Добро с кулаками в русских сказках. Делает ли убийство хорошего человека плохим?
Я думаю, почти каждый человек в нашей стране смотрел или читал Морозко, Конёк-Горбунок, Сказку о попЕ и работнике его Балде. Возникает вопрос: делает ли убийство хорошим человеком плохого (положительным персонажем отрицательного) плохим? Давайте разберёмся.
1. Морозко. В советском фильме Морозко даёт Настеньке приданое, жених у неё уже и есть, и суперприз автомобиль!!! (Для того времени тройка лошадей для крестьянина это как Ягуар для среднестатистического россиянина). А Марфушку «опускает», подарив ей ящики с воронами и тройку из поросят. В оригинальной же сказке: «Старухиной дочки в мешке косточки везут». То есть охреневшая от жизни родная дочь мачехи была заморожена, и Морозко не поленился доставить ее труп домой.
Стал ли Морозушка-батюшка плохим персонажем от того, что (даже не объяснив Марфушке правила игры), отправил ее на тот свет? Нет. Ибо ее покарало «высшее добро». Как отреагировало население деревни на смерть Марфушки? Да никак. Над ней и так все за глаза смеялись, а когда она умерла, вряд ли кто о ней хорошо подумал.
2. Конёк-Горбунок. Царь-девица не хочет выходить замуж за старого царя и пытается его умерщвить. Царь это понимает, и желает испытать «машину смерти» на безотказном Иване. Но Ивану помогает то ли магия конька, то ли царь-девица, и он выживает, а царь заживо сваривается в кипящем котле и умирает страшной смертью. Жалко ли его автору, читателю, зрителю, Ивану, ЦАРЬ-девице или народу, который на все это смотрит? Конечно же нет.
Зло получило по заслугам, царь-девица его умерщвила практически собственноручно (была подстрекателем, по сути довела до самоубийства). Считает ли кто-либо ее после этого злой? Тоже нет! Хотя с ее стороны это была обычная месть за то, что ее силой вытащили из другой страны и привезли старому царю. Даже то, что она поставила под угрозу саму жизнь Ивана, не бросает на неё ни малейшей тени. Она уничтожила зло - царя (тут речь без отсылок, чисто о героях сказки). Значит она молодец. Она становится царицей, Иван - царем, а стража смиряется с госпереворотом, потому что царь и ее задолбал, а кто не мечтает сварить злого начальника в кипятке?
3. Сказка о попЕ и работнике его Балде.
Тут главный герой (повар, плотник и первый на селе работник) нанимается к попу с конкретной целью - изувечить его или убить. Если царь-девица мстила за похищение, то Балда сам, вполне сознательно, нанялся год делать всё, и хлебать похлёбку, лишь бы «уработать» хозяина. Хозяин пытается этого избежать, посылает Балду к чертям, но никакие силы зла не останавливают главного героя. Он путём обмана, не моргнув глазом, побеждает чертей. И изувечивает своего эксплуататора (в мультике вообще отправляет его на небеса, как красноармеец кОнтру, и от попа остаётся только сапог).
Становится ли Балда плохим? Нет! А почему? Да потому что он противостоял злу. А против зла все средства хороши. А вот кто для него являлся бОльшим злом, подумайте сами. Я это оставлю без комментариев, так как не хочу оскорблять ничьи чувства.
Примечание: в капиталистической России по просьбе РПЦ сказка о попе была переименована в сказку о купце, а в новом фильме «Конёк-горбунок» царь (которого играл гражданин убийца Ефремов) не сварился, а комично улетел. Что как бы намекает.
Вывод: в русских сказках хороший (положительный) персонаж, убивая зло, сам не становится плохим или злым. Он делает то, для чего добро и предназначено! Борется со злом! Уничтожает зло! Побеждает его любыми способами, «правдами и неправдами». И это не зазорно, потому что благородная цель оправдывает такие средства.
Хороший персонаж - это не майор Гром, не Володя Шарапов, и не Антон Городецкий. Ему не нужен баланс между добром и злом, равновесие и буква закона. Он творит добро! Он остаётся добрым человеком, и никто, кроме зла, от него не страдает.
Кармина - несносная племяшка вампира
Вампир Ларри проснулся с подпиленными клыками.
Узнал он это, когда по привычке провел языком по челюсти, считая каждый дорогой его сердцу зубик. Клыки стали скругленные и плоские, чего Ларри никак не ожидал. Они были его рабочим инструментом, которым он постоянно пользовался.
— Да как так-то?!
Ларри сел в гробу и в негодовании всплеснул руками. Спросонья в его голове царил сизый туман, который рассеивался понемногу и рваными кусками.
Вот, появилась картина того, как в дом-замок приехала тетушка и попросила приглядеть за племяшкой пару дней. Вот, из-за ее спины показалась остроносая и слишком любопытного вида мордочка девочки шести ведьмовских лет от роду. И, наконец, все части пазла сложились.
— КАР-МИ-НА!
Истошный вопль потряс каменные стены. Посыпалась крошка, страшно захлопали деревянные ворота на промозглом ветру и даже узорные башенки прикрыли тенями квадратные зубцы, словно они могли прогневать хозяина одним своим видом.
Пристыдились все, кроме виновницы беспорядка.
— Вот это воет, да? — сказала она, намазав на тост жирную ложку варенья.
Песель-скелетон по имени Гоги одобрительно тявкнул и поставил лапы на стол. Хвост-косточка зашелся в радостном вилянии, повторяя движения просвечивающего таза.
— Заслужил!
Кармина обрушила ложку на отсутствующий собачий нос, отчего получила еще больше воодушевленного лаяния. Очумев от переполнявших его чувств, пес понесся по кухне, снес канделябр и чуть не угодил в печку. С тлеющим угольком на хвосте он потрусил к хозяину, только выползшему из подвала.
— Эта проклятая девчонка, что она себе позволяет.
Ларри притушил хвост колпаком для свечей и походя сердито мазнул ладонью по костяной холке.
