Первоначально Парксу было поручено сфотографировать серию неимущих отцов в фавелах — людей, которые, по мнению его редакторов, лучше всего олицетворяли бы нищету этого места. Поднимаясь на холмы к трущобам, расположенным за гламурным побережьем Рио, известным туристам, Паркс и Хосе Галло, его контактное лицо в Life, остановились отдохнуть под джакарандой (красивейшее тропическое дерево). Там они заметили изможденного, истощенного мальчика, несущего на голове канистру воды. Он на мгновение остановился, согнувшись от сильного кашля, а затем, встретившись взглядом с Парксом, широко и совершенно неожиданно улыбнулся. Для Паркса этот мальчик, Флавио да Силва, олицетворял жестокость нищеты — и он решил сменить фокус своей истории.

Конечно, ни один из них не мог себе представить, что их первая короткая встреча на тропинке, ведущей вверх по крутому склону Рио, положит начало связи, которая продлится десятилетия, до смерти Паркса в 2006 году. «Я вижу его, Гордона Паркса — он — член семьи», — с любовью говорит да Силва в интервью Лос Анджелес Таймс в 2019 году. Тогда ему было уже 70 лет.

В день их первой встречи Флавио пригласил Паркса и Галло в крошечный дом своей семьи: четыре стены из разных старых кусков дерева (утильсырья, короче) под ржавой жестяной крышей, где ежедневная борьба за жизнь прерывалась любовью, юмором и жестокостью. Старший из восьми детей, Флавио представил остальных членов своей семьи: отца Хосе (торговца керосином), мать Наир (беременную очередным ребенком), сестер Лусию, Альбию, Изабель и Марию, а также братьев Марио, Баптисту и малыша Закариаса. Семья Флавио жила на 25 долларов в месяц (в наши дни это аналог чуть больше 200 долларов).

Паркс провел несколько недель, документируя жизнь Флавио и его семьи, запечатлевая тяготы их жизни, ежедневную боль, которую они терпели, и моменты смеха и нежности, которые они разделяли. В процессе он узнал, что Флавио страдает от тяжелой формы бронхиальной астмы и, по прогнозам, проживет не больше года.

После трогательного прощания Паркс вернулся в Нью-Йорк и представил свою историю редакторам журнала Life. Он ожидал, что статья будет достойна обложки журнала, но когда появился предварительный макет статьи, он был шокирован тем, что в ней была всего одна фотография Флавио. Паркс тут же напечатал заявление об увольнении. К счастью для Паркса и Флавио, редакторы передумали, и статья — «Страшный враг свободы: бедность» — была опубликована на десяти страницах 16 июня 1961 года.

Статья вызвала огромный отклик у читателей Life, заслужив восторженные отзывы в адрес Паркса и побудив общественность собрать достаточно средств для переезда семьи да Силва из фавелы. В течение месяца было собрано свыше 25000 долларов, что позволило Парксу вернуться в Бразилию, переселить семью да Силва и помочь Флавио получить столь необходимую медицинскую помощь. После бурной встречи в Рио был непростой отъезд в США -Паркс сам отвез Флавио в Детский научно-исследовательский институт астмы и больницу в Денвере для лечения его изнурительного заболевания.

Этот проникновенный фотоочерк, опубликованный в журнале Life в июне 1961 года под названием «Бедность: страшный враг свободы», рассказывающий о семье да Силва, живущей в фавеле на склоне холма недалеко от богатого анклава Рио-де-Жанейро, имел длинное продолжение. В Бразилии история вызвала споры; новостной журнал O Cruzeiro отомстил Life, отправив фотографа Анри Балло документировать нищету в Нью-Йорке. Не испугавшись, Life начал многолетнюю «спасательную» кампанию, которая включала в себя переезд Флавио в больницу Денвера, переезд семьи в новый дом и распределение собранных средств для поддержки фавелы. История, как и отношения Паркса с Флавио, продолжали развиваться на протяжении многих лет. Спустя много лет в 1978 году Паркс даже выпустил книгу, посвященную истории Флавио и цепочке необычных событий, связанных с мальчиком. В этой книге, конечно, подробности этой необычайной истории представлены как захватывающий пример исключительности США начала 1960-х годов и демонстрирующий мощь и культурную силу «Великого американского журнала».

В наши дни Да Силва — стройный пожилой мужчина с густыми волосами, на которых видны лишь лёгкие следы седины. Сидя в 2019 на залитой солнцем террасе музея Гетти (там проходила очередная выставка фотографий Паркса), да Силва говорит, что в момент публикации истории Паркса он мало что понимал. «Я просто слышу это и вижу картинки», — говорит он. «Но я не знаю, насколько серьёзна ситуация». Его родители тогда едва сводили концы с концами на 25 долларов в месяц (около 215 долларов по сегодняшним меркам). Журналы не были частью его повседневной жизни. Но появление в журнале Life изменило его жизнь радикально и навсегда.

