Время пришло… Сонное Солнце с каждым днём всё ленивее и ленивее поднимается по утрам над горизонтом, а объятия ночи, равно как и тусклый свет Её Величества Луны, загребают себе всё больше и больше часов правления на небосводе. Укутанная в лёгкую кружевную шаль госпожа Осень уже на пороге, но чувствуя тяжкий аромат приторных духов вечной модницы Лета, пока не решается войти в этот дом и неловко жмётся у дверей.

Невольно замечаешь, в глухой тишине застеленных туманом предрассветных сумерек, как внутри тебя, где-то в глубине груди, неспешно распускается очередной, нежно лиловый, безымянный цветок. Очередной. Значит, были и иные? Были. И всякий раз находили они гибель свою на стальных зубцах безразличных метелей, явление которых неизбежно, равно как неудержим песок времени, медленно, но неумолимо утекающий сквозь пальцы. И нынешнему, ещё такому юному и светлому чуду, увы, не избежать сей прискорбной участи. Что ж такова природа вещей.

В глухую полночь выходишь на пустынную улицу дабы подставить лицо своё потокам освежающего дождя. Но не столько пыль и грязь минувших лет ты пытаешься смыть под ними, сколько скрыть в их монотонном шуме боль, так долго томящуюся в потаённых уголках души, боль заполнившую тебя целиком. Отпусти свою боль. Но не смей трогать сестру её родную, меланхолию. Ибо цветку внутри, равно как и цветам внешнего мира, жизненно необходима подпитка. Пусть эта меланхолия послужит достойной, благородной почвой для жизни, зарождённой внутри тебя. Будь достойным садовником: ухаживай за этим цветком, не забывай нежно целовать бутон его, перед отходом ко сну, доверяй ему самое сокровенное, но только наедине и только шёпотом, обильно поливай его своими слезами, но не переборщи, - хороший садовник знает, насколько важна умеренность в таких вопросах.

А потом, одним ничего дурного не предвещающим утром, выглянув за окно ты увидишь плотно покрытую, будто ангельским пухом, белым снегом землю свою. Таким чистым, таким умиротворяющим и таким холодным. Ведь зима неизбежна, как неизбежна и смерть. И цветок твой уже не принадлежит тебе, - он срезан безжалостным серпом первой стужи. А она будет держаться долго. Сковав своими цепями города, она дотянется и до тебя. И если ты не пожелаешь больше нести свою долю прилежного садовника в этом прекрасном саду, она будет милостива и даст тебе сомкнуть очи глубоким, беспробудным сном, даст тебе, наконец-то, отдохнуть.

Природа. Неспроста природа женского рода. Милая осень, напрасно ты пытаешься скрыть фальшью бабьего лета, будто косметикой, свои едва заметные морщинки. Наивная, не понять тебе никак, что именно в них твоя прелесть. Стыдливо прячешь ты свои плечи и спину под нарочито ярким, закрытым платьем. Печально отводишь взор бездонных, жёлтых глаз своих при слишком уж смелой попытке заглянуть в них… Как мне найти подходящие слова, как объяснить, за что же я так безумно люблю тебя? А стоит ли? Ведь если можешь объяснить, за что именно любишь, то это уже не любовь, так, мимолётное увлечение, не более того. Я же именно что люблю. Беззаветно. Без всякой надежды и помыслов. И, осень, ты по-прежнему остаёшься со мною. И уже ничего не имеет значения. Даже то, что время, это всё, что у нас осталось.

2013.

Я шел по пустынным улицам, проходя мимо заброшенных домов и старых магазинов, давно потерявших свою былую славу. В этих местах время словно остановилось, и каждый уголок напоминал о давно ушедших временах. Меня окружали полуразрушенные здания с облупившейся краской и закрытыми ставнями, на которых осели годы запустения. Мои шаги привели меня к старому кинотеатру, который когда-то был центром жизни нашего городка. Теперь его фасад украшали только разбитые витражи и афиши давно забытых фильмов. Я остановился перед входом и вспомнил, как в детстве мы с друзьями тайком пробирались сюда, чтобы посмотреть фильмы ужасов. Сейчас это место выглядело как сцена из одного из таких фильмов — пустое, мрачное и покинутое. Вдруг я услышал тихий плач. Обернувшись, я увидел маленькую девочку, сидящую на ступеньках кинотеатра. Её лицо было заплаканным, и она держала в руках старую куклу с оторванной рукой. Я подошёл к ней и спросил, что случилось. "Моя кукла сломалась", — ответила она, всхлипывая. "Теперь она не может играть со мной". Я почувствовал, как сердце сжалось от жалости. "Давай я попробую её починить", — предложил я, присев рядом с девочкой. Мы вместе начали мастерить из подручных материалов новую руку для её куклы. Это занятие, хоть и простое, наполнило меня чувством тепла и удовлетворения. Когда мы закончили, девочка улыбнулась мне и побежала домой, крепко прижимая куклу к себе.

