В начале этого прекрасного года случайно наткнулся на один любопытный-прелюбопытный сериал. Он с ходу зацепил своим уникальным австралийским шармом, шикарными диалогами, пропитанными тарантиновскими вайбами, гипнотической актерской игрой Скотта Райана в роли наемного киллера Рэя Шусмита и ядреным коктейлем из драмы, комедии и криминальных приключений. Его даже сложно сравнить с чем-то — настолько он не похож на другие проекты.

Представляю вашему вниманию Mr Inbetween, который наши переводчики адаптировали как «Решала». В некотором смысле они правы — главный герой истории Рэй Шусмит, наемный киллер и «мастер на все руки», действительно готов за определенную сумму решить любую проблему, если только она не перечит его внутреннему моральному кодексу. Он без проблем выбьет бабки из должника, избавит от путающегося под ногами человечка, заберет случайно «забытый» DVD с порнухой в жанре «золотой дождь» и так далее.

Но это лишь вершина айсберга.

В первом сезоне, который по тональности больше комедия, чем драма, происходит не слишком глубокое, но крайне насыщенное знакомство с главным героем. За 6 эпизодов по 25 минут нам воочию покажут профессиональную деятельность Шусмита, его повседневную жизнь и личную. Он не только предстанет в образе знающего свое дело «мастера на все руки», но и проявит себя как заботливый папаша, внимательный ухажер и надежный товарищ. Ну и еще выяснится, что Рэй обладает эдаким моральным кодексом, поэтому иногда может отказаться кого-то замочить или по ходу дела встать на сторону жертвы.

Главная же фишка Шусмита — харизма. Его сложно назвать хорошим человеком, он довольно неоднозначная личность, но тем не менее к нему легко проникнуться симпатией. За это надо сказать спасибо диалогам, которые одновременно до ужаса простые и глубокие, и актерской игре Скотт Райана. Он словно не играет Шусмита, он и есть Шусмит. Чего стоит только его фирменная «волчья» улыбка. В одних ситуациях от нее кровь в жилах стынет, а в других гипнотизирует, усыпляя бдительность.

Дополнительно в происходящее погружает операторская работа. Она использует как классические «художественные» приемы, так и свойственные для «псевдодокументальности». Выражается оное не столько в тряске рук, сколько в ракурсах, планах, работе со светом, «качестве» самого изображения и тому подобное. В последующих сезонах подросший бюджет сразу бросится в глаза, как и более грамотный подход к производство, но, к счастью, атмосфера первого никуда полностью не денется.

Второй сезон может оттолкнуть некоторых своей драматичностью. Когда смотришь сериал залпом — столь резкую смену тональности сложно не заметить. Не стоит волноваться, комедия осталась на месте, просто ее знатно разбавили взаимодействиями Рэя с возлюбленной, дочкой и братцем, страдающим от серьезной болезни. И некоторые из этих отношений потихоньку начали приобретать мрачным и гнетущий окрас. Но так даже хорошо, история становится глубже, как и персонажи.

Основной акцент во втором сезоне был сделан на исследовании характера Шусмита, хотя и про приключения стараются не забывать, разбавляя драму смешными ситуациями, киллерской рутиной и конфликтами. Во втором (и третьем) сезоне создатели заметно тщательнее вырисовывают личность Рэя. Они дают ответы на то, почему главный герой стал именно таким, каким есть на момент действий сериала. Позволяют любопытному зрителю заглянуть за фасад скрытного и скромного парня, за которым Шусмит прячет свои самые темные стороны характера.

Вообще именно события второго сезона полноценно раскроют Рэя. Нам наглядно покажут, как киллерская деятельность влияет на отношения с близкими людьми и на самого человека. Это один из плюсов сериала — создатели даже близко не пытаются подать Шусмита как однозначно хорошего персонажа. Не зря же сериал назвали Mr Inbetween или Мистер Посредник. Он не только промежуточный участник в отношениях двух сторон, но и на чаше весов плохой-злой тоже находится посередине. Рэй довольно своеобразная личность, к которой все равно можно проникнуться симпатией из-за отношения к жизни, работе и людям, а также из-за наличия морального кодекса. Ну и просто есть в этом парне что-то такое, что подкупает.

Третий сезон один из самых динамичных и насыщенных на события. Если первые два редко баловали зрителя перестрелками и драками, то вот последний делает это куда охотнее. Но не обольщайтесь — их тут не так уж много. Искушенного зрителя они тем более не впечатлят, хотя могут порадоваться своей приземленностью и приближенностью к реализму. Они, кстати, тоже говорят многое о характера Рэя.

Радует, что создатели не забывают закрыть основные сюжетные линии, делая это постепенно, чтобы все происходящее воспринималось более целостно. Даже поставили точки в историях некоторых важных второстепенных персонажей. Маленькая приятная мелочь. Ну и драмы немного тоже нагнали — куда ж без этого?

Для меня сериал оказался без минусов. Или давайте так — без весомых минусов, которые хотел бы записать в оные. Но все же один кое-какой недостаток, способный некоторым испортить впечатление. В мире Mr Inbetween полиция, можно сказать, не существует. В одном из эпизодов Шусмита повяжут и даже посадят на пару-тройку суток в СИЗО за то, что он вмазал борзому пешеходу на глазах копов, а через время его отпустят, потому что лучший друг поговорит по душам с «жертвой», дав понять, что лучше отозвать заявление пока не поздно. За все три сезона служители закона ни разу не заинтересуются деятельностью Рэя.

Возможно кому-то не понравится направленность сериала. Это все-таки не «Сопрано» и «Во все тяжкие», это даже не «Хэппи» с «Барри», хотя и там и там присутствует черный юмор. Mr Inbetween больше про исследование характера персонажа, про повседневную жизнь киллера с вкраплениями его профессиональной деятельности, про то, как сложно быть заботливым отцом и внимательным ухажером, при этом ведя двойную жизнь. Концовка (она еще и мемная) дает однозначный ответ на то, как найти баланс между обыденностью и преступность.

И все же сериал вышел шикарный — не зря же ему на Кинопоиске влепили целых 7,8 баллов, а на IMDb все 8,7. Обязательно рекомендую к ознакомлению либо в оригинале, либо в озвучке от newstudio, которая сумела неплохо передать неповторимую австралийскую атмосферу Mr Inbetween. Четвертого сезона не будет, поэтому можно спокойно погружаться.

— Извините, я Ирина, мама Аделины. Можно задать вам пару вопросов?

Он встал, пропуская её в помещение, на всякий случай прикрыв за собой дверь:

— Конечно, чем могу помочь?

Женщина осмотрелась и негромко произнесла:

— Дочь восхищается вашими уроками. Я хотела лично поблагодарить. Может, найдём минутку в более приятной обстановке? Например, выпьем кофе после работы?

Николай растерялся. Обычно родители, желающие обсудить успеваемость, ограничивались короткой беседой прямо в школе. Однако Ирина выглядела очень уверенно и настойчиво, а её слова звучали как лестное приглашение. Он чувствовал лёгкую гордость: Разве нельзя отблагодарить преподавателя, если тот действительно хорошо объясняет материал? Мелькнула мысль, что жена, Мария, вряд ли будет в восторге, но, возможно, нет ничего ужасного в одной чашке кофе.

— Хорошо, — ответил он, стараясь сохранить спокойствие. — Но лишь ненадолго: вечером мне нужно домой, к семье.

Ирина улыбнулась, приглаживая ладонью безупречно уложенные волосы:

— Замечательно. Я буду ждать вас у входа около шести.

Когда она удалилась, Николай ощутил странную смесь смущения и удовлетворения. Ему всего двадцать шесть, женился полгода назад, супруга ещё учится в университете. Денег не хватает, приходится считать каждую мелочь. А тут появляется женщина, которая не скупится на «знаки внимания» и, судя по виду, располагает достаточными средствами. Уже тогда в душе посеялось семя любопытства: Какие перспективы откроются, если поддерживать контакт с состоятельной родительницей?

Часть 2. Подарок, который всё меняет

Случайная встреча в кафе прошла быстро: Ирина купила Николаю капучино и десерт, расспросила о методиках преподавания, сделав несколько комплиментов его «таланту». Он старался держаться деловито, хотя обстановка располагала к более непринуждённой беседе. В конце женщина протянула конверт:

— Это лишь небольшой презент, — произнесла она с улыбкой, — приятная благодарность от нашей семьи.

Он удивился, почувствовал неуместность приёма таких конвертов, но Ирина настаивала:

— Прошу, не отказывайтесь, там всего лишь сертификат в книжный магазин. Вы же любите литературу? Пригодится на новые издания.

Николай не смог возразить, тем более ощущал тихую гордость: Вроде бы это ничего предосудительного — книга же, не деньги. Спустя полчаса он возвращался домой, держа сертификат и невольно думая о том, как Маша может отнестись к подобной вещи. Они жили в небольшой съёмной квартире, с трудом наскребая на мебель и учебники. Ему казалось неправильным скрывать подарок, но и не хотел объясняться. Пожалуй, промолчу — ведь это чистая формальность.

В итоге он убрал конверт в портфель, оставив жену в неведении. Супруга провозилась в университете допоздна, а Николай лёг спать, чтобы утром снова окунуться в школьный мир. Но уже через пару дней Ирина вновь объявилась в коридоре, на этот раз предложив:

— Сейчас обеденный перерыв, не хотите ли пообедать со мной в одном уютном местечке неподалёку?

Он снова растерялся, однако внутри зашевелилась радость. Ему льстило внимание, да и «уютные местечки» раньше были редкостью. Приняв приглашение, он оказался в дорогом ресторане, где раньше никогда не бывал. Ирина, не скупясь, заказала несколько блюд, презентовала изысканный чай. По ходу разговора упомянула, что ей нравится культурный досуг и, возможно, они могли бы вместе посмотреть новую постановку в театре.

