В отличие от занятых нашими войсками в том же августе 1945 года Маньчжурии и Северной Кореи, где японцы, по сравнению с местными китайцами и корейцами, составляли господствующее, но явное меньшинство, на южной половине Сахалина ситуация была иной. Здесь почти всё гражданское население состояло именно из японцев.
На исходе 1945 года советские органы власти подсчитали, что на юге Сахалина проживает 274 586 гражданских японцев, из них 150 583 мужчины и 124 003 женщины. Такой гендерный перекос объясняется тем, что летом 1945 года, в ожидании советского наступления, японские власти эвакуировали с Сахалина на Хоккайдо около 40 тысяч женщин и детей.
Помимо японцев, на южной половине Сахалина проживали 65 тысяч китайцев и корейцев, а также сотня русских, ранее находившихся в японском подданстве. Всё русское население японского Карафуто в годы Второй мировой войны японцы согнали в две резервации, запретив покидать их без разрешения коменданта. И хотя большинство русских Карафуто были в основном из тех, кто бежал сюда от большевиков после гражданской войны, в августе 1945 года они, обиженные японскими властями, приветствовали приход советской армии. Именно русские «старожилы» Южного Сахалина стали первыми местными сотрудниками новой советской администрации бывшего Карафуто.
Японская военная пропаганда заранее напугала гражданское население ужасами советской оккупации — незатейливо расписывалось, что русские солдаты всех мужчин убьют, а женщин изнасилуют. Поэтому большинство японцев в августе 1945 года до прихода советских войск попрятались в лесах.
Молодой советский лейтенант Николай Козлов так вспоминал город Тойохара, покинутую жителями столицу японского Сахалина, в том августе: «Днём мёртвый город напоминал кладбище. Окна с укором глядели на меня пустыми глазницами. Из керамических труб, что выходили из окон на улицу, не шёл дым. Вокруг тишина. Стоят фабрики, заводы, закрыты магазины, пуст базар. Никто не спешит на работу. Молчит телефон. Нет воды. Японцы покинули город и ушли в горы…»
Советские солдаты на пустынных улицах ТойохарыОднако нагнетание японской пропагандой гипотетических «ужасов» сыграло злую шутку с планами японского командования — гражданское население, вместо того чтобы прятаться в лесах и партизанить против советских войск, было так заранее напугано, что предпочло не сопротивляться. По городам и посёлкам Южной Сахалина были расклеены первые советские приказы о возвращении японского населения, начинавшиеся словами «Война окончена, народы получили возможность трудиться». К началу сентября 1945 года японское население, напуганное, но послушное, стало возвращаться из лесов в свои дома.
Вот как лейтенант Козлов описал возвращение жителей в столицу Южного Сахалина: «Однажды утром я увидел картину, которая до сих пор стоит перед глазами. Со стороны Конумы (Новоалександровска) появилась необычная колонна. Наши часовые закричали «В ружьё!», но тревога оказалась напрасной. Это напуганные, голодные японцы вместе с семьями возвращались из тайги в город. Они поверили нам. Это была первая послевоенная победа… А японцы всё шли и шли. Кто в тёмном кимоно, кто в рабочих спецовках, на спине иероглиф, обозначающий фирму, где он работает. Женщины все в чёрных шароварах и белых кофтах, в руках и на головах большие узлы, за спиной ребёнок, спокойный и тихий. У большинства женщин на ногах деревянные сандалии. В них они не идут, а как-то прискакивают, отчего колонна издаёт такой звук, словно проходит по асфальту кавалерия…"
Возвращение жителей в Тойохару«Поток беженцев не прекращался до самой ночи, — вспоминал позднее лейтенант Козлов. — Наутро одиночные японцы, как правило, мужчины, уже выглянули на улицу, где был расклеен приказ командования фронтом: „Война окончилась. Народы получили возможность трудиться. Красная Армия принесла мирный труд и порядок. Ей чужды насилие и порабощение других народов. Она несёт им свободу и счастье…“ Прочитав, они молча уходили. Не все японцы пока рискнули выходить на улицу, хотя многие с удовлетворением восприняли то, что всё имущество и вещи в их квартирах были целы. Задымились трубы в домах. В городе стало как-то веселее и уютнее…»
На Южный Сахалин постепенно возвращалась мирная жизнь. Появились первые вывески на русском языке, зачастую с ошибками. По воспоминаниям советских солдат, их особенно веселили надписи «Сапоги-доктор» или «Часы-доктор» — так японцы неумело перевели на русский название мастерских по ремонту обуви и часов.
