Сказки на ночь
Сижу и думаю, а не сделать ли мне, точнее не записать ли мне короткие истории а если ещё точнее то, страшные короткие истории или около того. Собственно представляю вам несколько пробников. Буду "искать" формат и подложки, но пока как есть. Буду рад если подскажите мне как улучшить это всё начинание.
Мини-рассказ: Ангел-хранитель
Мини-рассказ: Красные колпачки
Мини-рассказ: Лабиринт
Мини-рассказ: Одноразовая еда
Критика или "давай засрём" категорически приветствуется :)
Как подготовить машину к долгой поездке
Взять с собой побольше вкусняшек, запасное колесо и знак аварийной остановки. А что сделать еще — посмотрите в нашем чек-листе. Бонусом — маршруты для отдыха, которые можно проехать даже в плохую погоду.
Бог из механизма. Часть 4 «Сопутствующий ущерб» финал
Матвей пришел в себя лежа у трубы теплотрассы. Его руки были связаны за спиной, а все тело изнывало от боли. Над ним склонился парень.
— Ты че творишь-то, сука!? — выпалил Матвей.
— Извини, — парень дернул плечами, — но я его тебе не отдам. Он мой, и точно не будет твоим, мусор!
На этих словах он сорвал с шеи Матвея крестик, от чего лейтенант почувствовал себя беззащитным, едва ли не голым.
Парень отошел, и Матвей увидел в нескольких метрах от себя Ракшаса. Он не чувствовал опасности от демона, но, как оказалось, зря.
— Думаешь, нашел с ним общий язык, значит всё, все проблемы решены? — ухмыльнулся Дима, когда Матвей непонимающе переглядывался между ним и демоном.
Матвей посмотрел Ракшасу в глаза, точнее туда, где они должны быть…
Но он не почувствовал, как все тело отнимается, или что-то похожее на это чувство. Видимо, Ракшас парализует только по собственному желанию. И сейчас этого желания в нем не было.
— Твое предложение еще в силе? — спросил Матвей.
— Забудь, мент, — отрезал Дима, — я его хозяин! Отныне и навсегда! Он долго меня стращал, пока я не понял, как с ним обходиться. Оказалось, это проще пареной репы. Тупой старикашка всю жизнь носил часы и даже не подозревал, что держит при себе заблокированную возможность стать по-настоящему великим. Держал дух спящим, вот он его и сожрал! Так и хочется дать подзатыльник этому Коле. Кормить его надо было, чтобы он тебе не вредил!
— Слышь, малой, а ты че распизделся? Я не с тобой разговариваю, сдрисни отсюда! — Матвей снова посмотрел на демона, — ну? Давай шлепнем этого полупокера, да за дело? Я ему напоследок добрую десятку впаяю, за хранение и распространение, так сказать.
Ракшас молчал, а внезапную тишину разрезал веселый смех Димы.
— Полупокер тут только ты, а сейчас перед тобой стоит будущий мэр города! — с гордостью выпалил Дима, вскинув руки, и задрал голову к небу, — хотя нет, чего там!? Президент! Сначала России, а потом и всего мира!
Тут уже рассмеялся Матвей. Энтузиазм Димы поутих, он опустил голову и посмотрел на лейтенанта.
— Эх, блять, ну и насмешил! Президент мира, ха-ха-аха, — Матвей просмеялся и в мгновение его улыбка сползла с лица, — слышь, клоун ебучий, ты даже не знаешь, с кем имеешь дело! Лучше сдайся по-хорошему, не испытывай судьбу, гаденыш блять.
— Все, ты мне надоел, — отмахнулся Дима, — давай, закончи с ним. Еще одним паралитиком будет больше, ничего страшного.
Матвей опустил глаза, чтобы не смотреть на демона, но тот так и остался недвижимый. Дима терял терпение.
— Склонись над ним, и убей! — выпалил Дима, указав на лейтенанта. Ракшас не реагировал, пока не услышал выкрик, — быстро!
Ракшас начал медленно подходить к лейтенанту. Он шел будто против своей воли. Но хозяину пришлось подчиняться. И как он упустил тот момент, когда Дима начал плотно вникать в эзотерику и понял, как подчинять духов тонкого мира? Он теперь сомневался, по своей ли собственной воле охотился на Матвея изначально, или именно Дима, пробуя свои новые знания, заставил Ракшаса в это поверить, что именно он хочет убрать лейтенанта.
Ракшас сделал еще несколько шагов навстречу Матвею, но тот и не собирался смотреть ему в глаза. Только не сейчас.