— Где она?
Были бы у Гоги уши, он бы их прижал. Но в отсутствие оных Гоги заклацал костяшками вслед за хозяином, указывая путь на обширную кухню, где остались следы пиршества: вскрытая коробка гематогена и банка разбитого полукровяного варенья, осколки которого рассыпались красными кристаллами по ковру.
— Мое любимое варенье! Как она посмела?!
Зарычав от досады, Ларри сунулся в холодильник и с неудовольствием отметил, что Кармина похозяйничала и на полках с энергетиками (бутылками с первой положительной). Ларри так расстроился, что хлопнул дверью и, забыв о варенье, успешно на нем поскользнулся.
— Тетушка Матильда, я тебе этого не прощу, — пообещал Ларри, потирая ушибленные колени.
Красные пятна расползлись по костюму, промочили брюки в самых невыгодных местах и запятнали рубашку.
И тут, когда думалось, что хуже день стать не может, в коридоре послышались размашистый топот и улюлюканье.
На перепуганном и затравленно каркающем вороне из гостиной выскочила Кармина.
Она хохотала, рыжие косички трепетали за плечами как огненные стрелы. Испуганный ворон, хоть и бывший раза в четыре больше обычного, еле выносил свою ношу и панически хлопал крыльями, силясь сбросить наездницу.
Челюсть Ларри звучно клацнула, широко раскрывшись. На секунду он позабыл о бедах, дивясь на несносную малолетку, разорявшую его дом. Ворон издал приглушенный и печальный “Карр” и выпрыгнул в окно.
— Мозаика, моя прекрасная фигурная мозаика…
Ларри уже не кричал, он оторопело шептал под звон ломанного стекла в прихожей. А потом в окне на кухне показалась верткая фигура, давившая пятками по черным бокам.
Ворон Михаил всегда был птицей степенной и важной, но тут он бился как цыпленок за пшено, изо всех сил пытаясь взлететь, что, конечно, не получалось. Кряхтя и задевая брюхом землю, он проковылял по тыквенным грядкам и скрылся за беседкой.
Гоги зашелся обеспокоенным лаем, да и сам Ларри вскочил в тот момент, как тень пропала. Пережить одну несуразную девчонку Ларри бы сумел, да и замок вряд ли бы разрушился до основания, но вот побег любимой племяшки… Ох, побег — это то, чего тетушка Матильда не простит.
— Гоги, плащ.
Голос переменился, окрасился привычными холодными нотками. Ларри твердым шагом вышел из кухни, по пути смахнув с ботинок остатки варенья, и направился к арочным воротам.
Песель в прыжке сорвал черный плащ с красным подбоем с плечиков и вкинул хозяину в бледную ладонь. Ларри запахнулся в плащ по самый нос, острый воротник разошелся под затылком павлиньим хвостом; схватил трость с черепом-набалдашником и вырвался в разнузданную октябрьскую ночь.
Иссиня-черное небо заволокли серые тучи, в их прорывах блестели серебряные звезды и сиял полный бок желтой луны.
Ларри сощурился, поднял голову и принюхался точно как Гоги — откуда-то справа повеяло проблемами. Значит, Кармину следовало искать именно там.
Широким жестом распахнув плащ, Ларри обернулся летучей мышью. Сделав два сильных взмаха крыльями под оглушительно-прощальный лай, Ларри отправился на поиски племяшки.
Ветер под крыльями хлопал как воодушевленный зритель в партере. Ларри несся над улыбавшимися тыквами, пролетал надгробия и узорные входы в склепы, кружил над голыми верхушками сбросивших листву деревьев. Он летел по следу аромата не столько Кармины, сколько варенья, и чувствовал, как голод скручивает живот. Вчера он был слишком на нервах, чтобы откушать свежей крови, а сегодня не успел. Теперь есть хотелось с большей силой, что напоминало о сточенных зубах.
Аромат привел к полуразрушенному склепу в дальней части имения. Тут, хромая на одну лапу, сидел ошарашенный Михаил. В черных и глубоких как озеро глазах отражалась луна.
— Х-хозяин, вы видели?.. Ах, я унижен, как унижен.
Если бы ворон мог краснеть, он бы запунцовел.
Михаил поднял крыло и спрятал под ним клюв, стыдливо прикрывшись от взгляда хозяина. Ларри ударился о землю и вернулся в человеческую форму.
— Где она?
— Там, играет с костями вашей пра-пра-прабабушки и…
Не успел Михаил договорить, как из темного прохода донесся вопль ужаса. Тотчас с Ларри сошла вся спесь, и он ринулся в склеп, думая лишь о том, как бы с Карминой не случилось нехорошего. Склепы были старые, от сильного шума потолок грозил обвалиться.
Паутина упала на лицо, из прохода вырвалась испуганная летучая мышь. Ларри ворвался в усыпальницу, проклиная неудавшуюся ночь, в которую для охоты не оставалось времени. Он бежал, подгоняемый голодом и страхом за Кармину, и нашел ее в тупике среди старинных захоронений.
Тут, под статуей ангела с чашей, стояла племяшка и яростно орала под безразличным взглядом толстого призрака, увившего шею ангела просвечивающим шарфом.
— Крикает и крикает, — меланхолично пожаловался призрак, — не закрывает рот. Пра-пра-правнук, пореши.
С трудом, сильно прищурившись, Ларри узнал в призраке давно упокоившуюся прародительницу. Она была из простых людей и, судя по картинам, дамой очень дородной, но безобидной. Никогда прежде с ее призраком у Ларри проблем не возникало.
— Ты что, привидений не видела?
Он вздохнул, потом заметил на пальце остаток варенья и быстро его слизнул. Племяшка вдруг замолчала, будто заткнулась непрерывно гудящая серена, и в этой тишине особенно громко заурчал пустой желудок. Ларри подумал, что если срочно не выпьет крови, то сойдет с ума, поэтому решил разобраться с проблемами побыстрее.