Японский магазин готов встречать советских солдатВ лесах Южного Сахалина японским командованием заранее были подготовлены тайные склады продовольствия и оружия, чтобы развернуть партизанское движение в случае войны. Но партизанить против советской власти японцы так и не начали. Из почти 300 тысяч населения с оружием в лесах осталось менее сотни человек, организовавших диверсионный отряд «Боетай». Единственной их заметной акцией стал поджог домов в городе Сисука (ныне г. Поронайск) и убийство в октябре 1945 года капитана контрразведки «Смерш» Николая Земляницкого. К началу 1946 года всех несостоявшихся партизан Сахалина переловили советские контрразведчики не без помощи местных жителей-японцев.
В итоге под управлением СССР оказалась самая настоящая японская область с населением свыше 300 тысяч человек, двумя десятками городов и крупных посёлков, большим количеством деревень. Необходимо было налаживать жизнь и экономику этой «Японии в миниатюре», которая так отличалась от русских привычек и традиций.
«Южный Сахалин и Курильские острова отойдут к Советскому Союзу…»
Уже 27 августа 1945 года, через двое суток после окончания боёв за Южный Сахалин, была создана советская военная администрация для управления японской частью острова. Её возглавил генерал-майор Михаил Алимов — донскому казаку и танкисту Алимову ещё в 1938 году пришлось сражаться с японскими войсками у озера Хасан, в августе 1945 года он командовал передовым отрядом 2-го Дальневосточного фронта во время боёв за Южный Сахалин. Именно отряд Алимова первым вошёл в город Тойохара, столицу японской префектуры Карафуто (ныне Южно-Сахалинск — центр Сахалинской области).
Администрации генерала Алимова пришлось решать множество неотложных задач — например кормить и возвращать по домам массы японских беженцев, скопившихся в августе 1945 года в портах Южного Сахалина в тщетной надежде бежать с острова до прихода советских войск. Однако, военная администрация была временным явлением — огромной территории, протянувшейся с севера на юг почти на полтысячи километров и с населением в сотни тысяч человек, требовалось нормальное гражданское управление. Тем более, что вскоре было официально объявлено о присоединении Южного Сахалина к нашей стране.
Возвращение японских беженцев2 сентября 1945 года на страницах «Правды», главной газеты СССР, появилось «Обращение товарища Сталина к народу» — по сути это была торжественная декларация верховного правителя о дальнейшей судьбе Сахалина и Курил. «Поражение русских войск в 1904 году, в период русско-японской войны, — писал Сталин, — оставило в сознании народа тяжёлые воспоминания. Оно легло на нашу страну чёрным пятном. Наш народ верил и ждал, что наступит день, когда Япония будет разбита и пятно будет ликвидировано. Сорок лет ждали мы, люди старшего поколения, этого дня. И вот этот день наступил.
Сегодня Япония признала себя побеждённой и подписала акт безоговорочной капитуляции. Это означает, что Южный Сахалин и Курильские острова отойдут к Советскому Союзу и отныне они будут служить не средством отрыва Советского Союза от океана и базой японского нападения на наш Дальний Восток, а средством прямой связи Советского Союза с океаном и базой обороны нашей страны от японской агрессии".
23 сентября 1945 года правительство СССР официально учредило «Гражданское управление Южного Сахалина при Военном Совете 2-го Дальневосточного фронта». Именно этому органу предстояло управлять жизнью японской половины острова в переходный период. Переход осуществлялся в буквальном смысле слова — от войны к миру, из Японской империи в СССР… Начальником «Гражданского управления Южного Сахалина» назначили 45-летнего чиновника Дмитрия Крюкова.