После публикации статьи Life получил более 25 000 долларов пожертвований от читателей, желающих помочь (что эквивалентно более чем 223 000 долларов в 2019 году). На эти средства сотрудники журнала купили дом для семьи да Силва — скромное бетонное бунгало в рабочем районе, которое представляло собой значительное улучшение по сравнению с их хижиной в фавеле. Журнал также организовал перевозку молодого Флавио в США для бесплатного двухлетнего лечения в клинике Денвера. Через месяц после публикации статьи Паркс вылетел в Бразилию, чтобы встретиться с семьёй и получить разрешение на переезд да Силвы в США.

И с этого момента всё закрутилось. В течение одного дня да Силва переехали в новый дом, а Флавио и Паркс сели на рейс, направлявшийся в Денвер, в центр лечения астмы. Плачущий да Силва, вцепился в Паркса, пока они шли по аэропорту. В Денвере Флавио получил медицинскую помощь. Помимо астмы, он страдал от истощения и инфекции. Но на первых порах ему было очень тяжело. Он оказался в месте, где говорили на чужом языке, и он не понимал местной культуры. «Я скучаю по семье», — вспоминает он свои чувства в первые недели там. «Иногда я плакал в одиночестве».

Но если отъезд из Бразилии был трудным, то возвращение оказалось ещё труднее. За два года да Силва освоился в США. Местная принимающая семья, Хосе и Кэти Гонсалвес, почти усыновила его. Он играл в бейсбол с друзьями, влюбился в девушку по имени Дебора и научился говорить по-английски (на удивление хорошо). На снимке, сделанном семьёй Гонсалвес, выставленном в музее Гетти, да Силва изображён в элегантном костюме, небрежно позирующим, закинув ногу на крыло автомобиля. Он выглядит счастливым и здоровым. Про возвращение в Бразилию, он говорит: «Я не чувствовал себя таким уж счастливым». Его возвращение означало столкновение с нищетой, в которой по-прежнему жила его семья, а также с ограниченными образовательными и экономическими возможностями. С тех пор профессиональная жизнь да Силвы состояла из множества низкооплачиваемых работ: работа в ресторане, уборка, строительство, работа охранником и подпольные подработки, которые являются неотъемлемой частью неформальной экономики Латинской Америки.

То, что да Силва стал звездой сериала Паркса изменило его жизнь. Это открыло ему дверь в другой мир, дало возможность даже войти в этот мир и какое-то время там постоять, но потом судьба безжалостно хлопнула дверью прямо перед его носом, вернув его обратно на родину, в его прежнюю жизнь.

История да Силвы была использована в политических целях. Во-первых, журналом Life, чей репортаж о бедности в Латинской Америке был продиктован не исследованием неравенства, а опасениями времен холодной войны, что неудовлетворительные условия жизни могут породить коммунистов. (На обложке репортажа о Бразилии было написано: «Шокирующая бедность порождает красных».) И бразильские СМИ отреагировали на эту статью. Многие журналисты списали репортаж Life и последовавшие за ним статьи, включая статью Life о лечении да Силвы в Денвере, на американский патернализм и империализм. Журнал Life, как писал журналист бразильской ежедневной газеты O Dia, создал «ложное представление» о социально-экономических проблемах страны. «Ввиду этой проблемы, которая подразумевает очевидные скрытые намерения, наша позиция может быть только протестной».

O Cruzeiro обвинил Паркса в постановке своих фотографий. В свою очередь, журнал Time (который, как и Life, принадлежал Time Inc.) обвинил O Cruzeiro в художественном оформлении своих нью-йоркских снимков. Примечательно, что во всех этих медийных перепалках никому и в голову не пришло дать да Силве камеру и попросить его задокументировать собственную реальность. Возможно, эту правду было бы слишком сложно отрицать.

В течение десятилетий после публикации его первой статьи, вплоть до смерти Паркса в 2006, Паркс и да Силва поддерживали оживленную переписку. Фотограф приезжал в Бразилию в 1970-х и 1990-х годах. В 1978 году он опубликовал «Флавио» — свои мемуары об этой истории. Реклама В книге Паркс выражает сомнения относительно своей роли в жизни да Силвы: «Как фотожурналист, я порой делал истории, которые серьезно меняли человеческие жизни. Оглядываясь назад, я иногда задумываюсь, не было ли мудрее оставить эти жизни нетронутыми». Но фотографии Паркса обладают притягательной силой, эта история не затихает и журналисты регулярно обращаются к да Силве за воспоминаниями о событиях.

На вопрос о том, что он думает о постоянном возвращении к этому моменту своей жизни, Да Силва отмахивается от вопроса. «Это Божий выбор», — говорит он. «Он создал тебя таким, какой ты есть. Я такой, каким Он хочет меня видеть».

Отрывок из «Интервью с Флавио да Силвой» (10–12 декабря 2016 г.), Гордон Паркс: История Флавио.

