Как я уже отметил, даже критика СССР (которую глупо отрицать), Англии (которую глупо отрицать), Германии и США (которые тоже сложно отрицать, но это вопрос дискуссии. Нюанс в том, что даже если Оруэлл не критиковал их напрямую, его критика тоталитаризма подразумевает, что такие вещи, как политика Третьего Рейха и политика борьбы с коммунистами в США после войны, должны осуждаться) – это частные примеры критики тоталитаризма в понимании Оруэлла. Ему, в целом, не столь важно, какие это государства (ну, возможно, своя рубаха ближе к телу, и Оруэлл был замечен за этим в эссеистике, да и тем более, что никогда не в первый раз, когда люди, рассказывавшие про интернационализм, в случае кризиса проявляли свою национальную позицию, не скажу, плохо это или хорошо, но это факт), но важно, что это примеры тоталитаризма, развивая и гиперболизируя которые он создаёт антиутопичный мир. И ничего плохого в этом посыле, в общем-то, нет, если забыть несколько фактов.

Первое. Я уже говорил, что мне придётся много повторяться. Про проблемы термина тоталитаризм я писал тут: «Антиутопия мертва: Математически выверенное счастье».

Сейчас повторю кратко. Термин «тоталитаризм» спекулятивен, конъюнктурен — одним словом, необъективен.

Мы можем выделить три подхода к термину: широкий, узкий и, скажем так, сравнительный.

Первый подход означает, что любое государство, которое хоть как-то исполняет функции государства, по природе своей тоталитарно (например, вмешательство в экономику, а гос. регулирование уже является вмешательством в частную сферу, а значит, проявлением тоталитаризма).

Этот подход бессмысленнее, так как, с одной стороны, подменяет термин «сильное государство», по определению предавая государственному регулированию отрицательный окрас, а с другой не даёт никаких новых качественных отличий и признаков (то, что мы в таком подходе назовём режим тоталитарным, ничего нам не говорит, а два тоталитарных режима не будут не то что тождественны, сходного у них будет меньше, чем различного. Так, с точки зрения такого подхода династия Цинь в Китае и Спарта — оба являются тоталитарными режимами. Схожи ли они?). Тем более, что в этом контексте, несмотря на негативную коннотацию, тоталитаризм может быть позитивным, так как государство может вмешиваться в частную сферу для поддержания порядка.

Наиболее жизнеспособным кажется сравнительный подход, который заключается в том, что «тоталитарного» нет, есть лишь «более тоталитарный», однако и этот подход малоприменим, так как не даёт ничего, кроме морально-этической окраски, которая, помимо того, что является относительной и оценочной, может быть ошибочной (опять же, так как два тоталитарных режима не тождественны, а тоталитаризм может проявляться по-разному, например, многие сходятся, что тоталитаризм проявляется, например, через вмешательство в культурную сферу. Таким образом, государство, где детская порнография запрещена, более тоталитарно, чем то, где она разрешена. Хорошо ли, что вторая страна менее тоталитарна?). В этом подходе термин теряет научный смысл и становится клише, применяемым для дискредитации позиций (схожим клише в нашей действительности является слово «фашист», которым клеймят не только тех, кто является таковым по своим взглядам, но и людей, чьи позиции тебе не нравятся, превращая научно-политический термин в клише).

Третий подход — узкий, представляющий тоталитаризм как режим, подразумевающий полный контроль государства над всеми аспектами частной и общественной жизни. Этот термин как раз и является содержательным, вот только нюанс в том, что тоталитарного государства, подпадающего под него, не было, нет и вряд ли будет.

«Ирония истории, однако, заключалась в том, что даже в лучшие для режима Муссолини годы Италия оказалась далека от тоталитарного идеала».

Потому как государству никогда и не будет нужды полностью контролировать сферу частной жизни, да, оно может в неё влезть, может установить какие-то границы, но в рамках этих границ человек волен выбирать (например, религия), а другие области и вовсе остаются без границ (частная жизнь, в большинстве своём государству всё равно, как вы там свой быт устраиваете).

Как итог, тоталитаризм был придуман как термин для описания конкретного режима, далее были попытки в пропагандистских целях применять его для отображения родства нескольких разнородных режимов, но проблема в том, что если прямо не прописать, что «тоталитаризм — это только вот эти режимы», то под него по признакам будет попадать или всё, или ничего вообще. И мы имеем практическую сферу, где существует только неприменимый «широкий» тоталитаризм, а также малополезный и применяемый скорее как оценочное суждение или клише «относительный» тоталитаризм. А также теоретическую сферу, где существует «узкий» тоталитаризм, описывающий гипотетическую, неприменимую к реальности ситуацию (даже в художественной литературе, доведённом до абсурда мире «1984» нет того положения дел, которое соответствовало бы тоталитаризму в узком смысле. Пролы свободны, есть некоторые, пусть и очень узкие рамки, в которых можно выбирать, да что там, есть чёрный рынок, которого в тоталитарном государстве быть не может, так как это означает, что даже экономика не полностью подчинена государству, которое вроде как должно контролировать всё).

Однако, в отличие от Замятина, в рамках обзора произведения которого, я формулировал этот текст, Оруэлл действительно критиковал тоталитаризм.

Второе. И прямо вытекающее из первого. Оруэлл перегнул с гиперболой. Настолько тоталитарного государства с настолько тупорогим населением нет и не может быть. Да, иногда случается такое, что государство залазит людям в постель, обманывает их, заставляет ходить строем, нарушает неприкосновенность частной жизни и личности, и это ужасно, но это никогда не происходит просто так, ради самого факта тоталитаризма.

