Я нашел бункер семьи выживальщиков, пропавшей три года назад (часть 2, ФИНАЛ)
Я обнял Рипли и не удержался от слез. Он лизнул меня в лицо, дрожа и, что еще хуже, молча. Очень нетипично. Рипли – не из тихих собак, он всегда лаял, и встречая меня, и когда так сильно волновался, как сейчас. Но, что бы ни увидел здесь внизу, он только тихо прильнул ко мне и уцепился лапами за плечи, словно хотел на ручки, как в детстве… уже много лет прошло с тех пор и он слишком вырос для такого.
– Чертов ты идиот, – мягко прошептал я, и сразу почувствовал, как он махнул хвостом. Без шуток, я испытывал только облегчение от того, что Рипли нашелся. – Давай выбираться отсюда.
Я поднял его, мышцы напряглись от веса тяжелого мохнатого тела, и направился к лестнице, не сдаваясь усталости. Эти три-четыре ступени нелегко дались, но мы справились, и я толкнул люк. Одной рукой. Потом двумя. Снова и снова, изо всех сил… но люк не поддался ни на миллиметр.
– Черт! – кричал я, колотя кулаками по металлу, но только растянул запястье. Люк заклинило, а ручка, неведомым образом, начисто исчезла. Выходило, что придется искать болторез или что-то подобное, чтобы перерезать металлический штырь, запирающий выход. Я не мог сдвинуть его с места, силы не хватало. Прут диаметром не меньше трех сантиметров – задача не для мягкой плоти человеческих рук. Нужны инструменты.
По крайней мере это поправимо.
Спустившись вниз и переведя дух, я заметил на стене схему бункера, грубо набросанную мелом. Три этажа. Внизу – склад, о котором говорил Дэниэл, правда перечеркнутый большим крестом. Верхний этаж, на котором я и находился, назывался “Жилые помещения”. А вот на втором этаже находились мастерские. Значит там и должно найтись то, что мне нужно.
Одна дверь вела на бетонную лестницу, и, стоя на верхней ступеньке, я скользнул светом фонарика по перилам, спиралью уходящим вниз, не до конца понимая, что надеялся увидеть. Впрочем, внизу ждали лишь резкие тени и мерзкий запах, витающий в воздухе. Запах, от которого першило в горле и жгло легкие. Заходила ли полиция так далеко? Или они увидели ту жуткую запись и просто ушли? Почему-то мне показалось маловероятным, что этого было бы достаточно, чтобы всполошить весь департамент шерифа, так может их напугало что-то другое? Что-то, что смогло обратить в бегство десятки вооруженных людей? Что-то, что наверняка гнездилось там внизу.
Дверь...
Я тихо спускался вниз. Сначала даже подумывал оставить Рипли наверху, но, уже однажды потеряв его, я был готов рискнуть, лишь бы знать, что мой пес рядом. К тому же, он вел себя даже тише меня, и мне совсем не хотелось спускаться по темной лестнице в одиночку. Тишину нарушал только цокот его когтей по бетону, звук, который я находил удивительно успокаивающим. А мне и правда это было нужно: луч фонарика плясал по стенам в дрожащей руке, дыхание сбивалось.
На следующем этаже я нашел мастерскую, именно такой, какой вы могли бы ожидать. Большое пространство, заполненное генераторами, резервуарами для топлива и воды, бойлерами, обогревателями – практически всем, что нужно для выживания, но что нельзя расположить снаружи из-за радиации. Провода и трубы тянулись из одного конца комнаты в другой, и даже спустя столько лет большая часть механизмов все еще гудела в полной темноте, что я нашел глубоко тревожным. Мельком взглянув на это странное переплетение резких силуэтов и промышленных форм, выступающих из стен и пола, я вздрогнул и огляделся, быстро заметив небольшой участок, который Дэниел отгородил под мастерскую. Примерно пятую часть площади занимал большой верстак и несколько высококлассных станков, которые он явно активно использовал. Токарные станки. Циркулярные пилы. Сверла. Шлифовальные машины. Сварочные аппараты. Все, что нужно было мужчине, чтобы работать руками.
И, о, Дэниэл работал.
Я не совсем понимал, над чем, но на верстаке лежала рука. Ее водрузили поверх стопки бумаг, пожелтевших от времени. На белой доске еще угадывалась выцветшая диаграмма, похожая на схему шарнирного сочленения. Уставившись на эту руку, я подумал о записи, о механизме Дэниела, удерживающем его семью вертикально, и едва не оставил на полу свой завтрак. Не знаю, пытался ли Дэвид сделать конечности снова подвижными или просто искал способ собрать разлагающиеся останки своих детей, когда гниение заставило тела распадаться, но, судя по размеру, рука принадлежала ребенку 10-12 лет. Она лежала на столе, словно разобранные часы. И да, на руке не хватало пальца.
Боже, насколько же он сошел с ума?
Зажав нос, я начал выдвигать ящики один за другим, в поисках болтореза или, может быть, ножовки. Грохот заставит Рипли сделать пару шагов назад, и я притормозил, чтобы убедиться, что снова его не потеряю. А потом продолжил опустошать ящик за ящиком, надеясь найти хоть что-то. Что угодно, лишь бы сломать гребаный прут.
В конце концов, мне удалось раздобыть мощные плоскогубцы, лом и болторез. Первые я засунул в карман, второй спрятал за поясом, а третий, слишком большой, чтобы поместиться в карман, крепко сжал в кулаке. Болторез обнадеживающе оттягивал мне руку, и это успокаивало. Правда, не долго.
Что-то двигалось в темноте, там, в запутанных джунглях теней от труб и проводов, опутавших мастерскую, как лианы. Фигура. Крайне худая, но явно человеческая. Я не мог не вспомнить запись. Ну понятно же, что они не могли на самом деле шевелиться. Наверняка, Дэниэл это как-то подстроил. Леска, моторчик… Сама мысль о том, что тела двигались сами по себе... Нельзя в такое верить, ведь так? Я просто ухватился за эту идею, ведомый паникой. Вот и все…
И тут я увидел их. Пара белых маленьких точек светилась в темноте этого индустриального лабиринта. Рипли спрятался мне за спину и прижал голову к ноге, тихо, испуганно скуля.
– Это бликует металл, – сказал я вслух, пытаясь успокоить дрожь в руках. Свет фонарика так метался, что сложно было что-то разглядеть. – Просто два блестящих кусочка металла...
Огоньки моргнули и начали приближаться. И если у меня и оставались какие-то сомнения, то они рассеялись при виде бледной руки, появившейся в луче света.
Я рванул к лестнице и побежал наверх, но поднявшись всего на пару ступенек, заметил нечто на перилах надо мной: заплесневелый комок плоти, едва узнаваемый человеческий кулак, с иссохшими до костей пальцами. Сам того не желая, я поднял фонарик и увидел раздутое лицо безволосого трупа, уставившегося на меня сверху вниз. Я даже не могу сказать, кто это был: девочка-подросток или сам шестидесятилетний Дэниэл. Инстинктивно отвернулся… из мастерской на меня шло еще одно тело. Я оказался в ловушке. Некуда бежать. Теплая жидкость потекла по моей ноге – Рипли обмочился. Взрослый пес, поджавший хвост, дрожащий как щенок и отчаянно просящийся на ручки... Боже, хоть бы он продержался еще немного. Я не мог взять его на руки, но и оставить его здесь тоже не мог...
Идти было некуда. Единственный путь, который был еще открыт для нас – вниз, на склад. И мы побежали.
Сойдя с последней ступени, я с трудом поборол желание вернуться: плотный, густой воздух стоял стеной, даже мое дыхание слышалось как-будто издалека. Но сверху светились три пары колючих мертвых глаз, неотрывно смотрящих на меня, поэтому, не раздумывая, я бросился по коридору и бежал, пока не уперся в дверь.
Обычный склад. Вот только большинство полок перевернуты, а еда оставлена гнить на полу. Но несколько полок все же пережили погром, заставленные большими коробками… и могли бы стать убежищем. Если опуститься на колени и потушить свет, они нас не найдут
И тут я понял, что увидел не все, что хранил в себе склад…
Дверь выглядела почти нормально. Я мог понять, почему Дэниэл запутался: она походила на все остальные в бункере, но все же была иной. Слишком высокая и широкая, дверь зависла в полуметре от пола, металл весь порыжел от ржавчины, будто состарился быстрее всего остального в этом месте. Вокруг дверной коробки обильно рос влажный зеленый мох, как на болотных деревьях, и каждые несколько секунд что-то странное и маслянистое выступало из-под дверного полотна. Жидкость в радужных бензиновых разводах. Но основная странность, конечно, была не в этом: влага скапливалась крупными шариками, бросая вызов гравитации, и каждые несколько секунд очередная капля срывалась и летела через всю комнату, врезаясь в противоположную стену, в огромную лужу, расползшуюся по ней.
Вспомнив слова Дэниэла о радиации, я инстинктивно отполз от лужи и двери напротив, забившись в самый темный угол и надеясь, что Рипли не выдаст нас. потом выключил фонарик и затих.