И позади в этот момент раздались крики и стрельба. Ракшас отпрянул от Матвея, Дима вовсе прыгнул за теплотрасс.
— Стоять нахуй! Руки за голову! — заорал Стасян, целясь в Ракшаса, — держись, Матвеюшка, мы тебя этим говноедам не отдадим!
Серега рядом с ним выстрелил в Ракшаса в подтверждение слов Стасяна. Вот только демону они не навредили, не задели и Диму.
— Убей их! — прокричал Дима.
Ракшас раскрыл пасть, взревел и ринулся к ним. В коробке снова раздалась стрельба, но это не привело ни к какому результату. Ракшас растворился в теле Сереги, тот выронил пистолет, расставил руки в стороны и захрипел, а его спина выгнулась дугой…
Из пальцев Сереги выросли острые когти, Стасян посмотрел на него.
— Серега!?
Но Серега не ответил. Он размахнулся, полосонул грудь Стасяна, и тот опрокинулся навзничь, заорав от боли.
— Зря я так напрягался! — подходя к Матвею, говорил одержимый Серега, — проще было так тебя! По старинке!
Кожа на лице Сереги начала иссыхать, трескаться, а волосы выпадали клочьями. Глаза сержанта в прямом смысле уже вылезали из орбит. Кожа вокруг глаз темнела, и один из них уже выпал, на несколько секунд повиснув на окровавленном нерве. Орган зрения оборвался, попав под сапог Сереги, где был с противным чавканьем раздавлен. На очереди был уже второй глаз, а вместо первого зиял темный провал.
— Да очнись ты блять! Тобой этот ушлепок управляет! Отпусти Серегу, слышишь!? — выпалил Матвей.
Матвей пытался освободиться, перекатывался по земле, но его руки за спиной были стянуты крепко, он не мог ничего сделать.
В итоге Матвей перекатился на спину и сучил ногами, пытаясь отстраниться от Ракшаса в теле Сереги. Серега уже высох до состояния мумии, вместо глаз были черные провалы.
— Серега… — сглотнул Матвей. Он все понимал, его друг уже нежилец.
— Убей его! — снова раздался голос Димы.
Одержимый Серега уже подошел к Матвею и замахнулся когтистой рукой.
— Эй! Гондон! — заорали сзади.
Серега не обратил на это внимания, но Матвей увидел, как Стасян приподнялся на локтях, и направил на Серегу пистолет.
Раздалась череда выстрелов, все они угодили в спину Сереги, а последний — четко в голову.
Серега повалился оземь, а Матвей увидел, как от его тела отделился Ракшас. Он злобно рычал, повернулся к Стасу и тот, посмотрев в глаза демону захрипел, задергался, и обмяк на земле безжизненной куклой.
— Жалкие людишки, — клокотал Ракшас, — кто вы такие против Бога из механизма!? Я стану президентом! Посмотри мне в глаза-а-а!
Ракшас уже озвучивал, кажется, мысли Димы. Он сделал шаг вперед, но в этот момент на него кто-то налетел со стороны, сбив его с ног.
Матвей в шоке приподнял голову и увидел, как сверху на Ракшасе сидела девушка, прижимала его к земле, а из ее рта прямо ему в пасть сыпались зубы. Судя по больничной одежде, Матвей понял, что это была покойная Света!
Ракшас зарычал, захрипел и взмахом руки сбросил с себя эту девчонку и встал, отплевываясь от десятков зубов, но на него сзади накинулась другая девушка, повиснув на его шее. Она склонилась, обдав Ракшаса зловонным дыханием изо рта, от которого он начал часто моргать, метался из стороны в сторону, но и ее он сбросил с себя.
— Ар-р-р-р! А-А-А! — взревел Ракшас, но не услышал собственного рыка…
Матвей оглядывался по сторонам, и теперь видел, как Ракшаса окружали четыре покойницы. Они наступали, сокращая расстояние до него, а он в панике метался, не зная с кого начать. Матвей поерзал на месте и случайно порезал руку осколком от бутылки пива. Прошипев от боли, он хотел было отстраниться, но потом до него дошло. Руки его были стянуты за спиной несколькими крепкими стяжками, и он, аккуратно подцепив стеклышко, принялся за дело.
Одна из покойниц, конечности которой постоянно выворачивались с противным хрустом, набросилась на Ракшаса, свалив его на землю, а следом за ней на него накинулись и остальные три девушки…
Они вгрызались в его тело, пытались откусить кусок по больше. Несмотря на такую атаку, Ракшас поднялся вместе с девушками, которые повисли на нем как щенята на палке, которую хотят у них отобрать. Он размахнулся, крутанулся вокруг своей оси и разбросал призраки, как тех же щенят.