Так не бывает:

«Мы знаем, что власть никогда не захватывают для того, чтобы от нее отказаться. Власть — не средство; она — цель. Диктатуру учреждают не для того, чтобы охранять революцию; революцию совершают для того, чтобы установить диктатуру. Цель репрессий — репрессии. Цель пытки — пытка. Цель власти — власть».

Да и люди на это реагируют. Как-то… Иногда с пониманием, иногда с негодованием, но выдать такой мир, как у Оруэлла, можно, только если человек воспринимает других людей как тот скот из «Скотного двора», который не замечает, как их заповеди искажаются, и покорно следует воле тех, кто говорит, что их жизнь стала лучше, в то время как объективная реальность показывает обратное.

Как написали в другой антиутопии:

«Башни башнями а убеждать голодного что он сытый долго не получится»

© Братья Стругацкие. «Обитаемый остров»

Теперь, когда мы определили основные темы критики, не забывая о них, давайте рассмотрим конкретные элементы, посредством которых Оруэлл создавал мир и историю, которыми и критиковал указанные явления. А потом объединим темы критики и конкретные элементы мира, чтобы ответить на два вопроса: «Хорош ли «1984» как художественное произведение?» и «Хорош ли «1984» как антиутопия?».

Первое, что нужно сказать, так как это относится ко всей книге – тот факт, что в тексте минимум фактажа и упор на эмоции. Вот сломанный лифт, а у героя варикоз; вот упоминание плохих бритв, которые партийный человек и те с трудом может получить; вот средство слежения, которое нельзя выключать; люди в кино смеются над бомбардировкой корабля с беженцами (одна из немногих вещей, что действительно отражает настроение в обществе. При этом отмечается, что часть жестокости принимают все, а часть — только партийные, а среди пролов есть те, кто считают это перебором. Но мало ли что говорят пролы.); вот двухминутки ненависти и их описание, с оголтелым криком, летящей во все стороны слюной… В лучшем случае процентов 20 текста несёт в себе информацию о мире и о событиях — остальные 80 распределены между сюжетом и попытками манипуляции эмоциями читателя, причём распределение не в пользу первого.

Нужно сразу сказать, кое-что про героев.

Джулия - uедонистка, но, что важнее, она представитель молодого поколения — признак несостоятельности партии — симулякр, человек, который формально выполняет все предписания, но на деле нарушает их и плевать хотела на все запреты.

Логично, что она такая не одна, и со временем их будет становиться все больше.

Отсюда мы можем заключить одно из двух: или партия, при всей её бесконечной коварности и могуществе, бесконечно никчёмна (и это важная мысль — всё время нам будут показывать бесконечно могущественную партию, которая на деле не такая всемогущая), или Джулия и ей подобные, как тот подросток-прол из её примера, покупающий созданную партией порнографию, считая, что приобретает что-то запретное.

О’Брайен не то чтобы выдаёт себя, но в целом достаточно очевиден. Без шуток. Вечно осторожный главный герой по воле автора в секунду теряет бдительность и подставляет как себя, так и свою любимую.

И да, О’Брайен — урод и сволочь, но даже если учитывать, что против Уинстона применили провокатора, но сам он прямым текстом признался, что готов любыми методами свергать режим.

Главный герой. Уинстон Смит. С самых первых страниц нам говорится, что он, как минимум, женоненавистник, о чем прямо говорится с крайне странными оправданиями — мол, они наиболее фанатично преданы партии.

Ну и да, то, как герой представляет, что он изобьёт девушку, с которой он не говорил, но которую он по своим загонам недолюбливает, обстреляет стрелами, изнасилует и перережет глотку, — великолепное описание.

А хочет он это все сделать, потому что она молодая, красивая и «бесполая», что, видимо, подразумевает, что она не исполняет приписанную женщине социальную роль, а главное — не принадлежит ему. И исходя из этого он хочет с ней переспать, но от осознания, что этого не будет, ненавидит её (ура, наш герой — агрессивный инцел).

Что позволяет нам (его сомнительные моральные качества, а не то, что он инцел) ставить под сомнение любое его изречение, если оно не подкреплено иными доказательствами из произведения. Так как наш основной источник информации в виде главного героя очень ненадёжный — мало ли какая истинная причина его недовольства. Может, он хочет во внутреннюю партию, но понимает, что никогда в неё не попадёт. И потому против государственной машины.

При этом, возвращаясь к манипуляциям Оруэлла, стоит отметить, что «Старший Брат» — дикарский крик, а желания главного героя изнасиловать кого-то — это норма.

Он занимается имитацией буйной деятельности и борьбы с режимом, так как просто ждёт, пока пролы осознают себя, вместо того чтобы организовывать их самому (об этом подробней в пункте «Шизофрения»).

Для него, человека, который занимается подменой прошлого, главное доказательство этих подмен — единичный случай ложных показаний против себя со стороны бывших лидеров революции, а не его работа (также в пункте «Шизофрения» затронем подробней).

Одна из страшнейших проблем героя — это то, что персонаж ставит под сомнения не только ложные факты, но и истинные (для нас, читателей). Понятно, что это сделано для того, чтобы читатель понимал, что герой не знает, где правда, а где ложь. Вот только в результате читатель, который знает, где правда, начинает думать о том, что то, что подаётся нам как ложь, может быть правдой и наоборот. Исключения — прямые подлоги, которые мы видим, но глобальные вещи, из-за того что они ставятся в один ряд с реальными фактами, становятся из ложных вероятными. И как результат, Уинстон, наш главный источник информации, становится недостоверным не только из-за своей личности, но и из-за того, что он не осознаёт, что в его мире истина, а что ложь!