Я остался сидеть на ступеньках кинотеатра, чувствуя, как холодный ветер пробирается сквозь одежду. Мир вокруг казался таким же пустым и покинутым, как этот старый кинотеатр. И я, и эти руины, и маленькая девочка с её сломанной куклой были всего лишь печальными воспоминаниями о временах, когда жизнь казалась наполненной смыслом и радостью. Но вдруг в моей груди вспыхнуло нечто странное, некое чувство раздражения, словно тлеющий уголёк в темноте. И тут я понял, что моё внимание привлекла вещь, лежащая на земле рядом с куклой девочки — старая, потрёпанная бумажка. Я поднял её и прочёл заголовок: "План спасения для забытого города". Внутри были записаны странные слова и фразы, словно вырванные из фантастического романа. Меня охватило чувство беспокойства. Что это за план? Кто его написал? И зачем он попал сюда, в этот заброшенный кинотеатр? Внезапно мне захотелось разгадать эту загадку, как будто от этого зависела не только судьба города, но и моя собственная судьба. Я встал с места и начал изучать каждое слово на бумаге, словно это был последний ключ к разгадке всего таинственного в этом городе. С каждой минутой моё внимание к деталям росло. Я забыл о плачущей девочке, о старой кукле и о мрачной пустоте вокруг. Мир внутри меня и вокруг меня стал какой-то иной, наполненный жестокой жаждой разгадки. Но чем глубже я погружался в эти загадки, тем сильнее они казались мне непонятными и запутанными. Только тогда я осознал, что эта бумажка — всего лишь ещё один странный подарок этого города, ещё одна его жестокая шутка, которая раздражает, а затем уводит в пучину тоски и разочарования. Я развёл руками и отбросил бумажку в сторону, словно отвергая все эти загадки и тайны, которые таит в себе этот забытый город. Но где-то глубоко внутри меня оставался огонь любопытства, неугасимая жажда разгадать эту горькую загадку жизни.

Вечером того же дня я вернулся домой, надеясь, что больше сюрпризов не будет. Но на пороге меня ждал новый подарок. Открыв коробку, я нашёл внутри… настоящую человеческую черепаху. На этот раз я решил не искушать судьбу и не носить её к мистеру Харперу. Вместо этого я оставил её на пороге мисс Элеонор. Я стоял в дверях, наблюдая, как стемнело. В городе началась гроза, и дождь заливал всё вокруг. С каждым ударом молнии я чувствовал себя всё более одиноким. На улице не было ни души, кроме одинокой черепахи на пороге. В её медленных движениях было что-то трагическое, напоминание о неизбежности времени и одиночества. Я думал о том, что, возможно, эти странные подарки — единственное, что связывает меня с окружающим миром.

Никогда не думал, что жизнь может быть настолько пустой, несмотря на все свои странности и сюрпризы. Может быть, в этом и есть настоящий смысл существования — находить грусть в маленьких безумствах и неожиданных сюрпризах, которые преподносит нам судьба. Или, по крайней мере, принимать, что иногда жизнь — это просто парад чудаков, проходящий мимо твоего окна, оставляя за собой лишь жестокую тоску и чувство непреодолимой утраты.

A Medicine for Melancholy
Copyright © 1959 by Ray Bradbury
Лекарство от меланхолии
© В. Гольдич, И. Оганесова,
перевод, 1997

- Пошлите за пиявками; ей нужно сделать кровопускание, - заявил доктор Джимп.

- У нее уже и так не осталось крови! - воскликнула миссис Уилкес. - О, доктор, что томит нашу Камиллу?