Похоже, я слишком долго искал укрытие: не прошло и двух секунд, как в комнату вошли несколько фигур. Без света фонарика склад погрузился в чернильную темноту, но они производили достаточно шума, чтобы понять, что минимум двое последовали за нами. Я остался там, ничего не видя, не зная, идут ли они прямо на меня или готовятся уйти, вынужденный просто ждать и оставить свою судьбу на волю случая. А потом услышал, как что-то скребется о стену в полуметре от меня… сдался и включил фонарь, отчаянно желая узнать, что меня ждет.
Звуки оказались обманчивы.
Дэниэл Вэнс находился в нескольких сантиметрах от моего лица.
– Убирайся, – прошипел он, беззубым растрескавшимся ртом, живой труп, такой же, как и остальные, но с еще сохранившейся, неведомым образом, искрой разума, в широко распахнутых от ужаса глазах.
И тут я услышал это. Скрип двери. И, не задумываясь, повернул фонарь и увидел все. Увидел, как она открылась, увидел на той стороне не бетонный мешок... а яростное бушующее горло из красной плоти. Труба из пульсирующих мышц, усеянная зубами размером с ладонь. Спиральный спуск в безумие. В комнату хлынул горячий зловонный воздух, сбивая меня и гниющие трупы с ног, всех нас парализовало то, что мы видели, несмотря на то, что у большинства фигур рядом со мной и Дэниелом не осталось глаз.
– Какого хрена?.. – пробормотал я, не в силах отвести взгляд от адского горла.
– Оно идет. – Дэниэл, схватил меня за рубаху одной рукой и выкинул из комнаты. Я крепко ударился об пол и проехался по скользкой зловонной жиже, оставленной следами ступней Вэнсов. Она была холодной. И это, наверное самое ужасное. Не знаю почему, но я ждал, что то, что сочилось из них, будет лихорадочно горячим… Но нет. Моя рубашка промокла насквозь, как будто я упал в грязную лужу.
– Оно идет.
Этот голос принадлежал не Дэниелу. Я не мог сказать точно, но он звучал как шепот ребенка. Один за другим трупы приближались к открытой двери и склонялись перед ней. Я не знаю почему, но у меня сложилось впечатление, что от разума остальных ничего не осталось, но Дэниэл все еще боролся. Он снова посмотрел на меня и заговорил, прежде чем припал лицом к полу вместе с остальными.
– Единственное, что мы сделали не так – оказались здесь. Познали пытки. Ему не нужна причина, лишь возможность. Уходи. Он не отпустит нас. Он даже не позволит нам умереть. И если он тебя поймает, то и тебя не отпустит.
Его лоб коснулся земли.
И тогда что-то протянуло руку сквозь дверь и схватило его голову, словно спелое яблоко.
В удушливой панике я подбежал, схватил свою собаку, болторез и рванул прочь, словно мои ноги были поршнями, машинами, игнорирующими усталость и истощение, не замедляющимися ни на миг. Мне нужно было двигаться. Мне нужно было уйти. Рука, что схватила Дэниэла... вид этого смыл из моей головы все остальное. Больно было снова и снова видеть это, но осталось только они – огромные пальцы со слишком большим количеством костяшек и ногтями размером со смартфон.
Я добрался до верхнего этажа и почти рухнул от одышки, но не позволил себе долго отключиться. Подполз к лестнице, подтянулся, поднялся и принялся за работу, пытаясь срезать запор. Одной рукой это было практически нереально, но другая стискивала фонарь, беспрестанно освещающий дверь у меня за спиной… и вот, в очередной раз покачнувшись, я выронил единственный источник света.
– Нет, нет, нет… – жалко мяукнул я.
Но не было времени искать фонарь. Нужно было выбраться. И быстро. Я не мог видеть, но был уверен, что слышу, как что-то поднимается по этим лестницам. Не равномерный топот человеческих ног. Нет, что-то иное. Быстрый топот монструозного паука. Чего-то с сотнями ног или рук, или Бог знает чего, скользящего по полу, стенам и потолку, извиваясь телом, которое одной своей формой оскорбляло Бога…
Изо всех оставшихся сил, я навалился на болторез, и, наконец, болт поддался. Я распахнул люк. Света хватило ровно настолько, чтобы увидеть Рипли, вертящегося у подножия лестницы, в бессильном ужасе рычащего на дверь. Я спрыгнул, схватил его и взбежал по лестнице так быстро, что наверху мои мышцы превратились в желе, и я упал на четвереньки. Но мы все же вышли. Передо мной простирался длинный коридор, покрытый надписями, и в самом конце – дверной проем, освещенный теперь усталым голубым светом полной луны.
Рипли не нуждался в советах. Он мгновенно помчался по коридору, и я последовал за ним, ползком, с трудом удерживаясь на четвереньках. А потом вывалился в дверь и рухнул на лесную подстилку.
Несколько секунд я то терял сознание, то снова приходил в себя, но, подняв глаза и увидев над собой листву, и мерцающий лунный свет, резко очнулся и замер, посмотрев на нечто, схватившее меня за лодыжку. Рука протянулась из темноты, схватила меня, и медленно потащила обратно под землю. Что бы это ни было, большая часть его тела скрывалась в тенях за дверным проемом, но рука, схватившая ногу, была толщиной с мое туловище, а ладонь похожа на лапу крота.
Я ударил её кулаком. Я вцепился в неё ногтями. Я плакал, кричал и пинался, но ничто не могло остановить его. Из-за двери огромное лицо радостно улыбалось мне, не отводя глаз… Оно не спешило, давая моему разуму все время в мире, чтобы осознать грядущий кошмар. Наверное, если бы в тот момент у меня оказался пистолет, я бы застрелился, потому что, Боже, помоги мне, я не мог забыть взгляда Дэниела, того, как он опустился на колени, чтобы поклониться этой твари, зная, что надежда, гордость, радость или что-то еще, хотя бы намекающее на доброту, было настолько недоступно для жертв, что не было смысла даже мечтать об этом..
Как долго это существо будет удерживать их там, во тьме? Как долго оно будет удерживать меня?!
Я плакал, словно ребенок, чувствуя, как разум медленно сдается. Я перепробовал все, чтобы остановить проклятую тварь, утягивающую меня во мрак. Пинался. Рыл землю руками, в поисках корня, трубы – чего угодно, лишь бы зацепиться. Но его ничего не могло остановить.
До двери оставалось сантиметров тридцать, когда Рипли вернулся.
Собака, которая боялась пылесосов, пластиковых пакетов и дверей, открывающихся автоматически. Собака, которую однажды загнал в угол особенно дерзкий кролик, остановившийся посреди погони и обернувшийся, сбив с толку хищника на хвосте. Собака, рядом с которой ты даже фильмы ужасов смотреть не мог…
И он набросился на ту руку, словно волк, словно всегда был волком. И хотя даже не смог прорвать кожу, внезапного сопротивления оказалось достаточно, чтобы хватка твари ослабла, и я высвободил ногу. Не в состоянии встать, я опустился на колени, схватил собаку и дернул так сильно, как только мог, и тогда соскальзывающие зубы разорвали ее плоть, проклятая тварь, наконец,пролила кровь.
Мы с Рипли получили свободу и вместе откатились прочь от проклятой двери.
Я не терял времени на любопытство, не ждал и не раздумывал. Прижал собаку к груди и полз, наверное, с полкилометра. А когда дверь в бункер растворилась среди деревьев, я позволил себе упасть лицом вниз на землю и потерял сознание.
***
Врачи сказали, что у меня пневмония, что, я полагаю, имело какой-то смысл. Может быть, я даже поверил бы им, если бы не визит шерифа, который странными вопросами пытался выяснить, у меня, распластавшегося на больничной койке, что я видел или не видел. Я старался отделаться от него как мог. Мне не было интересно гоняться за этим конкретным кошмаром, выяснять, был ли он реальным или нет, по крайней мере, пока я лежал там, захлебываясь в цунами болезни. Честно говоря, я, по крайней мере, мог понять, почему полиция так мало сделала, чтобы оцепить это место. Иногда я подумываю сделать это за них, но по сей день мне все еще снятся кошмары о том, как меня затягивает в темноту за той дверью. Не за дверью бункера, а за той, что ниже. То, что я увидел, было своего рода безумием, я уверен в этом, и часто думаю о словах Дэниела.
Ему не нужна причина, лишь возможность.
Так или иначе, Вэнсы стали этой возможностью. Может, они построили свой бункер на линии силы, или в прорехе между измерениями, или на месте, где когда-то проводили сатанинские ритуалы. Я даже не уверен, что это имеет значение. Они отправились в темноту, думая, что найдут безопасность, что переждут крах мира, но там что-то уже поджидало их, шанса захватить семью из семи человек, запереть их, лишить возможности сбежать, и медленно отобрать у них все, что только можно…
Я переехал после этого. Ничего не мог с собой поделать. Дело не только в воспоминаниях, понимаете. В моем подвале стояла коротковолновая радиостанция, которую подарил отец, когда я был еще мальчишкой. Боже, я и забыл о ней... по крайней мере, до тех пор, пока однажды не проснулся от ревущих помех в темноте.