Тут стоит вспомнить разговор со стариком. Он показался мне крайне похожим на такой же в «Когда спящий проснётся». Во-первых, опять манипуляция от Оруэлла, небольшая, но есть, ведь дед вспоминает всё так удобно и так смешно: в основном слова, лакеи, цилиндры и т. д.

Во-вторых, что самое интересное – даже так то, что он говорит, подтверждает то, что спрашивает герой, далее герой говорит, что это всего лишь сборище мелких подробностей и частностей, и, несмотря на то что они пусть и в частном порядке, но подтверждают его вопросы, говорит, что из деда ничего не узнаешь и что история, как её рассказывает партия, может быть полностью правдивой, частично правдивой или ложной, т. е. игнорирует единственные доступные сведения и возвращается на исходную.

А ведь в целом дед ему ответил: цилиндры были, но для большинства они доступны лишь на прокат, в канаву его лично сбросили пусть и по пьяни, отсюда мы можем заключить, что даже если сейчас не лучше, то не хуже.

Более того, он мастер того самого двоемыслия, которое ему так противно: когда девушка кажется ему недоступной, она дура с замороженным низом, которая напичкана пропагандой и которую он желал изнасиловать и убить, а когда она увидела его в месте, где ему не должно было находиться, он хотел проломить ей череп булыжником, и только страх не дал ему это сделать, но когда она передала ему записку с признанием, сразу же она стала столь прекрасной и умной, жаль, правда, что даже в этих мыслях он представлял, как он будет с ней сношаться, и боялся, что «это белое тело не достанется ему».

Ну ладно, можно сказать, что всё это сделала с героем партия… Нет. Он с детства такой дурак на букву «м», причём редкостный, я бы даже сказал, легендарный, и история с шоколадкой, матерью и сестрой – явный тому пример.

Но он же ещё и прогрессирует. В детстве он был просто избалованным наглым ребёнком, в начале книги он хотел истязать женщину за то, что она ему не даёт, а потом и вовсе сходит с ума: желая уничтожить мораль, которая, без сомнения, приходящая, но не из своих убеждений, а только из того, что партия эту мораль провозглашает. Ему нравится всё порученное и грязное, потому что это противоречит партии. Как видите, конструктивного в нем ничего нет, он как те слова из новояза – НеГолод, НеПартия.

И перечень действий, на которые согласился герой с вопросов Брайна, это подтверждает. Там и убийства, и серная кислота в лицо ребёнку, и распространение наркотиков, и ЗППП…

И ещё раз, да, против него применили провокатора, но он прямым текстом, добровольно, сам сказал, что готов использовать не только террористические методы, но и откровенно направленные против обывателя.

«И вот этому я должен сопереживать»? Задался я вопросом в упомянутом ранее цикле эссе про биографию Оруэлла, и комментатор @halfmind мне возразил. Передаю наш с ним разговор:

Ещё одна часть паззла выплыла в разговоре с пользователем @user9136540:

Суммируя это, а также упомянутый ранее факт про изначальное название книги – «Последний человек» (которое, напомню, Оруэлл решил поменять не сам), а также упоминание этого «последнего человека» в разговоре Уинстона и О’Брайена, где первый считал себя таковым (хотя в какой-то момент Уинстон говорил, что пролы – люди, а он нет) – можно заключить, что Оруэлл хотел назвать роман именно так, что Уинстон – и есть тот самый «последний человек» и что по задумке Оруэлла читатель должен ему сопереживать (хотя бы в моменте с пытками). И учитывая, какая Уинстон мразота, я не могу ему сопереживать.

Как итог, у нас есть герой, которому невозможно сопереживать (что удар для худ. произведения) и сведениям, полученным от которого нельзя доверять (что удар для антиутопии).

Продолжение

Поэтому я призываю отнестись к этому тексту с максимально холодной головой. Если вы с чем-то не согласны, я всегда готов обсудить и поспорить.

Прежде чем наконец перейти к тексту, ещё несколько оговорок.

Я подробно рассказывал о своём отношении к Оруэллу здесь: «Джордж Оруэлл: Литература и тоталитаризм».

Это не просто самореклама, так как действительно важно понимать отношение рецензента к автору рецензируемого произведения. Мне не нравится Оруэлл как человек. Но я, по возможности, стараюсь разделять творчество человека и его личность (это не всегда возможно). Можно недолюбливать автора как личность, при этом хвалить одни его произведения и ругать другие. Яркий этому пример Эрик Артур Блэр... Т.е. сам Джордж Оруэлл. При том, что у меня много претензий к нему как к личности, я уважаю его эссеистику, «Скотный двор» я не считаю плохим произведением (подробней об этом здесь: Джордж Оруэлл: Литература и тоталитаризм. Часть 3 "Скотный двор").

Но, учитывая цели этого эссе, не столь важно, как я отношусь (хотя я этого тоже коснусь) к Оруэллу и к «1984» — важно, что роман представляет из себя как антиутопия.

