Черновик у меня оказался весьма разрозненным, потому получилось местами сумбурно, но надеюсь основные мысли я смог донести. Приятного чтения и надеюсь на Ваши размышления в комментариях.

Итак мы уже поговорили про «Библиотекаря», а так же про «Ногти». Ну а вот и момент перелома. Да, «Библиотекарь» вывел Елизарова на свет, став самой популярной его работой, однако именно «Pasternak» изначально заставил говорить о нём.

Итак, в 2003 году вышел роман в жанре «городского» фэнтези «Pasternak», который по сути своей состоял из трёх компонентов:

1) Средние боевые сцены при участии неоязычника, химика-бомжа, православного боевого священника из катакомбников и гопника;

2) Сатиру на либеральные ценности (речь не про классический либерализм, а про современные его итерации) и идею абстрактной «духовности», не имеющей привязки к конкретным позициям;

3) Пастернака. Позже объясним.

Позже рассмотрим всё это подробней, а сейчас нужен синопсис.

В романе две сюжетные линии, которые освещаются с четырёх позиций, по одному на каждого основного персонажа: двух протагонистов и двух дейтерагонистов.

Но начинается всё не с них, а с пролога, в котором бесы кошмарят мужика, отмечая схожесть некоторых моральных максим христианства и буддизма, ссылаясь на мономиф и поощряя интеллектуальное и духовное сектантство, особенно в среде интеллигенции, довели до инсульта мужика и под видом сатанинской скорой украли труп. Разумеется, во славу Бориса Леонидовича «Бога Живаго».

После пролога нас встречает Василий «Василёк» Льнов, носитель древнего знания, полученного от его деда Мокара – неоязычника (а других и быть не может, так как исконное славянское язычество на территории России выжгли. Исконное язычество утеряно, и все язычники лишь воспроизводят его на основе некоторых ошмётков и положений язычества других народов). От него же он обучился древним умением борьбы с «монстрами», он первый узнаёт об опасности и готовится к борьбе с ним.

Союзником Льнова становится подрывник-самоучка Любченев, чья история изначально рассказана в рассказе «Красная плёнка», после чего была дополнена и перенесена сюда (вообще, один из залогов того, что герои второго плана живые и проработанные – это то, что они когда-то были главными героями какой-либо истории). Если кратко, Любченев вместе со своим другом Антипенко изводили «нелюдей». Кто это такие, ясно из простой цитаты: «Мне вспоминался прошлогодний нелюдь Вайсберг, продавший душу за резиновых индейцев из ГДР». Они изводили их, заставляя покинуть школу. Но один раз им попался особо упорный нелюдь, да и времена изменили, потому им пришлось прибегнуть к последнему оружию – красной плёнке, легенде 70-80-х годов, согласно которой съёмка фотоаппаратом на такую плёнку позволит получить... фотографии снимаемых «моделей» без одежды.

Однако нелюдь перекупила плёнку и опозорила уже их, чем вынудила покончить с собой. Изначальный рассказ был доработан: открытый финал заменён полноценным, где известно, что Антипенко умер, а его товарищ остался жив, так как восстановленный ими патрон не взорвался, а, как ему и полагается, выстрелил, убив только стоящего перед ним. Далее Любченев прятался по крышам и бомжевал, пока не встретил Льнова. За это время с помощью учебника химии открыл в себе талант к созданию бомб, прочей пиротехники да и химии в целом, чем и привлёк к себе внимание борца с нечистью.

Позже возникает образ Цыбашева, в детстве странного меланхоличного мальчика (в детстве Сергея угадываются черты самого Елизарова), далее поглощённого поисками истины юноши, который пропустил через себя огромное количество религиозных текстов от классических религий до нью-эйджа и превращающегося, наконец, после крещения в катакомбной церкви, в отца Сергия. Который обнаружил склад затопленных и слипшихся в камень трудов Пастернака, которые обладали способностью при ранении — выпивать кровь раненного, высушивая его.

