Raysh

Основные и самые расхожие символы статусности среди Ярага.
Богатство и статус - не одно и то же. Ярага, в какой-то мере, все казахи - обожают меряться безделушками, выяснять длину хвоста и смотреть на соседский дом с высоты на один этаж больше.
Но это развлечение, которое не даст ничего, кроме повода шевелиться. Богатства без дела - пустышка, Ярага презирают слепую жадность. Каким бы имущим не был тот, кого не признают.
Посему богач без имени и статуса под своим железом и будет похоронен где-нибудь подальше от глаз, если его не разберут на памятки Арсулы и разбойники.
Общество Ярага построено на подчинении высшему - не просто в силе или богатстве, но в превосходстве. И из-за своей крайне агрессивной натуры в нынешний век они обращаются к более цивилизованным способам выяснять, чья ветка выше.

Чаще всего статус Ярага, помимо очевидных его проявлений, можно определить по трём примерам:

✦ Сложность украшений.
Не столько материал, сколько работа мастера. Даже дорогущее кольцо из чистой стали (напоминаю: драгметаллы расхожи, основной заменой инструментального металла является серебро в сплавах - а вот железо редкое и дорогое) может значить куда меньше филигранной медной тиары.
Часто в этих украшениях указываются символы и черты, по которым можно судить об их хозяине.
К примеру, слева - Нирхева, посол-Глас Тревена. (Глас - посол, имеющий право действовать от лица своей провинции если его об этом попросят, без согласования со своим правителем). Филигрань и листва, символы тревенских лесов, а так же тонкая золотая нить, похожая на ткань, из которой выполнена часть его одежд.
Купить это невозможно, только заказать или получить в дар.

✦ Татуировки-символы
Многие пользуются символами для нанесения татуировок - по ним можно буквально читать.
Мермагом - военный, можно сказать генерал. На челюсти "красный клин" в несколько слоёв. Первый - за первый год службы Столице, следующие - личная награда Государя.
На шее "алый дождь" - значит, хозяин ценой большой жертвы достиг многим большего. Страшная цена за великое благо.
На груди перья, благодарность за гуманитарную помощь со стороны военных.
Справа - "вехи лет" пять лет с коротким содержанием того, что за каждый год делал хозяин. Её наносят если хозяин обещает что-то сделать в определённый срок.
Выше - слова-печати, короткие "заметки" о каких-то достижениях.
На внешнем клыке отметка, которую дают тем, кто сразил вооружённого противника, будучи безоружным.
Подобные татуировки используются как демонстрация собственной силы, с которой нельзя спорить.

✦ Сложность причёски
Ярага следят за собой и очень высоко ставят привлекательность тела и искусство себя подать.
Их волосы от природы шелковисты и весьма крепки, а расти могут очень и очень долго. Посему уход за ними - отдельный пункт растрат.
Который не каждый будет себе позволять.
Если уж ты можешь иметь гриву до земли, содержать её в надлежащем состоянии, нередко - иметь слуг, которые помогают это всё заплетать и завивать - то ты явно чего-то стоишь.
Дамадара, справа - аж королевская птичница.
А уж если подобное может повторить тот, кто по роду ремесла обычно избавляется от волос начисто - как военные, к примеру - то это сродни символу аса своего дела.

Редкий случай заказа с Патреона не по фетишам...
В данном случае вон референсы, внизу; задача "на Ваш авторский взгляд хотим ящерицу как друида, только без ткани - ну там, травка, листики всякие, вот, да, ну, как-то, типа так, да."

_______________________________________

Когда-то я написал сказку о ней... Давно.
И не думал тогда, что отдам себя сказкам и письму.
...Теперь, когда я знаю слово чуть лучше - я переписал одну из старых. Позже нарисую и обложку...

Хорошо читать под это.

---Дитя Серого Листа---

"Так мы рассказываем нашу историю.
Историю городка, живущего в тиши, вдалеке от прочего мира. В глубине рощи белых древ, таких же прекрасных, как и лунный пояс в ночных небесах.
Так живём мы, ушедшие от чужих глаз, дабы сокрыть от всякого лиха чудо, дарованное нам однажды.
Чудо имени, которого мы так и не услышали. Чудо, что принесли руки, которых мы так и не коснулись.

