Опознать за 40 секунд!
Литературные жанры — наглядное пособие
«Степан посмотрел вдаль и у него создалось стойкое ощущение, что в реке купается именно Глафира. Но неопровержимых улик у него пока еще не было» - детектив.
«Степан посмотрел вдаль и у него появилось стойкое ощущение, что это именно его возлюбленная Глафира окунает сейчас свое роскошное тело в ласковые и теплые воды реки» - женский роман с элементом эротики.
«Степан посмотрел вдаль и у него появилось стойкое ощущение, что в реке купается именно пышногрудая Глафира, а не крутобёдрая Фёкла, как в прошлый раз» - женский роман с двумя элементами эротики.
«18-го июня, в три часа по полудню, ровно через 201 год после битвы при Ватерлоо, Степан посмотрел вдаль и у него создалось стойкое ощущение, что сейчас самое время прокричать на весь речной простор: «Ой ты гой еси, Глафира толстосисая! Не ты ль омываешь нонче телеса свои обильные в славных водах водоема ентова, исконно русского?!» - историческая проза.
«Степан посмотрел вдаль и у него возникло стойкое ощущение, что на отмели лежит тело Глафиры» - триллер.
«Степан посмотрел вдаль и у него появилось стойкое ощущение, что когда-то, где-то он все это уже видел: и эту реку, и эту обнаженную Глафиру и это стойкое ощущение» - арт-хаус.
«Степан посмотрел вдаль и у него появилось стойкое убеждение, что именно Глафира, которая сейчас так целомудренно купается в реке, перевыполнит квартальный план по надоям» - соцреализм.
«Степан посмотрел вдаль и у него возникло стойкое ощущение. Потому, что в реке, подобно «Красному коню» Петрова-Водкина, купалась Глафира. Когда он разглядел, что это вовсе не Глафира, а доярка Гертруда, ощущение усилилось». - пост-модернизм.
«Степан посмотрел вдаль….и ни хрена не увидел» - быль.
(Не)литературное унижение
Этот текст здесь бы точно не появился, если б не одно случайное кино.
Это как когда кто-то вдруг из ниоткуда появляется, затрагивает твою старую боль, и рука сама тянется потрогать затянувшийся шрамик.
Литература всегда была для меня чем-то большим, чем просто школьным предметом. Мне всегда было увлекательно доходить до самой сути (да-да, как у Пастернака), дискутировать (даже с теми, кто по прочтению сразу кидает: «ой, да Онегин мудак, а Татьяна отбитая, тоже мне, драма»).
Мне было важно понять, понять именно для себя, сделать выводы и принять. Вот знаете, как бывает, вроде прочитаешь какую-нибудь книгу, вроде поймёшь, вроде (не) понравилась....Вот терпеть не могла это «вроде», важно было именно осознать. Всегда этот процесс осознания представлялся - да и сейчас ничего особо не изменилось- неким интимным процессом.
Вообще наше восприятие литературных произведений, собственно, как и любых других произведений искусства, обусловлено множеством индивидуальных факторов. У нас у каждого свой опыт, свой уровень эмоционального, культурного развития, и прав тот, кто считает, что сколько на свете людей, столько и мнений. Искусство само по себе не может быть вписано ни в какие рамки, на то оно и искусство. В это я верила в старших классах, это я понимаю и сейчас.
К чему я это все? Мой стиль самовыражения на письме вкупе с ответственностью к поставленным задачам (читай домашним заданиям) дал определенные плоды в старших классах, когда мой литературный талант, если можно так выразиться, был открыт для окружающего мира. Меня стали отправлять, зачастую в принудительной форме, на олимпиады по литературе.
Чтобы вы понимали, на олимпиаде по литературе не спрашивают, какого цвета глаза у Наташи Ростовой, под какой именно поезд бросилась Анна Каренина, или на бумаге какого формата писал своё письмо Евгений Онегин (ну во всяком случае, когда в олимпиадах участвовала я). Есть некий небольшой текст, и надо его проанализировать.
Как выполняется анализ произведения, спросите меня вы. По схеме, отвечу я вам, и отсюда уже начинается сюр. Схема вполне конкретно определена некими стандартами, и вот нужно ее придерживаться. Я этого не делала ни-ког-да. У меня были мои собственные небольшие тексты на основе прочитанного с элементами вот ентого пресловутого анализа по схеме. Искусство не вписывается в рамки, понимаете, да? Литература - синоним творчества, творчество не поддаётся никаким пошаговым анализам. Тчк.
Ну и пёс бы с ними, олимпиадами, да? Да вот только здесь самая суть истории. Мои эти тексты очень ценились на районных, городских олимпиадах, когда я даже и не старалась - писала о том, на что толкал меня текст, и не задумывалась о всяких там замысловатых литературных терминах и планах анализа. По логической закономерности, меня отправили на областную олимпиаду. И там уже, вложив всю душу в текст на целую 12листовую тетрадку (!), я получила 5 баллов...из 50.
Дальше излагаю историю, ткскзть, от первого лица - меня семнадцатилетней, в легкой редактуре меня сегодняшней.
Приехали, значит, на разговор по поводу моей работы - я с большими надеждами и мамой, а они- желанием поскорее от меня отделаться.
Вот, наконец, настает час суда. Ласковою небрежностью подают работу, читаешь броские карандашные комментарии, как мышиный помет, невольно ахаешь, падаешь на креслице, заливаешься диким ревом. Просто ревешь, бесишься оттого, что осталась непонятой. Себя укоряешь за все неловкие слова вот там, на неопрятных листках. Ведь сейчас придется отвечать за каждую запятую, но пощады как-то и в голову не приходит просить.
Заходишь, садишься напротив троих немолодых. Слушаешь каждую, держишь спину. Мама наблюдает со стороны. Уже не плачешь, абсолютно. Выслушиваешь едкие издевки, мало с чем соглашаешься, слышишь странное хихиканье(одна из них нашла много забавного в моей работе), в какой-то момент перестаешь сыпать аргументами...........но все отчего?просто в какую-то идиотскую долю секунды твоего унижения залетает в голову казавшаяся всегда невозможной одна мысль. Буквально 4 слова.
Литература больше не творчество.