Его сподвижником стал воспитанник алкогольной среды Алексей Нечаев, Леха — герой рассказа «Стать отцом», который перекочевал без изменений. Наименее интересный герой, который является представителем архетипа альфа-гопника.

Все эти герои встречают свою судьбу в неравной борьбе с нечистью, а в эпилоге нам показывают достаточно яркую, но мутную сцену извращённого причастия врачей, оживляющих трупы (собственно, что за смысл в это заложен, понятно, но вот над отдельными элементами как будто бы нужно поразмышлять).

Есть у этой истории и пятый герой, отнюдь не положительный — Пастернак. Именно это имя вызвало ожесточённые споры вокруг книги, и, что особенно забавно, собственно Пастернака-то тут и нет — его имя просто играет роль вместилища обобщённой «либеральной духовности» (да, критика самого Пастернака также имеет место, но это буквально пара страниц). Но именно это имя является как основой разгромных рецензий (прямо называющих Елизарова нацистом), так и хвалебных (утверждающих, что эта книга — оплот «ценностей»).

Одно можно сказать точно — Елизаров не любит Пастернака (я его мнение разделяю — я три раза пытался прочитать «Доктора Живаго» и три раза бросал (притом, что обычно я дочитываю даже полный мусор)), в чём честно признавался. А потому он с чувством и толком разбирает его на кирпичики, но не личность, нет, а его творчество и его наследие, то, что с ним сделало общественное восприятие.

РАЗНОС ПАСТЕРНАКА

Давайте возьмём достаточно большой кусок текста и разберём, что же за претензии предъявляются.

Для начала стоит отметить основную тему — противопоставление «духовности» и «псевдодуховности». Упрощая и обобщая, «псевдодуховность», по Елизарову, — это попытка изначально светского деятеля или созданного им светского же произведения залезть на территорию религиозную.

В определенный момент явился спрос на книги, воспроизводящие «духовные ценности». Самостоятельно ли, с помощью ли бесов, как-то определился необходимый процент обогащенной духовности, по которому общество судило о произведении. Дело оставалось только за автором, более или менее выполняющим в текстах ударную духовную норму. Так появлялась оболочка, посредством которой дьявол как через лаз проникал прямо в душу.

Сами «духовные ценности» оказались с секретом. Вначале они были очень похожи на христианские. Потом само же общество переименовало их в более гуманные, «общечеловеческие», причем процентная духовность от этого ничуть не уменьшилась. Наоборот, добыча ее возрастала с каждым годом, но только сами ценности видоизменялись до того, что откровенно противоречили христианской традиции. Но подступиться к ним с критикой уже было проблематично…

Художественная литература, светская литература не плоха сама по себе и не зло, но она не имеет права на духовность.

«Не нужно думать, что художественная литература — зло. Она становится его носителем только в том случае, когда начинает претендовать на духовность, а вот на нее у литературы никогда не было прав. Духовность отсутствует как понятие в этом вымышленном мире. Художественные ландшафты разнятся только степенью демонического… Вред от грубого скоморошничания „Луки Мудищева“ невелик. Откуда там завестись дьяволу? Спрятаться негде. А заумный пафос какой-нибудь „Розы Мира“ в сотни раз опаснее своей лживой спиритической мимикрией под духовность… С петровских времен, когда было унижено православное священство, люди предпочли проповеди светскую книжную литургию. Вслед за христианским Западом и Россия потеряла чувство духовного самосохранения, забыв, что религия не исторический пережиток, а оружие против невидимого и безжалостного врага. Каждое поколение вносило свою лепту в разрушение мистических церковных бастионов, ослабление Христова воинства…»

И раз за разом одни люди (Пушкин, Толстой, Достоевский) лезут в это болото, а другие используют их труды и возносят на пьедестал как эталон новой духовности. И вот Пастернак, который осознанно залез в эту трясину по самые уши и сидит там, оказывается идеальным образом для того, чтобы задержаться на этом пьедестале надолго и обзавестись неприкасаемым статусом.

