Рим был нашей мечтой... и она осуществится...
- Ты дома...
- Ты дома...
(Их можно юрить между собой)
Мы постарались сделать каждый город, с которого начинается еженедельный заед в нашей новой игре, по-настоящему уникальным. Оценить можно на странице совместной игры Torero и Пикабу.
Реклама АО «Кордиант», ИНН 7601001509
Однажды летом я сидел на лугу в Кенте под сенью маленькой деревенской церкви и беседовал со спутником моих тогдашних странствий. Он принадлежал к кружку эксцентриков, которые исповедовали собственную новую религию и называли ее Высшей Мыслью. Я был достаточно посвящен в нее, чтобы учуять дух высокомерия, и надеялся, что на следующих ступенях дойду и до мысли.
Мой приятель был эксцентричней их всех, но о жизни он знал гораздо больше, чем они, потому что немало побродил по свету, пока они размышляли в своих аристократических предместьях. Невзирая на сплетни и слухи, я предпочитал его им всем и с удовольствием отправился бродить с ним; а в лесу мне то и дело казалось, что загорелое лицо, густые брови и козлиная бородка придают ему сходство с Паном. Итак, мы сидели на лугу, лениво глядя на вершины деревьев и шпиль деревенской церкви.
Вдруг мой спутник сказал: «А вы знаете, почему этот шпиль так торчит?» Я ответил, что не знаю, и он беспечно бросил: «То же самое, что обелиски. Фаллический культ». Я взглянул на него — он лежал на спине, задрав к небу козлиную бородку, — и вдруг он показался мне не Паном, а дьяволом. Не меньше секунды я чувствовал то же самое, что чувствовали люди, когда жгли ведьм; но тут ощущение чудовищной нелепости спасло меня. «Ну конечно, — сказал я, — если бы не фаллический культ, он бы стоял на острие».
Мой спутник, по-видимому, не обиделся — кажется, он не слишком серьезно относился к своим научным мнениям. Мы встретились случайно, больше я его не видел и думаю, что он уже умер. Но, хотя это не имеет никакого отношения к делу, я хочу назвать вам имя этого адепта высшей мысли и знатока древних символов, во всяком случае, то имя, под которым он стал известен. Это был Луи де Ружмон.
Нелепый, как в детском стишке, образ Кентской церкви, стоящей на кончике шпиля, приходит мне на ум, когда я слушаю разговоры о языческих культах, и раблезианский смех спасает меня. Он помогает мне относиться к знатокам древних и новых религий, как к бедному Луи де Ружмону. Воспоминание о нем стало для меня меркой, И я пользуюсь ею, чтобы сохранить нормальный взгляд не только на христианскую церковь, но и на языческие храмы. Многие говорят о язычниках то, что он говорил о христианах.
Современные язычники жестоки к язычеству. Друзья человечества слишком строго судят о том, во что человечество верит. Теперь принято считать, что всегда и повсюду эти верования сводятся к темным тайнам пола, что с самого начала они бесстыдны и бесформенны. Я этому не верю. Я никогда не увидел бы в поклонении Аполлону то, что Ружмон увидел в поклонении Христу. Я никогда не думал, что в греческом городе царил дух, который он отыскал в кентской деревне.
Все время — даже в этой последней главе о последней, упадочной поре античности — я настаиваю снова и снова, что лучшая сторона язычества победила худшую. Лучшее победило, завоевало мир, правило миром — и приближалось к гибели.
Если мы не поймем этого, мы ничего не поймем в упадке античности. Пессимизм — не усталость от плохого, а усталость от хорошего. Отчаяние приходит не тогда, когда ты пресытился страданием, а когда ты пресытился весельем. Когда по той или иной причине хорошие вещи уже не служат своему делу — пища не кормит, лекарства не лечат, благословение не благословляет, — наступает упадок.
Можно даже сказать, что в обществе, где ничего хорошего не было, нет и точки отсчета, неоткуда падать. Вот почему коммерческие олигархии типа Карфагена застывают осклабившимися мумиями и никогда нельзя сказать, молоды они или бесконечно стары. Карфаген, к счастью, умер; самое страшное нападение бесов на смертных было отбито. Но что толку от смерти дурного, если умирает хорошее?
Отношения Рима и Карфагена в какой-то мере повторялись в отношениях Рима со многими близкими ему нормальными народами. Не спорю, римские государственные деятели действительно плохо обращались с коринфскими и греческими городами. Но неверно думать, что римское отвращение к греческим порокам было чистым лицемерием. Я совсем не считаю римлян идеальными рыцарями — мир не знал настоящего рыцарства до христианских времен. Но я верю, что у них были человеческие чувства. Дело в том, что поклонение природе привело греков к отвратительному извращению; их довела до беды худшая из софистик — софистика простоты.
Они пошли наперекор естеству, поклоняясь природе, отошли от человечности, превознося человека. Конечно, в определенном смысле Содом и Гоморра лучше, человечнее Тира и Сидона. Когда мы вспоминаем бесов, пожирающих детей, мы понимаем, что даже греческий разврат лучше пунического сатанизма. Но мы ошибаемся, если в отвращении к разврату увидим чистое фарисейство. Расскажите про культ Ганимеда юноше, которому посчастливилось вырасти нормальным и мечтать о любви. Он даже не будет шокирован — ему просто станет противно. И это первое впечатление окажется правильным.
Наше циничное равнодушие — просто обман зрения, иллюзия привычности. И нет ничего странного в том, что по-сельски чистые римляне содрогались от одних слухов о таких делах — содрогались почти так же, как от жестокости Карфагена. Именно потому, что гнев их был меньше, они не разрушили Коринф, как разрушили Карфаген. Но если вы все же считаете, что плохое отношение к грекам было вызвано только государственными и торговыми интересами, я скажу вам, что, как ни прискорбно, вы не понимаете некоторых вещей и потому вам не понять латинян.
Вы не понимаете демократии, хотя, без сомнения, много раз слышали это слово и нередко произносили его. Всю свою мятежную жизнь Рим тянулся к демократии; ни государство, ни политика ничего не могли сделать, не опираясь на демократию — на ту демократию, которая прямо противоположна дипломатии. Именно благодаря римской демократии мы знаем так много о римской олигархии.
Современные историки не раз пытались объяснить славу и победы Рима продажностью и делячеством — словно Курций подкупил македонских воинов или консул Нерон обеспечил себе победу из пяти процентов. Однако о пороках патрициев мы знаем только потому, что плебеи их разоблачали. Карфаген был пропитан сделками и подкупом. Но там не было толпы, которая посмела бы назвать своих правителей взяточниками.
Римляне были слабы, римляне грешили, как все люди, — и все же возвышение Рима действительно было возвышением здравомыслия и народности. Особенно здравой и народной была ненависть к извращению; у греков же оно вошло в обычай. Оно до того вошло в обычай, стало литературной условностью, что римские писатели и сами подражали ему. Но это — одно из непременных осложнений снобизма; а глубже, за пленкой моды, дух этих двух сообществ был совершенно различен.
Действительно, Вергилий взял темы из Феокрита; но вряд ли кому-нибудь покажется, что их пастухи похожи. Сам Вергилий воспевает прежде всего естественные, нравственные и здоровые вещи — умеренность, патриотизм, сельскую честь. Ведя рассказ об осени древнего мира, я хотел бы остановиться подробнее на имени того поэта, который в таком высоком смысле воплотил зрелость и ясную печаль осени.
Всякий, прочитавший хоть несколько строчек Вергилия, знает: кто-кто, а он понимал, что значит для человечества нравственное здоровье. Две черты великого римского поэта особенно важны для нашей темы. Во-первых, его патриотический эпос основан на падении Трои, — другими словами, Вергилий славит Трою, несмотря на то, что она пала. Он возвел к троянцам свой любимый народ и положил начало великой троянской традиции, которая проходит через всю средневековую и современную литературу. С легкой руки Вергилия она вышла за пределы литературы и стала легендой о священном достоинстве побежденных.
Эта традиция — одна из немногих — подготовила мир к приходу христианства и особенно — христианского рыцарства. Мужество человека, припертого к стене, помогло пронести цивилизацию сквозь бесконечные поражения Темных веков и варварских войн, в которых родилось рыцарство; а стена эта была стеной Трои. И в средние века, и в Новое время европейцы, подобно Вергилию, возводили свои народы к героическим троянцам. Самые разные люди считали великой честью называть своим предком Гектора. Никто, кажется, не пытался возводить свой род к Ахиллу.
Показательно даже то, что троянское имя вошло в наши святцы, и мальчиков крестят Гекторами в далекой Ирландии, а греческое имя мы слышим очень редко, и звучит оно претенциозно. А прославление Трои тесно связано с тем духом, из-за которого многие считали Вергилия почти христианином. Словно из одного дерева сделаны два орудия Промысла — божественное и человеческое; только деревянного коня Трои можно сравнить (и поставить рядом) с деревянным крестом Голгофы. Не так уж кощунственна дикая аллегория: младенец Христос на деревянной лошадке сражается с драконом деревянным мечом.
Во-вторых, Вергилий по особому относился к мифологии, точнее, к фольклору, к народным верованиям и сказкам. С первого взгляда ясно, что лучшее в его поэзии связано не с пышностью Олимпа, а с простыми деревенскими божествами. Вероятно, полнее всего выразился этот дух в эклогах, утвердивших навсегда прекрасную легенду об аркадских пастухах. Нам трудно это понять, потому что по воле случая его литературные условности не похожи на наши.
