсолютно ничего не понимающий и полный страха, начал потихоньку фокусироваться на окружающих его предметах и лицах.

— Аня, как себя чувствуешь? — спрашиваю я.

— Нормально. — неуверенно отвечает та, потирая глаза, словно недавно проснувшись. — А что случилось?

— Потеряла сознание. Упала. Очнулась. Без гипса, правда, но и хорошо, что без гипса. Представляешь, если бы где-то на крыше здания гуляла бы?!

— Эмм... Не гуляю по крышам зданий...

— И слава богу. Поехали в больницу.

— Хорошо.

Во время поездки в больницу, в салоне нашей видавшей виды «Газели», и открылась перед нами вся глубина и весь трагизм сложившейся ситуации. По мере того как Аня постепенно отходила от приступа, её подруга принялась сбивчиво рассказывать интересную предысторию сегодняшнего происшествия. Оказалось, что примерно пару месяцев назад у них имело место совершенно безобидное и веселое развлечение — катание на роликовых коньках в одном из парков. Оно закончилось для Ани крайне неудачным падением с сильным ударом затылком о твердое и неумолимое асфальтовое покрытие (несоблюдение правил безопасности — отсутствие шлема и прочей защиты). Тогда девушка ненадолго потеряла сознание, но, придя в себя и не ощущая сразу каких-либо катастрофических последствий, решила проявить невиданную стойкость духа и отказалась от вызова скорой помощи. К медикам также впоследствии не обращалась самостоятельно.

Спустя некоторое время её организм начал подавать первые, еще совсем слабые, но уже весьма тревожные сигналы о том, что полученная травма оказалась вовсе не такой безобидной, как могло показаться изначально. Примерно раз в неделю у неё стали случаться непродолжительные и не такие интенсивные судороги без потери сознания и головная боль, которые она тщательно скрывала от всех окружающих (кроме близкой подруги), включая собственную семью. Надеялась, что проблема каким-то чудесным образом разрешится сама собой. Сегодняшний же приступ оказался первым настолько сильным и демонстративным.

А ещё выяснилось, что обе девушки — сами медики. То бишь будущие медики — учатся на третьем курсе медколледжа на «сестринском».

— Так почему же ты до сих пор не обследовалась, если ты сама почти медик? — не выдержал я, обращаясь уже к самой Ане, которая молча и стыдливо слушала рассказ своей подруги. — Ведь после черепно-мозговой травмы с потерей сознания и последующими судорогами нужно было бежать к неврологу немедленно, делать МРТ, ЭЭГ, проходить полноценный курс лечения, сама прекрасно знаешь.

— Меня ж сразу отчислят, если узнают! - слёзно вздохнула Аня. — Я не смогу работать по профессии, ради которой стараюсь уже три года. Я не имею право позволить себе потерять это всё. У меня не останется никакого будущего!

— Очень странные у тебя взгляды. - констатировал напарник, тяжело вздохнув.

Мне пришлось потратить несколько долгих минут нашей поездки на то, чтобы максимально доступно, но при этом жестко и недвусмысленно объяснить ей все возможные и самые страшные последствия подобной безответственности. О развитии устойчивой эпилепсии, о риске возникновения статусных приступов, которые практически не купируются и могут привести к смертельному исходу, о необратимых изменениях в коре головного мозга, которые уже невозможно будет исправить в будущем никакими самыми современными лекарственными препаратами или хирургическими вмешательствами. В конце своей короткой лекции я сумел добиться от неё клятвенного обещания, что она с сегодняшнего же дня самым тщательным образом обследуется у всех необходимых специалистов и начнет адекватное лечение. На что Аня, наконец-то осознав всю серьезность своего положения, кивнула и дала свое искреннее слово.

— Да и где это в каком законе написано, что с таким диагнозом выгоняют из учебных заведений? — отметил напарник. — Кроме того, эпилепсия у тебя ещё не выставлена официально, и, возможно, и не будет выставлена. Если будешь соблюдать лечение, конечно.

Постепенно разговор перешел на более отвлеченные и бытовые темы. Я, чисто из профессионального и человеческого любопытства, поинтересовался, в какую же именно компанию и на какую должность она так удачно сегодня почти устроилась. Ответ девушки, прозвучавший абсолютно обыденным и даже радостным тоном, поверг меня в состояние, близкое к настоящему когнитивному диссонансу.

— Инструктором в бассейн в фитнес-центре! — с гордостью сообщила Аня. — У меня есть специальная корочка, я давно её получила. Мне очень нравится водная стихия и работать с людьми. А если это всё вместе, это же так здорово, правда?