— Так, — сказал он серьезным тоном, — сейчас мы пойдем домой, и ты будешь сидеть тихо как мышка в своей комнате, пока я улаживаю дела. Потом я позвоню тете Матильде, и она тебя заберет.
Девочка надула губки и насупилась, будто совсем недавно не дрожала как осиновый лист. Призрак с интересом удлинился, удобно устроившись в ладонях ангела.
— Ты плохой, тетя так и сказала! Очень плохой! Поэтому я тебе помогла. Ты теперь не будешь пить кровь, теперь ты будешь вегетарианец.
Она бодро сделала пару шагов к Ларри и покровительственно потрепала его за локоть.
— Не переживай, дядя, ты привыкнешь.
И до Ларри дошло. Все раны заживали на нем в течение пары часов, но зубы до сих пор не отросли.
Все внутри похолодело. Если бы это было доступно вампирам, он бы облился холодным потом, но вместо этого спросил севшим голосом:
— Чем ты это сделала?
— Вот!
Девочка гордо извлекла кинжал, на лезвии которого остались зазубренные следы. Она помахала им перед носом Ларри, и он признал в кинжале фамильное достояние. Реликвию передавали из поколения в поколение, в старину она принадлежала первому охотнику на вампиров, которого пра-пра-прадедушка Ларри устранил.
— О-о-ох это он! Сколько зим минуло! Поглядеть б!
Призрак оживился, скрутился дымным кольцом и полыхнул зеленым светом над лезвием, отразившись в нем.
— Точно, точно! Это наше. Как мой дорогой Герард это хранил! Он говорил, что этот кинжал переправит любую душу в потусторонний мир навсегда, ее потом не возвратишь.
— Значит ли это, что мои клыки… Мои дорогие клыки…
Ларри схватился за голову. Кармина захихикала и беззаботно сунула кинжал за пояс. Призрак ее уже совершенно не пугал, она будто бы наоборот подружилась с ним.
— Да! Теперь ты не вампир, теперь ты хороший.
Крайне довольная своим поступком, девочка важно потопала на выход. Ларри, покачиваясь, медленно побрел следом. Любопытный призрак сопровождал их до входа, но далее, привязанный к своим костям, остановился на пороге.
— Дорогой пра-пра-правнук, — грудным голосом пробасил он, — ныне начинается новая жизнь для тебя. Будь ею счастлив!
— О да.
Застонав от досады, Ларри поймал неугомонную девчонку за воротник, не позволив вцепиться в только пришедшего в себя Михаила. Ворон возмущенно каркнул и взмыл в небо подальше от цепких ручек.
— Как мне теперь питаться? Всегда носить с собой нож?
Они шли по тропинке, пролегавшей между грядок с тыквами. Тыквы с вырезанными ртами (Ларри их не делал, честное слово! они вырастали сами) смеялись желтым светом им в спины. Над головой на безопасном расстоянии кружил Михаил.
Кармина осуждающе покачала головой.
— Дядь, а ты не пробовал просто ее не пить?
— Тогда я умру с голода.
— Тетушка иначе говорит.
Дом-замок встретил их скрипящими дверями и веселым песелем. Гоги выбежал навстречу, мотая хвостом и всячески демонстрируя приязнь и любовь к хозяину и девочке заодно.
Ларри незаметно вернул кинжал, пока внимание Кармины переключилось на Гоги. Ласково царапая ногтями череп, Кармина продолжила:
— Тетушка сказала, что если бы только понял, что тебе нужно, ты бы исправился и перестал быть плохим.
— Что же это по ее мнению?
Кармина повернулась и со всей серьезностью, какую только могла допустить шестилетка, посмотрела Ларри прямо в лицо:
— Обнимашки.
Ларри поперхнулся.
— Ч-что?
— Обнимашки. Я читала у тетушки в книге. Она говорит, вам не кровь нужна, а чужие эмоции, но вас не переубедить. Я подумала, а если б ты без клыков остался, может, ты бы и исправился. Давай обниму.
Ларри обомлел. Гоги сел, развалив лапы и открыв рот, смотря, как маленькая девочка широко развела руки в стороны.
— Ну, давай. Ты можешь поесть и от меня. Я тебя спасу, дядя!
Тон, с которым она говорила, был полон решительности. Ларри вновь свело желудок, но, опомнившись, взглянул на девочку со всей снисходительностью, на какую был способен.
— Если бы все было так просто, мы бы уже давно…
— Да ты просто не пробовал!.. Я лучше знаю. Глупые взрослые ничего не понимают.
Она опять настойчиво предложила объятия.
Полный скепсиса, Ларри опустился на колени, упершись ими в крыльцо, и обнял девочку. Ее теплые руки легли ему на плечи, а размеренный стук сердца отдался в уши. Ворон Михаил присел на арку ворот, с интересом выгнув шею.
— Чувствуешь что-то?
— Ничего.
— Чувствуй лучше.
С еще более тяжелым вздохом Ларри зажмурился, слыша только нарастающее журчание желудка, а потом… Что-то переменилось.
Горячие оранжевые лучи волнами поднялись от сердца Кармины, коснулись его кожи и проникли в грудь. Они нежно обволокли сердце, и на нем стало так тепло, что голод вдруг ушел, сменившись сытостью и приливом сил.
— Как это случилось?
Раскрыв глаза, Ларри недоуменно смотрел на девочку, а та довольно улыбалась.
— Видишь, я же говорила. Обнимашки.
Ее свет, передавшийся ему, струился по венам с новой энергией так, будто бы Ларри обпился крови. Но это было не привычное пьянящее чувство, а новое и незнакомое, очень глубокое и личное и, без сомнения, согревающее.
Ларри взял девочку за руку.
— Хорошо, — признал поражение он, — но нам все равно нужно убраться на кухне. И больше не смей ездить на Михаиле, ему это не нравится.
— Плохая птица, — буркнула Кармина.