Нет ничего более условного, чем жалобы на условность старой пасторальной поэзии. Мы не понимаем, что хотели сказать наши предки, потому что судим об их творениях со стороны. Нам смешно, что пастухов делали из фарфора, — и вот мы забываем спросить, зачем их делали вообще. Мы привыкли считать «веселых поселян» оперными персонажами, а следовало бы подумать, почему есть фарфоровые пастушки и нет фарфоровых лавочников, почему не вышивают на скатертях торговок в изящных позах, почему в опере веселятся поселяне, а не политики.
Потому что древнее чутье и юмор подсказывали человечеству, что условности городов куда менее нормальны и счастливы, чем обычаи деревни. Вряд ли современный поэт может написать эклогу об Уолл-стрит и невинно резвящихся миллионерах. Ключ к тайне «веселого поселянина» в том, что поселяне действительно веселы. Мы в это не верим потому, что, ничего о них не зная, не можем знать и об их веселье. Конечно, настоящий пастух очень мало похож на идеального, но идеал не обязательно отрицает реальность. Чтобы создать условность, нужна традиция. Чтобы создать традицию, нужна истина.
Пасторальная поэзия, конечно, была чистой условностью, особенно в упадочных обществах. Это в упадочном обществе пастухи и пастушки Ватто слонялись по садам Версаля. В другом упадочном обществе пастухи и пастушки заполонили бледные творения эпигонов Вергилия. Но это не дает нам права отмахиваться от умирающего язычества, не разобравшись, чем оно жило. Мы можем сказать, что их искусство до отвращения искусственно, но они не стремились к искусственности. Напротив, они поклонялись естественному и потому потерпели поражение.
Пастухи умирали, потому что умирали их боги. Язычество жило поэзией — той поэзией, которую зовут мифологией. Везде, а особенно в Италии, эта мифология и поэзия были тесно связаны с сельской жизнью, именно этой сельской религии пастухи в немалой степени обязаны «сельскими радостями». Только тогда, когда общество стало умнее и старше, стали видны те слабости мифологии, о которых я говорил в соответствующей главе. Религия мифов не была религией. Другими словами, она не была действительностью. Это был разгул юного мира, упивавшегося вином и любовью.
Мифотворчество выражало творческую основу человека; однако даже с эстетической точки зрения мифология давно уже стала перегруженной и запутанной. Деревья, выросшие из семени Юпитера, стали джунглями, а не лесом; в распрях богов и полубогов мог бы разобраться скорее турист, чем поэт. И не только в эстетическом смысле все это разваливалось, теряло форму; распускался цветок зла, заложенный в самом семени поклонения природе, каким бы естественным оно ни казалось.
Как я уже говорил, я не верю, что поклонение природе непременно начинается с поклонения полу, — я не принадлежу к школе де Ружмона и не верю, что мифология начинается с эротики. Но я совершенно уверен, что мифология ею кончается. Не только поэзия становилась все более безнравственной — безнравственность становилась все более гнусной. Греческие пороки, восточные пороки, старые гнусности семитских бесов слетались к слабеющему Риму, как мухи на свалку. Здесь нет ничего загадочного для любого человека, пытающегося рассматривать историю изнутри.
Наступает вечерний час, когда ребенку надоедает «представлять», он устал играть в разбойников или краснокожего индейца. Именно тогда он мучает кошку. Приходит время в рутине упорядоченной цивилизации, когда человек устает от игры в мифологию, устает повторять, что дерево — это девушка, а луна влюбилась в мужчину. Результаты этой усталости везде одинаковы — будь то пьянство, или наркотики, или другие способы «расшевелить себя». Люди гонятся за все более странными пороками, все более страшными извращениями, чтобы расшевелить притупившиеся чувства. Именно потому кидаются они к безумным религиям Востока. Чтобы пощекотать нервы, они не остановятся и перед ножами жрецов Ваала. Они засыпают на ходу и хотят разбудить себя кошмарами.
Песни крестьян звучали в лесах все тише и тише. Сельская цивилизация увядала, а может быть, и увяла. Империя была организована, и в ней царил тот дух рабства, который всегда приходит с успехом организованности. Она почти достигла той степени рабовладения, к которой стремится наша промышленность. Вы много раз слышали и читали, что сегодня бывшие крестьяне стали чернью городов, зависящей от кино и пособий, — в этом отношении, как и во многих, мы вернулись не к юности, а к старости язычества.
Сердце ушло из язычества вместе с богами очага, богами сада, поля и леса. Пан умер, когда родился Христос. Точнее, люди узнали о рождении Христа, потому что умер Пан. Возникла пустота — исчезла целая мифология, и в этой пустыне можно было бы задохнуться, если бы в нее не хлынул воздух теологии. Но об этом я скажу позже.
Теология — это система, догма, даже если мы с ней не согласны. Мифология никогда не была догмой, никто не исповедовал ее и не отрицал. Она была настроением; а когда настроение умерло, вернуть его никто не смог. Люди не только перестали верить в богов — они обнаружили, что никогда в них не верили.
Сумерки окутали Аркадию, и печально звенели в лесу последние ноты свирели. В великих поэмах Вергилия мы уже чувствуем эту печаль. Конечно, домашней нежностью полны многие его строчки, например та, которую Беллок считает пробным камнем поэта: «Incipe, parve puer, risu congnoscere matrem» («Мальчик, мать узнавай и ей начинай улыбаться» — Вергилий, «Буколики», IV. 60. — Перевод С. Шервинского). Но и сама семья, как и у нас, стала ломаться под грузом порабощения и перенаселения городов. Городская толпа стала просвещенной, то есть потеряла ту силу, которая помогала ей творить мифы.
По всему Средиземноморью люди пытались заменить культ богов побоищами гладиаторов. Не лучше обстояли дела у интеллектуальных аристократов античности, которые бродили и беседовали со времен Сократа и Пифагора. Они начали понимать, что ходят по кругу, повторяют одно и то же. Философия стала забавой, а забава прискучила. Противоестественно и бесполезно сводить все на свете к чему-нибудь одному. Все — добродетель: или все — счастье; или все — судьба; или все — добро; или все — зло. Что же делать дальше?
Мудрецы выродились в софистов, они загадывали загадки и переливали из пустого в порожнее. И, как всегда в такие времена, они пристрастились к магии. Привкус восточного оккультизма вошел в моду в лучших домах. Если философ стал салонной забавой, почему бы ему не стать фокусником?
В наше время нередко сетуют на то, что средиземноморский мир был слишком мал, что ему не хватало горизонтов, которые бы открылись перед ним, если бы он знал другие части света. Но это — иллюзия, одна из обычных иллюзий материализма. Дальше язычество пойти не может. В самом лучшем случае, в других краях оно достигло бы того же самого.
Римским стоикам не нужно было знать китайцев, чтобы научиться стоицизму. Пифагорейцам не нужны были индусы, чтобы научиться простой жизни или вегетарианству. Они уже взяли с Востока все, что могли, — даже слишком много. Синкретисты не меньше, чем теософы, верили, что все религии — одно. Вряд ли они научились бы чему-нибудь лучшему у ацтеков или у инков. Остальной же мир лежал во тьме варварства.
Повторю еще раз: Римская империя была высшим достижением человечества, но акведуки ее были перечеркнуты страшной таинственной надписью. Люди больше ничего не могли сделать.
Эта надпись сообщала не о том, что какой-то царь погибнет, а царство его заберет чужеземец. Сейчас показалась бы хорошей весть о войне или о поражении. Никто на свете не мог завоевать Рим, никто не мог и исправить его. Самый сильный город мира слабел, самые лучшие вещи становились плохими.
Я не устану повторять, что многие цивилизации встретились с цивилизацией Средиземноморья, что она уже стала универсальной. Но эта универсальность никому не была нужна. Люди собрали все, что могли, — и этого оказалось мало. И мифологию, и философию язычества в самом прямом смысле слова осушили до дна.
Правда, расцветала магия, а с ней — третья возможность, которую мы назвали поклонением бесам. Но что могла она принести, кроме разрушения? Оставалась четвертая или, точнее, первая — та возможность, которую забыли.
Я говорю о подавляющем, неописуемом ощущении, что у мира есть происхождение и цель, а потому — Творец. Что стало в то время с этой великой истиной в глубине человеческого сознания, очень трудно определить. Несомненно, некоторые стоики видели ее все ясней, по мере того как рассеивались облака мифологии: и, надо сказать, они сделали немало, чтобы заложить основы нравственного единства мира. Евреи все еще ревниво хранили тайну свою за высокой стеной мессианства, но для тех времен в высшей степени характерно, что некоторые модные люди, особенно модные дамы, увлеклись иудаизмом.
А очень многие именно тогда пришли к небывалому отрицанию. Атеизм стал действительно возможен в то ненормальное время; ведь атеизм — ненормален. Он не только противоречит догме. Он противоречит подсознательному чувству — ощущению, что мир что-то да значит и куда-то идет. Лукреций, первый поборник эволюции, заменил эволюцией Бога, открыл глазам людей беспорядочный танец атомов, доказывающий, по его мнению, что Вселенная есть хаос.