Интервьюер: Помните, как вы впервые увидели Гордона в Катакумбе? В своей книге он написал, что вы широко улыбнулись ему.

Флавио: Ну, если вы видите кого-то другого, какова ваша реакция? Столько всего изменилось. Трудно представить. Вы смеётесь или становитесь серьёзным. И, кажется, в тот день я обратил на это внимание. Вот и всё.

Интервьюер: Гордон сказал, что, по его мнению, вы отличаетесь от других. Что в вашем оптимизме есть что-то особенное. Он сказал, что, несмотря на болезнь и ужасные условия, вы были удивительно живым, энергичным и счастливым.

Флавио: Если он так говорит, я поверю. Я помню, что был очень болен, меня переполняла боль, и, кажется, я что-то делал, куда-то шёл. Может быть, нес воду. Не помню.

Интервьюер: Флавио, можно попросить вас взглянуть на эти фотографии? Это фотографии Гордона, где вы во время приступа астмы. Вы помните, каково это было, когда у вас случался приступ?

Флавио: Как это описать? Это ужасно, это что-то, чего вы не можете потрогать, что не можете найти, и что вам нужно. Ваше дыхание.

Интервьюер: Вы чувствовали, что можете умереть от этого? Было ли это страшно для вас?

Флавио: Я никогда не боялся, потому что не знал, чего бояться.

Интервьюер: Когда вы познакомились с Гордоном, он рассказывал вам о том, как сам рос в бедности? Он рассказывал о своей истории?

Флавио: Нет, тогда не рассказал. Позже, когда он приехал сюда позже, он мне рассказал.

Интервьюер: Когда он вернулся, чтобы написать книгу о вас? В 1976 году?

Флавио: Да, когда он вернулся.

Интервьюер: Помните, что вы подумали, когда впервые увидели книгу?

Флавио: Да. Я читал её, но потом бросил. Читал, потом бросил.

Интервьюер: Почему вы бросили?

Флавио: Чувства. Это так больно. Потому что столько ситуаций проходит, и... как бы это сказать? Столько ситуаций, где-то не очень радостно, а где-то очень радостно. Я расскажу вам просто. Она меня тронула, и я просто не смог дочитать книгу до конца.

Интервьюер: Что вы думаете о Гордоне теперь, когда его больше нет?

Флавио: Я скучаю по нему. Да. По правде говоря, если потеряешь родителя, ты… ты не забудешь этого. Но ты знаешь, что эта ситуация пройдёт, принесёт тебе покой, и ты… начнёшь плакать.

Интервьюер: Плакать?

Флавио: Слёзы, плачу каждый день, каждую ночь. И в один прекрасный момент ты перестаёшь плакать.

Гордон Паркс: «Я люто ненавижу бедность, потому что в молодости я был так отчаянно беден. Но моё прошлое — это вряд ли главная причина. Мне хочется верить, что это моя потребность признать право каждого человека на более-менее достойную жизнь».

Эта старая статья из архивов журнала LIFE вышла в далеком 1961 году. В ней фотограф Гордон Паркс запечатлил семью Жозе и Наир да Силва и их восьмерых детей в возрасте от 12 лет до 17 месяцев. Паркс показал пугающий, жестокий мир, где дети и взрослые выживали в трущебах Рио-де-Жанейро.

В центре истории находится старший сын да Силвы, 12-летний Флавио. После того, как его отец получил травму и не смог работать, забота о всей семье повисла на плечах совсем юного Флавио.

Источник - https://www.life.com

Всем спасибо, кто прочитал. Подписывайтесь будет интересно.

Еще есть группа в вк https://vk.com/club230098140 - где статьи выходят чуть раньше, есть короткие посты, и просто исторические фотографии.

Так же сообщество в телеграме https://t.me/+Y-znwBrdDJlhMTIy тут выходит, дополнительный контент 18+ и самые кровавые и ужасные истории

Уже много десятилетий оно стабильно остаётся беднейшей страной во всём Западном полушарии, и находится в забвении, постоянно страдая от нестабильности, преступности, ужасной (в противовес Доминикане) экологии и от прочего, и прочего.

Но что действительно взрывает мозг в этом государстве, так это не его потрясающая нищета и дикая невезучесть, а то, насколько исторический путь Гаити до слёз трагикомичен. Насколько он полон поистине смешных ужасов и ошпаривающих противоречий, которые смело можно описывать в сатирических сказках.

Если Доминикана просто была шаткой бедной страной со слабыми перспективами, а потом стала относительно благополучной за счёт грамотного использования своих скудных возможностей, то Гаити оказалось в огромной ловушке длиною во множество десятков лет, из которой так и не выбралось.

Пустой пафос

Наверное, всё-таки не будем злыми и начнём с некоторого позитива. Да, Гаити - почётная самая бедная страна обеих Америк. Однако есть у неё и другой рекорд, уже менее однозначный и более интересный. Это государство, сформированное в результате единственного за всю историю человечества успешного восстания рабов.

