Немного предыстории. Каждый год я на пару недель уезжаю за город на дачу. Не в отпуск, а просто там побыть. И это единственные две недели в году, когда я смотрю телевизор. По ряду причин. И вот в этом году случилось так, что в какой-то день, пока я ужинал, фоном по телеку посмотрел ТНТ-шную комедию «Мэр поневоле», и она даже вполне на разок зашла. Если вдруг кому очень интересно, у меня в «Телеграме» есть отзыв, отыскать нетрудно. Сейчас же речь про совсем другое кино, которое я отсмотрел после «Мэра» и очень сильно удивился. Сначала, как водится, даже не собирался. Потому что после комедии с Цапником и Кошкиной, судя по всплывавшей плашке, должен был идти фильм «Кто там?». А я такой знаю только один: идиотский триллер Элая Рота с Киану Ривзом и Аной де Армас. Ну, думаю, ладно, пусть бубнит, пока я посуду буду убирать, да ко сну готовиться, а потом выключу. Однако, когда пошёл логотип «Централ партнершипа» я уже заподозрил, что это какое-то совсем другое кино. И по итогу так оно и оказалось. Более того, оно на порядок лучше означенного барахла от Рота. Я бы даже смело заявил, что это один из лучших отечественных фильмов, что я видел за последнее время. Я его специально только что пересмотрел, потому что на даче приходилось довольствоваться довольно маленьким экранчиком, на котором было не видно многих мелких деталей.

В чём суть. Это авторский проект Владимира Маслова, Виталия Дудки, Михаила Морского и ещё нескольких граждан, захотевших в какой-то момент заснять альманах триллерных новелл, где общей темой была бы закрытая дверь, за которой героев ждёт что-то неприятное. Какие-то их личные страхи или непредвиденные жизненные обстоятельства. По итогу получилось пять историй, практически никак на первый взгляд не связанных. В них разные герои в исполнении разных актёров, а действие разворачивается в совсем непохожих друг на друга локациях. Однако, если быть внимательным, то связующие звенья таки можно заметить, хотя они и не служат сюжетообразующими. Ну, например, фельдшер скорой помощи из третьей новеллы в четвёртой находится среди пассажиров самолёта.

Ну и давайте вкратце про каждую из новелл в стиле моих заметок про фильмы серии «V/H/S» (Часть 1, Часть 2). И да, также существует версия в виде мини-сериала, доступного на стриминговом сервисе «Premier» и пересматривал я именно её. Однако новых или расширенных сцен она не содержит и как по мне в формате полнометражного фильма смотрится это всё сильно лучше. Ну и да, получается, что это снова косвенно проект от канала ТНТ.

Итак, история первая, «Твоя цена». В специально оборудованном погребе дорого особняка находится вместе с женой очень богатый человек в исполнении Владимира Машкова. Супругам скоро нужно ехать по каким-то делам, но тут в дом врываются грабители и муж запирает укреплённую дверь в погреб. Однако просто так отсидеться до приезда полиции у семейной пары не получится, ведь незваным гостям нужны далеко не только спрятанные в сейфе деньги.

Этот эпизод, в специально выстроенной студийной декорации, снимали последним, однако в качестве вводного сюжета он смотрится очень хорошо и презентует все фишки данного проекта. Это и клаустрофобное ощущение замкнутого пространства, и отличная манера съёмки с длиннющими планами (каждая новелла якобы сделана одним дублем, а на съёмочной площадке таковые порой длились по 12 минут), и шикарный звук, изрядно нагнетающий атмосферу, и добротная актёрская игра. И, конечно же, почти обязательный твист в конце. И хотя любимой в фильме я её точно не назову, однако поставлена и сыграна она хорошо, а задачу задать тон всему происходящему выполняет на ура. Ну и, понятно, что создатели грамотно привлекли внимание, сразу кинув в зрителя Машковым.

История вторая, «Твоя смерть». Наряд полиции отправляется в ночной рейд по задержанию нелегальных мигрантов. Те незаконно проживают на территории уже год как закрытого и весьма немаленького квест-рума в стилистике фильмов ужасов. Главным героем тут выступает молодой и впервые отправившийся на серьёзное дело полицейский по фамилии Малинин в исполнении Тихона Жизневского. Почти сразу он видит, как его более опытные коллеги начинают изрядно превышать полномочия. Но не успевает парень вмешаться, как кто-то из глубины полутёмного помещения с массой коридоров открывает стрельбу. Главный герой пускается за стрелком вдогонку через лабиринт с ужасными декорациями.

Вторая новелла мне понравилась уже значительно больше. Она окончательно задала тон повествованию, превратив просто триллер совсем уж неприятную жуть. Понятно, что вокруг не сильно дорогой квест-рум, однако именно благодаря постановке и реальной угрозе главному герою, сопереживание включается на полную и эпизод смотрится очень напряжённо. Плюс, тут стало понятно, что кино точно будет совсем серьёзным и мрачным, а в означенном жанре я такое очень люблю. Ну и по итогу это всё ещё не самая лучшая в альманахе история, однако и она зашла на ура, а благодаря неплохой игре Жизневского смотреть всё это было не скучно. Правда моё дурное воображение никак не могло выкинуть из головы мысль «Эвон как, оказывается, несладко приходилось майору Грому в первые годы работы!». Ну да это уже чисто мои проблемы, сам фильм на эту тему не шутит.

Кстати помимо Жизневского одну из главных ролей тут играет ещё один неплохой актёр Александр Самойленко, да и Александр Обласов в роли третьего полицейского тоже был весьма неплох.

История третья, «Твоя боль». В небольшой квартирке женщина средних лет в исполнении Марьяны Спивак готовит еду, слушает музыку и ждёт возвращения с улицы маленького сына. И тут в квартиру начинает ломиться её бывший муж, изрядно выпивший и не желающий мириться с их расставанием.

Это самая короткая история в фильме. Даже в сериальном формате вместе с титрами она идёт всего восемь минут. Однако, во-первых, снималась она самой первой и была своего рода пилотом, показывая который создатели смогли найти финансирование. И, во-вторых, это чуть ли не лучший эпизод картины. Причём охренительно снятый, учитывая, что вокруг не специально выстроенная декорация, а настоящая квартира, где камера почти без склеек носится туда-сюда, заставляя съёмочную группу жаться по углам, чтобы не попасть в кадр (про это есть в фильме о фильме). А ещё это самая простая сюжетно и, вместе с тем, предельно жуткая новелла, что по содержанию, что по звуку, что по уровню отыгрыша актёров. Вот это было прям супер, такого мрачняка в хорошем смысле слова я даже не ожидал. И да, как раз тут появляется тот самый фельдшер, роль которого исполнил Сергей Чихачёв.

История четвёртая, «Твой выход». Пассажирский самолёт совершает длительный перелёт. Главный пилот, после того, как борт лёг на курс, выходит в салон, но назад попасть уже не может. Его напарник запер дверь изнутри и по громкой связи делает страшное объявление. Через десять минут самолёт врежется в землю. И на первый взгляд кажется, что помешать этому не может ничто.

Эта новелла, наоборот, самая длинная и самая масштабная по размаху съёмки. Много актёров в кадре, имитация полёта и крена самолёта в разные стороны, плюс никуда не пропадает имитация съёмки одним дублем, из-за чего создателям то и дело приходилось изрядно изворачиваться, чтобы скрыть технические нюансы, и зритель мог бы поверить в реальность происходящего. Сюжетно это история про последствия наших действий и то, как они могут совершенно внезапно отразиться на куче совершенно непричастных людей. Напряжение и саспенс тут просто густейшие, когда смотришь в первый раз представить, куда же вырулит сюжет не представляется возможным, а множество пассажиров даёт авторам вволю поиграться с типажами и образами.

Вообще, несмотря на то, что мне последние три истории нравятся плюс-минус одинаково, при пересмотре я поймал себя на мысли, что конкретно эта может зайти далеко не всем. Потому что ситуация тут довольно абсурдная, равно как и действия некоторых героев. Например, просто посмотрите на влюблённую парочку, которая часто попадает в кадр, и то, как они себя ведут во время кульминации. Это не проблема истории, градус некоторого абсурда тут поднят намеренно, а люди порой бывают и правда весьма припизднутыми. Но для кого-то после достаточно камерных и приземлённых предыдущих новелл, эта может показаться перегруженной и чересчур поехавшей.

