О Колыме больше рассказано, чем написано, хотя и написано немало. Печатные слова как-то поистерлись в памяти, а эпос живет и множится.
В представлении большинства людей с «материка» край этот выглядит чем-то очень далеким и незнаемым, одновременно и пугающим, и манящим, куда едут разве что в погоне за длинным рублем. Иной раз в часы застолья можно услышать удалые, отчаянные или тоскливые песни, в разное время рожденные Колымой. А новые ее песни до «материка» еще не дошли.
Трудная судьба этих мест породила немало удивительных легенд. И правда состоит в том, что большинство из них — правда. Но правы были и древние римляне, говоря, что времена меняются, а с ними — мы сами.
О характере и масштабах произошедших здесь в последние годы перемен кое-что слышали мы еще в Москве. О них можно было судить по статистике (за десять лет население Магаданской области увеличилось в полтора раза и по темпам прироста втрое обогнало Российскую Федерацию), по размаху нынешних хозяйственных планов, по рассказам очевидцев, знавших Колыму в разные ее времена. Один из них, сусуманский геолог Алексей Андреевич Панов, свидетель надежный — 30 с лишним лет колымского стажа — говорил нам: «Если бы мне до войны кто-нибудь сказал, что на берегу Берелеха, где мы жили в бараках, я когда-нибудь буду чаевничать с друзьями в комфортабельной квартире, я бы посчитал это маниловщиной».
Словом, мы имели некоторое представление об отрадных переменах на Колыме. Но мы — журналисты, и больше всего привыкли доверять собственным глазам. Поэтому твердо решили — в путь! Тем более что в Москве мы встречали и тех, кому горький личный опыт рисовал колымскую действительность совсем в ином свете.
«Зачем вам туда ехать? О Колыме все знают всё»,— провожая нас в путь, грустно сказал наш московский друг, вернувшийся из Магадана в 54-ом. Теперь нам хотелось бы кое-что рассказать и ему.
Поводом поехать на Колыму послужило для нас одно совещание. На Дальнем Востоке стало традицией собирать на несколько дней ученых, хозяйственных и партийных работников для взаимного обогащения опытом и идеями, для совета и тщательного обсуждения проблем, стоящих перед областью или краем.
В Магадане за последние десять лет это было уже третье такое совещание. Ставятся они на широкую ногу — представители всех научных центров Российской республики, всех районов области, пленарные заседания, работа секций, толстая папка докладов—словом, не хуже, чем на ином столичном симпозиуме.
И в самом деле, невозможно сегодня грамотно руководить хозяйством, строить жизнь, планировать далекую перспективу в столь обширных, но малонаселенных районах без научного исследования и анализа их экономики, социальных явлений, этнографии, геологии, климата. Впрочем, только ли в далеких, малообжитых местах нашей страны необходимо это? Не подают ли дальневосточники пример и многим другим областям, казалось бы, изученным, а на самом деле далеко не во всем?
На совещании экономический и социальный механизм Магаданской области был разобран, что называется, до последнего винтика, и каждый такой винтик промыт, взвешен, изучен с беспристрастием и хладнокровием.
Что еще нужно журналисту? Садись и пиши: материала, как говорится, вагон и маленькая тележка. Однако же ни в вагоне, ни в маленькой тележке не было самого главного — человека. Как ему живется и работается на современной Колыме? Как отражаются на нем нерешенные северные проблемы, о которых так много говорилось на совещании? Нет, всего этого не узнаешь из докладов, нужно ехать и смотреть своими глазами, Известно ведь: лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать.
Итак, решено: из Магадана летим на север. Оттуда попутными машинами по знаменитой Колымской трассе вернемся в Магадан. Недалеко от города, у поселка с характерным для этих мест названием — Палатка, трасса разветвляется. Одна ветвь идет почти строго на север, к Сусуману, и дальше в Якутию, другая, похуже, поухабистей и менее обжитая, сворачивает на северо-запад. Потом обе трассы повыше Сусумана, примерно в семистах километрах от Магадана, вновь сходятся, так что получается кольцо. В зале заседаний в Магадане оно, это кольцо, призывно мигало нам цветными лампочками на большой карте области, повешенной позади стола президиума, за которым сидели академики и членкоры, руководители области и первооткрыватели ее подземных богатств, и среди них встреченный аплодисментами всего зала старейший наш геолог В. А. Цареградский, с именем которого связаны первые экспедиции на Колыму.
