Его жизнь - сплошная боль. Он был изгоем. Школа его личным адом. Его хобби - биология, в лаборатории он чувствовал себя богом Его мечта - чтобы все они пожалели.
Я мог лишь предполагать сколько времени потребуется препарату, чтобы полностью впитаться и добиться хотя бы какого-то видимого эффекта. Мне оставалось только ждать и наблюдать. Я видел, как она допила сок и выкинула смятую коробку в мусорное ведро возле учительского стола. После урока я притворился, что мне необходимо завязать шнурки, хотя у меня их не было, не думаю, что кто-то это заметил. Я опустился на одно колено и незаметно забрал из ведра коробочку сока. Никаких улик.
Осталось дождаться результата. Удача была ещё и в том, что это был первый урок и у меня впереди был целый день, чтобы наблюдать. Мне бы очень хотелось видеть результат самому, чем узнать на следующий день, что Олеся заболела и осталась дома. Все последующие уроки я косился в сторону девочки, но ничего не происходило. Она не подавала никаких признаков недомогания. Болтала с подружками на переменах, делала вид, что внимательно слушает учителя на уроках. Но не происходило ничего. Неужели я рассчитал неправильно и единственный верный способ – это введение препарата через кровь. И самое плохое, если внутривенно. Тогда мне придётся испытывать на себе, других вариантов просто не будет. Надо было увеличить дозу, пусть это и более рискованно. Пока что я решил ждать.
Олеся пришла в школу на следующий день и с ней всё было в порядке. Значит почти со стопроцентной вероятностью первый эксперимент можно считать неудачным. Я не мог сосредоточиться на уроках, постоянно прокручивая в голове комбинации и пропорции составляющих моей прививки, постепенно загоняя мысли в тупик. Медленно, но верно внутри образовывался запутанный клубок, основным компонентом которого была паника, опутавшая другие мысли, и не дававшая нормально сосредоточиться. Я считал секунды до того, как после уроков окажусь в лаборатории номер два и займусь приготовлением нового варианта вакцины. Я решил сделать сразу несколько модификаций, и провести эксперимент сразу на нескольких одноклассниках. Я даже близко не представлял, как провернуть подобное, но решил решать проблемы по мере их появления.
К большой перемене, мои мысли начали обретать ясность и порядок, мне практически удалось распутать клубок противоречий и паники. Правда, несколько раз мне сделал замечания учителя, и я чуть не полетел лицом вниз по лестнице, когда, погруженный в раздумья, в последний момент остановился перед лестницей, ведущей на второй этаж.
Всё разрешилось в столовой. Я сейчас и не вспомню, что в тот день давали на обед. Но поскольку ассортимент был скудным, могу предположить, что это были сосиски с картофельным пюре. Хотя, нет, я уверен, что было именно это. В столовой стоял обычный для школы шум, гул голосов сливался в бесконечную шумовую стену, которая давила на барабанные перепонки с силой равной хорошему рок концерту. Каждый считал, что то, что он хочет сообщить гораздо важнее того, что хочет сказать другой, школьники старались перекричать друг друга и в этой звуковой вакханалии не оставалось места никаким другим звукам. Я не слышал короткий крик Ольги Карловой – подруги Олеси, не слышал, как упала и разбилась тарелка с недоеденным обедом и пюре размазалось белой блямбой с комочками по полу, а сосиска покатилась под стол. Я сидел на приличном расстоянии от своего класса, и не сразу заметил происходящее, а потому пропустил начало. Я ковырял пюре вилкой аппетита не было совсем, когда краем глаза заметил, что происходит что-то не обычное. Почти весь мой класс был на ногах, нестройная стена разноцветных спин, закрывала от меня происходящее. Но я был уверен, что причина в Олесе, похоже началось. Я подскочил со скамьи и спустя несколько секунд оказался в гуще события.
Одноклассники окружили лежащую на полу девочку. Разбитая тарелка лежала возле её головы, а пюре бесформенным пятном размазалось по черным джинсам. Она лежала на спине, обесцвеченные волосы были испачканы чем-то зелёным. Это зелёное вытекало из её рта. Было видно, что тело Олеси била крупная дрожь. Глаза были широко открыты, она не моргала, по крайней мере я этого не заметил. Рот беззвучно открывался, словно она медленно читала, проговаривая про себя каждое слово. По подбородку текла тоненькая струйка зелёной пены.