Но ни его могучая поэзия, ни его печальная философия не заставили бы людей поверить, что он прав, если бы не то бессилие и отчаяние, с которым люди тщетно угрожали звездам, видя, как лучшие творения человечества медленно и бесповоротно сползают в болото. Нетрудно поверить, что само бытие — падение, когда видишь, как под собственной тяжестью рушатся лучшие творения человека. Люди поняли, что Бога нет; если бы Он был, в этот самый момент Он поддержал бы и спас мир.
А великая цивилизация жила, продолжались ее скучные жестокости и скучные оргии. Наступил конец света, и хуже всего было то, что свет никак не кончался. Между всеми мифами и религиями Империи был достигнут пристойный компромисс: люди могли поклоняться кому угодно, если, конечно, они соглашались покадить заодно и обожествленному, но терпимому Императору. В этом ничего трудного не было; вообще мир надолго потерял способность считать что-либо трудным.
Где-то что-то натворили члены какой-то восточной секты. Это повторилось, потом повторилось опять и стало почему-то вызывать раздражение. Дело было даже не в том, что эти провинциалы говорили, хотя говорили они вещи по меньшей мере странные. Кажется, они утверждали, что умер Бог и что они сами это видели. Это вполне могло оказаться одной из маний, порожденных отчаянием века, хотя они, по всей видимости, не находились в отчаянии. Они почему-то радовались и объясняли свою радость тем, что Бог разрешил им есть Его тело и пить Его кровь.
По другим сведениям, этот Бог, в сущности, не совсем умер; их извращенное воображение измыслило какие-то чудовищные похороны, когда солнце померкло, — и зря, потому что мертвый Бог поднялся из могилы, как солнце на небе. На этот странный рассказ не обращали особого внимания; люди навидались достаточно странных религий, чтобы заполнить ими сумасшедший дом. Однако что-то было в тоне новых сумасшедших.
Это был всякий сброд — варвары, рабы, бедняки — в общем, люди, не стоящие внимания. Но вели они себя как воины. Они держались вместе и совершенно точно знали, что и кто именно входит в их культ; и хотя они говорили безупречно кротко, в их голосе звенело железо. Люди, повидавшие на своем веку немало систем и религий, не могли разгадать их тайну. Оставалось предположить, что они действительно верят в то, что говорят.
Все попытки вразумить их и объяснить, что незачем огород городить из-за статуй Императора, не вели ни к чему, они словно оглохли. Словно упал метеор из невиданного металла, отличающегося на ощупь от всего, что знала Земля. Тому, кто к ним приближался, казалось, что он ударялся о камень.
Со странной быстротой сновидений менялись на глазах соотношения вещей. Раньше, чем люди поняли, что случилось, эти безумцы кишели повсюду, от них нельзя было просто отмахнуться. О них перестали говорить, старались избегать их. Но вот мы видим новую сцену: мир содрал с них одежды и они, как прокаженные, стоят одни посреди большого пространства.
И снова меняется сцена, и со всех сторон нависли тучи свидетелей, ибо странные вещи творятся с ними. Для безумцев, принесших благую весть, выдуманы новые пытки. Пресыщенное общество словно исследует, почему же мир так взбесился из-за людей на арене; амфитеатр буйствует вокруг них, но они стоят неестественно прямо и спокойно. И тогда, в этот темный час, падает на них впервые ослепительный свет, белый огонь, который они пронесли сквозь сумерки истории.
Этим светом, как ударом молнии, язычники отделили их от себя и увенчали навеки. Враги восславили их и сделали еще необъяснимей. Ореол ненависти окружил Церковь Христову.
Продолжение следует...
P.S.
✒️ Я перестал читать комментарии к своим постам и соответственно не отвечаю на них здесь. На все ваши вопросы или пожелания, отвечу в Telegram: t.me/Prostets2024
✒️ Простите, если мои посты неприемлемы вашему восприятию. Для недопустимости таких случаев в дальнейшем, внесите меня пожалуйста в свой игнор-лист.
✒️ Так же, я буду рад видеть Вас в своих подписчиках на «Пикабу». Впереди много интересного и познавательного материала.
✒️ Предлагаю Вашему вниманию прежде опубликованный материал:
📃 Серия постов: Семья и дети
📃 Серия постов: Вера и неверие
📃 Серия постов: Наука и религия
📃 Серия постов: Дух, душа и тело
📃 Диалоги неверующего со священником: Диалоги
📃 Пост о “врагах” прогресса: Мракобесие
В 70 году н.э. в Иерусалиме началось восстание, которое вскоре распространилось по всей Иудее. Для подавления восстания римский наместник Гай Цестий Галл послал отряд воинов, который был разбит еврейскими повстанцами. Узнав о поражении войск, римский император Нерон послал одного из лучших военачальников империи Веспасиана во главе с 60 тысячами воинов подавить восстание.
Точное число жителей Иерусалима и солдат, находившихся в городе на начало осады, трудно оценить. Иосиф Флавий писал о миллионе жителей, а древнеримский историк Тацит сообщал о 600 000 человек.
Несмотря на отчаянное сопротивление защитников Иерусалима, римляне пробили стены и ворвались в город :
Когда легионы ринулись в атаку, ни уговоры, ни угрозы не могли сдержать их порыва: только страсть была в их власти. Многие из них были растоптаны своими друзьями, многие упали среди все ещё горячих и дымящихся руин колоннады и умерли так же несчастно, как и побежденные. Приблизившись к святилищу, они притворились, что даже не слышат приказов Цезаря, и стали уговаривать людей впереди подбросить ещё головней. Партизаны были уже не в состоянии помочь; повсюду была резня и бегство. Большинство жертв были мирными гражданами, слабыми и безоружными, убитыми везде, где их ловили. Вокруг алтаря груды трупов поднимались все выше и выше, а по ступеням святилища текла река крови, и тела убитых наверху сползали на дно.
Почти весь Иерусалим был разрушен до основания, уцелели лишь несколько построек. Жители города были убиты, а выжившие проданы в рабство. Римляне не остановились на этом, а продолжали преследовать тех, кто бежал из города.
Трудно сказать, когда человечество узнало золото. Кажется, этот металл был рядом всегда. Да вся история цивилизации строится на золоте, и вся наша цивилизация пронизана им, как сама земля лучами Солнца. Люди добыли этот металл одним из первых, ведь он встречается в самородках. Ученые утверждают, что уже в пятом тысячелетии до нашей эры этот солнечный металл был] распространен по планете. Археологи считают, что самородное золото начали находить на Ближнем Востоке и быстро научились делать из него украшения. С Востока солнечный металл поставлялся в Египет. В руках мастеров, обладавших только самыми примитивными инструментами, золото превращалось в прекрасные изделия. И древние ювелиры всегда подчеркивали: «Не я делаю что-то из золота, золото само обретает волшебное превращение в моих руках».
Великая тайна богов:
Когда же и в самом Египте были найдены золотоносные месторождения, в стране стали возводиться храмы в честь бога Ра, покрытые золотыми пластинами. На статуях самого Ра волосы бога делались из золотых нитей. Ставились и колонны, обитые золотом. Считалось, что на таких колоннах птица феникс возрождается из пепла под первыми лучами живоносного Солнца.
Уже в самых древних египетских гробницах найдены украшения из золота. Самые старинные датируются третьим тысячелетием до нашей эры. Только вдумайтесь, в какие седые века это было! Но и тогда в гробницу королевы Зер заботливые слуги положили ее любимые наголовные украшения.
Вот только ни на одной древнеегипетской мумии простого человека, из ныне найденных, нет ничего из золота. Известно, что при жизни египтяне украшали себя цветами и венками из цветов, ну а когда уходили в царство теней, им надевали украшения из глины, фаянса, бронзы. Но из золота - никогда.
О чем это говорит - о том, что люди были бедны и не могли позволить себе царского металла? Не будем торопиться с суждениями. Подобный взгляд на мир - абсолютно современный. А у древних была иная цивилизация, иные воззрения и ценности.
Они считали, что золото принадлежит солнцу. Этот самый благородный металл несет в себе доброту, отвагу и справедливость мужского начала. Как говорили на Востоке, это металл-ян. С незапамятных времен бог солнца Ра пролил на землю свои лучи. Но, смешавшись с твердью и землей, они стали тяжелыми, тягучими и не смогли подняться обратно на Небо, хоть Ра и протягивал к ним свои сильные руки. С тех пор древние египтяне стали называть золото лучистым.
Эти застывшие лучи не имели материальной цены, зато имели цену духовную и символическую. Еще они несли в себе красоту и божественность.
И как небесный свет солнца отличал богов и богинь, так и земной блеск блестящего металла должен был отличать наместников божественного на грешной земле - фараонов, властителей и жрецов. Их золотые украшения были бесценны, то есть цены не имели. Их невозможно было купить или украсть, ибо надеть их и носить могли лишь те, кто освящен высшей властью богов. Именно так и воспринимались древними египтянами владыки-фараоны и верховные жрецы.
Все иные люди не могли носить золотых украшений, тканей, расшитых золотыми нитями, и пользоваться изделиями из священного солнечного металла, ибо все знали - прикосновение к золоту простого человека будет наказуемо богами. Словом, золото носило только сакральный, мистический, оккультный смысл. Это был металл богов и их наместников на земле. Надевая изделие из металла Ра, человек словно показывал всем: надо мной не властны ни демоны, ни люди, я принадлежу Богу, и он мой защитник.