По дорогам, исхоженным Цареградским и его коллегами вдоль и поперек, решили поехать и мы.
Но не стоит ли прежде пояснить, кто это «мы»? Ведь читателю, коли появится у него охота, предстоит посмотреть на Колыму нашими глазами.
Первый из нас юрист, второй — ученый-экономист («остепененный»), он же социолог, третий — строитель, наконец, четвертый — «человек многих профессий» и, как всегда в таких случаях, ни одной всерьез. Быть может, это до некоторой степени оправдает в глазах читателя тот «экономико-социолого-юридически-строительный» угол зрения, под которым мы изучали Колыму. Впрочем, все эти профессии у всех у нас, за исключением ученого,— в прошлом. Теперь мы, включая ученого, называем себя журналистами. Пожалуй, надо бы указать возраст. В сумме нам 170 лет. Один из нас— тот, который строитель,— предпочел бы поделить 170 на равные части, но остальные трое не согласны. Несогласие это, слава богу, единственное.
Прежде чем сесть в самолет, мы побродили по колымской столице, ее многолюдным улицам, горбатым, очень чистым в центре, еще более горбатым, но уже не таким чистым на окраинах, куда постепенно вторгаются новые дома, отжимая к морю старые кварталы.
Дома в центре — в большинстве трехэтажные, того стиля сороковых годов, который в начале века неопределенно называли «модерном», а сейчас, когда появился еще более «модерновый» модерн, совсем уже неясно, как назвать. Однако же, как там ни злословь, нельзя не признать, что центр Магадана имеет какое-то свое лицо, чего нет у новых его окраин.
Глядя на эти магаданские Черемушки, мы испытывали противоречивые чувства. Да, конечно, однообразие, архитектурный примитивизм, но кому они досаждают? Безусловно — проезжему, туристу. А тому, кто получил в этих домах благоустроенную квартиру? Вряд ли. Здесь, в северном приморском городе с его прескверным, прямо скажем, климатом, каждой семье в первую очередь, далеко впереди всего другого, нужна уютная, теплая, удобная квартира. И всем, всем, ничего для этого не жалея и как можно скорей, надо дать такие квартиры, пусть, черт возьми, даже в не совсем красивом доме.
Белесые, приземистые сопки, по разлысинам запорошенные снегом, тесно столпились вокруг города, прижали его к холодному, с крутым характером Охотскому морю. Ветры нагоняют с моря низкие тучи, тучи натыкаются на горы, сползают по ним вниз, к Магадану, вновь и вновь затевая по улицам промозглую дождливую круто-верть. Впрочем, сами магаданцы, видно, привыкли к такой погоде — на улицах полным-полно людей.
Рынок. У ворот южанин продает цветы.
Девушка в мини-юбке (а мы еще кутаемся в пальто) спокойно выбрала бордовый цветок на длинном стебле, парень в куртке будто из змеиной кожи, на «молниях» (прибрежная торговля с Японией) взял три цветка, пожилой человек — четыре.
Нарасхват пять больших картонных ящиков по тысяче цветков в каждом. К вечеру торгаш положил в карман десять тысяч рублей. Тут же прикидываем экономику этой операции: билет на самолет в оба конца (округляем в большую сторону) — 400 рублей, доставка и прочие затраты (фантастически округляем в большую сторону) — еще 400, стоимость цветов, купленных в южном городе по двугривенному за штуку — 1000 рублей. Итого 8200 чистой прибыли. Не дурненько!
