На следующее утро он проснулся с ощущением тяжести, будто кто-то всю ночь сидел у него на груди. Телевизор, который он забыл выключить, показывал лишь мерцающий снег, хотя он всегда работал исправно. Когда он пошел бриться, лезвие странным образом соскользнуло и оставило глубокий порез на щеке. Кровь текла слишком долго, будто отказываясь сворачиваться.

Неделя превратилась в череду мелких, но зловещих неудач: то вода в кране иногда становилась ржавой, хотя трубы были новыми. То тени в углах комнаты шевелились, когда он поворачивался спиной. А сегодня вечером старые фотографии в его доме — особенно те, где он был снят в детстве — меняли выражение лиц.

Но хуже всего было зеркало. Каждый раз, заходя в туалет "Черного дрозда", он ловил себя на мысли, что его отражение... запаздывает. На долю секунды. А однажды он увидел, как уголки его губ в зеркале медленно поползли вверх, растягиваясь в ухмылке, которой он точно не делал.

На седьмой день, когда он обнаружил у себя на пороге мертвого ворона с выклеванными глазами, Мёрфи понял — это не совпадения.

Мэри О’Доннелл жила на краю городка, в доме, который местные обходили стороной. Ее называли "ведьмой", но шепотом. Когда Мёрфи постучал в дверь, та открылась сама, скрипя, будто давно ждала его. Внутри пахло травами, воском и чем-то... гнилым.

— Ты принес Это с собой, — сказала Мэри, не спрашивая. Ее глаза, мутные, как у слепой, были прикованы к его груди.

— Что... что это за книга? — голос Мёрфи дрожал.

Старуха протянула руку, и ее пальцы, похожие на корни старого дерева, сжали его запястье.

— Это не книга. Это — дверь. И ты ее открыл.

За окном ветер завыл громче, и бармену показалось, что в нем смеются голоса. Мёрфи сжал потрепанную книгу в руках, чувствуя, как холод от ее переплета проникает в кости.

— Что за дверь? — спросил он, голос сорвался на хрип.

Старуха Мэри медленно покачала головой, ее мутные глаза казались бездонными.

— Проклятие... или возможность. Такие вещи всегда были. В средневековье их сжигали, но они возвращались. В будущем их будут находить снова и снова. Они не исчезают, Мёрфи. Они ждут.

Она наклонилась ближе, и запах тления стал невыносимым.

— Единственный способ избавиться от несчастий — передать книгу другому. И взять что-то взамен.

Мёрфи молча кивнул, сжал книгу и вышел, не оглядываясь. Но он не мог так поступить. Дом, который раньше был уютным убежищем, теперь казался ловушкой. Крыша протекала, хотя дождя не было неделями. Вода капала с потолка ровно над его кроватью, будто целилась в него.

Однажды ночью кровать сломалась под ним с громким треском, будто кто-то подпилил ножки. Он упал, и острый осколок дерева впился ему в ногу. Рана загноилась, и теперь он хромал, словно старик.

А Шон О’Нил... исчез. Никто не видел его с того вечера, когда он принес книгу. Мёрфи звонил, стучался в его дом — тишина. Внутри пахло сыростью и чем-то кислым, но следов борьбы не было.

"Он знал... знал, что передает мне проклятие. И сбежал".

Мёрфи не мог обречь другого на такую судьбу. Он отправился в полицию, принес книгу, рассказал о странных событиях. Сержант Келли выслушал его с нарастающим скепсисом, затем громко рассмеялся.

— Мёрфи, может, тебе взять отпуск ненадолго? Или в следующий раз выпей меньше.

Книгу ему вернули.

Через три месяца паб закрыли.

Сначала санитарное надзорное агентство нашло "нарушения" — якобы просроченные продукты, хотя Мёрфи закупался всегда свежими. Потом налоговая внезапно потребовала перепроверить отчеты за последние пять лет. Затем начал пропадать алкоголь, деньги из кассы, а однажды утром он нашел на стойке мертвую крысу с перегрызенным горлом.

