«Бежать? Глупость. Куда? С толпой баб, стариков и детей? Княжеская конница настигнет нас на первом же поле, и это будет не кара, а простая охота. Они будут гнать нас, как зайцев, и убивать для развлечения. Вариант отброшен».

«Драться? Безумие. У нас три десятка мужиков, способных держать топор. У него – сотня профессиональных убийц в броне, на конях. Они возьмут нас измором, сожгут издалека, перестреляют из луков. Это будет не бой, а самоубийство. Красиво, но бесполезно. Отброшено».

«Просить пощады? Наивно. Встать на колени, ползти в пыли? Перед кем? Перед этим жирным, похотливым боровом? Он только рассмеется. Он получит двойное удовольствие: и унижение, и казнь. Это худший из вариантов. Отброшено».

Каждый отброшенный вариант был еще одним гвоздем в крышку их общего гроба. Он сидел в темноте, и стены кузницы, казалось, сжимались вокруг него. Выхода не было. Ловушка захлопнулась.

И вот тогда, в самой глубине отчаяния, когда мозг уже готов был сдаться, его мысль пошла по другому пути. Не «как победить князя?», а «кто такой князь?».

Он начал вспоминать. Все, что он слышал о Боримире. Рассказы дружинников, купцов, слуг. Он складывал в голове мозаику, портрет этого человека.

Жадный? Да. Но жадность можно утолить.

Похотливый? Безусловно. Но баб можно и просто отобрать, для этого не нужно сложных планов.

Жестокий? Несомненно. Но его жестокость – это жестокость капризного, сильного ребенка, который ломает игрушки от скуки.

И тут он нащупал главное. Главную его страсть. Его настоящую болезнь.

Азарт.

Всеволод вспомнил рассказ старого купца, как Боримир проиграл в зернь целую деревню вместе с людьми, а потом, поставив на кон свою лучшую наложницу, отыгрался. Вспомнил, как сам видел его, играющего на животе служанки. Князь был игроком. Патологическим, слепым, одержимым игроком. Он получал удовольствие не столько от выигрыша, сколько от самого процесса. От риска. От ставок. От сладкого замирания сердца в момент, когда брошены кости. Он готов был поставить на кон все. Вообще все. Ради этого мгновения.

И в этот момент в голове Всеволода, словно удар молота по наковальне, вспыхнул План.

Невероятно дерзкий. Самоубийственный. Наглый до безумия. Но единственно верный. Он был построен не на силе оружия, а на знании человеческой гнили.

Он не будет сражаться с князем. Он не будет просить его о пощаде.

Он предложит ему сыграть.

Сыграть в самую большую, самую кровавую игру в его жизни.

Он встал. В темноте кузницы его глаза блеснули. План был прост и чудовищен. Ставки были ясны. На одной чаше весов – жизнь всей деревни и его собственная свобода. На другой – его голова на колу и полное право князя на кровавую расправу. А игральной костью в этой партии станет логово разбойников.

Он выйдет к князю и предложит ему пари. Пари со смертью. И он знал, он был уверен, что Боримир – этот азартный, пресыщенный ублюдок, которому наскучили обычные развлечения, – не сможет отказаться. Он клюнет. Обязательно клюнет.

Впервые за последние сутки Всеволод почувствовал не страх, а холодный, хищный азарт. Он сам становился игроком. И он только что сделал свою первую, самую важную ставку. На то, что он знает своего врага лучше, чем тот знает сам себя.

Глава 29: Прибытие Смерти

Через два дня, на рассвете третьего, она пришла. Сперва это была просто дрожь земли, едва уловимая, которую чувствовали скорее животные, чем люди. Потом на востоке, на линии горизонта, где бледное небо встречалось с темной землей, появилось облачко пыли. Оно росло, ширилось, превращаясь в огромное, грозное облако, пожирающее пространство. И вскоре из этого облака начали вырисовываться силуэты.

Смерть ехала на конях.