Постепенно Николай начал привыкать к тому, что женщина не жалеет средств, когда встречается с ним. Один раз она передала дорогой ежедневник, который по качеству сильно отличался от обычной канцелярии. В другой раз купила редкую книгу о русской поэзии, сославшись на то, что он «должен иметь подобное». Мария бы очень удивилась, — мелькала мысль, но он продолжал хранить всё в тайне, не желая портить отношения с женой или выслушивать упрёки о неподобающей близости с родительницей ученицы.

Однако рано или поздно тайное становится явным. В один воскресный день Мария, разбирая портфель Николая, чтобы найти конспекты, вдруг наткнулась на тот самый ежедневник с золотым тиснением и несколько коробочек с ювелирной фирменной символикой. Она застыла, пытаясь понять, откуда у мужа такие предметы. Когда он увидел, как жена вытаскивает всё это, его сердце сжалось: Вот оно, разоблачение…

Часть 3. Нарастающая трещина

— Николай, откуда это? — тихо спросила Мария, глядя на коробочку с серебристым браслетом. — Ты же говорил, денег нет, а тут такие вещи.

Учитель литературы понял, что пора объяснять. Однако он выбрал полуправду:

— Это всего лишь знак внимания от одной из родительниц. Ничего особенного. Я действительно не потратил ни копейки.

Жена прищурилась, в её глазах появилось недоверие:

— Родительница… И что же она таким образом выражает? Простую благодарность? Да это похоже на взятку.

Николай поспешил успокоить её, рассказывая, что Ирина — обеспеченная женщина, желающая поддержать «талантливого педагога». Он старался не показывать, насколько его задевает волнение жены, и в то же время защищал Ирину. Ведь ему самому нравилось, когда его ценят и позволяют приобщиться к более «красивой жизни».

Но Мария не унималась:

— И почему ты скрывал это? Почему я ничего не знала? Разве в норме принимать такие подарки?

Он пытался пошутить, что это словно «признание заслуг», но супруга отреагировала холодно:

— Если бы дело ограничивалось конфетами или цветами, я бы поняла. А когда речь о дорогих вещах и походах в рестораны, это уже другая история. Что происходит, Коля? Ты же понимаешь, чем это может кончиться?

Она прямо спросила, какие именно встречи они проводят, но Николай уверял, что «ничего запрещённого» не случается. Тем не менее, подозрения уже были посеяны. С тех пор в семье воцарилось напряжение: Мария часто выглядела задумчивой, перестала весело встречать мужа. А он всё глубже погружался в собственные мысли, упрекая себя за нечестность, но не в силах отказаться от лестного внимания Ирины.

Когда спустя неделю Ирина вновь намекнула на совместный ужин, Николай промолчал о скандале дома и согласился. В глубине души надеялся, что всё как-то само уладится, если он «подыграет» богатой даме, не переходя черту. Но Ирина становилась всё более настойчивой: она выспрашивала о семейном положении, шутила, что «молодой учитель не должен тратить жизнь впустую», и без зазрения совести предлагала сходить в элитные места.

Однажды она вручила ему кожаный бумажник с крупной суммой внутри, мол, «на нужды класса». Николай замешкался, хотел отказаться, но Ирина уловила его сомнение:

— Мне кажется, ты давно нуждаешься в средствах. Неужели жена-студентка может дать тебе всё, что заслуживаешь? — прошептала она.

Тогда он понял, что дело зашло куда дальше невинных подарков. Теперь это выглядело словно попытка «купить» его, вынудить признать, что есть более выгодное будущее, чем жить скромно с Марией. Но отказаться от пачки денег оказалось непросто, ведь в голове вертелся вопрос: А что, если это реальный шанс выбраться из нищеты?

Часть 4. Между двумя мирами

Вскоре Мария заметила, что Николай стал носить новую куртку, ещё пару дорогих рубашек. Она не верила его объяснениям, будто это результат случайной распродажи. В какой-то вечер, обыскивая карманы, супруга нашла чек из ресторана, где явно обедали на неприлично крупную сумму. В этот раз она не стала сдерживаться:

— Ты лжёшь мне, — прямо заявила Мария. — Я вижу, что у тебя появляются вещи, которые мы не можем позволить. Ты что, берёшь деньги у этой женщины?

Он отвёл взгляд, сжимая кулаки. В глубине души понимал, что жена права, но боялся признаться. Наконец выдохнул:

— Мария, пойми, она просто хочет помочь. Могла бы быть нашим спонсором. Школе тоже не помешает поддержка.

Она засмеялась, но смех вышел горьким:

— Ты всерьёз думаешь, что она всё это делает лишь из добрых побуждений? Веришь, что речь о «спонсорстве школы»? Николай, очнись, это попытка заставить тебя плясать под её дудку.

Ночью они почти не спали, обменявшись тяжёлыми обвинениями. Мария утверждала, что он «продаётся за деньги», а Николай раздражённо парировал, что устал жить в нищете. Впервые в браке они дошли до резких слов, где каждое предложение обжигало, как раскалённый кусок металла. В сердцах супруга бросила:

— Тогда уходи к своей Ирине. Раз она такая щедрая, пускай обеспечит тебе всё! Я не собираюсь смотреть, как мой муж тратит чужие деньги на роскошь.

Он промолчал, однако внутри билось отчаяние: Может, Мария права, но ведь я не хочу расставаться с женой. Просто стремлюсь к лучшему будущему. Тем не менее, конфликты усиливались. Николай продолжал встречаться с Ириной под предлогом «внеклассной деятельности», и та всё смелее намекала на то, что готова поддержать его до конца, если он уйдёт от жены:

— Зачем тебе эта студенточка, которая сама ничего не добилась? Жить в полуголоде? Ты заслуживаешь большего.

Иногда она присылала сообщения:

«Николай, помни о нашем разговоре. У меня есть знакомые в издательстве, смогу продвинуть тебя, если захочешь написать что-то по литературе.»

Услышав подобное, учитель думал: А вдруг это шанс? Вдруг действительно стоило родиться в другой среде? Но каждый раз вспоминал добрые глаза Марии, их скромное, но тёплое счастье, когда вместе готовили ужин, делились планами. Именно тогда в нём бушевала настоящая борьба: остаться верным семье или поддаться манящим возможностям.

К тому же, поступали тревожные сигналы: коллеги намекали, что «родительница Ирина» способна влиять на школьное начальство. Одни говорили, что она может организовать проверку, другие шёпотом предупреждали, что в случае разрыва она может устроить Николаю проблемы. Положение становилось взрывоопасным. Но остановить всё своими словами он не решался. Может, оно само пройдёт, — утешал он себя, не зная, что трагедию не остановишь простым молчанием.

Часть 5. Окончательный разрыв

Несколько недель прошли в гнетущей атмосфере: дома Николая ждали холодные взгляды и жёсткие вопросы, в школе он находился во власти тревожных предположений о недовольстве коллег. Точку в истории поставил вечер, когда Мария, вернувшись из университета, увидела на столе ещё один изысканный презент: золотистые запонки и дорогие духи, аккуратно перевязанные лентой. Она поняла, что муж не только не прекратил встречи, но и продолжает принимать луксозные вещи. Глаза жены потемнели от обиды:

— Всё, я больше не могу жить в подобном вранье. Ты выбрал деньги и комфорт. Я не собираюсь быть вторым планом.

Николай попытался объяснить, что ещё не принял никакого «окончательного решения», но Мария не слышала оправданий. Она собрала чемодан, тихо, почти без эмоций вымолвив:

— Развод. Не сегодня — так завтра. Мне больно признавать, что муж «продался». Но жить в иллюзии я не стану. Прощай.

Он метался по комнате, уговаривал её остаться, но жена была непоколебима. Стукнув дверью, ушла, оставив Николая с чувством пустоты. Я потерял её? — прострелило в сознании. Ирина, узнав о случившемся, лишь улыбнулась: «Значит, всё идёт по плану. Тебе не надо больше притворяться». Но вдруг ситуацию омрачил новый удар: на школьном совещании директор вызвал Николая и сообщил, что поступила жалоба от «влиятельного лица», обвиняющего учителя в «непрофессиональных методах» и «сомнительных связях с родителями». Поняв, что Ирина может легко переключить свою «щедрость» в обратную сторону — на уничтожение репутации, Николай ощутил, как почва уходит из-под ног.

— В ближайшие дни вы подвергнетесь проверке, — сухо сообщил директор, — нас очень беспокоит имидж школы.

Учитель литературы вышел из кабинета, осознавая, что жизнь рушится: жена ушла, на работе грозят санкции. С горечью понял, что Ирина, не добившись его абсолютной преданности, предпочла «наказать». Вернувшись в пустую квартиру, он опустился на диван и в отчаянии набрал номер Марии:

— Прости меня… Я не представляю, как дальше жить. Всё сломалось.

Жена молчала несколько секунд, а потом ответила:

— Ты сам сделал выбор, Коля. Я предупреждала, но ты предпочёл чужую роскошь нашим чувствам. Прощай.

Разговор оборвался. Так Николай понял, что обман не прошёл даром: он потерял семью и оказался на волоске от потери работы. Вот что бывает, когда жадность к красивой жизни перевешивает принципы и верность близкому человеку. Тусклые лампы коридора напомнили ему, как тихо и скромно они с Марией жили раньше, но при этом были счастливы. Теперь всё это превратилось в обломки. В душе осталась лишь горькая мысль: Никакие деньги не стоят предательства, но осознал я это слишком поздно…

Конец

Хочу ещё читать

Я решила продолжить цикл рассказов о жизни дореволюционных городов. На очереди Астрахань и её жители.

В отчете Николая Андреевича Ермакова «Астрахань и Астраханская губерния. Описание края и общественной и частной жизни во время одиннадцатимесячного пребывания в нем» такое описание: «Вообще город выстроен весь по плану и… его смело бы можно было причислить к одному из красивейших наших городов. Внутри его есть много мест, откуда расстилаются перед зрителем картины, хотя не обширные, но красивые, в которых над пестрыми массами крытых черепицею домов резко и гордо возвышаются 34 храма, большею частью огромные, оригинальные, хорошего стиля, а на дальнем плане белый зубчатый кремль с колоссальною грандиозною громадою своего пятиглавого собора венчает пейзаж, по местам освеженный… зеленью и озаренный яркими лучами здешнего знойного солнца».