Однако мне нравится всякая стрёмная (опять же в хорошем смысле) дичь, а тут было весьма и весьма неуютно. Опять же, что звук, что актёры, что операторская работа очень грамотно задавали атмосферу и нагнетали обстановку. Так что удлинённый хрон мне вообще не мешал, а новелла определённо в числе лучших. Ну и, наверное, людям с острой боязнью полётов смотреть её будет вдвойне неприятно.

А, да, девушку из той самой странной влюблённой парочки играет весьма известная актриса родом из Ижевска, работающая в жанре научно-просветительских фильмов для подрастающего поколения под творческим псевдонимом Jia Lissa (Юлия Чиркова по паспорту). А я смотрю лицо знакомое, никак не мог понять кто это. А потом как понял! Учитывая роль и обстановку вокруг — весьма иронично получилось. А ещё мне показалось, что роль одного из пассажиров исполняет Роман Котков, один из создателей Майора Грома, но в титрах его вроде нигде не указано, может и привиделось.

Пятая, последняя история, «Твой выбор». Маленькая девочка в исполнении Софии Петровой осталась одна в квартире. Мама ушла в магазин и забыла ключи. И теперь не может попасть домой. А дочка не спешит её впускать, ведь мама постоянно раздражённая, занятая и вечно ругается по любому поводу. И тогда девчушка придумывает себе новую маму в исполнении Саши Бортич. Та весёлая, позитивная, играет с дочерью и всё-всё ей разрешает. Только вот игры в какой-то момент заходят слишком далеко, а дело начинает принимать скверный оборот.

Несмотря на то, что данная новелла не такая мрачная, как две предыдущие, она всё равно умудрилась нагнать на меня изрядно жути. И хотя тут чётко даётся понять, что всё происходящее — просто плод воображения девочки, которой не хватает материнской любви, всё равно выглядит творящееся в квартире крайне неуютно.

И тому, наверное, в основном две причины. Во-первых, звук именно в этой новелле приобретает совсем уж хоррорные мотивы, которые посреди весёлых поскакушек девочки с молодой мамой звучат максимально неуместно, что, собственно, и нагнетает. Ощущение, что вот-вот всё это разом превратится в какой-то кромешный и кровавый пиздец не покидает ни на секунду. Чему постановка и неизменно талантливая работа оператора тоже только на руку. Ну а, во-вторых, Саша Бортич тут просто шикарная. Она на очень тонкой грани играет предельно позитивную и до карикатурности дружелюбную маму, ни разу не скатываясь в откровенное переигрывание. А вот во взгляде у неё постоянно промелькивает что-то прям без шуток хтоническое и зловещее, прям аж мурашки пробирают. Причём, повторюсь, всё это не пихают в лицо, а актриса не кривляется как Джим Керри.

Это всё смотрелось настолько добротно, что окажись она в конце каким-нибудь злобным демоном, принявшим обличие мамы, я бы вообще ни хера не удивился и легко это принял. Однако, как и раньше, новелла остаётся целиком в рамках реализма. И, кстати, в ней есть не очень чётко заметная даже в HD-версии (камера проезжает весьма быстро), но достаточно очевидная сцепка с одной из предыдущих историй.

А, ну и София Петрова тоже отыграла на очень хорошем уровне. И детскую непосредственность сумела сохранить, и деревянной куклой совсем не выглядела. Надо будет посмотреть, авось ещё себя проявит. Да, я в курсе, что она играла главную роль в недавнем «Домовёнке Кузе», но это уж простите без меня.

Резюмирую. Отличный отечественный триллер-альманах, который при знакомстве произвёл на меня очень сильное впечатление. Однако, даже при повторном просмотре, когда я уже знал все повороты, сильно хуже он не стал. Да, не все новеллы одинаково прекрасны, но, во-первых, так почти никогда и не бывает, во-вторых, даже те, что послабее — они всё равно очень хороши, а, в-третьих, даже если вдруг из бытия пропадут все истории кроме третьей и пятой, даже их хватит, чтобы рекомендовать этот фильм к просмотру. Что я, собственно, и делаю.

Есть, правда, во всей этой истории неизбежная ложка кислятины. Фильму уже три года, он в том числе прокатывался в кинотеатрах, причём, как я понимаю, его ещё и покупали для показа в нескольких других странах. В нём отличная постановка, густая атмосфера, много известных актёров и интересные истории.

И вот вопрос: вы хоть раз про него слышали? Видели хоть какую-то рекламу, посты с рекомендациями, обзоры? Каким-нибудь очередным говном по мотивам сказок забито всё будет так, чтобы ты ни в коем случае его не пропустил, даже если не смотришь телевизор, не ходишь в кино, а в интернете посещаешь строго определённые сайты. А про ленты на вроде этой просто молчат, будто их и нет вовсе. А ведь это чудесное жанровое кино, которого прям очень не хватает. Да, оно не массовое и сборов «Чебурашки» ему не видать. Но это же не повод практически хоронить настолько крутой проект и молча, без помпы выкидывать его прямиком на стриминг после крайне ограниченного проката.

В общем, грустно девицы, очень всё это грустно. А кино — отличное, так и запишите. И такого хотелось бы видеть побольше. Тем более, что и сами авторы были бы рады сделать из «Кто там?» франшизу, благо формат позволяет.

P.S. Уже дописав основной текст понял, что не упомянул ещё один важный аспект фильма. А именно его жизненность. В том смысле, что помещения, квартиры, персонажи тут — они совершенно обычные, понятные и приземлённые. Ну, за исключением героя Машкова, но это только подтверждает правило. И, что ещё немаловажно, все разговаривают как нормальные люди, диалоги и реплики звучат максимально естественно. А главное: всё понятно, никакого запоротого звука и убогих шептаний. На всю ленту ровно одна фраза, которую я не смог разобрать, да и та по контексту становится понятной. Для отечественного кино это не такой уж частый случай, надо отметить. И подобное не может не радовать.

Я, полный уверенности того, что в родном доме все еще теплица родная кровь, и не менее наполненный сомнениями о том, что буду желанным гостем после столь долгого расставания, решился сделать несколько резких, но несильных стуков в дверь. После первого же прикосновения к двери волнение от встречи и переживание от ее исхода начали подступать к горлу. Ожидание затянулось сначала на секунды, потом на десятки. Отбросив наступившие сомнения, я постучал громче, но обратил внимание, что дверь в дом незакрыта и сама стучит по раме от каждого моего удара по ней. Удивленно и аккуратно я приоткрыл старую деревянную дверь, утяжеленную от железного, пожелтевшего обрамления и, чтобы не вызывать резкого сопротивления обитателя жилища от ночного неожиданного визита, неуверенно, но громко произнес: «Матушка.. это я… Я дома…».

Горло сдавило болью от разочарования. В дубовом, почерневшем от старости, кресле, рядом с утихающим камином, укутанная в шерстяной овечий плед безмолвно сидела моя мать. Нет. В кресле было то, что от нее осталось, после долгих лет одиночества и болезни. От этого гнусного вида в полутемных бликах очага витала маслянистая прогорклая дымка, вызывающая те же ощущения, что и при самом первом прочтении, пропитанного отчаянием, моего письма. Мама смотрела сквозь меня, ее побледневшая тонкая кожа и выпирающие от худобы скулы говорили за нее о ее состоянии. От этого вида в голове у левого виска вновь возникла нестерпимая пульсация вен. Я быстро подошел к ней, взял за ее сухую костлявую руку, но не успел ничего сказать как она через силу проговорила: «Ты… зачем ты снова…зачем вернулся», я смотрел на нее с ощущением опустошенности внутри и не знал, что я мог сказать в этот момент. Она продолжила: «хадгалган должен был… ненавиж.. и..» в этот момент я услышал резко приближающийся легкий стук обуви, явно доносящийся со стороны ванной комнаты слева по небольшом коридору, мое отчаяние разбавилось знакомым лицом – это была Мира, наша соседка, которая была несильно старше меня, когда я был вынужден покинуть свой родной дом, на ее лице был испуг, явно связанный с моим прибытием, в тот момент когда она попятилась назад, ощупывая руками что-то тяжелое, чем можно было дать отпор, моя мать явно тяжело, но громко произнесла: «…сын». Испуг на лице молодой и хрупкой девушки сменился успокоительным для нас обоих удивлением, она сразу переспросила: «Ты? Сын? Серьезно?».