Так уж вышло, что с самого Бронзового века и до 1790-х годов всевозможные возмущения невольников, которых, очевидно, были тысячи, если не десятки тысяч, как-то не удавались, и итог у них был малоутешительный для тех, кто это всё зачинал.

На Гаити же случилось диво - эта французская колония в 1791 году, краем уха услышав о новых, "равных" порядках в своей метрополии, полным составом поднялась и смогла расправиться с теми, кто был там призван охранять порядок.

Трудившиеся на плантациях сахарного тростника представители африканских народов поразительно эффективно разбили не только изначальную колониальную администрацию, но и посланную Наполеоном в 1802 году экспедицию.

Конечно же, можно стать чуть более душным и вспомнить о том, что гаитяне воспользовались занятостью Франции революцией и помощью от желавших насолить Парижу Великобритании и Испании. Это правда, но тем не менее, размах и триумф этого бунта впечатляют. Он поистине уникален.

Единственная, маленькая странность - это то, что случилось после окончательной победы над французами. А случилось там следующее - один из лидеров восстания, любимый народом герой Жан Жак Дессалин, взял и объявил себя...императором.

Так появилась Гаитянская империя, которая, правда, очень мало продержалась, и уже в 1806 году Дессалина ждал мятеж, после которого тёмного императора порубили саблей на куски военные, провозгласившие республику.

Уже нетривиальное начало, но на этом ничего и близко не заканчивается. Убийство монарха раскололо страну на две части - северную и южную, и в северной в 1811 году была "реставрирована" монархия в виде королевства. Его правителем стал ещё один из лидеров восстания - Арни Кристоф, ставший королём Анри I.

На юге продолжала существовать республика, пока страна не объединилась после самоубийства короля и свержения его режима. Спустя год, пользуясь слабостью и меньшей заселённостью восточной части острова, гаитянская армия присоединила к себе её.

Вот, казалось бы, и победа, но нет - власть на Гаити менялась очень часто, а недовольство людей на взятой испаноязычной части привело к уже их войне за независимость в 1844-м. Это спровоцировало новый огромный виток хаоса, который привёл к, вы не поверите, восстановлению монархии.

Теперь гаитяне вернулись к формату империи. Случилось это в 1849 году, когда новым императором себя провозгласил генерал Фостен-Эли-Сулук.

Это образование продержалось более солидное время - десятилетие, пока опять всё не поменялось, и в 1859 году народ не погнал и второго императора. С тех пор монархий на Гаити больше не было.

Что, конечно, не закончило местную пёструю политическую историю. Президенты шли один за другим, и среди них чередовались чёрные и мулаты, пока в 1915 году Гаити не было оккупировано США, которые передали власть почти исключительно мулатской элите.

После ухода США в 1934-ом новые правительства были польностью лояльны Вашингтону, как, например, режим мулата Эли Леско, существовавший во время Второй Мировой войны.

В ту же эпоху занимал пост президента Дюмарсе Эстиме (1946-50), которого свергли после попытки продлить свои полномочия, и имела место военная антикоммунистическая диктатура Поля Эжена Маглуара.

Если вы во всех этих французских именах запутались, то это нормально. Я привёл их исключительно с целью показать очень богатый на всякое политический климат Гаити. Ну а высшей формой его эволюции, однозначно, стала власть семейства Дювалье, продолжавшаяся с 1957 по 1986 годы.

Начал её этот интеллигент - врач Франсуа Дювалье с чудесным народным прозвищем "Папа Док", который, на самом деле, вполне честно выиграл выборы 22 сентября 1957 года, несмотря на то, что мулаты пытались всячески дискредитировать его. Он оказался очень тихим и очень занятным омутом, из которого вылезло немало чертей, давших ему лавры наиболее тиранического лидера во всей истории Гаити .

Его власть держалась на популизме, репрессиях и мистике, что было необычно даже для этого края, где, вообще-то, ещё первый император провозгласил вуду - помесь христианства и западноафриканских верований - государственной религией. Дювалье же пошёл дальше всех, и на основе вудуизма создал секту поклонения самому себе.

Он считал, что число 22 (день выборов, на которых победил), приносит ему удачу, и старался все важные события подгонять под эту дату. Так, 22 июля 1964 года Дювалье был провозглашён вечным президентом Гаити после всенародного плебисцита.

Он создал себе образ наподобие Барона Субботы - существа из вудуистских легенд, превращающего души людей в зомби, то есть ни живых, но и не мёртвых созданий.

Гаитяне, в массе своей неграмотные, искренне верили во всё это, и Дювалье пользовался их представлениями, одеваясь в тёмное и нося щегольские очки - то, что, по суевериям, носил Барон Суббота.

Он также создал своеобразную политическую полицию - тонтон-макутов, организацию головорезов, основанную на тех же гаитянских поверьях о некоем дяде ("тон-тон"), который похищает непослушных детей в мешок ("макуту") и обедает ими.