Древнейшие санскритские Веды рассказывали, что боги жили в Золотой стране, где повсюду рассеян золотой свет. Жилища и храмы Неба тоже золотые, ибо построены из солнечных лучей. Боги одеты в золотые одежды и разъезжают в золоченых колесницах. Да и сами Веды записывались на санти - тончайших листах золота, где надписи гравировались, а потом заполнялись алой, синей и черной краской. Понятно, что при описании божественной жизни использовался алый цвет, синий цвет предназначался для рассказов о героях и богах, сошедших жить на землю, а черный - для трагических эпизодов повествования. Словом, золото, как знак Солнца и высших сил, служило и здесь только символом божественной сути происходящего. Оно и здесь не имело материальной цены. Ибо было бесценным, как свет Солнца, как знак Истины.
И вот что удивительно - современные британские ученые сделали открытие, полностью подтверждающее небесное происхождение золота. Оказывается, оно образовалось не на нашей грешной земле, а было занесено на только еще образующуюся молодую планету из космоса 3,9 миллиарда лет назад. Небесными переносчиками послужили… метеориты. Они падали на землю, но оказывались не слишком далеко от поверхности. Вот почему люди находят золото в самородках, в виде песка или золотоносных жил не слиш-ком-то и глубоко, а часто и прямо на поверхности. Но если это так и золото попало к нам с метеоритами, то это значит, что где-то в глубине космоса действительно есть золотые планеты. Интересно, кто обитает на них - золотые боги и богини? И еще интересно, а ценят ли они золото, как ценим его мы, земляне?
Ведь даже в нашей главной книге, Библии, мы находим строки о золоте. Правда, для великой книги золото - тоже не мера материальной ценности, но мера божественного. Библия повествует о тех временах, когда был создан золотой Ковчег Завета и Храм Соломона, выстланный золотыми пластинами. И хотя в библейские времена уже явился миру золотой телец, замутив людские мозги мыслями о материальных ценностях, все равно золото воспринималось еще как некий символ божественного света и справедливости, которую указывает Бог. Ну не было еще никакой рыночной стоимости. И золотой Ковчег был ценен не количеством металла, которое пошло на его изготовление, а своим божественным содержимым, ибо туда Моисей, избранный Бо гом, положил две заветные скрижали, на которых он записал десять заповедей, открывшихся ему на горе Синай.
Библия подробно описывает золотое убранство Ковчега: «…обложи его чистым золотом, изнутри и снаружи покрой его; и сделай наверху вокруг него золотой венец; и вылей для него четыре кольца золотых и утверди на четырех нижних углах его… Сделай также крышку из чистого золота: длина ее два локтя с половиною и ширина ее полтора локтя; и сделай из золота двух херувимов: чеканной работы сделай их на обоих концах крышки…»
Но все это золотое убранство лишь символизирует божественность Ковчега, ибо золото - металл Бога. Сам же Бог разъясняет: «Я буду открываться тебе и говорить с тобою над крышкой посреди двух херувимов, которые над ковчегом откровения». Так вот зачем нужно золотое убранство - чтобы показать: Ковчег - символ откровения Божьего, а вовсе не затем, чтобы сделать его ДОРОГОСТОЯЩИМ.
Да и золотой Храм Бога, который начал строить библейский царь Давид, а закончил мудрейший Соломон, являлся всего лишь святыней - «земной драгоценностью, стоявшей во главе всех вожделенных Бога вещей, и ничем более».
Это мистическое золото еще не выражалось в денежном эквиваленте, несмотря на уже пришедшего на землю золотого тельца.
Однако уже в Древнем Египте, как и в древнем шумерском царстве, возник и иной взгляд на возможности золотого металла. Людям нужен был эквивалент реальной стоимости - то, что сейчас мы называем деньгами. В Древнем мире денег не было. Их функцию выполняло самое необходимое или драгоценное, то есть редкое с точки зрения людей того времени. Первыми такими «деньгами» стали скот и мера зерна (например, корзина). От Гомера. мы знаем, что такие «средства оплаты» сохранились и в Древней Греции, то есть спустя тысячелетия после возникновения древнеегипетской цивилизации.
А вот Древний Египет, кажется, стал пионером во всем - и в денежных делах тоже. Богатые люди, уже вкусившие плоды золотого тельца, нуждались не в натуральном обмене (вроде скота или зерна), но в универсальном эквиваленте. В первую очередь в средствах оплаты нуждалась сама власть фараона. Кто из властителей придумал расплачиваться слитками золота и серебра, неизвестно. Но известно, что именно фараон ставил на эти слитки свою печать - то есть властью, данной ему богами, разрешал хождение этой золотой валюты. Так, сохранились кусочки золотого металла с клеймом и именем властителя уже самой первой династии - фараона Менесе. А это ни много ни мало - 3 тысячи 400 лет до нашей эры! Казна Менесе даже определила стандартный вес такого золотого слитка - 14 граммов.
Так что же получается? Фараоны поделились своей божественной сутью, которую подтверждали их золотые украшения, с… людьми?! Нет, не со всеми людьми - только с богачами! Ибо простой народ как пользовался натуральным обменом, так и продолжал им пользоваться. А вот богатые жрецы, писцы, управляющие, надсмотрщики хоть и не могли еще позволить себе носить украшения из золота, зато могли пользоваться его силой, выраженной в денежном эквиваленте.
Потом появились не только слитки золота, но и золотые монеты. Как показывают раскопки, они были круглыми кольцами с дыркой посредине. И были такие монеты не только золотыми, но и медными. Вот ими-то и стали пользоваться уже люди победнее.
Ну а позднее монеты стали сплошными кругляшами, разными по размеру. Вместе с именем и печатью фараона на таком золотом диске, на оборотной его стороне, появились изображения животных. И опять же не случайные. Например, если была изображена овца, то монета и приравнивалась к стоимости овцы. За монету с головой быка можно было приобрети быка.
Золото из сакрального солнечного металла перешло в металл оценочный, рыночный - в продажный металл. Люди лишили золото святости.
Оно перестало выражать духовность, принадлежность к высшему миру богов, зато стало подчеркивать принадлежность богатых к миру избранных на самой земле. Недаром древнеримский историк Гай Плиний Старший написал: «Деньги были первым источником корыстолюбия, коварного ростовщичества и вожделения разбогатеть, предаваясь праздности».
Золото стало символом наживы любой ценой. И если раньше власть невозможно было купить, ибо те, кто мог иметь право носить золотые украшения, рождались фараонами или иными владыками, то теперь в мире, где все имеет свою златую цену, власть можно было купить за то же золото. Недаром уже в Древнем Египте к власти можно было пробиться и не имея кровного фараонова родства. История знает имена богатых торговцев, которые, имея деньги или получив богатую добычу, женились на дочерях фараонов и сами приобретали торжественные и многоступенчатые имена властителей Верхнего и Нижнего Египта. Ясно, что при таких властителях солнечное золото теряло свою божественную сущность, обращалось в обычный металл продажной стоимости. Из лучистого света бога Ра желтый мистический металл становился просто слитком, который идет на создание золотого тельца.
«Великие тайны золота, денег и драгоценностей. 100 историй о секретах мира богатства», Елена Анатольевна Коровина, 2013г.
Quintili Vare, legiones redde!
(с) Октавиан Август после известия о поражении римлян в Тевтобургском лесу.
По свидетельству древнеримского историка и писателя Светония, консул и император Рима, великий понтифик и трибун, «отец отечества» и первый принцип Гай Юлий Цезарь Октавиан Август после известия о страшной резне в Тевтобургском лесу не брился и не стригся несколько месяцев, бился головой о стены и повторял одну и ту же фразу. Quintili Vare, legiones redde! Поражение римского войска шокировало не только Августа и всю римскую элиту, являясь пятном на блестящей эпохе правления Октавиана. Pax romana, так долго строившийся Августом, треснул по швам, но нам стоит поговорить подробнее о причинах и предпосылках римской катастрофы.
Октавиан Август.
Начнём с взаимоотношений германцев с римлянами. Отправимся в далёкое прошлое, когда Рим был республикой со своими внешними и внутриполитическими проблемами.
В первый раз Рим столкнулся с германцами в 113 году до н. э., племя кимвров разгромило римскую армию в северо-восточных Альпах, а затем германцы прошлись по всей Северной Италии и Галлии. Спустя 60 лет Гай Юлий Цезарь, движимый честолюбием и жаждой славы, отправляется на покорение Галлии и около 50–48 года покоряет новые земли. Одной из причин войны, кстати, так называемой casus belli, стало массовое переселение галлов к югу, где уже была устроена римская провинция Нарбонская Галлия. Галлы начали миграцию по той причине, что их начали теснить германские племена.
Карта миграции кимвров, тевтонов и амбронов, а также самые известные битвы с римлянами.
Цезарь дважды пересекал реку Рейн, чтобы сразиться с германскими племенами, однако эти битвы были безрезультатными стычками, и германцы просто уходили от римлян в леса и болота. Римский полководец понял, что у него не хватит сил для полномасштабного завоевания Германии, и предпочёл удалиться назад в Галлию, где у него были определенные проблемы.