Я замер, смотря на одноклассницу. Я не мог предсказать такого впечатляющего результата, максимум на что я рассчитывал в первый эксперимент – легкое недомогание и сыпь на коже. Когда подбирал и смешивал компоненты, мне казалось, что я подбираю именно это. Судороги и каталепсия - это не просто хороший результат - это идеал. Осталось только понять насколько пролонгирован эффект и степень заразности. Дальше я мог только предполагать, особенно после того, как вирус вступил в реакцию с человеческим организмом. Да, что там я вообще с трудом представлял, что будет дальше. Но самое верное сейчас - это держаться подальше от Олеси. Глядя на её состояние вполне можно предположить приступ эпилепсии. Скорее всего именно так и подумала наша классная руководительница, которая истеричным криком отправила кого-то из ребят в кабинет медсестры за помощью, а сама судорожно тыкала в экран телефона, видимо пытаясь вызвать скорую. Я быстро огляделся. Казалось, что вокруг собралась вся школа, ну уж старшие классы точно были все здесь. Начальная школа обедала на час раньше.Неужели никто так и не догадается повернуть девочку на бок. Она ведь сейчас задохнётся.
Значит придётся мне. И это не акт милосердия, она нужна мне живой как можно дольше. Мне нужно видеть результат, от захлебнувшей собственной слюной Олеси мне толку было мало. Если она сейчас откинется, то пусть я буду уверен, что именно мой препарат убил её, а не бездействие учителей и одноклассников, многие из которых считали её подругой, а сейчас просто стояли рядом, кто-то снимал на телефон, а кто-то отвернулся и похоже блевал.
Мне пришлось оттолкнуть пару человек, чтобы добраться до Олеси, я опустился на колено возле девочки, словно делал ей предложение, трясущейся на полу в судорогах и пускающей пузыри пены. От неё шёл резкий запах отдаленно напоминающий тот самый запах из рюкзака. Я сдержал рвотный позыв и, просунув руки под спину Олеси, перевернул её на бок. Сквозь вязанный свитер, надетый на девочку, почувствовал, как тело Олеси бьёт крупная дрожь, словно кто-то воспользовался электрошоком, чтобы успокоить буйную пациентку. А спустя несколько секунд появилась и медсестра. Я ещё недолго рядом с подбежавшей женщиной в белом халате, в руках у неё была какая-то короткая палка, которую она незамедлительно постаралась вставить Олеси между зубов. Я тихонько вышел из круга происшествия и вернулся к своей тарелке. Несмотря на стоявший в носу, словно тонкая белёсая плёнка, запах (который я возможно придумал себе, но представлялся он мне именно так), я с аппетитом доел свою порцию пюре. Единственный во всей столовой.
Потом некоторое время школа стояла на ушах. Столовую закрыли - приехала комиссия из какого-то государственного органа с полномасштабной проверкой. У Олеси не подтвердилась эпилепсия, не подтвердилась аллергия и отравление. Вскоре её отпустили домой, и она вернулась в школу. Наверное, неделю, или около того она стала героиней в центре внимания. А потом всё затихло. Не найдя никаких серьёзных нарушений и отклонений, комиссия удалилась восвояси. Жизнь довольно быстро вернулась в обычное русло. В том числе и для меня. Я опять пропадал вечерами в лаборатории номер два, пытаясь установить взаимодействия токсинов на определённый раздражитель и создать управляемую мной цепочку, благодаря чему я смог бы контролировать силу воздействия на определенного человека, учитывая его вес, рост, возраст и даже цвет кожи. И само собой временные обстоятельства. После того, как приехала комиссия я больше не хотел экспериментировать в пределах школы. Из-за большого количество однотипных приступов неизвестного происхождения они могли закрыть школу на карантин и тогда прощай лаборатория номер два и вся проделанная работа. Конечно, могли возникнуть вопросы и в случае однотипных припадков не то что у учеников одного класса, а даже одной школы.
За последующие несколько месяцев я провёл ещё три эксперимента и, если пауза между первым и вторым была почти полтора месяца, которые ушли на мои опасения по поводу карантина в школе и в большей степени раскрытия меня, как основного виновника. А потом, успешно изменив вакцину в нужные мне параметры, я осмелился на следующий шаг. И мне кажется особых подробностей тут не нужно. Всё прошло как по маслу. Приступ практически минута в минуту совпал с моими предсказаниями. На этот раз жертвой я выбрал здоровенного Артёма Савочкина. Он был самым крупным в классе и мне было интересно понять, как правильно рассчитывать препарат, учитывая размеры подопытного, а также его пол. И если первый параметр требовал корректива вакцины, при значительном изменении подопытного, то пол значения не имел.