Княжеский отряд прибыл. Их было не меньше сотни. И это была не дружина. Это была армия. Лавина закованной в железо, вооруженной до зубов ярости. Они двигались не как толпа, а как единый, бездушный механизм. Скрипела кожа, побрякивало оружие, храпели огромные боевые кони. Воздух наполнился тяжелым, металлическим запахом их приближения.

Они не стали кричать или вступать в переговоры. Они молча, деловито окружили деревню, отрезая все пути к отступлению. Со стен частокола было видно, как лучники спешиваются и занимают позиции, натягивая тетивы. Деревня оказалась в смертельном кольце.

Во главе этой машины для убийства, на огромном вороном жеребце, который нервно переступал с ноги на ногу, сидел сам князь Боримир. В полном боевом доспехе, с позолоченным шлемом на голове, он выглядел не как человек, а как языческий бог мщения. Его лицо было непроницаемым, но в маленьких глазках плескалось холодное, предвкушающее жестокость пламя.

– Согнать всех, – его голос был ровным и лишенным эмоций, отчего звучал еще страшнее. – На площадь. Живо.

Приказ был исполнен с образцовой жестокостью. Дружинники спешились, и с бранью, пинками и тычками начали выгонять людей из домов. Они не церемонились. Двери, которые не открывали сразу, вышибали ногами. Стариков, которые медлили, тащили за бороды. Женщин хватали за волосы и толкали вперед. Дети плакали от ужаса, и их тут же затыкали грубыми окриками или ударами.

Один из мужиков попытался было заслонить свою жену, но ему тут же, без предупреждения, ударили древком копья в живот. Он согнулся пополам, захлебываясь воздухом, и его отшвырнули в сторону. Сопротивление было бесполезно. Это было все равно что сопротивляться землетрясению.

Всю деревню, от мала до велика, согнали на центральную площадь и поставили на колени в грязь. Плотное, дрожащее, молчаливое стадо, ожидающее бойни. Их окружало кольцо хмурых, безразличных лиц дружинников, которые стояли, опираясь на копья, и с любопытством разглядывали своих будущих жертв.

Вперед вынесли носилки. На них лежал Ярополк. Его лицо было бледным, но на губах играла торжествующая, мстительная улыбка. Он чувствовал себя триумфатором. Победителем. Он обвел взглядом коленопреклоненную толпу и его взгляд остановился на семье старосты.

– Вот они, княже, – прохрипел он, указывая трясущимся пальцем. – Главные зачинщики. Старый хрыч и его выродок. С них и начни.

Все взгляды обратились на Ратибора и Всеволода, стоявших на коленях вместе со всеми. Староста смотрел в землю, его плечи были опущены. Он был сломлен. Всеволод же смотрел прямо. Прямо в холодные, как лед, глаза князя Боримира. В его взгляде не было ни страха, ни мольбы. Лишь тяжелая, свинцовая решимость. Он ждал. Он знал, что его момент настал. Последний шанс. Последняя ставка в игре со смертью.

Глава 30: Пари со Смертью

Князь Боримир наслаждался моментом. Он медленно обвел взглядом коленопреклоненную, дрожащую толпу. Их страх был для него как самый сладкий мед. Он был богом, вершащим судьбы. Это чувство власти пьянило сильнее любого вина. Его взгляд остановился на Ратиборе и его семье, на которых указал Ярополк.

– Начинайте с этих! – взревел он, и его голос, усиленный утренней тишиной, прокатился по площади. – Хватайте их! Старого пса – на кол! Пусть подыхает медленно! Его жену… дайте ее Ратимиру, он заслужил. А этого выродка-кузнеца… – его взгляд впился во Всеволода, – его привяжите к столбу. Я лично выколю ему глаза, прежде чем мы зажарим его на медленном огне!

Двое дружинников с ухмылками шагнули вперед, направляясь к семье старосты. Женщины в толпе завыли. Казалось, все было кончено.

И в этот самый момент Всеволод встал.