Последней каплей стало зеркало. Он зашел в туалет и увидел себя — но не того, кто стоит здесь сейчас, а другого. Изможденного, со впалыми щеками, с глазами, полными ужаса. И этот "он" медленно поднял руку и постучал по стеклу изнутри. Мёрфи выбежал, хлопнул дверью и больше не заходил туда.

Теперь он сидел в пустом пабе, при свете одной лампы, допивая свою последнюю пинту. Фотографии на стенах шевелились. Молодой рыбак на снимке 1920-х годов повернул голову и улыбнулся. Женщина в старомодном платье махнула ему рукой.

А в углу, где тень была гуще всего, что-то медленно встало. Мёрфи не стал оборачиваться. Он открыл книгу. Страницы были пустыми. Но он знал — сейчас они начнут заполняться.

1980 год. Балликрег.

В пабе "Черный дрозд" пахло так же, как и полвека назад — темным элем, древесной смолой и чем-то неуловимо старым.

За стойкой стоял Мёрфи. Все так же улыбчивый. Все так же вежливый. Местные давно перестали удивляться, что он не стареет. Одни шутили, что он нашел Кольцо. Другие — что у него просто хорошие гены. Но те, кто был постарше, помнили. Помнили, как в 1930-х он выглядел точно так же.

— Не пяльтесь в зеркало, — мягко, но твердо говорил Мёрфи новым посетителям, указывая на дверь в туалет.

— А что с ним не так? — смеялись те, кто не знал.

— Оно... не всегда отражает то, что должно, — отвечал он, и его улыбка на мгновение становилась слишком широкой.

Но самое странное была Книга отзывов. Она лежала на краю стойки — та самая, в потрепанном кожаном переплете, с пустыми страницами.

— Не хотите оставить жалобу? — предлагал Мёрфи тем, кто слишком громко возмущался ценой пива или качеством обслуживания.

И если кто-то, хмурясь, брал в руки перо и склонялся над страницей... то через несколько дней его фотография появлялась на стене среди других.

С пустыми глазами.

В один вечер в паб зашел молодой парень — студент, приехавший изучать местный фольклор.

— Говорят, у вас тут есть призраки? — ухмыльнулся он, заказывая пиво.

Мёрфи медленно повернулся к нему.

— Не призраки. Они... живые. Просто не все живут в одном времени.

Парень засмеялся, но потом заметил, как бармен не моргает.

— Э... ладно. А что за история с зеркалом?

Мёрфи налил ему пива.

— Оно показывает то, что ты потеряешь. Но только потом.

Студент почувствовал, как по спине пробежал холодок.

— Вы... шутите, да?

Мёрфи ничего не ответил. Просто улыбнулся. И в этот момент парень увидел — на стене за барменом, среди старых фотографий, его собственное лицо. С пустыми глазами.

— Хочешь оставить отзыв? — спросил Мёрфи, кладя перед ним книгу.

Страницы были пусты.

Но ненадолго.

КОНЕЦ.

***

Всем привет! Надеюсь, рассказ вам понравился своей загадочностью и атмосферой.

Кроме рассказов, я пишу книгу, и в ней есть красочные описания, умные персонажи, пугающая или легкая атмосфера, зависящая от сцены, но всегда живая. Загляните, обещаю, вам понравится! А если не понравится, уделите ей хотя бы какое-то время и добавьте в библиотеку. Спасибо, что читаете!)

То, что дед, не имея ни минуты лишнего времени для привлечения к срочной экзекуции кого-то более посвящённого и надёжного, чем я, тем не менее был вынужден обратиться ко мне, я это хорошо понимал. Дядька Славка со всей своей шоблой, и прочие деятели криминала из окружения деда, дотянувшись до Бая, могли бы наверняка услышать от того то, что никак не добавило бы деду авторитета ни среди блатарей, ни в его ментовском окружении. Светить двух других своих сыновей в подобного рода мокрухе ему было совсем не на руку – тёрки блатных не их уровень. Обращаться же к следующему от себя кругу Семьи в столь деликатном вопросе, было ещё опаснее – там, сети, удерживающие тайны от чужих, были ещё просторнее, и с ещё большими брешами в них.