Артём свалился на мокрый после небольшого дождя асфальт, он сильно ударился головой. Когда это случилось в первые минуты рядом оказался только я и у меня было достаточно времени, чтобы проконтролировать процесс. Я быстро подошёл к лежащему в нескольких сантиметрах от глубокой лужи парню. Он выглядел лучше Олеси, по крайней мере мне показалось, что не стоит переворачивать его на бок. Дрожи почти не было, на губах была едва заметная зелёная пена. Отлично. Ему просто стало плохо, неудивительно при таких нагрузках в школе. Я успешно ретировался, когда вокруг начали собираться люди. Оклемался он быстро и на следующий день вернулся в школу.
Перерыв между вторым и третьим экспериментом составил всего две недели, на этот раз это была девочка – самая близкая подруга Олеси. К тому времени я настолько успел улучшить компоненты, что мне хватило одной капли препарата, чтобы вызвать нужный эффект. Я добавил ей несколько капель в компот во время обеда. С ней было точно так же как и Артёмом.
Оставалось только решить, чего я хочу на самом деле и продолжать двигаться в этом направлении. Мне, конечно было недостаточно простого приступа, отдаленно напоминающего эпилептический припадок. Я хотел пролонгированного действия, в идеале что бы им всю жизнь аукалось то, как они относились ко мне. Но тут я был в тупике, мне не хватало знаний, и скорее всего не хватало возможностей лаборатории номер два. Я на какое-то время я решил приостановить работу с Геннадием Артемьевичем, по вполне адекватным причинам. Мне нужно было развитие, я должен был после школы двигаться дальше. Мне нужно было готовиться к выпускным и вступительным экзаменам. Само собой, все свои наработки и оставшийся после трёх экспериментов препарат я забрал с собой. Осталось его кстати достаточно много.
Время до экзаменов пролетело быстро. Ни у кого так не хватило ума связать между собой все три случая странного припадка и немотивированных обмороков, произошедших с учениками одного класса за, будем честными, довольно короткий период. Ну, такая намеренная или нет безалаберность играла мне на руку. Никаких последствий у моих подопытных ящериц (в итоге, я решил называть их ящерицами, кролики слишком милые создания, чтобы я сравнивал их со своими одноклассниками) я не замечал, всё продолжалось как обычно.
Я успешно закончило выпускной класс, и поступил в университет, само собой на биологический факультет, где и планировал продолжить свои исследования. За прошедшие несколько месяцев с момента первого эксперимента, я так и не определился с конечной целью своих действий. С одной стороны, я был удовлетворен тем как корчилась на полу столовой Олеся, разбитой головой Артёма. Остальные как будто чувствовали, что я что-то задумал и дружно отстали от меня, так же дружно как все школьные годы измывались надо мной. Моя топка ненависти больше не подпитывалась углём постоянных оскорблений. Иногда мне начинало казаться, что я зря затеял историю с вакциной, и мне стоило направить усилия на что-то более полезное и созидательное. Мне не нравились подобные мысли, и я старательно боролся с моментами слабости. Дошло до того, что я решил найти Харламова, чтобы попробовать как-то освежить воспоминания, обострить те чувства, побудившие меня несколько лет назад начать работу над вакциной от человеческой мерзости, заложенной в некоторых индивидуумах.
Нашёл я его быстро. В нашем небольшом городе вообще достаточно проблематично пропасть с радаров надолго. Тут все друг друга знают, хотя бы через одно рукопожатие уж точно. Я решил, что Харламов должен стать именно той точкой невозврата, когда я окончательно определюсь стоит ли мне продолжать именно в том направлении в каком я двигался изначально. Или уже пора перерасти свои обиды, тупость одноклассников, прошлое. Прошлое, которое не изменить может быть и не достойно стать основой для моего будущего. Не лучшее прошлое, скажу прямо. И разве правильно будет закладывать фундамент своего будущего, опираясь на мироощущение затравленного подростка, который несмотря ни на что смог на достаточно достойном уровне пройти все испытания. Или же нужно довести дело до конца, ведь рано или поздно всё может повториться, пусть и в другой интерпретации. Если рану не залечить до конца, она может загноиться и заразить весь организм.