Михаил угрожающе каркнул и взлетел выше, спрятавшись на крыше дома. Девочка сжала ладонь Ларри сильнее, а свободной рукой достала маленький коробок из кармашка.
— Тетушка передать сказала, я забыла. Новые она сделала.
На коробке сиял белозубой улыбкой вампир, а кругом развернулась искусная надпись: “Больше никаких людей! Только лучшие эритроциты по достойной цене”. Приписка мелким шрифтом ниже гласила, что одной таблетки хватит на трое суток.
— Она долго над этим работала. Сказала, ты будешь рад. Дядь, ты рад?
Ларри не нашелся, что ответить. Он принял коробок, спрятал его за пазуху как самую большую драгоценность и повел девочку в дом.
Вместе они убрались, отмыли пол. Гоги тоже помогал, временами следя больше, чем зачищая тряпкой, которую держал в зубах; но он старался, как и Кармина. И пусть большую часть работы выполнил сам Ларри, он не ругался, как и не чувствовал голода. Ему впервые за последнюю сотню лет было хорошо.
Когда вдалеке забрезжили рассветные лучи, Ларри взял с Кармины обещание не обижать обитателей дома, оставил ее на попечении Михаила и спокойно отправился спать.
— Не подпиливай мне больше зубы, — зевая, пробормотал Ларри и заполз в гроб.
Сон одолевал его, и сопротивляться сил не было.
— Хорошо, — бодро ответила Кармина и достала кинжал, который невесть как успела вернуть себе, — теперь будем играть в парикмахера, дядь!
Ужаснуться Ларри не успел, сон спешно прибрал его в свои надежные дневные лапы.
А с какой прической он проснулся к следующей ночи — это уже совсем другая история. Однако доподлинно известно, что Кармина была собой довольна.
Песочная сказка
М. – вдохновительнице, слушателю и соавтору
Это история о семье медведей: маме, папе и трёх дочках.
Как во всех историях, жили-были они давным-давно. Жизнь их текла дружно и весело. Обитали медведи в уютном домике, что сами вырубили в старом, но крепком дубе. Папа работал с мукой, на мельнице. Мама трудилась с пчёлами, на пасеке.
Когда солнце пробуждалось и расплёскивало лучики по свету, три хорошенькие дочурки шли в школу, где обучались разным наукам. А когда жёлтое светило готовилось упасть за горизонт, они возвращались назад, чтобы поиграть.
Маму звали просто Медведицей: тогда ещё не придумали настоящих имён. Дочек же называли Старшей, Средней и Младшей – тоже как заведено в сказках.
Однажды у Старшей дочки уроки закончились раньше, чем у её сестёр. Она топала привычной лесной тропинкой домой – топ, топ, топ. И повстречался ей на пути заяц. Он выглядел очень усталым и явно куда-то спешил.
- Что случилось, серенький? – поинтересовалась добрая и любопытная девочка.
Заяц выпалил на одном дыхании вот что:
- Беда! Беда! Странный белый песок накрыл домик бобра!
Сказав это, заяц тотчас убежал.
Растерянная Старшая вернулась домой. Она хотела рассказать обо всём родителям и сёстрам, но те пока не вернулись.
«Что ж, - решила она, - я уже достаточно взрослая и всё сделаю сама».
Она наскоро поела, написала записку и ушла.
Следующей из школы возвратилась Средняя дочка. Побродив по пустому домику, она покликала родных, однако никто не отозвался. Потом на комоде девочка нашла записку от Старшей сестры. Средняя прочитала короткое послание и не сумела усидеть на месте: это было ей свойственно. Она перекусила ещё быстрее, чем Старшая, приписала пару слов к записке и убежала из дому.
Последней с уроков пришла Младшая сестра. Ни души не найдя дома, она также наткнулась на записку. Младшая была самой любопытной, поэтому она даже не стала есть – сразу кинулась на улицу. Но каким-то чудом вспомнила и приписала на листочке, куда держит путь.
Затем с работы, усталые и голодные, притопали папа с мамой. Они ужасно заволновались, когда поняли, что дочки потерялись. Ни в доме, ни рядом с ним, ни в гостях у соседей – ёжика и совы – девочек не было. Наконец взволнованные родители обнаружили записку.
«Я ушла к бобру», - написала там ровным почерком Старшая дочка.
«А я иду искать сестру», - значилось ниже. Конечно, это приписала Средняя, ведь буквы клонились из стороны в сторону.
«Я тоше», - печатными буквами вывела Младшая медведица.
Мама с папой тут же бросились на поиски любимых чад.
Но взрослые беспокоились зря: три дочки, целые и невредимые, действительно находились у домика бобра. Какой-то непонятный песок белого цвета засыпал домик с крышей. Девочки сгребали песчинки лапами и откидывали в сторону. А другие звери – лисы, волки, кабаны, олени – черпали странные крупинки лопатами и носили в ведёрках. Ни слова не говоря, мама с папой присоединились к общему делу.
Совместными усилиями домик вскоре освободили из песочного плена. Бобёр был заперт внутри. Теперь же он открыл дверь, вышел наружу и сердечно поблагодарил всех зверей.
Однако встал вопрос: что делать с загадочным песком?
Отнести к морю? Но ведь это не песок с пляжа. Бросить в воду? Нет, и там ему не место. Рассыпать по лесу? Тоже плохая идея…
Тогда Старшая дочка-медведица произнесла:
- Мы должны узнать, что это за песок.
С ней дружно согласились.
Долго ли, коротко ли бродили звери по Лесной стране, а только тайна песка осталась нераскрытой.
Настала ночь.
Когда звери-жители, опечаленные неудачей, сидели на поляне, Средняя дочка сказала:
- Может, мы не понимаем, откуда этот песок, потому что он не отсюда?
- А откуда? Откуда? – послышалось отовсюду.
- А может, - задумчиво проговорила Младшая, - это вообще не песок?
- А что? Что? – снова заголосили животные.
Самая маленькая медведица сходила домой, взяла игрушечные ведёрко с лопаткой и пришла назад. Она насыпала в ведёрко таинственного песка и отправилась на самую высокую гору. Все звери последовали за ней.