Дед, собственноручно вытащив меня из постели и затащив к себе в машину, обрисовал сложившуюся ситуацию и её решение, по дороге к нему домой. У подъезда его дома я пересел за руль, а он помчался в квартиру к телефону – руководить «операцией» оттуда, созваниваясь с нужными людьми.

Ночная дорога в столицу должна была, казалось, занять порядком меньше времени, чем днём, но кто отменял, скажите, наших бравых гаишников, без сна и упрёка борющихся с бедностью в своих карманах?! Конечно, введи они просто и без мудрствований плату за проезд на вверенных им участках дорог, передвигаться по ним было бы проще и быстрее, но вот как тогда с унижениями и запугиваниями, к которым так пристрастились их чёрные души? Устраиваемые автоинспекцией засады на автолюбителей, в наших краях назывались «облавами». Охотились шерифы разбитых и не очень дорог на всех – и на злостных нарушителей передвижения по ним, и на «краснокнижных», на грани исчезновения как вида, водителей. При наличии под тобой авто, ты уже виновен перед тем, кому на роду написано выскакивать на проезжую часть аки лань во время гона, размахивая при этом, затёртым под корень, чёрно-белым фаллосом.

Но, несмотря на вынужденные ночные знакомства с новыми и интересными людьми в погонах, к одному из неприметных столичных райотделов я успел добраться к условленному времени. Припрятанный дедом для этого дела пистолет в тайнике, в немного переделанном для этого корпусе воздушного фильтра, я пока брать с собой не стал. В подобных этому форс-мажорных делах нужна была особая осмотрительность. Согласившись помочь деду, я сейчас загонял себя между молотом и наковальней – между правоохранителями и криминалом. Слишком многое здесь могло пойти не так. У спонтанно принимаемых решений во многоуровневом уравнении всегда есть вероятность ошибиться в одном из значений постоянно меняющихся переменных. И работу над твоими ошибками здесь сделает уже или суд – в лучшем случае, или последний в твоей жизни знаток организма - патологоанатом.

Старший лейтенант, дежурный ночной смены, мельком взглянув на меня из-за застеклённой решётки, продолжил настойчиво что-то шептать в прикрываемую ладонью трубку телефона. Лет тридцать, узбек, выхоленный и целеустремлённый, выглаженная как на парад рубашка сшита на заказ и из хорошего материала, только цветом и фасоном напоминающую ментовскую форму. Такой задёшево не продаст даже проститутку из подворотни, вверенной ему территории. Заносчив и закидонист – явно чей-то потомственный наследыш из вышестоящих ферзей над его безродными коллегами. Я бы ещё с удовольствием поразмышлял о его морально-нравственных ориентирах, но время поджимало. Дед обещал, что постарается договориться с этим хлыщом о том, чтобы тот отослал хотя бы дежурных оперативников на какой-нибудь вызов, зачистив, так сказать, помещения от коллег как возможных свидетелей. Жирным плюсом уже было то, что сам район, а значит и отдел милиции был относительно небольшим и тихим. Я настойчиво постучал по стеклу, целясь в сторону головы мента за пультом дежурного. На звонкое дребезжание стёкол в рассохшейся раме, со стороны сидящего ко мне боком мента, не последовало никакой реакции. Тень, изображающую человека, всегда трудно заметить.

-Как там Бай?! – поинтересовался я, обратившись к нему через прорезь в стекле.

Мент бросил на меня угрожающе резкий и уже потом вопросительный взгляд через плечо.

-Долго ждать не получится! – Услышал я от него в трубку на узбекском, после чего он её бросил на сам аппарат отработанным движением занятого человека. – Что?! – вопросил он меня на русском, недоверчиво прищурившись.

-Базарить через стекло будем? – поинтересовался уже я.

Проходная, ведущая из приёмной в само здание РОВД, на ночь была заперта. Дежурный, в мучительном раздумье перебрав бумажки на столе, выдохнув, всё же пошёл отпирать для меня дверь. Интересно, где может быть сейчас помощник дежурного?