«Взгляд Цыбашева задержал Пастернак. По своему типу он очень подходил, чтобы стать оболочкой. Имя было значительно и в то же время не особо выпирало из поэтической таблицы. Но стоило взять его в руки и рассмотреть поближе, сразу ощущался его идеологический удельный вес, точно среди алюминиевых форм затесался такого же объема кусок урана.

Настораживала его удивительная защищенность, но не только авторитетом Нобелевской премии. Существовало нечто более прочное, чем общественное мнение. Пастернак каким-то непостижимым образом оказывался вне критики негативной. Имя с религиозным экстазом произносилось либеральной интеллигенцией. Цыбашев даже помнил где-то вычитанную фразу о Пастернаке как о «духовной отдушине».

Подводя итог, Елизаров, критикуя общественное восприятие творчества Пастернака, одновременно бьёт как по непомерным и нездоровым амбициям и замашкам самого Пастернака, так и по людям, которые в каких-то своих целях или же поддаваясь общественному мнению, превращают человека и его творчество в идол и новое Писание — ориентир для всех.

А про критику творчества Пастернака лучше самого Елизарова никто не скажет:

Был показательный эпизод из воспоминаний Юрия Олеши. Он предлагал Маяковскому купить рифму «медикамент — медяками». Маяковский давал всего лишь рубль, потому что рифма с неправильным ударением. На вопрос: «Тогда зачем вы вообще покупаете?» — Маяковский отвечал: «На всякий случай».

С Пастернаком получалось так, что им были скуплены все рифмы «на всякий случай».

Сколько ни в чем не повинных слов русского языка страдало от жестоких побоев и ударений. За местоимение «твои» приняло муку «хвоИ». По преступному сговору с поэтом «художница пачкала красками траву», чтобы получить «отраву». «Гамлет» наверняка не подозревал, что «храмлет» (очевидно, хромает). Рожденные избавлять от страданий, «страдали… осенние госпитАли». «Сектор» превращал нектар в «нЕктар».

Созвучий не хватало, и злоумышленник совершал невозможные сводничества, например рифмы «взмаху — колымагой», «бухгалтер — кувалда». Или вообще поступал гениально просто: «скучный — нескучный».

С распухшим слогом маялись «сентяб-ы-рь», несколько «люст-ы-р» и «вет-ы-вь».

Обычным делом было живодерское, совсем не айболитовское пришивание к анапесту, как зайцу, дополнительных стоп — «и небо спекалось, упав на песок кро-во-ос-та-на-вли-ва-ю-щей арники». Не в силах отомстить в анапесте «нынче нам не заменит ничто затуманив-шегося напитка», язык все же иногда давал сдачи.

Зверски замученный ямб вдруг изворачивался и жалил палача. Тогда из «рукописей» вылезали половые органы-мутанты: «…Не надо заводить архивов, над руко-пИсями трястись…» Или поэт, того не желая, с возрастным шепелявым присвистом просил художника не предавать дерево: «…Не предавай-ся-сну…»

На каждом шагу случались артикуляционные насилия: «…Попробуй, приди покусись потушить…» или «…И примется хлопьями цапать, чтоб под буфера не попал…», соперничающие с «бык-тупогуб-тупогубенький бычок…»

В логопедической муке: «Пил бившийся, как об лед, отблеск звезд» — рождался таинственный Какоблед, открывая кунсткамеру компрачикосов. В ее стеклянных колбах находились «застольцы», «окраинцы» и «азиатцы» — чтобы у последних получилось «венчаться». В химическом растворе висел Франкенштейн поэтической инженерии: «Тупоруб» — рожденный из «поры» и сослагательного наклонения: «…Мы-в-ту-пору-б-оглохли…»

Ради сомнительной рифмы к «ветер» наречие «невтерпеж» безжалостно усекалось до «невтерпь». «Личики» кастрировались до «личек», иначе не клеилось с «яичек». Были «щиколки» вместо «щиколотки»; подрезанное в голове — «вдогад» ради «напрокат». Попадались и тела, с трудом поддающиеся опознанию: «всклянь темно».