И среди шипения пробивался шепот мужчины, голос едва узнаваемый, но однозначно знакомый.
...отпусти их, отпусти их, отпусти их, отпусти их, отпусти их, отпусти их…
~
Телеграм-канал, группа ВК чтобы не пропустить новые посты
Хотите получать эксклюзивы? Тогда вам сюда =)
Перевела Юлия Березина специально для Midnight Penguin.
Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.
Затопленные
Мы отдыхали у моей тётки в Искитиме: шашлычки, водочка, походы в лес за грибами (правда, не нашли ни хрена) и прочие деревенские развлечения. Можете презрительно ухмыляться, мол, очередное быдло выбралось на природу, бла-бла, мне плевать. После адского сезона на работе — самое то. Днём помочь чуток тётке по огороду, потом в душ и вперёд, наслаждаться красотами родного края. Главное, не забыть мясо с утра замариновать.
Купаться ездили на Новосибирское водохранилище, где заброшенный водозабор, подальше от людных мест. Если вы сами оттуда, то знаете: там ещё здоровая бетонная дура на берегу стоит, цилиндр такой размером с дом, сложенный из плит. Местные его Колизеем называют. Благо бодренькая Серёгина “Нива” позволяла добраться, а то дороги там не очень, мягко говоря. Зато лес чудесный, вода почти без водорослей и нет лишних глаз. Вот там-то, на этом райском берегу, Светка с Эльдаром и кончились. И я вместе с ними за малым не остался.
Ни Сергей, ни менты мне тогда так и не поверили. Напрямую не обвиняли, но смотрели странно. Мусора ещё ладно, а вот Серёге я этого до конца так и не простил. Ещё общаемся с ним, а куда деваться, ведь работаем в одной конторе. Но дружба после того лета куда-то подевалась. Наверное, тоже там осталась, в сырых коридорах под поверхностью водохранилища.
Первой это заметила Светка, не зря Эльдар её глазастой называл. Она уже сбросила шорты с футболкой и осталась в купальнике.
— Ой, это чего там, плот какой-то, что ли?
Я как раз выгружал рюкзаки и снарягу из багажника. Выпрямился, прикрыл глаза ладонью, посмотрел. Вода на солнце сильно блестела, толком ничего не разобрать, но вижу — чёрное что-то вдалеке, типа платформы. В том месте водохранилище не очень широкое, противоположный берег видно этакой тёмной полосой. А эта хрень была ближе к нашему пляжу, метрах где-то в шестистах.
— Может и плот. Да не, маловат. Потом посмотрим, помоги лучше. Палатку умеешь ставить?
Она, естественно, не умела. Ну да дел там немного, в шесть рук быстро разбили лагерь, поставили две палатки: одну для нас с Серым, вторую для голубков, на другой стороне поляны, чтобы не мешали нам спать своей романтикой. В тот раз мы планировали провести на берегу две-три ночи, ну или пока комары не сожрут.
Сразу натянули тент, сложили очаг из кирпичей, нарубили дров на первое время и пошли купаться. Выпили чуток, понятное дело. Короче, про “плот” этот вспомнили только на закате.
— А ты свой бинокль не прихватил, случайно? — Серый щурился, пытаясь рассмотреть тёмный предмет среди волн.
— Не-а, на столе остался.
— Давайте просто доплывём да поглядим, — предложил Эльдар.
Я как раз приземлился на бревно и стругал палочку дедовской финкой, без которой в походы не хожу, и что-то делать было категорически лень. Я так и сказал.
— Лень мне. Лодку ещё надуть надо.
— Да чего там плыть-то, так доберёмся, своим ходом. Интересно же.
— Сдурел?! Я тебе дам “своим ходом”! — всполошилась Света. — Не пущу.
— Не, Эльдар, — присоединился я к голосу разума, — тут далековато всё же, а я не КМС по плаванию. Плюс выпили уже, темнеет…
— Паш, а птичка твоя где? Заводи, полетаем!
Паша — это я. А птичка у меня в любой поездке с собой, да и полетать всегда готов, чего уж. Слазил в палатку, распаковал свою гордость, китайский Fimi X8, взлетел. Отошли в тень под деревья, чтобы не бликовал экран. Повёл низко над водой. Ничего, ничего, ничего… Вот оно. Мы увидели… Да ни черта мы толком не увидели, на самом деле. Ещё и видео начало тормозить, я забеспокоился, как бы не потерять коптер.
— Паш, это чего такое? — Эльдар наклонился над телефоном, загородив мне при этом обзор вихрастой башкой.
— Вижу не больше твоего. Даже меньше, ты голову-то убери.
— Квадрат какой-то, — задумчиво пробормотала Света. — Как у Малевича.
Действительно, по воде будто плыл совершенно плоский, полностью чёрный квадрат.
— Спустись пониже?
— Куда уж ниже-то.
Но я всё же снизился, буквально до метра. Солнца ещё хватало, но поверхность геометрически идеального квадрата оставалась чернее ночи. Хотя…
— Это что, ступеньки там? Чуваки, да это люк какой-то! Офигеть!
Да, это был долбаный люк, прямо посреди воды. В свете садящегося солнца я успел разглядеть железную стенку, всю в потёках, и уходящий куда-то вниз ряд ржавых скоб, прежде чем картинка окончательно превратилась в слайд-шоу и прервалась. Матерясь, я стал остервенело жать на кнопку возврата домой и высматривать над водой свою птичку. Но хрен там плавал, соединение потеряно.
— Ебучий караул! Серёг, тащи насос, будем лодку качать.
— Прямо сейчас, что ли?
— Нет, бля, через неделю! Ты знаешь, сколько такой коптер стоит? Даже бэушный.
— Он, наверное, прямо в эту дырку упал, — Света сочувственно смотрела на мои метания по берегу. — Мог и уцелеть.
— От капель там есть защита, но если в воду сел, то кранты, — расстройству моему, должен сказать, не было предела.
Подошёл Серый с компрессором, я снял с крыши “нивы” лодку. Когда надулась, бегом поволок её к воде.
— Я с тобой сплаваю, — вызвался Сергей.
— Лады, я на вёслах. Чёрт, фонарь же ещё нужен, — я снова нырнул в палатку.
— Осторожнее там, мальчики. Мы пока костёр разведём, поляну накроем.
— Добро. Мы быстро.
Вёслами я махал, как полоумный, так что минут через десять были уже на месте, хотя ветром лодку отнесло чуть в сторону и пришлось нагонять. Затянул налобный фонарик, опёрся о борт и посмотрел вниз. В нос сразу шибануло сыростью, но не как прежде, а застоявшейся, зацвётшей водой и ржавым железом, как из старого коллектора. Неприятный такой запах.
Солнце уже почти коснулось леса на противоположной стороне, вода из голубой превратилась в оранжевую, но на ней всё так же чётко и неестественно выделялся квадрат пустоты со стороной метра полтора. Он распахивался вровень с поверхностью воды, так что она то и дело плескала через края и стекала по стене со следами ржавчины и сварки. Ступени действительно были, но никаких признаков решётки или крышки, и вообще ничего больше вокруг. Фонарик добивал метров на шесть в глубину, не достигая дна. Изнутри ощутимо тянуло холодом.
— Как думаешь, — спросил склонившийся рядом Серёга, — что это за чертовщина?
— Без понятия. Часть водозабора, видимо, или какой-нибудь там клапан сброса. Блин, да не знаю, я экономический заканчивал.
— Как-то не очень безопасно выглядит. Ты уверен, что…
— Уверен, уверен, — соврал я и перекинул ногу через борт. — Ты, главное, тут подожди, зацепись веслом за край, что ли. Только дно смотри не порви.
Залезть оказалось непросто. Я был босой, и острая кромка люка больно впилась в пятки, стоило на неё опереться. Корячась, как червяк, я всё же нащупал ногой первую скобу, оказавшуюся почти ледяной, и начал спуск в холод и затхлую темноту. Это было очень странное ощущение: ты вроде погружаешься в воду, но при этом остаёшься сухой. Вот глаза оказались на уровне воды, потом пошла сплошная стальная плита.
Почти сразу звуки снаружи как отрезало, я слышал только плеск переливающихся через край волн и звук падающих капель далеко внизу, отдающийся многократным эхом и оттого какой-то странный. И ещё своё дыхание. Я монотонно перебирал руками, то и дело посматривал вниз, но дна было по-прежнему не видать.
Кожа покрылась мурашками, то ли от перепада температуры, то ли от неприятной обстановки. Вспомнилось некстати, как пацанами лазали по подвалам строек и всяким теплотрассам. Один нытик с нашего двора там упал, и рука, скользнувшая меж труб, сломалась в трёх местах. Это нам потом уже рассказали, что в трёх местах, а тогда он там так на руке и повис. Благо почти сразу вырубился от боли. Доставали его пожарники из соседней части, куда мы с криками прибежали за помощью. Ох и всыпали же нам тогда.