Он не вскочил, не бросился вперед. Он просто поднялся с колен. Спокойно. Плавно. Без страха и суеты. Один. В центре площади, окруженный сотней вооруженных убийц. Его движение было настолько неожиданным и полным достоинства, что дружинники, идущие к нему, невольно остановились. Вся площадь замерла.

– Погоди, княже!

Его голос не был криком. Он был громким, чистым и невероятно спокойным. В нем звенела сталь. И эта спокойная уверенность на фоне всеобщего ужаса произвела эффект разорвавшейся молнии. Все взгляды, включая княжеский, обратились к нему.

Боримир уставился на него, не веря своим глазам. На его лице отразилось искреннее изумление, которое быстро сменилось яростью от такой неслыханной дерзости.

– Ты что-то сказал, смерд?! – прорычал он. – Ты смеешь мне приказывать?!

– Я сказал, погоди, – повторил Всеволод, глядя прямо в глаза князю. В его взгляде не было и тени страха. Лишь холодный, трезвый расчет. – Ты человек сильный, князь. Но еще больше ты человек азартный. И я хочу предложить тебе игру. Величайшую игру во всей твоей жизни.

Воцарилась гробовая тишина. Даже ветер, казалось, перестал дуть. Дружинники смотрели то на Всеволода, то на своего князя, не в силах понять, что происходит. Они привыкли к крикам, мольбам, слезам. Но не к этому. Это было за гранью их понимания. Ярополк на своих носилках приподнялся на локте, его лицо исказилось от удивления.

Князь молчал. Он был ошарашен. А Всеволод продолжал, чеканя каждое слово:

– Вы вините нас в сговоре с разбойниками. Это ложь, и ты в глубине своей души это знаешь. И я докажу это. Дай мне семь дней. Всего одну неделю. Я, со своими людьми, отправлюсь в этот проклятый лес. Я найду их логово, где бы оно ни было. Я вырежу их всех, как свиней. До последнего ублюдка. И я принесу тебе их головы. А главную голову, их атамана, я принесу тебе лично и брошу к твоим ногам.

Он сделал паузу, давая словам впитаться в воспаленный мозг князя. А затем озвучил ставки.

– Если я преуспею… – его голос стал еще тверже, – ты отпускаешь эту деревню с миром. Ты снимаешь с них все свои лживые обвинения и забываешь дорогу сюда. Ты отпускаешь меня и всех, кто захочет уйти со мной. Свободными людьми. Куда мы захотим. И вся добыча, что мы найдем в их логове – золото, оружие, рабы – будет нашей.

Он снова выдержал паузу, и теперь она звенела от напряжения.

– А если я проиграю… – закончил он так же ровно, – если через семь дней я не вернусь, или вернусь с пустыми руками… тогда моя голова украсит кол на твоем частоколе. А ты… ты получишь всё. Эту деревню. Этих людей. Женщин, детей. Полное, безоговорочное право на любую месть, какую только пожелаешь. Ты не потеряешь ничего. Лишь дашь мне семь дней.

Он замолчал. Предложение было сделано. Это был прямой вызов. Не силе князя. А его пороку. Его азарту. Всеволод смотрел на него, и видел, как в глазах Боримира гаснет простая, животная ярость, и вместо нее разгорается другой, куда более опасный огонь. Огонь игрока, которому предложили самую крупную ставку в его жизни.

Глава 31: Ставка Принята

На площади воцарилась гробовая тишина, такая плотная, что, казалось, ее можно было резать ножом. Слова Всеволода, дерзкие и безумные, повисли в неподвижном утреннем воздухе. Жители деревни, стоящие на коленях, застыли, как изваяния. Они смотрели на своего безумного сына, не в силах поверить в происходящее. Он не просто бросил вызов князю. Он играл их жизнями. Он поставил их всех, как последнюю медную монету, на кон в своей чудовищной игре.