Шумит, торгуется, острит, продает, покупает удивительный, может быть, самый удивительный северный рынок. Абрикосы прилетели с Кавказа на ИЛ-18. За ними семья приехала из тундры на собаках, запряженных в... колесные нарты. Гвоздика — полтора рубля цветок, огурцы — шесть рублей кило, клубника — восемь... Объявление: «Потерялась ирландская болонка — белая, глаза и нос черные, по кличке «Каро». Прошу вернуть за большое вознаграждение. Татьяна Ивановна»... Июньские помидоры — семь рублей кило, сметана — три рубля поллитровая банка. Интересно, что имела в виду Татьяна Ивановна, когда писала «большое вознаграждение»? Дальше эту тему можно развивать в двух направлениях. Можно порадоваться — и мы от души радуемся тому, что и для Колымы пришло время покупать нарасхват гладиолусы, прогуливать и даже терять белых болонок с черными глазами, носить мини-юбки и модные куртки на «молниях». Можно порадоваться всей этой обычной житейской суете, которая везде одинакова — что в Москве, что в Ленинграде, что в Тамбове или Рязани — и которую особенно приятно встретить здесь, потому что здесь — Колыма. Но можно увидеть за всем этим и другое. То, как завязываются на этом рынке узелки многих колымских, да и вообще северных проблем: цены и зарплата, спрос и предложение, расстояния и транспорт, человек и климат, предприимчивость спекулянтов и государственная выгода.
Но, разумеется, мы не собирались судить о проблемах нынешней Колымы лишь по их отражению на магаданском рынке. И поэтому — в путь!
Летим полчаса, час, полтора, а за стеклом иллюминатора ИЛ-14 все еще горы, горы, горы. Справа до горизонта— горы. Слева до горизонта — горы. Не кавказские — лиловые великаны в белых шапках, не карпатские — кудрявые и веселые с аккуратными домиками на склонах, а какие-то чужие, будто инопланетные, хмурые, нелюдимые. Два цвета, белое по черному — заснеженные распадки между каменными ребрами голых хребтов.
Как называются эти горы? Удивительно огромная все-таки у нас страна! Можно часами лететь над безымянной тайгой, над неведомыми болотами, над песками или, как мы сейчас, над горами. В государстве поменьше названия каждой из этих сопок школьники вызубрили бы наизусть. А с нашими-то памирами, кавказами, саянами — до колымских ли «карликовых» сопок? Отроги чего-то там, тоже не запомнившегося,— кто их знает-величает по имени-отчеству? Разве что доки-географы да еще геологи, излазившие их вдоль и поперек.
Где-то там, в распадках, шуршат сотни и тысячи прозрачных ключей, названных неунывающими разведчиками золота в память надежд и долгих блужданий, во славу своих удач, в честь своих любимых: Дебютный, Радужный, Весенний, Февральский, Мартовский, Большой, Косой, Майский, Эфка, Аннушка... На каждом из этих ключей люди моют золото. И мыли десять лет назад, и двадцать,- и тридцать. По-разному мыли и жили по-разному. Это будто о них сказано в одном из ранних стихотворений Галины Николаевой:
Мы — люди дальних каменных дорог...
Где-то там, среди гор, вьется и «дальняя каменная дорога» — знаменитая колымская трасса, по которой нам предстоит путь назад.
— Колыма,— говорит летчик.
Под крылом — широкая желтая река. А по обе стороны ее — будто вывернутая наизнанку, искореженная в судорогах, окаменевшая в минуту страшных родов земля. Так вот ты какая, Колыма!
С первого взгляда угадываешь, как, должно быть, непросто жить человеку в этих пустынных горах, на вечной мерзлоте, где и в самую жаркую пору лишь на полметра оттаивает грунт. Жить и работать круглые, непрерывные годы без пугливой оглядки на страшные зимы.
Трасса петляет между сопок, делает еще один невероятный зигзаг, и мы видим невысокий придорожный столб, на котором укреплен муляж золотого самородка — символ основного богатства края. С золота начинается и им же кончается здесь всякий разговор. Колыма — главный золотой район страны, «валютный цех СССР». Здесь добывают еще много олова, вольфрама, начинают брать ртуть, ловят рыбу и разводят оленей — скоро будет миллион, почти третья часть нашего оленьего поголовья. И все же впереди всего и над всем — золото.