Вторая важная вещь — концепция «смерти автора» и подходы к трактовкам. Так как это в некотором роде определяет то, посредством чего я буду разбирать произведение. Я опять же подробно говорил об этом тут: «Так мёртв ли автор? А также несколько слов про трактовки» (да, я готовился к этому эссе и в том числе для него написал несколько подготовительных работ.) Я не буду трактовать автора (т. е. не буду вместо расшифровки и трактовки произведения, трактующий начинает интерпретировать самого автора, пытаясь залезть ему в голову), буду обращаться к авторской трактовке (т. е. тому, что автор сам говорил о своём произведении, но лишь до тех пор, пока трактовка автора не будет вступать в конфликт с самим произведением) и стараться держаться в первую очередь в рамках закрытой трактовки (т. е. анализа композиционной системы произведения и предметного мира внутри него), но в некоторых вопросах переходить к открытой (т. е. предполагающей сравнение с другими произведениями и погружение в определённый контекст культуры, культурные реалии автора) трактовке.

ВВЕДЕНИЕ

«1984» — роман-антиутопия Джорджа Оруэлла, изданный в 1949 году. Последнее, самое известное и, по мнению некоторых людей, главное произведение писателя. Роман стал классикой и принёс в культуру такие вещи, как «двухминутки ненависти», «полиция мыслей», «Большой Брат», «двоемыслие», «мыслепреступление», «новояз» — сложно найти человека, который ни разу в жизни не слышал эти выражения.

Мейнстримно, «1984» — это важнейшая, наравне с «ОДНМ», антиутопия мира. Настолько важнейшая, что её берут за эталон. Мы это уже наблюдали во введении к этому циклу.: «Антиутопия мертва: Общие тезисы». Если кто-то забыл, я напомню:

«Стоит сразу сказать несколько слов о Юрьевой Лидии Михайловне, авторе монографии «Русская антиутопия в контексте мировой литературы», которая называет 10 основных жанровых признаков антиутопии:

1. Пространство антиутопии — государство с тоталитарной системой управления;

2. Территория нового государства отгорожена огромной стеной от всего окружающего мира (что сближает её с утопией);

3. Порабощение человека подчёркивает абсурд ситуации;

4. Прошлое отвергается;

5. Герой произведения либо бунтарь-одиночка, либо коллектив единомышленников, находящийся в оппозиции к действующему строю;

6. Тоталитаризму противостоит любовь;

7. Описание природы своей красочностью подчёркивает обречённость происходящего;

8. Мир нестатичен;

9. Автор часто строит повествование в форме дневника, мемуаров или монолога главного героя (который чаще всего является ярым противником системы);

10. В литературном произведении антиутопического жанра ослабевает преемственность между прошлым, настоящим и будущим».

Повторю и вывод, который я тогда сделал:

«Как итог, большая часть признаков или ложны, или сделаны на частном случае «1984» и не относятся к жанру в целом. Но, в том числе, с лёгкой руки Юрьевой эта ересь распространяется по интернету».

Т.е. признаки жанра выстраивают по «1984», не по первым антиутопиям, не анализируя весь массив классических антиутопий, нет, по одной антиутопии из середины их эволюции.

Понимая это, по сути, всё, о чём говорилось в этом цикле до, это очень важно, но не так, как творение Оруэлла, потому что если в современном мире разбирают антиутопию, её в 9 из 10 случаях будут разбирать на примере или сравнивая с «1984», если создают антиутопию или произведение с элементами антиутопии, то оно, скорее всего, будет перефразом «1984». Это самая влиятельная классическая антиутопия. Но вот вопрос. Соответствует ли её качество её влиянию? Давайте разбираться.

История создания

Архив Оруэлла, хранящийся в Университетском колледже Лондона, содержит недатированные заметки об идеях, которые легли в основу «1984». В ходе анализа было установлено, что самые ранние идеи относятся к периоду начала Второй мировой войны, а самые поздние из недатированных — не позднее января 1944 года.

В одном письме 1948 года Оруэлл утверждает, что впервые задумался о романе в 1943 году, в то время как в другом он говорит, что задумался о ней в 1944 году, и цитирует Тегеранскую конференцию 1943 года (конкретно последствия разделения мира на «зоны влияния») в качестве источника вдохновения.

В январе 1944 года профессор литературы Глеб Струве познакомил Оруэлла с антиутопическим романом Евгения Замятина 1924 года «Мы». В письме Глебу Струве от 17 февраля 1944 года Оруэлл писал:

«Вы меня заинтересовали романом „Мы“, о котором я раньше не слышал. Такого рода книги меня очень интересуют, и я даже делаю наброски для подобной книги, которую раньше или позже напишу»

© «The Collected Essays, journalism and letters of George Orwell», L., Secker & Warburg, 1968, том III, стр. 95

В 1946 году Оруэлл написал о романе-антиутопии «О дивный новый мир» Олдоса Хаксли 1931 года в своей статье «Свобода и счастье» для «Трибьюн» и отметил сходство с «Мы». (о том, какого качества эта рецензия, я рассказывал тут: «Джордж Оруэлл: Литература и тоталитаризм. Часть 4 "1984"». Кратко, он не сумел опознать предмет критики в «Мы», после чего показал на красный треугольник («Мы») и синий круг («ОДНМ») и сказал, что они очень похожи. Ну да, оба геометрические фигуры. А значит, одинаковые. Прошу прощения, да, я обещал постараться без эмоций, но это и не предмет данного эссе.)

К этому времени Оруэлл добился успеха благодаря «Скотному двору», которая сделала его известным. В качестве идейного продолжения он решил написать собственную антиутопию.