Князь Боримир молчал. Он смотрел на Всеволода, и его мясистое лицо было сценой, на которой стремительно сменялись маски. Первая была маска чистой, испепеляющей ярости – как смеет этот червь, эта грязь из-под ногтей, ставить ему условия? Затем она сменилась ошеломленным изумлением. Дерзость этого смерда была настолько запредельной, настолько невозможной, что она выходила за рамки его понимания мира.

А потом… потом в глубине его маленьких, свиных глазок, затуманенных алкоголем и злобой, зажегся огонек.

Это был знакомый, любимый им огонек. Огонек азарта.

Его воспаленный, пресыщенный мозг мгновенно просчитал все расклады. И понял, что это предложение – дар богов. Это была идеальная игра. Ставка была безупречна, и он, князь, не рисковал абсолютно ничем.

«Вариант первый: этот щенок преуспеет», – думал он. – «Что я получаю? Я избавляюсь от головной боли в виде лесных разбойников, которые позорят мою власть. Причем избавляюсь чужими руками, не рискуя ни одним своим человеком. Это хорошо. Я получу подтверждение своей "мудрости" и "справедливости". Мол, я дал им шанс, и они им воспользовались. Это тоже хорошо. Что я теряю? Кучку вонючих смердов из одной деревни, которые все равно скоро разбегутся или сдохнут? И этого наглого выродка, который уйдет со своими голодранцами? Да и хуй с ними! Земли много. Нагоним новых. Потери ничтожны. Прибыль – очевидна».

«Вариант второй: он проиграет», – мысль об этом заставила губы князя тронуть предвкушающая улыбка. – «И это еще лучше! Я получу голову этого ублюдка на блюде. Я получу полное, моральное право вырезать эту деревню под корень, и никто, даже старый ворчун Родион, не посмеет пикнуть. Я получу и месть, и развлечение, и баб, и рабов. Я получу всё! С отсрочкой в семь дней».

Это была беспроигрышная лотерея. Абсолютно беспроигрышная. К тому же, сама ситуация будоражила. Это было нечто новое, свежее. Не просто тупая резня, а игра. Спектакль со ставкой в сотни жизней. Это льстило его самолюбию, его чувству собственной важности. Он будет судьей. Он будет зрителем. Он будет победителем в любом случае.

На его лице медленно расплылась широкая, хищная улыбка. Он обвел взглядом своих озадаченных дружинников, коленопреклоненную толпу, а затем снова впился взглядом во Всеволода.

– ИДЕТ! – рявкнул он, и его голос был полон азартного, веселого предвкушения.

По рядам дружины пронесся удивленный, недоверчивый гул. Ярополк на своих носилках попытался было что-то крикнуть, но князь остановил его одним жестом.

– НЕДЕЛЯ! – провозгласил Боримир, поднимая палец. – СЕМЬ ДНЕЙ! С сегодняшнего рассвета. Ни одной лишней секунды! Если опоздаешь хоть на мгновение – ты проиграл.

Он расхохотался. Громко, самодовольно. Его смех эхом прокатился над замершей площадью. Он только что согласился отложить кровавую расправу в обмен на захватывающее представление. Для него это было лишь еще одной забавой. Но для людей, стоявших на коленях в грязи, этот смех был звуком отсроченного, но все еще неотвратимого приговора.

Глава 32: Гарантия

Смех князя Боримира оборвался так же внезапно, как и начался. На его лице снова появилось хитрое, подозрительное выражение. Он не был бы князем, если бы не умел подстраховываться. Азарт азартом, но терять контроль над ситуацией он не собирался.

– Но… – протянул он, и его взгляд скользнул по фигуре Всеволода, словно оценивая его, как коня перед покупкой. – Чтобы ты не сбежал, щенок… Чтобы не вздумал увести свой оборванный выводок в болота, пока я буду ждать твоего возвращения, как последняя девка… Мне нужна гарантия. Поручитель.

Его взгляд прошелся по рядам дружины и остановился на одной фигуре, стоявшей чуть поодаль от остальных. На старом воеводе Родионе.