— Натравить на меня кучку призраков, как умно, — рассмеялся Ракшас, — прекрасный план. Надежный, как Швейцарские часы!
Пока Полина, Света и Лера приходили в себя, Настя уже ринулась на демона, не дождавшись общего сбора, за что тут же расплатилась.
Ракшас пригнулся, сделал выпад перед бегущей Настей, встретил ее взмахом когтистой руки, раздался чавкающий звук. Пока демон выпрямлялся, пробежавшая мимо Настя замерла, схватилась за свое горло.
Одна есть…
Девушки остановились, обратили взоры на Настю. Сквозь мертвецкие пальцы заструилась бурая жижа, девушка захрипела и рухнула на колени. В ее рту булькала кровь, ее начало трясти, а когда она упала корпусом на землю, ее тело от удара рассыпалось в пепел.
Полина злобно захрипела, зашипела и ринулась к Ракшасу, который уже был готов защищаться и порвать оставшихся призраков.
— Полина, нет! — закричал Матвей.
Девушка замерла, повернула голову, посмотрела на лейтенанта.
— Он сильнее, не подставляйся! Защищайтесь!
Полина все-таки послушала Матвея и отступила к подругам. Три покойницы теперь были между Ракшасом и лейтенантом, не подпускали демона к мужчине.
Еще две…
— Кончай это уже, — из-за трубы теплотрассы поднялся Дима, — слишком много шума навели!
Ракшас размял шею, мускулистые плечи и растопырил когтистые пальцы, уставившись на девушек.
— Посмотрим, на что вы годитесь, — ухмыльнулся Ракшас и пошел вперед.
Три покойницы напряглись и навострились, предупреждающе зашипели, но демон не воспринимал их, как угрозу. Скорее как развлечение.
Он подошел еще ближе, девушки все разом накинулись на него, но Ракшас взмахом руки разбросал их в разные стороны. Дима в страхе дернулся, когда на него налетела Света, но она прошла сквозь парня и рухнула в нескольких метрах позади него, остановившись у кирпичной стены.
— А ты хорош, — усмехнулся Дима, в шутку погрозив тому пальцем.
Последняя!
Матвей молнией вскочил на ноги, избавившись от последней стяжки. Он тут же направил пистолет на Диму, который не сразу сообразил убрать руку, и в коробке прогремел выстрел…
Ракшас приблизился вплотную к Матвею, навис над ним. Лейтенант замер, смотря на пробитое насквозь запястье Димы, на котором были часы.
Матвей медленно повернулся к Ракшасу, впервые он увидел этого исполина так близко. Сверху на него осыпалась какая-то пыль. Лейтенант поднял голову, увидел лицо Ракшаса так близко, что сердце зашлось диким стуком, и затряслись поджилки. Он смотрел на демона и не мог отвести взгляд от черных провалов глаз.
А пылью была кожа с лица Ракшаса. Она отслаивалась от него кусками и падала, как желтые листья с деревьев поздней осенью. Отслаивалась и обращалась пылью. Матвей сделал вдох и едва сдержался, чтобы не чихнуть. Ракшас разинул клыкастую пасть, тихо захрипел. Послышался резкий хруст, с которым его нижняя челюсть треснула и провисла. С нижней челюсти выпали все зубы, и только сейчас Матвей додумался отбежать в сторону, где его обступили покойницы.
Дима, посмотрев на дырку от пули в своей руке, не выдержал. Он закатил глаза и рухнул в обморок, снова скрывшись за трубой теплотрассы.
Все тело Ракшаса пошло трещинами. Вот у него отвалилась одна рука, челюсть рухнула на землю, разбившись в пепел. Подкосились ноги, и за несколько секунд он сложился как карточный домик. Матвей стоял с приоткрытым ртом и смотрел на горстку пепла, которой обратился могущественный Ракшас. Бог из механизма…
Покойницы вели себя тихо, поэтому Матвей вздрогнул, когда услышал шаги позади.
— Тише, Матвей, это я, — сказала женщина.
— Мария Викторовна? Что вы тут делаете!? — тихо спросил Матвей.
— Как что, — вздохнула женщина, — Полина попросила, вот я и пришла.
Матвей заметил, что покойницы отошли к горстке праха, которой раньше была Настя. Они опустились на колени, окружив подругу, и скорбно завыли в ночи. Вой призраков постепенно затихал. Девушки становились прозрачными. А когда они исчезли, затих и вой.