Еще Петр I велел проложить по центру города канал, но строительство канала протекало очень медленно, а к началу XIX столетия вообще заглохло. Ту часть, которую удалось вырыть, использовали для сбрасывания мусора и слива нечистот, и канал приобрел прозвище «канава». Рыбный промышленник Варваций выделил из своего кармана на строительство канала 200 тысяч собственных рублей. Поэтесса Н. Мордовина посвятила ему стихотворение:

Этот грек — он много знал

И умел послужить Отчизне,

Оставляя след своей жизни,

Он задумал сделать канал…

Грек, богатств своих не щадя,

Да и сил не щадя немало,

За собой мужиков ведя,

Дал дорогу воде канала.

За свои дела человек

Ни наград не ждал, ни оваций.

Но запомнил город навек

Имя доброе — грек Варваций.

И в 1839 году «Астраханские губернские ведомости» сообщили: «Цель Великого Петра вполне исполнена. Низменные болотистые части города осушены этим Каналом, который сверх того доставляет жителям воду и облегчает доставку жизненных припасов в самую середину города. Канал имеет в длину более двух верст с половиною и до 20 сажен в ширину. С обеих сторон устроена деревянная набережная, обсаженная ветлами. В воспоминание благодетельного поступка Варвация Канал переименован из Астраханского в Варвациевский».

Прозвище «канава» за каналом сохранилось. Один из гостей города Н. Ермаков, писал о нем: «Саженях в ста от моей квартиры улицу пересекает Канава, через которую перекинут деревянный (Полицейский) мост, возле которого влево, над водою Канавы, деревянная же постройка для крещенского Иордана. Канава обложена, с обеих сторон, деревянною набережною с широкими тротуарами, с мостками и съездами и обстроена по обеим сторонам довольно красивыми зданиями. Отчего на ней во многих пунктах открываются преживописные виды. Канава эта, — заключал гость города, — один из прекраснейших памятников гражданской доблести».

Тарас Шевченко об Астрахани отзывался негативно: «Астрахань — это остров, омываемый одним из протоков Волги, перерезанной рядом вонючих болот, называемых рекою Кутумом, и каналом, ни в чем не уступающим реке Кутум. Полуостров этот окружен густым лесом мачт и уставлен живописными бедными лачугами и серыми, весьма неживописными деревянными домиками с мезонинами, не похожими на лачуги потому только, что из них выглядывают флотские и вообще официальные физиономии. Всю эту огромную безобразную серую кучу мусора венчают зубчатые белые стены Кремля и стройный великолепный пятиглавый собор московской архитектуры 17-го столетия».

В Астрахани в 1850-х побывал знаменитый писатель Александр Дюма. Далее выдержки из его книги «От Парижа до Астрахани».

«Хотя в Астрахани, благодаря развитой системе ирригации, собирают великолепный урожай винограда с ягодинами, крупными как мирабель, местное вино посредственное. Поэтому на столе мы нашли наиболее ценимое в Южной России вино трех марок: Бордо, Кизлярское и Кахетинское. Вначале я не придал никакого значения самоценности последнего. Привезенное в бурдюках, оно пропиталось вкусом и запахом бурдюка, чем наслаждаются астраханцы, но что иностранцам, сужу по себе, должно доставлять мало шарма.

За завтраком нам объявили о приходе начальника полиции. В противоположность другим странам, где визит начальника полиции всегда вызвал бы переполох, в России, как мы узнали, он символ гостеприимства и первое звено в цепи знакомств, всегда приятных. Я, значит, поднялся, чтобы лично проводить начальника полиции на место возле себя. Оказал ему почести завтраком нашего хозяина, но он остался безразличным ко всему за исключением стакана Кахетинского, которое он дегустировал с наслаждением. Это мне напомнило фанатиков виноградного вина в Афинах, предлагающих вам мерзкое пойло как настоящий нектар, открытый гастрономами… Но что вы хотите! Астраханцы так же любят только Кахетинское, потому что оно с дурным запахом, как афиняне любят виноградное вино, только потому, что оно с горечью».

«Сегодня Астрахань больше не уподобляется столице; это центр департамента. Астраханская губерния площадью 200 тысяч квадратных верст или до 50 квадратных лье, которая на треть больше Франции, насчитывает лишь 285 тысяч жителей, в том числе 200 тысяч кочевников. Это чуть меньше четырех человек на лье. Из общего количества на Астрахань приходится 45 тысяч душ. Основа русская, раскраска армянская, персидская, татарская и калмыцкая. Татары числом пять тысяч занимаются главным образом разведением скота; это они поставляют добротные бараньи меха всякого цвета, но преимущественно белого, серого и черного, известные у нас как подкладки для шуб под названием астраханских. Они также разводят баранов с феноменальными хвостами [курдюками], по словам некоторых путешественников, возящих свои курдюки на тачках, не в силах их носить. Мы не видели тачек, но видели баранов и курдюки. Даже ели на озере Бестужев-Богдо один из таких хвостов, который очень даже мог потянуть 10-12 фунтов и который, хотя и состоял целиком, за исключением кости, из жира, был одним из самых тонких и вкусных яств, что я когда-нибудь пробовал.

Прежде в Астрахани жило некоторое количество индийцев, оставив от общения с калмыцкими женщинами племя метисов, очень активное и самоотверженное в труде и, сказать больше, очень красивое внешне, не унаследовавшее разреза глаз матерей и бронзового цвета лица их отцов. Эти метисы грузчики, торговцы вразнос, моряки, которых встречаешь повсюду: в порту, на улицах и набережных, с белым колпаком на голове, в такой степени смахивающем на колпак пьеро, что с первого взгляда их можно принять за испанских погонщиков мулов.

Армянин, сохранил в Астрахани свой изначальный типаж таким же чистым, как евреи сохранили свой облик во всех странах мира; армянские женщины, которые выходят только вечером, идут, завернувшись в длинные белые вуали, что в сумерках придает им вид привидений. Восхитительно отороченные вуали подчеркивают ценность оберегаемых форм, что напоминают элегантные линии греческих статуй. Сходство с античными шедеврами удваивается, когда эти живые призраки кокетливо позволяют заглянуть в их лица, чистые и пленительные, соединение греческой и азиатской красоты.

«Мощение улиц роскошь, совершенно неизвестная Астрахани. Жара превращает улицы в пылевую Сахару, дождь в озеро грязи; в пылающие месяцы лета они пустынны с десяти утра до четырех часов вечера. С четырех до пяти часов дома роятся как пчелиные ульи, открываются магазины, улицы заполняются, люди теснятся на порогах домов, из окон высовываются головы, с любопытством озирающие прохожих представителей всех азиатских и европейских национальностей, царит вавилонская мешанина всех наречий.

Нас очень пугали астраханскими москитами; к счастью, мы прибыли сюда, когда эти гадостные насекомые, от обилия которых темнеет воздух в августе и сентябре, уже исчезли.

Вода в Астрахани неважная и дефицитная; в Волге она солоновата от контакта с Каспийским морем или, может быть, больше оттого, что река омывает солевые банки между Саратовом и Лебяжинской. Русская власть намеревалась устроить артезианские колодцы, но на 130-метровой глубине бур дал выход не фонтанирующей воде, а водородно-углеродному газу. Неудачу использовали, чтобы по вечерам зажигать огонь. Он очень живо светит до утра. Фонтан стал большим фонарем.

Нам очень расхваливали астраханские арбузы; они здесь заурядное явление и, хотя превосходны, никто их не ест. Мы проявили доброту их спрашивать, но нам постоянно отказывали в этом продукте, как недостойном нашего внимания. Чтобы попробовать, мы были вынуждены сами его купить. Нам продали арбуз весом семь-восемь фунтов, по четыре су за фунт, и, как иностранцев, обжулили наполовину.

Однажды я купил два арбуза, по восемь копеек за фунт; не имея мелочи, подал рублевый билет; бумажные деньги, обесцененные в центре России, еще так сильны на окраинах, что торговец загорелся желанием отдать мне два арбуза, а не сдачу 3 франка и 12 су.

Правда, очень дорого платят за херсонские и крымские арбузы, хотя стоят они, по-моему, не больше астраханских. Другие плоды, за исключением винограда, о котором я уже говорил, посредственные, однако же, старая молва превозносит астраханские фрукты. Возможно и в самом деле во времена татар, искусных в поливном земледелии, астраханские фрукты были достойны той славы, которая пережила их качество».

«На следующий день после приезда пришел начальник полиции с приглашением посетить жилища нескольких армянских и татарских семей… Первая семья, которой нас представили, или, вернее, представленная нам, была армянской: отец, мать, сын и три дочери. Эти отважные люди потратились, чтобы нас принять. Мы увидели сына у печи, занятого приготовлением шашлыка… тогда как три дочери и мать ставили на стол разные конфитюры, в том числе из винограда трех-четырех видов. Меня заверили, что в Астрахани насчитывается 42 сорта винограда. Что касается варенья, сомневаюсь, что в мире есть народ, который готовит его лучше, чем армяне. Я попробовал пять видов варенья: из роз, круглой тыквы, черной редьки, орехов, спаржи. Быть может, и не вызовет ни тени раздражения узнать, как приготавливается варенье этих видов. Вот рецепты. Варенье из роз. Обдают кипятком лепестки роз и кипятят в меду, пока не сварятся, о чем узнают, когда они становятся желтыми. Массу перемешивают с толченой корицей и разливают в горшки. Варенье из круглой тыквы. Бланшируют ломтики тыквы в воде с известью в течение трех дней; затем, в течение шести других дней вымачивают в холодной воде, которую меняют дважды в день; посыпают пудрой корицы, варят в меду и раскладывают по горшкам. Варенье из черной редьки. Чистят редьку, как чистят хрен; вымачивают ее три дня, меняя воду дважды в день. На четвертый день ее бланшируют в горячей воде, отжимают через салфетку до последней капли, сдабривают пудрой корицы и варят в меду. Ореховое варенье. Берут зеленые орехи, снимают кожуру до скорлупы, помещают на три дня в воду с известью, вынимают и вымачивают шесть дней в холодной воде, меняя ее дважды в день; затем держат их день в горячей воде, после этого варят в меду с корицей. Варенье из спаржи. Чистят спаржу, особого редкого вида, кладут в воду, кипятят 10 минут; затем ее бросают в холодную воду и оставляют на два дня; посыпают корицей, варят в меду. Корица, следовательно, незаменимая приправа. Все люди Востока обожают корицу и совсем не могут без нее обходиться, как русские без укропа, немцы без хрена, а мы без горчицы. Что касается меда, то его используют из-за дороговизны сахара: 3 франка за фунт. Но не будем утверждать, что варенье на сахаре, каким бы оно ни было, превосходит конфитюр на меду.