- С ней не все в порядке.

- Да?

- Она нездорова. - Добрый доктор нахмурился.

- Продолжайте, продолжайте!

- Не вызывает сомнения: она угасает как свеча.

- О, доктор Джимп, - запротестовал мистер Уилкес. - Вы же повторяете то, что вам говорили мы, когда вы только пришли в наш дом!

- Нет, вы не правы! Давайте ей эти пилюли на рассвете, в полдень и на закате солнца. Превосходное средство!

- Проклятье, она уже нафарширована превосходными средствами!

- Ну-ну! С вас шиллинг, сэр, я спускаюсь вниз.

- Идите и пришлите сюда дьявола! - Мистер Уилкес сунул монету в руку доброго доктора.

Пока врач спускался по лестнице, с громким сопением нюхая табак и чихая, на многолюдных улицах Лондона наступило сырое утро весны 1762 года.

Мистер и миссис Уилкес повернулись к постели, где лежала их любимая Камилла, бледная и похудевшая, но все еще очень хорошенькая, с большими влажными сиреневыми глазами. По подушке золотым потоком струились волосы.

- О, - она чуть не плакала, - что со мной сталось? С начала весны прошло три недели, в зеркале я вижу лишь призрак; я сама себя пугаю. Мне страшно подумать, что я умру, не дожив до своего двадцатого дня рождения.

- Дитя мое, - сказала мать, - что у тебя болит?

- Мои руки. Мои ноги. Моя грудь. Моя голова. Сколько докторов - шесть? - поворачивали меня, словно мясо на вертеле. Не хочу больше. Дайте мне спокойно отойти в мир иной.

- Какая ужасная, какая таинственная болезнь, - пролепетала мать. - Сделай что-нибудь, мистер Уилкес!

- Что? - сердито спросил мистер Уилкес. - Она не хочет видеть врачей, аптекарей или священников - аминь! - а они очень скоро разорят меня! Может, мне следует сбегать на улицу и привести мусорщика?

- Да, - послышался голос.

- Что?! - Все трое повернулись посмотреть на того, кто произнес эти слова.

Они совсем забыли о младшем брате Камиллы, Джейми, который стоял у дальнего окна и ковырял в зубах. Он невозмутимо смотрел вдаль, туда, где шумел Лондон и шел дождь.

- Четыреста лет назад, - совершенно спокойно проговорил Джейми, - именно так и поступили. И это помогло. Нет, не надо приводить мусорщика сюда. Давайте поднимем Камиллу, вместе с кроватью и всем остальным, снесем ее вниз по лестнице и поставим возле входной двери.

- Почему? Зачем?

- За один час, - Джейми вскинул глаза - он явно считал, - мимо наших ворот проходит тысяча людей. За день двадцать тысяч пробегают, проезжают или ковыляют по нашей улице. Каждый из них увидит мою несчастную сестру, пересчитает ее зубы, потрогает мочки ушей, и все, можете не сомневаться, все до единого, захотят предложить свое самое превосходное средство, которое наверняка ее излечит! Одно из них обязательно окажется тем, что нам нужно!

- О! - только и смог произнести пораженный мистер Уилкес.

- Отец, - взволнованно продолжал Джейми. - Неужели ты встречал хотя бы одного человека, который не полагал бы, что он способен написать «Materia Medica»[6]: вот эта зеленая мазь отлично лечит больное горло, а бычий бальзам - опухоли? Прямо сейчас десять тысяч самозваных аптекарей проходит мимо нашего дома, и их мудрость пропадает зря!

- Джейми, мальчик, ты меня удивляешь!

- Прекратите! - вмешалась миссис Уилкес. - Моя дочь никогда не будет выставлена на всеобщее обозрение на этой или любой другой улице…

- Тьфу, женщина! - оборвал мистер Уилкес. - Камилла тает, как льдинка, а ты не хочешь вынести ее из этой жаркой комнаты? Давай, Джейми, поднимай кровать!

- Камилла? - Миссис Уилкес повернулась к дочери.

- Я могу с тем же успехом умереть под открытым небом, - заявила Камилла, - где свежий ветерок будет перебирать мои локоны, пока я…

- Вздор! - возразил мистер Уилкес. - Ты не умрешь, Камилла. Джейми, поднимай! Ха! Сюда! С дороги, жена! Давай, мой мальчик, выше!