Очевидно, что данная структура была нужна Дювалье для запугивания оппонентов и прочих недовольных граждан. За 1960-ые годы жертвами тонтон-макут стали десятки тысяч людей.

Также, Франсуа Дювалье, видимо, вдохновившись примером Великого Кормчего Мао Цзэдуна, написал собственную книжечку с цитатами, названную "Мысли президента", где он рассуждал об особой доле гаитянской нации и о своих достижениях на посту бессрочного владыки. Всех граждан обязали купить его опус, но из-за цены (15 тогдашних всегда зелёных) позволить себе его могли не только лишь все гаитянцы, и многие брали книжку в рассрочку, отдавая на её погашение часть своей зарплаты.

Наверное, самое поразительное во всей этой эпопее то, что, вопреки своей невероятной одиозности и деспотичности, Дювалье смог добиться того, чего не добился ни один из трёх официальных монархов, что были на Гаити - передал власть по наследству.

И тут снова всплывает рекорд - Жан-Клод принял на себя бремя власти в неполные двадцать лет, после кончины отца в 1971 году, и правил до 1986-го, даже на год дольше родителя. Молодая кровь, нечего сказать.

Лучшую часть жизни Дювалье-младший отдал служению нации, но неблагодарное население свергло его, заставив бежать за кордон.

Хотя династия Дювалье и прервалась в качестве правителей уже на втором представителе, это был, надо полагать, самый стабильный период в истории Гаити - как-никак, но таки почти тридцать лет худого спокойствия. А после них всё вернулось на круги своя, да настолько, что США в 1994-ом снова вмешались, чтобы поддержать возвращение к власти очередного свергнутого хунтой президента.

В 2004 году в крупнейших городах разразилось сильное восстание, дирижируемое антиправительственной военизированной группой с колоритным названием "Армия каннибалов", которое привело к массовым смертям и беспорядкам в течение нескольких недель.

Это спровоцировало новую цепь смен власти, когда ни один из избранных лидеров не задерживался на своём посту дольше шести лет. В 2021 году был убит крайний из имеющихся полноценных президентов, после чего три года страну возглавлял премьер-министр, а с апреля 2024 эту роль играет Переходный совет с полномочиями до начала близкого уже 2026-го.

А пока эта чехарда продолжается, спокойствия на более низовом уровне в стране нет и близко - весной 2024-го случился массовый побег из тюрем и мятежи банд, имеющих огромную власть в столичных и не только трущобах. Многие районы и Порт-о-Пренса, и регионов просто-напросто неподконтрольны центральным властям.

То есть, если кратко - дела на Гаити ведутся весьма...завлекательно, если не сказать резче. Тут было всё - империя, королевство, республика, "республика"-диктатура с передачей власти от отца к сыну, анархия, хунты, советы и военные правления. И такое потрясающее разнообразие - в течение пары веков, да с регулярными повторами.

Не меняется только одно - какой бы эксперимент не проводили власти, сама страна продолжала оставаться беднейшей во всём полушарии. Поныне в ней всё очень печально.

Ложное богатство

Вполне резонным на нынешнем этапе повествования будет вопрос - а про что это я, глупый, рассказываю? Всё какие-то короли, президенты и прочая чушь. И тут действительно правда - вышеописанное является лишь вершиной гаитянского айсберга, интересной разве что своей абсурдностью.

Я специально вынес это в отдельный блок, чтобы теперь, разобравшись с поверхностью, выделить самое тяжёлое в судьбе Гаити. То самое, что и потащило его на дно. А это, в свою очередь, можно облачить в простой тезис:

Вы точно слышали про эту концепцию, описывающую ловушку страны, способной зарабатывать только на одном виде (или узкой группе видов) сырья, и из-за этого находящуюся в уязвимом положении - любое нежелательное изменение ценности "своего" товара, и экономике будет больно вплоть до коллапса.

Такое часто встречается, кода на территории находится соблазнительный уникальный ресурс. И французы, захватившие запад острова Гаити в 1697 году, такой ресурс нашли. Им оказались местная почва и местный климат, идеально подходившие для выращивания сверхценного в Европе сахарного тростника.

Прибыль от него сулила быть огромной, и Франция бодренько взялась за разработку своего приобретения - завезла солдат, чиновников и побольше рабочих рук из Африки, которые стали теми, кто и гнул спины на плантациях.

Благодаря тотальному использованию земли, нещадной эксплуатации рабов и удобному географическому положению именно французское Гаити стало главным центром сахарного производства в мире. К концу XVIII века в колонии производилось 40% всего сладкого товара вообще, что, конечно, рекорд явный. Это в то время была самая богатая и прибыльная заморская территория среди всех, что имелись у империй в тот период.

Там жило и трудилось более полумиллиона рабов, которых охраняла и которыми управляла узкая прослойка французских военных и бюрократов. Были и свободные мулаты, также владевшие рабами.