Глупо же, да?.....и вот так вот сидишь задумавшись, абсолютно расслабившись, думаешь, как же этой женщине не идет ее прическа, какие у нее впалые уставшие глаза и какой неуместно пронзительный взгляд…Это она мне сейчас доказывает, что в моей работе ни капли смысла, каково? А вот произвели ли они тогда в беседе со мной хоть что-то, что можно было категорировать иначе, чем «трата времени»? "Ваша бабочка не появилась из кокона". Вот такой был приговор.
Что ж, я дилетант, не буду скрывать, мои 5 баллов из 50 все сказали за меня. Хвалят мою глубокую, яркую, поэтическую речь, а критерия оценки для нее не находят. Логика, в самом деле, потрясающая.
Вот и приходилось сидеть перехватывать щелчки заведенных глаз, слушать автоматную речь…."Мы Вам пришлем по e-mail точный анализ, я уж не знаю, как Вам объяснить…Поступайте к нам в урныверситет, мы Вас научим, как правильно". Да-да, правильно думать и чувствовать меня научат, ну надо же, экий подарок судьбы.
Зато, если вдруг стану писательницей, буду знать, кто будет делать черную работенку, анализировать и искать сакральный смысл в моих беспутных заметках. Это как написать лабуду, а все считают ее едва ли не шедевром, находят в ней свое, что самое интересное, пытаются анализировать и пишут целые трактаты на тему символизма.
Меня даже не удручило, что меня не слушали. Нееет, удручило это самое наплевательское отношение к чужому и желание скорее уже уйти заняться своими делами, ибо какие же назойливые эти олимпиадники. И тебя выбрасывают, как грязный фантик, предварительно изрисовав и истыкав ручкой твою блестящую сторону из фольги, которой ты так гордился и так бережно защищал второй оболочкой.
Только вот какая разница, кто там что сказал или написал. Это же все мое, и оно во мне. Неважно, напишут или не напишут к этому рецензию, плохую, хорошую, это все только мое. У каждого из нас своя история - и вот эта моя. Я автор, я так вижу, и все тут.
А что насчет каких-либо мнений - "важно помнить, что те и другие-матрицы, белый шум, случайные коды, пиксели; глупо было бы позволять им верстать себя..." и так далее. Так вот маме и цитировала, пока ехали обратно в милейшую обстановку родного города.
Самое главное, тут вся моя опора и поддержка. А там-никого, но поддержка даже в минус уходит.
И все слезы свои только там и оставляешь. Грязь ведь затвердевает, можно и стряхнуть.
Вот я оставила тогда свое желание поступать на филологический, совершенствоваться в писательстве в профессиональном смысле этого слова и бесконечно анализировать (как обычно не по плану, естественно). Писать я никогда не переставала, читать, разумеется, тоже. Такие отрезвляющие встряски, как вот та, которая со мной приключилась, пожалуй, очень даже кстати - помогают понять, тварь ты дрожащая али нет.
Николай Алексеевич Островский
29 сентября (16 сентября по старому календарю), 116 лет назад, родился писатель, коммунист, Николай Алексеевич Островский. Его книга «Как Закалялась Сталь» до сих пор известна многим читателям в Казахстане и по всему миру.
Один из главных советских писателей, творчество которого было посвящено литературному описанию Великой Октябрьской Социалистической революции 1917 года, её историческим, социальным и культурным последствиям, в период становления первого социалистического государства. Павка Корчагин (Павел Николаевич Корчагин) - до сих пор довольно узнаваемый литературный персонаж.
К сожалению, многие материалы касаемо жизни автора были уничтожены, так как музей Николая Островского находился в г. Боярка на территории современной Украины. Так что память о писателях коммунистах уничтожалась задолго до так называемого «Ленинопада». Как вы понимаете, после 1991 года музей перестал существовать. Это развязало руки псевдоисторикам и антинаучным домыслам. Теперь они договорились уже до того, что, по их мнению, нет сведений утверждать, что Николай участвовал в исторических революционных событиях.
Николай Островский взял на себя обязательство написать новый роман «Рождённые бурей» (под тем же названием, что и утраченная ранняя повесть 1928 г.) в трёх частях и успел написать первую часть. Вот, что он говорил за несколько недель до смерти:
«Я хочу, я обязан дописать «Рождённые бурей». Вот почему я дрожу над каждым своим часом… Болят слепые глаза. Представь, что тебе под веки насыпали крупного песку… Жжёт, неловко, больно. Мне предлагают вынуть глаза. Говорят, будет легче. Ненадолго. Но без глаз — это уже совсем страшно… Одного боюсь, что болезнь подбирается к мозгу, к штабу. Вот это уже будет непоправимо»…
«Посмертное вскрытие показало потрясающую картину физического распада всего организма. Только мозг, который на одре болезни он называл своим «главным штабом», оказался в блестящем состоянии… Он встретил смерть без жалобы и стона, с мужеством подлинного большевика, доблестного воина рабочего класса.»
Материалы для дополнительного изучения:
Н.А. Островский «Как Закалялась Сталь»
Н. А. Островский «Рождённые бурей»
Организация Трудящихся Казахстана
Прекрасный принц
Жил-был ленивый скучный принц.
Не ездил в лес он на охоту,
Не звал в покои чаровниц,
Из пушек не стрелял по форту,
Совсем не делал ничего.
Но, чтобы время зря не тратить,
Велел художнику его
На ста холстах нарисовать он.
Художник был матёр, хитёр,
Польстил заказчику изрядно:
Наполнил мыслью тусклый взор,
Лик наделил красой приятной
И стройностью – дебелый стан,
Списавши с Аполлона тело.
Он кистью ловко ткал обман,
Работа день и ночь кипела.
Вот принц в сраженьи на коне
Крушит врагов мечом отважно.
А вот он едет на слоне
И льва разит копьем бесстрашно.
Вот на пиру он ест и пьет
В красавиц дивном окруженьи.
А вот ликующий народ
Его приветствует решенья.
Смотрел на зрителей с картин
Красавец храбрый, дерзкий, страстный.
Так принц, что в жизни был кретин,
Сумел прослыть в веках Прекрасным,
Умы способным восторгать.
Увы, но, как это ни грустно,
Но может, как и люди, лгать
Людьми творимое искусство.