Зацепившись за скобу локтем, я вытер со лба пот и снова глянул вниз. Ничего, кроме очередного участка квадратной шахты, не углядел. Да какая ж тут глубина-то, а? И тут раздался, отражаясь от стенок, невнятный то ли стон, то ли рёв. Я дёрнулся и едва не сорвался, прежде чем понял, что это Серый спрашивает сверху, всё ли нормально. Голова толстяка чёрным силуэтом торчала на фоне светлого квадрата неба, ставшего размером не больше салфетки.
— Порядок!! — заорал я, и сам от себя чуть не оглох. — Дна пока нет!
Стена от наших голосов слегка вибрировала, я буквально на нервах ощущал, как колышутся за ней огромные массы воды, прогибая металл. Решил про себя, что ещё метров на семь спущусь и баста. Птичку до слёз жалко, но я человек уже немолодой, мамон пусть и небольшой, но собственный, так что надо трезво рассчитывать силы. С такими невесёлыми мыслями продолжил пересчитывать ступеньки. И минуту спустя что-то вокруг изменилось.
Думаю, дело в акустике. Акустика там была такая… Сложно это описать. Звук уходил по шахте вверх и вниз, потом возвращался, уже изменённый, гулкий и затянутый, смешивался опять. А тут вдруг появилось ощущение обширного пространства, прям реально большого. Уж не знаю, какой орган чувств у человека за такое понимание отвечает, но как есть. А вскоре ещё подуло ветерком по голым ногам. Шахта закончилась, теперь я висел, как блоха, на стене огромного подводного бака. Куда ни глянь, луч просто уходил в черноту и не возвращался. Снизу тихо плеснула вода, и я разглядел на ней что-то белое. Мой коптер.
— Так, — пробормотал я, — по крайней мере, не утонул.
— Ооуулл, — дребезжаще подтвердило эхо.
Воды на дне оказалось на удивление мало, сантиметров десять. Подождал, чтобы руки-ноги хоть немного перестали трястись, и подобрал аппарат. Корпус сухой, лампочка на брюхе мигает. Видать, когда он потерял управление (может, как раз из-за кучи железа под водой), то спустился и аккуратно встал на ножки. Повезло, что мелко, хули.
Заметно поуспокоившись, я стал изучать место, в котором мы с китайским другом оказались. Что сказать. Место оказалось странным. К стене возле лестницы была приклёпана жестяная табличка с красными трафаретными буквами, но от краски осталось так мало, что не прочтёшь. “БЛОК чего-то там ЕРН №5”. Я осторожно побрёл вдоль стены налево, ведя по ней рукой и шаркая ногами, чтобы, не дай бог, не напороться на какое-нибудь стекло.
И правильно сделал, потому что двадцать шагов спустя нога ухнула вниз, в дыру меж прутьев скрытой водой решётки. Обошёл её по краю. Дальше в стене открылось несколько больших воронкообразных раструбов, в основном забитых ветками, грязью и прочим дерьмом. Среди мусора разглядел чью-то помятую оправу от очков.
Из любопытства я слегка отклонился к центру помещения, но далеко не ушёл: нащупал ступени, уходившие глубже под воду. То есть часть впечатляющей размерами цистерны оставалась затопленной, а акваланга я не прихватил. Пришлось вернуться к стене и переть дальше, рассматривая поднимающиеся из воды тут и там пучки толстенных труб неизвестного назначения, похожие на колонны, терявшиеся в темноте наверху. Время от времени в той части, где начиналась глубина, что-то негромко плескало и нутряно булькало.
Спустя несколько минут впереди показалась приподнятая над полом дорожка, огороженная гнутыми перилами. Пропетляв по залу, она привела меня к мощной двери, какие обычно ставят в бункерах, только распахнутой и вросшей в пол. А за дверью начинался обычный бетонный коридор, до середины стен выкрашенный синей краской, из стыков плит которого сочилась струйками вездесущая вода. Всё это наводило на мысли о затонувшей подлодке, на которой уцелел только один пассажир — я. Вдалеке, за поворотом коридора, горел электрический свет.
Я выключил фонарик и проморгался, чтобы понять, не показалось ли. Но нет, и правда свет. Вода на дне бетонной кишки едва заметно блестела навроде лунной дорожки. И ещё она шла мелкой рябью, как от работы большого движка в недрах сооружения. В самом деле, без рабочих насосов тут всё давным-давно должно было затопить.
— Оууллл? — сказал коридор.
Я шарахнулся назад и чуть не полетел через перила, здорово ободрав поясницу. Еле нашарил нужную кнопку на фонаре: ничего, пусто. Грёбаное эхо. Снова раздался звук, на этот раз из-за спины и более знакомый: слов было не разобрать, но я понял, что это орёт наверху забеспокоившийся Серёга. Сколько я уже тут торчу? По всему выходило, что прилично.
Вот и решил, что увидел более чем достаточно. Я, знаете ли, вообще на такой контент не подписывался. По стеночке вернувшись к лестнице, сунул коптер за резинку плавок и полез наверх. Быстро полез, надо сказать. По крайней мере, поначалу. И часто оглядывался, пока не выбрался на свежий воздух. Не стесняюсь доложить, что в какой-то момент мне стало в этом месте очень, очень неуютно.
Наверху отмахнулся от вопросов Серёги, передал ему спасённый аппарат, сам перевалился в лодку и блаженно растянулся на дне, насколько хватило места. Скомандовал:
— Всё, брат. Твоя очередь грести, с меня на сегодня спорта достаточно.
Поплыли. И чем дальше оставался провал на воде, тем лучше было моё настроение, и ровнее стучал в груди моторчик.
На берегу совсем отпустило. Там весело трещал костёр, на нём кипел видавший виды котелок с чаем. Всё так же игнорируя вопросы, я начислил и сразу хлопнул стопку водки, следом ещё одну. И только потом пересказал своё приключение ребятам. Я в жизни наделал много глупостей и ошибок, но вот за эту конкретную мне стыдно в особенности. Думаете, надо было заметить, как разгорались по мере рассказа глаза у известного приключенца Эльдара, и вовремя заткнуть свой болтливый рот? Даже спорить не стану. Но вышло как вышло, чего теперь.
— Охренеть, вот же находка! — от волнения Эльдар вскочил и, размахивая клешнями, заходил вокруг костра. — Будет, что нашим рассказать. А то: стареешь, мол, променял дух приключений на глушь и шашлындосы. Ха! Завтра надо прямо с утра на разведку. Фонари взять, батарейки, зеркалку, что там ещё…
— Ну уж нет, — тут же сказал Сергей. Он всё никак не мог отдышаться после гребли. — Я пас.
Это и понятно, малый он всегда был смышлёный.
— И вам не советую лезть, — добавил я.
Заметив, что вообще не услышан, я со скрипом поднялся и подошёл к Эльдару, положил руку на плечо, заглянул в глаза этому маньяку.
— Правда, дружище, хреновая идея. Провалитесь куда-нибудь, или током ёбнет, да мало ли что. Мы вас даже вытащить не сможем. Может, туда канализация со всей округи стекается. Чего ты, больших выгребных ям не видел? Давай лучше просто отдохнём, как планировали: солнце, лето, рыбалка, девушка вот у тебя красивая. Куда тебя несёт?
— Да ладно, ты ведь несерьёзно, — Эльдар вывернулся и продолжил вышагивать по поляне. — Это же очуметь как интересно, что там, в том коридоре! Почему там до сих пор свет есть, что это за конструкция вообще. Может, она с ГЭС связана?
— До ГЭС отсюда километров сорок, — рассудительно заметил Серый, — и я тоже согласен, что из интересного там можно только ноги переломать. Будет классическая заметка в местной газете. Из серии “очередной тупой турист полез куда не надо и утонул”.
“Оулл”, всплыло у меня в памяти, и аж передёрнуло всего. Я обратился к Светке как последнему средству:
— Свет, ты же умная женщина, ну скажи своему барану!
И тут же понял, что помощи не дождусь: дама сердца смотрела на барана влюблёнными глазами и отговаривать явно не собиралась. И то сказать, они два года назад вместе на Эльбрус ездили восхождение делать, а до этого ещё куда-то. Два сапога пара, короче, тут я просчитался.
— Так, ладно, — постановил я, — утро вечера мудренее. Давайте пожрём, а завтра, как встанем, ещё раз всё толком обсудим.
Но мы ничего уже не обсудили. Вечер затянулся, включив в себя песни под гитару, обильные возлияния и купание голышом при луне (не спрашивайте). Проснулся я не сказать, чтобы рано, часов около одиннадцати, но Серый всё ещё мощно храпел рядом. Не считая этого, в лагере было тихо.