Мария Викторовна тяжело выдохнула, держа в руке четырех плюшевых медвежат. Самый крайний из них потемнел, и нитки, которыми он был сшит с остальными игрушками — расползлись.
***
Все происходящее в коробке, со стороны Альбатроса наблюдали сидящие на крыше невысокой пристройки два пацана. Они пили пиво, и мутными, но, тем не менее, восхищенными взглядами смотрели за развернувшейся бойней в коробке. Их никто не заметил, но они видели все.
Они продолжали молча сидеть, попивали пиво. Вскоре подъехала скорая и полиция. Врачи забрали раненого Диму с простреленной рукой, а так же одного полицейского. Через полчаса все стихло, коробка опустела. Один из пацанов, повернувшись к другу, прохрипел.
— Ну и ахеренные у Васи шишки…
— Ага, — подтвердил второй.
Первый достал из кармана странно скрученную папиросу и протянул другу.
— Может, еще по одной? Кажется, мы не досмотрели.
— Давай, — согласился второй.
***
Матвей был у больничной палаты вместе с Марией Викторовной. Прошла уже неделя, и ситуация начала стабилизироваться. Паралич отступал, дети приходили в себя и поправлялись. Постепенно их всех выписывали из больниц, и на домашнем лечении они поправлялись окончательно. Роковой порог для введения ЧП не был пересечен, и Омичи, слыша такие новости, что эпидемия отступает, облегченно выдохнули. Оставалась только одна проблема, это набор веса у пострадавших, но об этом уже позаботятся сами родители. Часов у Димы больше не было, а Матвей, как и обещал, оценил его ночные похождения на твердую десятку, которая его ждет сразу после больницы.
Девушка Матвея, Даша, уже на следующее утро пришла в себя и вечером ее выписали из больницы, и на этот раз он находился рядом с палатой не из-за Даши, и не из-за других детей. Причина была совсем иная.
— Спасибо вам, Мария Викторовна, — сказал Матвей, — без Полины… Ракшаса мы бы не смогли одолеть.
— Без тебя бы и они не справились. Но ничего, — улыбнулась женщина, — просто моя Полинка так переживала за тебя, она меня переполошила тогда вечером, таки заставила идти.
— Я рад, что нравлюсь Полине, — смущенно улыбнулся Матвей, — передавайте ей привет и мою благодарность.
— Обязательно, она только это и ждет, — снова улыбнулась Мария Викторовна, и ушла восвояси.
Из палаты вышел Стас в свободных, спортивных штанах и с оголенным, крепким торсом. Его грудь была перебинтована. Он поздоровался с Матвеем, лейтенант смерил его скептическим взглядом.
— Ну а че? Медсестричкам нравится, — ухмыльнулся Стас, — частенько заглядывают.
— Ну, я так Ксюхе и передам, — сказал Матвей. Стас выпучил на него глаза.
— Э, ну че ты начинаешь?
Матвей усмехнулся, махнул рукой, мол, твое дело. Полез во внутренний карман легкой куртки и достал припасенную чекушку беленькой.
— За Серегу, — вздохнул Матвей, выпив, и передал беленькую Стасу.
— За Серегу, — отхлебнул Стас.
В честь погибшего друга и коллеги они посвятили минуту молчания. На похоронах Сереги слез было не скрыть. Что-то переломилось у Матвея в груди от осознания того, что этого человека больше нет. Это был, по его мнению, идеальный круг друзей, в котором не было ничего лишнего. Веселый и гоповатый Стасян, особо не блещущий интеллектом, буйный нрав которого могли усмирить только его друзья. Серьезный Матвей, не прочь иногда подколоть обоих друзей в редкие периоды хорошего настроения, и Серега. Эдакий интеллектуальный нейтралитет между ними, и та еще ищейка, между прочим.
«Как же мы теперь без тебя, Серега…» — подумал Матвей и горестно вздохнул.
— Ладно, не будем о нем, — отрезал Матвей в ответ на свои мысли, — ты как?
— Вот так, — Стас указал на перевязанную грудную клетку, — еще неделю тут куковать минимум.
— Ну ладно, кукуй, — хмыкнул Матвей.
Стас попрощался с ним, и напоследок Матвей отвесил ему щедрый подзатыльник по лысой голове.
— За что? — возмутился Стас.