© Автор. Олеся Емельянова. 2011 г.
Источник: https://www.olesya-emelyanova.ru/index-basni-prekrasnyj_prin...
Картинка из интернета.
Какой была Римская Литература. Какое наследие она оставила
В период Римской Республики и Римской империи произошло зарождение знаменитой литературы, охватывающей поэзию, комедии, драмы, исторические и философские трактаты. Часть этого литературного наследия сохранилась до наших дней. Однако римские писатели не стояли в стороне, они глубоко уважали греческую литературу, особенно ту, которая пришла из Афин. Большинство образованных римлян признавали свою зависимость от греческого литературного наследия, что побуждало их к активному переводу и адаптации греческих классических произведений на латынь. Некоторые образованные римляне были билингвами и могли свободно читать и понимать как греческие, так и латинские тексты. Многие юноши из знатных семей отправлялись учиться в Афины, углубляя свои знания в греческой культуре и литературе. Несмотря на сильное влияние греческой литературы, римляне вскоре сформировали собственное богатое литературное наследие.
Александрийская библиотека (Древняя Греция)
Греческое влияние
Римляне признавали свой долг перед Грецией в развитии искусства и культуры. Гораций, один из великих поэтов Золотого века литературы Рима, отмечал, что Греция "ввела искусство в отсталую Латинию". Историк Найджел Роджерс в своей книге "Римская империя" указывал на влияние греческих авторов на философию и политические концепции, которые оказали воздействие на римских мыслителей, таких как Цицерон, Сенека, Боэций, Катулл и Вергилий. Он описывал это как "греко-римский синтез". Роджерс также подчеркивал, что Рим признавал интеллектуальное и культурное превосходство Греции в различных областях, начиная от технологий и философии и заканчивая поэзией и скульптурой. Существование греческих городов как на итальянском полуострове, так и на Сицилии в течение многих десятилетий подчеркивало тесные связи и взаимодействие между этими двумя древними культурами.
Цицерон
Комедиографы
До Пунических войн (264–146 гг. до н.э.) римская литература была скромной. Однако к концу III века до н.э., когда Рим был активно вовлечен в Македонские войны и поглощал греческие города-государства, начался расцвет римской литературы. Этот период ознаменовался появлением комедийных драматургов, таких как Плавт, Теренций и Энний, чьи пьесы часто ставились во время городских фестивалей, преимущественно для мужской аудитории.
Первым из них был Тит Ма́кций Плавт (254–184 гг. до н.э.), известный своими комедиями. Родившись в Умбрии, он начал свою карьеру театральным плотником и позднее начал писать, переводя греческие комедии на латынь. Его пьесы, такие как "Горшок с золотом" и "Пленники", были насыщены шутками и песнями, отражая вкусы римлян в фарсе и комедии.
Плавт
Публий Теренций Афер (195–159 гг. до н.э.), и Квинт Энний (239–169 гг. до н.э.) также прославились в этот период. Теренций, родом из Северной Африки, приобрел свободу и образование в Риме. Его пьесы, такие как "Евнух", вызывали неоднозначные реакции, критикуемые за "каннибализацию" греческих сюжетов.
Теренций
Энний, считаемый "отцом латинской поэзии", родился в Калабрии и служил в римской армии. Прибыв в Рим около 204 г. до н.э., он стал важной фигурой литературной сцены, хотя его работы, включая "Анналы", сохранились лишь фрагментарно. Его творчество демонстрировало, как латинская поэзия подражала греческим формам. Он описывал историю Рима от Энея до своего времени, но умер в нищете.
Энний
Золотой век римской поэзии
Как предсказал Энний, эпоха золотого века римской поэзии (ок. 70 г. до н.э. – 14 н.э.) принесла выдающихся писателей, среди которых были Вергилий, Гораций, Катулл, Проперций, Тибулл и Овидий. Согласно Роджерсу, Вергилий, Гораций и изгнанный Овидий утвердили классический стиль письма, сравнимый со многими великими греческими авторами.
Публий Вергилий Марон (70–19 гг. до н.э.), был одним из великих поэтов того времени. Родом из Цизальпинской Галлии, он в своих произведениях представил более романтизированный взгляд на Рим. Его элегии и георгики прославляли сельскую жизнь и любовь к природе, а его эпос "Энеида" рассказывал о приключениях Энея после падения Трои, от основания Рима до эпохи Августа.
Вергилий
Квинт Гораций Флакк (65 г. до н.э. – 8 г. до н.э.), сын вольноотпущенника, также был выдающимся поэтом. Его стихи, вдохновленные эпикурейской философией, отражали радость жизни и восхищение природой. В его произведениях, таких как "Оды" и "Сатиры", он всегда проявлял глубокое уважение к грекам и признавал их интеллектуальное и культурное превосходство.
Гораций
Лидером молодых поэтов того времени был Гай Валерий Катулл (84–54 гг. до н.э.), один из величайших римских поэтов-лириков. Его стихи, вдохновленные греческими авторами, отражали страсть, непостоянство и индивидуализм в римском обществе.
Катулл
Другим выдающимся поэтом был Секст Проперций (54–16 гг. до н.э.), чьи "Элегии" раскрывали пессимизм и индивидуализм в римском обществе.
Проперций
Альбий Тибулл (50–19 гг. до н.э.), подобно Вергилию, идеализировал деревенскую жизнь и писал о потерянной любви.
Тибулл
Самым известным поэтом того времени был Публий Овидий Назон (42 г. до н.э. – 18 г. н.э.). Его произведения, такие как "Аморы", "Героиды" и "Метаморфозы", оказали огромное влияние на литературу, хотя он сам был изгнан из Рима. Его работы отличались элегантностью и лиризмом, соперничавшими с греческими примерами.
Овидий
Серебряный век римской поэзии
Два выдающихся римских поэта, связанных с периодом, известным как Серебряный век римской поэзии, - Марк Анней Лукан (39-65 гг. н.э.) и Публий Папиний Стаций (45-96 гг. н.э.). Лукан, родившийся в Испании, был племянником Сенеки, советника императора Нерона. Он даже учился философии стоиков в Афинах, однако был обвинен в участии в заговоре Пизона и погиб. Его главное произведение "Фарсалия" посвящено гражданской войне в Риме в 1 веке до н.э. В то время как его современник Стаций написал двенадцать книг о Фиваиде, рассказывая о проклятии, наложенном на Фивы и связанном с Эдипом.