Он сильно изменился. Или я запомнил его другим. Это был уже нет тот переросток, от одного взгляда которого у меня холодела спина и немели ноги. Не знаю, что с ним случилось в той спецшколе, куда его отправили, но видимо нашёлся кто-то поздоровее. Всегда найдётся рыба покрупнее. Харламов высоко взобрался в обычной школе, он был практически королём, наверное, больно было падать. Я теребил в руке шприц с препаратом, не зная, как поступить дальше. Я нашёл его в парке, неподалёку от той самой спецшколы, куда его направили после происшествия с моим рюкзаком. Это было довольно жалкое зрелище Он сильно похудел и даже как будто стал ниже ростом, или это просто я вырос. Он сидел на старой лавке. Даже издалека было видно насколько его одежда старая, поношенная. Он вызывал… Жалость. Ну, нет. Никакой жалости к нему во мне нет.
Я стоял и смотрел на него, облокотившись на огромный старый тополь, грубая кора которого царапала руку, но я не замечал этого. Я никак не мог принять решение. Взрослое – развернуться и уйти, его жизнь уже наказала, правильное – довести дело до конца. Он посмотрел в мою сторону – не на меня просто в мою сторону, словно чувствовал, что за ни наблюдают. Я нисколько не боялся, что он меня заметит, скорее всего он не узнает меня, даже если я буду стоять рядом.
Интересно мне было что с ним произошло? Однозначно, нет. Мне вполне хватало вот такого его полуопущенного состояния. Видимо какая-то справедливость всё-таки существует, помимо той, которую мы творим сами.
Не знаю сколько бы ещё продолжалась эта немая сцена, но неожиданно стал накрапывать мелкий дождь. Холодный капли, упавшие на лицо, на предплечья, вывели меня из состояния ступора, и я принял единственно верное решение. Моё дело должно быть закончено. И возможно оно закончится на нём.
Я вышел из-за дерева, от скамейки меня отделяло метров тридцать, я шёл медленно, пристально всматриваясь в Харламова. Вблизи всё оказалось гораздо хуже. Похоже он был обдолбанный или пьяный. Его глаза были мутными, я с трудом различал в них зрачки. Я наступил на ветку, она жалобно хрустнула, и он повернул голову в мою сторону. Повернул не резко, но медленно, словно в замедленной киносъёмке. Он смотрел прямо на меня, в его взгляде не было никакой осмысленности. Это точно не последствия алкоголя, это какие-то вещества. Его губы беззвучно шевелились. Словно он читал молитву. Интересно, что он там видит вместо меня. Монстра в щупальцах или человека-кота. Не знаю почему мне пришёл в голову образ именно человека-кота.
Когда я оказался возле него на расстоянии двух метров, он неожиданно сказал. «Привет, дружище. Садись рядом». Меня словно окатили холодной водой с ног до головы (или это дождь усилился). Я замер на месте, не решаясь подойти ближе. В голове сразу возникли образы того, что бывает, когда у наркоманов клинит голову. Он ведь запросто может достать нож и прирезать меня. Ведь наверняка он именно меня считает виноватым в том, что произошло с ним. У таких людей изначально нарушена логика причинно-следственных связей, и с годами, а особенно в таких состояниях она ломается окончательно. Но спустя несколько секунд, я понял, что он обращается не ко мне. Харламов смотрел куда-то рядом со мной. Похоже он действительно видит щупальцегового монстра или человека-кота. И смотрел так уверенно, что я даже повернул голову, чтобы убедиться, что рядом никого нет. Я конечно, не ожидал увидеть там монстра или фею, рассыпающую волшебный порошок блестящим веером. Но могло быть и так, что кол мне сзади тихо подошёл один из его дружков. Конечно, никого там не было.
Но я действительно сел рядом. Вот ведь как поворачивается судьба. Теперь пахло не от моего рюкзака, противный аромат источал теперь Харламов, пусть и не такой сильный. И, удивительно, но этот запах не вызывал у меня рвотного рефлекса. Я достал из кармана тонкий шприц, каким обычно пользуются больные сахарным диабетом, может быть и наркоманы тоже. Я бы спросил у Харламова об этом, но мне было не интересно. Я огляделся по сторонам, никого не было видно, никто не гулял с собакой, не было любителей пробежек по парку. Я ещё раз взглянул на своего бывшего одноклассника и воткнул ему шприц в бедро. Он медленно попустил голову и посмотрел на торчащий из ноги белый кусок пластмассы. Я быстро нажал на поршень и препарат оказался внутри него. Ничего не произошло, и не должно было произойти. Препарату нужно время, даже если вводить его сразу в кровь. Может быть при внутривенном введении он и сработает быстрее.