Свыше 9/10 жителей колонии было бесправно и жило в ужасных условиях, что подогревалось расистскими законами и презрением со стороны не только белых, но и "цветных".

Это создало парадоксальную ситуацию - рабы носили французские имена, были крещены (хотя Католическая церковь так и не поборола вудуизм), а некоторые из них пропитывались французскими идеями, но при этом большинство ненавидело Францию.

Плантационная система держалась на лютом принуждении, и стоило метрополии немного потерять внутреннюю стабильность, как в ней начались сбои. Рабы объявили хозяевам войну, которая привела к опустошению Гаити.

И когда я говорю "опустошение", я не преувеличиваю. Плантационное хозяйство у чёрного большинства ассоциировалось с дискриминацией, адским трудом и унижениями, и они делали то, чего желали - просто разрушали его.

Поля, где рос тростник, забрасывались или уничтожались, и никто больше не желал на них работать. Первое (и единственное) в истории государство, выросшее из восстания рабов, строилось на забрасывании этой отрасли.

То есть, по сути дела - на забрасывании единственного, что у страны вообще наличествовало. Как бы цинично это ни звучало. но французам было не нужно создавать в колонии сложную экономику. Они изначально и полностью строили Гаити как свою огромную сахарницу, и большего не желали.

Местные уникальные леса, местные плодородные почвы - всё шло под это дело, и шло нещадно. Результат понятен - полная зависимость Гаити только от одного вида заработка. И как же не повезло, что он был крайне неприятен тем, кто взял власть с провозглашением разрыва с Францией.

Хотя и разрыв был не полный. Я думаю, если вы дочитали прямо досюда, то и сами заметили это - везде на Гаити одни Жаны, Франсуа и прочие Клоды. Да и костюмы лидеров восстания какие-то не очень африканские, надо заметить. И принципы, на которых они подняли народ на возмущение, тоже не на родных берегах Гвинейского залива возникли.

И даже хронология чуть ли не одна: во Франции империя - и в бывшей колонии она же, в Париже короля вернули - на Гаити тоже провозгласили свою версию, ну и тому подобное. Это уже, конечно, совпадение, скорее всего, но поразительное. Чудеса, истинные чудеса.

Говоря откровенно, французское влияние на Гаити огромно. И сама идея гаитянского государства также навеяна примерно теми тенденциями, что двигали третье сословие против элит в Европе, пусть и в более жестоком и специфичном виде.

К сожалению, сами французы чхать хотели на каких-то наглых негров, посмевших отказаться от работы на их благо, и им была скорее досадна эта потеря как побочный эффект революционного процесса в самой Франции. Поэтому, после неудачных попыток вернуть колонию, Париж в 1825 году согласился признать Гаити независимым, но с нюансом - выплатой компенсации за утраченное имущество (по факту - за самих себя), которая равнялась астрономической на то время цифре в 150 миллионов золотых франков.

Иначе французский флот снова атаковал бы. Молодая республика с разрушенной экономикой согласилась, что стало её проклятьем на следующий век и даже больше. На и так сломанное и бедное Гаити были наложены платежи, которые она обязана была вносить. И вносила до 1947 года, как бы выкупая свою свободу.

Тут весь ужас и вскрылся - многие плантации заброшены, спрос на сахар упал, а ничего больше предложить миру нельзя. Пришлось вырубать последние леса и буквально продавать плодородный гумус, таким образом только ухудшая положение дел.

И конечно, компенсацию-то выплатили, но лишь ещё более истощая страну на протяжении такого долгого периода. Ничего хорошего это населению, естественно, не принесло.

Подобные кабальные условия демонстрируют нам часть проблемы, однако её основа - это, как ни возьмись, а всё же то самое ресурсное проклятие. Прошла та пора, когда сахар был максимально ценен, и потомки тех же людей, что добывали его, работая за еду и оскорбления от надсмотрщиков, так и не смогли сами для себя получить хоть немного сверхприбылей. Да и с во многом разрушенной колониальной инфраструктурой это было сделать сложно.

Так что вместо построения какой-то более-менее стабильной экономики и спокойного общества, Гаити скатилось в вечные, порой поражающие безумием политические пляски, внешнее вмешательство, огромные долги ещё и перед США (за что и была оккупация в начале XX века) и в непролазную бедность.

В то же время Доминиканская республика, никогда не бывшая ценной колонией, оказалась в гораздо более выигрышной позиции, без таких откровенно тяжких условий. Однако и она, честно говоря, мало что может без туризма. Впрочем, у Гаити не получилось и того, так что сравнение по-прежнему не в его пользу.

Источники:

https://ria.ru/20040210/523707.html

https://ria.ru/20210711/gaiti-1740741485.html

https://tass.ru/encyclopedia/person/anri-ariel

https://lenta.ru/articles/2024/04/04/haiti/

https://www.rbc.ru/politics/12/03/2024/65eff6219a7947680d61b...