-«Да! я только приехал на поезде, меня не было наверное очень давно, что случилось с матерью?» - с каждым словом я произносил их все тише…

-«Ты!» – сказала она грубо: «тебя не было слишком долго, она больна, я помогаю ей, я Мира…»

Проглатывая внезапно возникшую во рту сухость, я перебил девушку: «Маркелова, да.. Мира, я узнал тебя».

-«Мне нужно уложить матушку спать, я все уже сделала сегодня, ей… все тяжелее с каждым днем» - Мира смотрела на меня.

Я, осматривая унылое, очерствленное временем, помещение подумал о том, что даже жить тут с каждым днем становилось бы тяжелее.

-«Я тебе сейчас помогу… у вас есть деньги на еду и лекарства? Я привез с собой сколько есть, давай ...» - растерянно сказал я, но не договорил.

-«Завтра все.., наверху свободная комната… твоего отца, там кровать и чистые кое-какие вещи, я очень устала, мы сможем.. все обсудить утром, мы живем вместе уже какое-то время.. все завтра пожалуйста…»

…Хадгалган это было точно слово на ее родном языке, я знал его плохо… «спаси» или «спасение», кого? от болезни или чего? За окном была непроглядная темнота, поздняя ночь, мой путь от станции до дома потребовал больше времени чем я планировал. Я нехотя посмотрел в сторону матери, которая больше не произнесла ни слова и просто смотрела куда-то вдаль. Пульсация вен, появившаяся, как только я переступил порог несчастного дома, превратилась в негодование от мигрени, которая ударила так резко, что я на момент даже потерял равновесие и вынужден был облокотиться об угол стены.

Не смотря на свое самочувствие я помог перенести легкое, но твердое тело на плетеную кровать, размещенную тут в главной комнате явно только для того, чтобы эту рутинную процедуру можно было делать хоть немного легче для рук уставшей девушки. От такой внезапно представшей передо мной картины беспомощности от болезненного состояния матери, ее непонятных мне слов, растерянного взгляда Миры, которая находится тут явно добровольно, и пережитых острых впечатлений от встречи с родным городом единственное что я сейчас хотел и мог сделать это выпить немного воды из бадьи, стоящей у стола, зажечь еще одну масляную лампу и подняться в мансардную комнату, которую отец раньше использовал как свое место для домашней работы.

Выход наверх находился в конце того же коридора, из которого вышла Мира, он был оформлен деревянными ступенями с перилами с одной стороны. С каждым шагом по лестнице я предвкушал как буду бороться с проявлением мигрени, смотреть на лампу становилось все тяжелее. Отперев деревянную дверь, в лицо ударил холодный сквозняк, окно мансарды уже неплотно закрывало пространство комнаты и пропускало осенний уличный воздух, но причина сквозняка была устранима – забытый закрыть стержень замка ставней. Пространство вокруг не было потревожено никем, судя по всему, давно, в углах стен и в районе старого дощатого шкафа висели узоры паутины. Впрочем, все это мало меня волновало, я успел бросить свой чемодан рядом с кроватью, шумом от которого, скорее всего, слишком неаккуратно мог потревожить и так измученных жителей дома. Пальто бросил на кровать, стоящую впритык к углу стен, одна из которых примыкает к окну. И аккуратно, не давая себе сделать лишних резких движений улегся на кровать. Масляную лампу, издающую тот самый запах, я оставил у входа на рабочем столе. В этот раз, решив, не испытывать себя на прочность, открыл флакон лауданума с оставшимся содержимым и окончательно его опустошил.

Я знал, что у меня есть еще несколько минут перед тем, как сон начнет настигать. В полумраке нашел рукой внутренний карман пальто, в котором хранилось тревожное письмо, вытянул скомканную и немного влажную бумагу и хотел вдруг снова его перечитать как понял, что не могу сфокусироваться ни на одном из слов. Мелькающие огни, хоть и слабые, но быстро сменяющие друг друга, отбрасывали слишком заметные моему воспаленному взору тени, пульсация в голове упраздняла мое желание сконцентрироваться на чтении и осуществлять хоть сколько-то стоящий мысленный процесс, рука ослабела и листок упал на холодный пол.

Испытывая смешанные чувства между непониманием и раздражением, но принимая необходимость, я спустился с вагона и направился в сторону станции, до которой, как мне казалось, было около четыреста метров. Рядом со станицей было небольшое депо для обслуживания поездов и дрезин, а за ней сразу находились помещения складов и небольших производств, где проходили окончательную сортировку и хранение консервы из рыбы и мяса для отправки в другие города. От станции на восток вела дорога в жилые и, если можно его так назвать, деловой районы города, на запад вела дорога к скотоводческому хозяйству с консервным заводом, а еще дальше к золото обогатительному комбинату с небольшим жилым районом для рабочих и их семей. От этих основных городских центров промышленности всегда витала дымка над горизонтом. Город огибала река - Хилэнай, нельзя сказать что очень многоводная, но питающая его с избытком, мы часто ловили рыбу и ракообразных на берегу. Сама река тянулась с северо-запада на восток, начинаясь и огибая степную не очень высокую горную гряду, которую можно было наблюдать в ясную погоду еще с окраины городка, именно у ее порогов недалеко от гор, из рукавов и протоков, наши далекие предки добывали золото с древних времен еще ручным способом, сама река впадала в огромное озеро, устье реки располагалось примерно в 200 километрах на юго-восток от города.

Железнодорожная станция представляла собой отдельно стоящее здание на каменном фундаменте с цокольным этажом, окна которого закрыты металлическими решетками из толстых прутьев и деревянными ставнями, само здание состояло из одного надземного деревянного этажа. Чуть да

В детстве мы бегали сюда и смотрели за тем, как прибывают и убывают поезда, самыми интересными были те, которые доставляли в город продукты питания, не производимые в самом городе или окрестностях. Каким было мое удивление от первого раза, когда я попробовал шоколад. Как-то нам с Сашей дали по толстому неаккуратно отломленному куску каждому: за то, что мы помогали разгружать грузовые вагоны, когда я принес домой, то что осталось от моей доли, отец не поверил, что я это заработал сам.

В этот раз бежать до станции я не мог, слабость после моего недомогания не оставляла для этого сил, а жажда все еще мучила меня, мысль о том, что водоразборная колонка, размещенная у станции, ни разу еще не подвела после тяжелых рабочих дней в юности, внушала некоторое облегчение.

Было странно, подумал я, пути, которые шли к станции были частично разобраны, то тут то там демонтированы рельсы, местами выбиты или разломаны шпалы, как по таким путям могут ходить даже грузовые поезда? Странным было и то в каком состоянии была сама станция, она была не просто обветшалой, она была одинокой. Ни на перроне, ни в служебном помещении не было станционного смотрителя, рабочие в грязных робах, как это должно быть, не возились с тюками и бочками. В уши бил стук прогнивших деревянных ставней по рамам и металлу решеток.

Чем больше я приближался к этому зданию, цокольный этаж которого теперь смахивал на арестный дом, все сильнее в воздухе ощущался мерзковато сладкий запах гнилой рыбы и тины, который раньше, как я помню, можно было услышать только возле консервного завода или в складах с разбитыми или проеденными крысами бочками.  Сам этот факт был удивителен, ведь станция — это единственный доступ к транспортной артерии для экспорта мяса, рыбы и золота, а также импорта продуктов, одежды и медикаментов.

Все эти аномалии не показались мне важными сразу, я все еще страдал от последствий мигрени, а действие лауданума слабо, но оказывало влияние на меня, замыливая то тут, то там фокус зрения и предательски подкашивая ноги, чтобы те, как специально, не попадали на и так неровную поверхность шпал.

Колонка раздалась успокаивающим скрипом от моего усилия, не сразу полилась живительная влага, но моя радость от того, что ожидания наконец сбылись, омрачилась тем, что запах тухлого рыбного месива как будто приблизился и теперь, как мне показалось, исходил от так желаемой мной воды. Я был вынужден скрыть свою брезгливость также как больной, которого мучает жажда в пылу сильной лихорадки или пропойца, буквально умирающий в бреду абстиненции. На мое приятное удивление вода рыбой не воняла, ее вкус, наоборот, показался мне чистым и легким. Наполнение долгожданной жидкостью принесло за собой облегчение и во всем остальном, светобоязнь, преследующая меня вторые сутки, понемногу начала проходить, а мои руки и ноги постепенно переставали предательски дрожать.