«Выпень» батрачил на «кипень». «Наоткось», по аналогии с «накось», очевидно, просто предлагалось выкусить, как тот туман, который «отовсюду нас морем обстиг».

Становился понятен траур «фразы Шопена», которая «вплыв

утверждению, что расписание поездов более грандиозно, чем Святое писание, а просто к смысловому несогласованию в повелительном наклонении — «хотя его сызнова все перечти».

Все глумления над смыслом совершались с поистине маниакальным объяснением — «чем случайней, тем вернее слагаются стихи навзрыд». Главное, во всем этом не было ничего от хлебниковского словотворчества — «леса обезлосели, леса обезлисели», ничего от веселой обериутовской зауми Заболоцкого и Хармса, в своих дневниках величавшего Пастернака «полупоэтом».

Громада творчества была неприступна — от поэтических завываний юного барчука:

Овольноотпущенница, если вспомнится,

О, если забудется, пленница лет… — до интонаций бердичевского аптекаря, вздыхающего в «еврейском родительном»:

Что слез по стеклам усыхало!

Что сохло ос и чайных роз! Мутный роман о Докторе, завернутый в лирическую броню приложения — с начинкой о Боге, делался недосягаемым для критики.

Читатель, вдруг заметивший весь этот стилистический бардак, соглашался скорее признать собственную поэтическую глухоту, чем промах у Мастера. Это уже работала «духовность», уничтожавшая все живое, пытавшее подступиться к святыне.

Разумеется, бывает такое, что в угоду задумке нормой языка можно пренебречь, но если это становится нормой для автора, если весомая часть его текста состоит из подобных искажений - то впору задаться вопросом о навыках автора. Он создаёт рифмы из пустоты - это буквально рифма-хуифма, только Гамлет-храмлет.

Что стоит ожидать от данной книги?

Живой текст, несколько эклектичный, смешивающий высокие размышления с трэшем, мат с размышлениями о духовности. Кого-то это может смущать, но мне более чем отлично: высоко о низком и низко о высоком.

Много отсылок. «Протоколы милицейских мудрецов», «Будем искать того, чьё имя "регион"»…

А также изображений окружающей действительности: всякие сектанты, проповедники, споры — все это узнаваемые элементы.

Юмор. Не много, но есть и качественный. Проповедник, впихивающий английские слова, до сих пор вызывает улыбку.

Хорошие запоминающиеся персонажи (по сути, у каждого есть небольшой рассказ-предыстория).

Не интересные боевые сцены. Ну очень на любителя.

МНОГО философствования. И вот тут нужно отметить, что на первый взгляд действительно это ода религиозной духовности, но на мой взгляд важнее то, что каждая вещь должна исполнять свою задачу: духовная, считай, религиозная литература — задавать и решать вопросы духовности; художественная литература — рассказывать истории и развлекать, заставить задуматься, но не лезть в духовность, а если светская литература соприкасается со светскими эквивалентами духовных максим, например мораль как светская добродетель, то точно не идти по маршруту от полного копирования духовной добродетели, с единственным отличием в отсутствии упоминания Бога (современная мораль во многом базируется на христианстве, но она не копирует её) до полного противоречия ей, с сохранением изначального ярлыка.