Теперь, если есть желание взглянуть на три главных события в жизни армян рождение, свадьба и смерть, вот что мы увидим. Рождение. Когда рождается ребенок радости всегда больше, если это мальчик, а не девочка; в честь него устраивают большой праздник, собирая вокруг ложа роженицы родственников и друзей, главным образам, женщин. На следующий день священник приходит в дом и кропит ребенка святой водой. Через месяц-два отец выходит из дому, подзывает симпатичного ему подростка и, даже не зная его, приглашает войти с ним в дом. Догадываясь, зачем, тот никогда не отказывается. Отрок берет ребенка на руки и несет его в церковь в сопровождении всех, кто был в доме из родственников и друзей. В церкви ребенка окунают в теплую воду, священник мажет его лоб оливковым маслом, сплетает красно-белую нить, возлагает ее на шейку, словно колье, с восковым шариком, к которому прикладывает печать, оставляющую отпечаток креста. Ребенок носит тесемку, пока со временем или случайно она не порвется. Мать не покидает своего ложа до крещения ребенка. Шеф приносит обратно и бережно кладет его в кровать к матери, которая с этого дня может вставать. Накрывают стол и обедают. При этом весь фаянс и все стекло, чем пользовались за обедом, разбивают. В годовщину шеф присылает матери подарки.

Свадьба. Ей всегда предшествует помолвка. В назначенный для помолвки день дом девушки наполняется ее родственниками, друзьями и, главным образом, подругами. В свою очередь, и жених с друзьями и родственниками приходит в дом своей судьбы, просит руки девушки и вручает подарки. Дней восемь, недели две, месяц спустя, по уговору сторон; свадьба. В назначенный день жених приходит с тем же кортежем за невестой, которую находит в том же окружении. С восковыми свечами в руках идут в церковь. Ее дверь закрыта. Платят, и дверь открывается. Священник совершает мессу; обмениваются кольцами; супруги склоняются на 10 минут под крестом, что держит над их головами священник. На каждого из них он возлагает корону, и они возвращаются уже в дом мужа, а не жены. Там они проводят три дня и три ночи в праздности и пирах, муж и молодая; в венцах, и никому из них ни на миг не дают уснуть. На третий день появляется священник в сопровождении двух молодых людей, вооруженных саблями; кончиками сабель они снимают короны с супругов. С этого момента их оставляют совсем одних и позволяют спать. Женщина год не выходит из дому не видит никого, кроме домашних. Через год приходят прежние подруги, сопровождают ее процессией на мессу и потом провожают домой. После этого она входит в общую категорию замужних женщин и может выходить из дому, как другие женщины.

Смерть. Когда умирает основной член семьи; отец, мать, брат, сестра созывается и три дня после смерти пребывает в скорби вся семья. Траур будет длиться год. Умерший снабжен рекомендательными письмами в мир иной к родным и друзьям, которые ему предшествовали. Женщины дома плачут и стенают три дня, и часто из опасения, что мертвому недостаточно слез и стенаний семьи, нанимаются плакальщицы, добавляющие недостающие слезы к немного скупым слезам родственников или, скорее, родственниц. Через три дня женских рыданий собираются, как уже сказали, остальные члены семьи, чтобы отнести покойного в церковь. Там служат мессу и затем провожают покойного на кладбище. На траве, в соседстве с могилой, разложен хлеб, расставлены бутылки вина с узким горлышком для всех, кто хочет выпить и поесть. Покойный погребен, хлеб съеден, вино выпито; возвращаются домой, где ожидает второй стол из маслин, красной фасоли, соленой рыбы и сыра. В течение года, в знак траура, постятся; в течение года близкие родственники умершего не лягут в свои кровати, но на пол, не сядут ни на стул, ни в кресло; но на пол; в течение года не побреются и не причешут волос! Женщины на две недели останутся вместе, чтобы плакать; мужчина, на котором семья, во время траура уходит в дела; тем не менее, он спокоен: в доме за него плачут. Каждую субботу от имени покойного в церковь посылают обед для бедных. Через 40 дней покупают трех баранов и корову, мясо их варят с рисом; это большой обед для бедных».

«В самом деле, каждый татарин держит в доме свой гарем, ревнителем которого является, тем более в средних слоях, потому что гарем ограничивается четырьмя законными женами, разрешенными Магометом. Наш татарин набрал это количество; только в числе четырех женщин у него была негритянка с двумя негритятами. У других трех женщин был свой контингент детей общим числом до восьми-десяти; все это бегало, копошилось, скакало на четвереньках по-лягушачьи, проскальзывало под мебелью, подобно ящерицам, в едином порыве удрать подальше от нас. На заднем плане по рангу в одной шеренге стояли четыре женщины, одетые в свои лучшие женские наряды, можно сказать, под защитой их общего супруга, который держался перед ними как капрал перед взводом. Все это было заключено в комнатке… с единственной мебелью большим диваном и большими деревянными сундуками, инкрустированными перламутром, столько раз помянутых в «Тысяче и одной ночи» как тара для перевозки товаров и, главным образом, как место, чтобы прятать любовников».

О национальном многообразии вспоминали многие. Владимир Немирович-Данченко писал об Астрахани: «Зеленые халаты и пестрые чалмы бухарцев, черные чухи расшитых позументами армян, высокие конусы персидских бараньих шапок, голые груди и лохмотья калмыков, серые кафтаны ногайских татар… Лица — одно оригинальнее другого, совершенно нам чуждые, то скуластые, медно-красные, с оливково-сверкающими из косых щелок глазами, то правильные красивые физиономии персов, с длинными красными бородами и черными, но совершенно безжизненными глазами; сухие, словно вниз вытянутые ногайские лица и толстые, раскормленные лукавые бухарцы… Астрахань в древности была жалкою татарскою деревушкой, она и теперь смотрит не русскою; все какой-то басурманской окраиной кажется она туристу, привыкшему к великорусскому населению нашей Оки и Волги. Чужой говор, чужое обличье… Гостями мы здесь до сих пор сидим и, право, любой перс или армянин лучше чувствует себя в этом ханском городе, чем заезжий русский, которому здесь все в диковинку».

Далее фото из альбома "Волга отъ истока до Каспiя" (1894 год)

Из воспоминаний крупного чиновника А. М. Фадеева: «Астраханское общество не отличалось своей обширностью, даже вернее сказать, было очень ограниченное. По образованию и знанию светских приличий, выдавался одним из первых армянский архиерей Серафим, человек довольно начитанный, видевший почти всю Европу и часть Азии. Он интересовался и занимался более, кажется, мирскими удовольствиями нежели своими духовными делами, коих, впрочем, у него было так немного, что они не могли его обременять. Он один имел порядочную библиотеку, получал хорошие французские книги, выписывал журналы, которыми и меня снабжал, и я с ним приятно проводил время. Из прочих армян выделялось несколько денежных граждан (особенно Сергеев, считавшийся миллионером), отличавшихся от остальных своих собратий только тем, что часто задавали богатые пирушки и попойки для увеселения астраханской администрации… Из других почетнейших лиц, с которыми мне пришлось познакомиться, были: русский архиепископ Виталий, добрый старик, но весьма посредственный архиерей; комендант Ребиндер в таком же роде; казачий атаман Левенштерн, а после него фон-дер-Брюгон, — оба хорошие люди. Последний был с нами в родстве по своей жене, рожденной Бриземан-фон-Неттиг, родной племяннице покойной бабушки де-Бандре. Замечательно, что атаманами астраханских казаков назначались чаще всего немцы, не знавшие ни духа, ни свойств этого народа. Гражданское чиновничество было в то время в Астрахани (да, кажется, и позднее) самое плохое. Взяточничество и мошенничество всякого рода, казалось, были привиты им в кровь до того, что один из чиновников особых поручений военного губернатора, В***, считавшийся одним из лучших, докладывая ему бумаги, украл у него со стола пять рублей».

— Впустишь чаю попить? — спросил он, когда я ему открыл дверь.
Мы прошли на кухню.
— Тебе чёрный или каркаде?
— Каркаде и две ложки сахара.
Чайник ещё был горячий, я закинул в две чашки пакетики, подал на стол.
— Давно общался с Ветровым? — спросил Антон, помешивая чай.
— Позавчера звонил ему, он не взял трубку, только пришло смс, что он сам когда-нибудь позвонит.
— Я знаю, чем вы собирались заняться, и знаю, что ты его кинул.
— Я ему, вообще-то, весь вес с купленного мной МК отдал.
— Именно! Ты его одного с десяткой грамм оставил.
— Так получилось.
— Так получилось — передразнил Антон — разосрались с ним?
— Нет, я просто сказал, что не буду торговать, а он молча встал и ушёл.
— То есть ты к нему претензий не имеешь никаких?
— Нет, скорее он ко мне имеет.
— Сам то сейчас как?
— Прихожу в себя, восстанавливаюсь.
— Пьёшь?
— Нет, денег нет, да и желания.
— Ну ладно тогда, Санёк, пойду я. — пожал он мне руку и ушёл, оставив чай почти не тронутым.