-Пошли, - хорошо сложенный, выше меня дежурный смены ментяра, позвал меня за собой.

Пройдя по одному из тёмных коридоров, он завёл меня в один из кабинетов.

-Сколько? – в лоб обрушилась на меня алчность в золочённых эполетах.

-Я не бухгалтерия и не кассир, - напомнил я.

-Так не пойдёт! – доморощенный аукционист продолжил развивать торги совсем не с тем, засланным в их логово, лицом. Его «молоточек» пока что был в начищенной до блеска кобуре.

-Так вы что, не договорились? – решил прояснить я для себя.

-До того момента, пока мне не предложили намного больше. – Шлёп! – его крепкая ладонь хлопнула по коровьей коже, скрывающей оружие.

А вот вам и первое неизвестное, да ещё и в квадрате! У столичных баловней, как всегда, в отличие от представителей более консервативной провинции, свои правила в коррупционных играх. Неужели дед этого не учёл, вновь поддавшись своему скупердяйству?! Да, мегаполис на месте не стоит, развивается, осваивая рыночные отношения абсолютно во всех сферах своей жизнедеятельности.

-Дай хоть позвонить, бизнесмен, - попросил я, кивнув на телефон.

-Валяй, - тут же разрешил он, довольный моей сообразительностью, не забыв добавить: - Не меньше, чем умноженное на три по последней ставке. Ты договаривайся, а я на телефон в дежурке – жду важный звонок. – Ехидная улыбочка озарила надменную рожу оборотня в погонах.

-Разумеется, - заверил я его и набрал деда.

Выслушав от своего взорвавшегося пращура троекратное «сука!» и последующие за этим возмущения и предположения, я понял, что ситуация складывается ещё хуже, чем я подозревал. Совсем скоро весь этот аукцион вокруг лота в лице раритетного авторитета, может перерасти из просто торгов в откровенный разбой! Ибо этот, возомнившей о себе мент, гонясь за наживой, уведомил о своём «товаре» больше покупателей, чем допустимо в этом случае. Отныне проблема была не в деньгах, а в том, кто первым доберётся до приза. Неожиданно в числе фаворитов оказался я.

Напутствие деда: «Делай, что хочешь, но Бай должен сдохнуть, прежде чем что-то сказать!» - послужило для возможности вынести товарищу старшему лейтенанту единственный в его жизни, но уже посмертный выговор, с занесением в его личное дело.  

-На выход! – радостно сообщил мне вернувшийся дежурный, распахивая дверь, за которой я его поджидал. – У нас с вашей шайкой всё равно ничего не выйдет!

-Согласен.

Мой нож ещё входил ему в шею, а я уже зашёл ему за спину, готовый рассечь ему артерии и горло от шейного позвонка наружу. Выстрел в пол из пистолета в его руке, превратил идеальный срез в рваную рану. Ушлый мент был готов к сопротивлению, как и я к его профессиональной осторожности. От густых фонтанчиков крови, как и от обмякшего тела, я успел отскочить. Я услышал, как кто-то перекрикнулся в коридоре, скорее всего менты между собою, не на шутку встревоженные выстрелом. Двое.

Взяв пистолет из руки незадачливого дежурного, я выглянул в коридор. Из одного из кабинетов осторожно выглядывала голова без фуражки.

-Мансур! – позвал он, истекающий на полу труп. – Что там?

Я выстрелил и попал. Но когда услышал, что за дёрнувшейся головой захлопнулась дверь, понял, что не насмерть. В этот момент, из более дальней и тёмной части коридора, прозвучали в мою сторону два выстрела. Присев, я в ответ отправил на одну пулю больше, не меньше одной из которых кто-то там, вскрикнув, точно поймал, и… также стал строить баррикаду за запертой за собой дверью. Ну, хотя бы так получилось оградить себя от их назойливости!