Темнело, даже не так, если я хотел увидеть Сашку и выяснить все что он хотел мне сказать, то было уже поздно. Сейчас дойти бы до дома, пока совсем не стало ничего не видно. Наш дом, где жила моя мать, был недалеко от станции, точнее он был на окраине жилой части нашего городка, сам город можно было условно разделить на 3 части, не считая заводов: центральная - тут размещалась мэрия и здание суда, в котором также находился участок полиции и тюремные камеры. Я раньше об это не задумывался, но сейчас, когда мне уже не чуждо понимание закона и правового мировосприятия, наверное сложно назвать дворцом правосудия место, в котором служащими полиции и суда одновременно осуществляется сначала обвинительное дознание, заключение под стражу, а затем и вершится само правосудие. Судилище.

В центральном районе также разместились дома зажиточных и известных семей. Их не так много. Украшенные оградами из камня и кирпича широкие улицы и их контрастные относительно остального города, выделяющиеся некой единой композицией старинные капитальные жилые и доходные особняки, создавали впечатления нахождения в каком-то более благополучном и живом месте, чем моя родина. Центральная часть была отделена от прибрежной, с одной стороны, и привокзальной, с другой, аккуратными, но уже ветхими от времени скверами. Северный сквер, который ближе к реке, со стороны центрального города начинался аллеей с лавочками для отдыха и будто бы античными белыми колоннами, но с изображенными на них выгравированными рукой упорного мастера странными сюжетами. Сюжетами явно древними, может даже религиозными-степными, на которых то тут то там встречались быки и бараны, приносимые в жертву, люди с причудливыми узорами на теле, а также горные пустынные вершины, огибаемые рекой. В детстве, глядя на эти непостижимые для меня узоры, я думал о том, что наш герб – обрамленный бараний рог, чем-то напоминает горную гряду, обрамленную Хилэнаем, как бы с высоты птичьего полета. Сам сквер освещался исключительно подвесными керосиновыми лампами или факелами, которые, впрочем, горели только в теплые короткие летние вечера. Южный, огороженный простым каменным забором, в свою очередь, из себя представлял большую ровную территорию, как бы отделяющую центральный и прибрежный районы от остального мира с высаженными пахучими травами, а также густыми неровными рядами деревьев с розовыми кустарниками, вдоль всего южного сквера тянулся небольшой приток, шириной метра три, навеивающий навязчивые мысли жаркими и душными летними днями. Купаться и ловить живность в нем конечно же запрещалось. Эту часть речной системы городские власти поддерживали в отличительно чистом и приятном глазу виде.

Прибрежная жилая часть, по сути, состояла из не более чем двадцати кварталов невысоких в два или три этажа кирпичных однотипных многоквартирных домов, в которых иногда размещались немногочисленные магазинчики, ремесленные лавки по ремонту бытовых вещей и одежды. У самой набережной было возведено еще более ста лет назад маленькое, но важное в моей жизни, городское училище, выпускником которого я стал в 14 лет, что дало мне возможность продолжить свое обучение дальше, тут же по соседству была учреждена главная аптека города, в которой местный фармацевт создавал из местных трав и растений так необходимые лечебные мази, настойки, порошки и другие лекарства. Другая аптека, заметно более скудная своим предложением, была в моем районе - привокзальном, который уже больше не был наполнен домами в несколько этажей или квартир. Привокзальный состоял из маленьких отдельных каменных, деревянных или из глиняного кирпича домиков на одну или две семьи. Но если особняки центрального и коммунальные квартирники прибрежного были подвластны общей архитектурной мысли, то эти маленькие домики были уже разбросаны своим видом от общей нормы, правда не столько фантазией архитектора, сколько пределом возможности строителей, которыми почти всегда были сами поселенцы. Зато именно тут в воздухе приятно обнимал аромат свежего хлеба и запах тлеющих древесных углей, уютно создающих атмосферу дома и домашнего очага, ожидающих меня в детские годы после беззаботных прогулок или моих обязательных школьных или рабочих дел.

Впрочем, ожидание вкуса теплого хлеба сменилось ужасом глубокой тишины и безмолвия, которое оглушило меня сразу после того, как последнее складское здание покинуло край моего поля зрения. Я не помню, когда в последний раз было также пусто, может похожее бывает только тогда, когда мои чувства искусственно отрезаются от моего восприятия сильным лекарством. Даже звон бесконечных полей насекомых в степи, который совсем недавно казался мне всеобъемлющим и сбивал меня с ритма шагов по шпалам железной дороги, теперь просто исчез. Одурманивающее чувство тревоги сдерживалось здравым смыслом, а способность рационально объяснять подсказывала что скорее всего склады тоже как и станция пусты, а стрекотание саранчи и других населяющих степь существ тут неслышимо, потому что далеко вокруг земля пуста, ее в районе станции исконно выжигают и усыпают солью, чтобы не допустить возгорания от сухой травы стратегического объекта снабжения населенного пункта и складов, в которых располагался ценный для отправки груз. Помню, что даже мне с Греем приходилось быть огнеборцами, вооруженными огнем.

Въезд в город представлял собой узкую грунтовую дорогу с глубокой колеей от гужевого транспорта, дорога тянулась от станции до привокзального района между степных покатых холмов, дойдя до которых я вновь услышал стрекотание насекомых, город видно прямо со станции, дорога к нему занимает минут 25 на тяжелой телеге или около часа пешком. Прилегающая к краю степи городская застройка родного района отделялась от нее особенностями рельефа, который представлял собой длинный и широкий овраг с кустарниковой и низкодревесной растительностью, который когда-то очень давно, видимо, был руслом реки, изменившей свою конфигурацию до сегодняшней или же пересохшего ее ответвления.  За пределами этого оврага в степи были небольшие здания хозяйственного назначения: конюшня, сараи, склады для продуктов, приходящих с консервного завода и сооружение водонапорной башни, которая своей высотой выделялась на фоне низких одноэтажных домов и примыкала непосредственно к дороге у самого въезда в город, оформленного каменным мостом через овраг и каменной стелой, на которой высечена памятная табличка с датой основания города и указ о заложении первого фундамента здания императорского торгового поста, который, как теперь видно, вырос до нашего небольшого городка за последние 200 лет.

Подходя к арочному мосту, сложенному из неаккуратно обтесанных, но еще белых камней, мое сознание поразила борьба от сразу несколько, поставленных теперь под сомнение в достоверности воспоминаний и впечатлений от восприятия ощущаемой действительности. Во-первых, от оврага стояла почти невыносимая вонь этой, снова настигающей меня, рыбной трухи и мерзкой тины. Во-вторых, тело рычащего и громко вздыхающего человека, сидящего с закрытыми глазам и облокотившегося на памятную стелу, явно в состоянии тяжелого опьянения медовухой или местного травяного настоя. Бедолагу уже облизывал бездомный пес, которого я решил спугнуть, кинув камень от щебеночного покрытия тракта.  От одного только смрада тянет выкинуть наружу все содержимое желудка, а этот жалкий ободранный… сопит и тяжело, но ритмично и спокойно, рычит. В заключении я почувствовал ощущение разочарования из-за отсутствия привычных для меня характерных элементов городского пейзажа, которые укрепились в моих ранних воспоминаниях. Последнее, конечно же объяснялось тем, что привокзальный район пережил ужасный пожар, уничтоживший добрую его половину. Я помню. Помню безумие и страх. Соседи, пекари, шахтеры и даже полиция с пожарными дружинами стояли и смотрели как огненное пламя пожирает историю их домов. Этот пожар почти самое последнее мое воспоминание о доме. После него я покинул этот край.