Вечером прозвучал звонок в дверь. Я подумал, что кто-то из родственников, раз домофон молчал. Прильнул к глазку — на пороге Ветров. Очень пьян.
— Прости, Саня, я тебя так ненавидел все эти дни — протянул он мне руку и обнял.
— Да было, в общем-то, за ч…
— Когда к тебе Антоша приходил, — Я в подъезде стоял! — перебил он меня — Думал зайти, но почему-то не решился.
— Всё же зашёл же — улыбнулся я — лучше скажи, ещё-то водка осталась? А то ты слишком сентиментальный для меня трезвого.

Дима достал початую 0,7 водки. Мы сели и спокойно поговорили. Он так и не бросил ни одной закладки.
— Я пришёл домой, пустил по ноздре 0,3 и перед матушкой выпотрошил все зиплоки в унитаз.
— Правильно сделал.
Мы сидели с ним и глушили водку. Мне в тот момент представилось, что мы смогли остановиться у самого обрыва, и, свесив ноги, плевали вниз.

Хотелось бы сказать, что тогда многое и важное поняли, но нет. Нам всё равно было очень сложно, но произошедшее дало мотивацию бросить соли. Я продержался семь месяцев и утащил за собой Диму. Он через несколько недель чуть не убил себя, перерезав вены под коленями. Его матушка вытащила из горячей ванны.

Я тоже впал в экзистенциальный кризис, ведь верил, что бросил навсегда — мир тогда рухнул. Егорка ещё сказал, что выгляжу полностью потерянным. Мы сорвались, но не сели на систему снова, пусть и оба с Димой тяжело пережили срыв. После мы ещё несколько раз оступались с периодичностью в три-четыре месяца.

Я даже шутил, что дату проворонили, когда пили с Ветровым. Главное, что алкоголь больше не вызывал у нас желания упороться. Мы убивались, когда мне становилось психически плохо и Дима просто не мог мне отказать и уйти, пусть и выходы на говно уже были у меня.

До сих пор стыдно за это пред ним, если бы не я, он был бы чист уже несколько лет. Сейчас же мы без солей лишь девять месяцев, и это мой новый рекорд. Не знаю, когда он прервётся, но мне не страшно — я давно независим.

Deus ex machina.

Панически боюсь внутривенных уколов. То же распространяется и на забор крови из вены. В сентябре двадцать третьего, у меня второй раз за три дня взяли кровь, и я на ватных ногах пошёл в наблюдательную палату.

Сразу повалился на койку. Ещё не успел прийти в себя, как санитар подсунул мне на подпись какую-то бумагу, на которой, я успел только выхватить, помутневшим взглядом: «Исследование на ВИЧ».

Меня это немного взволновало, потому что раньше у меня никто не брал таких расписок.

Ещё тревожнее стало, когда в тот же день один из пациентов принёс мне книгу из собрания сочинений Набокова, в которой вместо закладки торчала брошюра «как жить с ВИЧ».  Ещё вчера она висела на информационном стенде, а теперь оказалась в книге. Жаль, что он ею не заложил место, где начинается роман «Приглашение на казнь», символист, бля.

Через два дня у меня взяли ещё одну пробирку и вывели из наблюдалки. Положили в палату напротив сестринской. И на первое утро я услышал, что медсестра шепчется с кем-то: «У него, кажется, СПИД, но я всё ещё раз проверю».

Решил, что они говорят обо мне. Допустил, что когда у Ветрова обнаружили гепатит С, то ВИЧ ещё не проявился. Ходил по отделению, заглядывая в лица медсестёр и санитаров, боясь спросить напрямую. Казалось, они стали смотреть на меня чуточку по-другому, будто бы жалостливо.

Главврач назначил разговор на пятницу. На приёме узнавал о моём психическом состоянии, чувствовалось будто бы чего-то не договаривает. Сказал, что назначит ещё встречу на следующей неделе.

Внезапно позвонил отец. Перед тем как лечь в психушку, я думал, что с ним поругался. Ничего не помнил, но в журнале телефона остались мои назойливые звонки папе. Звонил ему в шесть утра.
— Ну привет, Шурик — произнёс он насмешливо и снисходительно — наверное, не помнишь, чего наговорил-то?
Я чувствовал, что когда он это произносит, то по-доброму улыбается.
— Нет, совсем не помню, пап, прости, пожалуйста.
— Я так и понял, у тебя голос ещё такой дурной был, сразу заметно, что ты не в себе — откашлялся он. — Ну, рассказывай, давай как ты там, как здоровье?
— Здоровье вроде бы нормальное физическое, а психическое устраивается потихоньку.
— Это хорошо. Тебе принести чего-нибудь?
— Несколько пачек сигарет, если только, ни печенья, ничего другого к чаю не надо, хоть немножко похудею здесь.
— Хорошо, понял тебя, ну ладно, увидимся на днях.

Отцовский приветливый звонок меня насторожил, обычно он подолгу не разговаривал со мной, после моих выкрутасов, а тут так скоро позвонил. Что, если отец уже знает о моём СПИД диагнозе с гепатитом С и поэтому, перешагнув обиду, проявил участие?

Я оставил только его контакты, из тех, кому доктор может сообщить о моём состоянии, но почему они ничего не говорят мне?! Ждут, когда психически окрепну?

Доктор отложил беседу.

Внезапно приехал папа. Второй раз. Приехал просто так. Он был немного пьян и трогателен. И здесь я подумал, что всё сложилось. Захотелось расплакаться и просто попросить прощения за всё.

Себя в этот момент не было жалко — когда полторы недели думаешь, что у тебя гепатит и СПИД, то примиряешься уже с этой мыслью, тем более это было бы заслуженно, учитывая мои намерения при заражении.

Захотелось расплакаться оттого, что отец проявил ко мне участие, перешагнув через все мои косяки. Захотелось извиниться, сказать, как сильно его люблю, но снова испугался.

Вспомнилась старая переписка с Петей, где я ему переслал одно сообщение, а он выдал это в ответ:
«А вообще, твоё письмо ей такое трогательное, наверное, ещё потому, что от тебя непривычно видеть что-то искреннее без примеси иронии, смехуёчков или грубости. Хотя мне больше нравится, когда твоя искренность спрятана под иронией, грубостью и смехуёчками, потому что она всё равно выкупается постоянно. А когда — это просто сияние чистой искренности — я за тебя боюсь, потому что ты кажешься ранимым очень. Ты же и так ебанутый долбобё*, не хочу, чтобы тебя ранили».

Вспомнил, и снова попытался перешагнуть через страх открыться, и не смог.

Силён, и, иногда, не робок я только в печатных словах. Папа, если ты это читаешь, то прости меня за всё, пожалуйста. Я тебя очень люблю и помню многое из того, что ты сделал хорошего.

Помню, как ты возил меня в трофи рейды, и экспедиции, помню, как ты отдал меня на бокс, когда у меня своровали телефон.

Помню, как я убежал впервые из дома от мамы и случайно попался тебе на дороге, когда ты поехал меня искать. Я свернул в гаражи, ты погнался за мной. Шёл дождь. Ты догнал меня, и вместо ругани, поднял на руки и крепко прижал к себе, стал успокаивать. Было так уютно, пусть мы и промокли насквозь.

Помню ВСЁ, благодарен за это и люблю тебя.

*****

С доктором так второй раз и не побеседовали. За день до выписки он мимоходом обмолвился, что у меня хорошие анализы, только повышен был какой-то показатель, из-за чего так много брали крови на проверку.

Я до конца не верил его словам, пока не увидел в выписке: «кровь: на гепатиты и ВИЧ отрицательные».

Удивительная удача, я полтора года жил, думая, что у меня гепатит, и боялся это подтвердить. Осознание, что всё прошло мимо, штырило сильнее и дольше любого наркотика.

Да, я полтора года думал, что заражён, и не лечился, ведь боялся подтверждения диагноза. А вдруг пронесёт? Хотя Нася мне сразу сказала прямо, что шансов почти нет и она была бы права.

Всегда всё пугающее меня пускаю на самотёк, откладываю, пока не станет поздно что-то делать, часто прилетает по шапке, ничего не могу с собой поделать. НО, на непоправимое мне пока везёт.

*****
В декабре 2017-го я решил повеситься. Пришло в голову как-то спонтанно, я даже был трезв, но эта идея захлестнула меня. Скорее всего — это последствия стиха, написанного за год до:

Сашенька, когда это кончится?
Сашенька, когда это кончится?!
Я себя умоляю.
Я себя умаляю — сам себе я ничтожный господь.
Сашенька от земли оторвавшийся ножками,
Завис и рыдает, захлёбываясь смехом, блюёт,
Запрокинувшись на балкон.
Как в тринадцать, когда выпил дедовский самогон.
Только больше не стыдно, ведь года четыре, как можно,
И два года, как вовсе нельзя — запретил психиатр.
Больше не стыдно, но почему же так тошно?
Почему я рыдаю только смеясь?!
И нечего, друг мой, сказать.
Просто мне больно.
Однажды я зубы сломаю, сомкнув их в натянутую улыбку.
Сжигая себя изнутри алкоголем,
с надрывистым воплем,
ОТ ГОРЯ
Пьяный сбегу, залпом отметив
лихую попытку.
Сашенька, когда это кончится?!
Один год! Один год! Один год!
Не шанс измениться, а повод
Задушить себя утюгом,
Понадеявшись на нервущийся провод.
Мол делал что мог:
Пил, курил, пытался забыться,
В счастье и горе валился я с ног,
Помнил лишь тех, чьи передёрнуло лица,
Когда тошнило меня на танцпол.
Это всё?!
Это всё отбивает мне печень,
Как на ринге меня подловивший боксёр.
Вжавшись в угол, проклинаю свою же беспечность.
И остальное!
И остальное.
Проклинаю я всё.

Тогда я поставил себе задачей измениться, но, как видно, ещё тогда в это не верил. Сколько надрыва в этих строках, хах. А ведь тогда я не употреблял тяжёлые наркотики, мне было плохо просто так, без особой причины. Только это осталось в моей памяти даже большей болью, чем то, что я пережил с наркотиками и бросая их.