Вот, что деду удалось выудить у оказавшегося ненадёжным компаньоном легавого это то, что Бая временно «поселили» отдельно от остальных немногочисленных задержанных. Ну, и то, что тому всё-таки удалось на время спровадить дежурных оперативников – реальную силу в участке – при наличии которых я бы никак не решился на данный подвиг во имя дедовского достоинства и спокойной старости.

Своей участи Бай ожидал в ветхой, отданной в муки нескончаемого ремонта, части здания. По пути туда я, для большего устрашения, пошумел и пострелял в двери, за которыми от меня прятались подстрелыши.

Временный питомец клетки, заваленной горами ментовской писанины, просто не мог не слышать беспорядочную стрельбу в выходящем к нему коридоре. Старому лису не составило особого труда учуять пришедшего за ним охотника. К массивным, ручной ковки прутьям, я приблизился с заранее засланной в рукоять пистолета запасной обоймой, также позаимствованной у дежурного.

-Я всё скажу! – заверил меня хриплый голос Бая откуда-то из-под макулатуры, когда он догадался, что место его дислокации хорошо известно, а позвякивающая связка ключей в моей руке поманила надеждой.

Сам же я не был уверен в том, что, по пути сюда, схватил в дежурке правильные ключи. Отпирать клетку в мои планы не входило, но вера человека в лучшее развязывает ему язык не хуже пыток. Особенно, когда на кону его жизнь.

Молча сунув в замочную скважину более-менее подходящий к ней ключ и дождавшись в мгновение ока возродившегося из бумажного хлама узника ни одной совести как на воле, так и на зоне, я для вида задумался на мнимом полуобороте замка.

-Что?! – Эмоции, устроившие на лице Бая безумные танцы, когда тот подскочил к дверной решётке, передавались крупной дрожью его рукам.

-Всего лишь один вопрос, пока мы не вышли отсюда, и ты не умотал со своими дружками, стерегущими вход и ждущими тебя у машины. – Доверия в моём лице и руке с ключами было хоть отбавляй!

-Да, конечно. – Бай облизал губы, не сводя глаз с замка.

Правильно поставленный вопрос не требует обширного и долгого ответа. Узнав про деда всё, что нужно, я прострелил Баю голову и поджёг кипы бумаг, запечатлевших в себе многие сотни злодеяний таких, как и жертва их огня.

Хотя время и поджимало, я всё же поколотил прихваченной с гибельных полей ремонта трубой по двери в оружейку, воткнув и в её замок подходящий по виду ключ и обломав его в нём. Чем больше будет версий – тем запутаннее и долгоиграющим будет и это дело!

Как и положено дьяволу, у кота появилось множество кличек. Дочка назвала его Пушком, сын – ДьяблоКато, жена – Костиком, а мама – Дябой, чтобы не огорчать внука, но чаще называла Тяпой, потому что так созвучнее, однако дьявол не откликался даже на «кис-кис», и меня отправили с ним в кошачью поликлинику, проверить его здоровье и слух. Но прежде чем мы поставили переноску на пол, котёнок понял, что дело нечисто, и сбежал. Опыт прошлых изысканий привёл меня к выводу, что нужно мыслить нестандартно, и после долгих поисков в различных позах по йоге я нашёл котёнка на кухне под трубой. Зараза шипел и царапался, но всё-таки не смог справиться и попал в переноску. Тогда в окно влетела птица, гулко ударившись о стекло ― случайность.

В клинике наш «гангстер» сбежал из переноски, подрался с ротвейлером, оставшись победителем, и захотел одиночества, спрятавшись в шкафу с медикаментами. Врачи надели по локоть сварочные перчатки, но с криками и поножовщиной поймали полосатого уголовника. Я же пошёл создавать для него медкарту. Когда спросили его имя, начал моргать свет и пару раз выключился компьютер. Стало тревожно. А я забыл все клички, что придумала семья, и выдал первое пришедшее в голову:
― Имя ему Азазель.

Спустя сорок минут обследований, кошачьей ругани, перебоев с электричеством и значительного убытка в семейном бюджете нам сказали, что «Азазель здоров, крепок и силён духом, больше не приходите».