От нефиг делать скопирую сюда свой отзыв с фантлаба. Моя оценка: 8/10

В общем и целом:

Мельком проглядел отдельные отзывы [на фантлабе] и удивился, что многие восприняли эту книгу как нечто серьезное. Особенно забавляют фразы про мэрисьюшность главного героя. Так в этом же весь прикол. Суть в том, что автор взял почти всю критику книг про Гарри Поттера и вложил ее в уста ученого Гарри Поттера и Квиррелла. Например, что Северус Снейп какой-то садист, и вообще непонятно, что он делает в школе, и его надо бы выгнать за несоответствие. Или Филч, который мечтает пытать детей и отправляет их в Запретный лес, надеясь, что их там сожрут, это же ненормально, поэтому его уволили. Или глупый Хагрид, который не может быть учителем. Или та же Гермиона, которая слишком умна для Гриффиндора. Квиддич — глупая игра, особенно с учетом снитча. Местная экономика бредовая. Волшебники вообще не интересуются, что там у магглов, и даже не знают, что те уже космос осваивают, пока сами волшебники живут почти как в средневековье. Или сама магия, чьи законы никто не пытается понять. И так далее до бесконечности. Понятно, что Роулинг особо и не пыталась сделать мир правдоподобным, ставя во главу угла саму историю и приключения персонажей, но это не означает, что эти мелочи нельзя обсмеять. Юдковский же просто подсвечивает нелепицу и лишь, возможно, слегка отупляет персонажей вокруг Гарри, но они ведь и в оригинале не блещут умом. Та же МакГонагалл, когда к ней в первой книге прибежала троица и заявила, что Философский камень в опасности. Что та сделала? Буквально ничего, даже не попыталась выяснить, откуда они знают, и не проверила хотя бы первую дверь, за которой спал цербер, и даже не подумала, что троица сама попытается что-то предпринять. Просто у нее лапки и лень было оторвать зaдницy от стула. Да и в дальнейшем Гарри чуть ли не в каждой книге в чем-то обвинялся, и все верили, хотя в конце прошлой книги он всех спас, но все уже успели забыть об этом. Им матчи по квиддичу были важнее, чем спасение их жизней.

Эта книга похожа на монстра Франкенштейна, состоящая из двух частей: 1. серьезный сюжет с драмой, размышлениями и философией, о жизни и смерти, спорами о природе человека, о его силе, о психологии и логике людей, особенно оказавшихся в необычных обстоятельствах, о перекладывании ответственности и о взятии оной на себя; 2. пародийная составляющая, необходимая только для того, чтобы двигать сюжет и не отвлекаться на мелочи, вроде использования кошеля-скрытня, мантии-невидимки и маховика времени, которые сам Гарри называет квестовыми предметами, будто все это игра, и он даже сам называет некоторых персонажей NPC. Необходимо это учесть с самого начала или прийти к этому достаточно рано, чтобы не бросить из-за «бредовости происходящего и мэрисьюшности героя». Необходимо научиться воспринимать эти два противоположных элемента как единое целое, подобно самому Гарри Поттеру, который, наоборот, смог научиться воспринимать цельный предмет лишь набором множества микроскопических частиц.

Основные минусы этого фанфика в том, что у него совершенно другая атмосфера, и зачастую персонажи ведут себя не так, как в оригинале (не имеют той же глубины), да и автор не особо стремится следовать канону, например, убив брата Дамблдора, поменяв местами некоторые роли персонажей (Блэк и Петтигрю), и даже изменив магию, точнее, даровав ей какие-никакие правила. Но это не просто так, ведь следует учитывать, что роль персонажа извне (некого попаданца) играет не только умный Гарри Поттер, но и умный Волдеморт, действующий как будто с другого края, будучи таким же умным (и даже умнее), а потому и поступающий не так, как он же из оригинала. Другой минус заключается в том, что с самого начала книга представляется как просто комедия, очень много юмора и практически ситкомовских моментов, при этом почти без раскрытия мира и персонажей, ведь подразумевается, что мы все это и так знаем из оригинала (потому-то в начале все и происходит отрывками); потом все же начинается какой-то сюжет, градус юмора снижается, но не прям значительно, это все еще пародия; но затем автор попадает в колею истории и начинает писать уже полноценный роман с замашками на серьезную драму и проработанный сюжет, из-за чего происходит некий диссонанс. Читать все еще интересно, но приходится перестраиваться. Вместе с этим автор как будто все меньше опирается на научные вставки и мысли Гарри, когда он постоянно вспоминает какие-то гипотезы и теории, различные психологические эксперименты и так далее; дальше это становится меньше, зато больше размышлений самого Гарри, больше движухи и внутренней активности, вроде сражений армий учеников. Автор все меньше критикует мир Роулинг, и больше выстраивает свой собственный.