На ближайшие десятилетия интерес римлян к Германии и отчасти Галлии угас по той причине, что республику сотрясли гражданские войны. Те самые легионы, размещенные до этого в Галлии, были выведены Октавианом для решающей битвы с Марком Антонием в битве при Акциуме. Потребовалось совсем немного времени, чтобы галлы восстали, и подавить их смогли только в 28 году до н. э. Для удобства управления территории Галлии Октавиан разделил её на три мелких провинции. Такова была ситуация в Галлии.
Что касается земель за Рейном, на которых жили германцы, то у исследователей нет источников, которые бы ответили на вопрос о политике Августа в отношении этих земель.
Когда Галлия вошла в состав Римской республики, а чуть позже — в Римскую империю, провинция начала развиваться и укрепляться, тем самым представляя отличную и малозащищенную мишень для набегов германских войск. Поэтому первая теория историков гласит, что Август хотел сделать из Рейна лимес, то есть укрепленную границу, которая должна была защищать Галлию от вторжения варваров. Другие же исследователи полагают, что Октавиан делал ставку на сосредоточение войск в самых опасных местах империи, где могли бы вспыхнуть восстания или нападение со стороны третьей стороны. Таким образом, северо-восток Галлии представлял из себя то самое место, где могли быть расквартированы несколько легионов.
Как бы там ни было, но на дальнейшее принятие решения Августа повлияла битва, состоявшаяся в 16 году до н. э. Через Рейн перешли германские племена сигамбров, узипетов и тенктеров и в долине реки Маас нанесли ощутимое и тяжелое поражение Марку Лоллию, который командовал V легионом Жаворонков. Сама битва была названа «катастрофой Лоллия», однако она нанесла ущерб не только престижу Лоллия, но и всей Империи. V легион, который был создан в 52 г. до н. э. самим Гаем Юлием Цезарем, потерял в битве при Маас свой штандарт, однако распущен не был. Вероятно, это столкновение римлян с германцами стало тревожным звоночком для Октавиана, и он решил пересмотреть свою парадигму внешней политики.
Началась реорганизация галльских легионов. В 15 г. до н. э. Октавиан посылает своего пасынка Друза Старшего в Галлию, где тот методично начинает подавлять восстание. Но его также интересовала и обстановка на Рейне. Друз построил несколько постоянных лагерей вдоль Рейна и заключил союз с батавами, которые проживали в дельте этой реки. В общем, Друз готовился к предстоящей кампании серьёзно, историки полагают, что в его распоряжении было целых семь легионов. За один только 12-й год (до н. э.) он сумел заключить союз с фризами, племя хавков признало верховенство Рима, а войско другого германского племени — бруктеров было разбито.
Кампания Друза с 12 по 8 гг. до н. э.
Весной, после зимовки легионов в Галлии, Друз вновь отправился на границу с Германией, на этот раз ради мщения. Он сумел разбить племена узипетов и тенктеров, которые пятью годами ранее нанесли серьёзное поражение Марку Лоллию. Римские войска достигли реки Везер, однако повернули назад на зимовку в Галлию. На обратном пути легионы Друза подверглись нападению со стороны племени херусков, которые устроили им засаду, которая известна в историографии как битва при Арбало. Друз вышел из битвы победителем и наголову разбил херусков на их же территории, после чего войска провозгласили Друза императором — почётное звание.
Последующие два года кампания в Германии складывалась для римлян вполне успешно, местные племена между Рейном и Везером были усмирены, пять легионов, который принимал участие в кампании, отомщены, а слава Рима была вновь восстановлена. В 10 году до н. э. Друз сокрушил племя маркоманов, которые были частью свевов — суперсоюза племен, которые проживали на территории современной восточной Германии. В 9 году до н. э. из Италии возвращается некто… Маробод, который пользовался благосклонностью императора Октавиана. Маробод становится королем маркоманов и, понимая, что его племя не может соперничать с римлянами, Маробод со своим народом мигрировал восточнее, в то самое место, которое в будущем будет называться Богемией.
Друз Старший
К сожалению, в 9 году до н. э. Друз упал с лошади и через месяц умер от инфекции.
Однако римляне продолжали форсировать завоевание германских земель. После трагической смерти Друза для Октавиана стало очевидным, кто будет его наследником престола. Тиберий, будущий император Рима, уже в 12 году до н. э. получил военные посты в германских землях и в Паннонии (совр. Австрия, Словения, Венгрия), кстати говоря, которую он и завоевал.
Тиберий начал компанию против племени сикамбров, которые жили на территории среднего Рейна. Считается, что из этого племени вышел полулегендарный древнегерманский рекс (король) Меровей, основатель франкской династии Меровингов. В 8–7 годах до н. э. Тиберий покорил сикамбров и насильственно переселил их в провинцию Белгику. Казалось бы, вся западная Германия была покорена, однако из-за внутренних семейных обстоятельств Тиберий ушёл в изгнание на остров Родос.
Походы Тиберия
Тиберия сменил Луций Домиций Агенобарб, который подавил несколько последующих восстаний и был последним римским полководцем, кто пересёк границы реки Эльбы. После этого восстания прекратились на какое-то время, что ввело римлян в ложное успокоение. Между германцами и римлянами устаканились отношения, и наступил относительный мир, торговля начала процветать.
Но процветало и королевство Маробода. Маркоманы находились от границ Рима относительно далеко, однако Август считал, что это племя представляет опасность для империи. Он повелел своему пасынку Тиберию, которого вынужденно вернул в Рим в 4 году нашей эры, напасть на маркоманов. Тиберий собрал очень внушительную силу в виде двенадцати римских легионов и отправился с ними против Маробода.
Однако в этот раз боги были не на стороне римлян. Вспыхнуло очень крупное «Великое Иллирийское восстание», которое продолжалось четыре года, с 6-го по 9-й год н. э. Тиберию пришлось прекратить свою кампанию против Маробода и перебросить 8 легионов в Иллирию.
В таком контексте и произошла битва в Тевтобургском лесу. Теперь стоит перейти к героям этого сражения.
КВИНТИЛИЙ ВАР
Квинтилии — древний патрицианский род, к моменту правления Октавиана изрядно обедневший. Несмотря на своё происхождение, этот род никогда не пользовался особым влиянием в Риме. Первым и последним представителем рода, кто получал должность консула, был некто Секст Квинтилий Вар в 453 году до н. э.
Отец Публия Квинтилия Вара, тоже Секст, являлся сенатором и служил квестором в 49 году до н. э. Известно, что он примкнул к сенаторской партии во время гражданской войны против Цезаря. Некоторые из историков полагают, что он имел причастность к убийству Цезаря, хотя и завершил свою жизнь бесславно. Он был одним из тех, кто совершил самоубийство после битвы при Филиппах в 42 году до н. э., где войско Октавиана и Марка Антония сокрушило последнюю республиканскую армию Брута и Кассия. Публий Квинтилий Вар родился за 4 года до смерти отца, то есть в 46 году до н. э.
Несмотря на политику своего отца, Публий стал поддерживать Августа, что неудивительно. К совершеннолетию Вара как таковой республиканской оппозиции уже не осталось, нарастал конфликт между Октавианом и Марком Антонием, который закончился только в 31 году до н. э., в битве при Акциуме. Как бы там ни было, Публий Квинтилий Вар был сторонником Октавиана, о чем говорит и его женитьба на Випсании Марцелле, дочери Марка Випсании Агриппы, который являлся ближайшим другом и одним из лучших полководцев Октавиана Августа. Так, Квинтилий Вар стал близким другом не только Агриппы, но и Августа, что сулило ему успешную политическую карьеру.
Памятник Публию Квинтилию Вару в германском Хальтерн-ам-Зе.
Известно, что Вар стал квестором в 22 году до н. э., хотя на тот момент ему было только 24 года (эту должность могли занимать люди, которым исполнилось 30). После этого Публий Квинтилий Вар сопровождал Августа в его поездках по восточным провинциям империи в 22–19 годах до н. э. Это еще больше укрепило его репутацию в сенаторских кругах, и в 12 году до н. э. он уже был избран консулом. Когда его сват Марк Агриппа умер в 12 году до н. э., он произнес свою надгробную речь вместе с будущим императором Тиберием.
Вар пользовался не только благосклонностью Октавиана, но и его доверием. Об этом говорит то, что Август назначил его наместником в таких важнейших провинциях, как Африка (8–7 гг. до н. э.) и Сирия (с 6 по 4 гг. до н. э.). Но почему эти провинции были такими важными?
Африка и Сирия были богатыми провинциями с плодородными землями, благоприятным климатом и развитой сельскохозяйственной инфраструктурой. Эти регионы играли ключевую роль в обеспечении Рима зерном, маслом, вином и другими ресурсами, необходимыми для поддержания населения и армии. Кроме того, Сирия располагалась на важном перекрестке торговых путей и имела стратегическое значение для контроля над Востоком, где постоянно происходили стычки с парфянами и необходимо было развязывать клубки политических интриг с прикавказскими государствами. Африка была ключевым регионом для контроля над средиземноморскими морскими путями и обеспечения безопасности империи.
Между тем Сирией управляли также надёжные люди, которым Август доверял, так как эта провинция была богатой и, соответственно, жажда наживы могла бы погубить любого. Известные правители Сирии в правления Августа, например Луций Волузий Сатурнин или Гай Сентий Сатурнин, были людьми честными и располагали доверием Октавиана. Это свидетельствовало лишь о том, что Август действительно доверял Вару.