На обратном пути дьявол свернулся калачиком в разорванной переноске и спал до самого упора. Орать он начал уже в квартире, когда почувствовал запах жареных котлет. Именно тогда я и рассказал домашним о новом имени нашего тирана. Его имя разошлось из уст в уста уменьшительно-ласкательными Аза, Изи, Заза, и только сын обиделся и заперся в комнате: «Ему больше подходило ДьяблоКато».

Так мы и жили вместе с дьяволом. Кот ни в какую не хотел приручаться к лотку, ходил преимущественно в большой горшок с замиокулькасом и нещадно его травил. Фиалки он ел, об кактус тёрся. Правда, потом тёрся он и о нас, перегоняя иголки со своей шкуры на нашу одежду и кожу.

Как и любой кот, не мог терпеть закрытые двери и драл всё, до чего дотягивался. Наша квартира преобразилась, а я начал замечать, что Азазелловны «царапки» напоминают какие-то буквы…
По ночам в доме часто слышались странные звуки, но всё списывали на кота. Азазель никого не любил, детей не трогал только из-за того, что тут же получал по морде полотенцем от тёщи. Тёщу не любил из-за того, что она часто сидела на кухне и не давала своровать со стола колбасу. Азазель даже научился открывать холодильник, но на кухню начали закрывать дверь. Странные звуки по ночам стали будить меня из-за этого всё чаще.

Кот не любил мыться. Кот не любил стричь когти. Кот не любил, когда его трогают, и только ко мне он приходил по ночам и ложился на грудь. Жена говорила, что он так благодарит за спасение. Я же считал, что дьявол хочет придушить меня во сне, ведь днём не получалось.

У нас с Азазелло были особые отношения, он за мной следил, всегда провожал в ванную и туалет, я отбивался от него колбасой, что давало мне две минуты одиночества и спокойствия. Когда я мылся в душе, кот садился на тумбочку и пытался достать меня лапой. У него часто получалось. А когда ходил туалет, кот, почти не моргая, следил за каждым моим движением. Было неловко, а иногда и страшно.

Когда пришёл март, я единственный был на стороне кота и не хотел вести его в клинику. Он возмужал и, скорее всего, перебил бы кучу народа ещё до анестезии. Но семья устала слушать его вопли. Я решил проблему: выпустил кота во двор и сказал домашним, что тот потерялся. Один день все грустили, три злились, но потом две недели в доме было тихо и пусто. Дочка заскучала без Азазеля, тёща мирно выдохнула и даже перестала закрывать кухню, я всё никак не мог спокойно спать ― мне снились кошмары.

Он пришёл с первым лучом солнца, с востока. Безмятежный, мурчал, а между его лап лежала огромная крыса. Он тихо сидел под дверью и ждал, когда кто-то выйдет. Я вышел. Кот поднялся, потянулся, мяукнул в знак приветствия и зашёл в квартиру. Я только и крикнул домашним, что Азазель пришёл с гостинцами, и удовлетворённо засеменил на работу.

С этого момента всё и началось. Мне позвонила тёща и сказала срочно возвращаться: «Кот орёт, дом дрожит, пахнет тухлыми яйцами». Я сказал, чтобы она выключила газ и перекрыла воду, прежде чем спрячется под столом, а сам полез смотреть новости. Ничего. Начальник увидел, что я листаю ленту, и начал орать. Потом мне позвонили кредиторы и сказали, что продали мой долг, хотя я выплачивал деньги каждый месяц. Через минуту мне позвонили коллекторы, которые только что выкупили мой долг и едут ко мне домой. Позвонила жена, сказала, её на работе подставили, и теперь она сидит в полиции. Сын упал с лестницы и получил сотрясение. Дочь подралась с одноклассницей.

Я схватился за голову. Телефон продолжал трезвонить. В офисе стоял хаос. Проблемы посыпались на каждого сотрудника. Кто-то собирался. Кто-то орал в трубку. Звонки. Звонки. Звонки. Я оставил телефон в офисе и вылетел на улицу, прыгая через ступеньки, потому что у лифта оборвались тросы. На улице прямо у меня на глазах столкнулись две машины. Я еле успел выехать из пробки, до того как загорелся автобус, перекрыв дорогу. Мир сошёл с ума, и я, кажется, знал, в чём дело.