Самое неоднозначное в книге для меня является существование профессора Квиррелла.
Это не тот хлюпик из оригинала, а полноценный Волдеморт, играющий роль, одну из многих за свою жизнь. Он сочетает в себе характер Снейпа и одновременно Люпина — таинственный, подозрительный, но умный и хладнокровный, единственный, кто не идиот и не пытается им казаться, потому-то все ученики и тянутся к нему, как к единственному здравомыслящему вокруг, когда как почти все остальные персонажи являются, по сути, функциями и ходячими штампами (это тоже критикуется в некоторые отзывах, хотя это подмечено и в самой книге (Гарри даже называет некоторых персонажей NPC), и мне не ясно, почему это оказалось для многих чем-то неочевидным и непонятным, ведь это тоже то, как автор обсмеивает оригинал). Главная неоднозначность Квиррелла в том, что он максимально подозрительный, и любой читатель заподозрит в нем злодея, но автор намеренно выкручивает его подозрительность на максимум, иногда выставляя его настоящим злодеем, заставляя сомневаться и Гарри, но затем объясняя его поведение, из-за чего действует двойная обманка (наверняка есть научный термин в психологии, нечто вроде «реверсивная психология»), когда персонаж выставляется таким явным злодеем, что становится очевидным, что он не злодей, ведь это слишком просто. Зато злодеем частенько кажется Дамблдор. Но в итоге первое впечатление оказывается верным. Автор всех обманул, показывая правду. Вроде и интересный ход, но из-за длины книги в какой-то момент становится скучно, что все так, и хочется какого-то поворота, тройной обманки, но этого не происходит. А я вообще думал, что Гарри все это время находился под Империусом, возможно, вообще с младенчества, ведь после отдельных моментов он должен был вообще держаться от Квиррелла подальше, но вместо этого всегда оправдывал любые его действия, игнорировал ощущения и его же указание не использовать против него магию. Это сводит на нет все заявления, какой Гарри умный (хотя, возможно, они просто притягиваются друг к другу из-за общей природы, но в книге об этом не говорится). А когда Квиррелл раскрывает себя, его ареол таинственности спадает, и он становится немного скучным и банальным, что ухудшается его огромным монологом в конце с объяснением всего и вся. Хотя внимательный читатель мог бы все понять, когда Квиррелл раздавил жука в поезде, коим была Рита Скитер, ведь, по сути, он просто легко убил человека.
Финал мне также показался каким-то недоработанным. Автор будто сам не знал, как закончить противостояние Гарри и Волдеморта, потому-то под конец и находится комментарий автора, мол, придумайте, как выпутается Гарри из этой, казалось бы, безвыходной ситуации, а я потом выберу подходящий. Сам себя завел в тупик, а выход оказался немного бредовый.
Ладно паучий шелк, трансфигурация позволяла, но... как он заставил ее двигаться в нужном направлении? Трансфигурация разве это позволяет? А Левиосу он не мог использовать. Трансфигурировал кусочек своей волшебной палочки? А так можно было? А Квирелл разве не чувствовал его магию? И Гарри просто взял и убил несколько десятков человек, хотя всю книгу до этого рассуждал об этике? Не похоже на него. Почему он просто не отрезал им руки, как самому Волдеморту? Они бы не смогли колдовать без палочки, а использовать беспалочковую магию было бы сложно из-за шока от боли. Зато никто бы не умер. Но автор будто и сам понял, что вся эта сцена выглядит несколько неубедительно, поэтому позже Гарри говорит, мол, в той ситуации ему было трудно соображать. Ну-ну... И еще Гермиона стала супергероем... Но тут, мне кажется, автор просто уже решил постебаться. А как Гарри вообще оживил Гермиону? Автор уже просто махнул рукой. Мне кажется, всю эту сцену на кладбище можно было сделать намного умнее.