На встрече с Фредриком Уорбургом, соучредителем британского издательства Secker & Warburg, в июне 1944 года, Оруэлл объявил, что написал первые 12 страниц своего нового романа. Однако работа продвигалась медленно; к концу сентября 1945 года Оруэлл написал около 50 страниц. Оруэлл разочаровался в ограничениях и давлении, связанных с журналистикой, и возненавидел городскую жизнь в Лондоне. Плюс суровая зима обострила хронические болезни.

В мае 1946 года Оруэлл с семьёй уехал подальше в глушь, где периодически работал над романом «1984». Два года он катался туда-сюда, и в 1947 он закончил первый черновик, уже в постели из-за туберкулёза.

Оруэлл был демобилизован летом 1948 года, после чего вернулся в Джуру и написал второй черновик «1984», который закончил в ноябре. Он попросил Уорбурга прислать кого-нибудь, чтобы перепечатать рукопись, которая была настолько неаккуратной, что эту задачу можно было выполнить только в присутствии Оруэлла, поскольку только он мог её понять.

4 декабря 1948 года Оруэлл отправил готовую рукопись в издательство Secker & Warburg и окончательно покинул Барнхилл в январе 1949 года. Он восстанавливал здоровье в санатории в Котсуолдсе.

Отдельно стоит сказать пару слов о названии. Изначально Оруэлл хотел назвать роман «Последний человек в Европе». Уж не знаю, была ли там отсылка на апокалиптический, научно-фантастический и антиутопический роман Мэри Шелли «Последний человек», впервые опубликованный в 1826 году, но это и неважно, так как издателю название показалось незвучным и его поменяли на «1984». Тут важно отметить, что Оруэлл не сам поменял название. Его попросили. А значит, сам он писал этот роман как «Последний человек в Европе». И мы ещё к этому вернёмся.

Сюжет

Давайте честно, все, кто читает этот текст, знает, про что «1984», большинству, как показывает опыт, из третьих рук, но, как всегда, повторим синопсис:

Действие происходит в неизвестном году, по мнению главного героя Уинстона Смита, в 1984 году, в Лондоне, который теперь известен как Взлётная полоса 1. Наш герой работает в Министерстве правды и является членом внешней партии. В его обязанности входит фальсификация истории, постоянное переписывание событий в газетных архивах. Это вызывает у него ужас и недоумение, но он вынужден разделять партийные лозунги и идеологию. Однако в глубине души он сомневается в партии, окружающей действительности и во всём, что можно поставить под сомнение.

В какой-то момент он начинает вести дневник, что является преступлением. В нём он пытается изложить все свои сомнения, но на людях притворяется убеждённым сторонником партийных идей. Он опасается, что девушка Джулия, работающая в том же министерстве, шпионит за ним и стремится разоблачить. В то же время он предполагает, что высокопоставленный сотрудник из министерства, член внутренней партии О'Брайен, также не разделяет мнения партии и является подпольным революционером.

Однажды, оказавшись в районе пролов (пролетариев, не являющихся членами партии), где члену партии появляться хоть и не запрещено, но нежелательно, он заходит в антикварную лавку Чаррингтона. Чаррингтон показывает ему комнату, свободную от следящих за всеми экранов. На обратном пути ему встречается Джулия. Смит понимает, что она следила за ним, и приходит в ужас. Он борется со страхом и желанием убить её.

Вскоре Джулия в министерстве передаёт ему записку, в которой признаётся в любви. У них завязывается роман, они регулярно устраивают свидания, а комната у Чаррингтона становится местом их встреч. Однако Уинстона не покидает мысль, что они уже покойники (свободные любовные отношения между мужчиной и женщиной, являющимися членами партии, запрещены). Они решаются на безумный поступок: идут к О'Брайену и просят принять их в подпольное Братство, хотя сами не уверены, что он в нём состоит. О'Брайен их принимает и даёт им книгу, написанную врагом государства Голдштейном.

Через некоторое время их арестовывают в комнатке у Чаррингтона, так как действия О'Брайена оказываются провокацией полиции мыслей. В Министерстве Любви Уинстона долго обрабатывают. Главным палачом, к удивлению Уинстона, оказывается О'Брайен. Поначалу Уинстон пытается бороться, но от постоянных физических и психических мучений он постепенно отрекается от себя, от своих взглядов, надеясь отречься от них разумом, но не душой. Он отрекается от всего, кроме своей любви к Джулии. Однако и эту любовь ломает О'Брайен, пытая Уинстона его главным страхом — крысами в комнате 101, заставляя отречься от любви. Уинстон предаёт её, думая, что предал лишь на словах, разумом, от страха.

Однако, будучи «излечен» от революционных настроений и на свободе, он, сидя в кафе и попивая джин, понимает, что в тот момент, когда отрёкся от неё разумом, отрёкся полностью. Он предал свою любовь. В это время по радио передают сообщение о победе войск Океании над армией Евразии, и Уинстон понимает, что теперь он полностью излечился. Теперь он действительно любит партию, любит Большого Брата.

РАЗБОР

Лёгкая часть закончилась. Теперь передо мной более 40 страниц заметок, большая часть из которых относиться сразу к нескольким темам, так что, как бы я их не группировал, будет много повторений.

Анализ

Предмет критики.

Как всегда, нам нужно определить, что именно критикуется в работе. Наша любимая Википедия утверждает, что:

И тут я должен сказать, что полуправда хуже лжи, но обо всём по порядку.