Большинство взрослых людей здесь даже не окончили школу. В городе довольно высокий уровень преступности и детской смертности. Как вы уже, наверно, догадываетесь люди живут здесь меньше, а уровень жизни в целом ниже. Но почему же так происходит?

В чем различие между двумя половинами одного города? Были бы это довольно отдаленные точки на карте, то сюда можно было бы притянуть такие аргументы, как климат, население, географическое положение. Но это не наш случай, основное и самое очевидное отличие - это разные страны, а если конкретно, то разная институциональная составляющая.

В американском Ногалесе преобладают, так называемые, инклюзивные институты, способствующие экономическому росту и развитию, они направлены на стимулирование людей к экономической деятельности. Основные постулаты - это частная собственность, соблюдение прав и свобод граждан, а также равные условия для всех слоев населения.

В мексиканском Ногалесе преобладают экстрактивные институты, которые заточены на извлечение максимальной выгоды одной частью населения из другой. Характерные черты: отсутствие независимой системы правосудия, пренебрежение частной собственностью и наличие привилегированной прослойки общества.

Ногалес, можно сказать, уникальное место для научного наблюдения, ведь до 1853 года это была единая территория под мексиканской юрисдикцией. Покупка Гадсена США разделила единый народ границей. Люди по обе стороны имели общих предков, разговаривали на одном языке, были привержены одной вере. Но за 170 лет институциональных различий, из одного народа сформировались две разные экономические культуры, с разным восприятием и взглядом на жизнь. На американской стороне доминирует логика «как сделать лучше», а на мексиканской «как обойти систему».

Разница в институтах (по сути, в правилах игры) либо поощряет продуктивные действия, либо направляет энергию людей на непродуктивное перераспределение уже существующих благ. А чтобы понять, что способствовало этой разнице придется обратиться к истории колонизации Северной Америки.

Чтобы понять откуда взялась разница между двумя Ногалесами, придется отправиться в XVI век. Небольшой спойлер: колонизаторы (испанцы и англичане) просто оказались в совершенно разных условиях при освоении Северной Америки и действовали исходя из сложившихся ситуаций. Сейчас расскажу подробнее.

Испанская модель

Начнем с Испанцев. Когда они добрались до Северной Америки, то решили не изобретать велосипед, а просто захватить власть в уже сформировавшемся обществе. На территории современной Мексики был идеальный кандидат на эту роль - ацтеки.

Для претворения плана в жизнь им было достаточно взять в плен лидера и с помощью угроз захватить власть, затем занять место прежних элит и встроиться в готовую систему эксплуатации труда местного населения.

Фактически это означало следующее: местное население превращалось в ресурс для метрополии. Через такие инструменты, как экомьенду ( выделение целых деревень под контроль доверенных лиц испанской короны) и миту ( принудительный труд на шахтах и плантациях) формировалась система, где основные ресурсы принадлежали очень узкому привилегированному кругу лиц. Как раз на этой почве и зарождались современные институты, но целью их было не развитие, а удержание власти и выкачивание максимальной прибыли из населения.

Что в результате? Испанская корона получила тонны серебра и золота из своих новых колоний, но местное население десятилетиями работало на грани выживания. Экономические инициативы подавлялись: зачем стараться и предпринимать что то новое, если результаты твоего труда непременно перейдут к конкистадору? А любые попытки изменить правила игры воспринимались как угроза действующему режиму.

Американская модель

Англичане же наведались в Северную Америку значительно позже испанцев, когда все лакомые места уже разобрали.

Изначально их план в точности соответствовал плану испанцев, но реализовать его не вышло. В Вирджинии их ожидала совершенно иная реальность: местного населения (индейцев) было мало и власть была децентрализованна, так что захват лидера тут не сработал.

В итоге англичанам пришлось адаптироваться и искать иные решения проблемы . Постепенно появились новое видение сложившейся ситуации: чтобы колония выжила, необходимо было договариваться с местными племенами и стимулировать поселенцев работать самим. Сначала раздали земли - каждый получил свой участок и мог распоряжаться им по своему усмотрению. Потом завезли и политические права - поселенцам позволили формировать свои ассамблеи и влиять на принимаемые решения. Таким образом и начали складываться инклюзивные институты: частная собственность, охраняемая законом + участие в управлении = инвестиции в развитие.

Благодаря описанным выше решениям в английской колонии возникла среда для развития бизнеса, накопления капитала и появление среднего класса, что в свою очередь влекло экономический рост для всего населения, а не только элиты.

Разница между двумя Ногалесами - это не просто разница зарплат и качества инфраструктуры, а результат столетий действия разных институциональных стратегий. С одной стороны границы люди привыкли считать государство своим инструментом для построения благополучной жизни, а не инструментом чужого обогащения. Знают свои права и ценят закон. По другую сторону до сих пор сохраняется недоверие к правительству, а также привычка искать обходные пути, вместо того, чтобы работать в «белую».