Чем ближе я подъезжал к дому, тем сильнее ощущал дрожь земли. Над подземным переходом лопнул асфальт. Рядом с аллеей фонтаном бил кипяток. Люди бежали и орали что-то в телефоны. Небо покраснело. От нашей сталинки исходило зло. Я выскочил из машины и увидел, как прямо передо мной упал на припаркованный «лансер» мужчина. Крыша промялась, стёкла лопнули. Мужчина вскочил с окровавленным лицом, прокричал что-то про конец света и побежал сторону ТЦ.

В нашем подъезде была вырвана из стен железная дверь. Она валялась помятая, как лист бумаги. По ступеням стекала кровь. Я, борясь с тошнотой, побежал по лестнице, боясь поскользнуться, и остановился только перед нашей дверью, откуда кровь и стекала горным речным потоком.

Я зашёл внутрь. Вокруг полыхали алым цветом знаки, оставленные Азазелем. В середине коридора зияла дыра, из которой торчало несколько мужчин. Из этой дыры и сочилась кровь, будто из затопленного колодца. Коллекторы, на своё несчастье, приехали раньше меня.

― Тёть Маш, вы дома?
― Мяу.

Звук исходил из моей комнаты. Я, дрожа всем телом, зашёл внутрь. На кровати, прямо на подушке, лежала большая крыса, она соединяла каким-то свечением и другие знаки, оставленные котом. Азазель, ростом с леопарда, сидел над крысой и по-чёрному дымился. А я знал, всегда был прав насчёт этого дьявола, но почему-то не решался сказать остальным.

― Аза, какого хрена ты тут устроил? Что это за жертвоприношение? А ну, давай сворачивайся, задолбал. Только с гулянки пришёл, а уже такой беспредел.

Я подошёл к недоумённому леопарду и стянул крысу за хвост. Огни тут же погасли. Кот возмущённо завертел головой и начал медленно уменьшаться. Я открыл окно и выбросил крысу во двор. На улице горели пожары и звенели в унисон несколько сирен скорой помощи.

― А дядьки те? Это же как теперь мыть полы? А ты знаешь, что кровь тяжело отмывать, она и засохнуть может?

Я вышел в коридор и, обходя трупы, осмотрел комнаты. Тёща лежала комочком в ванной и сжимала руками Жужика и икону.

― Удобно? ― спросил я, и она пожала плечами. ― Вылезайте, тут ещё убираться нужно будет.

Я вернулся в комнату. Азазель сидел на диване и грустно опустил морду ― сдулся, уменьшился.

― Ну, ты чего? ― я погладил по загривку. ― Хочешь колбасы?
Азазель поднял голову и кивнул.

Мы сидели на кухне и пили чай, пока звонки один за другим сыпались на тёщин телефон. Звонила жена. Её отпустили, всё оказалось липой, нужно было кого-то подставить, чтобы поймать преступника. У сына всего лишь ушиб. Дочка помирилась с подружкой. Я подумал, что и на мой телефон, оставшийся в офисе, сейчас приходят уведомления.

― Ну что? ― Азазель сидел у меня на коленях и мурчал. ― Чего тебе не хватало?

Кот жалобно мяукнул и уткнулся мне в руку. Я отдал ему ломтик копчёной колбасы.

― А-а-а-а-а-а! Это что такое?― послышался голос жены из коридора.

Мы с тёщей переглянулись и вспомнили про коллекторов. Я подскочил. Кот спрыгнул на пол.

― Милая, всё нормально, они мёртвые.
― Это что такое?

Я посмотрел на кота и поджал губы.
― Слушай, а ты можешь ту дыру снова вызвать, ну, чтобы тела убрать?