Вар принимает варваров.
Как бы там ни было, но правление Публия Квинтилия Вара в Сирии запомнилось своей суровостью, жестокостью и высокими налогами. После смерти того самого известного царя Иудеи Ирода Великого, который был подконтрольным римским правителем, в провинции вспыхнуло восстание. Квинтилий Вар жестко подавил еврейское восстание и распял около 2000 повстанцев. Еврейский историк Иосиф Флавий, который писал об этом событии спустя десятилетия, положительно отзывается о времени правления Вара в Иудее, в то время как римский историк Веллей Патеркул обвиняет Вара в коррупции и взяточничестве. Кто из них прав — неизвестно, но допустим, Иосиф Флавий часто заигрывал с Римом и обелял его, чтобы примирить свой народ с римским. Оставим это, понимая, что слухи не появляются на пустом месте.
Между 10-м годом до н. э. и 6-м годом нашей эры товарищ Вара — Тиберий окончательно, как сам он считал, усмирил германские племена на берегах Рейна. Однако после Великого Иллирийского восстания сам Тиберий отправился в Иллирию, рекомендовав пост наместника Германии Вару, с чем Август согласился. В 7-м году нашей эры Публий Квинтилий Вар становится пропретором провинции Германия.
Карта Иллирийского восстания
В его распоряжении было пять легионов, два из которых были расквартированы в Майнце (лат. название — Могунтиакум), на самом Рейне Вар командовал XVII, XVIII и XIX легионами. Я думаю, все знают печальный исход Тевтобургской битвы, поэтому мне хотелось бы кратко поговорить об этих легионах, которые были уничтожены и навсегда расформированы.
Все три легиона были основаны в 41 году до н. э. самим императором Августом. Как считают историки, они были созданы для борьбы с Секстом Помпеем, который являлся сыном Гнея Помпея Великого, противника Цезаря. База Помпея, который являлся противником Октавиана, была в одном из самых важных для Римской республики и империи географическом месте — Сицилия, брюхо всей Италии. Секст Помпей часто использовал морские набеги, а также угрожал поставкам зерна в Рим. Считается, что эти три легиона были обещаны Марку Антонию для войны с парфянами, однако после битвы при Акциуме были расквартированы в Галлии. Ветераны XIX легиона после войны с Марком Антонием были поселены недалеко от Пизы, а остальная часть легиона была размещена в Кёльне, на границе Рейна. Известно, что все три легиона участвовали в кампаниях по покорению Германии, сначала под командованием Друза Старшего (13–9 гг.) и Тиберия.
Если не брать в расчёт различных ауксилариев и вспомогательных войск, под командованием Вара оказалось около 25 000 человек, что составляло около 20% действующей римской армии. Части историкам эта цифра кажется завышенной, однако, если и так, то завышена она ненамного. Германия была провинцией приграничной и довольно взрывоопасной, вероятно, что в этих землях пытались укомплектовать легионы по максимуму.
Однако неизвестно точное число людей, которые принимали участие в битве при Тевтобургском лесу. Из пяти легионов Вара только три из них оказались в западне, это около 15 000 человек плюс около 4000 тысяч вспомогательного войска. Считается, что с тремя легионами шёл и обоз с гражданскими лицами, в основном торговцами. Таковы были силы Публия Квинтилия Вара перед битвой, теперь же стоит рассмотреть того самого человека, который сумел одержать знаменательную победу над непобедимыми римскими легионами.
АРМИНИЙ
Статуя Арминия.
Арминий, который в будущем стал символической фигурой в Германии в период подъема национального сознания, родился в 17 году до н. э., был сыном вождя племени херусков Сегимера. Кстати говоря, неизвестно, был ли Сегимер одним из тех, кто возглавлял херусков в засаде на армию Друза в битве при Арбало. Однако мы знаем, что впоследствии Друз оставлял некоторые римские войска на зимовке на земле херусков, которые после его кампании становятся союзниками Рима. Оба его сына были отправлены в Рим, возможно, в качестве заложников. Сегимер во главе херусков участвовал в борьбе Тиберия против германских племён квадов, семнонов и лангобардов.
У Арминия был брат Флав, они оба были военачальниками в римской армии (1 г. до н. э. — 6 г. н. э.), хорошо говорили на латыни и, естественно, получили отличное военное образование. Оба сына Сегимера получили римское гражданство и статус всадника (эдакий богатый средний класс, который пользовался известным влиянием в Риме). Известно, что в 4 г. н. э. Арминий служил в недавно покорённой Тиберием Паннонии, но вернулся на родину в следующем году. Через два года в Паннонии произойдет очень важное и болезненное для Рима Великое Иллирийское восстание. Все эти факты хорошо говорят о том, что Арминий прекрасно знал не только о римской политике, но и военную тактику, манёвры легионов, их построения против германцев.
Однако мне интересно до сих пор, что же так повлияло на взгляды Арминия на Рим? Замышлял ли он предательство с самого начала, был ли он настроен к Риму враждебно с тех пор, как стал их заложником, или на германца повлияли совершенно другие обстоятельства?
Интересный факт: брат Арминия — Флав остался в Паннонии, будучи военачальником в ауксилии (вспомогательные римские войска, которые набирались из союзных Риму народов). При осаде далматинского города Андетриум во время Великого Иллирийского восстания Флав потерял глаз в тот же самый год, когда его брат разгромил три римских легиона в Тевтобургском лесу.
Некоторые из историков полагают, что на Арминия повлияла засада, устроенная херусками при Арбало в 11 году до нашей эры. Римская армия действительно попала в засаду, устроенную германцами, однако Друз Старший перегруппировал свои войска и с хладнокровием перебил много херусков, выйдя из битвы победителем. Если верить дате рождения Арминия, то на тот момент ему было всего лишь шесть лет. Но! Мы не располагаем сведениями о том, был ли отец Арминия, Сегимер, в битве при Арбало и где на тот момент был сам Арминий.
Туснельда — жена Арминия.
Представляется более справедливым отметить победу Друза над херусками в 8 году до н. э., после которой Арминий и его брат Флав были отправлены в Рим в качестве заложников. Опять же, мы плохо знаем о характере будущего героя и вождя херусков, мы не можем с полной уверенностью утверждать, что плен у римлян повлиял на антиримскую позицию Арминия. Даже если это и было так, держал ли он это в тайне от своего брата? От отца? Есть интересный нюанс: в битве в Тевтобургском лесу засадой руководил Арминий, никак не вождь херусков, ведь в тот момент их вождем был сам Сегимер. Тогда возникает резонный вопрос: почему германские племена так доверяли Арминию? Зная, что тот пробыл в Риме около десяти лет, вожди других племен могли бы отнестись к идее засады со скептицизмом. Мне представляется, что подобный заговор зрел давно, возможно, с тех пор, как поднялось «Великое Иллирийское восстание». Арминий знал дислокацию римских войск, знал о том, что большую часть легионов Тиберий забрал с собой в Далмацию и Иллирию. Возможно, что коренным сломом для взглядов Арминия явилось то, что восстание не было подавлено в первый год и только начало разрастаться с новой силой. Скорее всего, главной причиной восстания являлась даже не зависимость херусков от Рима, а некомпетентное правление Вара, его высокие налоги и жестокость.
Как бы там ни было, мы не можем утверждать ничего о антиримских настроениях Арминия, и, думаю, это навсегда останется предметом спекуляций. Я, однако, выдвину такое предположение, что после римского плена херуск и не помышлял ни о каком восстании. Вероятно, мысли о засаде возникли у Арминия тогда, когда с новой силой разрослось «Великое Иллирийское восстание». Германец прекрасно знал и о том, что два легиона Вара были на зимних квартирах на берегах Рейна и у римского военачальника осталось всего три легиона. Да, Арминий полностью переиграл недальновидного Публия Квинтилия Вара.
Интересный факт: Флав сражался вместе с сыном императора Тиберия, Германиком, в битве на реке Везер. В этой битве Флав сражался на стороне римлян, и они одержали победу над объединенными германскими племенами, которыми командовал его брат — Арминий.
Как бы там ни спорили историки и ни спекулировали на подобную тему, мы не можем даже приблизительно указать численность германских воинов. Кажется, что, если восстание планировалось на протяжении длительного отрезка времени, то германцы могли собрать большое количество воинов. В случае засады германцы должны были действовать уверенно, вероятно, что их количество было равным римским легионерам или больше. Арминий знал количество человек в легионах, и кажется правдоподобным, что он не стал бы выступать против Вара с меньшим количеством людей.
Интересный факт: Флав умер в 47 году нашей эры, и херуски обратились к Риму с просьбой прислать его сына Италика. Италик был последним выжившим членом их семьи.
Тевтобургская битва. Как варвары смогли победить римские легионы. Часть 2. Сражение - вторая часть поста
Туманный Тевтобургский лес.
Битва, которая нанесла такой урон римскому престижу и лично Октавиану Августу, состоялась в 9 году н. э. Летом войска Вара находились в летнем лагере на реке Везер в землях херусков. По некоторым источникам, Арминий сам предложил Квинтилию Вару разбить летние квартиры в землях своего племени, а наивный Вар согласился. Скорее всего, в тот год римский полководец не принимал участие в битвах или подавлении восстаний, а занимался административными делами, укрепляя власть над местными племенами. Легионеры прозябали в хорошем смысле этого слова, вероятно, строили местную инфраструктуру, дороги, мосты или фортификационные сооружения.
