У меня, наверное, нелепый страх. Смехотворный. Но, может быть, вам станет не до смеха, когда я объясню откуда он взялся.
Я страдаю кукурбитофобией – страхом перед тыквами.
Обычно такие странные и узкие фобии начинаются в детстве, порой без всякой причины. Но, позвольте заверить, у меня причина есть. И очень веская.
Сейчас я сижу и печатаю это, оставаясь единственным живым напоминанием о когда-то существовавшей паре близнецов.
Меня зовут Калем, и я расскажу вам трагическую историю моего брата – и ужас, который не оставляет меня с тех пор, как он умер.
Это произошло, когда мы были еще одинадцатилетними детьми. Странная парочка – оба с нелепыми вихрами на макушке, похожими на стебельки. Из-за этого мама (к нашему большому раздражению) называла нас своими «маленькими тыковками». Наши круглые животы только усиливали сходство.
Я из нас двоих был спокойным, а мой брат Кифер – диким. Он выкрикивал ответы в классе, никогда не мог усидеть на месте. Рисковал, дурачился, хвастался. Обычно именно мне, как более старшему (всего на несколько минут) и «мудрому», приходилось следить за ним.
Однажды, ветреным осенним вечером, мы шли домой. Деревья полыхали золотым и оранжевым, а мы кутались от холода под безоблачным небом. Листья смели с тротуаров, чтобы асфальт не превратился в каток в первый же дождь. Но кучки листьев долго не держались – дети разбивали их пинками и бросались в них ради забавы.
Кифер, конечно, не удержался и с разбега влетел в первую попавшуюся кучу.
Все случилось очень быстро. Ужасно внезапно – как смерть всегда и приходит: без предупреждения и без малейшей возможности что-то изменить. Шуршание листвы сменилось хрустом, и осенняя земля окрасилась в красный.
Камень. Просто неудачно лежавший камень, возможно, кем-то брошенный в шутку, без понимания, что это может изменить чью-то жизнь навсегда. Когда листья осели, я все еще стоял неподвижно. Холодный ветер развеял их достаточно, чтобы открыть то, что осталось от головы моего брата.
Странная мысль. Я не знаю, почему тогда подумал именно об этом, но теперь понимаю: разбитые тыквы на крыльцах домов казались мне насмешками над останками брата. Фрагменты черепа и мозговое вещество и правда напоминали внутренности тыквы.
Я дрожал – не от холода. Видимо, именно из-за того, как я стоял – осунувшийся и трясущийся, кто-то вызвал скорую.
Дальше я почти ничего не помню. Все смешалось: слезы, соболезнования, и ужасная, грызущая изнутри мысль, что меня накажут за то, что не смог защитить младшего брата.
Наказание и правда пришло. И заключалось в том, что мама больше никогда не называла меня своей «маленькой тыковкой». Я даже был этому рад. Само это слово – и осень, с которой оно ассоциировалось, – стали для меня кошмаром. Но, как ни странно, иногда мне не хватало той нежности, что всегда сквозило в нем.
Я побрился налысо, чтобы избавиться от «стебелька». После этого долго не мог есть – и это было даже к лучшему: чем худее я становился, тем меньше был похож на своего брата, каким он был при жизни, и тем дальше отходил от сходства с тыквами, напоминавшими о том дне.
Каждый раз, когда я видел тыквы, даже декоративные, я терял над собой контроль. Накатывала паника, меня тошнило, дыхание сбивалось, а тело наполнялось адреналином и безумным, необъяснимым желанием сделать хоть что-то, чтобы спасти брата, которого уже давно не было в живых.
Люди замечали это и крутили у виска у меня за спиной. Все знали, что произошло, и, думаю, именно жалость спасала меня от более злых насмешек. Так я и жил – странный, лысый, худой мальчишка, который боится тыкв.
Со временем я привык избегать их. Осенью выбирал самые длинные дороги, чтобы не проходить мимо домов с хэллоуинскими украшениями. Именно во время одной из таких прогулок и произошел настоящий ужас.
Был июнь – далеко не Хэллоуин. Но я часто гулял по проселочным дорогам и тропам в лесу недалеко от родного города. Это стало привычкой, почти ритуалом, который помогал справляться с воспоминаниями.
День выдался серым, тяжелым и душным. Насекомые липли к коже, пот стекал по спине, а воздух стоял неподвижно. Когда лес начал темнеть, я уже собирался возвращаться к машине – и вдруг увидел свет. Не от фонариков – огни мерцали, стояли в ряд, будто приглашая подойти ближе.
Может, какой-то костер? Или свечи для какого-нибудь ритуала?
Я двинулся туда, протискиваясь через крапиву и колючие ветви. Наконец прорвался сквозь кусты – и замер.
Передо мной стояли тыквы. Маленькие, зеленые, в каждой горела свеча. Лица, были вырезаны на них пугающе искусно – детские, с огромными глазами и мелкими зубами.
Я уже знал, сколько их будет. Считал, чувствуя тошноту.
Пусть это не правда. Пусть это просто сон.
Семь. Восемь. Девять... Одиннадцать.
Мое дыхание застыло. Ровно столько, сколько лет прожил мой брат.
Летний воздух вдруг стал ледяным. Ветер ударил в лицо и погасил все свечи. Я остался стоять среди сумерек, дрожа от холода, невозможного в июне.
Вокруг никого. Никто не мог прийти сюда, поставить эти тыквы, вырезать их и зажечь свечи. Все это было просто... нереалистично.
Я чувствовал на себе чей-то взгляд. А когда в кустах неподалеку послышался шорох, сердце у меня чуть не остановилось.