В книге есть два слоя: критика СССР, родной Англии, а также Третьего Рейха, а также критика «тоталитаризма» (я не знаю, почему массовую слежку выделили в отдельную от тоталитаризма тему, ровно как и почему они потеряли Англию). Рассмотрим их подробней:

1.1 Критика конкретных государств

Куда делась Англия? В эссе про биографию Оруэлла я частенько ссылался на Исаака Дейчера, который написал работу ««1984»: мистицизм жестокости», в которой этот человек (к слову, попавший в дальнейшем в список Оруэлла) в 1954 году сумел то, что спустя столько лет почему-то удаётся не всем: во-первых, прочитать «1984», во-вторых, прочитать его глазами! После чего он, будучи современником событий, написал:

«Легко увидеть, какие именно черты партии в «1984» скорее высмеивают английскую партию лейбористов, чем советскую коммунистическую партию. Старший Брат и его сторонники не пытаются научить рабочий класс теории — оплошность, которую Оруэлл мог бы приписать сталинизму в самую последнюю очередь. Его пролы «живут растительной жизнью»: «тяжёлая работа, мелкие перебранки, фильмы, азартные игры... заполняют их умственный кругозор». Как дрянные газеты и пропитанные сексом фильмы, так и азартные игры — новый опиум для народа — не относятся к сценам из русской жизни. Министерство правды является очевидной карикатурой на лондонское министерство информации военных лет.»

Итак, у нас опять два слоя, и опять с первым всё очевидно. Вот примеры, вдохновлённые советским опытом:

• Голдстейн — Троцкий-Бронштейн;

• Большая чистка и Ангсоц — самоочевидно «Большой террор» и большевизм в сталинской интерпретации (в восприятии Оруэлла);

• Новояз — отчасти присущие советскому государству сложные сокращения и аббревиатуры (но не только, но про новояз мы будем говорить много и отдельно);

Вот примеры английского:

• Положение пролов — это жизнь рабочего Англии 19 века, а не советского гражданина;

• Министерство правды является очевидной карикатурой на лондонское министерство информации военных лет, где работал сам Оруэлл;

Общие:

• Талонная система;

• Старший Брат – внезапно не Сталин, а точнее, не только он, а «вождизм» – целый институт разных государств того времени (при этом Старший Брат – ещё и фикция, т.е. это ширма для реализации коллективного руководства. Внимание, вопрос: был ли Сталин таким? И что важнее, так ли его воспринимали?);

• Ложь в газетах (Он видел это как со стороны советов в Каталонии, так и со стороны Англии во время Второй мировой войны);

„Я с детства знал, что газеты могут лгать, но только в Испании я увидел, что они могут полностью фальсифицировать действительность. Я лично участвовал в «сражениях», в которых не было ни одного выстрела и о которых писали, как о героических кровопролитных битвах, и я был в настоящих боях, о которых пресса не сказала ни слова, словно их не было. Я видел бесстрашных солдат, ославленных газетами трусами и предателями, и трусов и предателей, воспетых ими, как герои. Вернувшись в Лондон, я увидел, как интеллектуалы строят на этой лжи мировоззренческие системы и эмоциональные отношения.“

© Джордж Оруэлл Джордж Оруэлл о гражданской войне в Испании (1936-1939 гг.)

• Разведчики, скауты, пионеры — называй как хочешь;

• Перемена врага — судя по всему, аллюзия как на Тегеранскую и Ялтинскую конференцию, так и на советско-английские отношения вообще.

«Этот мерзкий убийца теперь на нашей стороне, а значит, чистки и всё прочее внезапно забыто», — пишет он в своём военном дневнике вскоре после нападения Германии. «Никогда не думал, что доживу до тех дней, когда мне доведётся говорить „Слава Товарищу Сталину!“, так ведь дожил!».

© Джордж Оруэлл в своем дневнике военного времени, 1941 г.

Потому как СССР потом вновь стал врагом.

Если смотреть на эту ситуацию шире в историческом контексте (я не утверждаю, но допускаю, что Оруэлл это понимал), то ситуация следующая: начало Первой мировой войны – Британия и Россия союзники, спустя 4 года Британия совершает военную интервенцию в Россию (РСФСР) (причём формально они на одной стороне с Германией и Османской империей – вчерашними врагами), в 1923 году Британия признаёт СССР (РСФСР ещё в 1921), а в 1927 уже происходит разрыв дипломатических отношений, есть угроза войны (возможно, руками ближайших держав, возможно, прямая), а после всеобщих выборов 1929 года новое лейбористское правительство Рамсея Макдональда успешно установило постоянные дипломатические отношения с СССР, в 1935 в Москву с рабочим визитом (обсуждение вопросов налаживания эффективной организации коллективной безопасности в Европе) прибыл лорд-хранитель печати Энтони Иден, далее, с одной стороны, СССР с 1933 объявил о прекращении военного сотрудничества с Германией, а с другой стороны, договора с Францией и Британией как-то не клеились (да, были локальные подвижки с Францией, но не то чтобы серьёзные, а с Британией всё и того хуже), после прихода в Англии в 1935 г. к власти правительства консерваторов, во главе которого в 1937 г. встал Невилл Чемберлен (во Франции также сменилось правительство, что свело на нет все те подвижки в создании коллективной безопасности в Европе), происходит Мюнхенский «сговор» 1938, который прямо не влияет (хотя у СССР был союзнический договор с Чехословакией), но охлаждает отношения (не секрет, что британская дипломатия относилась к развитию отношений с Москвой с предубеждением, желая направить растущую агрессию Германии в сторону Кремля; в Чехословакии достаточно сильные производственные мощности, в том числе военные, т. е. невмешательство в этот процесс – это потворство усилению Третьего Рейха; если уж Британия и Франция не помешали Третьему Рейху поглотить производственные мощности, по сути, дружественной Чехословакии, то они тем более не будут против войны Германии с СССР), а летом 1939 года происходит срыв англо-франко-советских переговоров о взаимопомощи на случай агрессии в Европе против любого из этих трех государств или против стран, граничивших с Советским Союзом, проходившие в Москве, в первую очередь, по вине Лондона (4 июля министр иностранных дел Великобритании Э. Галифакс на заседании внешнеполитического комитета британского парламента вынес на рассмотрение два варианта: срыв переговоров или заключение ограниченного пакта. Обосновывая свою позицию, он сказал: «Наша главная цель в переговорах с СССР заключается в том, чтобы предотвратить установление Россией каких-либо связей с Германией»; переговоры нарочно затягивались, даже средства передвижения выбирали наиболее медленные из возможных), и Советский Союз был вынужден заключить пакт о ненападении с Германией в 1939 году (давайте, чтобы исключить разночтения, мне в контексте эссе фиолетовы причины и мотивы заключения этого соглашения, есть факт: СССР пытались договориться с Британией и Францией, но не вышло, и пришлось договариваться с Германией), спустя год Германия нападает на Британию, а ещё через год СССР и Британия союзники в войне против Германии, а в 1946 звучит Фултонская речь, и мы снова враги. (Вот это у меня небольшая историческая справка на 4-10 минут вышла).