Площадь Тевтобургского леса — 4000 км², для сравнения, площадь Москвы — 2 561 км².
Скорее всего, именно в этом году Арминий хотел исполнить свой замысел, однако умиротворенная римлянами Германия ему была не нужна. Он приказал некоторым своим союзникам начать набеги на римские или союзные Риму территории, чтобы распылить силы Квинтилия Вара. План был хитрым, ничего не скажешь. Арминий предложил Вару отделить от своих основных сил небольшие группы легионеров (скорее всего, речь идет даже не о когортах, а о центуриях), чтобы те начали отлавливать разбойников. Однако все планы чуть не рухнули, когда тесть Арминия Сегест сообщил римскому полководцу о предательстве со стороны херуска. Вар не поверил, мы знаем, что полководец часто проводил время с Арминием на пирах или в лагере и знал о семейной жизни херуска. Дело в том, что Сегест не одобрил брак своей дочери, и Вар мог подумать о том, что он затаил обиду на Арминия.
Лето 9 года н. э. подходило к концу, войско Вара, ставшее лагерем в землях херусков, с наступлением осени должно было двинуться назад за Рейн, на зимние квартиры под Ализоном, на реке Лупии, который заложил еще Друз Старший. Арминий, в голове которого уже давно созрела идея засады, не мог допустить этого, к тому же союзные племена уже были готовы к нападению. Тогда Арминий решился на рискованный и вынужденный шаг. Он сообщил Квинтилию Вару, что восстало племя ангриварии. Это племя жило к северу от племени херусков, между бруктерами и фозами, фактически оно находилось в сфере влияния Рима.
Арминий предложил Вару сначала подавить восстание, к тому же обратный путь в зимние квартиры был бы намного короче. Этот план был очень продуманным, так как ангриварии подняли восстание между рекой Висургий и Ализоном, где как раз располагался римский лагерь.
Сложно сказать, почему римский военачальник согласился на эту авантюру, возможно, сказывалось то, что лето 9 года оказалось безрезультативным, легионы пробыли весь год в лагере и бездействовали. Квинтилий Вар согласился с доводами Арминия и решил выступить против восставших.
Очень интересно то, что выход армии Квинтилия Вара совпал с выдачей жалованья легионерам. Сложно сказать, являлось ли это случайностью или хитрой интригой Арминия, но раздача жалованья смогла порадовать и археологов. Благодаря большому количеству римских монет и плотному распределению на определённой территории археологи смогли определить, где происходила битва между римлянами и германцами.
Монета с подписью «Вар.».
Кроме того, Вар объявил о санкционированном разграблении земель восставших ангривариев. Возможно, римский полководец сделал это по нескольким причинам:
— Первая причина. Так уж повелось, что практически все военные кампании римлян проходили в сезон, то есть весной, и заканчивались поздним летом. Соответственно, у легионера могли появиться сомнения, чтобы выступить против врага в начале сезона дождей. Сомнения, которые могли перерасти в ропот и недовольство.
— Вторая причина. Поднятие морального духа легионеров. Вар, как любой опытный полководец, прекрасно понимал, что залог победы — боевой дух воина.
Кстати говоря, этим самым решением Вар погубил еще больше людей. Известно, что после получения военной добычи (а это обычно любое движимое имущество и рабы) легионеры продавали часть награбленного торговцам, которые следовали за войском.
Вечером того же дня Арминий обратился к Вару с предложением собрать вспомогательное войско херусков, которое присоединится к римским легионам спустя несколько дней. Видимо, Арминием двигал холодный и расчётливый разум, и Квинтилий Вар согласился с этим. К сожалению, мы не знаем о числе восставших ангривариев, возможно, Арминий специально преувеличил их число. Обычно на подавление восстания отправлялось один-два легиона, большего и не требовалось. Возможно, что на руку Арминию сыграла и недавно произошедшее «Великое Иллирийское восстание», Вар решил перестраховаться и допустить Арминия к сбору союзных войск, чтобы уничтожить восставших в зародыше. Возможно, что римский полководец действительно опасался того, что восстание сможет перекинуться и на другие соседние племена, например, как это было при Цезаре, во время бунта Верцингеторикса. Однако по иронии судьбы это восстание было спровоцировано его ближайшим другом из племени херусков.
Арминий оставил при Варе небольшое количество херусков в качестве проводников и отправился на север, чтобы собрать войска бруктеров и ангривариев. Эти провожатые из германского племени повели римлян по заранее запланированному маршруту.
На следующее утро римское войско с обозом, гражданскими лицами и вьючными животными выступило из летнего лагеря. После переправы через реку Весургий колонна римских легионеров вошла в лесистый регион. Главная отличительная особенность Тевтобургского леса — его труднодоступность, гористый рельеф и высокая плотность деревьев. Погода резко ухудшилась, возможно, германцы могли истолковать этот знак как символ благонадёжности, боги были на их стороне. В то же время сильный затяжной дождь и грязь, которая превратилась в месиво после сотен римских легионеров, деморализовали легионеров. Ветер был таким сильным, что верхушки деревьев обламывались и падали на римлян. Дорога, по которой вели проводники из племени херусков, стала мокрой, скользкой и ненадежной для всадников и тягловых животных. Воинам приходилось форсировать не только речки, но и грязные, скользкие овраги, болота. Таким образом, колонна начала растягиваться всё больше и больше.
Именно в этот момент римляне подверглись атаке германцев. Уставшие и промокшие легионеры были зажаты в тиски, легковооруженные германцы атаковали римскую колонну с двух сторон, забрасывая легионеров метательными копьями. Сложно сказать, понимал ли Вар, кто устроил ему засаду, осознавал ли то, что Арминий его предал.
Сейчас считается, что основная битва происходила на склоне горы Калькризе.
Нам трудно представить, насколько было деморализовано войско Вара. Легионы не могли остановиться и дать бой германцам, которые волнами наступали с обеих сторон на римскую колонну воинов. Легионерам приходилось пробиваться с боем, перешагивать через трупы убитых товарищей, людей, состоявших в обозе, мёртвых лошадей, сожжённых телег, грязь, лужи и болота. Возможно, что конец колонны даже и не знал, что происходило впереди, ведь римское войско растянулось больше чем на 2,5 километра.
Пробившись через многочисленные атаки германцев, Вар с частью войска, которое находилось во главе колонны, добрались до возвышенного плато и приказал там разбить укреплённый лагерь, так называемый римский каструм. Скорее всего, пока возводился лагерь и укрепления, строились стены из частокола и копались рвы, хвост колонны продолжал подвергаться атакам. Известно, что германцы не стали атаковать лагерь, понимая, что в скором времени римляне вновь двинутся через лес.
Судя по всему, Вар решил двигаться к реке Лупия, чтобы добраться до Ализона, где находилось римское войско. Ни о каком подавлении мятежа речь быть и не могло, Вар трезво оценил силы нападавших и, приказав сжечь весь обоз, войско двинулось на запад к Ализону.
Отметил лагерь Ализон квадратом на карте.
Теперь путь римлян пролегал через открытые пространства, поэтому организовать германцам засаду представлялось сложным. Однако атаки варваров по-прежнему продолжались, они нападали в тыл колонны и по флангам, но не имели особого успеха. С другой стороны, такие многочисленные, пусть и не особо эффективные атаки оказывали психологическое давление на легионеров, скорее всего, римляне были подавлены и деморализованы.
К вечеру 9 сентября Вар со своими легионами достигли склонов горы Калькризе, которая возвышалась над местностью на 110 метров. Местность вокруг горы была сильно заболочена, тем более после прошедших сильных дождей, размывших и обычную дорогу. Кроме всего прочего, гора состояла из кремнистого известняка, который окаймлялся с обеих сторон песчаными дюнами. Чудный песчаный рельеф нередко сменялся топями, топи — песчаными дюнами, а дюны — болотами. То есть вы, представляется, какого было римским легионерам в полном обмундировании, уставшим и деморализованным, преодолевать склоны Калькризе.
Однако на этом их бедствия не кончались, восстановить ход событий помогают археологические раскопки под Калькризе, которые были осуществлены в 1987 году. Дорога через ущелье шла не по дну, где ветер создал песчаные и труднопроходимые дюны, а пролегала по склону горы. Арминий, желавший затруднить продвижение римского войска, заранее приказал рубить деревья и ставить засеки в самых узких местах ущелья. Легионы постоянно тормозились, колонна растягивалась. Единственная дорога шириной около 100 метров (расстояние от склона Калькризе до болотистой местности) перекрывалась траншеей, а вдоль обочины, на окраине леса, германцы соорудили земляной вал, который позволял закидывать римлян дротиками из укрытия. Кроме того, вал сужал и без того узкую дорогу, вероятно, это было сделано для того, чтобы сократить дистанцию броска копья.