Золото... Журналисты, пожалуй, злоупотребляют этим словом. Золото — и зеленое, и голубое, всех оттенков, от белого до черного — мелькает в статьях о лесе, газе, хлопке, угле. Нам приходилось, помнится, что-то читать еще о золотых огурцах, золотых яйцах, золотых гвоздях и даже — куда уж дальше — золотых валенках. Не только любое наше богатство, все, что в производстве обходится дорого, нынче модно называть золотым. Ну, а если человеку очень дорогой ценой достается само золото? Тогда как — золотое золото?
Колыма за все платит золотом. За каждый съеденный помидор — золотом. И за каждый несъеденный — золотом же, да еще втридорога. И за квадратный метр. И за киловатт-час. Тут нет преувеличения. Если мало овощей, если не хватает жилья, электроэнергии — значит, меньше рабочих рук, меньше моторов. А это в свою очередь означает недобор золота. Выходит, что именно благородным металлом, а не чем иным расплачивается Колыма за свои парадоксы, людьми и природой придуманные.
Как оно выглядит, золото Колымы?
Человек в сапогах, седой, с нависшими над глазами небывало густыми черными бровями, директор прииска «Бурхала» Ф. Е. Фейгин — двадцать восемь лет на Колыме — достал из сейфа коробку с разноцветными блестящими камешками и предложил нам игру: кто найдет в этой «россыпи» золото? «Некоторые по неопытности или злому умыслу,— сказал он,— пытаются всучить вместо золота похожие на него металлы. А ну-ка, кто из вас не обмишурится, выдержит экзамен на приемщика?» Обмишурились все; то, что мы с такой тщательностью и бдительностью отобрали из кучки, оказалось, увы, не золотом. Золотом же было нечто невыразительное и тусклое, презрительно отброшенное нами в угол коробки.
Но, слава богу, в тот день, кроме нас, на Колыме были еще и другие специалисты по золоту! Они не ошиблись. Они действовали уверенно и толково. И с промывочных приборов, драг, гидроэлеваторов опять увезли на обогатительные фабрики чуть-чуть больше, чем рассчитывали.
Добычу благородного металла ведут около сорока крупных механизированных предприятий, объединенных в шесть горнопромышленных управлений. Нет, мы не будем сравнивать прошлую и нынешнюю технику золотодобытчиков. Не будем хотя бы потому, что сегодняшние экскаваторы, бульдозеры, гидроэлеваторы, драги просто-напросто не с чем сравнить. Техники не было. Лауреат Ленинской премии начальник объединения «Северовос-токзолото» В. А. Березин в одной из своих статей вспоминает, что «основными средствами разработки грунтов были лом, кайло, лопата, а на транспортировке торфов и песков — тачка и грабарка. Короткое лето вынуждало вскрывать полигоны и в зимний период...»
А теперь попробуйте представить все это: шестидесятиградусный мороз, узкие расщелины диковатых, пустынных гор и человек с кайлом и лопатой...
Надо понять, «кожей» почувствовать такое, чтобы в полной мере осмыслить и оценить масштаб происшедших здесь за последние годы социальных и экономических перемен. И когда мы слышим разговор о большом росте добычи золота за минувшие пять лет, когда мы слышим от экономистов, что «развеян миф о затухании золотой Колымы», мы радуемся, не можем не порадоваться вместе с колымчанами: рывок этот сделан не кайлом, не лопатой, не тачкой. Современный гидроэлеваторный прибор способен промывать свыше полутора тысяч кубометров песков в сутки!
Но, увы. Их приходится мыть все больше и больше, этих самых песков! Добыча золота растет быстро, но количество его в песках не менее быстро падает. Если принять за 100 процентов содержание золота в песках, промытых в 1936 году, то к концу войны оно снизилось в 2,7 раза, к 1950 году — в 9,4 раза... Эта кривая и по сей день бежит вниз... Тут мы затрагиваем одну из самых больших колымских проблем, о которых говорили ученые на совещании в Магадане.