Лукан
Стаций
Римская проза
В Риме процветали не только поэты, но и выдающиеся прозаики. На Римском форуме выступали ораторы, чтобы донести свои идеи до широких масс, а также защищать своих клиентов. Один из наиболее известных ораторов и писателей этого времени был Марк Туллий Цицерон (106-43 гг. до н.э.). Он был государственным деятелем, который активно выступал против коррумпированных чиновников, что привело к его конфликту с Юлием Цезарем и впоследствии с Августом. Его письма к семье и друзьям являются важными историческими документами того времени, а его работы по античной философии оставили значительный след в истории мысли.
Цицерон
Луций Анней Сенека (4 г. до н.э. – 65 г. н.э.) был философом и эссеистом, написавшим работы по стоицизму и другим философским темам. Он также был автором нескольких трагедий, основанных на греческих мифах, и эссе по различным аспектам человеческой жизни.
Сенека
Плиний Старший (23-79 гг. н.э.) был известным римским администратором и автором "Естественной истории", обширного труда о природе и окружающем мире. Его племянник, Плиний Младший (61 – ок. 112 н.э.), также был известным писателем и в частности прославился своими письмами императору, описывающими различные аспекты римской жизни и общества.
Плиний Старший
Среди римских романистов были Петроний, Апулей, Марциал и Ювенал. Петроний (ок. 27 – 66 гг. н.э.) написал "Сатирикон", считающийся одним из первых романов в мировой литературе. Апулей (ок. 124 – ок. 170 гг. н.э.) известен своим произведением "Золотой осел", рассказывающим о приключениях молодого человека, превращенного в осла. Марциал (ок. 40 – ок. 104 гг. н.э.) известен своими эпиграммами, отличающимися остроумием и сарказмом. Ювенал (ок. 60 – ок. 130 гг. н.э.) является величайшим римским сатириком, чьи работы осуждают пороки и коррупцию в римском обществе.
Петроний
Поздняя римская литература
В 4 веке нашей эры распространение христианства привело к возникновению нового жанра литературы, где священнослужители начали писать о христианской морали, что было резким контрастом с аморальными и часто откровенно сексуальными произведениями предыдущих веков. Один из выдающихся священнослужителей 4 века был Святой Амвросий (ок. 340-397 гг. н.э.). Амвросий, сын преторианского префекта Галлии, получил классическое образование в греческой традиции. Он занимал пост епископа в Риме и Милане, а также был губернатором Эмилии-Лигурии, несмотря на частые конфликты с императором Феодосием. Его труды включают "De officiis ministrorum" ("Об Обязанностях священнослужителей"), где обсуждается мораль и церковная дисциплина, а также "Некролог Валентиниана" и "Некролог Феодосия", в которых он разрабатывает концепцию, согласно которой христианский император является сыном церкви.
Святой Амвросий
Децим Магнус Авзоний (310-395 гг. н.э.), родом из Бордо, был грамматиком и ритором, а также наставником будущего императора Грациана. Он проявлял меньший интерес к христианским ценностям и писал на различные темы. Его известными произведениями являются "Предисловия" и "Эклоги", посвященные астрономии и астрологии.
Авзоний
Нельзя не упомянуть также труды Святого Августина (354-430 гг. н.э.), который написал "Город Бога" и "Признания" и оставил значительный след в развитии христианской мысли.
Святой Августин
Параллельно с появлением христианских писателей, на сцену вышел и языческий автор, Клавдий Клавдиан (370-404 гг. н.э.). Родом из Александрии, он был придворным поэтом при императоре Гонории и написал панегирики Гонорию и Стилихону. Под влиянием ранних римских и греческих поэтов он стал последним значительным поэтом классической традиции.
Историки
В древнем Риме помимо поэтов и прозаиков существовали также историки, чьи труды играли важную роль в сохранении и передаче исторической памяти. Среди них выделяются Саллюстий, Тацит, Ливий и Светоний.
Гай Саллюстий Крисп (ок. 86 – 35 гг. до н.э.) — первый известный римский историк, чьи работы оказали значительное влияние на историческую литературу. Его труды включают "Заговор Катилины", "Югуртинская война" и "Истории", которые к сожалению, до нас дошли лишь фрагментами.
Гай Саллюстий Крисп
Тит Ливий (59 г. до н.э. – 17 н.э.) — автор подробной истории Рима в 142 книгах, из которых сохранилось всего лишь 35. Его труды несмотря на принятие многих мифов, демонстрируют его глубокую веру в судьбу Рима.
Ливий
Корнелий Тацит (58-120 гг. н.э.) написал "Земледелец", "Германия", а также работы "Анналы" и "Истории", которые, к сожалению, частично утеряны.
Тацит
Гай Светоний Транквилл (ок. 69 – ок. 130 гг. н.э.) в своих трудах "О знаменитых мужах" и "Жизнь Цезаря" описывал биографии римских литераторов и цезарей.
Транквилл
Несмотря на то, что в Риме не было так много философов, как в Греции, следует упомянуть Марка Аврелия (121-180 гг. н.э.), который был не только превосходным императором, но и философом-стоиком, а также Тита Лукреция Кара (99-55 гг. до н.э.), автора "О природе Вселенной", пропагандирующего эпикурейскую доктрину о мире, функционирующем без божественного вмешательства.
Марк Аврелий
Наследие
С самого начала римская литература сильно зависела от греческого наследия. Однако римляне смогли освободиться от этого влияния и создать свою собственную уникальную литературу, включая поэзию, прозу и историю. С течением времени римские писатели оказали огромное влияние на множество других литературных традиций, включая работы Данте, Шекспира, Мильтона и многих других. Невозможно представить библиотеку или книжный магазин без произведений римских авторов, таких как Цицерон, Тацит, Светоний, Вергилий и Гораций. Западная литература сильно обогатилась благодаря вкладу римлян в мировую культуру.
Больше интересных фактов об истории на нашем Дзене!
В голове промелькнула ужасная мысль – жизнь прекрасна.