Калькризе. Сегодняшний день
Казалось бы, Вар должен был штурмовать вал, чтобы прорвать оборону противника. Однако, скорее всего, римский полководец даже и не заметил оборонительное сооружение. Арминий создал вал по римскому образцу. Вал был замаскирован кустами, а сверху на валу разместили заграждение из небольшого частокола. Судя по раскопкам археологов, германцы даже сделали дренажную канаву, которая не позволяла болотистой местности размыть стены вала. Это говорит о том, что германцы начали строить вал задолго до засады. Свидетельство того, что предательство Арминия созревало очень долго и кропотливо.
Легионеры стоически отражали атаки германцев, шагая по узкой намокшей песчаной тропе, ни о каких боевых порядках не могло идти и речи, походная колонна постоянно подвергалась нападению с флангов застрельщиками и пехотинцами и с тыла легкой германской конницей. Тропа была настолько узкой, что в некоторых местах, судя по данным реконструкторов, легионеры могли идти только по 4–6 человек в ряд, причём некоторые могли идти по краю илистого затопленного болота. Они путались в зарослях вереска и опять же тормозили колонну и нарушали походные порядки.
Снова начался проливной дождь, который угнетал и без того деморализованных римских воинов. Легионеры предприняли штурм песчаных дюн, которые охраняли германские воины. Вар каким-то чудесным образом среди звука свиста копий и заглушающего голос и горны падающего с небес дождя смог отдавать команды, чтобы легионы начали перестраиваться в боевые порядки. В этот самый момент германцы начали мощный натиск со стороны склона Калькризе. Германская удавка всё туже затягивалась на римской шее легионов.
Несмотря на то, что римские войска перестроились, боевой порядок легионеров вскоре был нарушен. Римляне были напуганы и, осознавая того, что, скорее всего, они не смогут выбраться из ущелья живыми, побежали к лагерю, чтобы укрыться там. Один из легатов Квинтилия Вара — Нумоний Вала — решил сбежать с конницей из битвы, понимая, что римское войско обречено. Однако, по словам Валерия Патеркула, германская конница догнала римскую и уничтожила её. Это еще больше деморализовало римских солдат и началось самое настоящее избиение. Оставшиеся в живых легионеры попытались в потёмках устроить лагерь, однако не хватало людского ресурса и инструментов, германцы постоянно волнами нападали на римлян и мешали им.
На следующий день избиение продолжилось, дождь не прекращался, ветер ломал верхушки деревьев. Деревянные щиты римлян намокли, и дождь сделал их тяжелыми и практически бесполезными. Сильный ветер мешал римлянам кидать пилумы, видимость была практически на нуле. Хаос и неразбериха не позволяли римским войскам выстроиться в боевые порядки, повсюду была кровь, грязь и болота.
Кроме того, у римлян были ограниченные людские ресурсы, а в ряды Арминия прибывали всё новые и новые отряды из других племен. Каждый хотел внести вклад в это разгромное поражение римлян, думаю, что германцы еще вчерашним вечером понимали, что разгром римских легионов неизбежен.
Всё же я хочу проанализировать личность Квинтилия Вара, который в тот же день покончил жизнь самоубийством. Прежде всего стоит отметить, что Вар не был выдающимся полководцем, как Друз Старший или Юлий Цезарь, а был, прежде всего, чиновником и, судя по словам Веллея Патеркула, жестким и бескомпромиссным. Настроив против себя германские племена, Вар даже не понимал, что обрекает сам себя на гибель.
У военачальника хватило духа более для того, чтобы умереть, чем для того, чтобы сражаться: ведь он пронзил себя по примеру отца и деда. Что касается двух префектов лагерей, то насколько славным был пример Л. Эггия, настолько же позорным — Цейония: когда была потеряна большая часть войска, он решил сдаться, предпочитая кончить жизнь во время казни, чем в бою.
Веллей Патеркул. Римская история, книга II.
Большая часть войска была истреблена у Калькризе, рассеявшиеся остатки легионеров бежали через болота, но были настигнуты германцами. Их перебили так же, как и женщин и детей, торговцев и слуг, которые были в римском лагере. Впоследствии многие римские офицеры были принесены в жертву германскими войсками, их распинали на деревьях, душили, вешали на ветках в том же лесу, где состоялась битва. Их готовили в горшках, а истолчённые кости использовались для религиозных ритуалов. Лишь немногим удалось спастись, чудом переправившись через Рейн. Удалось спасти орла одного из легионов, знаменосец обломил его со знака легиона и спрятал, затем, пытаясь утопить орла в Рейне, чтобы тот не достался германцам.
Маска римского всадника. Найдена под Калькризе.
Слуги и друзья Вара успели захоронить тело полководца, однако Арминий приказал вырыть тело и, отрубив тому голову, он послал её королю маркоманов Марободу с предложением заключения антиримского союза. Маробод не стал хранить голову Вара, словно реликвию, и переслал её императору Августу в качестве знака примирения и для последующего захоронения. Маробод поступил дальновидно и не решился вступить в коалицию, так и сохранив нейтралитет на протяжении всех последующих войн. Так закончилась Тевтобургская битва, которую современники называли «Варовым побоищем».
Такого разгромного поражения от германцев римляне не знали никогда. Да, в истории Рима были страшные трагедии, когда римские легионы проигрывали германцам. Например, во время эмиграции кимвров и тевтонов на юг, которую ныне принято называть «вторжением». Кимвры в битве за Норею наголову разгромили римлян и похоронили в землях на территории нынешней Австрии около 24 тысяч человек. Но есть несколько «но», прости уж за тавтологию.
Во-первых, римским легионам удалось перегруппироваться, пусть и на третий день. Удалось спастись даже римскому полководцу Гнею Папирию Карбону, который, правда, в скором времени от позора покончил с собой.
Во-вторых, Римская республика и Римский Принципат — принципиально разные вещи. Престиж государства Рима в эпоху Августа достиг небывалых высот, последнее чувствительное поражение римлянам нанесли парфяне шестьдесят лет назад в битве при Каррах. Во время правления Октавиана римское государственное устройство и границы, так называемый Pax Romana, был незыблем. Арминий сумел пошатнуть державу Августа, нанеся болезненное поражение в Тевтобургском лесу.
Узнав о страшном поражении Квинтилия Вара, Октавиан Август был настолько потрясён, что он бился головой о стены дворца, повторяя ту самую знаменитую фразу.
Quintili Vare, legiones redde!
Но Вар так и не вернул легионы. Кроме того, ни Август, ни его преемники никогда больше не вернут и XVII, XVIII и XIX легионы.
Летом 1987 года английский археолог-любитель Тони Клан обнаружил первые свидетельства побоища между германцами и римлянами, которое происходило в узком проходе между склоном и болотом. Именно с этого момента начинается история раскопок Калькризе, которая продолжается до сих пор.
Всего за все годы было найдено свыше 6000 предметов, половина из которых составляли фрагменты оружия и доспехов. Бонусом к этим археологическим свидетельствам было большое количество найденных монет: больше 1200 римских монет, из них 23 золотые, 758 серебряных и 550 медных. Все найденные монеты были отчеканены между 7 и 15 годом нашей эры, и 93% медных монет относится к монетной эмиссии «Лугдун-I».
Римские монеты 10—6 гг. до н. э. Отчеканены в Лугдуне.
Теперь стоит поговорить про последствия, случившиеся после Тевтобургской битвы. К сожалению, Октавиан Август не дожил до отмщения, и римское возмездие случилось только при правлении его пасынка Тиберия. Племянник нового императора Германик, который в 14 году был наместником в Галлии и Германии, сразу же после известия о смерти Августа сразу же привёл под присягу племена белгов и секванов. Усмирив германские легионы, которые были готовы взбунтоваться, Германик повёл войска на племя марсов, которые постоянно совершали набеги на союзную Риму территорию. Он вырезал их деревни, разбив их в битве, но на обратном пути попал в засаду, устроенную племенами бруктеров, тубантов, узипетов, но успешно разбил их.
В следующем году племянник императора совершил молниеносный марш на племя хаттов, под чистую разграбив их землю и уничтожив их столицу Маттий. Это было добрым знаком для нашего старого знакомого Сегеста, который всё это время продолжал бороться против Арминия. Тесть Арминия, который отстаивал интересы проримской партии херусков, обратился к римлянам с просьбой о помощи против Арминия. Тиберий откликнулся на призыв Сегеста, который, кстати говоря, находился в плену у Арминия. Войска Тиберия освободили Сегеста и взяли в плен его дочь, то есть жену Арминия — Туснельду.
Арминий призвал племя херусков к оружию, Германик со своим войском прошёл через земли бруктеров, где они нашли потерянного орла XIX легиона и предали земле останки тел легионеров Вара. Поход Германика был успешным, но окончательно разгромить херусков он не смог. Но престиж Рима благодаря усилиям и талантам Германика был восстановлен. В 21 году Арминий был убит своими приближёнными, согласно Тациту, — Сегестом. Таким бесславным был конец славного германца, который смог одолеть три римских легиона.
Тевтобургская битва (9 год н. э.) оказала значительное влияние на Римскую империю. После поражения в Тевтобургской битве римское вторжение в Германию было прекращено. Это событие стало преградой для римлян в освоении новых территорий на севере Европы, и Германия оставалась в значительной степени вне пределов Римской империи. Римляне изменили свою стратегию и укрепили свои границы на северо-западе, создав Рейнский лимес. Этот оборонительный комплекс стал своеобразным барьером, который предотвращал вторжения в германские территории. Римская империя перешла от активных военных кампаний к более оборонительной политике на границах.