Сделав последний шаг по мосту, я увидел ночной облик района, который уже не казался родным. В это время из каминных труб стоял дым, а в окнах, окрашенных языками пламени от очагов, то тут то там мелькали тени. На улице по пути домой я встречал либо дворовых котов и собак, ищущих укрытие от ночного холодного ветра, либо осуждающе проводящих меня ворон, сидевших на осенних ветках пустых каштанов, высаженных тут еще более пятидесяти лет назад. Совершив три или четыре поворота по прямым улицам от первого дома после стелы, ощущая себя будто вор в тени ночного пустого города, незамеченный ни одной разумной душой, я услышал шаги. Нет. Топот толпы: стук сапог, бессвязное далекое ворчание. Тут же - зарево факелов, выхватило из темноты фигуры у поворота, которые вскоре стали сами видны перед улицей, на которой располагался мой родной дом. Такое ужасное, из-за внезапно возникшего ощущения скорой расправы, чувство заставило меня вдавиться спиной в холодную шершавую дверь сарая – теперь моего укрытия, отделяющегося от входа в чужое хранилище углубленными внутрь каменными сводами стен.

Сердце било как молот кузнеца, кующего тугой металл, усиливалось от страха что дурацкий чемодан неполностью помещается в пространство моего укрытия. В этот момент я не мог понять кого они ищут: обезумевшего убийцу, больного насильника детей или юриста, поздно прибывшего в отдаленный от всего мира город? Ощущение жуткого, первобытного страха, страха которому я не мог ничего противопоставить смешалось с иррациональными догадками о том, что мой спешно удалившийся поезд привлек это опасное внимание озлобленной толпы. Ощущение наготы перед ужасом неизбежности. Неконтролируемый стук сердца обернулся в ступор. Он висел плотной, осязаемой пеленой, пропитывая одежду, волосы, легкие. Единственное что я мог сделать это не сразу и с огромным усилием сантиметр за сантиметром повернуть шею за выпирающую стенку, чтобы попытаться уловить взглядом смысл происходящей процессии.

Бормотание толпы, зарево факелов, ритмичный стук шагов, чьи-то хаотичные выкрики начали стихать за поворотами. Страх все еще не утихал и не давал возможности прозвучать решительному голосу рассудка в моей голове. Еще минуты две мой мозг не мог найти зрелой причины моего поведения и объяснения того, что произошло в эти смутные мгновения. Только лишь прилипший смрад, слабо тянущийся к моим ноздрям, исходившей от поблескивающей в отражении ночи лужи, разлитой рядом с местом моего укрытия, заставил меня прийти в себя. Я, переждав еще минуты три, решил продолжить остаток своего пути к дому матери. Удивление от того, что это яростное факельное шествие потревожило только мое спокойствие настигло меня немного позже, но это осознание подействовало также ошеломляюще.

Да… Этого всего нет там куда я направляюсь. Наверное, само осознание этой мысли прибивало к моему сердцу, как плотник очередную напольную доску, вину. Александер Грей, Сашка мой единственный друг, как он любил говорить: «свой человек». Я не знал почему, но этот рано приобретший серьезность и некоторую нелюдимость человек был источником моего детского и юношеского веселья, спутником в трудностях и верным товарищем. Казалось, что за обсуждением новой прочитанной книги или сотворённой шалости мы провели ни одну тысячу часов. Ни разу не было чтобы я остался без его помощи, когда вынужден был обратиться. На этих огромных проспектах, освещенных искусственными огнями ламп и прожекторов, в громких лозунгах рекламных листовок и среди бесчисленных потоков людей я не нашел близких. Не сказать, что я был одинок, нет, меня окружало много коллег и бывших по учебе товарищей, я пробовал даже быть в любовных отношениях, но все эти люди по каким-то неведомым мне причинам не становились своими и растворялись в пучине бытия.

От письма тянулась непоколебимая и даже как будто зависшая тяжелым запахом прогорклого масла тревожность. Текст, написанный явно скорым почерком, будто побледневший из-за стократного прочтения, все равно бросался в глаза сквозь нескончаемую мигрень, заставлял гадать о действительных и реальных причинах его сотворения. Может, более странные чувства вызывал сам факт того, что письмо пришло не по почте, как обычная моя корреспонденция, которая еженедельно сыпется в почтовый ящик нескончаемыми судебными повестками, исками, жалобами и деловой перепиской. Письмо было передано почтальоном частного грузового извоза, тогда, когда я как раз возвращался будним дождливым вечером домой – в жилую комнату, предоставленную мне в капитальном доме муниципальной юстиц-службы. Конверт письма, как и само письмо, не содержали ни даты отправления ни каких-либо иных реквизитов, которые могли бы указать на его место отправления, однако штамп почтового отделения родного города, выполненный в форме круга с уникальным для наших мест гербом - в форме бараньего рога, который мне приходилось видеть множество раз на письменном столе отца в родном доме, ясно развеивал мои сомнения. Авторство письма было установлено по наличию деталей, указанных в тексте, но известных лишь моему товарищу и другу, ну, и конечно же, по его подписи, которую тот делал в виде причудливой формы буквы Г, напоминающей неправильный рыболовный крючок.

[Бумага грубая, пожелтевшая по краям.  Почерк сбитый и неровный, местами неразборчивый, отдельные слова по привычке написаны на старом родном языке]

«Я пишу тебе уже не помню какой раз… мартагдахан. Боюсь (-буква «Б» прорывает бумагу), что письмо может не дойти, я думаю, что они уже давно просто не доходят… (неразборчиво)…ба’йха …(неразборчиво) уталган. …, когда получишь одно из них, очень прошу тебя срочно Езжай (-почему-то с большой) обратно. Георгий, наш новый голова, говорил, что ты теперь имеешь чин в юстции, но обстоятельства заставляют меня просить найти любую возможность чтобы в ближайшее время ты был уже в пути. Хиналан ...звини (-пропущена первая буква?) меня за тот раз, за резкие слова о твоем отце, я надеюсь, что ты не в обиде на меня, я на самом деле не виню, что тебя не было рядом, когда все это! случилось.

Он – тулалданх.. был хорошим человеком. Ты (-залито чернилами) его сын и мой лучший друг. Когда они все знают, я больше не могу ничего с (-крючек буквы уходит слишком далеко вниз) этим сделать. Юнный я, а времени слишком мало. Д.. (-зачеркнутое много раз слово) был что-то сделать еще... но без тебя я ничего большего не могу, ты же сам все понимаешь. Абсурдно это все, а ты извини меня, я чувствую, что нужно было связаться с тобой раньше, надеюсь ты не забыл нас и в твоей памяти остались самые важные воспоминания.

твоя мать… она уже совсем плоха, ей тоже нужна помощь… не только ей.»

Внутри железного змея время летело с той же неумолимой скоростью, с которой он пожирал пространство, рассекаемое с путей. Пассажирский вагон, после трех дней пути был почти пуст. В это время года – обыденность. Из людей его населявших был только я и смотритель-проводник, если не считать грозное выражение лица офицера на очередном агитационном плакате в тамбуре. Мое купе было просторным, все места свободны, на вешалке, встроенной в стене, висело, небрежно брошенное мной пальто, а чемодан просто лежал на соседнем месте. Эту унылую свободу скрашивал крепкий ароматный бренди, которым так заботливо был укомплектован ресторан поезда.

В небольшой газетнице лежал уже несвежий выпуск очередной прессы с большим заголовком о победе нашей армии в еще одном сражении этой долгой войны. Я, окинув взглядом купе, выхватил из множества, посещавших меня всю дорогу, одну мысль. Этот глухой простор больше подходит для регулярного состава снабжения, следующего на фронт и совсем не похож на пассажирский поезд хоть три дня назад и покинувший транзитный столичный вокзал, но удаляющийся на восток по крупному торговому маршруту.
Хотя… это все уже так далеко. За время нашего пути мы пересекли не один комендантский пост, но с новым витком колеи за горизонт, окружающий состав вид из окна, все больше навевал мысль о том, что теперь до этих краев даже такая запоздалая новость могла найти своего читателя лишь в купе поезда дальнего следования, и вряд ли была горячей темой для обсуждения на улицах, оставляемых позади сел и городов.

Теплая поздняя осень родных краев обманчиво шептала о должном изобилии, однако холмы и степь сменяли друг друга вот уже почти сутки. Крупных городов здесь уже не было, местами появлялись небольшие деревни и станции, а встречающиеся редко путевые посты, на которых бесконечная железная дорога то сливалась, то разветвлялась создавали надежду, что может там, за холмами, куда ведут ответвления железнодорожного полотна есть жизнь.