– Ты, старик! – обратился к нему князь.

Родион медленно поднял голову. Его лицо, как всегда, было непроницаемой маской. Он не выказал ни удивления, ни неудовольствия. Он просто ждал.

– Ты пойдешь с ним! – приказал Боримир, ткнув пальцем в сторону Всеволода. – Как мой свидетель и как мой гарант. Как мой ошейник на его шее.

Он ухмыльнулся своей выдумке.

– Ты будешь моими глазами и моими ушами. Будешь следить, чтобы этот выскочка честно выполнял наш уговор. Чтобы он не прятался по кустам, а искал этих разбойников. И главное, – голос князя стал жестким, как лязг стали, – если он попытается бежать… если ты увидишь, что он мухлюет, или просто захочет скрыться… ты лично, своими руками, снимешь с него голову, посадишь ее в мешок с солью и привезешь мне. Ясно? Это твой приказ. Не выполнишь – твоя голова ляжет рядом с его.

Князь произнес это громко, на всю площадь, чтобы все слышали. Чтобы все понимали: это не игра в благородство, это – смертельная удавка, наброшенная на шею Всеволода, и поводок от этой удавки теперь в руках старого воеводы.

Все взгляды обратились к Родиону. Что он скажет? Согласится ли стать тюремщиком и потенциальным палачом?

Старый воевода молчал лишь мгновение. Потом он медленно, весомо кивнул. Один раз.

– Будет исполнено, княже.

Его голос был ровным, без всякого выражения. Он не был ни рад, ни опечален. Он просто принял приказ. Как принимал их всю свою жизнь.

В этот момент Всеволод, который все это время не сводил глаз с князя, перевел взгляд на Родиона. Их глаза встретились. И в этом коротком, как удар меча, взгляде, Всеволод увидел то, что не видел никто другой.

На дне спокойных, выцветших глаз старого воина, за маской непроницаемости, на долю секунды промелькнула искра. Это не было сочувствие. Это не была жалость. Это было что-то другое. Странная смесь усталого, циничного уважения к запредельной дерзости этого парня и… и чисто профессионального, почти научного любопытства. Во взгляде Родиона читался немой вопрос: «Кто ты такой, парень? Из какого дерьма ты слеплен? Я видел сотни таких, как ты – их ломали и не таким. Но в тебе есть что-то еще. Посмотрим. Посмотрим, из чего ты сделан. Это будет интересное зрелище. Я давно не видел ничего подобного».

Всеволод понял. Родион не будет ему ни другом, ни врагом. Он будет судьей. Беспристрастным, холодным и смертельно опасным. Он не будет помогать, но и мешать из прихоти – тоже не станет. Он будет просто наблюдать. И если Всеволод ошибется, если дрогнет – рука старика не дрогнет.

Это была опасная, но честная игра. И Всеволод молча принял и эту ставку.

Глава 33: Реакция

Князь Боримир, довольный собой и устроенным представлением, в последний раз обвел площадь торжествующим взглядом. Он кивнул своим людям, и огромная, смертоносная машина пришла в движение. Сотня всадников развернула своих коней. Скрипела кожа, звенела сталь. Они уезжали. Тяжелый стук копыт, медленно удаляющийся, был похож на затихающее сердцебиение смерти.

Люди на площади стояли на коленях, не смея пошевелиться, пока последний всадник не скрылся за поворотом дороги и пока густое облако пыли, поднятое ими, не начало медленно оседать.

И вот тогда, когда угроза физически исчезла, когда стало ясно, что немедленной резни не будет, напряжение, державшее их в ледяных тисках, лопнуло.

Произошел взрыв.

Это не было похоже на радость. Это была истерика. Коллективная истерика сотен людей, которые только что заглянули в свою вскрытую могилу и в последний момент отползли от края.