1
Было жарко, и от этого еще больше ощущался неприятный запах в вагоне. Я проснулся от того, что на меня ужасно давила голова сидевшей рядом тетки. Копна ее волос щекотала мне шею, мало того, они были пропитаны запахом табачного дыма. Меня тошнило от этого, но вырвать не хотелось. Не то чтобы я не переносил запах сигареты, наоборот я не вижу ничего в этом ужасного, сам курильщик со стажем. Как по мне в курении есть только два минуса – это желтые зубы и когда видишь курящую старую бабу на улице.
Наконец водитель электрички объявил конечную станцию – Киев, тетка проснулась, и мое плечо почувствовало дикое облегчение. Я попытался встать поближе к выходу, но это казалось почти что невозможным: люди толпились так, как будто если они не выйдут в течении 5-ти секунд, то навсегда останутся в этом зловонном вагоне. За три часа езды я так и не понял с чем можно сравнить этот запах. Все тащили себя, свои сумки, чемоданы, детей, на минуту я подумал, что уже в аду, особенно когда 3-хлетний ребенок споткнулся, упал и начал орать дьявольским криком.
Я выполз из вагона один из последних и машинально втянул в легкие побольше воздуха. В этот серый и в то же время пламенно жаркий день на вокзале среди всех дымящихся поездов, людей с сигаретами в руках, алкашей с перегаром, эти глотки воздуха казались мне самыми чистыми. Я стоял неподвижно минут 10, разглядывая столицу и бегущих в ней людей. Решил сдвинутся с места, когда в меня влетел мужик со словами:
- Шо ты стал на дороге со своей сумярой?!
Отвечать было бессмысленно, мне даже стало смешно. Хотя «сумяра» у меня действительно была приличных размеров – тубус для бумаги, и портфель с красками, кисточками и прочей канцелярией. По сути это все, что у меня было с собой, да и вообще в жизни. Еще паспорт, телефон с треснувшим экраном, гривен 500 и ключи от старого дома, которые я просто забыл выложить из кармана джинсов, а может и специально оставил на память. В общем, чем меньше у меня было за душой, тем лучше я себя чувствовал, более независимым от всех этих бытовых вещей.
Я решил сначала поехать в центр. В Киеве я раньше бывал довольно часто, но только по пару дней. Я вспомнил, как я приезжал сюда в студенческие годы с кентами просто попить пивка. Да, ничего необычного мы не делали, даже толком нигде не были. У нас была своего рода традиция – попить пива в центре столицы. Большего мы не хотели, за то когда приезжали обратно в пригород могли похвастаться, мол, ты вот на этой вонючей лавке во дворе сидишь, а я в центре Киева бухал, блевал на самом Крещатике, даже тот мусорный бак помню. Нет, я не был быдлом, я никогда не считал, что могу указывать людям на их слабости или акцентировать внимание на своем превосходстве в чем-то. Вел я себя так только по пьяне и, честно говоря, мне жутко не нравилось такое мое поведение. Но пить мне нравилось больше, поэтому вскоре я нашел для себя компромисс – пить только с людьми, которых я могу переносить в трезвом состоянии. Стараясь придерживаться этого правила до сих пор, чаще всего я бухаю один.
Когда я вышел из метро, сразу увидел маленький продуктовый магазинчик. Такой обычный магаз, как у нас в Запорожье, только вот цены раза в три дороже. Я подошел к кассе с бутылкой пива. Кассирша глянула на пиво, потом перевела взгляд на меня. Взгляд не выражал абсолютно ничего, ей было все равно пиво у меня или йогурт, одна бутылка или три, 2 часа дня сейчас или ночи, мужик я или собака. Выходя из магазина мне стало не по себе, даже как то расстроился. Я прошел пару метров по главной улице и сел на пустую лавочку. Открыл ключами пиво, теми самыми ключами от старого дома, вот почему я их не выложил, знал, что они мне еще понадобятся.
Я сделал пару глотков, холодное пиво как родное полилось в горло, ведь жара стояла ужасная, бабье лето в самом разгаре. Я вытянулся на лавочке и стал размышлять. Мне под 40, а веду себя, будто жизнь только началась. Мне было 38 и мне было все равно, пусть хоть 60. Пиво уже давно закончилось, я успел выкурить еще пару сигарет. Лавочка мне казалась такой удобной. Люди проходили мимо, не замечая меня. Меня это устраивало. Никогда не любил быть в центре внимания, только если мне за это не платят. Солнце уже заходило за край, тени деревьев все больше накрывали меня, казалось, я увидел город во всей красе, именно таким я его и хотел увидеть. В голове промелькнула ужасная мысль – жизнь прекрасна.
2
Денег у меня было немного и мне надо было найти какое-нибудь жилье с минимальными условиями. Все что мне надо было – это 4 стены с дверью, которая закрывается изнутри. У меня с собой было пару картин довольно таки неплохих, как мне казалось, и как утверждали еще некоторые люди. Но этого было мало, чтобы показывать артдилерам или агентствам.
К вечеру я оказался ближе к окраинам города, и стал искать подходящие мне объявления о жилье. Я срывал их и сразу набирал указанные номера. Первый набрал, не отвечают. Второй, слишком дорого. Третий, бабушка, задающая слишком много вопросов. Четвертый, женский голос пробивается сквозь крики детей, не то опять. Я уже хотел похоронить все попытки найти жилье по объявлениям, но мне удалось отыскать то, что нужно.
- Хто ты и какого хрена ты мне звонишь? – голос хриплый, старый.
- Алло, добрый вечер. Я по объявлению звоню насчет комнаты. – ответил я.
- А.., да.., я понял. Улица Космонавтов, увидишь самый говняный дом, заходи.
- Ладно, скоро буду.
- Эээ стоп, это еще.. пивас захвати. – дед бросил трубку.
К счастью дом находился не далеко, мне подсказали, на какой маршрутке добраться, я ехал минут 20. Уже было 7 вечера но еще светло. Я зашел в первый попавшийся киоск, походу он был и единственным, и купил пару банок пива и дешевого портвейна. Я нашел нужную улицу, взглянул вдоль нее и понял, что дед объяснил мне адрес довольно четко. В метрах 200 я увидел двухэтажный дом, с рыхлой крышей и обшарпанными стенами.