Вернёмся к тому, что я решил убить себя. Сделал это импульсивно, не задумываясь, встал на стул, повязал на перекрестие батареи петлю из свитера. Залез в неё, встав спиной к стене, и начал раскачиваться на стуле.

По его скрипу я подумал, что он развалится у меня под ногами, и продолжил. В какой-то момент стул оторвался двумя ножками от пола, а другими так сильно накренился, что чуть не перевернулся.

Свитером сдавило горло, и я случайно поймал баланс. Всё зависело лишь от одного движения: назад или вперёд.

В моих мыслях промелькнуло: «И это всё?!» Стало одновременно смешно и обидно. Резко качнулся назад, поставив стул на четыре ноги. После простоял ещё несколько минут «в свитере», успокаивая сердцебиение и дыхание.

Слез, заварил крепкий кофе, чтобы не уснуть и не проспать утренний приём психиатра. Пришёл и лёг в психушку в третий раз.

Петлю, кстати, не снял, оставил как «мотиватор меняться» и это была очень большая ошибка.

Покинув решётчатые пенаты, которые, к слову, тогда не помогли из-за смены курса лечения, я решил, что снова убью себя на день рождения в двадцать три, если не изменю свой образ жизни.

Сработало. За три недели, «до»: снова сходил к психиатру, вернул предыдущий курс лечения, перестал пить, начал писать, занялся бегом, возобновил общение с важными людьми но...

ВАЖНОЕ НО.

Я символически тушил сигареты об числа небольшого календаря, что взял с работы. Отмечал так прожитые впустую дни. В календарике выжжено всё с начала февраля, по середину мая.

Что я чувствовал, тушив очередную сигарету об календарь? Очевидно — это отчаяние и ненависть к себе. С начала марта ловил себя на мысли, что жду дня рождения, лишь бы всё закончилось.

Этот ультиматум самому себе стоит на втором месте, на пьедестале моих самых тупых решений. Что было первым? Ну, как бы сказать… моя глупая вера, что я смогу контролируемо употреблять тяжёлые наркотики.

За три недели до дня рождения в голову снова ударил вопрос: «И это всё?». Если бы не он, я бы не рассказывал здесь о своих ошибках всю книгу.

Невозможно на долгой дистанции идти против течения, действовать вопреки. Быстро провалишься на дно, вслед за опустившимися руками. Да, негативная мотивация работает, даёт скорый результат, но и настолько же быстро наступает выгорание и падаешь ещё ниже.

Себя вытащил за волосы только Барон Мюнхгаузен. Внимание: не повторяйте самостоятельно, этот трюк выполнен профессиональным лжецом.

Один умный Дядя Женя читал: «Человеку нужен человек и это главное». Меня всегда вытаскивали люди, пусть и не понимая, что на их плечах эта миссия. У нас есть язык, есть эмоции, есть близкие, ну так что мешает говорить приятности и чувствовать себя нужным?

Смешно самому, но часто забываю о таких очевидных вещах, потому что иногда не могу уже их прочувствовать, но это только когда всё запущено. Если оголтело не отталкивать людей, то они потащат тебя за собой.

Это в большей степени повторяю уже для себя, сколько бед могло бы случиться, когда я слал всё и всех к чёрту.

НО

Как уже писал: моя жизнь состоит из вкрапления случайных удач и череды закономерных провалов. Мы давали кровавую клятву с Димой, который болен гепатитом, и я не заразился; попытался повеситься, но случайно поймал баланс; почти начал торговать наркотиками, но благодаря импульсу отказался.

Конечно, больше всего благодарен тому, что так и не пересёкся с наркоторговлей, ведь убить в себе человека намного страшнее болезни или даже самой смерти. Звучит донельзя пафосно, согласен, но что поделать, если я правда больше всего хочу быть добрым и нести только свет, а получается, как всегда.

Хочу наперекор своей импульсивности держать себя в руках, и, знаете, у меня это даже чуть-чуть получается — я же наконец-то пишу концовку книги.

Немного отвлёкся, простите, я чуть пьян и очень нервничаю из-за того, что пытаюсь просто и ёмко передать свою банальную мысль. Так о чём я?

Сколько мне ещё будет везти, когда дело касается непоправимых вещей?

Кто-то может сказать, что моё везение не случайность, а воля Бога. К такому мнению не склонен, извините. В мире погибает столько более достойных людей, чем я: к ним приходят стихийные бедствия, войны, геноциды.

Нет, я не кокетничаю, принижая себя, просто так много человеческих жизней, без разбора, тысячами, миллионами за раз, убивает пришедшая к ним беда — это можно понять, как стечение слепых обстоятельств, но совсем не хочется принимать как Божий умысел.

Простите, я готов предположить существование равнодушного Бога, но отказываюсь верить, что случающаяся несправедливость УМЫШЛЕННА.

Могу показаться наивным, ну и пусть. Знаю, что жизнь не справедлива и никогда не станет ИДЕАЛЬНО справедливой, ведь есть причинно-следственная связь, и множество независящих от нас факторов просто обязаны сделать так, как есть.

Мне легче жить, не веря в помощь Бога. Хотя бы потому, что когда тебя обходит стороной, казалось бы, неминуемое, то испытываешь непередаваемое чувство, ОЩУЩАЕШЬ СЕБЯ ПОДЛИННО ЖИВЫМ и берёшь себя в руки так, как никогда не брал.

Хотелось бы испытывать это чувство почаще, но знаешь, что ты не герой приключенческого романа, у тебя нет «сюжетной брони», и в следующий раз может не повезти. Фатально не повезти.

И ведь не везёт, пусть пока в мелочах. Скажем так: не везёт в мелочах, из которых соткана жизнь. Когда меня накрывает не зависящее от меня помешательство, то я невольно разочаровываюсь во всём мире.

Пропадают чувства, появляется апатия, и при этом как бы ни звучало нелогично: меня пронзает нервозность и боязнь всего. Я так болел до знакомства с наркотиками, жёстче когда употреблял и продолжаю недомогать сейчас.

Когда-то это было несправедливо, а теперь логично и уже виноват я сам, ведь зачастую усугубляю болезнь алкоголем, который так и не оставил после отказа от тяжёлых наркотиков.

Да, бывает закономерно сложно, но в такие моменты теперь вспоминаю, как мне крупно и незаслуженно повезло — это как минимум примиряет с реальностью, и я начинаю искать выход. Может, скажу спорную вещь, но, по-моему, у несправедливости НЕТ ЧЁТКОГО перекоса в негативную сторону.

В девятнадцать лет я пришёл к одной очевидной мысли: чем сильнее ты ограничиваешь себя в сиюминутных хотелках, тем ты более свободен. Пользуюсь этим, хорошо, если через раз. Вру, почти никогда, и страдаю от этого.

А ЗРЯ.

Понимание того, что, всё же на многое можно влиять, а случай может прощать даже крупные ошибки, заставляет любить эту сложносочинённую жизнь и не переставать с нею бодаться. Как бы не ебашило, как бы не ебашило.

* наш не матерный неологизм сами понимаете, к какому слову, произошёл из-за случайной опечатки.

*****

Спасибо, что прочитали всё до конца — этот факт уже сильно льстит. Мне было важно поделиться своей внутрянкой. Если вам сильно понравилось прочитанное, то можете задонатить мне на продвижение текста:
5469 9806 0059 7112

Александр Алексеевич П.

— Когда уже будем работать на себя, знаешь, я придумал, как решить свою проблему с ревностью, прикинь, на пикабу вычитал.
— Как?
— Если коротко, то тело разделывается, прокручивается через мясорубку и смешивается с землёй в горшках с рассадой. Так машина гружённая зеленью не привлечёт внимания.
— Ты уверен, что именно на пикабу для такого нужно искать гайды? — спросил я, тревожась не за правильность гайдов, а за само намерение.
— Да ясен красен нет, просто сама идея выглядит здравой, детали найду в даркнете. Кстати, ты мне понадобишься.
— Зачем?
— Не ссы, не убивать, просто хочу, чтобы ты сидел в это время на кухне, и мне с кем поговорить было во время разделки туши, чтобы башкой не тронуться.
— Хорошо — отстранённо ответил я, будто соглашался прийти на сбор жильцов дома, втайне собираясь миновать это предприятие.

Подъехал автобус, зашли, расплатились. Рядом с нами ехала девчонка лет двенадцати и женщина за сорок.
— Хотя, знаешь, ты ещё понадобишься для приманки этого хлебушка.
— Ты же сам говоришь, что он тупой как хлебушек.
— Да, тупой как хлебушек, но пугливый как страус.
— Походу ты устроил охоту на химеру.
— Ахахах, да, типа того. Коро-оче ты мне понадобишься, а то без компании он один со мной не встретится.
— Хорошо, я тебя понял.
— Да ничего ты ещё не понял. Я начерчу три дороги, в двух будет мефедрон, в третьей смесь мефедрона с цианидом, смотри не перепутай, а то мне потом двух хлебушков прикапывать. — рассмеялся он.

Он так открыто говорил об этом на людях. Они не понимают, что он не шутит, или это я не понимаю шуток?

Доехали до моего бывшего места работы. На удивление меня даже не оштрафовали за прогулы. Позвонил Гуляеву, сказал, что наконец-то получил зарплату и всем доволен. В ответ он передал, что Лера и Катя зовут в гости. Отшутился, что пока не готов.

Решили с Ветровым отметить мою выписку и к ночи были пьяны вусмерть. На гидре взяли грамм амфетамина на утро, чтобы уже на «трезвую» голову заняться делами.

В девять утра встретились. Оба были хмурыми, с тяжкого похмелья. Пошли по карте на окраину города в лесок. Спустя пять минут брождения по тропинкам, оказались на нужном месте, подняли вес в одно касание.

Дима высыпал на экран смартфона сразу полграмма и расчертил две жирные дороги. Разнюхались. Похмелье практически прошло, но эйфории не было, просто перестала болеть голова и стало немного тревожнее.
Через полчаса вышли в город, зашли в маленький парк, и Ветров высыпал полностью содержимое зиплока на экран телефона.
— Не часто?
— У меня вроде бы снова началось похмелье. — настоял он.