— А то не знаешь, — улыбнулся Матвей и пошел своей дорогой…
Покинув больницу, Матвей вернулся в машину, завел двигатель и посмотрел на папку с делом из архива КГБ. Слова Ракшаса были подтверждены, он был вторым из трех. Третий Дух из механизма секретному отделу КГБ так и не удалось найти, не мудрено. Но Матвей и не собирается останавливаться. Он найдет его.
Найдет и уничтожит.
— Сколько же вас еще, мрази, на нашей земле? — спросил Матвей в пустоту.
Он ощутил то самое тревожное чувство, когда крестик на его груди начал нагреваться...
В глазах поплыло, он встряхнул головой.
«Матве-е-ей» — вдруг услышал он знакомый голос.
Лейтенант начал озираться по сторонам, но никого не увидел. Люди на улице спокойно шли по своим делам, казалось, только он это слышал. Он услышал стук собственного сердца.
Крестик начал неприятно припекать, головная боль хлынула внезапным импульсом.
«Туки-туки, Матвей… туки-тук»
— Где ты, сука!?
«Не кричи так, а то за блаженного еще сойдешь, лейтенант»
— Ты сдох! — выпалил Матвей.
«Ну, вот опять ты включаешь дурака. Ты забыл, как сам принял часть меня? Ты согласился на союз» — раздался игривый голос Ракшаса.
В голове уже пульсировало, Матвей в ужасе сглотнул, он вспомнил. Пыль… он смотрел в черные провалы глаз демона, и сам принял его. Сам…
«Туки-туки, Матве-е-е-й»
Лейтенант крепко зажмурился, снова встряхнул головой, на лбу проступила испарина.
«Туки-тук»
***
От автора: первая серия аудиорассказа уже готова! Приглашаю к прослушиванию на моём канале)
Бабуля на лавочке
Тут такой случай произошёл.
Может показаться, что увлечение страшными историями - дело молодёжи и людей средних лет. Так-то оно так, а и не так.
Короче, сегодня жена шла по двору и увидела бабульку на лавочке. Бабулька сидела и слушала что-то в телефоне.
Каково же было удивление жены, когда она услышала из динамиков знакомый голос.
🔥БАБУЛЬКА СЛУШАЛА СТРАШИЛКУ!
Кажется, какой-то деревенский рассказ. Жена говорит: "Я даже хотела ещё раз пройти мимо бабули, чтобы наверняка вычислить, кого та смотрит".
А я дома часто слушаю кого-нибудь - фоном, под работу. Обычно это либо Кот Бегемот, Александр Гофман или Паша с "Зова Извне". Но это точно не были Кот и Гофман - уж больно характерные выговоры. В общем, скорее всего, это был Зов. Так что, Павел, среди твоих подписчиков есть настоящие олды.
Впрочем, чему тут удивляться? Вон, мою историю "Сказ о погоревшем селе" бабушка с Ютьюба озвучила.
Вот такие у нас интересные, непредсказуемые, молодые душою пенсионеры. Дай им Бог здоровья.
Так что страшилки - они для всех возрастов. Кто знает, может, и ваши знакомые бабушки порой включают рассказы о бабайках.
И это прекрасно.
Анубис видит всё
Немного древнего Египта вам в копилку, дорогие мои) Озвучил рассказ Павла Маркова, прекрасный писатель, слаженный текст и яркая подача. Пока работал над озвучкой, так и порывался выйти и написать ему:
"Дай Павел еще такого контента!"
Ссылка на его произведение на АТ — https://author.today/work/194759
На бусти — https://boosty.to/selesta
КАЧЕЛИ. МАКС ДАЛИН. (Озвучка Некрофоса)
…Только небо, только ветер,Ночь пришла чудовищно душная. Душная и тихая.
Только радость впереди…
Ю. Энтин
В городе так тихо не бывает никогда. Даже в самую глухую полночь под окнами дома пролетают машины. В начале первого проволочется запоздавший трамвай – балкон открыт в тщетной попытке спастись от духоты, слышно так, будто рельсы проложены прямо по комнате: тудух-тудух. Тудух-тудух. Грузно и тяжело. Двери – шарр-рах. Гнусавый голос, отчетливый до головной боли: «Осторожно, двери закрываются. Следующая остановка…» – и снова – шарр-рах. Тудух-тудух. Тудух-тудух. Звук приближается минуты четыре, удаляется минуты четыре. Воют шаланды со значками «Огнеопасно», проносятся со свистом. Компания гопников пройдет – «Ну ты чё! Я те, нах, говорю!» – и грохнется пустая бутылка. Духота и голоса. Жара, темень, тусклые фонари – от ночи несет бензиновым перегаром, ночь задыхается в собственном поту. Асфальт парит, как сковорода, от него поднимается гудроновый смрад…
Зато в сотне километров от города стоит неописуемая тишь. Железнодорожная станция километрах в пяти от дачи – а ты слышишь тонкий стонущий вздох электрички, призрак звука где-то на пределе слуха. Бывает явственно слышно, как ветер колыхнет листву – но ветра нет, листву ничто не колышет.