Оказавшись на вершине горы, Младшая запустила лапку в белый песок, вытащила горсть и высоко подбросила. Ветер, только того и ждавший, подхватил крупинки. Они взлетали на его воздушных боках всё выше и выше, выше и выше, пока не достигли неба. Там они вдруг замерли и рассыпались в разные стороны. Крошечные белые точки усеяли ночной небосклон.
- Я назову их звёздами, - прошептала Младшая дочка.
Она смотрела на тёмное полотно неба, где сверкал чудесный белый песок. И та горсть, которую бросила девочка, превратилась во что-то вроде ковша. Или, если приглядеться, фигурку маленькой медведицы.
Рядом с дочкой встала мама. Одной рукой она обняла ребёнка за плечи, а другой подкинула свою горсть песка. На этот раз песчинки превратились в фигуру взрослого медведя-дамы.
- Давай назовём их Медведицами? – предложила Младшая.
- Давай, - согласилась мама. – Большой и Малой Медведицами.
Девочка согласно кивнула.
И уже все звери стали носить песок к обрыву, чтобы кидать его вверх и наблюдать, как на небе загораются новые песчинки, и давать созвездиям имена.
Дорогие бабушки и дедушки, с праздником!
Сегодня в нашей стране отмечается День бабушек и дедушек. Этот праздник справедливо дополнил череду из Дней матери, отца, братьев и сестёр, дочерей, сыновей. А дата его, 28 октября, соотносится с тем, что в конце этого месяца у древних славян отмечались Осенние Деды – праздник, призванный укрепить связь с предками и объединить все поколения.
Надеюсь всем поколениям - от внучат до бабушек и дедушек - понравится добрый короткометражный телеспектакль "Про мальчика, бабушку-газетчицу и разбитые очки" по рассказу Галины Карпенко. Бабушка-газетчица сломала очки и забыла ключи от дома, где лежат запасные. Взрослые, спешащие на работу, не находили времени помочь старушке. А маленький добрый мальчик, забыв о любимых переводных картинках, стал помогать бабушке и даже нашёл Волшебный ключ, отпирающий любую дверь...
1974. Источник: канал на YouTube «Советские фильмы, спектакли и телепередачи. Гостелерадиофонд», https://www.youtube.com/channel/UC7FDlGcSUqeSZHh1LRMM1OQ?sub...
Ответ на пост «Сказка»
Сказка о простых решениях для сложных проблем
Дверь распахнулась и рыцарь вбежал в комнату к красавице принцессе. Красавица плакала сидя на кровати. Увидев его она разрыдалась еще сильней.
- Завтра меня отдадут дракону, - причитая сообщила она рыцарю, - Каждый год дракон требует на съедение самую красивую девственницу города. А это я! Ну почему я такая красивая?!
- Я спасу тебя! - пылко ответил рыцарь.
- Ты убьешь дракона? - обрадовалась принцесса.
- Есть и более простое решение, - ответил принц стягивая с себя штаны.
- А других простых способов нет? - с сомнением в голосе поинтересовалась принцесса.
- Ну еще можно сломать тебе нос и ты перестанешь быть самой красивой, - задумчиво сообщил рыцарь.
Принцесса вздохнула и принялась стаскивать с себя платье.
Автор: Максим Шапиро
Сказка
Очень аккуратная сказка.
— Дракон! — дрожащим голосом позвал Мужик.
— Я! — отозвался Дракон из пещеры.
— Выходи на свет божий, нечисть поганая.
Дракон высунул из пещеры удивлённую голову. Мужик выронил из рук дубину.
— Повтори?
— Выходи на свет божий, нечисть поганая, — испуганно прошептал Мужик. — Пожалуйста.
Дракон вышел.
— Ну?
Мужик собрался с духом.
— Биться будем. Не на… Как же там? Минутку.
Выудив из-за пазухи листок бумаги, Мужик развернул его, прочитал и убрал обратно.
— Биться будем, не на жизнь, а на смерть!
— Уверен? — уточнил Дракон.
— В чём?
— В необходимости битвы.
— Да, — ответил Мужик. — У любого действия есть последствия. Я — твоё последствие за похищение царской дочки.
— Ух ты! — восхитился Дракон. — Даже не запнулся ни разу. Репетировал?
Мужик скромно кивнул.
— А тебе-то самому это зачем надо? Ты не из Богатырей, судя по запаху. Я прав?
— Почти. Я вольнонаёмный Богатырь.
— Вольнонаёмный? — удивился Дракон. — Это как?
— Ну вообще я горшечник, — пояснил Мужик, — но иногда берусь за разную работу, не связанную с изготовлением горшков.
— Зачем?
— Деньги нужны. У меня одиннадцать детей.
— Понятно, — ухмыльнулся Дракон. — А про защиту не слышал?
— Почему же? — Мужик встал в защитную стойку. — К бою я хорошо подготовился. Две книги прочитал.
— Про сражения?
— Одна про сражения, другая по кораблестроению.
— А её-то зачем?
— Интересная.
— Чудак, — улыбнулся Дракон. — Ладно, пора бой начинать, у меня ещё дел полно.
— Да, — согласился Мужик. — Мне тоже ещё крышу чистить и конюшню перестилать.
— Нервничаешь?
— Заметно, да?
— Очень, — кивнул Дракон. — Нападай.
Мужик поднял дубину с земли. Глубоко вдохнув, он зажмурился, поднял дубину над головой и, издавая громкий клич, побежал на Дракона.
— Глаза открой, — подсказал Дракон. — Мимо пробежал.
— Это тактическая хитрость, — смущённо ответил Мужик. — Так надо.
Размахнувшись, он ударил Дракона по лапе: дубина отскочила Мужику в лоб.
— Зелье забыл выпить? — предположил Дракон.
— Зелье? — переспросил Мужик, потирая лоб.