Логика проста: приходится в десятки раз больше перемывать песков, чтобы поддержать прежний уровень золотодобычи. Но в том-то вся суть, что прежний уровень никого теперь не устраивает. Стране нужно золото, много золота. На Колыме в ход пошли уже так называемые «техногенные россыпи». Это — отвалы, «хвосты» прежних примитивных разработок.
Но чтобы перерабатывать все больше и больше горной массы, нужно, естественно, и больше электроэнергии. В это сейчас упирается рост золотодобычи.
Электроэнергетика, по общему признанию,— самое слабое место Колымы, ее «ахиллесова пята». Станции маломощны, оснащены устарелым оборудованием. В некоторых местах потребление электроэнергии строго лимитируется.
Пока энергетический голод пытаются ликвидировать срочными мерами: расширяются старые станции, собираются установить две плавучие ТЭЦ. Все это позволит «продержаться» лет пять-шесть. Необходима крупная и экономичная станция. Разговоры о ней идут давно. Единственно реальным вариантом считалась ГЭС на Колыме. Пока там ведут лишь изыскания и подготовку к строительству.
Учеными выдвинут и другой вариант — большая электростанция на якутском газе. Ученые считают, если построить газопровод, Колыма получит дешевую и обильную энергию.
Предложение очень заманчиво. Однако оно при обсуждении не вызвало энтузиазма у самих колымчан. Начнутся, мол, сравнения, экспертизы, споры, дело затянется, и мы не будем иметь ни ГЭС, ни ГРЭС.
Может быть, именно тут сказывается характерная черта нашей практики освоения Севера — крайне слабая научная и проектно-техническая подготовка. В последние годы много говорят о больших возможностях, которые открывает применение электронно-вычислительных машин. Можно, дескать, сравнить несчетное количество вариантов и выбрать оптимальный. При освоении Севера вообще никакие варианты не сравнивают. Принимается тот проект, который есть. Сравнить его просто не с чем. Так может получиться и с Колымской ГЭС. Будет ли это оптимальным вариантом — аллах ведает.
На милость того же аллаха остается уповать и колымским геологам. Прирост разведанных запасов золота относительно невелик, причем в основном найдены россыпи, не очень-то богатые металлом. Разумеется, их еще хватит на многие годы, но если говорить о более отдаленной перспективе, то все признают, что на россыпях далеко не уедешь. Есть ли выход? Или, может быть, рано заговорили о том, что преодолено «затухание» золотой Колымы? Нет, выход есть, и до «затухания» золотодобычи на Северо-Востоке пока ой как далеко: на Колыме повсюду находят признаки рудного золота.
Открытия последних лет позволяют считать Магаданскую область, выражаясь языком геологов, крупнейшей золоторудной провинцией мира. Рудной, это мы подчеркиваем. Но одно дело — перспективные оценки, а другое — разведанные месторождения. Если бы довольно обоснованные прогнозы ученых геологи подтвердили весомо — сдачей в эксплуатацию новых богатых месторождений рудного золота,— то это могло бы изменить весь характер развития производительных сил Магаданской
Надо, надо форсировать геологоразведку! Ведь даже первые поиски дают обнадеживающие результаты! Всем уже это ясно. Ясно, а геологи Колымы в основном ищут... россыпи. Именно сюда направлены их главные силы и средства. Хотя и сами они прекрасно понимают, что в перспективе эти россыпи не обеспечат высоких темпов развития золотодобывающей промышленности.
Отчего же до сих пор в разведке не сделан поворот в сторону коренных месторождений? Почему такое невнимание к главной надежде Колымы? Почему не подтверждается делами уверенный прогноз о том, что запасов золота в руде здесь намного больше, чем в россыпях?