Откуда пришла она, дева без имени, мы не знаем.
Откуда, зачем, почему… Столько вопросов, а все без ответа – потому как она не желала говорить. Или не могла.
В нашем городке, тихом, спокойном как наша река, никогда не случалось бед. Мы растим деревья, которые становятся однажды сваями добротных домов, бортами могучих кораблей, чертами мысли творца-резчика, нашедшего вдохновение.
Мы не стремимся к чужим кострам и не отказываем в тепле своих очагов тем, кто обручён с дорогой. Мир живёт в наших домах, вдалеке от троп и гомона толпы.
Потому и стала она, пришедшая неведомо откуда, дивом. Будто бы нашлась на небе новая звезда, доселе невиданная…
Стояла дева на окраине городка, у реки, одна, как запоздалый росток среди луга. Словно все цветы ушли по Осени – а она осталась, замечтавшись о своём, и впервые увидела снега.
Платье её - простая ткань, серая и невзрачная, могла быть откуда угодно. Даже покроем это тряпьё обделено.
Но сама же она…
Она была бела. Как серебристая древесина деревьев с далёкого Запада, где высится роща Плачущих. Вотчина королевы одной из восьми провинций.
Белизна той древесины, дымная серость пепла, аромат сухой травы после дождя – и взгляд серых глаз, в которых не прочесть ни слова.
Мы боялись смотреть ей в глаза – нет, она не пугала нас. Но кто встречал её взгляд… не мог заставить себя сойти с места. В нём не было ни злобы, ни угрозы, ни страха, ни яда… в нём не было ничего, кроме той тихой тоски ожидания, что знают лишь деревья.
Будь у вековых сосен глаза – они смотрели бы так.
Дева предстала перед нами одна, тиха и молчалива. Лишь сжимала в изящных руках белую веточку. Сухую, мёртвую ветвь.
Из ветви той, как ни погляди, вышло бы больше толку в камине…
Но незнакомка отдала её нам, чтобы мы высадили ветвь вместе с прочими саженцами. Не по сезону, не по времени, сухой кусок дерева, что даже водой не размочить!
Она показала, как обращаться с землёй рядом с веточкой. Не давала лить воду, не касалась удобрений, что придают нашим деревьям крепость кованной меди…
Лишь собирала листву и крошила в порошок, посыпая ем землю вокруг мёртвого ростка.
Мы не серчали. И не гнали странную деву, и пусть в её голове дуют незнакомые нам ветра…
Она никому не мешала, никого не донимала. Лишь ходила среди нас, тише тени. Помогала что-то носить, приглядывала за чужим бытом, хоть мы и не смели просить её. Всё же, для нас она была путником – а оскорблять плечи идущего своей жизнью… нельзя. Кто идёт – пусть идёт налегке.
Мы привыкли к ней, к белой тени без имени. И предложили остаться с нами, когда стало холодать.
Но дева не стала селиться в чужих домах, пусть там была и еда, и тепло. Она осталась у старого амбара, где мы храним древесину, которую сперва надо просушить.
Тем не было ничего, пустота и сквозняки, да запах старых листьев… но именно листьев ей и хватило. Даже от гнезда и подушек она отказалась. Принесла из лесу охапку сухой листвы… и засыпала с последними лучами солнца, словно цветок.
Да и цветы мы понимали лучше – ни к воде она не притронулась, ни к пище… и мы не могли взять в толк, отчего же.