От этих слов у меня перед глазами моментально возникла жуткая картина: огромный бассейн, плывущие кролем и брассом люди, и Аня, инструктор, у которой внезапно, прямо в воде, начинается точно такой же судорожный приступ. Что подумали бы в этот момент окружающие? Что она просто отрабатывает какие-то новые элементы плавания? Кто вообще смог бы вовремя заметить, что с ней творится нечто страшное и ненормальное, а не является частью её профессиональной деятельности? Скорее всего, никто и никогда не успел бы понять, что происходит, и девушка бы просто утонула на глазах у десятков ничего не подозревающих людей, так и оставшись для них загадкой, «инструктором, который демонстрировал новые приемы и не всплыл». Пришлось прочитать ещё одну краткую лекцию на тему «Опасность нахождения в воде во время эпилептического припадка».

Мы доставили Аню в приёмное отделение больницы, где её ждало полноценное обследование.

История могла бы закончиться трагически, если бы приступ случился всего на несколько часов позже — не в безопасном офисе, а в бассейне с глубокой водой, где судороги стали бы смертельным приговором.

Мораль

Здоровье человеческое, оказывается, такое хрупкое и ранимое. Упал человек, ударился головой, и вся жизнь теперь может пойти под откос... Поэтому очень важно следить за ним, чтобы, как я говорил в начале статьи, не оказаться на обочине жизни и истории в прямом и переносном смысле.
А ещё иногда судьба дает нам жестокие, но последние предупреждения.
И хорошо, если мы успеваем их услышать.

ВСЕМ ЗДОРОВЬЯ, ДРУЗЬЯ!💖 Вовремя обследуйтесь! 🙏

(Ещё больше авторских медицинских историй и видео в моём телеграм-канале Истории Чумового доктора, а также в Дзене Истории Чумового доктора)

У меня было что сказать по этому поводу. Но из допустимого в приличном обществе — одни предлоги. И правда: не помер — молодец, помер — на роду было написано. Логика.

З. Ы.: В комментах перепись тех, кто не понимает, чем паническая атака отличается от обычного страха. Поясняю: примерно тем же, чем клиническая депрессия — от банальной хандры. И вот вроде уже из каждого кофейника всем объяснили, что депрессия и ПА — вещи, не контролируемые сознательно. Что это не лечится фразой "да ты не грусти/не трусь!" Но нет, сука, "у меня такая же нога, но не болит, а ты лошара".

А потом эти же люди бегут на Пикабу плакаться, когда в их жизни случается непредусмотренная жопонька. И искренне обижаются, когда другие такие же "мощные эмпаты" напихивают им в панамку. "А нас за що?! "

Спикеры:
Ходорович Ольга Сергеевна – д.м.н., Руководитель маммологической клиники ФГБУ РНЦРР Минздрава РФ, профессор кафедры пластической хирургии ФГАОУ ВО ФНМО МИ “РУДН им. Патриса Лумумбы” (г. Москва)

Владзимирский Антон Вячеславович – д.м.н., заместитель директора на научной работе ГБУЗ г. Москвы «Научно-практический клинический центр диагностики и телемедицинских технологий Департамента здравоохранения Москвы» (г. Москва)

Гажонова Вероника Евгеньевна – д.м.н., профессор, профессор кафедры рентгенологии и ультразвуковой диагностики ФГБУ ДПО “ЦГМА” Управления делами Президента РФ, главный специалист по лучевой диагностики ФГБУ “Объединенная больница с поликлиникой” Управления делами Президента РФ. (г. Москва)

Пучкова Ольга Сергеевна – врач-онколог, рентгенолог, ГБУЗ «НПКЦ ДиТ ДЗМ», сертифицированный специалист Европейской ассоциации рентгенологов (EUSOBI), клинический эксперт СберМедИИ, управляющий партнер ARNA Genomics (г. Москва)

Диденко Вера Владимировна – заведующая Отделением диагностики и лечения заболеваний молочной железы и репродуктивной системы онкологического центра No1 ГКБ им. С.С. Юдина ДЗМ, эксперт ГБУЗ «НПКЦ ДиТ ДЗМ» по профилю маммография (г. Москва)

Горбунов Михаил Владимирович – онколог-маммолог, специалист мультимодальной диагностики заболеваний молочных желез. МЦ “Тонус Premium” (г. Нижний Новгород)

Эфир можно посмотреть по ссылке: https://cancerbreast.ru/video2025