Проглотив таблетку нурофена и сходив поссать, я принялся разбираться с коптером. Запустил, сделал круг над поляной. Всё с машинкой оказалось в порядке, и я подключил её шнуром к телефону, чтобы перенести вчерашнее видео и почистить карту памяти. Потом запустил на телефоне плеер и лениво долистал до конца, где аппарат, игнорируя команды, начал плавно спускаться в шахту.
На экране замелькали ступеньки лестницы, затем дрон со стуком приземлился, картинка застыла. Винты прекратили истерично жужжать, и я снова погрузился в атмосферу странного сооружения: падение редких капель, журчание воды, неопределённые гулкие звуки, похожие на вздохи металла, приходящие издалека — из тех туннелей, где, возможно, продолжали работать какие-то механизмы. Видно практически ничего не было: фонарик на птичке не предусмотрен, а свет из люка до дна почти не доставал. Запись, судя по таймкоду, длилась ещё минут десять, потом умный аппарат сам перешёл в спящий режим.
Я собирался было выключить видео, как вдруг из динамиков донёсся новый звук: резкий такой всплеск и последовавшее за ним эхо. С похожим звуком надолго задержавший дыхание пловец выныривает на поверхность. Пловец, который потом с медленными влажными шлепками направился в сторону дрона.
Я застыл, только бестолково теребил кнопку увеличения громкости, которая и без того была на максимуме. Шлепки (не шаги!) были двойные. Шлёп-шлёп. Пауза. Ш-шарк. Что бы там ни было, оно не шло: ползло, волочилось. Хлюпало.
Камера слегка вздрогнула, динамик затрещал: что-то прикоснулось к аппарату, робко, как бы на пробу. Внезапно квадрокоптер поднялся в воздух и стал крутиться, показывая попеременно то квадратик яркого света высоко вверху, то стену с нечитаемой табличкой, то залитый водой пол. Хлюпающее сопение раздавалось теперь возле самого микрофона. Так мог бы, наверное, хрипеть больной гайморитом на последней стадии, едва не захлёбывающийся слизью.
Наконец, аппарат аккуратно поставили на то же место, где он приземлился. Шлепки отдалились, плеснула невидимая вода. Я вспомнил как дышать только когда в глазах уже потемнело. И чуть не умер от сердечного приступа, когда позади что-то резко взвизгнуло. Это проснувшийся Серёга расстегнул молнию и выбрался из палатки.
— Доброе ут… Ты чего такой бледный, Паш?
А я понял, что же мне показалось странным в лагере, когда я только встал. Не тишина, это ладно бы. Вчера мы вытащили лодку подальше на траву, помню точно, был ещё трезвый. Больше её там не было. Я как-то автоматически повернулся и посмотрел в сторону люка, ведущего в подводный резервуар. В котором, как я раньше догадывался, а сейчас знал точно, что-то было. И возле которого теперь покачивалась на волнах пустая лодка.
— Твою-ю мать, — проследил за моим взглядом интеллигентный обычно Сергей, и ещё кое-что сверху добавил. — Без нас пошли. Похоже, давно. Что будем делать?
Я устало закрыл лицо руками, помассировал опухшие веки. Тяжело вздохнул, хотя, если по чесноку, хотелось орать разное неприятное про Эльдара, мать Эльдара и всю его родню. “Что делать”, “что делать”. Хули теперь сделаешь, надо было добывать их оттуда, диггеров сраных, да мотать домой как можно скорее. Причём не к тётке в Искитим домой, а вообще. Отдохнули, называется.
Вот как на духу: при мысли о необходимости снова лезть в холодную дыру руки-ноги натурально сводило судорогой, а на загривке шевелились волосы. Но оставлять ребят там одних было нельзя, мать меня не так воспитывала.
Вы, конечно, спросите, почему я выключил и спрятал в карман телефон вместо того, чтобы показать видео Серёге. Ну, допустим, показал бы. И что бы это дало, кроме истерики? А мне требовалась подстраховка.
Для начала мне пришлось сплавать за лодкой и подогнать её к берегу. Мышцы тут же разнылись после вчерашних приключений. Конечно, я поорал немного в шахту, но в ответ услышал только собственный искажённый голос.
Загрузились в лодку вместе с Серёгой, заодно я чуть лучше экипировался: запасные батарейки к фонарю, сандали, чтобы ногам попроще было, ещё по мелочи. Когда подгребали к люку, Сергей неуверенно, но весьма храбро предложил лезть вместе. Я оценил порыв, но посоветовал ему подежурить в лодке и гнать за помощью, если не вернёмся через час. Про то, что с его тушей он назад выбраться просто не сможет, и мне придётся поднимать уже троих, я упоминать не стал. Да он и сам всё понял, не дурак.
Спускаясь, я делал остановки и подолгу прислушивался, не раздастся ли какой звук (например, знаете, резкий такой всплеск). Однако было тихо. Внизу первым делом тщательно осмотрел пространство под люком, покричал Свете с Эльдаром, но пустой бак оставался безжизненным и ещё больше, чем вчера, напоминал пещеру с искусственными сталагнатами из труб. Воды стало больше, ноги погрузились по щиколотку.
Скорее всего, ребята ушли исследовать бетонные тоннели, как и собирались. Скоро я добрался до бункерной двери, за которой начинался коридор. Заодно обратил внимание, что дверная плита не просто просела и заклинила, а была наполовину сорвана с могучих петель. Такое мог сотворить, пожалуй, только взрыв или гидроудар.
Пять минут ушло на то, чтобы собраться в кучу и сделать дыхательное упражнение, которое мне как-то посоветовала бывшая. Вдо-ох, вы-ы-ыдох. Помогло. Так, немного.
— Ну что, Оулл сраный, принимай гостей, — сказал я вслух, и тут же решил, что больше ничего говорить не буду, очень уж противное там было эхо.
Загребая сандалиями воду, добрался до первого поворота и осторожно за него заглянул. Коридор продолжался ещё метров тридцать, там разветвлялся на два, а до развилки справа и слева фонарик нащупал несколько простых железных дверей в стенах. С окошками типа тюремных кормушек и номерами, выведенными краской по трафарету: Б-7, Б-6 и так далее. Отблески света стали отчётливее и вели в левый поворот развилки: где-то там горела тусклая лампочка.
Из интереса я подёргал двери, и только потом понял, что в проушинах для замка стоят здоровые приржавевшие болты, ещё и посаженные на сварку. Одна из кормушек была открыта, но, посветив внутрь, я не увидел ничего интересного: стены в покоцанной плитке, какие-то большие бутыли, пучки труб с манометрами и свисающей изоляцией. Что-то типа верстака в углу. Добравшись до развилки, нарисовал на влажной стене стрелку, указывающую на выход. Да, маркеры из Серёгиного бардачка я тоже прихватил. Подозревал, что найду тут лабиринт, и смотрите-ка, кто оказался прав.
За одной развилкой почти сразу последовала другая, затем третья. Некоторые заканчивались тупиком: закрытой дверью или переплетением труб с вентилями, а в одном месте путь и вовсе преградила обвалившаяся потолочная плита, из-за которой хлестали потоки воды. Вдоль потолка попадались аварийные светильники за толстым мутным стеклом, но горел вполнакала хорошо если каждый десятый, добавляя к нескончаемому журчанию воды свой болезненный жужжащий звук.
Я старательно вандалил стены жирными стрелками. Версия, что мои горе-приключенцы попросту заблудились, становилась всё больше похожей на правду. Мне бы шумнуть, позвать их, но что-то внутри останавливало. Не хотелось шуметь, и всё тут. Решил, что поищу пока так.
Почти в каждый коридор выходили двери: овальные с мощными затворами, обычные, иногда просто пустые проёмы. С номерами, с табличками и без них.
На одной из приоткрытых дверей значилось “Смотровая”. Меня это зацепило, потому что такое название ожидаешь увидеть в какой-нибудь больнице, а не в канализации. А ещё там горел свет. Казённого вида дверь громко заныла ржавыми петлями открываясь. Внутри оказалось что-то типа лаборатории: склянки, шкафы со стеклянными дверцами, кушетка, кислородный баллон. На обычном письменном столе горела лампа, согнутая так низко, что почти ничего, кроме самого стола, не освещала.
Ещё там стояли соединённые трубками баки вроде автоклавов, только большие, в рост человека. Я видел похожие в передаче Кусто, в них отсиживались ныряльщики после глубокого погружения, чтобы не словить кессонную болезнь или как-то так. Ещё они напоминали капсулы, в которых надо плавать в солёной воде, чтобы ничего не ощущать — забыл, как это называется.
Пошуровав фонариком, увидел в углу большую кучу мокрых тряпок, а сверху на них валялись советский фотоаппарат “Зенит” (у самого такой был) и что-то очень похожее на пластинку для выравнивания зубов, какие носят дети. Я плотно закрыл дверь смотровой, прежде чем отправиться проверять следующий коридор.
В полу, стенах и потолке встречались иногда круглые отверстия диаметром с тарелку, обычно зарешеченные, но не всегда, так что под ноги я смотрел внимательно. За одну из таких решёток, куда с шумом лилась вода, покрывающая пол коридора, зацепилось что-то яркое, кислотно-розовое. Я издалека понял, что это такое, потому что нет-нет, да и засматривался на Светкину фигуру на пляже. Но на всякий случай подошёл убедиться.