Тёща вцепилась в кружку и расширила глаза от ужаса.
Азазель согласно мяукнул и начал дымиться. Жена вновь вскрикнула и позвала меня на помощь. Я вышел и увидел, как пара качков начала проваливаться в огненную яму. Я обошёл их и обнял жену.

― Наш кот ― дьявол, как нам повезло.
Жена истерически хихикнула и предложила.
― А может, он и кровь здесь всю вылижет?
― Хорошая идея, ― я чмокнул её в шею и повернулся к коту, который подхватил оторванную руку и сбросил вниз. ― Азазель, а не мог бы ты ещё…

— А вы кто будете? — спрашивает лесник, хотя ему уже понятно стало кто перед ним.

— Хозяин. Леший так меня люди зовут. А ты — помощник мой, хоть и не знаешь об этом.

Стоит Борис и не верит своим ушам. В лешего-то редко кто верит, а тут он перед ним собственной персоной! Может Леший - это человек, только выросший в лесу и одичавший и потому лесные места, как свои пять пальцев знает и всё подмечает. А может и впрямь потустронняя сила, оберегающая лес от людей.

— Беда большая надвигается, — продолжает Леший. — Огонь придет с востока, завтра к полудню. Ветер его гнать будет прямо к старому дубу - великану, что на холме растет. А дуб тот — сердце леса моего.

— Откуда огонь? — спрашивает лесник.

— Туристы разожгли костер, да не потушили, как следует. Уже тлеет, завтра разгорится. Ты один не справишься — пожарная машина сюда не доедет по старым дорогам.

И рассказал он ему, что делать. Наутро Борис поднял всю службу. Говорит: «Чувствую — сегодня пожар будет в восточной части заповедника». На него смотрят как на сумасшедшего — как это чувствует, почему именно там? Но его старый начальник, Иван Петрович, доверился:

— Макарыч, у тебя нюх на беду хороший. Едем.

И точно — к полудню увидели дым. Костер туристический тлел всю ночь в сухой траве, а как ветер подул, так и вспыхнул. Успели — потушили, когда огонь только-только к дубравам добрался.

А вечером пошел Борис к тому дубу-великану, что леший упоминал. Стоит дерево на холме, огромное, раскидистое. Говорю он ему спасибо — и дубу, и лешему.

И слышит в ответ шелест листвы, хотя ветра нет. С тех пор он с лесным хозяином сотрудничает. А тот знаки подает регулярно. То тропу новую звериную покажет — значит, там браконьеры ходят, проверить надо. То ветку на дороге положит особым образом — значит, в той стороне что-то неладное.

А еще он заблудившихся спасает. Приходила к леснику как-то женщина, плачет: сын-подросток в лес ушел за грибами и не вернулся, вторые сутки уже. Бригада спасательная обыскала все окрестности — нет парня нигде.

— А далеко он зайти мог? — спрашивает.

— Далеко. Упрямый очень, мог и в самую глушь забраться.

Пошел лесник искать, но не просто так, а к лешему за помощью обратился. Встал посреди леса и говорит:

— Хозяин, мальчик потерялся. Ты же всех в лесу видишь. Помоги найти.

Ответа не было, но почувствовал он — слышит. Идёт дальше, и вдруг ворон кричит над головой. Необычно кричит — будто зовет за собой. Пошел за вороном, а он летит, останавливается, ждет, опять летит. Довел до самой чащи, а там, в буреломе, сидит парень. Живой, но перепуганный до смерти.

— Дядя, — говорит, — я заблудился! Уже два дня хожу по кругу. А тут такие звуки страшные — будто кто-то большой ходит рядом, ветки ломает.

— Это хозяин лесной тебя берег, — объясняю. — Не пускал дальше в болота. Там опасно.

Довел парня до дома, а мать его плачет от радости. А Борис думает — леший мог и по-другому поступить. В старину, говорят, непрошеных гостей в болоте топил. А тут спас.

Видно, времена меняются, и лесные духи тоже меняются…

Вот и думайте: то ли сказка это, то ли быль, но кто в лес часто захаживает, тот знает, кто в лесу хозяин и это точно не человек.