Дмитрий Николаевич КрюковПо современным понятиям это был именно гражданский чиновник — накануне нового назначения Крюков работал заместителем председателя Исполнительного комитета Хабаровского краевого Совета (выражаясь современным языком, был заместителем губернатора Хабаровского края). За год до начала Великой Отечественной войны Крюков был избран председателем Исполнительного комитета Сахалинского областного Совета — по сути все годы самой страшной войны именно он руководил жизнью советской половины острова. Только осенью 1944 года Дмитрия Крюкова с повышением перевели на должность заместителя руководителя Хабаровского края. В то время территория края была куда больше, чем в наши дни — в неё официально входили все земли современной Амурской области, Еврейской автономной области, Чукотки, Камчатки и северной половины Сахалина.
Одним словом, человек, назначенный в сентябре 1945 года руководить бывшей японской «префектурой Карафуто», являлся опытным управленцем, прошедшим суровую школу жизни — от трудного детства и гражданской войны до руководства дальневосточными землями в условиях мирового конфликта, да ещё и в рядах сталинской администрации, в которой чиновникам приходилось работать буквально на износ, и за страх, и за совесть. Страх обеспечивала всем известная практика репрессий, а совесть — жёсткая идеология той эпохи. Дмитрий Крюков, о чём свидетельствуют его мемуары, был искренним коммунистом, сторонником социалистической системы в её сталинском понимании. И, что многих сегодня удивит, столкновение в 1945 году этого человека с совершенной иной, японской жизнью лишь укрепило его в прежних убеждениях.
«Никаких трофеев на своей земле быть не может…»
В конце сентября 1945 года Дмитрий Крюков летел военным самолётом из Хабаровска на Южный Сахалин вместе со штабом маршала Василевского, командующего всеми советскими войсками на Дальнем Востоке. Почти весь полёт до Сахалина свежеиспечённый начальник южной части острова проспал — получив новое назначение, он провёл трое суток без сна, лихорадочно изучая все имевшиеся документы и данные о японской «префектуре Карафуто».
Крюков попросил пилотов разбудить его только при подлёте к Южному Сахалину. Позднее, спустя многие десятилетия, он напишет короткие, но яркие мемуары, так никогда и не опубликованные при его жизни. Сегодня мы можем узнать из них первые впечатления о японском Сахалине, каким он встретил Дмитрия Крюкова в последние дни сентября 1945 года.
Тойохара с высоты птичьего полёта«Самолёт пересёк самый узкий перешеек острова и пошёл над восточным побережьем на юг, — вспоминает Крюков. — Часто встречались посёлки, тянулась узкой лентой железная дорога, возле неё шоссе. На многих горах выгорел лес. Ландшафт печальный. Поворачиваем от берега в широкую долину. Направо — большие заболоченные поля с речушками, налево — сравнительно крутые горы. Пролетаем над военным аэродромом. Далее у подножия гор, в зелени — красивые здания… Начинается город Тойохара. Делаем над ним круг, чтобы посмотреть сверху. Выглядит он с высоты неплохо. Приземлились на большом аэродроме в южной части города. Двухэтажное каменное здание аэропорта раскрашено в разные цвета. Это камуфляж. Самолёты подруливают на цементированную площадку. Жарко не по-осеннему…»
В военной комендатуре состоялось первое совещание «Начальника Гражданского управления» с армейским командованием Южного Сахалина. Тут же возник первый рабочий конфликт: военные и новые гражданские власти по-разному понимали статус новых земель. Военные всё ещё рассматривали занятую с боями территорию «Карафуто» как землю побеждённого неприятеля. Расположившиеся здесь советские войсковые части по фронтовой привычке считали всё местное имущество собственными трофеями. Но Дмитрий Крюков, ссылаясь на обращение Сталина («Южный Сахалин и Курильские острова отойдут к Советскому Союзу…») жёстко заявил генералам: «Никаких трофеев на своей земле быть не может, ничто нельзя растаскивать, надо всё передать советским органам, задача которых, в первую очередь, организованно обеспечить армию материалами и продовольствием и одновременно создать нормальные условия для существования оставшегося здесь четырёхсоттысячного японского населения…»