Первой завыла какая-то баба. Не от горя, а от пережитого ужаса и нервного истощения. И ее вой был подхвачен другими. Люди плакали, навзрыд, не стесняясь, размазывая по грязным лицам слезы и сопли. Они плакали от облегчения, от того, что они все еще живы, что их дети все еще рядом.

Кто-то начал смеяться. Диким, безумным, идиотским смехом. Смеяться до икоты, до слез, хлопая себя по коленям. Смех и плач смешались в один чудовищный, невообразимый звук, который повис над деревней.

Люди начали подниматься с колен, шатаясь, как пьяные. Они бросились друг к другу, обнимаясь, хлопая друг друга по спинам. Это была животная, стадная реакция на спасение.

А потом их взгляды обратились к эпицентру этого чуда. Ко Всеволоду.

Первым к нему подбежал один из мужиков, чью дочь он недавно спас от дружинников, и, бухнувшись ему в ноги, попытался обнять его колени, что-то бормоча о спасителе. Всеволод брезгливо отстранил его.

Следом подбежали другие. Кто-то бросался его обнимать, кто-то тряс его руку, выкрикивая благодарности. Его друзья, еще не отошедшие от боя и шока, хлопали его по плечу с восхищением и ужасом в глазах.

Но не все были рады.

– Да он безумец! – кричал кто-то из толпы. – Он продал нас! Он проиграет, и они вернутся и вырежут нас всех! Он просто купил нам семь дней жизни! Семь дней страха!

Несколько человек согласно закивали. Их радость уже сменилась новым витком ужаса.

Отец Всеволода, Ратибор, подошел к нему. Староста выглядел постаревшим на десять лет. Он положил дрожащую руку на плечо сына. В его глазах была бездна. Там смешались и ужас от того, на что решился его сын, и безграничная, всепоглощающая отцовская гордость. Он не мог вымолвить ни слова, лишь крепко сжал его плечо.

Старший брат, Доброгнез, стоял поодаль, прислонившись к стене дома. Он просто качал головой, не веря в происходящее. Его мир, простой, понятный, состоящий из посева, жатвы и забот о хозяйстве, рухнул. Его младший брат, этот молчаливый, одержимый железом отщепенец, только что перевернул этот мир с ног на голову. Во взгляде Доброгнеза читались и зависть, и страх, и полное непонимание.

А Всеволод стоял посреди этого хаоса, этого бедлама из слез, смеха и криков, и не чувствовал ничего. Он был пуст. Он смотрел на них – на тех, кто готов был целовать ему ноги, и на тех, кто проклинал его за безумие, – и видел лишь испуганное, неразумное стадо. Он не чувствовал себя их спасителем. Он с холодной ясностью понимал, что он не спас их. Он просто взял их жизни в заложники для своей собственной игры. И часы уже начали свой отсчет. У него не было времени на эту истерику.

Глава 34: Что Теперь?

Эйфория от спасения прожила недолго. Она испарилась, как утренняя роса под жарким солнцем, и ее место заняла холодная, липкая тревога. Истеричный смех и слезы радости сменились гулом встревоженных голосов. К вечеру на площади собралось стихийное вече. Теперь, когда первый шок прошел, люди начали думать. И эти мысли им не нравились.

– Да как ты их найдешь?! – кричал с места пожилой охотник, размахивая руками. – Лес – что море! У нас нет следов! Куда идти? На восток? На запад?

– Это самоубийство! – поддакивал ему кто-то из толпы. – Они просто перережут вас в лесу, и мы даже не узнаем об этом! Князь вернется через неделю, и все будет только хуже!

– Он поставил наши жизни на кон! Он обрек нас всех!

Толпа гудела. Те, кто час назад готов был целовать Всеволоду ноги, теперь смотрели на него с сомнением и страхом. Воевода Родион и двое его помощников стояли в стороне, молчаливые, как истуканы, и просто наблюдали. Они не вмешивались. Это было не их дело.

Всеволод слушал эти крики с холодным безразличием. Он дал им выпустить пар. Когда гул немного стих, он даже не стал им отвечать. Он просто развернулся и пошел в сторону старого, покосившегося сарая на окраине деревни. Двое его друзей, поняв его без слов, пошли за ним.