Что еще? Да много чего можно сказать. Гарри никак не взаимодействовал с призраками, и просто отказывался признавать, что душа существует, хотя мог многое у них узнать, но вместо этого они с Драко опрашивали портреты, пытаясь узнать, не слабеет ли магия. Гарри искал Тайную комнату, не додумавшись опросить призраков, которые проходят сквозь стены... Гарри создает теорию, что все разумные расы в прошлом были людьми, но изменились из-за магии, но не пытается выяснить, как гоблины и домовики колдуют без палочек и даже без заклинаний. Много еще можно чего придумать и раскритиковать Гарри за недальновидность и игнорирование деталей, ведь он даже не верил, что Философский камень реально может работать.

Касательно, в том числе, Философского камня.
В конце Гарри получил в руки огромную власть: Линия Мерлина, командование Орденом Феникса, все богатства и сокровища Дамблдора, Старшую Палочку и даже сам Хогвартс, ну и, конечно, Философский камень, который может чуть ли ни что угодно. Вот это уже можно назвать мирисьэшностью в полной мере, ведь автор в какой-то момент начал писать серьезный роман, а тут вдруг не пойми что, 12-летнему пареньку чуть ли не власть над магическим миром, по крайней мере, инструменты для ее достижения. Хотя Гарри почему-то особо об этом не задумывается, хотя всю книгу об этом мечтал. Да, он изменился, но, как по мне, ему стоило об это подумать или сказать вслух, мол, я хотел власти над миром, а когда у меня появилась возможность, я изменился, и теперь хочу иного, не властвовать, а менять его постепенно. Ну или что-то в этом роде.

8/10 — очень добротное чтиво для фанфика. Видно, что автор вложил в книгу много сил и времени, не каждый самостоятельный роман пишется аж 5 лет, да еще с такой скрупулёзностью, ну а всю критику можно применить к каждой второй книге в мире куда более именитых авторов. Кто бы что ни говорил, но не часто самиздаты переводятся на русский с других языков, а уж тем более фанфики. Плюс рейтинг у произведения на Фантлабе не многим уступает рейтингу оригинальных книг, а это о чем-то да говорит. Да, книга иногда заумная, хотя и вполне понятная, много примеров всяких теорий и психологических экспериментов, но сам основной сюжет не такой уж и сложный, если читать не по диагонали, примерно на уровне «Мать ученья», где перемещения во времени и их причина могут немного запутать, если утратить внимательность. Автор Элиезер Юдковский ученый-популяризатор, а эти обычно умеют объяснять сложные вещи простым языком.

Лично мне книга понравилась, я считаю, что потратил время на ее прочтение не зря. Главное, как я уже писал в начале, стоит учитывать особенность ее построения, ведь автор здесь по большей части просто размышлял о всяком разном, философствовал, обсмеивал мир Гарри Поттера, размышлял на разные темы, и при этом не очень старался сделать мир реалистичным с точки зрения внешнего наблюдателя, наделив Гарри и некоторых других персонажей квестовыми предметами aka чеховскими ружьями, которые стоит воспринимать точно так же, как те же предметы в какой-нибудь компьютерной игре, где в углах откуда-то взялись сундуки с артефактами, а все раны исцеляются после съедения яблока. А условностей здесь еще больше, чем в оригинале.

Или я все понял, или я ничего не понял.