Повторили. Через несколько минут я понял, что это передозировка. Стало очень паранойно, мы шли и моросили под мелким дождём. Лучше не становилось и пока не предвиделось. Заглянули в несколько канцелярских магазинов в поисках зиплоков подходящего размера. Ничего не нашли и разошлись по домам.

Ветров обещал, что-нибудь придумать, а я всё ещё надеялся, что всё отменяется и ничего не выйдет. Хотя ради чего это падение откладывать? Ведь каждый раз показывает, что у меня не хватает ни сил, ни воли жить нормально.

Амфетаминовые отхода пережил, играя в визуальную новеллу «Врата штейна». На это у меня ушло полтора дня жизни, которая снова была, будто бы поставлена на стоп.

Я не готов был дать даже самому себе ответ, что буду делать, будто кто-то другой за меня должен сделать выбор. Нервозная апатия не выпускала из кровати. От непонятной действительности я спрятался в «Замок» Кафки.

Четыре года назад уже читал эту книгу, но не закончил, потому что потерял сумку в которой ещё вдобавок лежал недавно купленный роман «Гроздья гнева». В то время я сопереживал герою, который попал в мир непонятной сумятицы и бюрократии.

Сейчас же меня очень раздражал главный герой. Я явственно видел, что если бы не его собственные заскоки и закидоны, то он претерпел бы меньше бед. Мне настолько был неприятен Йозеф К., что книга снова оказалась заброшена.

Возможно, эта нелюбовь к протагонисту взялась оттого, что если бы не я сам, мне бы тоже жилось намного легче.

Больше читать совсем ничего не хотелось. Включил на ютубе дилогию документальных фильмов про пропаганду с канала SUREN, чтобы отвлечься и уснуть. Было интересно, поэтому удалось вырубиться только в конце второй документалки.

Проспал десять часов. Снилось много снов, большинство из которых позабылись по пробуждению, но два из них впились в память.

Приснилось, как с мамой едем в междугороднем автобусе с удобными, мягкими креслами. Мама рассказывала, как подросли сестрёнки, пока я пропадал и не приходил в гости. Мне было не то, чтобы стыдно, более смущённо, но так приятно и радостно снова увидеть маму, после нескольких лет моего отсутствия.

Спустя несколько снов уже шёл с Лерой под мостом, переступая железнодорожные пути. Когда спускался с насыпи, то немного потерял равновесие, и Лера крепко схватила меня за локоть.

— Да не упал бы, отпускай!
— А вот и нет, я люблю тебя и никуда не отпущу!
— Я тоже люблю тебя.
Стало спокойно и приятно, также как во сне с мамой.

Странная штука: если плохо себя чувствую, то мне часто снятся хорошие сны. Когда же я бодр, уравновешен и знаю, что в этой жизни делать, то сны, наоборот, будут полны мелких бытовых неурядиц и нервозностей.

Сейчас же я, очевидно, был в прострации и только во сне всё было легко и понятно. На деле же стыдился показаться на глаза матери и пытался порвать все связи с Лерой, чтобы не мучить друг друга взаимным чувством вины. Я даже был не уверен, что это уже любовь, скорее я просто пытался «вернуться», как обещал осенью двадцатого года.

*****

Мне позвонил Ветров. Прошло трое суток с последней нашей встречи. За это время он купил весы в табачной лавке, а зиплоки заказал в интернете.

Я сходил за парой мотков изоленты и литром водки. Пока пили водку, Дима зарегистрировал новый аккаунт с ником «Горечь поражения», написал одной сети магазинов, скинул фотографию весов и зиплоков.

Мы стали ждать, пить. Когда пришло одобрение с реквизитами карты, на которую нужно отправить деньги, мы были уже очень пьяны.

Перевели сумму, нам скинули фотографию с координатами. Мастер клад оказался в посёлке за городом. За окном уже был поздний вечер, на автобусе не уехать, на такси не хватало на обратную дорогу. Мы начали ссориться.
— Ты просто так и скажи, что не хочешь заниматься этим! — кричал мне в лицо Ветров.
— Да нихуя подобного! — кричал я в ответ, хотя подмывало сказать обратное. — Но как мы вернёмся?
— Снюхаем по дороге и на своих двоих дойдём, десять километров не так уж и много.

В такси душно, подташнивало. Было счастьем не найти закладку, а просто выйти из автомобиля. Через пару минут ходьбы нашли нужные заросли. МК должен был в них кинут, а не прикопан.

Несколько минут в темноте обшаривали каждый метр, пока я не понял, что чёрный кусок говна — не кусок говна, а продолговатый предмет, замотанный в чёрную изоленту. Символично.

Вот я и поднял свои первые десять грамм соли. Разнюхались. Ветрову пришла идея позвонить солевой знакомой и попросить вызвать нам такси, а мы бы поделились стафом. Та согласилась.

Скоро мы были около её дома. Зашли в квартиру, и я на несколько секунд впал в ступор: у неё живот. Она однозначно на позднем месяце беременности. Было не по себе видеть, как она курит эту дрянь, но о чём это я? Разве я не собрался травить всех без разбору?!

По фольге стекла скупая слеза и высохла, закоптилась. Выдохнул.

Ночью вышли с Ветровым ко мне домой, чтобы расфасовать. Когда добрались, всё пошло не так. Мы плотно приторчали. В суете с фольгой, зажигалками незаметно наступил следующий день, а потом вечер.

Мы только-только начали фасовать. От передозировки у меня тряслись руки, я не мог ни то, что взвесить, даже замотать зиплок в изоленту, поэтому Ветров делал всё сам.
— А ничего, что мы сожрали полтора грамма из десяти? — спросил я.
— Ничего, если остальные 85% кладов будут подняты без проблем.

Когда он закончил, мы решили разойтись, чтобы в шесть утра выйти кидать закладки. Весь стафф попросил Диму взять с собой, чтобы не проторчать ещё и эту ночь.

Я выпил чекушку водки, чтобы немного прийти в чувства, лёг на диван. Паранойя поутихла, но сна так и не было. Буквально шесть часов лежал в темноте, глядя в потолок, не мог поверить, что это всё происходит со мной.

Не мог понять, где большая трусость: кинуть Ветрова или уйти с ним в грязь, окончательно отвергнув в себе человека. Вспомнилось, как я в первый раз серьёзно задумался о наркоторговле в девятнадцатом году.

Была середина июня девятнадцатого года, прошло полмесяца, как вернулся с подработки из Питера, где заливали бетонную плиту. В тот вечер стало окончательно ясно, что нас кинули. Лично меня на тридцать тысяч за пятнадцать дней работы.

Я впервые оказался обманут на деньги. Переклинило. Написал Ветрову, который торговал наркотиками в Москве: «Не могу больше, увези меня отсюда». Через десять минут Дима перевёл деньги на дорогу.

Ночью я уже отъезжал с вокзала в заполненном микроавтобусе.

Теснота и тревога не давали уснуть. Половину пути гонял на повторе песню Гражданской Обороны «Реанимация», концентрировался на третьем куплете:
«А вот отдельному солдату перестало умирать,
Ведь у него лишь только слово, только слово, но какое!
Стал он жрать, бухать, блевать, себя на части разбирать.
Череп крепко разворочен, и мозги текут сквозь стены.
Стены, стены, двери, окна, другие были рядом,
Торопливо постигали положение вещей,
Созерцая похождения текущего повсюду,
По привычке, продолжая ритуально повторять:

«Реанимация»

«Реанимация»

Когда уже рассвело, машина остановилась. Пока все курили, водитель открыл багажник. Оттуда вылез заспанный напарник, и они поменялись местами. Выглядело забавно, но я был настолько обеспокоен грядущим будущим, что вспомнил и обратил внимание на эту деталь гораздо позже.

Ветров встретил у станции метро. За шесть месяцев своего «бизнеса» он радикально похудел: всегда бывшими полные щёки впали, кожа плотно стянула его лысеющий череп, не оставив места даже для капельки жира.
— Зачем на метро-то поехал? Мог бы на таксе, я бы заплатил. — ворчал Дима и ходил вокруг меня, пока я курил.
— А ты чего такой суетной и хмурый?
— Да всё в порядке, Саша, я просто охереть как вмазан. Под этим дерьмом всегда лицо серьёзное, а в душе поёт весна. — подмигнул мне он.

Пришли на посуточно снимаемую квартиру-студию.
— Вот здесь спит Андрюха — Ветров показал на разобранное кресло-кровать — а мы с тобой разделим это ложе — усмехнулся он, кивнув на большую двухместную постель.
— Я, пожалуй, сейчас вырублюсь, а то сутки не спал.
— Учти, что в полдвенадцатого разбужу, пойдём паспорт мой восстанавливать.
— А без меня никак? Сутки же не спал.
— Никак, мне одному скучно. Если не выспишься, то быро тебя взбодрим — Дима вынул из кармана зиплок с бледно-жёлтым порошком и бросил на стол рядом с ноутбуком.

Я проворочался в кровати час-полтора. Моё состояние было отвратительным, но заснуть так и не смог. Для тонуса попросил отсыпать мне дорожку. Дима взял сигарету с мундштуком и подцепил совсем немного.
— А чего так мало?
— Этот стафф убойный — тебе четверти колпака хватит — сказал он и начертил банковской картой короткую полоску. — Ты не думай, я не жадничаю, у нас говна хоть жопой жуй. Вот сходи погляди, что в шкафу.

На верхней полке лежал полностью заполненный порошком контейнер для еды и рядом респиратор.
— Сколько здесь?
— Да мелочь, грамм двести где-то альфы pvp.
— А респиратор зачем, сами варите?
— Не-а, не варим, прост порошок такой ядрёный, что можно обжабаться, пока только фасуешь и дышишь.

Мы вернулись к столу, и я снюхал дорожку. Почти моментально меня охватила эйфория. Музыка, играющая с шипящих динамиков ноутбука, пробирала до дрожи, будто я стоял в толпе на концерте. Настолько острое состояние продлилось не больше десяти минут и стало отступать, оставляя за собой смятённость мыслей, которая перерастала в панику.