…А к началу сезона цветов мы стояли все вместе, взявшись за руки не то от страха, не то от восхищения – и не находили слов.
Кусок дерева, что мы выхаживали по учению нашей новой гостьи, которую уже звали сестрой… не просто ожил.
То было дерево. Дерево могучее, дерево высокое!
Белоснежный дуб – или что это была за порода – несущий на своих могучих руках-ветвях пепельную листву!
Мы поколениями жили здесь, среди деревьев, но никогда не видали таких. Ни здесь, ни на просторах мира. Лишь скульптуру вспомнили, отлитую из серебра в каком-то из храмов, но то было серебро, а дерево – лишь статуя…
А дева же, наша немая сестра, теперь не хлопотала вокруг ростка днями напролёт. А сидела, порою, допоздна рядом с древнем – и будто бы слушала что-то внутри его ствола. Что-то такое… ей одной ведомое.
И мы боялись тревожить её.
По наказу белой девы мы брали ветви чудо-древня и высаживали вокруг городка. Ухаживали так, как она учила. Осыпали сухой листвой. Не прятали от дождя и ветра.
И не мешали ей проводить время рядом с ростками, словно она шептала деревцам какие-то чудесные сказки на языке, что живым никогда не услышать…
И серебряная древесина стала драгоценностью, что чтили и ценили везде. Даже в государевом дворце колонны держали статуи, сработанные из этого дерева.
Древознавцы посещали нас, но никто не смог сказать, что же это за деревья. Ни книжники, ни путники, ни школяры…
А мы и не думали о том. Наша жизнь была сыта и спокойна, в роще белых древ, в гнезде из пепельной листвы…

…И наша сказка закончилась, как приходит конец всякому миру.
Когда полуденное солнце стало серым от крыльев, а ветер напитал вонь отравленной соли, мы едва успели разбежаться по домам.
Уже после мы слали прошения и молитвы в надежде узнать, чем прогневили Семьи. Они же властвуют далеко на Западе, там даже не знают о нас, сокрытых листвою старой рощи!
Мы не могли и подумать, что их чумные голуби, затравленные солёным ядом обречённые птицы, однажды найдут дорогу к нашим очагам. Без вины, без причины.
Говорят, таких разводит одна из Семи Семей – стань им обузой… и погибельная стая придёт к твоему дому. Что не укроется от их клювов – обратится в соль, хотя живым тот яд не страшен.
Но страшен голод и захлебнувшаяся отравой земля, что останутся после жутких птиц…
Мы два дня не покидали домов. Слушали грохот клювов, вопли пернатых чудовищ, шум их крыльев, скрип соли в их костях.
Слушали – и гадали, чем же заслужили горе….
…и однажды всё стихло.
Ни звука, ни крыла, ни крика.
В страхе мы вышли навстречу утру, вместе с холодным солнцем.
И нашли наших животных, наше хозяйство и землю… нетронутыми.
Будто бы ничего и не случилось. Даже тел этих чудовищ не осталось.
Всё было, как и прежде. Всё – кроме белых древ…
В пыль и труху исколочены, избиты и растерзаны остались серебряные деревья. И в щепе, что устилала землю, нам виделся снег.
Наш чудо-древень, едва скрипящий на ветру изувеченным стволом, осыпался трухою на глазах, стоило коснуться. Листва опадала наземь, кора слезала лоскутами… Лишь деревья птицы загубили, неведомо зачем.
И тогда мы спохватились.
Наша гостья, наша сестра без имени. Её не было среди нас!
Мы смотрели друг другу в глаза, искали, звали – и не могли найти её. Нигде! Ни в роще, ни в домах, ни даже в соседних лесах.
А когда мы бросились к амбару, где проводила ночи в тиши белая дева – то не нашли и следа. Словно бы её и не было никогда на белом свете.
И лишь горсть сухих серых листьев лежала на дощатом полу…

…Мы понемногу возрождаем нашу рощу.
Веточка за веточкой, высаживаем всё заново. Хоть деревья не желают расти, едва приживаются на почве, что раньше любили. Но мы не унываем – и делаем всё так, как научились… и белые деревья, всё же, растут.
Мы так и не узнали, кто была она – та, что принесла неведомо откуда сухую серую ветвь.
Как звучало её имя, каково на вкус тепло её рук… Что за песни стерёг её голос, что за сказки шептала она своему лесу.
Так и ушла она, дитя серого листа, в никуда, будто бы её и не было.
И мы ушли от глаз и сердец всего света, страшась снова накликать на себя беду, пусть нет на нас вины перед лицом мира. Мы спрятались в нашей роще – и дороги позабыли нас, как и позабыли все, идущие дорогами.
Теперь мы живём в тишине, в покое, среди наших чудесных древ, что оставила нам наша сестра…

…но никогда боле на ветвях серебряных деревьев не распускались пепельные листья."