Совещания и споры с военными продолжались до поздней ночи. Уже в темноте новый начальник Южного Сахалина и несколько прилетевших с ним гражданских стали устраиваться на ночлег. «Мне дали провожатого, — вспоминал Крюков, — и мы в темноте отправились к гостинице… Когда мы входили, нас, кланяясь чуть не до земли, встретил хозяин. Оказывается, он весь вечер ждал нас у двери. Кто-то из военных пошутил: мол, скоро сюда явится самый главный начальник острова, он сердитый… Хозяин не потребовал от нас сиять обувь и надеть туфли, а сам надел их прямо на наши сапоги и провёл нас в довольно чистую, хорошо убранную комнату. Через несколько минут принёс нам ужин и тёплое сакэ. Мы немного поели, пить не стали, разделись и легли на постель, положенную посреди комнаты на чистые циновки, и сразу уснули…»
Утром выяснилось, что самый главный начальник японской части Сахалина проспал всю ночь без всякой охраны посреди только что завоёванного города. С не меньшим удивлением, Дмитрий Крюков выяснил, что в соседней комнате его вызова всю ночь ждали гейши («девушки к услугам мужчин», как он скромно назовёт их в мемуарах). Одним из первых распоряжений Крюкова станет закрытие этого «дома терпимости», бывших гейш переселят из гостиницы в рабочее общежитие и устроят трудиться на консервный завод. Позднее выяснится, что и японский хозяин гостиницы пребывал в немалом удивлении от первой встречи с «советским губернатором» — в императорской Японии визиты начальства такого уровня не обходились без большой свиты и пышных церемоний.
Сталин вместо императора
За неделю Дмитрий Крюков сформировал «Гражданское управление Южного Сахалина» — всего 18 русских на почти 300 тысяч японцев. Он принял разумное решение временно оставить прежнее японское руководство — от бывшего губернатора до директоров всех фирм и предприятий. Первая встреча с Оцу Тосио, попавшим в советский плен последним губернатором «префектуры Карафуто», состоялась на второй день после появления Дмитрия Крюкова на Южном Сахалине.
1-го советник ранга Оцу ТосиоСтороны общались через военного переводчика. Русский начальник сообщил японскому губернатору, что бывший советник императора продолжит управлять Южным Сахалином, но уже от имени советской администрации. Крюков подчеркнул, что японское гражданское население «это не пленные, а свободные граждане», советские войска и власти не будут «вмешиваться в их национальные обряды и обычаи», все японские товары и продукты отныне будут не конфисковываться войсками, а покупаться по установленным ценам. Далее Крюков рассказал, что их главной задачей станет восстановление работы местной промышленности и сельского хозяйства. Экономика Южного Сахалина будет постепенно интегрироваться в экономику СССР, для чего вводится одновременное обращение рубля и японской иены, по курсу один к одному.
Бывший губернатор, за секунду превратившись из пленного вновь в большого начальника, слушал русского чиновника в явном ошеломлении. «Я смотрю на его лицо, — вспоминал позднее Дмитрий Крюков, — оно то и дело меняется. Глаза то расширяются, то сужаются. Я подумал: а говорили, что японские самураи невозмутимы при любом положении…»
По итогам встречи японский губернатор получил легковой автомобиль и шесть советских солдат — одновременно и конвоиров, и телохранителей. Единственное, что не вернули бывшему советнику императора, это его резиденцию в центре города Тойохара (Южно-Сахалинск), занятую штабом советского Дальневосточного фронта, поэтому бывшему губернатору предоставили особняк поскромнее. Отныне управление южной половиной острова строилось так: Оцу Тосио получал от Дмитрия Крюкова письменные приказы, знакомился с ними под роспись и воплощал их в жизнь через почти две тысячи японских чиновников бывшей «префектуры Карафуто».
Резиденция губернатора Карафуто. Довоенное фотоЧерез месяц с небольшим, 7 ноября 1945 года, губернатор Оцу Тосио и десяток его высших помощников даже присутствовали на советском празднике, посвящённом очередной годовщине Октябрьской революции. По свидетельствам очевидцев, бывшие подданные японского императора старательно аплодировали торжественным речам в честь коммунистической партии и товарища Сталина.