В сарае, в полумраке, на куче грязной, прелой соломы, лежал он. Вожак разбойников. Его визг до сих пор стоял у многих в ушах. Ему кое-как перетянули рану в паху грязной тряпкой, чтобы он не истек кровью слишком быстро. Он был связан по рукам и ногам. От него несло кровью, потом, мочой и страхом. Он был в лихорадочном бреду, его губы спеклись, глаза были мутными от боли и инфекции, которая уже начала пожирать его тело.

Всеволод вошел в сарай. Вслед за ним вошли его друзья, неся в руках ведро ледяной воды и факел. Свет факела вырвал из темноты жалкую, скорчившуюся фигуру на соломе. Один из друзей Всеволода, без всяких церемоний, вылил ведро ледяной воды прямо в лицо атаману.

Тот захрипел, дернулся и очнулся. Его мутные глаза сфокусировались, и он увидел стоящего над ним человека. Того самого. Его палача. Животный ужас исказил его лицо.

Всеволод присел перед ним на корточки. Он не стал ничего говорить. Просто вынул из-за пояса свой нож – не боевой скрамасакс, а обычный, рабочий, но остро заточенный нож для разделки туш.

Он положил лезвие на небритую, потную щеку атамана. Холодная сталь заставила разбойника вздрогнуть.

– Говори, – голос Всеволода был тихим, почти шепотом, но от этого шепота в сарае, казалось, стало холоднее. – Где ваше логово.

Атаман замычал, пытаясь что-то сказать, но из его горла вырывался лишь хрип.

– Я не знаю… я… – начал он.

Всеволод не стал с ним спорить. Он медленно, без всякой злости, с деловитостью мясника, провел кончиком ножа по щеке атамана, оставляя неглубокий, но кровоточащий порез. Разбойник взвизгнул от боли.

– Это была щека, – так же тихо сказал Всеволод. – Дальше будет глаз. Я вырежу его. Медленно. Потом второй. Потом я отрежу тебе уши. Нос. Губы. Я буду срезать с тебя куски, пока ты не превратишься в кровоточащий, вопящий обрубок. Но ты не умрешь. Я не дам тебе умереть. Ты будешь молить меня о смерти, но не получишь ее. А потом, когда с твоим лицом будет покончено, я займусь тем местом, куда я тебя ударил. Понял?

Он поднес нож к глазу разбойника. В дрожащем свете факела было видно, как расширился от ужаса зрачок бандита. Он видел в холодном лезвии свое отражение. Он смотрел в лицо своей собственной мучительной смерти.

И он сломался.

– Не-е-ет! – захрипел он. – Скажу! Все скажу!

Слезы, сопли и кровь текли по его изуродованному лицу. Захлебываясь, заикаясь, перебивая сам себя, он начал говорить. Он описывал дорогу. день на юг, мимо Сухого ручья, потом повернуть на запад у Чертова валуна, дойти до гнилых болот, найти там единственную тропу через трясину…

Он говорил, а Всеволод слушал. Он не просто слушал – он впечатывал карту в свою память. Его лицо было непроницаемо. Когда атаман, изнемогая, закончил, Всеволод молча встал.

– Спасибо, – сказал он.

Он повернулся, чтобы уйти.

– Погоди… – прохрипел атаман. – Ты же… ты же обещал…

Всеволод остановился в дверях.

– Я обещал, что ты не умрешь медленно, – сказал он, не оборачиваясь.

Он кивнул одному из своих друзей. Тот, не колеблясь, шагнул к хрипящему на соломе разбойнику, занес топор и одним коротким, точным ударом прекратил его мучения.

Всеволод вышел из сарая на свежий воздух. Он посмотрел на толпу, все еще гудящую на площади. Теперь у него был план. Теперь у него была цель. Время разговоров кончилось. Начиналось время охоты.