Пока я беспорядочно рылся в телефоне, пытаясь успокоиться, к Диме пришёл знакомый. Ветров рассказывал ему про полицию, мафию, отжатую у ребят машину этой мафией. Всё звучало как скомканный пересказ криминального боевика, поэтому я решил, что мой друг стебётся.

Закончив свои сказки, он стал собираться, знакомый согласился нас подвезти. Перед выходом снюхали ещё по дорожке. Высадились у банка неподалёку от паспортного стола.

Зашли внутрь и в моменте оба словили тупняк — минут пять тыкались в банкомат, пытались оплатить госпошлину. По моему лицу струился пот, я перешёл на громкий шёпот, безуспешно пытаясь заговорить нормальным голосом. Все консультанты косились на нас. Казалось, что они вот-вот вызовут полицию или уже вызвали. Внезапно один из них подошёл и помог.

Отлегло, думалось, что параноидальные муки закончились, и я поплёлся на слабых, еле гнущихся ногах вслед за Ветровым.

Мои колени подкосились от страха, когда увидел отдел полиции. Совсем забыл, что именно там находится паспортный стол. Отпросился у Димы погулять в окрестностях, пока тот отдаёт все бумаги.

Через десять минут он перезвонил.
— Ты где?
— Я в соседнем дворе сижу на лавочке, а ты уже всё?
— Нет, к чёрту, там душно, очередь большая, да и бошка разболелась, позже сделаю. Сиди на месте, сейчас подойду и пешком немного пройдёмся.
— Куда?
— Здесь недалеко. Рабочие моменты нужно решить.

Подошли к многоэтажке, подъезд которой был с солнечной стороны. Я, и так истекающий потом, подумал, что сгорю под лучами как вампир. К нам вышла хмурая девушка с пекинесом на поводке.
— Забери у меня это дерьмо — я его с амфетамином перепутала, и сейчас мне очень плохо — вместо приветствия сказала она.

Они начали спорить о работе. Меня это не очень интересовало, важнее было найти туалет. Из-за обострившейся паранойи просто встать за дерево казалось невозможным действием.

Я вышел из двора, миновал квартал. Нигде не мог найти места — в голову вонзилось ощущение, что все смотрят только на меня. Мимо прошли два полицейских. Зачем-то оглянулся, они оглянулись тоже, остановились. Ужас сковал моё тело, как завороженный я смотрел на них, не в силах пошевелиться. Менты развернулись и пошли дальше.

Спустя ещё пару дворов заметил гаражи и пошёл за них. На обратном пути немного заблудился, но вовремя позвонил Ветров.
— Всю голову мне вытрахала — пожаловался он, когда мы встретились. — Я и так один сейчас всё делаю: поднимаю, фасую, кладу, разруливаю диспуты, а она только денег требует!— А как же Андрей?
— Да он ничего не делает почти, устроился на легальную работу и по десять кладов в день по пути раскидывает. Всё на мне осталось, четвёртые сутки не сплю уже.

В магазине у дома взяли бутылку водки, чтобы снять мою никуда не пропавшую паранойю. Ветров пить отказался, а я больше стопки осилить не смог.

Вечером вернулся Андрей. Мы заказали доставку из макдональдса. Дима заставил меня съесть хотя бы бургер — еле-еле прожевал его. Встал из-за стола, лёг на кровать к стене. Сна не было вторые сутки. Со мной осталось только тревога, отчасти беспочвенная, если не считать двести грамм на полке в шкафу. Всю ночь провёл в бреду позорных воспоминаний.

Утром Андрей закинул несколько свёртков в большую пачку семечек и ушёл на работу. Дима закрыл несколько диспутов и предложил посмотреть кино «Сид и Нэнси».

Я испытывал странное мрачное ощущение, когда смотрел фильм про наркоманов, будучи в психозе от альфы pvp.

После заказали доставку из ресторана Грузинской кухни, потому что мне захотелось харчо. Через полтора часа, когда прибыл курьер, я не мог на этот суп смотреть. Ни сна, ни аппетита третий день.
— Что делать-то? — Задал я риторический вопрос, потому что Ветров тоже не ожидал, что меня так перекроет.
— Давай клин клином вышибать. Сейчас тебе бо́льшую дозировку наведу. — он насыпал порошок в четверть стакана воды и размешал — пей, подействует чуть позже.

Эйфории не было, но тревога унялась. Смог немного поесть, пусть и без аппетита.

Чтобы отвлечь, Дима решил познакомить меня с аниме «Берсерк». После второй серии он засобирался работать.
— Никому не открывай. У меня и Андрея есть ключи, а остальным здесь делать нечего.

Через полчаса после того, как Дима ушёл, снова началась паранойя. Я посмотрел ещё две серии и забросил, потому что из-за навязчивых мыслей не мог сконцентрироваться на сюжете.

Казалось, что Ветрова непременно сегодня поймают и приедут сюда, где я заперт с двухстами граммами тяжёлых наркотиков.

К вечеру пришёл Андрей. Дима отсутствовал уже больше шести часов. На звонки он сначала коротко отвечал, что занят, позже вообще перестал брать трубку. Дюша увидел моё смятение и посоветовал сняться с альфы pvp барбитуратами, например, корвалолом.

Я прогуглил ближайшую аптеку, она оказалась в трёхстах метрах. Вышел из подъезда, пошёл быстрым шагом, избегая взглядов прохожих. Когда зашёл вовнутрь снова начал обливаться потом и дрожащими руками протянул фармацевту деньги.

Вернулся и накапал в стакан максимальную дозировку. Через двадцать минут мне стало легче. Не знаю, как описать, но через полчаса я и позабыл, что у меня была тревога, граничащая с паникой.

Наконец-то расслабился. До позднего вечера проговорили с Андреем про околофестивальное кино. Оказалось, что его бывшая любила подобные фильмы, особенно уважала картины братьев Джона и Майкла Макдонах.

В полдвенадцатого меня начало клонить в сон. Впервые за трое суток. Спокойствие длилось недолго. На рассвете вернулся пьянущий Ветров.
— Чё, спите, суки, неблагодарные?! — крикнул он из прихожей и прошёл в комнату, не снимая обуви. Я только успел увидеть на циферблате четыре утра, как часы полетели об пол. Следующим был разбит небольшой жк телевизор.
— Успокойся! — я схватил его за руки, когда он срывал занавески вместе с карнизом.
— Отъебись от меня, падаль! — чуть ли не взвизгнул Ветров и ушёл в ванную.

Андрей спокойно сидел и смотрел в одну точку.
— Тебе что, совсем плевать?! Сейчас же вызовут полицию, а у вас здесь двести грамм!
— Успокойся, Саня, наш девиз: «Чем больше палева — тем меньше палева». Дима тебе рассказывал про полицию и мафию? Или про то, как наш знакомый уснул за рулём тачки, взятой в каршеринг по поддельным правам,и, врезался в чужую машину? Так вот, на момент аварии у него лежало десять килограмм порошка в багажнике. За последние полгода я видел столько всего, что если сюда сейчас прилетит НЛО — это меня не испугает, даже не удивит.

Из ванной послышался лязгающий шум, я побежал туда. Ветров пытался вырвать стеклянную дверцу душа. Не знаю почему, но я его не ударил, чтобы усмирить, а упал перед ним на колени, умоляя остановиться. Дима оттолкнул меня и вышел.

Я сел на край ванны и застыл в ступоре. Больше не было слышно ни звука. Когда вернулся в комнату, Ветров лежал ничком на большой кровати и не шевелился.
— Вот и делов-то — еле заметно улыбнулся Андрей, лёг и закрыл глаза.

У меня же вышибло сон вспышкой адреналина. Под храп Димы покупал билет на обратный поезд, который отходил в полдень. Остатка ранее отправленных денег хватило впритык.

За полчаса до моего выхода проснулся Ветров и сел, сутулясь, свесив ноги с кровати.
— Жесть как голова раскалывается. — простонал он и зацепил остриём ножа горку порошка, занюхал и мгновенно выпрямился. — Всё, теперь можно и поработать.
— Я еду домой, Дима.
— Психоз так и не прошёл?
— Прошёл, теперь мне просто страшно. Особенно пугает ваш девиз: «Чем больше палева — тем меньше палева». Вы же совсем безбашенные.
— Если честно, ты приехал в кризисные времена — команда разваливается, и поэтому мне нужен верный человек, понимаешь?
— Но именно этот кризис меня и пугает. Ты сидишь на системе и тебя откровенно срывает.
— Поэтому ты и нужен мне.
— Поэтому я здесь не останусь. Не верится в выход из кризиса, повторюсь, ты на системе, и мне кажется, что скоро вас всех пересажают…

Так и вышло: половину с кем пересекался Ветров закрыли, а сам он еле смог откупиться и разорённый вернулся в родной город. Не прошло и года.

Когда я покидал Москву, отчётливо помню, как на ум пришла цитата неудавшегося самоубийцы: «Пока летишь с моста, понимаешь, что все проблемы решаемы, кроме той, что ты летишь с моста». Мои трудности тоже были излишне драматизированы. Мне повезло, я тогда это понял раньше, чем сорвался вниз.

Да, в тот момент я больше испугался того, что система, выстроенная Ветровым, однозначно потерпит крах. Сейчас, я принимая это, иду на смерть. На смерть минимум себя как человека. Мне больше не страшно ворваться в пиздорез, мне страшно отпустить о себе иллюзии. Иллюзии, каким бы я мог стать.

А есть ли ещё у меня выбор сейчас?! На часах четыре утра, значит, есть ещё два часа перед прыжком. Я снова вспомнил цитату Достоевского: «Ищет подвига и пакостит по мелочам». Неужели я никогда не смогу о себе больше так подумать? Неужели такого меня больше не будет?

В полпятого я твёрдо понял, что должен быть. Сразу от этого утверждения стало легче, и меня незаметно сморил сон.