Ответ на пост «Про курьеров и чаевые»26
Немедленно вспомнились образы дореволюционных официантов, с которыми пришлось работать главному герою "Как закалялась сталь" Николая Островского:
Владимир Маковский. «В трактире». 1897.
... Ночами, когда прекращалась толкотня в обоих залах буфета, внизу, в кладовушках кухни, собирались официанты. Начиналась бесшабашная азартная игра: в «очко», в «девятку». Видел Павка не раз кредитки, лежавшие на столах. Не удивлялся Павка такому количеству денег, знал, что каждый из них за сутки своего дежурства чаевыми получал по тридцать — сорок рублей. По полтинничку, по рублику собирали. А потом напивались и резались в карты. Злобился на них Павка.
«Сволочь проклятая! — думал он. — Вот Артем — слесарь первой руки, а получает сорок восемь рублей, а я десять; они гребут в сутки столько и за что? Поднесет — унесет. Пропивают и проигрывают».
Считал их Павка, так же как хозяев, чужими, враждебными. «Они здесь, подлюги, лакеями ходят, а жены да сыночки по городам живут, как богатые».
Приводили они своих сынков в гимназических мундирчиках, приводили и расплывшихся от довольства жен. «А денег у них, пожалуй, больше, чем у тех господ, которым прислуживают», — думал Павка. Не удивлялся он и тому, что происходило ночами в закоулках кухни да на складах буфетных; знал Павка хорошо, что всякая посудница и продавщица недолго наработает в буфете, если не продаст себя за несколько рублей каждому, кто имел здесь власть и силу.
...
Ресторан «Вена» (улица Гоголя, 13 - угол улицы Гороховой, 8). 26 января 1913. Официанты у стола, накрытого на восемь человек. Фото из статьи "Из жизни дореволюционных трактиров"
Сверху по лестнице еще кто-то сбегал поспешными легкими шагами, и Павка услыхал знакомый голос:
— Прохошка, подожди.
Прохошка остановился и, обернувшись, посмотрел вверх.
— Тебе чего? — буркнул он.
Шаги на лестнице застучали вниз, и Павка узнал Фросю.
Она взяла официанта за рукав и прерывающимся, сдавленным голосом сказала:
— Прохошка, где же те деньги, которые тебе дал поручик?
Прохор резко отдернул руку.
— Что? Деньги? А разве я тебе не дал? — говорил он озлобленно-резко.
— Но ведь он дал тебе триста рублей. — И в голосе Фроси слышались приглушенные рыдания.
— Триста рублей, говоришь? — ехидно проговорил Прохошка. — Что же, ты хочешь их получить? Не больно ли дорого, сударыня, для судомойки? Я думаю, хватит и тех пятидесяти, что я дал. Подумаешь, какое счастье! Почище барыньки, с образованием — и то таких денег не берут. Скажи спасибо за это — ночку поспать и пятьдесят целковых схватить. Нет дураков. Десятку-две я тебе еще дам, и кончено, а не будешь дурой — еще подработаешь, я тебе протекцию составлю. — И, бросив последние слова, Прохошка повернулся и пошел в кухню.
— Подлюга, гад! — крикнула ему вдогонку Фрося и, прислонясь к дровам, глухо зарыдала.
Не передать, не рассказать чувств, которые охватили Павку, когда он слушал этот разговор и, стоя в темноте под лестницей, видел вздрагивающую и бьющуюся о поленья головой Фросю. Не сказался Павка, молчал, судорожно ухватившись за чугунные подставки лестницы, а в голове пронеслось и застряло отчетливо, ясно:
«И эту продали, проклятые. Эх, Фрося, Фрося…»
Еще глубже и сильнее затаилась ненависть к Прохошке, и все окружающее опостылело и стало ненавистным. «Эх, была бы сила, избил бы этого подлеца до смерти! Почему я не большой и сильный, как Артем?»
Огоньки в печке вспыхивали и гасли, дрожали их красные языки, сплетаясь в длинный голубоватый виток; казалось Павке, что кто-то насмешливый, издевающийся показывает ему свой язык.
Тихо было в комнате, лишь потрескивало в топке, и у крана слышался стук равномерно падающих капель.
...
Пишут, что в рукописи романа есть целая главка, исключённая из печатного издания, в которой Климка рассказывает Павке о том, что Прохошка сумел уговорить Фросю провести ночь с Мусин-Пушкиным, обещая ей триста целковых. В печатном виде мне её найти не удалось.
Мать привела Павку на работу в трактир. Иллюстрация к изданию 1954 года.