Это был верх от её купальника, зацепившийся застёжкой за решётку. Я хотел бы представить себе внезапный порыв страсти, настигший здесь молодых, в результате чего предмет одежды унесло водой. Хотел бы, но не смог. Где-то с этого момента я начал всерьёз подозревать, что успехом моя спасательная миссия не закончится. Но вернуться, не осмотрев оставшуюся часть комплекса, не мог. Сверился с часами: до момента, когда Сергей поплывёт к берегу, сядет в машину и поедет в сторону ближайшей деревни, попутно набирая 112, оставалось тридцать минут.
Я уходил всё дальше, исписал два маркера из трёх, а коридоры только ветвились. Один из них стал круглым, превратился в сужающуюся до размеров кошки трубу, и мне пришлось долго возвращаться к предыдущей развилке. В другой раз я наткнулся на лифт и лестницу рядом, ведущую вниз, в заполненную водой шахту. Светильники горели в её глубине, намекая на другие затопленные этажи. Я насчитал минимум четыре пролёта.
На полу и стенах появились кораллоподобные наросты, об один из которых я чуть не рассёк ступню, спасла подошва. И я оказался не единственным вандалом здесь: трижды на стенах встречались корявые непонятные рисунки, сделанные какой-то бурой гадостью, даже знать не хочу, чем именно. То ли иероглифы, то ли схема туннелей, не разобрать. Плюс вот уже десять минут, как я отчётливо ощущал пятками вибрацию пола: невидимые насосы, если это были они, исправно делали свою работу. Это смущало. Никак не мог выбросить из головы мысль, а кому же их тут обслуживать.
Довольно скоро я бросил дёргать двери и заглядывать в проёмы, мимо которых проходил, ведь времени оставалось всё меньше. Но перед тем успел насмотреться на комнаты без пола и потолка, на выпотрошенные электрические шкафы и массивные агрегаты, ряды выложенных плиткой купален, словно в каком-нибудь санатории, палаты со ржавыми кроватными сетками и ремнями для фиксации на них. Уцелевшие таблички на дверях не добавляли ни капли смысла: “Барокамера №14”, “Вторичный отстойник”, “Утилизация жив. массы”, “Кислородная станция”.
Плач и бормотание раздались из тёмного коридора ровно в тот момент, когда я злобно швырнул в очередной сток ставший бесполезным последний маркер и собрался было поворачивать назад. Голос Светы, пусть тихий, я узнал сразу. Значит, и Эльдар где-то недалеко. Слава богу, нашлись. Сейчас выберемся. Я пошёл на звук.
От развилки уводило три коридора, сначала сунулся в левый, но голос стал как будто тише. Выругавшись, вернулся на перекрёсток. Бормотание гуляло эхом, сложно было определить источник.
— Светка! — крикнул я, наплевав на осторожность. — Свет, ты где?
Бормотание прекратилось, а потом из среднего прохода донеслось слабое “Паша?..”, и я ломанулся туда.
— Света, не молчи, продолжай говорить! — я перескакивал через кучи какой-то слизи на полу, луч налобника метался по сторонам, пытаясь определить, откуда шёл звук. — Я иду! Где ты? Где Эльдар?
— Я. Я? Нет. Не знаю, я… Мы потерялись, он пошёл искать выход, а я очень замёрзла, прямо как тогда в горах, снег такой сильный, не выйдешь из палатки, все следы замело, все наши следы замело, наши следы, их нет, нас нет, нас теперь нет…
Голос становился всё тише, превращаясь в то самое бормотание, что я уже слышал. Она бредила. Возможно, от переохлаждения. Но я уже обнаружил горизонтальный ряд воронкообразных отверстий в правой стене, достаточных, чтобы просунуть туда руку, но не более. Из них бежала вода, как и отовсюду здесь. Вентиляция, возможно? Луч потускневшего фонарика терялся в глубине узких нор, голос Светланы доносился оттуда. Никаких дверей в этой стене коридора не было.
— Свет, ты там? Главное — не спи, слышишь?
— Не спи, — раздалось из бетонной дыры. — Не спи, не спи, но ведь если очень хочется, хочется спать, мне снился красивый сон. Зачем ты пришёл? Ты кто?
Я и сам давно продрог, но тут меня натурально пробрало до костей, уж настолько слабым и мёртвым был её голос, все интонации будто стёрлись из него.
— Я Паша, помнишь? Пашка, мы вместе приехали шашлыки жарить. Я тебе помогу, подожди немного! Скажи, Эльдар давно ушёл?
Дыра не ответила. Я прислонился лбом к холодной стене, чтобы отдышаться. Бесполезно, надо скорее искать проход к ней. Возможно, третий коридор…
— Эльдар давно ушёл, — вдруг раздалось у меня над ухом, гораздо отчётливее, чем раньше. Света будто очнулась, ненадолго пришла в себя. — Нас унесло водой. И ты уходи, забудь. Иначе ластволишься сам. Как все сдесь.
— Потерпи, Свет, потерпи немного! Я скоро, обещаю.
Развернувшись, я побежал назад к развилке. Нырнул в третий коридор, распахнул первую дверь слева: ряды раковин, душевая. Метнулся дальше, вторая дверь. С-сука, не поддаётся! Протиснул пальцы под стальной лист, потянул всем телом, сунулся в образовавшуюся щель: помещение до самого потолка оказалось забито грязью, из которой торчали торцы каких-то пронумерованных контейнеров. Не то. Дальше по коридору, но фонарик разрядился окончательно, почти не давал света, и я едва не провалился в люк. Перепрыгнул, с трудом удержался на скользком полу, который вдруг стал покатым, схватился за край открытого дверного проёма и буквально затащил себя в него. Без сил опустился на пол.
— Дулак, — прошептали из темноты в метре от меня.
Фонарик окончательно погас. Я сорвал его со лба, на ощупь откинул крышку и достал из кармана запасные батарейки.
— Всё-всё-всё, — бормотал я, загоняя их на место, — я тут, Светк, я пришёл, всё хорошо, сейчас домой пойдём, да? Там тепло, солнышко, согреешься сразу. Водочки тебе нальём, грамм двести. И мне тоже…
Фонарик никак не хотел включаться. Чертыхнувшись, я достал батарейки, чтобы поменять полярность. Светка нащупала мою штанину и потянула.
— Да, да, один момент буквально. А с Эльдаром всё хорошо будет, не волнуйся, он же спортсмен. Мы сейчас спасателей вызовем… Ты чего делаешь?
Продолжение в комментариях ->
Феномен Мельпомены
(объяснительная)
Осознавая неизбежность происходящего, пишу я эту записку – наверное, последнее моё произведение, если можно так его назвать. В нём я изложу события, навеки разделившие нас с вами.
Начну с болезни, ведь именно в процессе неё развились мои способности к сочинительству. Безусловно, и раньше я придумывал истории, которые записывал на бумаге, однако случалось это крайне редко, а текстам моим не хватало ни правдоподобия, ни смысла.
Недуг обнаружился внезапно. Где и каким образом я заразился им?.. Внутренние рассуждения на эту тему скорее не печалили меня, а подталкивали к созданию нового рассказа. Там в аллегорической форме изложил я свои переживания. Не смею судить, но, кажется, получилось недурно.
Тогда я не знал не только завязки уготованного мне сюжета, но и его финала.
А чуть погодя возникла необычная идея – величайшая из всех, что когда-либо рождались в моей голове. Я задумал написать роман. Крупное творение должно было наконец предъявить миру меня как полноценного автора. Несколько друзей – единственные, кто признавал мои литературные достижения, - одобрили это начинание. Воодушевлённый их поддержкой, я уже готовился приступить к работе над первой главой… вот только у судьбы имелись совершенно иные планы.
Грубо прервав размышления сына, связанные с фабулой большого труда, в комнату ворвался отец.
- Как ты смел врать мне! – загромыхал он с порога.
Одно время я пытался скрыться от деспотичной опеки родителя в другом городе. Как и всегда, ничего не вышло: созависимость опять победила.
- О чём ты, папа? – спросил я, хотя догадывался, что грозный родственник имеет в виду.
- Ты болен!
- Я знаю…
- А почему этого не знаю я?! Я бы до сих пор пребывал в неведении, если бы не заметил в раковине кровь, которую ты забыл смыть! Так вот, значит, что представляет собой твой «обычный кашель»!.. Чем заниматься дурацким бумагомарательством, лучше бы позаботился о собственном здоровье! Или, быть может, жизнь не дорога тебе?
- Моя жизнь и моё призвание – написание прозы.
- Вздор! Раньше ты говорил, что стихи – твоя стезя. И что же? Ты не смог закончить ни одного стихотворения!
- Рассказы даются мне лучше. Я опубликовал два или три и надеюсь…
Отец не стал дослушивать.
- Два или три! – вскричал он. – А ну сейчас же собирайся – ты идёшь к врачу!