— Для силы. У тебя же нет богатырской силы, значит, тебе нужно зелье. Ты у Бабы-Яги не был, что ли?
Мужик покачал головой.
— Чудак! — вздохнул Дракон. — Без зелья тебе меня не одолеть.
— Совсем никак? — расстроился Мужик.
— Совсем. Оставь это дело Богатырям, а сам ступай перестилать крышу. Чего вот ты вообще сюда пошёл? А если бы я был в плохом настроении и сжёг тебя?
— Деньги же нужны. Одиннадцать детей. А за освобождение Царевны обещали приличную сумму. Перестилая крыши столько не заработаешь.
— Делай больше горшков, — предложил Дракон.
— Мои горшки уже в каждом доме есть, — сказал Мужик. — Они хорошие, новые людям ещё не скоро понадобятся.
— А ты делай так, чтобы они быстрее приходили в негодность, тогда чаще покупать будут.
Мужик возмущённо фыркнул:
— Я лучше на Драконов ходить буду.
— Смотри-ка, какой правильный! — захохотал Дракон.
— Зато мне ни перед кем не стыдно, — ответил Мужик. — И никто про меня ничего плохого не скажет.
— Чудак. Слушай, Царевну я тебе не отдам. У меня на неё планы.
— Съешь?
— Нет. Мне нужно иноземного Принца выманить, Царевна приманкой будет. Потом домой её верну.
— А если Богатыри придут? — спросил Мужик.
— С ними я договорюсь, — подмигнул Дракон. — А тебе я вот что скажу: бросай-ка ты свою вольнонаёмную деятельность. Если тебя съедят или с крыши упадёшь, кто о твоих детях позаботится?
— А кормить чем?
— Горшки будешь делать. Сейчас, погоди.
Дракон зашёл в пещеру и вернулся с увесистым мешком в лапе.
— Мне нужно десять тысяч горшков, — сказал он. — Это задаток. Будешь приносить по горшку в месяц. Понял?
— Я столько не проживу, — развёл руками Мужик.
— Наверняка ты этого не знаешь, — махнул лапой Дракон. — Что, берёшься за мой заказ?
— Спрашиваешь!
Мужик схватился за мешок и, пыхтя, потащил его в сторону деревни. Дракон проводил его взглядом, усмехнулся, и пошёл обратно в пещеру.
— Тебе правда нужно десять тысяч горшков? — спросила Царевна.
— Нет, не нужно, — ответил Дракон.
— Я так и думала. Помочь захотел?
Дракон кивнул.
— А чего просто так золота не дал?
— А он бы не взял. Он правильный. Письмо для Принца дописала?
— Ага, — Царевна зевнула. — Вон, на сундуке лежит. Жалобное, чуть сама не поверила. А не боишься, что твоё золото того Мужика испортит?
— Таких ничем не испортить, — улыбнулся Дракон. — А если он хотя бы половину своих детей вырастит такими же, как он сам, то именно ими будут восхищаться и ставить в пример остальным. А если в мире всё будет плохо — из них получатся отличные ориентиры добра. Посмотрим через пару сотен лет, что из этого выйдет.
Автор : Роман Седов
Поиграем в бизнесменов?
Одна вакансия, два кандидата. Сможете выбрать лучшего? И так пять раз.
"Из Уголька и Ветра"
Обложка к первой из моих сказок - "Из Уголька и Ветра".
Я вскоре начну публиковать и распространять эти работы - в надежде, что они будут достаточно хорошо, чтобы жить. Даже когда я перестану.
Эта сказка - о малыше. О сладко-кислой ягодке, от которой чешется нос, о том, как видят мир глаза ребёнка. И о чуде, что стало его жизнью.
О даре слова и о магии рассказа....
"Над равниною, далеко-далеко за горами, кружил и вился в танце ветер.Тёплый не по сезону, ласковый, играл листвою и собранными с цветочного поля семенами луговых трав.
Ветер… да не просто ветер.
Вскоре он найдёт дорогу к очагу живых, вольётся в их слова, станет прислушиваться к их голосам и стуку их сердец. Заснёт меж стен домов, проскользнёт сквозняком в подпол, будет шалить в трубах, подвывая, будто ночная птица.
И поселится рядом с ними.
О нём расскажут сказки, напишут песню, странствующие певцы-мунгарры будут ловить его ветряными флейтами на радость детворе.
Тёплый ветер приживётся в ласке чужих каминов и шелесте мельничных колёс, станет частью этого кусочка мира, будто единым целым, будто чем-то неделимым, как навязчивый и такой знакомый сон…
…
…и вот крохотный комочек меха открыл глаза.
Малыш лежал на груди матери, что ласково, но надёжно держала своё сокровище в руках – и глядел большущими глазами на мир. Так сказать, наружу, из себя.
Он ничего не понимал и ничего не мог толком рассмотреть – тени бегали и прыгали от угла к углу, что-то было цветным, а что-то будто бы и не существовало вовсе.
Но он точно видел что-то большое у самого носа. Оно тёмное, от него веет теплом – и оно гудит. Гулко и приятно.
И от гула хочется спать…
Нет, не так спать, как раньше. Когда он… ещё не случился, не проснулся в первый раз – а просто спать.
И малыш закрыл глаза снова.
Он откроет их ещё только через год, когда будет готов… случиться на самом деле.
Говорят, что в этот год душа ищет дорогу в мир из края сновидений и грёз. Так ли просто найти свой путь в настоящее?
А до того малыш был ветром…
И так прошёл год.
…Руки матушки осторожно коснулись уха.
Малыш открыл глаза и потянул носом воздух.
Каждый раз, когда тёплые руки вытягивали его из дрёмы – приходило и что-то вкусное. И с каждым разом ему всё больше и больше хотелось не засыпать снова.
Вот и в этот раз пушистый шарик взял в крохотные ручки комок чего-то, пахнущего цветами – и шустро схрумкал, облизывая пальчики ещё без коготков.