На совещании по развитию производительных сил Магаданской области некоторые из наших крупных ученых говорили: мы совершаем большую ошибку, не уделяя должного внимания рудной базе колымского золота. Вот достойное сожаления сравнение: по прогнозам, рудное золото составляет половину всех колымских золотых запасов, и скорее всего эта оценка занижена, потому что мы очень мало пока знаем про рудное золото, а геологоразведка тратит на поиски его лишь пятнадцать процентов отпущенных ей средств. Добывают же на Колыме рудного золота и того меньше — пять процентов.
Фактически здесь нет крупных месторождений рудного золота, подготовленных для добычи. Но ведь разведка, а потом проектирование и строительство рудника — дело трудное, длительное. Так возникает проблема цейтнота. С ответственной трибуны ученые высказались вполне определенно: «Предложение сводится к тому, что нужно доказать в соответствующих плановых органах необходимость выделения значительных средств для геологической разведки рудного золота Колымы и Чукотки».
А пока что масштабы разведки остаются прежними — у геологов Колымы не хватает элементарнейших средств транспорта, связи, поисковой техники.
— Если вы побываете в геологических партиях на разведке рудных месторождений золота,— сказал первый секретарь Магаданского обкома партии тов. Шайдуров,— то вы увидите, какая там убогость. К сожалению, этот вопрос не можем мы никак решить. Я думаю, что нужно оказать помощь колымским геологам.
Думают так и крупнейшие ученые, убедительно доказавшие на зональном совещании крайнюю необходимость срочно форсировать поиски рудного золота. Среди прочих соображений в пользу этого выдвигались и доводы, связанные с конъюнктурой на мировом рынке золота.
За последние двадцать лет международный товарооборот вырос в три с половиной раза, а запасы золота — лишь на двадцать процентов. Цены на многие товары растут, но золото стоит столько же, сколько оно стоило прежде. Цена на него не движется. И поэтому добыча золота для капиталистов становится все менее выгодной. По прогнозам крупнейших специалистов мира, в ближайшие десять лет, если не будет серьезного изменения цены на золото, добыча его сократится примерно на двадцать процентов.
В то же время золото все быстрее течет в частные сейфы. По расчетам некоторых институтов, до 1963 года в частные руки попадало примерно 50 процентов прироста золота, добываемого капиталистическим миром, а с 1964 года — уже 70 процентов. Любопытно, что за десять лет до девальвации фунта стерлингов в частные сейфы уплыло 7,5 тысячи тонн золота, а начиная с 1967 года за очень короткое время — уже более 20 тысяч тонн.
Есть еще и третья группа факторов, способствующих изъятию золота из международного оборота. Оно находит все большее применение в промышленности. За последние годы использование золота в этих целях возросло в несколько раз.
И все это происходит на фоне усиливающейся неравномерности развития капиталистических стран — тем быстрее нарастает кризис валютной системы капитализма. Как известно, уже возникли два рынка золота — официальный, где оно продается по 35 долларов за унцию, и «свободный», где цена моментами поднимается до 45 долларов за унцию. По мнению специалистов, дальнейшее развитие этого кризиса неизбежно приведет к повышению мировой цены на золото, возможно, в полтора-два раза — до 60—70 долларов за унцию.
Понятно, что страны — производители золота, в том числе и наша страна, один из крупнейших в мире золотодобытчиков, от этого получат очень серьезный выигрыш.
Так что именно сейчас пришло время всесторонне обдумать и составить развернутую программу роста золотодобычи на Северо-Востоке СССР.
...Притормаживаем возле придорожного «самородка», выходим размять ноги. Инженер горного управления ведет нас куда-то влево от дороги, туда, где грязь, вода, болото. Идем, вернее, прыгаем с кочки на кочку к домику-вагончику. Неподалеку работает драга. Инженера зовут Александром Сергеевичем. Очки в толстой оправе и берет делают его чем-то похожим на ученого, а кожаная куртка с капюшоном и обязательные здесь высокие резиновые сапоги, завернутые на манер мушкетерских, равняют внешне с любым приисковым рабочим.
— А зачем у вас болото ограждено проволокой? Что там, заповедник лягушек?— спрашиваем нашего провожатого, увидев ограждение на совершенно пустынном с виду месте.