Я был уже на месте, вблизи дом мне показался не такой уже и говняный, вокруг было много зелени и цветов. Заметив меня, начала лаять старая псина. На ее лай выполз с хаты дед.
- Вали сюда, она не тронет. Только орет, как все бабы. МАРТА, ША!
Марта была умной, сразу все поняла и заткнулась. Мне она сразу понравилась. Я зашел в дом. Мне он тоже понравился, выглядел гораздо лучше, чем снаружи. На первом этаже я увидел кухню и просторную комнату со старым советским диваном и телевизором. Телик был выключен, но судя по модели цветной. Чуть дальше на второй этаж вела старая деревянная лестница. Я сразу подумал, что надо будет ее починить, а то по ней не то что пьяным, и трезвым не залезешь.
- Можешь меня Иванычем называть. – представился дед.
- Марк Ришан.
- Еврей чтоле?
- Отец евреем был.
- Пиво принес?
- Вот, Жигулевское. Еще портвейн захватил, для знакомства. – я достал с пакета бутылку.
- А ты мне уже нравишься.
- А вы в людях разбираетесь.
Ми сели в кухне за столик, Иваныч достал два граненых стакана, соленые огурцы с холодильника, это вся еда, что в нем была. Мы распили по банке пива, потом принялись за портвейн.
Валентину Ивановичу было 78 лет, но при этом он много пил и хорошо держался. Для своих лет Иваныч был в довольно не плохой физической форме. Его жена, Лида, умерла пять лет назад , с тех пор он и не просыхает. Дом этот они построили сами, Лида всегда хотела маленький сад за хатой и клумбу возле крыльца. Так оно и было. За последние пять лет цветы сдохли давно, а деревья остались, яблони, вишни, груши, виноград. Только все падает и гниет.
- Лида очень любила фрукты, ягоды. Варенье, компоты закрывала, лучший запивон под водку.
После трех часов откровенных разговоров, Иваныч решил провести мне экскурсию по дому.
- Второй этаж твой, делай там, шо хочешь, мне похеру, я там уже года три не был. Срать, ссать на улице.
- Понял. А с оплатой что?
- В жопу себе ее засунь. Это вот, эта соседка объявление подала, мол, копейка у тебя будет, присмотрит за дедом. А я шо? Я не беспомощный.
- Ладно – говорю, - придумаем что-то.
- Вот еще что, Марту ты кормить будешь.
Я взобрался по лестнице на второй этаж, после портвейна это оказалось не так просто. Я закинул все свои вещи сюда. Еле нашел включатель, но он не работал, мог бы и догадаться. Достал свой телефон, посветил вокруг. Чем дальше, тем больше я понимал, насколько я пьян. Вдобавок еще дико хотелось спать, день был насыщенный. Я взял покрывало, которое мне дал Иваныч, лег на что-то вроде кровати и сразу вырубился.
3
Наутро я себя чувствовал хорошо, выспался, похмелья не было. У меня никогда после пьянок не болела голова, сколько бы я не выпил. Я вышел на улицу в одних трусах в туалет, затем повалил на кухню и выпил примерно литр воды с-под крана. Иваныча уже не было.
Я поднялся наверх в свою комнату. При свете дня она казалась не так уж и плоха. Я не оптимист по жизни, но эта комната мне правда нравилась. Большое окно почти во всю стену, лучи солнца пробивались внутрь и прогревали кирпичные старые стены. Вокруг рамы окна виднелась виноградная лоза, даже спадало несколько гроздьев. Из мебели стояла большая двуспальная кровать, которая занимала полкомнаты, сервант напротив, наполненный разной антикварной посудой, и скромный письменный стол возле окна. И самое главное – невероятное количество пыли, с которого можно было лепить снежки из грязи. Основными пыленакопителями были два ковра – один на полу, второй над кроватью. Причем второй так устало держался на стене, что этой ночью его бездыханное тело могло запросто свалиться на меня и укутать с собой в мир иной. Но помимо всего этого, главным плюсом моего нынешнего жилья было то, что оно было халявное. Еврейский менталитет редко проявлялся в моем характере, но сейчас мое финансовое положение крайне сложно было назвать терпимым.
Я долго стоял и осматривался по сторонам. Я думал обо всем: о новом жилищи, о новом соседе, о работе, моих картинах, о новой жизни. Я чувствовал облегчение. Вообще я часто люблю просто стоять и втыкать.
Первым делом я убрался. Я ненавижу порядок, но еще больше я ненавижу беспорядок, созданный не мной. Меня дико пугал висящий ковер. Я снял его и вынес на свалку вместе со вторым. Нарыл ржавое ведро у Иваныча, дырявую тряпку со времен уборок Лиды, и вымыл всю наросшую годами пыль. Вынес сервант на первый этаж и присунул в угол. Идеально, Иваныч даже не заметит. Освободилась полностью стена напротив кровати. Я сразу достал бумаги, полотна, картины, и пристроил их у этой самой стены. На письменном столе я расшвырял краски, кисти и прочие причиндалы.
Кстати, лестницу я так и не отремонтировал. Все-таки моя лень и находчивость не совсем меня покинули. Я пристроил какую-то палку под сломанной ступенькой, та казалась довольно надежной и прочной. Я не стал что-нибудь менять.
4
Ночью меня разбудил сильный холод. Окно было закрыто, но сильно продувало. Надо будет что-то придумать с утеплением. Уже ноябрь. Скоро у матери день рождения. Может уже и прошел. В последнее время я не следил за числами или днями недели. Знал только что сейчас ноябрь. И то услышал от одной девицы, портрет которой я рисовал в центре.
- Ой, подождите! – пышная, маленького роста девушка лет 19-ти подбежала к ярко-желтому каштановому листику, - вот, нарисуйте меня с листиком, это будет очень актуально, сейчас же ноябрь!
Я был близок к тому, чтобы сложить свои манатки и спокойно уйти. Но что-то удержало меня. Наверное, ее унылый прыщавый спутник, стоящий рядом. Я сразу понял, что от моей работы зависит его последний шанс лишиться девственности.
Я ненавидел эту поеботину, но она мне приносила кое какие деньги, за которые я обеспечивал выпивкой себя и Иваныча каждый день. Я работал пару дней в неделю, точнее тогда, когда умудрялся встать до полудня. В обед уже все точки были заняты. Шаржи, портреты, карикатуры. Непризнанных художников было много.