Исторический опыт нельзя переписать за одну ночь. Но если кажется, что всё дело только в климате, географическом положении или случайных совпадениях — стоит все таки внимательно посмотреть на то, как формировались институты управления и собственности. Именно эти механизмы являются основополагающими и определяют судьбу регионов даже спустя сотни лет.

В следующей части поговорим о том, как институциональные различия продолжают влиять на повседневную жизнь по обе стороны границы — от школ до больниц и бизнеса.(выпущу ее только в моем телеграм канале, подписывайтесь чтобы не пропустить!)

Почти вся история человечества может быть прочитана как хроника поиска быстрых «обходных путей» для доступа к ресурсам. Ещё в первобытных племенах местный шаман или вождь был не только духовным авторитетом, но и главным распределителем ресурсов. Чем весомее оказывался их авторитет, тем ощутимее становилось искушение превратить данную им власть в источник личной выгоды. Уже здесь можно проследить первый экономический эффект: вместо того, чтобы перераспределить лучшую охотничью территорию или хорошее орудие труда туда, где оно приносило бы максимум пользы и увеличивало общественный продукт.

С зарождением первых цивилизаций масштабы проблемы значительно выросли. В Древней Месопотамии шумерский правитель Урукагина (XXIV век до н. э.) когда проводил реформы «во имя прекращения злоупотреблений судей и сборщиков налогов», невольно зафиксировал нечто большее, чем политическую проблему: судья, принимающий «долю», и сборщик подати, берущий сверх положенного, сокращают эффективный перераспределительный потенциал госаппарата. Гражданин, который платит двойной налог, вынужден сокращать производство или вовсе уходить в тень, именно с этого момента можно проследить появление «теневой экономики».

В Вавилоне знаменитый Кодекс Хаммурапи (XVIII век до н. э.) уже вводил штрафы за взятки судьям и чиновникам. Так власти пытались остановить «теневое налогообложение», ведь каждый коррупционный побор в итоге перекладывался на потребителя — товары дорожали, а покупательная способность падала.

Индийский мудрец Каутилья (IV век до н. э.), автор трактата по экономике и политике «Артхашастра», детально описал 40 схем казённого воровства. Половина этих схем была построена на манипуляциях с налогами и снабжением армии, что напрямую било по обороноспособности и торговле.

Античная Греция же дала миру демократию, театр и… мощнейшую коррупцию. Афинский политик Демосфен публично обвинял стратегов (военачальников флота) в хищении государственных средств при строительстве кораблей-трием. Каждая украденная триема означала потерю торговых маршрутов и ослабление защиты от пиратов — прямой ущерб для городской экономики.

Римская республика тоже страдала от коррупции и приняла закон «Lex Acilia repetundarum» (123 г. до н. э.), который должен был остановить вымогательство провинциальных наместников. Вот один из вопиющих примеров коррупции: Гай Веррес, губернатор Сицилии, так завысил закупочные цены на зерно (в 3 раза выше рыночной), что привёл остров к голоду и разорению фермеров. Веррес также фактически уничтожил военный флот римлян, предназначенный для борьбы с морскими пиратами. Наместник отпускал матросов со службы, присваивая себе их жалование. Риму пришлось субсидировать поставки продовольствия из других районов империи и восстанавливать флот — бюджетные расходы выросли многократно, а местная экономика значительно пострадала.

Экономические последствия коррупции очевидны:

• Рост скрытых налогов и снижение покупательной способности населения.

• Стагнация торговли из-за высоких транзакционных издержек.

• Замедление технологического прогресса.

Некоторым кажется, что столь архаичная модель слабо касается современной экономики, но именно тогда начал формироваться порочный круг, описанный Николо Макиавелли. В XVI веке он сравнил коррупцию с болезнью: легко лечится на ранней стадии, но смертельна при хроническом течении. Этот образ актуален и до сих пор, если взяточничество укоренилось и считается нормой в обществе, то каждая новая структура "заражается" моментально, и любые реформы стартуют с отрицательного баланса доверия.

Ещё до эпохи индустриализации прослеживается устойчивая корреляция: чем выше средний «размер взятки», тем ниже инвестиционная привлекательность территории и медленнее накапливается человеческий капитал. В долгом цикле именно механизмы общественного доверия, контрактного исполнения и честного перераспределения делают хозяйство устойчивое к шокам. Там, где эти механизмы еще не привиты, экономика остаётся на аграрно-рентной ступени значительно дольше. Европа усвоила этот урок и к XVII–XVIII векам постепенно начала формировать современный контракт между обществом и государством: прозрачные налоги взамен на качественные общественные услуги.

В следующей части разберем как России пришлось пройти свой уникальный путь испытания коррупцией, не пропустите

А пока делитесь мнением в комментариях, может и у вас есть интересные примеры коррупции в древности, которые я не упомянул в данном посте! И по традиции поставьте побольше плюсов, если вам зашел пост:)