- О! - воскликнула Камилла слабым голосом. - Я лечу, лечу…

Совершенно неожиданно над Лондоном вдруг засияло чистое голубое небо. Горожане, удивленные такой переменой погоды, высыпали на улицы, им не терпелось что-нибудь увидеть, сделать, купить. Слепые пели, собаки прыгали, клоуны вертелись и кувыркались, дети играли в классики и мяч, словно наступило время карнавала.

И в этот шум и гам с покрасневшими от напряжения лицами Джейми и мистер Уилкес несли Камиллу, которая, будто папа римский, только женского пола, с закрытыми глазами возлежала на своей койке-портшезе и молилась.

- Осторожней! - кричала миссис Уилкес. - О, она умерла!.. О нет… Опустите ее на землю. Полегче!

Наконец кровать была поставлена рядом со стеной дома так, чтобы людской поток, стремительно несущийся мимо, мог обратить внимание на Камиллу - большую бледную куклу, выставленную, словно приз, на солнце.

- Принеси перо, чернила и бумагу, сын, - сказал мистер Уилкес. - Я запишу симптомы, о которых станут говорить прохожие, и предложенные ими способы лечения. Вечером мы все отсортируем. А сейчас…

Однако какой-то человек из толпы уже внимательно разглядывал Камиллу.

- Она больна! - заявил он.

- Ага, - радостно кивнул мистер Уилкес. - Началось. Перо, мой мальчик. Вот так. Продолжайте, сэр!

- С ней не все в порядке. - Человек нахмурился. - Она плохо выглядит.

«Плохо выглядит…» - записал мистер Уилкес, а потом с подозрением посмотрел на говорившего.

- Сэр? Вы, случайно, не врач?

- Да, сэр.

- Так я и думал, я узнал эти слова! Джейми, возьми мою трость и гони его в шею. Уходите, сэр, и побыстрее!

Однако человек не стал ждать и, ругаясь и раздраженно размахивая руками, торопливо зашагал прочь.

- Она больна, она плохо выглядит… Фу! - передразнил его мистер Уилкес, но был вынужден остановиться. Потому что высокая и худая, словно призрак, только что восставший из могилы, женщина показывала пальцем на Камиллу Уилкес.

- Меланхолия, - произнесла она нараспев.

«Меланхолия» - запечатлел на бумаге ее слова довольный мистер Уилкес.

- Отек легких, - бубнила женщина.

«Отек легких» - писал сияющий мистер Уилкес.

- Вот это совсем другое дело! - пробормотал он себе под нос.

- Необходимо лекарство от меланхолии, - негромко продолжала говорить женщина. - Есть ли у вас в доме порошок мумий для приготовления лекарств? Самые лучшие мумии - египетские, арабские и ливийские; они очень помогают при магнитных расстройствах. Спросите цыганку на Флодден-роуд. Я продаю каменную петрушку, благовония для мужчин…

- Флодден-роуд, каменная петрушка… Не так быстро, женщина!

- Опобальзам, понтийская валериана…

- Подожди, женщина! Опобальзам, да! Джейми, останови ее!

Но женщина продолжала, не обращая на него внимания.

Подошла молоденькая девушка, лет семнадцати, и посмотрела на Камиллу Уилкес.

- Она…

- Один момент! - Мистер Уилкес продолжал лихорадочно писать. - …Магнитные расстройства, понтийская валериана… А, пропади ты пропадом! Юная леди, что вы видите на лице моей дочери? Вы так пристально на нее смотрите, даже перестали дышать. Ну, каково ваше мнение?

- Она… - Казалось, странная девушка пытается заглянуть Камилле в глаза, потом она смутилась и, заикаясь, проговорила: - Она страдает от… от…

- Ну, говори же!

- Она… она… о!

И девушка, бросив последний сочувственный взгляд на Камиллу, стремительно скрылась в толпе.

- Глупая девчонка!

- Нет, папа, - пробормотала Камилла, глаза которой вдруг широко раскрылись. - Совсем не глупая. Она увидела. Она знает. О, Джейми, догони ее, заставь сказать!

- Нет, она ничего не предложила! А вот цыганка - ты только посмотри на список!