- Папа, пожалуйста…
Но отец молча развернулся и ушёл.
Я попытался собраться с мыслями, вернуться к оставленному занятию – не получилось.
- Долго мне ждать? – раздался из коридора зычный недовольный голос.
Доктор принял нас без очереди: отец, подобно любому еврею, обладал как деньгами, так и связями, которые зачастую невозможны без достаточных материальных средств.
Обследовав меня, врач изумлённо поинтересовался:
- Почему же вы не обратились к нам раньше?
- Творчество помешало, - саркастически ответствовал отец.
- Вы пишете?
- Он пишет. – Родитель кивнул в мою сторону.
- О-о, - протянул медик. – Есть ли успехи?
Я не нашёлся, что сказать.
- Хорошо, - прервал молчание эскулап. – Случай непростой, но мы вас вылечим. Вам крайне повезло, что из Америки, буквально вчера, наконец доставили необходимое оборудование.
- Вот оно, - прошептал я, думая о своём.
- Простите?
- Название для моего романа!
Отец бросил на меня недовольный, едва ли не свирепый взгляд. Я заметил это и понял, что неприятностей не избежать.
Мои предчувствие и опыт вновь безошибочно предсказали будущее.
Не успели мы с отцом вернуться домой, как я очутился в центре водоворота из нравоучений и упрёков. Мне не хотелось бросать письмо – пусть и на короткий срок, пускай и ради заботы о себе, - но перечить я не имел ни желания, ни права.
Решив, что как-нибудь выужу пару свободных часов для своего призвания, я согласился на лечение. Возможно, придётся писать ночью, но иного выхода я не видел.
В короткий, по меркам современной медицины, срок меня избавили от заболевания, считанные дни назад считавшегося смертельным, - помогла внутривенная терапия. С одной стороны, я был весьма благодарен врачам, тогда как с другой, за последнее время я не написал ни строчки: слишком выматывался, чтобы заниматься творчеством, да и обстановка палаты не дарила вдохновения. По сути, большую часть дня я проводил на обследованиях и лечении.
А затем произошла вещь сколь ужасная, столь и неотвратимая. К несчастью, верная догадка посетила меня чересчур поздно.
В тот день отец, обрадованный результатами лечения, отправился в больницу, дабы выразить признательность медперсоналу. С собой он прихватил полдесятка бутылок недешёвого алкоголя. Я же, с его позволения, остался дома – набираться сил. Обрадованный, я сел за стол, придвинул чистый лист бумаги, взял перо… и вдруг испытал прозрение: более я не напишу ни единой художественной строчки! Ни слова. Ни буквы или знака… Предельно чёткое чувство пронзило меня насквозь: вошло через голову и вышло через пятки, словно молния. Ударивший прямо в меня мощнейший электрический разряд, который безжалостно испепелил мою музу – а вместе с ней все чаяния и идеи, всю ненапрасность жизни!..
Я ещё и ещё брал в руки перо, потом откладывал и брал опять. На белом листе, теперь удивительно схожем с моим пустым существованием, не появилось даже кляксы.
- Папа, что ты наделал!
Двое, терапевт и гость, мило беседовали, когда я ворвался в кабинет и выкрикнул эти слова.
- Что стряслось? – моментально уничтожив дружескую улыбку, которой он одаривал медика, мрачно осведомился отец.
- Ты убил её! Вы убили её!
- Кого? – задал вопрос недоумевающий врач.
На глаза навернулись слёзы, и я с трудом произнёс святое для меня имя:
- Мельпомену!
- Ничего не понимаю. – Эскулап покачал головой. – Мы же вылечили вас от туберкулёза…
- Это был не он! Я заболел талантом! Заболел, а вы – вы оба – безжалостно расправились с ним!
- Анализы показали, что ваш диагноз, определённо, туберкулёз, - уверенно возразил врач.
- Сын, уходи, не позорься, - процедил сквозь зубы отец.
- Надежда пропала, - ничего не слыша, говорил я, - и непосильно жить в полном одиночестве и бездействии, жить без Мельпомены!
- Да что ты плетёшь! – взорвался отец, когда его и без того крошечное терпение окончательно иссякло. – Какая, к чёрту, Мельпомена?! Ты, по крайней мере, можешь жить! Доктора подарили тебе счастливое будущее! И на работе тебе, обалдую, не дали от ворот поворот, а прибавили зарплату! Даст Бог, выйдет из тебя человек, отыщешь себе подходящую женщину, наплодите с ней детишек в браке и будете воспитывать – вот истинное призвание каждого человека! А не какие-то больные фантазии!
- Может, и больные… - Голос надломился: опустошённость, поселившаяся в груди, без остатка съедала чувства и стремления. Справиться с собой удалось – с трудом, но удалось, - и моя безразличная речь зачем-то продолжилась: – Только это мои фантазии… часть меня… навечно утерянная… Отныне я один, и ни уехать… из Праги… ни…
Мысль ускользала; врач решил окончить её по-своему:
- Мы вылечили вас от неминуемой гибели. Вам бы не находить себе места от радости, а не метать обвинения в адрес родного отца! Не понимаю я вашего недовольства, герр Кафка…
Вот как всё и было. Засим прощаюсь с вами, дорогие читатели.
Подписано
Франц Кафка,
Прага,
4 июня 1924 года
Промывка мозгов
Я нашел бункер семьи выживальщиков, пропавшей три года назад (часть 1 из 2)
Доктор Дэниел Вэнс был умным человеком. Возможно, даже чересчур умным. Сорокалетний преподаватель гидродинамики, мыслящий формами и числами. Однажды, без всякой видимой причины, он занялся расчетами даты апокалипсиса и пришел к тревожному выводу. Он не делился точными деталями своего открытия, но учитывая, что он тут же уволился и продал все свои многочисленные активы, можно сказать, что вывод оказался далеко не радостным. Цунами мгновенного изменения жизни захлестнуло и его жену – двадцатичетырехлетнюю аспирантку, давно сдавшуюся очарованию Дэниела. Она любила этого странного, огромного, как медведь, мужчину, который мог одинаково легко как построить бревенчатую хижину, так и объяснить особенности орбиты астероида. Разговор с Дэниелом всегда заставлял тебя твердо увериться в его правоте, поэтому когда он рассказал ей о своем плане, она не раздумывала.
Пятнадцать лет и пятерых детей спустя, семья Вэнсов обосновалась глубоко в лесу, за моим городом. Таинственные, богаче Папы Римского, они очень серьезно относились к своему образу жизни "выживальщиков". Но они также были забавными, легкими и чрезвычайно увлекательными собеседниками. Больше, чем выживальщики, люди то и дело врывавшиеся в город со странными запросами, приводящими в экстаз местный бизнес. Огромные объемы цемента, железа, свинца и стали поставлялись через отдаленные горы, чтобы Вэнсы могли построить свой убежище. О передовых методах, которые они использовали, чтобы сохранить это в секрете, ходили легенды. Дэниел однажды потратил полгода на получение лицензии для вождения тяжеловесных грузовиков, чтобы самому доставлять материалы к бункеру, и сохранить в секрете от всех его расположение. А когда одна компания отказалась предоставить ему машины без GPS-трекеров, он купил ее, чтобы у них не осталось выбора.
Когда они перестали появляться в городе во время пандемии, когда прекратились заказы на продовольствие и товары, и пропал всякий контакт с семьей, многие списывали это на карантин. У Венсов был бункер, и они провели всю жизнь, тренируясь быть самодостаточными перед грядущим крахом цивилизации. Даже Александр, самый младший всего трех лет от роду, уже собирал дрова, как будто это обычное дело, и учился распознавать местные съедобные растения. Большинство из нас предполагало, что если кто-то может пережить Ковид, не вспотев, это будут Вэнсы.
Реальность оказалась совсем иной.
Когда худшее уже свершилось, мы обнаружили, что Дэниел использовал пандемию как предлог для испытательного запуска. Семья намеревалась провести шесть месяцев в изоляции и, по сути, протестировать свой убежище. Через три месяца Шериф получил по радио сигнал бедствия. Координаты передали сдавленным голосом рыдающего ребенка, как предполагают многие, Александра, хотя это так и не было доказано.
Полиция обнаружила бункер плотно запечатанным. Часами экстренные службы взламывали дверь, все время пытаясь связаться с семьей внутри, но безуспешно. Оказавшись внутри, полицейские были ошеломлены. Спасать было некого. Ни тел. Ни живых. Были признаки того, что механизм запирания двери вышел из строя и запер Вэнсов внутри без возможности выбраться, но тогда куда они делись?
Повсюду валялись кровати и раскладушки с истлевшими желтыми простынями, ведра стояли рядом с ними с пятнами рвоты вокруг. Некоторые двери были забаррикадированы, другие разбиты дребезги. Были даже свидетельства временного карантина, а местами и признаков насилия. Полиция – обычно фантастический источник сплетен – молчала до тех пор, пока город не потребовал ответов, и шериф был вынужден предложить лишь самые общие сведения.