Вернее, даже не так. Не цветами пахло угощение – оно пахло «чем-то вкусным и ярким, как будто в носу щекочет голубым и фиолетовым».
Он ведь ещё не знал слова «цветы».
Но кое-что он уже узнал.
То большое и доброе, что будит его, оберегает и даёт что-то вкусное – это мама. Мама… ney-… -zha. Neyzha.
Мама.
Дремотная пелена снова застилала глаза – и малыш, как бы ни пытался подольше поглядеть на мать, ткнулся носом в её ладонь и через минуту снова засопел.
Только на этот раз он чуял – уже совсем скоро эта дремота оставит его, наконец, в покое – и двери нового мира, новой жизни откроются перед ним, когда дорога из прошлого останется позади. Едва заметным мимолётным воспоминанием во сне…
И так прошёл ещё один сезон.
…Малыш стоял на месте, сосредоточенно глядя на ягоду.
Эту ягоду он нашёл уже давно, за забором. Ягода была вкусная и от неё потом забавно чесался нос. Но дотянуться до находки не вышло, коротковат ещё.
И… назад тоже никак. Меж палок забора застряли уши.
И ведь прижать их к шее тоже не выходит – руки не дотягиваются назад!
Маленький вздохнул, поглядев под ноги – и заворчал.
Слова ему ещё не давались, как бы он ни старался. Он их запоминал, понимал, но ни в какую не мог заставить горло правильно звучать – получалось только угрюмо ворчать. Что, почему-то, очень забавило отца…
Что ж поделать.
Малыш поднял голову, как мог, раскрыл рот – и пронзительно пискнул.
Это у него тоже получалось – и он уже давно знал, что когда так получается, то кто-то обязательно появляется, словно из ниоткуда – и выручает. Раньше так получалось случайно, когда бедняга влезал куда не следовало – а сейчас он до последнего держал себя в ручках, на которых прорезались, наконец, округлые ещё коготки – и старался разобраться сам.
Иногда получалось… а иногда нет.
И, как сейчас, кто-то приходит – и с улыбкой помогает непоседливой блохе выпутаться из неприятностей.
Кто-нибудь из взрослых. Вот чьи-от руки осторожно согнули его уши – и узник забора выскользнул наружу.
А вскоре он оказался у отца.
Ney-…-ta. Neyta. Папа.
Ему хочется сделать что-нибудь, чтобы отец не подумал чего нехорошего – что, мол, малыш слаб и вообще неумеха – он вдыхает, собирается в кучку, аж глаза к носу съехались…
…но получается всё одно ворчливое бульканье где-то внутри. Слова всё так же не желают его слушаться.
А отец лишь улыбается – и обнимает дитя, шепча что-то на ухо.
Папа не думает дурного. «Наверно, это значит», - думает малыш, - «что я ещё просто…»
…Маленький.
Так проходит время…
Так идут годы детства.
…Вкус кармийской земляники всегда радует язык.
Забавная холодолюбивая ягодка, от которой потом забавно щекочет нос.
Цветы и растения казались ему чудом, эдакой небольшой сказкой на разный манер и лад буквально на каждом шагу.
Он часами мог застревать у любого дерева, разглядывая узоры коры и силуэты листьев…
Но не потому, что влюбился в травы.
В их формах и цветах он видел самые настоящие письмена и буквы. Знаки, глифы, которыми начертан язык живых – «танган».
Вот что стало его любовью.
Речь. Язык. Письмо.
Отец собрал немалую такую библиотеку в попытке утолить страсть своего чада к историям и словам. И матушки каждый раз привозили с собою новые свитки и книги.
Да, обе матери бывали дома не так часто, как хотелось бы – они были военными. «Небесная мать», что дала малышу жизнь, была государевым рыцарем, а «земная мать», что была частью семьи, была гарохом, хранителем Великого Тракта, что пересекает весь континент и соединяет столицы всех восьми Провинций.
Но каждый раз, когда они появлялись дома, вместе или порознь, в стенах жила радость и тепло. Тепло воссоединившейся семьи…
…и таинство новых историй.
Ему, увы, слова дались на удивление поздно. Говорить было сложно… а вот писать – совсем наоборот.
Отец называл его «малыш-ворчун», за это детское ворчливое бульканье, что получалось у всех детей вместо голоса до поры, до времени. А тот не обижался и с ушами терялся в чародейской вязи слов на страницах книг и полотнах свитков…
Правда, проблем не стало меньше. Даже наоборот.
Окрепшие ножки теперь несли мелкого хозяина уверенно и быстро туда, куда он хотел – и чаще всего это была одна из площадей в Столице.
Большой круг из камня, посреди которого высилась высо-о-окая (как ему казалось) треугольная стела.
Всё бы ничего, но она вся была покрыта мелкой узорчатой вязью слов. Сокровищем, которого малыш желал как воды в жаркий день после нескольких часов беготни вокруг!
И вот казалось бы – подойди да прочти, но-о-о…
На этой же площади всегда был некто в доспехах и с большущей палкой. Потом малыш узнал, что эта палка с металлическим листом на конце называется «алебарда».
И каждый раз, когда мелкий пытался пробежать по площади к стеле – этот некто возвращал его обратно за черту площади.
Никто из взрослых, кстати, поребрик не пересекал, хоть и с интересом наблюдал за попытками юного дарования нарушить запрет. Откуда ж ему было знать, что на этих стелах – а их несколько по Столице – были написаны законы и история государства? И заходить на площадку можно только Государю да его страже.
Тем не менее, незнание рождает героев, если те выживают – и мелкий не переставал пытаться с присущей всем детям неистребимой устремлённостью. Право слово, термиты и реки точат тело земли с меньшим упорством, нежели дети – препятствия на пути юности.
Он попробовал всё.
Разгонялся, полз, шёл как ни в чём не бывало, показывал пальцем куда-то за плечо стража, тихонько подкрадывался с обратной стороны монумента, пытался перепрыгнуть чужой хвост, что его ловил буквально на излёте… Один раз даже попытался кусаться, но узнал, что «твёрдая блестящая кожа» - это «доспехи» и что их зубами не прокусишь. И что зубы даже можно сломать, если слишком постараться.