В остальные дни я напивался и писал, пока не стемнеет. Я вырубался, просыпался на следующее утро, опять напивался и писал. Мне было легко, я чувствовал прилив вдохновения, оставаясь наедине с самим собой. Изредка я слышал лай Марты, выходил и кормил ее. Присутствие Иваныча меня вовсе не утруждало, честно говоря, я почти его не видел. Каждое утро он уходил куда-то, приходил вечером, мы выпивали пару стаканов водки, выкуривали пару сигарет, и он ложился спать. Я не спрашивал его куда он ходит. Я слишком уважал этого старика.
С внутреннего кармана моего портфеля я достал зарядку для телефона. Поставил свой полудохлый гаджет на зарядку. Он включился. Несколько входящих смс-ок от мобильного оператора, пару пропущенных звонков от неизвестного номера. В моей телефонной книге было только два номера – матери и Маши. Они не звонили, остальные меня мало волновали. Я набрал номер.
- Алло..? – ответил удивленный, неуверенный женский голос.
- Привет, мам.
- Марк, это ты?
- С Днем Рождения. Точнее, с прошедшим тебя. – я был растерян. Никогда не знал, что говорить в такие моменты.
- Я знала, что ты не забыл. Спасибо, сын.
Я не слышал, но знал, что она плакала. Такой родной и нежно-дрожащий голос. Ком в горле отбивал все мои попытки проронить хоть пару звуков. Следующие пару минут моего молчания мать заполнила атакой вопросов.
- Марк, как ты? Где ты живешь? Я столько раз хотела позвонить тебе, но у меня не было твоего номера.. ты знаешь ведь, что когда мы ссоримся, я очень вспыльчива. Маша с Евой заходили. Поздравили меня. Подарили такой милый вазончик. Она спрашивала о тебе. Ты меня слышишь?
У меня лет десять пронеслись в голове за пару минут. Я перевел дыхание.
- Да, я слышу. У меня все нормально. Я продолжаю писать, мне нравится. Я рад, что у тебя все хорошо.
В ту же секунду голос матери переменился и она начала горланить, словно гневный диктатор, свою четко отрепетированную монотонную речь, которую я знал дословно. Слово в слово.
- Пишешь? Господи Боже мой! Я думала, ты найдешь нормальную работу в Киеве по специальности, там столько хороших частных клиник! Марк, какие картинки, тебе 40 лет, ты взросл…
- Я люблю тебя, мам. – бросил трубку.
Я почти уверен, что она не услышала последние слова из-за своего ора. Когда закончит свою лекцию о том, как правильно жить, попытается еще пару раз набрать мой номер, свирепо нажимая все кнопки подряд. Когда поймет, что я уже вырубил телефон, сядет на свое любимое кресло и начнет рыдать. Горькие слезы смоют еще не высохшие слезы радости.
5
Разговор с матерью сильно истязал меня морально. Я взял бутылку водки, лег на кровать, пил и смотрел в потолок. Я вспоминал прошлое. Думал о матери, о бывшей работе, о Маше. В большей части о Маше. Вспоминал нашу первую встречу. Ей было 25. Она пела в местном кабаке. Большинство алкашей в этой забегаловке предпочитали бы услышать любой другой звук, только не то, что извергал ее речевой аппарат. Но смотреть на нее стоило того, чтобы вытерпеть любые муки. У Маши было превосходное тело, длинные ноги, круглые бедра, шикарные груди. Длинные каштановые локоны спадали почти до поясницы. Но лицо ее было еще прекраснее, особенно темно-карие глаза. Казалось, их ей подарил сам Люцифер. Можно сказать, я влюбился сразу. Я влюбился прежде, чем захотел ее.
Мы переспали в ту же ночь. Стали жить вместе через неделю. Все происходило слишком быстро. Меня это одновременно и пугало, и радовало больше всего на свете. Она была красива, младше меня лет на 10, ветреная и моя. Особенно меня привлекало то, что Маша не была ни капли связана с моей работой. Она никогда не интересовалась медициной. Никогда не спрашивала меня о моих коллегах, пациентах. Ни о чем. С этой женщиной я забывал, что я кардиолог с 10-ти летним стажем, с 7-ю годами специального образования, забывал о ненавистной работе, больницах, болезнях. Наверное, за это я ее обожал больше всего.
Недолго думая на втором месяце после знакомства я сделал Маше предложение. Мы поженились без шикарной свадьбы. По сути, без свадьбы вообще. Мы просто расписались. Нас обоих это устраивало. Вскоре я узнал, что у моей новоиспеченной жены есть 5-ти летняя дочь. Я ненавижу детей, но Ева была для меня, как родная. Я привязался к ней почти сразу.
Развелись с Машей мы так же молниеносно, как и вступили в брак, через полгода. Я не мог мирится с ее блядством. Шлюха она была еще та. Я это знал с самого нашего знакомства, но меня постоянно что-то держало рядом с ней. Ее черные глаза, тело, секс, глупость, взбалмошность. Потом Ева. В конце концов, мы развелись. Я переписал на Машу и малую свой дом. Сам снимал квартиру. В дом заходил писать по вечерам, когда Маша была на работе, а Ева у бабушки или спала.
Иногда Маша возвращалась пораньше. Тогда мы сидели на кухне, пили и разговаривали. Потом дело почти всегда переходило к постели. На следующее утро я одевался и шел на работу.
Думая обо всем, я захотел увидеть Машу. Я не любил ее уже, но она заполняла какую-то внутреннюю пустоту. Она именно из тех людей, с которыми можно не видится годами, а завтра позвонить, как ни в чем не бывало. Никакой напряженной обстановки, лишних вопросов, мыслей.
Я взял телефон. Три раза попытался его включить. Видимо, не судьба.