Т. е. ещё раз, с нестабильной периодичностью (от двух до 6 лет, но в среднем раз в 4 года) СССР становиться то врагом, то союзником.

И это не все параллели с историей, ведь Вторая мировая война со стороны Третьего Рейха уж точно велась за «жизненное пространство», т. е. за территории и их население (просто не всё население их интересовало, где-то нужно было всех поработить, где-то оставить только территории), т. е. мотив отдалённо похожий на мотивы войны в «1984» (один из, но о мотивах нужно будет говорить отдельно).

Далее, после Второй мировой войны только слепой не видел растущее влияние США в Европе, а потому Англия в «1984» — это не лидер Океании – это взлётная полоса номер один, а правительство оно на другой планете… тьфу, на другом материке живёт.

Подводя некий промежуточный итог, критикуются всё и за всё.

Как и другие авторы антиутопий, Оруэлл критиковал конкретные наблюдаемые (ну или те, информация про которые до него доходила) им явления и тенденции…

Но стоп… Ведь тут что-то не так. Где-то тут было:

„Я никогда не был в России, и все мои знания о ней ограничиваются тем, что я прочел в книгах и газетах. И будь у меня такая возможность, я все равно не захотел бы вмешиваться во внутренние советские дела: я не стал бы осуждать Сталина и его соратников только за их недемократические и варварские метод. Вполне возможно, что при том положении, в каком находится страна, они не могли вести себя иначе, даже имея самые лучшие намерения.”

© Джордж Оруэлл Из предисловия к украинскому изданию "Скотного Двора".

Странно, как это существует через абзац от этого:

Но с другой стороны, для меня было крайне важно, чтобы люди в Западной Европе увидели советский режим таким, каков он есть. С 1930 года я не видел почти никаких признаков того, что СССР движется к социализму в истинном смысле этого слова. Напротив, по всем приметам он превращался в иерархическое общество, где у правителей так же мало оснований отказаться от власти, как у любого другого правящего класса. Кроме того, рабочие и интеллигенция в такой стране, как Англия, не могут понять, что сегодняшний СССР сильно отличается от того, чем он был в 1917 году.

© Джордж Оруэлл Из предисловия к украинскому изданию "Скотного Двора".

Ну и вдогонку:

«Вы ничего не узнаете об иностранном государстве, пока сами в нем не поработаете.»

© George Orwell, Peter Davison. George Orwell: A Life in Letters. — W. W. Norton & Company С. 124.

(Я не знаю как у него уживаются эти три мысли)

Ещё раз. Человеку сложно писать про то, что он не наблюдает. Оруэлл никогда не был в СССР и описывает его из того, что ему рассказали его товарищи (а аффилирован он в основном с троцкистами «Оруэлл и троцкизм») и литература, при этом он живёт в Англии, да, поддерживает лейбористов, но не во всём, даже говорит в этом предисловии, что «надо помнить, что Англия не вполне демократическая страна», — да, там не столь ужасный контекст, и он в целом хвалит Британию, но это означает, что он видит какие-то тенденции… Плюсом к этому, его современники, как уже упомянутый Исаак Дейчера, а следом и я отмечаем, что тут немалая доля обстоятельств в «1984» гораздо ближе к Британии, чем к СССР. И возникает вопрос: а чего больше? (Вообще возникает вопрос, как он может в одном тексте противоречить сам себе, потом в другом ещё это и подчёркивать, но на него ответ не найти.)

Да сам Оруэлл утверждал, что Англию он не критиковал:

Мой роман не направлен против социализма или британской лейбористской партии (я за неё голосую), но против тех извращений централизованной экономики, которым она подвержена и которые уже частично реализованы в коммунизме и фашизме.

Но мы же не будем верить кому-то на слово, тем более, что некоторые идеи могут проникнуть в произведение несознательно, а другие могут быть общими для целого ряда объектов, в нашем случае для СССР, Германии, США и Британии, например, «вождизм».