Жарко, жарко, жарко.
День прошел невыносимый. От жары люди раздражаются, ссорятся… Мама с папой ссорились с самого утра, огрызались друг на друга; мама сперва не хотела ехать, потом передумала, папа рассердился: «Десять пятниц на неделе!» – вел машину молча, хмуро. Мама ворчала, жаловалась на жару, жаловалась на жизнь, жаловалась на все. Вере было на все наплевать и хотелось только купаться.
Уговорить маму с папой пойти на речку оказалось проще, чем Вера думала. Лесная река была темна и прозрачна, а босая стопа при каждом шаге погружалась глубоко в песок. Вода льнула к телу, как жидкий атлас, особая, лесная вода – но мама с папой не пошли купаться, а вполголоса ссорились на берегу. Когда возвращались с реки, мама окончательно решила уехать на электричке завтра с утра. Папа буркнул, что не намерен сидеть в раскаленном городе в выходной из-за маминых неожиданных взбрыков.
Вера молчала. Мгновенную свежесть леса и речной воды тут же съела жара; было нестерпимо слушать, как родители препираются в такой зной. Вечер изнемогал от духоты – и каждое слово, не только сказанное, но и выслушанное, казалось тяжелым грузом на душе. Мама угрюмо молчала; папа оживленно говорил что-то, чего Вера, размякшая от жары, почти не понимала.
Папа попытался расшевелить ее, шлепнув по заду и игриво потрепав по плечу – но его прикосновения вдруг вызвали у Веры мгновенный и сильный приступ неожиданного раздражения, смешанного с брезгливостью. Вера едва успела побороть порыв ударить папу по лицу – а в следующий миг уже горела от стыда. Именно сейчас, потихоньку переставая быть ребенком, Вера особенно явственно и ярко видела черточки приближающейся старости у своих родителей – но это было бы не страшно, если бы они не имели претензии прикасаться к ней и тискать ее, как в детстве. Когда папа прижимал Веру к себе, она остро чуяла запах стареющего мужского тела и резкого одеколона, психически раскачиваясь от детского удовольствия к настороженной опаске начинающейся девушки. Иногда за веселой папиной улыбкой мерещилась такая дурная изнанка, что Вера скрывала судорогу тошного отвращения – но сразу же за ней приходила жаркая жалость и любовь.
Двойственность мучила сильнее, чем все внешнее.
После вспышки Вера чувствовала себя еще более разбитой.
Ей ничего не хотелось есть. Она поднялась по скрипучим ступенькам в свою келью – чердачную комнатушку, где стояли старый диван и еще более старый комод. Келью наполнял раскаленный золотой воздух. Вера распахнула окно, но воздух стоял совершенно неподвижно, и за окном в косых солнечных лучах необыкновенно медленно плавали пылинки. В неподвижности и безмолвии было что-то неестественное, весь мир казался залитым в прозрачный пластик. Вера кинулась на диван лицом вниз, некоторое время лежала, совершенно бездумно, чувствуя, как тело медленно плавится, растекается, как мороженое – и, незаметно для себя, заснула.
А проснулась ночью.
Вера лежала в душной тишине, смотрела на квадрат окна, синеватый, туманный, на синевато-мутном фоне которого были нарисованы черные ветви – и в самой глубине ее полуочнувшейся души плавало что-то темное, горячее и жуткое, тяжело описуемое, от которого хотелось скорчиться, подтянуть колени к животу и сцепить руки. То ли предчувствие боли, то ли предчувствие страха. То ли предчувствие смерти.
И тут из тишины и духоты родился звук, настолько противоестественный, что Вера замерла. Это показалось. Это почти приснилось.
Качели во дворе. Скрип-скрип. Скрип-скрип.
Ветра нет. А если бы и был – они скрипят под тяжестью тела. Глухая ночь. Кто-то качается на моих качелях. Папа подвесил тщательно оструганную дубовую доску на двух тросах к перекладине между живыми высоченными соснами – мои любимые качели, так высоко… Скрип-скрип…
А в дачном поселке никого нет. Суббота только завтра; кому хочется умирать от духоты в вечерней электричке? Дом на отшибе, вокруг пустынно и тихо, тихо, тихо. Кому, зачем понадобилось перелезать через забор, качаться на чужих качелях в чужом дворе ночью, темной и жаркой, как закрытая духовка?