Второй день идет дождь. Электрические разряды, сопровождающие наш, неумолимо несущийся по, казалось бы, бесконечной дороге поезд, будто сотрясали само сознание болью от нестерпимого света, раскаты грома, временами заглушали мои мысли. Лишь тяжелые, покрывшие все небо тучи, очернявшие и без того опустошённый вид из окна, давали короткую возможность получить успокоение во тьме. Нужно же было именно в эту поездку стать невольным спутником шторма.

Я, осознав свою немощность перед силой природы, и, обессилев окончательно, решил принять единственный флакон настойки лауданума – опасное лекарство, которое спасало меня в такие нестерпимые часы мигрени в последнее время. Если бы я только знал какой стороной обернется мне этот проклятый опий в этом проклятом городе. После того как почти половина флакона была опустошена сон настиг меня также скоро, как и прошла мигрень…

— Здравствуйте. Так вы действительно следили за мной?

— Не за тобой лично. За сектой отца Феофана. Мы давно подозревали, что там происходит что-то неладное.

Волков достал папку с документами.

— За последний год в том районе пропало шесть человек. Все приезжали к знаменитому целителю и исчезали без следа.

— А что с ними случилось? Тоже, что и со мной?

— Убиты во время ритуала. Пытались сжечь тела в лесу за церковью, но остались несгоревшие фрагменты — по ним криминалисты и установили личности. А документы, телефоны, украшения священник прятал в подвале в сундуке, так что всех удалось опознать и идентифицировать.

Я откинулся на подушку, переваривая информацию.

— Но как вы узнали, что готовится очередное убийство?

— У нас был внедрённый агент в секте. Он и сообщил о планах на финальный ритуал.

— И кто это?

Волков чуть заметно улыбнулся.

— Степаныч. Уроженец этих мест. Тот самый мужик, с которым ты познакомился в автобусе.

Я вспомнил попутчика в телогрейке. Неужели он был сотрудником спецслужб?

— Он внедрился в секту несколько месяцев назад, — продолжал полковник. — Притворился сумасшедшим, которого отец Феофан "исцелил". Потом вошёл в доверие, начал помогать, пока собирал доказательства преступлений.

— А что насчёт тех странных вещей, которые я видел? Быстрое заживление ран, демоны?

Волков пожал плечами.

— Результаты экспертизы показали интересный состав, — Волков достал из папки листок с печатью лаборатории и протянул мне. — Медные чаши с беленой и дурманом плюс психотропные добавки в воде. Профессионально поставленная система воздействия на психику.

— Что касается... визуальных эффектов, — полковник перелистнул страницу, — техническая экспертиза установила использование проекционного оборудования. Дым, направленное освещение, плюс химическое воздействие на восприятие.

— Но я же видел, как Степаныч лежал в ризнице с порезами!

— Порезы настоящие, но поверхностные. Степаныч — бывший десантник и актёр-любитель. Боль терпел, а остальное изображал.

— Но я же видел, как раны затягивались у Сергея...

— Химия плюс внушение. Ты видел то, что ожидал увидеть под воздействием галлюциногенов.

— А почему на отца Феофана не действовали эти... окуривания?

— Жевал смесь измельчённого активированного угля с корнем солодки. Старый армейский рецепт против ядов. И это только один из способов его защиты.

— А зачем вообще всё это? — не унимался я.

Волков слегка поморщился.

— Система работала на самообмане адептов. Кровавые ритуалы из "древней книги" создавали ощущение причастности к тайному знанию. Психотропные добавки искажали восприятие, а ритуалы создавали мощный эффект плацебо. Люди верили в исцеление и сами распространяли слухи.

— Но ведь Сергея всё-таки вылечили…

— Он, как и все, пил воду с наркотиками, дышал дымом из чаш. Сергей — наркоман, его просто незаметно пересадили на другие вещества. Контролируемая доза, никакой ломки — он действительно чувствовал себя лучше.

Всё становилось на свои места. Никаких чудес, никакой мистики — только грамотно поставленный спектакль.

— А архимандрит Серафим?

— Психически больной человек. Настоящий монах, исключённый из церкви за еретические воззрения. Действительно верил в то, что проповедовал. Он поедет на принудительное лечение.

— А книга? Евангелие от Варнавы?

— Подделка. Современная стилизация под древний текст. Таких "апокрифов" в интернете полно.

Волков встал, собираясь уходить.

— А зачем тогда весь театр? Проще было сразу меня убить.

— Для сектантов это не убийство, а священный ритуал. А организаторам нужны свидетели, которые потом будут рассказывать о чудесах, привлекая новых адептов. Сектантская психология — они искренне верили в свою чушь.

— А спецэффекты? — не унимался я. — Серафим же знал, что это обман.

— На допросе Феофан сказал, что Серафим требовал "усилить воздействие на слабых духом". Так же он быстро сообразил, что адепты после таких постановок находятся под сильнейшим впечатлением. По ходу дела переписывал недвижимость на подставных лиц и переводил все их сбережения на "святое дело".

— Дело закрыто, — закончил он. — Все участники секты арестованы. Тебе повезло, что мы успели вовремя.

— Спасибо, — искренне поблагодарил я.

— Не за что. И запомни — если захочешь снова писать о целителях и прочей мистике, сначала свяжись с нами. Мало ли что.

После выписки я вернулся в Москву. Написал статью о секте отца Феофана, но редакция решила отложить публикацию — сначала нужно дать людям материал о настоящих чудесах, чтобы немного разгрузить аудиторию от негатива.

Прошла неделя.

Я почти забыл о том кошмаре в Троицком, занялся другими темами.

И тут мне снова позвонил полковник Волков.

— Максим, нужно встретиться, — сказал он озабоченным голосом. — Есть новости по делу отца Феофана.

Мы встретились в кафе на Арбате.

— Что случилось?

— Серафим сбежал вчера вечером из психушки. Убил двух санитаров и скрылся. Мы его ищем, но пока безрезультатно.

По спине пробежала волна холода.

— А при чём тут я?

— В его палате нашли записку. Адресованную тебе.

Волков протянул мобильник с фотографией записки. На ней корявым почерком было написано:

"Максим, ты помешал великому делу. Но ничего не кончено. Жди меня."

— Что это значит? — спросил я, стараясь скрыть дрожь в голосе.

— Понятия не имею. Но советую быть осторожным. Серафим опасен — ты же сорвал ему финальный ритуал. Для религиозного фанатика это крах всей жизни.

Следующие два дня я жил как на иголках. Проверял замки, оглядывался на улице, вздрагивал от каждого звонка в дверь. Но ничего не происходило.

Постепенно расслабился, решив, что Серафим скрывается где-то далеко и, вообще, вряд ли меня найдёт. Где он возьмёт мой адрес?

И тут, ровно через три дня после этого разговора, ближе к вечеру зазвонил мобильник.

Волков.

— Максим, — голос у него был странный, напряжённый. — Мне нужно с тобой поговорить. Срочно.

— Что случилось? Нашли Серафима?

— Нет. Дело в другом. Приезжай ко мне домой. Адрес записывай.

Он назвал адрес в спальном районе на окраине Москвы.

— А зачем домой? — удивился я. — Давайте в кафе, как в прошлый раз.

— Нет, — отрезал он. — Только домой и сейчас. Приезжай один.

Волков никогда не был таким резким. Но сейчас было не до того, когда где-то бродит психопат с ножом...

Квартира находилась в обычной девятиэтажке. Я поднялся на лифте на пятый этаж. На площадке было темно — видимо, перегорела лампочка. В полумраке нашёл нужный номер квартиры. Позвонил.

Дверь резко распахнулась, и первое, что я увидел — яркую вспышку. Кто-то направил мне в лицо мощный фонарик или лазерную указку. В голове что-то щёлкнуло, сознание на секунду поплыло, но я быстро моргнул и отшатнулся.

В дверном проёме стоял полковник. Но выглядел он странно. Бледный, с воспалёнными глазами, небритый. Руки мелко дрожали, а голос звучал как-то по-другому — выше обычного, с другими интонациями. Будто это был не он, а кто-то, кто пытается копировать его манеру речи.

— Проходи, — сказал он, оглядываясь по сторонам.

— Садись, — Волков указал на диван. — Хочешь чаю?

— Не откажусь.

Он пошёл на кухню. Я остался в гостиной, рассматривая обстановку. Квартира была обычной, типовой. Но что-то в ней настораживало.

Слишком чисто, слишком пусто. Как будто здесь никто не жил.

На стенах не было фотографий, на полках — личных вещей.