Я поднялся с лавки. Харламов не смотрел на меня. Он как будто и не заметил ничего. Я даже немного разочаровался, как всё просто сложилось. Может так оно и должно было быть, в конце концов я заслужил это. И я ушёл не оглядываясь.
А спустя несколько месяцев начались события, которые и заставили меня написать всё это. И начались они, как и в прошлом именно с Харламова. Мой препарат вызвал не редсказуемую реакцию. Видимо токсины вступили в реакцию с теми веществами, что употребил Харламов. И я до сих пор не знаю, что это были за вещества, хотя предположения, конечно есть. Мир медленно, но верно разваливался на части. В последствии довольно точно восстановил цепочку событий. После того, как я уколол Харламова, он больше так и не поднялся с той самой старой лавки. Врачи и полиция списали всё на передоз неизвестными наркотическими веществами. Но я был там и видел, что его состояние не было похоже на передоз. Я понимал, что его убил мой препарат, а точнее та адская смесь, моего препарата с тем что он употреблял сам подопытный.
А потом заболели те двое (парочка, прогуливавшаяся в лесу) что нашли его. Врачи никак не связывали их заражение с мертвым наркоманом на лавочке - никто и не догадался проверить его кровь на что-то другое кроме наркотических веществ. Именно эта пара и стала нулевыми пациентами, а мой препарат приобрёл свойство распространяться воздушно капельным путём. Извлечь его из крови всё также не представлялась возможным, особенно если не знать, что именно нужно искать. А в каком виде мой препарат попал в организм первых, заразившихся от Харламова, даже я не мог предположить. Изменения были скорее всего критическими.
Следующими стали врачи и полицейские, которые приехали на вызов. А потом вирус стал распространяться по экспоненте. Учитывая скорость распространения, обусловленную высокой заразностью и устойчивостью к воздействиям окружающей среды, карантин быстро превратился в эпидемию, а затем и в пандемию.
Люди прозвали вирус зелёнкой из-за характерного зеленного цвета кожи, появляющегося в момент заражения и не меняющегося в течении всей болезни вплоть до самого конца. Научно-медицинского названия у него официально не было. Или я об этом не знал. Зелёнка была абсолютно летальной. Смертность была почти сто процентов. Почему почти сто. Да потому что выжили только Олеся и её подруга. Каким-то образом мой эксперимент по прививке для них защитил их организм, выдав им иммунитет.
Я понимал, что по сути у меня в руках было лекарство. Мне хватило бы несколько дней, чтобы начать масштабное производство вакцины против вакцины. Не без помощи государства, само собой. Но я не спешил. Как я и хотел в самом начале, я действительно создал лекарство от самого мерзкого и действительно летального вируса в масштабе целой планеты. Да, они издевались надо мной, но ведь это мелочи по сравнению с тем, что они делают друг с другом, детьми, животными, окружающим миром. Бесконечные войны, загрязнение окружающей среды. Они умудрились засрать океан и околоземную орбиту. Я не в курсе, но не удивлюсь, если уже успели запустить мусор в космос, просто чтобы избавиться.
Человечество и есть вирус. Я не хотел полного уничтожения людей. Должны остаться лучшие. Я знал, как определить лучших. Это те, кто примут правила игры, те кто смогут победить свою жалкую природную сущность, те, кто смогут принять, что они второстепенны на этой планете. Признать истинное место человечества в этом мире.
Некоторое время мне понадобилось, чтобы решиться ввести себе созданный мной препарат. Я был уверен, что это единственное правильное решение, чтобы выжить, но всё равно мне это казалось чем-то сродни самоубийству. В конце концов, я решился. Причем ввести я решил именно внутривенно, рассудив, что так будет надёжнее всего и пусть это будет завершающая часть эксперимента.
Ощущения были не самые приятные. Меня тошнило, тело били судороги. Я успел несколько раз пожалеть о своём решении. Но кадры с обезображенными телами с кожей зеленного цвета давали необходимую мотивацию. А потом наступило облегчение.
Я обезопасил себя. Только себя пока что. Но скоро уже придёт время моего триумфального восхода на высшую ступень истории человечества. Я и есть второе пришествие. А мой препарат – это дар для людей. Как потоп, как воскрешение. Да будет так.
Авторский канал - t.me/writer_path