От скрипа качелей Вере вдруг стало жутко, как от далекого волчьего воя, как от вопля из темной подворотни. Чужой?
Вера встала с дивана. Подташнивало, в висок впилась тупая боль, как часто бывает после сна в духоте, и на руках вдруг встали дыбом волоски – отвратительное ощущение горячего озноба. Пол под босыми ногами был тепел и шершав; дверь отворилась без звука.
Зато еле слышно скрипнула ступенька на лестнице – и Вере показалось, что папа в нижней комнате всхрапнул и перевернулся на другой бок. От этих мирных звуков ужас отчего-то заполз в сердце медленным липким щупальцем – и Вера почувствовала, как в пушке над верхней губой выступают капельки пота.
Футболка прилипла к горячему телу. Вера кралась по собственному дому, как по глубоким тылам непроясненного врага, ее сердце колотилось с бешеной силой, а дыхание сбивалось от мысли, что этот стук – этот чудовищный грохот – услышат, а услышав – проснутся. Что будет хуже – разбудить маму или разбудить папу – Вера не знала. Качели можно было легко увидеть из окна их спальни, но Вера содрогнулась от одной мысли об этом.
Почему так нестерпимо жутко разбудить кого-нибудь из родителей – она тоже не могла понять. Взвесь смутных страхов плескалась у нее под ребрами; ужас накатывал волнами, как прибой, и хуже всего была его абсолютная иррациональность и непонятность.
Родители должны бы были излучать ауру защищенности и покоя – а между тем, главная причина ужаса заключалась именно в них. Вера чувствовала себя хуже, чем в одиночестве.
Она прокралась через кухню, бледно и тускло освещенную непонятно чем. Отодвинула задвижку на входной двери. Дверь открылась бесшумно, как во сне. Лицо ощутило еле заметную разницу в температуре воздуха внутри и снаружи дома: мутная темень оказалась чуть прохладней, Вера почувствовала, как испаряются струйки пота с висков.
Пустое, беззвездное небо, не дыша, расстелилось над поселком, нелепым нагромождением каких-то темных конструкций, ощетиненных скрученной проволокой веток. Плоский лес вырезали из черного картона, наклеили на этот тусклый фон – а над ним висела нереально огромная, круглая, медная луна. Весь этот неумело и неумно сделанный коллаж уже сам по себе вызвал бы тоску – страх стал удушающим, как ядовитый газ.
В мертвой ватной тишине по-прежнему скрипели качели.
Вера заглянула за угол дома, готовая увидеть что угодно. Любой неописуемый ужас.
На качелях сидела девочка. Просто девочка, не старше Веры. Ее белая футболка и светлые шорты сияли в глухой темноте. Светлая фигурка льнула к тросу, вытянув руку вверх, как, бывало, делала сама Вера. Качели качались еле-еле, мерно и печально поскрипывая.
– Ты здешняя? – спросила Вера, и голос канул во тьму без эха, бессильно и глухо.
– Теперь – да, – сказала девочка.
Звук человеческого голоса успокоил Веру; она подошла ближе. Волосы у девочки – легкие, русые, рассыпались по плечам. Худенькое личико. Глаза влажно блестят в темноте. Ей не спится, как и Вере? Душно?
– Душно, да? – спросила Вера.
– Мне теперь всегда душно, – сказала девочка грустно. – А тебе – нет?
– Нет… – Вера вдруг снова почувствовала горячий озноб, и тончайшие волоски на голых руках поднялись торчком, покалывая, как иглы у ежа. – Почему? Мне – только сейчас…
– Я не могла дышать, – сказала девочка, доверчиво глядя Вере в лицо. – Мне мешали его руки, понимаешь? Он держал меня за горло, чтобы я не сопротивлялась. И теперь мне все время душно.
Вера невольно взглянула на ее шею. На матовой коже, белеющей в темноте, как молодая луна, медленно проступили темные следы пальцев, становясь под пристальным взглядом Веры все заметнее.
– Больно? – голос Веры сорвался, она кашлянула и повторила. – Больно?
– Уже нет, – сказала девочка, встряхнув головой. – Было. Я заблудилась в лесу, тут недалеко. Он мне помог выйти в поселок – выглядел добрым таким толстым дядькой… А потом спросил, хочу ли я пить. Уже тут, около дома…
Вера, окутанная черной шерстяной шалью ужаса, задыхаясь от тошной жары, оцепенела, замерла мышью, на которую упала огромная тень. Сил хватило только шепотом спросить:
– Давно?