Это барсук. Или лиса. Или собака. Только не то, о чем я подумал.
Но нет. Из кустов показалась тонкая, костлявая рука, с грязными ногтями, как будто существо выбралось из-под земли. Потом – голова. Круглая, с белой кожей, улыбка зияла черной дырой.
Свечи вспыхнули вновь, осветив существо. Лицо было словно маска из кожи, а глаза и рот – вырезаны ножом, как у тыквы. Безволосое, детское, оно ползло ко мне, улыбаясь кривыми зубами, будто кто-то слепил их из одного сплошного куска. Из его головы торчал костяной нарост, изогнутый, как стебель... тыквы.
Разум оставил меня. Я бросился бежать, не чувствуя ветвей, царапающих кожу. Оно гналось за мной – то хныкая, то смеясь, подражая голосу младенца. Я не оглядывался. Добежал до машины, завел ее и помчался к огням города. И только через час смог унять дрожь.
Больше я туда не возвращался. Но это была лишь первая встреча.
Следующая случилась несколько месяцев спустя – в ночь на Хэллоуин.
К тому времени у меня появились друзья. Странным образом тот случай в лесу даже помог мне – после него обычные тыквы уже не казались такими страшными. Новые друзья оказались замечательными – с ними я чувствовал себя спокойно. Я рассказал им все – и о брате, и о своем страхе. Они не смеялись, только слушали.
Меня пригласили на хэллоуинскую вечеринку, я решился принять приглашение. Друзья пообещали, что, если мне станет не по себе, то что-нибудь крепкое поможет расслабиться.
Вечеринка удалась. Музыка, смех, разговоры. Я даже немного расслабился и выпил больше, чем стоило. Впервые за много лет почувствовал, что живу.
Среди толпы – бледное лицо. Улыбка. Из головы торчит костяной нарост, увитый зелеными листьями. Круглая, гладкая, безволосая голова... и дыра, пробитая в ней.
Это шло ко мне. Пусть это костюм. Пусть это просто костюм.
Но никто вокруг, казалось, не видел, что это не маска.
Дыра в голове сочилась соком, слизни ползали внутри, среди сгустков семян, похожих на...
Я не стал ждать. Бросился к выходу, выбежал через заднюю дверь в темный переулок. Меня вырвало прямо над мусорным баком. Когда я поднял голову, то увидел – за баком стояла тыква. Аккуратно вырезанная, со свечой внутри, улыбавшаяся прямо мне в лицо.
Дверь позади распахнулась. Я не стал смотреть, кто вышел. Просто побежал.
Дальше помню смутно. Очнулся я в больнице – с разбитой головой и пересохшим ртом. Сказали, что я споткнулся и ударился о порог. Страх сменился стыдом – перед друзьями, перед мамой, перед братом…
После этого случая я решил заботиться о себе. Сидел дома, восстанавливался, проходил терапию. Понемногу учился жить заново. Принял в себе многое – вину, страх, потери. И стало легче.
Друзья приходили в гости, и я снова начал улыбаться. Все налаживалось.
Пока однажды вечером не услышал шум на кухне.
Я осторожно спустился вниз, не включая свет. Из кухни пробивался теплый свет. А я ведь точно не оставлял лампу включенной.
Я приоткрыл дверь – и сразу все понял.
На столе стояла тыква. Гнилая, осевшая. Белая плесень покрывала ее глупую ухмылку, жирные слизни ползали по остаткам кожуры. Внутри горела свеча, пламя шипело, прожигая влажную мякоть.
За спиной раздался влажный шлепок – шаг.
И запах гнили. Я уже знал этот запах.
Я обернулся и встретил его лицом к лицу. Слабое, разложившееся тело рухнуло на меня, обвивая руками из корней и костей. Я защищался, но острые когти и шипы впивались в кожу. Оно было слабым, но злым.
Я задохнулся, почувствовав, как кусок гниющей плоти упал мне прямо в рот. Я закашлялся, задыхаясь, но поздно – мерзость была рефлекторно проглочена.
Отвращение сменилось яростью.
Я схватил существо, повалил его на пол и сжал костяной нарост на его голове. Все остановилось. Передо мной лежало нечто, что мучило меня всю жизнь – воплощение моего страха, вины и боли.
С отчаянным воплем я бил его головой об пол. Снова и снова. Каждый удар – как освобождение. Пока не осталось только грязная жижа, слизни и тыквенные семечки.
Я не испытывал страха. Не чувствовал вины. Это были просто семечки. Просто остатки разбитой тыквы.
В следующем июне я посадил три семечки. Хотел превратить источник страха во что-то живое. И выросли обычные тыквы. Обычные, добрые тыквы.
Терапия шла успешно. Я даже начал любить Хэллоуин. Отрастил волосы, вернул свой смешной вихор. Он уже не выглядел так глупо на взрослом человеке.
Но однажды утром, расчесывая волосы, я почувствовал, что расческа застряла. Потянул, не понимая, в чем дело, и вдруг увидел в зеркале: из кожи на макушке торчит костяной нарост – белый, изогнутый, острый.
Сердце забилось так, что перехватило дыхание. Как? После всего этого? Почему сейчас?
И тогда я вспомнил. Ту ночь.
Тот кусок гнилой мякоти, упавший мне в рот.
Я волновался о своем огороде, а следовало волноваться о себе.
Меня стошнило в раковину.
Оранжевая жидкость смешалась с желчью.
И среди нее плавали тыквенные семечки.
Телеграм-канал чтобы не пропустить новости проекта
Хотите больше переводов? Тогда вам сюда =)
Перевел Юлия Березина специально для Midnight Penguin.
Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.