Глядя на такой странный кульбит побеждённых самураев, Дмитрий Крюков вскоре не удержался от попыток поговорить по душам с бывшим губернатором. Ведь им приходилось много работать вместе, проводя бок о бок целые дни напролёт. Вот как ту беседу много десятилетия спустя описал сам Крюков: «Я затеваю разговор с губернатором. Спрашиваю: «Господин Оцу Тосио, почему вы, когда наши войска наступали, не уехали в Японию? У вас ведь была такая возможность?» Он ответил: «У нас начальник всегда, как капитан с тонущего корабля, отступает последним, а если это отступление по его вине, кончает свою жизнь самоубийством». Я смеюсь: «Сомневаюсь! У нас здесь в плену тысячи офицеров, и ни один не сделал себе харакири». Он молчит. Я продолжаю: «Ну, а Вы то в данном случае?» Он: «И я бы ушёл с острова последним японцем». Я опять: «А покончили бы с собой?» Он помолчал и говорит: «Возможно. Лучше быть героем на века, чем изгоем на всю жизнь и переживать этот позор».
— «Ну, это крайность!» — «О, не знаю. Возможно, распропагандированный Вами я уехал бы за границу». Я: «Ваш комплимент тут ни к чему. Как и ирония…» После длительного молчания я спросил его, сколько раз он встречался с микадо. Он: «Несколько раз». На мою просьбу рассказать о микадо, он ответил: надо собраться с мыслями…"
О своих встречах с японским императором бывший губернатор так и не рассказал, но продолжал старательно аплодировать торжественным речам под портретами Сталина.
Официанты в погребальных саванах
Впрочем, Дмитрий Крюков и Оцу Тосио начали совместную работу отнюдь не с торжеств, и не с разговоров по душам — первым делом они взялись за восстановление телефонной связи со всеми городами и посёлками Южного Сахалина. Затем попытались решить проблему взаимопонимания двух народов в самом прикладном смысле этого слова. Как вспоминал Крюков: «Были выпущены два русско-японских разговорника, один — из самых необходимых слов в обращении друг с другом, другой — более подробный. Все японцы и русские носили в карманах эти разговорники…»
Взаимопонимание требовалось, ведь два народа почти всё делали и воспринимали абсолютно по-разному. Отличалось всё: от большой политики и общественного устройства до самых мелких особенностей работы и быта. Даже символика цветовых оттенков была диаметрально разной, из-за чего в октябре 1945 года случился почти комический казус, описанный в неопубликованных мемуарах Дмитрия Крюкова.
Советский начальник и японский губернатор тогда приехали изучить обстановку в небольшом порту Хонто (ныне город Невельск) на берегу Татарского пролива.
«Осмотрев город, мы поехали в советскую комендатуру, — вспоминает Крюков. — Комендант решил угостить нас на славу. Уютная столовая, рядом хорошая кухня, на столе цветы. Кроме поваров, взял наших четырёх бойцов для обслуживания. Чистота, повара и бойцы в каких-то немного странных белых коленкоровых халатах, на головах белые колпаки, но не плоские поварские, а колышком. Мы все сели за хорошо сервированный стол. В бутылках виски, сакэ, наша водка. Пригласили за стол и мэра. Обед приготовлен вкусно. Бойцы в белых халатах, как настоящие официанты, чинно подают нам одно за другим блюда, убирают пустые тарелки. Однако я заметил: когда бойцы подходят к губернатору и мэру, те как-то невольно отодвигаются и несколько испуганно смотрят на них. Думаю: что же они отравы, что ли, боятся? Но потом едят с удовольствием. Я прошу выяснить у их переводчика, почему они как будто боятся наших бойцов? Оказалось, что на бойцах надеты балахоны, по-нашему саваны, в которых японцы хоронят мертвецов…»
Советский комендант, как и все русские солдаты, просто не знал, что у японцев цвет траура не чёрный, а белый. Обнаруженные на складах белоснежные халаты он принял за поварские. «За обед спасибо, вкусный, но вот японских гостей ты напугал!» — высказал Дмитрий Крюков коменданту, к его изумлению разъясняя дальневосточную специфику белого цвета.
Такое непонимание и противоречие абсолютно разных традиций оказалось далеко не последним. Уже осенью 1945 году столкнувшиеся в быту японцы и русские выяснили, что в их столь разных мирах различается почти всё.