- Да, папа. - Еще больше побледневшая Камилла закрыла глаза.

Кто-то громко откашлялся.

Мясник, фартук которого покраснел от кровавых боев, теребил роскошные усы.

- Я видел коров с похожим выражением глаз, - сказал он. - Мне удавалось спасти их при помощи бренди и трех свежих яиц. Зимой я и сам с огромной пользой для здоровья принимаю этот эликсир…

- Моя дочь не корова, сэр! - Мистер Уилкес отбросил в сторону перо. - И не мясник в январе! Отойдите в сторону, сэр, своей очереди ждут другие!

И действительно, вокруг собралась здоровенная толпа - всем не терпелось рассказать о своем любимом средстве, порекомендовать страну, где редко идет дождь и солнце светит чаще, чем в Англии или в вашей южной Франции. Старики и женщины, в особенности врачи, как и все пожилые люди, спорили друг с другом, ощетинившись тросточками и фалангами костылей.

- Отойдите! - с тревогой воскликнула миссис Уилкес. - Они раздавят мою дочь, как весеннюю ягодку!

- Прекратите напирать! - закричал Джейми, схватил несколько тросточек и костылей и отбросил их в сторону.

Толпа зашевелилась, владельцы бросились на поиски своих дополнительных конечностей.

- Отец, я слабею, слабею… - Камилла задыхалась.

- Отец! - воскликнул Джейми. - Есть только один способ остановить это нашествие! Нужно брать с них деньги! Заставить платить за право дать совет!

- Джейми, ты мой сын! Быстро напиши объявление! Послушайте, люди! Два пенса! Становитесь, пожалуйста, в очередь! Два пенса за то, чтобы рассказать об известном только вам, самом великолепном лекарстве на свете! Готовьте деньги заранее! Вот так. Вы, сэр. Вы, мадам. И вы, сэр. А теперь, мое перо! Начинаем!

Толпа кипела, как темная морская пучина.

Камилла открыла глаза, а потом снова впала в обморочное состояние.

Наступило время заката, улицы почти опустели, лишь изредка мимо проходили последние гуляющие. Веки Камиллы затрепетали, она услышала знакомый звон.

- Триста девяносто пять фунтов и четыреста пенсов! - Мистер Уилкес бросал последние монеты в сумку, которую держал его ухмыляющийся сын. - Вот так!

- Теперь вы сможете нанять для меня красивый черный катафалк, - сказала бледная девушка.

- Помолчи! Семья моя, вы могли себе представить, что двести человек захотят заплатить только за то, чтобы высказать нам свое мнение по поводу состояния Камиллы?

- Очень даже могли, - кивнула миссис Уилкес. - Жены, мужья и дети не умеют слушать друг друга. Поэтому люди охотно платят за то, чтобы на них хоть кто-нибудь обратил внимание. Бедняги, они думают, что только им дано распознать ангину, водянку, сап и крапивницу. Поэтому сегодня мы богаты, а две сотни людей счастливы, поскольку вывалили перед нами содержимое своих медицинских сумок.

- Господи, нам пришлось выставлять их вон, а они огрызались, как нашкодившие щенки.

- Прочитай список, отец, - предложил Джейми. - Там двести лекарств. Какое следует выбрать?

- Не надо, - прошептала Камилла, вздыхая. - Становится темно. У меня в животе все сжимается от бесконечных названий! Вы можете отнести меня наверх?

- Да, дорогая. Джейми, поднимай!

- Пожалуйста, - произнес чей-то голос.

Склонившийся человек поднял взгляд.

Перед ними стоял ничем не примечательный мусорщик, с лицом, покрытым сажей, однако на нем сияли яркие голубые глаза и белозубая улыбка. Когда он говорил - совсем тихо, кивая головой, - с рукавов его темной куртки и штанов сыпалась пыль.

- Мне не удалось пробиться сквозь толпу, - сказал он, держа грязную шапку в руках. - А теперь я возвращаюсь домой и могу с вами поговорить. Я должен заплатить?

- Нет, мусорщик, тебе не нужно платить, - мягко сказала Камилла.

- Подожди… - запротестовал мистер Уилкес.

Но Камилла нежно посмотрела на него, и он замолчал.