– В позапрошлом году, – сказала девочка безмятежно. – Какая разница? Все равно мы с тобой ровесницы… Может, ты потом будешь старше меня, а может, и нет.
– Так не бывает.
– Для кого?
Вера замолчала. Качели тихонько поскрипывали. Девочка раскачивала их чуть-чуть; ее рука была по-прежнему вытянута вдоль троса – Вера теперь отчетливо видела на ней темные царапины от локтя до запястья. Лесной паучок шустро полз по светлой футболке.
– Как тебя зовут? – спросила Вера, наконец.
– Алиса, – сказала девочка. – Я знаю, как глубоко… как глубоко, – и постучала по земле носком поношенной туфли. – И еще много чего знаю. Мне только обидно.
– Обидно?
– Что я не закричала. Поэтому я и гуляю тут. Лешаки говорят, что я уже – как они, но они ничего не знают. Я с ними не откровенничала. А с тобой надо серьезно поговорить.
– Зачем? – спросила Вера. Хотелось думать, что снится путаный сон – девочка с прошлогодней листвой в потускневших волосах, в футболке, серой, в потеках чего-то темного, в шортах, заскорузлых от крови и грязи, серьезно, с тихим сочувствием смотрела на нее, грызя травинку с колоском на конце. Она не дышала; у нее не было голоса, кроме воображаемого голоса ночной темноты. На ее разбитые туфли выпала роса.
– Беги отсюда, – сказала Алиса. – Просто беги.
– Зачем? – снова спросила Вера, уже зная – зачем. Дом нависал над ней тяжелой черной громадой, в его тени корчились яблони, и тонкие, длинные пальцы темноты вытягивались из земли, оплетая стены, как побеги клематиса – хотели утащить дом вниз, под песок, под эту рыхлую болотистую почву, вместе со спящими – а может, в спящих-то и было все дело…
– Понимаешь, – сказала Алиса, – со мной все быстро кончилось. Он боялся, что я проболтаюсь. А с тобой… ты же не сможешь ничего сделать. И сказать ничего не сможешь. Никому. Кто тебе поверит? Он же – твой отец…
Вера смотрела на тоненькие косточки ее пальцев, накручивающие прядь серой пыльной пакли у ключицы, Вера не смела поднять глаза к ее лицу – и ужас снова смешивался внутри с безнадежностью. Взгляды, прикосновения, сорвавшиеся слова, как монтажные куски, склеились в отвратительный фильм, в абсурдную драму, тем более кошмарную, что Вера увидала в главной роли себя. Глубоко упрятанное понимание вылупилось из хрупкой скорлупы страха – чудовищная бескрылая птица, голая, розовая, с полоской черных волос на обширном животе, сально ухмыляющаяся… Алиса соскользнула с качелей и неторопливо пошла по дорожке к дренажной канаве. Длинная железная труба заменяла мост, ведущий с дорожки на дачный участок; она была вкопана в песок, засыпана утрамбованным гравием и заасфальтирована; в эту трубу, как в трясину, начали постепенно погружаться туфли Алисы. Она вошла в землю, как в воду – по колено, по пояс, по грудь, погрузилась с головой – и асфальт сомкнулся над ней. В неподвижном воздухе остался след запаха старой мертвечины, болота и чего-то вроде папиного дезодоранта.
В позапрошлом году папин друг привез целый грузовик щебня, высыпал, потом его раскатывали сверху… В позапрошлом году, в это время, папа ездил на дачу и один – за грибами…
Вера села на качели и принялась раскачиваться, глядя, как бледно сереет выцветшее на востоке небо. Воздух рванул волосы, футболку, плеснул холодом в горящие щеки, на шею, на голые колени… Верхушки берез дернул слабый, но живой ветер.
Мир стал конкретен, понятен и ужасен. Качели раскачивали маятник в душе: ужас – здравый смысл, ужас – здравый смысл, ненависть – любовь, ненависть – любовь. До первой электрички оставалось не более пары часов.
Скрип-скрип… Скрип-скрип… Скрип-скрип…
Первоисточник для выражения мыслей самому Автору - на его странице https://author.today/u/maksimdalin/
Озвучено мною @lars.varron, Прослушать можно ниже или на канале Некрофос https://www.youtube.com/channel/UCmLkEfGAgfoP1IkkDzv84rw
Прислать свою историю на озвучку/сотрудничество -
в личку в вк https://vk.com/necrophos_vk