Дальше будет много ссылок на статью  «ПРАВИЛЬНО ЛИ МЫ ПОНИМАЕМ "1984"?» за авторством Вахитова Рустема Ринатовича. Не со всем могу согласится, но как минимум представляет интерес(собственно он сам признаётся, что повторно изобрёл аргументы Дачера, но нужно же разнообразие в аргументах). Как и я он выделяет несколько элементов которые указывают на критику СССР.

Вахитов отмечает странную лингвистическую форму: почему «Большой/Старший Брат», а не «Отец», как «отец народов»? Это, как и ранее отмеченный факт того, что Старший Брат – это ширма, показывает, что Оруэлл как-то странно представляет механизм вождизма вообще. Так как брат, даже старший – это просто член семьи, а отец – глава, а в традиционном, патриархальном обществе – безраздельный глава.

Из минусов Вахитов упускает, что пролам путь в партию всё же не закрыт, да, усложнён, но не закрыт. Но верно отмечает, что среди пролов поощряются алкоголизм и азартные игры, разрешаются им разводы и разврат, для них выпускается в массовом порядке и распространяется, разумеется, от лица подпольных спекулянтов, порнографическая продукция… В то время как СССР нещадно боролся с порнографией, развратом и пьянством в среде пролетариев, которые благодаря специфике официальной идеологии должны были представлять собой образцы людей новой формации.

Наиболее странной Вахитову представляется идеология Партии ангсоца, которая откровенно противоположна ценностям европейского Просвещения (а значит, и ценностям таких феноменов Просвещения, как социализм и коммунизм). Просвещение, начиная с эпохи энциклопедистов, превозносит свободу, разум, научно-технический прогресс, мир и гармонию между людьми… Совершенно немыслимо, чтобы в СССР на официальном уровне, то есть на уровне лозунгов партии, которые висели в виде растяжек на улицах каждого города, восславлялись незнание, рабство и война.

Наконец, социалистическая Партия Дж. Оруэлла проповедует философию субъективного идеализма, да, в книге это коллективный солипсизм – философия, заявляющая, что все вещи, весь открывающийся нам через чувства мир – лишь порождение нашего сознания.

А что же указывает на то, что «Английский социализм» – это английский социализм?

Положение пролов – выходцы из народа не имели возможности подняться вверх по социальной лестнице, были лишены элементарного – медицинской помощи, отпусков, больничных, страховки (и это происходило в метрополии, о населении колоний говорить и вовсе не приходилось), и тем из них, кто сумел стать слугой богатого лондонского аристократа, очень повезло (кстати, слуга-азиат Мартин – это обычное явление именно для английского общества).

Асексуальность Партии – это указание на викторианские ханжеские нравы элиты Британии.

Философия. Мысль о том, что мир – это порождение сознания человека, столь же абсурдна для русского и советского философа, сколько и естественна, и привычна для британского интеллектуала (тут Вахитов кривит душой, у нас субъективных идеалистов более чем достаточно).

В Великобритании 1940-х гг. действительно происходили радикальные антикапиталистические преобразования. Как раз в то время, когда Дж. Оруэлл сочинял свой памфлет, страна действительно стояла на пороге не гротескного, а самого настоящего, хотя и своеобразного «английского социализма».

Война централизировала экономику, она же ввела «нормирование потребления» и талоны, после войны народ проголосовал за лейбористов во главе с Клементом Эттли, заявлявшим, что лейбористы продолжат реформы и создадут из капиталистической Британской империи «Британское Социалистическое Содружество Наций». Причем, придя к власти, лейбористы начали выполнять свое обещание: национализация предприятий создала в промышленности 2 млн новых рабочих мест, которые заняли вернувшиеся из армии мужчины; были построены более 800 тыс. новых домов для жертв бомбардировок и жителей трущоб.

На фоне этих преобразований популярность К. Эттли зашкаливала, однако у любых преобразований есть противники, в том числе Черчилль называющий Эттли - "английским Сталиным". Именно в это время на книжном рынке Великобритании появляется «1984» (который хвалил Черчилль), в котором самыми черными красками был изображён «английский социализм» и даже «английский Сталин».

Джордж Оруэлл издевательски изображал нормирование потребления (страна находились в кризисе и после войны, поэтому лейбористы были вынуждены сохранить карточную систему до начала 1950-х гг.). Реалии того времени – плохие рассыпающиеся сигареты и скверный джин по талонам.

На основании этого автор статьи утверждает, что Оруэлл на уровне сознания хотел создать антисталинский памфлет, но воспроизвел действительность его родной послевоенной Великобритании, при этом он бессознательно критиковал реформы лейбористов, хотя считал себя их сторонником.

Я же не буду столь радикален. Многие элементы Оруэлл почерпнул в своей стране, многие он видел в СССР, часть в США, а иные в Германии. Мы не можем залезть ему в голову и узнать, что откуда он почерпнул и как к чему относился.  Любая такая попытка – это трактовка автора и носит лишь вероятностный характер. Но у нас и оснований утверждать, что Оруэлл критиковал СССР больше, чем родную Англию, или перенося проблемы, которые он точно видел в Англии, на Советское государство, на основании своих домыслов и доходивших до него рассказов (именно поэтому включение на Википедии в предмет критики СССР и Третьего Рейха, но невключение Англии – это полуправда, которая хуже лжи).

Но всё становиться ещё интересней, когда мы понимаем, что первый предмет критики «отдельные государства и происходящие в них процессы» - это часть второго предмета критики, который в целом является главным – «тоталитаризма».

Продолжение