- Благодарю вас, мадам. - Улыбка мусорщика сверкнула в сгущающихся сумерках как теплый солнечный луч. - У меня есть всего один совет.

Он взглянул на Камиллу. Камилла не спускала с него глаз.

- Кажется, сегодня канун дня святого Боско, мадам?

- Кто знает? Только не я, сэр! - заявил мистер Уилкес.

- А я в этом уверен, сэр. Кроме того, сегодня полнолуние. Поэтому, - кротко проговорил мусорщик, не в силах оторвать взгляда от прелестной, больной девушки, - вы должны оставить вашу дочь под открытым небом, в свете восходящей луны.

- Одну, в свете луны! - воскликнула миссис Уилкес.

- А она не станет лунатиком? - спросил Джейми.

- Прошу прощения, сэр. - Мусорщик поклонился. - Полная луна утешает всех, кто болен, - людей и диких животных. В сиянии полной луны есть безмятежность, в прикосновении ее лучей - спокойствие, умиротворяющее воздействие на ум и тело.

- Может пойти дождь… - с беспокойством сказала мать Камиллы.

- Я клянусь, - перебил ее мусорщик. - Моя сестра страдала от такой же обморочной бледности. Мы оставили ее весенней ночью, как лилию в вазе, наедине с полной луной. Она и по сей день живет в Суссексе, позабыв обо всех болезнях!

- Позабыв о болезнях! Лунный свет! И не будет нам стоить ни одного пенни из тех четырех сотен, что мы заработали сегодня! Мать, Джейми, Камилла…

- Нет! - твердо сказала миссис Уилкес. - Я этого не потерплю!

- Мама! - сказала Камилла. - Я чувствую, что луна вылечит меня, вылечит, вылечит…

Мать вздохнула:

- Сегодня, наверное, не мой день и не моя ночь. Разреши тогда поцеловать тебя в последний раз. Вот так.

И мать поднялась по лестнице в дом.

Теперь пришел черед мусорщика, который начал пятиться назад, кланяясь всем на прощание.

- Всю ночь, помните: под луной, до самого рассвета. Спите крепко, юная леди. Пусть вам приснятся самые лучшие сны. Спокойной ночи.

Сажу поглотила сажа; человек исчез.

Мистер Уилкес и Джейми поцеловали Камиллу в лоб.

- Отец, Джейми, - сказала она, - не беспокойтесь.

И ее оставили одну смотреть туда, где, как показалось Камилле, она еще видела висящую в темноте мерцающую улыбку, которая вскоре скрылась за углом.

Она ждала, когда же на небе появится луна.

Ночь опустилась на Лондон. Все глуше голоса в гостиницах, реже хлопают двери, слышатся слова пьяных прощаний, бьют часы. Камилла увидела кошку, которая прошла мимо, словно женщина в мехах, и женщину, похожую на кошку, - обе мудрые, несущие в себе древний Египет, обе источали пряные ароматы ночи.

Каждые четверть часа сверху доносился голос:

- Все в порядке, дитя мое?

- Да, отец.

- Камилла?

- Мама, Джейми, у меня все хорошо.

И наконец:

- Спокойной ночи.

- Спокойной ночи.

Погасли последние огни. Лондон погрузился в сон.

Взошла луна.

И чем выше поднималась луна, тем шире открывались глаза Камиллы, когда смотрела она на аллеи, дворы и улицы, пока наконец в полночь луна не оказалась над ней и засияла, словно мраморная фигура над древней усыпальницей.

Движение в темноте.

Камилла насторожилась.

Слабая, едва слышная мелодия поплыла в воздухе.

В тени двора стоял человек.

Камилла тихонько вскрикнула.

Человек сделал шаг вперед и оказался в лучах лунного света. В руках он держал лютню, струны которой перебирал, едва касаясь пальцами. Это был хорошо одетый мужчина, на его красивом лице застыло серьезное выражение.

- Трубадур, - прошептала Камилла.

Человек, не говоря ни слова, приложил палец к губам и медленно приблизился к ее кровати.

- Что вы здесь делаете, ведь сейчас так поздно? - спросила девушка.

Она совсем не боялась - сама не зная почему.

- Меня послал друг, чтобы я вас вылечил.

Трубадур коснулся струн лютни. И они сладкозвучно запели.