— Там ученые ведут эксперимент — растапливают вечную мерзлоту,— говорит инженер.— Думают внутри мерзлоты получить подземный резервуар.
— Да, под землей, вернее, под этим болотом. Можно будет использовать его для хранения топлива или питьевой воды. Это проще и дешевле, чем строить наземные хранилища.
— Значит, и с боков, и сверху, и снизу — со всех сторон будет вечная мерзлота?
— Любопытно! Но тут еще какая-то вода течет из трубы. Она тоже «вечная»?
— Разумеется. Она была неподвижна, была льдом, может быть, миллионы лет, но вот ее растопили.
— Насколько здесь грунт оттаивает летом? Сам по себе? От солнца?
— Вот здесь, где мы стоим? Здесь максимально на сорок сантиметров.
— Даже в самое жаркое лето?
— Ого! Каков же слой вечной мерзлоты?
— В наших местах 180 метров, но бывает на Колыме толщиной и до 240 метров. Тут не Сочи. Зимой 55—60 градусов мороза—обычное дело.
Инженер живет на Колыме уже много лет, помнит еще далекие времена самого первого освоения, в начале тридцатых годов, когда золото добывали почти вручную. Сейчас здесь царство техники, способной промывать тысячи и тысячи кубометров золотоносных песков в сутки, но даже и при такой фантастической прожорливости машин, колымского золота, как сказал инженер, «хватит и детям, и внукам». Сколько его здесь? Инженер ответил присказкой: «Столько, еще полстолько и еще четверть столько». Один из нас пнул носком ботинка кучу песка, возле которой мы стояли, и спросил:
— Вот здесь, под ногами, есть золото?
Инженер подтвердил, что есть и много. «А вот там?» — кивнули мы на голую болотистую низинку. Оказалось, что там еще больше и скоро туда придет драга.
— Тут везде золото,— сказал Александр Сергеевич. — Между прочим, вы слышали, что оно подвижно? Частички его, которые остаются в отвалах, перемещаются.
— Правда, есть даже теория миграции золота в отработанных грунтах.
— Непонятно, как оно может двигаться?
— И всё-таки оно двигается,— настаивал инженер.— С помощью воды. Подгрунтовых потоков...
Мы поняли, что удивляться нам здесь, на Колыме, придется еще не раз. Вокруг, как нам показалось, было море разливанное воды, и мы поинтересовались — почему так все залило?
— Это не называется залило,— улыбнулся инженер.— Еще три дня такой погоды — жди паводка. Вот тогда зальет... Все, что здесь видите, зальет!..
— По самую крышу. Люди готовы к эвакуации. Здесь они всегда начеку.
— На вид такая маленькая речушка...
— Снег в горах начнет таять, и она сразу вспухнет. Вода уже поднимается, смотрите — мост покосило.
— А что там делает бульдозер? На том берегу?
— Разравнивает полигон. Туда придет драга. Вот эта, что стоит справа, между сопок...
— Позвольте, как вы сказали?.. Драга придет туда?..
— Ах, я и забыл... Вы же впервые видите драгу? Понимаете ли, она лишь начинает свой путь от воды, но уйти может далеко. За несколько километров может уйти. Моя золото, драга сама себе роет канал и плывет по нему. А вода бежит за ней...
Потом мы пошли на драгу посмотреть, как выглядит золото. Ничего особенного: желтый промытый песок или желтые камешки. Почувствовали себя немного «разочарованными». Золото оседает в специальном опечатанном контейнере, его снимают в присутствии комиссии из трех человек и отправляют на обогатительную фабрику. А позади драги по берегам прорытого ею канала остаются длинные округлые гусеницы отвалов. Порывшись, мы отыскали в них на память причудливые камни, один из которых был похож на натуральный гриб-подосиновик. А инженер ошарашил сообщением, что здесь, в отвалах, если получше «порыться», можно найти и кое-что поценнее: в отработанных песках все же остается немного золота. Их будут перемывать повторно, но уже не государственные предприятия, которым это экономически невыгодно, а старатели.