6
В паре остановок от дома Иваныча находился небольшой компьютерный клуб. Я зашел, сразу заплатил за час и вселся за самый дальний комп в углу. С техникой я не дружу, но иногда у нас бывает перемирие. Я загуглил адреса нескольких галерей, где можно показать свои работы. На свою память я давно не рассчитываю, надо было записать. В кармане у меня чудесным образом оказалась салфетка, оставшаяся после визита в МакДак. Я не знаю, зачем я ее сунул в карман куртки. Я одолжил ручку у парня-админа, точнее просто взял ее со стола на пару минут, записал адреса, сунул салфетку обратно в карман и поставил ручку на место. Парень ничего не заметил. Похоже, у него не самые лучшие времена в его виртуальной вселенной. Я не стал его отвлекать. Уходя, я услышал доносящиеся до меня обрывки матов. Бедняга.
Я приехал обратно домой, было около часу дня. Проходя к дому, псина начала лаять на меня. Я вынес ей пожрать. Марта уткнула нос в нечто похожее на кашу с парой свиных костей. Да, я далеко не кулинар.
Иваныч был дома и квасил остатки вчерашней водки, уткнувшись в выключенный телевизор. Я прошел наверх, собрал в портфель свои картины и взял пару гривен на проезд.
В маршрутке ехать я не хотел. Я прошел пару сотен метров до трамвайной остановки, закурил сигарету и стал ждать трамвай. Из всех видов общественного транспорта, этот мне нравился больше всего.
Я пристроился в самом конце вагона и смотрел в окно. Людей было немного. В основном студенты и пенсионеры. Последние мне всегда казались самыми занятыми людьми в мире. Такое впечатление, что они каждое утро несут дань Смерти в другой конец города, чтобы оттянуть дату похорон еще на день.
На следующей остановке ко мне подошла кондукторша, многозначительно взглянула на мой багаж и томно обменяла моих три гривны на билетик. Что-что, а за проезд я всегда платил исправно. Хотя никогда не понимал механизм оборота денег от кондуктора до государственной казны, точнее понимал, но не хотел внедряться. Я попросил девушку возле меня передать билет на компостер. Она обернулась, бросила на меня незначительный взгляд, и я заметил, что она довольно таки миловидная. Я стал ее рассматривать. Светлые крашеные волосы спадали на плечи, челка выбивалась с-под черной вязаной шапки с бубоном. На вид ей было лет 20. На лице макияжа почти не было, выделялись только длинные темные ресницы. Блондинка передала мне обратно билет и взгляд ее задержался на мне чуть дольше и сразу упал на портфель с картинами.
- Спасибо. – Я видел, что она в наушниках и наверняка не услышит меня.
- Пожалуйста. – вдруг прозвучал ответ переходящий в легкую улыбку.
- Всегда хотел научиться читать по губам. – наушники она так и не сняла.
- У меня один наушник не работает, как раз левый.
- Повезло мне.
- Ага. – улыбалась она уже кокетливее. Я сразу подумал, какая у нее фигура под пальто.
- А ты художник? – наконец столь очевидный вопрос. Блондинка то и дела опускала взгляд на картины.
Дальше развитие разговора зависело только от моего обаяния и меры ее распущенности. Мы проехали минут 15, общаясь, мне скоро надо было выходить. Вдруг она достает ручку со своего рюкзака, и начинает выцарапывать на моей ладони свой номер. Ручка не сразу начала писать, но номер я все-таки получил.
- Позвони мне завтра! – и выпрыгнула с трамвая.
Я был почти уверен, что не наберу ее ни завтра, ни послезавтра, никогда. Молодая студентка, почти вдвое младше меня. Возрастная пропасть меня мало когда останавливала, но не в этот раз. На самом деле, секса у меня давно не было, и я не хотел облажатся. Я плюнул на ладонь и вытер номер, словив себя на мысли, что даже имени ее не запомнил.
Сможете найти на картинке цифру среди букв?
Справились? Тогда попробуйте пройти нашу новую игру на внимательность. Приз — награда в профиль на Пикабу: https://pikabu.ru/link/-oD8sjtmAi
О ТРЕСКУЧЕМ
Говорят, знаменитый хирург Николай Васильевич Склифосовский (1836-1904) на старости лет отвёл душу. Вышел на пенсию, устроился в Петербургскую синагогу мóэлем — обрезание делать, — и больше уже никто и никогда не говорил ему: "Короче, Склифосовский!"
В интернетах кочуют звучные цитаты, которые приписывают знаменитостям. Их это в действительности слова или нет — разговор отдельный. Насколько цитаты соответствуют контекстам и в какой степени тексты подверглись литературной обработке — тоже. Я, как всегда, про другое.
Цитаты с подписями знаменитостей выглядят остроумными и точными замечаниями на вечные темы. Но это на первый взгляд. А на второй и последующие взгляды остаётся дивиться, какая же это трескучая и пафосная белиберда...
Примеры? Пожалуйста!
Для того, чтобы быть красивой, женщине достаточно иметь чёрный свитер, чёрную юбку и идти под руку с мужчиной, которого она любит.
Это сказал Ив Сен-Лоран (1936-2008). Изящный пассаж может и слезу вышибить у особо впечатлительных. Но даже скромной фантазии достаточно, чтобы представить себе (обойдусь без имён) какую-нибудь свиноподобную телезвезду в облегающем чёрном, которая колышется рядом с каким-нибудь телезвездуном, — и тут уже впечатлительных ждут ночные кошмары. А со старины Сен-Лорана какой спрос? Никакого. Он и женщинами не больно-то интересовался, и вообще давно умер.
Если убрать из человеческих занятий всё, относящееся к извлечению прибыли, останется лишь искусство.
Топорща усы, это возгласил Андрей Тарковский (1932-1986). Большой мастер, великий кинематографист, спору нет. Занимался самым что ни на есть искусством. Правда, и о прибыли не забывал, и зарабатывал на своём искусстве более чем прилично. А фраза его на поверку оказывается пустым и пафосным треском.
Нет? Хорошо! Убираем из человеческих занятий всё, что относится к извлечению прибыли. И как, осталось только искусство? А медицину куда девать — не коммерческую, а самоотверженно спасающую людей? А педагогику? А проявления родительской любви?..
Желающие могут продолжить список трескучих заявлений.
Всему виной магия звучного имени автора и неумение большинства понимать смысл сказанного.
А на снимке, который иллюстрирует мысль о нестандартном взгляде на стандартные банальности, — балерина, стоящая на пуантах и снятая в непривычном ракурсе. Это вид через стекло снизу.