Даже запаха не было — ни еды, ни табака, ни парфюма.

— Вот, — Волков вернулся с двумя чашками. — Пей.

Сделал несколько глотков.

— Так что вы хотели рассказать? — спросил я.

Волков сел напротив, долго молчал, глядя в окно.

— Знаешь, Максим, — наконец сказал он, — есть вещи, которые нельзя объяснить рационально.

— О чём вы?

— О том, что происходило в Троицком. Мы говорили, что это всё обман, спецэффекты, гипноз. Но что, если мы ошибались?

Я почувствовал, как немеют пальцы. Чай. В чае что-то было.

— Волков, — прохрипел я, — что вы подмешали в чай?

— Ничего особенного. Просто транквилизатор .

Сознание начало мутнеть. Я попытался встать, но ноги не слушались.

Голос полковника изменился. Стал более глубоким.

Поднял глаза, сфокусировал взгляд и ужаснулся. Лицо Волкова менялось, искажалось, принимая другие, но уже знакомые черты.

— Серафим, — прошептал я.

— Да, — он улыбнулся. — Удивлён? Гипноз — удивительная вещь.

Лицо Серафима расплывалось, голос звучал эхом. Изображение дробилось, как в калейдоскопе. Черты Серафима перетекали, сливались с тенями. Я моргал, пытаясь сфокусировать взгляд, но лица продолжали меняться — то знакомые, то совершенно чужие.

— Где Волков?

— Волков? — Серафим наклонил голову. — А кто такой Волков?

Стоп. Он же сам притворялся Волковым.

Комната качалась, как палуба корабля. Не от препарата — от того, что что-то было принципиально неправильно в происходящем.

Стены пульсировали, как сердце. Мебель то появлялась, то растворялась в воздухе. Я видел два изображения одновременно — квартиру Волкова и что-то еще, наложенное поверх, как двойная экспозиция на фотографии. Постепенно второе изображение становилось чётче.

Стены расплывались, мебель смещалась, и постепенно всё начало принимать очертания... МОЕЙ квартиры.

Это была... моя комната? Но как я мог оказаться дома? Я же ехал к Волкову... Или не ехал? Диван стоял в том же месте, но был другого цвета. Или того же? Стол знакомый, но на нем лежали не те бумаги.

Зажмурил глаза.

Начал яростно мотать головой.

Что происходит?

Открыл глаза.

Я сижу у себя дома. За своим рабочим столом. Один. Никого рядом нет.

Как я здесь очутился? Волна паники накрыла меня с головой.

Попытался сосредоточиться. В голове был хаос, видимо от транквилизатора. Голова безбожно кружилась.

Медленно осмотрелся вокруг.

Настольная лампа освещала разбросанные заметки, на мониторе открыт пустой документ. Вокруг привычный беспорядок — блокноты, распечатки, пустая грязная кружка.

Нужно просто спокойно разобраться в происходящем.

Включил диктофон на мобильнике, переслушал записи с того дня в церкви. Все они были на месте — и разговор с отцом Феофаном, и ночная служба, и арест.

Качество записи правда было отвратительным, голоса искажены помехами.

Решил набрать номер полковника Волкова.

— Абонент не существует, — ответил автоответчик.

Позвонил в ФСБ.

— Полковника Волкова у нас нет, — сказала девушка-оператор. — Может, вы ошиблись фамилией?

Сердце стучало как бешеное. Что происходит?

Набрал справочную епархии, спросил про архимандрита Серафима.

— В наших списках такого нет, — ответили мне. — А в каком монастыре он служил?

— Не помню точно...

— Тогда ничем помочь не можем.

Тогда я стал искать информацию в интернете. Нашёл некролог — умер два года назад от сердечного приступа.

Вызвал такси, поехал в больницу, где меня лечили после инцидента в церкви. Поговорил с дежурной медсестрой.

— Вы лежали здесь с аппендицитом пол года назад, — сказала она, листая журнал. — Никаких ранений не было.

Медсестра говорила уверенно, но её слова отзывались неправильно, словно кто-то заменил в моей памяти одни воспоминания другими.

— Но я же помню операцию на груди! Боль, нож... Должны же быть рубцы!

Может, это был живот?

Воспоминания расслаивались, как мокрая бумага, и под одними проступали другие, совсем иные.

Я расстегнул рубашку. Кожа была чистой, без единого следа.

— Молодой человек, — участливо спросила медсестра, глядя на меня с заметным беспокойством, — вы себя нормально чувствуете?

Я выскочил из больницы, как ошпаренный. Сел в машину, велел таксисту ехать в сторону Троицкого.

— Слушай, приятель, — сказал он наконец, — ты уверен, что такое место существует? Я тут всю жизнь езжу, всё знаю как свои пять пальцев. Никакого Троицкого нет. Поблизости точно. Давай-ка я тебя домой подброшу.

Дома я заперся на все замки, задвинул шторы и снова сел за компьютер.

Стал искать информацию о посёлке Троицкое.

И не нашёл ничего.

Никакой церкви Троицы Животворящей.

Даже самого посёлка не существовало.

Взял себя в руки и принялся анализировать. Факт за фактом.

Автобус до Троицкого — не ходит. Собственно, посёлка не существует.

Отец Феофан — не существует.

Архимандрит Серафим — умер два года назад от естественных причин. И то, надо бы уточнить, был ли он вообще.

Полковник Волков — не числится в штате ФСБ.

Больница — подтверждает только операцию по поводу аппендицита.

Получается, я выдумал всю эту историю? Но зачем? И главное — как мне удалось так детально всё придумать, что я сам поверил?

Открыл ящик стола, достал блокнот, где записывал идеи для статей. Листал, листал... и наткнулся на странную запись, сделанную две недели назад назад:

"Статья о секте. Священник-изувер. Кровавые ритуалы. Журналист попадает в ловушку. Спасение спецназом. Хороший сюжет для хоррора."

Ниже шла детальная разработка сюжета. Все персонажи, все события, даже диалоги — всё было продумано до мелочей.

Я писал сценарий? Художественный вымысел?

Но когда? Я совершенно не помнил этого.

Перелистнул ещё несколько страниц. Вот ещё одна запись:

"Продолжение. Серафим сбегает из больницы. Преследует героя. Волков — тоже сектант или под вопросом."

И ещё:

"Третий твист. Всё оказывается обманом. Герой понимает, что он сам это выдумал."

Последняя запись была сделана сегодняшним числом, но я не помнил, как её писал.

Отложил блокнот.

Подошёл к зеркалу. Долго смотрел на своё отражение.

— Кто ты? — спросил я у зеркала.

— Писатель, — ответило отражение.

Я вздрогнул. Губы в зеркале шевелились, но я их не двигал.

— Что? — прошептал я.

— Ты писатель, Максим. Ты придумываешь истории. Очень убедительные истории.

— Но я журналист!

— Нет. Ты писатель. Пишешь хоррор-рассказы. Довольно успешно, между прочим.

Отражение улыбнулось.

— Проверь компьютер. Папка "Мои произведения".

Я подошёл к компьютеру. Действительно, на рабочем столе была папка с таким названием. Открыл её.

Внутри лежали десятки файлов. Рассказы, повести, романы. Все в жанре мистического хоррора. Все подписаны моим именем.

Я открыл один из файлов наугад. Рассказ о журналисте, который приезжает в заброшенную деревню и становится жертвой проклятия.

Открыл другой. История о покупке дома с потусторонними явлениями.

Все эти истории я написал сам? Но почему я об этом забыл?

Открыл браузер, зашёл на крупнейший сайт самиздата. В разделе "Авторы" нашёл свою страницу. Там была моя фотография, биография и список опубликованных произведений.

"Максим Северов — известный автор мистических триллеров и хоррор-прозы. Лауреат премии "Аэлита", финалист премии "Большая книга". Автор двенадцати романов и пятидесяти рассказов."

Под фотографией стояла подпись: "Я пишу о том, что пугает меня самого."

Внизу страницы было интервью, которое я давал год назад:

"— Откуда вы берёте идеи для своих ужастиков?

— Из жизни. Я много путешествую, изучаю городские легенды, общаюсь с людьми, которые пережили что-то необычное. Иногда сам попадаю в странные ситуации.

— Случалось ли вам пугать самого себя собственными произведениями?