Что забавно, страж не ругался. Просто выпроваживал за край и всё…
Но малыш был уверен – один раз, когда рядом оказался отец и унёс сорванца домой на руках, этот странный некто, что стерёг обелиск…
…улыбался ему вслед – и кивнул.
Точно так же, как кивал папа, когда малыш чего-то достигал в своих попытках изучить мир!
Он... что-то делает правильно?..
…Так шла юность.
Вязь слов казалась картинами, истории – полотнами из фраз, легенды и мысли – натюрмортом символов и букв.
Его рукам подчинялось любое слово. Не было чернил, с которыми он бы не управился, а предметом лютой зависти сородичей было его умение писать двумя руками сразу. Надеваешь на коготь левой и правой рук по пишущему наконечнику с пузырьком краски – и вперёд.
Наставница каллиграфии рассказывала, что так умеют только государевы писцы.
А он ещё юношей умудрялся вязать из письмён что угодно со скоростью горного водопада – слова лились на свитки слово вода на стекло в ливень!
Извилистые тропинки предложений, островки абзацев в море повести, россыпь знаков и связок творили изумительный гобелен рассказа, сохранённого в бумаге.
Его запечатают в славную обложку – и событие станет былью. Не пропадёт уже никогда.
И ладно бы рассказ…
Юноше давалось одно из самых непростых искусств в ремесле пишущего.
Язык, которым пользуются живые, называется «языком камней». Пишешь как понимаешь, соблюдая правила…
«Язык неба» - то же самое, просто чуть иные устои. «Язык немых» - буквы без слов…
А то, что не под силу ни написать, ни прочесть почти никому без особых знаний и умения – называется «язык Асгонра».
В его таинствах нельзя ничего разобрать, если не уметь его читать.
Это картина. Настоящая картина из слов и записей.
Слова льются словно реки, пересекают друг друга предложения, фразы втыкаются в края абзацев… белиберда да и только. Хоть и смотрится красиво.
Но если ты знаешь, как это читать…
То, где и как изгибается нарисованное слово, как оно лежит рядом с прочими, где на полотне его место – означает многое. Что было раньше, что повлияло на что, какое событие определило какое – в этом секрет и прелесть Асгонра.
И если тебе подвластно ремесло этой речи – картинка становится… историей. Написанной и нарисованной мастером-творцом. И в образе ветвистого дерева из закорючек ты прочтёшь легенду о купце, взрастившем из капельки росы ливень…
…Так шли годы.
…В открывшуюся дверь постучали. Не с почтением, к которому он привык, а… обыденно.
Чтец обернулся и воспрял. И сорвался с места, едва не уронив высокое кресло, на котором сидел.
Ухоженные руки писца увлекли вошедшего в крепкие объятия – и он зажмурился, прижавшись щекой к чужому плечу.
«Я рад тебе, папа…»
Старец с уже чернеющей гривой, заплетённой в долгую косу, окинул помещение взглядом удивительно лучистых глаз – и улыбнулся.
А сын, пусть ему и не терпелось поскорее показать отцу свои творения, достижения, изумительной работы полотна Асгонры, что заказаны самим Государем, стоял перед предком – и улыбался в ответ.
Папа всё так же называл его «малыш-ворчун». Слуги не понимали, откуда пришло такое прозвище, а ему и в радость было слышать шушуканье за спиной. Они же не в укор…
Но всем сокровищам мира, всем таинствам письма и ремесла писца сейчас он предпочитал одно.
Улыбку и счастливый свет глаз отца.
Он прибыл навестить его – значит, вскоре начнётся тёплая пора.
В этом году он отложит всю работу, все свои полотна – и сам отправится в родной дом, в гости, на целый сезон.
Увидит матушек, будет с папой, как в юности, разбирать слова в книгах – только на этот раз уж он сам будет рассказывать предкам о том, что написал уже своею рукой.
Потому как мастеров Асгонра, подобных ему, в мире мало. И мало кто способен прочесть его полотна.
…но и это совсем его не печалило.
…Отец любил деревья. Одну породу – красную миру.
И руки творца изваяли полотна с вязью в форме этих древ, в которых запечатлены были все вехи его жизни, что только сумел запомнить мастер.
В его волосах появились первые чёрные пряди. Белой гриве это даже добавляло некоторого шарма.
Распоряжением уважаемого государева писца старый домик соблюдался в чистоте и порядке – и часовенка с ароматической лампой горела каждую ночь. В память о любим отце и матушках.
Их саркофаги он укрыл теми самыми полотнами с изображением любимого дерева. Хоть внутри не было останков, ибо прах ушедших возвращается ветру, там он оставил память о дорогих предках, о детстве, о воспоминаниях про ягодку, от которой чешется нос – и о том, как папа подарил ему сокровище, что стало его жизнью.
Свиток со сказкой, с крупными буквами, что легко читать. Сказка о бродячем семечке, за которым однажды пошёл целый лес…
Писец улыбнулся, глядя на алеющее в раннем закате солнце.
Он сумел подарить им, матушкам и папе, то, о чём не жалел – они были счастливы всю жизнь. Он ни в чём не разочаровал, он ничем не обидел – и даже в последние самые дни они были счастливы. Счастливы всему.
Он уж сколько раз ловил себя на мысли – при всех своих заслугах и регалиях, среди всех вопросов и похвал, если бы он обратился к ним, то спросил бы лишь одно.
«Я… был хорошим сыном?»
Он снова произнёс это вслух.
И снова улыбнулся – да. И он это знал.
А ещё он знал, о чём напишет последнюю из своих историй, вплетённую в вязь искусного полотна-картины.
Эта история будет доброй и у неё будет счастливый конец – потому что он прожил жизнь счастливо. И не только свою.
Но это уже иная история и иная сказка…
Для совсем иного полотна."