- Этого не может быть, - возразила Камилла, - потому что было сказано: меня вылечит луна.

- Так оно и будет, дева.

- А какие песни вы поете?

- Песни весенних ночей, боли и недугов, не имеющих имени. Назвать ли мне вашу лихорадку, дева?

- Если вы знаете, да.

- Во-первых, симптомы: перемены температуры, неожиданный холод, сердце бьется то совсем медленно, то слишком быстро, приступы ярости сменяются умиротворением, опьянение от глотка колодезной воды, головокружение от простого касания руки - вот такого…

Он чуть дотронулся до ее запястья, заметил, что она готова лишиться чувств, и отпрянул.

- Депрессия сменяется восторгом, - продолжал трубадур. - Сны…

- Остановитесь! - в изумлении воскликнула Камилла. - Вы знаете про меня все. А теперь назовите имя моего недуга!

- Я назову. - Он прижал губы к ее ладони, и Камилла затрепетала. - Имя вашего недуга - Камилла Уилкес.

- Как странно. - Девушка дрожала, ее глаза горели сиреневым огнем. - Значит, я - моя собственная болезнь? Как сильно я заставила себя заболеть! Даже сейчас мое сердце это чувствует.

- Я тоже.

- Мои руки и ноги, от них пышет летним жаром!

- Да. Они обжигают мне пальцы.

- Но вот подул ночной ветер - посмотрите, как я дрожу, мне холодно! Я умираю, клянусь вам, я умираю!

- Я не дам тебе умереть, - спокойно сказал трубадур.

- Значит, вы доктор?

- Нет, я самый обычный целитель, как и тот, другой, что сумел сегодня вечером разгадать причину твоих бед. Как девушка, что знала имя болезни, но скрылась в толпе.

- Да, я поняла по ее глазам: она догадалась, что со мной стряслось. Однако сейчас мои зубы выбивают дробь. А у меня даже нет второго одеяла!

- Тогда подвинься, пожалуйста. Вот так. Дай-ка я посмотрю: две руки, две ноги, голова и тело. Я весь тут!

- Что такое, сэр?

- Я хочу согреть тебя в холодной ночи.

- Как печка. О, сэр, сэр, я вас знаю? Как вас зовут?

Тень от его головы упала на голову Камиллы. Она снова увидела чистые, как озерная вода, глаза и ослепительную, белозубую улыбку.

- Меня зовут Боско, конечно же, - сказал он.

- А есть ли святой с таким именем?

- Дай мне час, и ты станешь называть меня этим именем.

Его голова склонилась ниже. Полумрак сыграл роль сажи, и девушка радостно вскрикнула: она узнала своего мусорщика!

- Мир вокруг меня закружился! Я сейчас потеряю сознание! Лекарство, мой милый доктор, или все пропало!

- Лекарство, - сказал он. - А лекарство таково…

Где-то запели кошки. Туфля, выброшенная из окошка, заставила их спрыгнуть с забора. Потом улица снова погрузилась в тишину, и луна вступила в свои владения…

- Шшш…

Рассвет. На цыпочках спустившись вниз, мистер и миссис Уилкес заглянули в свой дворик.

- Она замерзла до смерти этой ужасной, холодной ночью, я знаю!

- Нет, жена, посмотри! Она жива! На ее щеках розы! Нет, больше того - персики, хурма! Она вся светится молочно-розовой белизной! Милая Камилла, живая и здоровая, ночь сделала тебя прежней!

Родители склонились над крепко спящей девушкой.

- Она улыбается, ей снятся сны; что она говорит?

- Превосходное, - выдохнула Камилла, - средство.

- Что, что?

Не просыпаясь, девушка улыбнулась снова, ее улыбка была счастливой.

- Лекарство, - пробормотала она, - от меланхолии.

Камилла открыла глаза.

- О, мама, отец!

- Дочка! Дитя! Пойдем наверх!

- Нет. - Она нежно взяла их за руки. - Мама? Папа?

- Да?

- Никто не увидит. Солнце еще только встает над землей. Пожалуйста. Потанцуйте со мной.

Они не хотели танцевать. Но, празднуя совсем не то, что они думали, мистер и миссис Уилкес пустились в пляс.

«Миры Рэя Брэдбери». Т. 4. «Лекарство от меланхолии», 1997г.