— (смеётся) О да! Иногда так погружаешься в историю, что начинаешь верить в её реальность. Приходится делать перерывы, отвлекаться на что-то другое."

Я захлопнул ноутбук. Всё стало ясно.

Я не журналист.

Я писатель.

История с сектой отца Феофана — один из моих рассказов.

Но почему я забыл? И главное — как долго это продолжается?

Я снова открыл блокнот, перелистал его с самого начала. Записи шли уже несколько лет. Идеи для рассказов, наброски сюжетов, детальные планы произведений.

Вот план рассказа "Мёртвый дом": журналист расследует исчезновение семьи в заброшенном особняке.

Вот сюжет "Чёрной мессы": фотограф попадает на сатанинский ритуал и становится жертвой.

Вот набросок "Лесной церкви": турист заблуждается в лесу и находит странную церковь, где служат мёртвые.

Все эти истории я воспринимал как реальные события из своей жизни. Помнил, как расследовал исчезновение семьи, как фотографировал сатанистов, как молился с мертвецами.

Но всё это были мои выдуманные истории.

Я схватился за голову.

Что со мной происходит? Неужели я всё-таки сошёл с ума?

Телефон зазвонил.

Глянул на дисплей.

"Доктор Петрова".

— Алло?

— Максим, это Елена Андреевна. Как ваши дела? Принимаете лекарства?

— Какие лекарства?

— Те, что я вам прописала. От диссоциативного расстройства. Вы же помните наш разговор про смену препарата?

Я не помнил никакого разговора.

И никакого доктора Петрову я не знал.

— Доктор, а можно встретиться? — попросил я. — Мне нужно кое-что обсудить.

— Конечно. Приезжайте завтра с утра в обычное время.

— А адрес напомните?

— Максим, вы у меня лечитесь уже три года. Неужели забыли адрес клиники?

После разговора я сел на диван, пытаясь собраться с мыслями. Получается, я психически болен? И уже три года лечусь?

Но от чего?

Пошёл в спальню, открыл тумбочку возле кровати. Внутри лежала упаковка таблеток. "Риспердал" — нейролептик, применяемый при шизофрении и других психических расстройствах.

На упаковке была наклейка с инструкцией: "Принимать по одной таблетке утром и вечером. Не пропускать приём. При появлении галлюцинаций немедленно обратиться к врачу."

Галлюцинации. Значит, всё, что я пережил — галлюцинации?

Принял таблетку, запил водой. Через полчаса голова прояснилась. Мысли стали более чёткими, менее хаотичными.

Я снова сел за компьютер, открыл медицинские сайты, стал читать о диссоциативном расстройстве.

"Диссоциативное расстройство личности — психическое заболевание, при котором у человека развиваются несколько отдельных личностей или состояний личности. Эти личности могут иметь различные имена, возрасты, истории и характеристики."

Дальше шло описание симптомов:

"— Потеря памяти на значительные отрезки времени — Ощущение отстранённости от самого себя — Восприятие других людей и окружения как нереальных — Размытое чувство идентичности."

Неужели это про меня?

На следующий день я приехал в клинику. Доктор Петрова оказалась женщиной лет пятидесяти, с добрыми глазами и спокойным голосом.

— Максим, — сказала она, — расскажите, что с вами происходило последние дни.

Я рассказал ей всю историю с сектой, ритуалами, преследованием. Она слушала внимательно, время от времени делая пометки в блокноте.

— А теперь скажите, — попросила она, — вы помните, как мы познакомились?

Я покачал головой.

— Три года назад вас привезли сюда родители. Вы были в состоянии глубокой депрессии, утверждали, что за вами охотятся демоны. Говорили, что вы — избранный, которому предстоит спасти мир от тёмных сил.

— И что это было?

— Первый психотический эпизод. Вы полностью погрузились в мир собственных фантазий. Не могли отличить реальность от вымысла.

Доктор достала толстую папку.

— Вот ваша история болезни. Диагноз: диссоциативное расстройство личности с элементами шизофрении. Причина — хронический стресс, связанный с творческой деятельностью.

— Как это понимать?

— Вы слишком глубоко погружались в свои произведения. Жили жизнью своих персонажей, переживали их страхи и приключения как собственные. Постепенно граница между вымыслом и реальностью стёрлась.

Она показала мне фотографии.

— Вот как вы выглядели три года назад.

На снимках был изможденный человек с безумными глазами и всклокоченными волосами. Я с трудом узнал себя.

— За эти годы мы добились значительного прогресса, — продолжала доктор. — Вы научились различать свои фантазии и реальные события. Начали принимать лекарства. Даже вернулись к творчеству, но уже более осознанно.

— Но я не помню...

— Это нормально. Диссоциация — защитный механизм психики. Ваше сознание сейчас блокирует реальные воспоминания, заменяя их на творческие фантазии.

Доктор наклонилась ко мне.

— Максим, скажите честно — вы принимали лекарства на этой неделе?

Я попытался вспомнить.

— Наверное, нет.

— Вот и причина рецидива. Когда вы не принимаете препараты, болезнь возвращается. Вы снова начинаете жить в мире своих фантазий.

Она выписала мне новый рецепт.

— Удвоим дозу. И никаких пропусков, понятно?

Я кивнул.

— А что с моим творчеством?

— А что с ним? Вы очень талантливый. Ваши книги пользуются популярностью. Но писать вам можно только под наблюдением врача и при регулярном приёме лекарств.

Дома я принял таблетку и сел перечитывать свои рассказы. Теперь я видел их по-другому — не как воспоминания, а как плоды воображения.

И знаете что? Они были действительно хороши. Яркие, атмосферные, с неожиданными поворотами сюжета.

Я открыл новый документ и начал писать:

"Первый снег в этом году выпал рано — в начале октября..."

Через час у меня был готов первая часть нового рассказа. О журналисте, который расследует деятельность секты и попадает в ловушку.

Но теперь я точно знал — это вымысел. Плод моего воображения.

И мне от этого было не страшно.

Потому что создавать миры, даже страшные, — это прекрасно.

Главное — помнить, где кончается фантазия и начинается реальность.

А для этого есть таблетки.

Я допил чай, принял вечернюю дозу лекарства и продолжил писать.

ЭПИЛОГ

Рассказ "Седьмая жертва" я закончил через неделю. Отправил издателю, и тот принял его с восторгом.

— Максим, — сказал он по телефону, — это твоя лучшая работа! Такой реализм, такие детали! Читатель поверит в каждое слово.

— Спасибо, — ответил я, глядя на пустую упаковку от таблеток.

Лекарства закончились вчера. Надо было купить новые, но аптека уже закрылась.

— Кстати, — продолжал издатель, — у меня для тебя есть предложение. Хочешь поехать в командировку? Есть один интересный объект — заброшенная церковь в глухой деревушке. Местные рассказывают странные истории...

— С удовольствием, — сказал я, чувствуя, как учащается пульс.

— Отлично! Посёлок называется…

Я слушал, глядя в зеркало на своё отражение, которое улыбалось мне всё шире и шире.

Примечания автора

Церковная терминология в рассказе:

Архитектура и помещения:

Алтарь - главная священная часть храма, где совершается богослужение

Ризница - помещение при храме для хранения церковной утвари и облачений

Иконостас - стена с иконами, отделяющая алтарь от основной части храма

Престол - священный стол в алтаре для совершения литургии

Келья - комната монаха или священника

Церковные должности:

Отец - обращение к священнику

Батюшка - народное, уважительное обращение к священнику

Архимандрит - высокий монашеский чин

Обряды и действия:

Исповедь - таинство покаяния

Причащение - таинство принятия святых даров

Освящение - обряд благословения водой или молитвой

Религиозные тексты:

Апокрифы - неканонические религиозные тексты

Гностические евангелия - раннехристианские тексты гностиков

Евангелие от Варнавы - апокрифический текст

Так же можно прослушать без ВПН

ТГ https://t.me/storiesfromthecrow/1133

ВК https://vk.com/wall-132291246_6990

Вот таблица лидеров:
1 место — «Седьмая жертва» Михайловой Екатерины.
2 место — «Хотару Гари» Артура Мхитаряна.
3 место — «Шайтан» Дарьи Гайдук.
4 место — «Красный титан. Эк-1» от Юрия Р. Жмурина.
5 место — «Лифт» Ксении Муштайкиной.
6 место — «Ламповый человек» Джея Арса.