“Вспышка болезни, передающейся через воду, поразила Вэнсов вскоре после того, как они оказались заперты внутри и не смогли обратиться за помощью. Слухи о заразности преувеличены, подогреты не связанным с этим ростом случаев Ковида. Что бы не унесло жизни Вэнсов, оно не было органическим. Нет причин для паники. Родственники Вэнсов уведомлены. Бункер снесут, и нам нужно оставить в прошлом эту страшную трагедию.”
Конечно, у нас всё еще оставались вопросы. Тысячи вопросов. Почему семья не вызывала помощь? У них было радио, компьютеры, даже смартфоны. Они были выживальщиками, не амишами. И где они? Что случилось с телами? Почему они просто не ушли? Мы кричали обо всем этом и многом еще на городском собрании, но полиция просто отказывалась комментировать. Большинство бурлило по этому поводу неделю или две, пока не стало ясно, что ответов мы не получим. К тому же пандемия была в разгаре, и нам было о чем беспокоиться. Трагическая история со временем ушла на второй план, став одним из тех ужасных событий в истории города, о которых не вспоминают. Я как и другие предал Вэнсов забвению.
И определенно, не ожидал найти бункер там, глубине леса, с выцветшей полицейской лентой на открытой двери, висевшей на одной петле с обугленным замком. Вход зиял черной пастью, словно кто-то вырезал отверстие прямо в ткани реальности, глубокая непроглядная тьма резала глаза. От одного вида у меня скрутило живот. Оно излучало боль. Это имеет смысл? Я думаю, что какая-то часть моего рептильного мозга выделяла детали, которые не стали бы очевидными, пока не подойдешь поближе, например, кровавые полосы от пальцев, испачкавшие ручку в том месте, где кто-то яростно и безуспешно скребся в замок. Или разбитое молотком, все еще лежащим неподалеку, крошечное смотровое окошко. Мельком взглянув на него, я невольно представил, как семья по очереди стояла там и кричала в лес, отчаянно моля о спасении.
При других обстоятельствах, я бы убежал.
Я не знал, чего ожидать, но явно ничего хорошего. Что бы ни обнаружила полиция, они не только скрыли большую часть мрачных подробностей, но и солгали. Бункер не был разрушен, даже не запечатан. На самом деле, глядя на разбросанные синие латексные перчатки и парочку сломанных полицейский фонариков, казалось, что последние люди старались как можно быстрее убраться оттуда. Учитывая, что здесь, вероятно, погибли семь человек, я предположил, что кто-то должен был все это убрать... Но коридор выглядел практически нетронутым. Всего несколько метров вглубь – и на стенах начали появляться маниакальные письмена – отчаянные каракули одинокого выжившего, словно наскальные рисунки. Большая часть из них была посвящена мыслям о том, как выбраться. Диаграммы. Чертежи. Уравнения и формулы. Все только о двери и электрических цепях, отвечавших за неисправный замок. Я инстинктивно предположил, что это было творение Дэниела, и что он умер последним. Какая ужасная судьба – пережить своих детей. Но становилось все хуже. Постепенно письмена из уравнений и планов превратились в отчаянное бессвязное бормотание. Те же несколько фраз повторялись снова и снова.
Пять дверей. Пять. Не шесть. Шесть. Не делал ее. Не делал ее. Шесть дверей. Шесть.
Психопатический бред, прерываемый всего шестью абзацами в самом конце. Каждая буква была безупречно аккуратно выведена, каждый небольшой абзац завершен красиво нарисованным христианским крестом.
Эллиотт Вэнс, пятнадцать лет. Талантливый гитарист. Ему нравились мальчики, хотя он думал, что я не знаю. Я любил его всем сердцем. Из него был бы вышел великий человек.
Алисия Вэнс, четырнадцать лет. Она любила рисовать и стрелять. Пробивная, как ее мать. Это пригодилось бы ей в будущем.
Илай Вэнс, восемь лет. Самый умный из нас всех...
Воспоминания Дэниела о семье. Когда свет фонарика осветил их, меня коснулось навязчивое осознание того всепоглощающего отчаяния, которое он пережил. Он, должно быть, понимал, что не получит возможности выступить на похоронах своей семьи или написать их некрологи. Это был его последний способ убедиться, что мир однажды увидит их так, как видел он – как реальных людей.
Надписи закончились вместе с туннелем, ведущим к люку в земле. Он был закрыт, но туннель заканчивался тупиком сразу за ним, а следы Рипли исчезали у крышки. Я опасался, что ему может грозить опасность, но все равно остановился и оглянулся на дверь убежища в двадцати метрах позади меня. До того мрачный лес казался таким светлым, даже в этот пасмурный день, в воздухе висели капли дождя. Какая-то часть меня чувствовала, что я оставляю весь мир позади… Я начал спуск.
***
Я вошел в большое круглое жилое пространство, заполненное мебелью и укромными уголками.На стенах висели складные кровати и столы, и каждый дюйм был многофункциональным. Место для обеда могло превратиться в место для отдыха, которое, в свою очередь, могло стать дополнительной кроватью или даже спортивным снарядом. Все зависело от того, какую часть мебели вы раскладывали, отстегивали или разворачивали. Семеро людей в стесненном пространстве, где и близко не было уединения… имело смысл, что они решили выжать из него все. Но все равно комната была большой, больше, чем большинство квартир-студий. И от нее отходило несколько коридоров, ведущих глубже в землю, в неведомые глубины бункера.
Я искал какой-нибудь признак присутствия моей собаки и скоро нашел отпечаток лапы, но в такой дали от мокрой лесной подстилки следы Рипли начали исчезать. Едва ли через несколько метров они таяли в направлении близлежащей двери. Я хотел последовать за ними, но сознательно притормозил. Маловероятно, что Рипли выберется другим путем, и никому не будет лучше, если я покалечусь. Я решил осмотреться и быстро заметил обеденный стол.
Если мне еще нужно было доказательство, что полиция не беспокоилась об уборке, теперь я мог видеть это воочию. Тарелки остались на столе, еда стухла и распалась в мерзкую почерневшую шелуху. Около одной из тарелок лежала детская шапочка, кремовый флис превратился в тошнотворный зелёно-жёлтый. Спинки стульев были укреплены деревянными балками с длинными пазами, в которые могло бы пролезть что-нибудь толщиной с гвоздь. На каждой подушке темнели вонючие пятна, странным образом напоминающие отпечаток задницы. Я коснулся одного из них перчатками, и материя отчетливо хрустнула. Чем бы они ни были, такие же пятна были на столовых приборах и тарелках, и даже на скатерти остались отпечатки ладоней. Сначала я подумал, что это кровь, но что-то было не так. Пятна были слишком четко очерчены для растекшейся крови. На спинке одного из стульев пятно кончалось точно там, где должна была быть талия женщины, очерчивая почти идеальный силуэт. Я вздрогнул, вспомнив, что Миранда Вэнс всегда была стройной женщиной и задался вопросом, как она оставила отпечаток на серой ткани.
В луче фонаря я видел те же пятна в самых странных местах. Да, они были на кроватях и одеялах, даже на участках гладкого пола, как и следовало ожидать в комнате с больными людьми. Но почему одно из пятен на полу так сильно напоминало ребёнка, свернувшегося в позе эмбриона? И почему та же самая материя оказывалась повсюду: на пульте телевизора, на книгах на полках, и даже на настольных играх. Всё, начиная от подушек дивана и до коробок с DVD, а также кучи грязного белья, было покрыто одной и той же высохшей коричневатой материей, источающей отвратительный медный запах.
Особенно странным был пазл. Кто-то поставил у другого стола четыре стула, с такими же модифицированными спинками с поддержкой спины, как и те, что за обеденным столом. И пазл разложили на четыре отдельные кучки, но только одна из них была почти собрана. Остальные выглядели нетронутыми, как будто кто-то выделил кусочки для трёх других людей, совершенно не заинтересованных в игре. Возможно, Дэниел пытался поддержать моральное состояние семьи, пока они болели? Господи помоги мне, если это правда, я не мог не представить, как бедняга сидел там рядом с умирающими, то приходящими в сознание, то снова отключающимися, отчаянно пытаясь убедить их складывать кусочки пазла.
Комната источала безумие, и чем дольше я оставался там, переводя яркий свет фонарика с одной детали на другую, тем сильнее хотелось уйти. Поперек одной двери набиты доски. Один диван частично разобран. Несколько кроватей сожжены. И все лампочки выкручены и сложены в коробку на столешнице в кухне. Подняв глаза к потолку, я, наконец, понял, почему полиция была так уверена, что Вэнсы не выжили, несмотря на то, что их тела так и не нашли. Кто-то засунул человеческий палец в один из патронов, словно ожидал, что он засветится, стоит щелкнуть выключателем.
Что такого было в этом месте, что заставило полицию уйти и больше никогда не возвращаться? Даже для того, чтобы взять этот палец, как улику, проверить его на наличие признаков болезни, или просто для того, чтобы выяснить, кому он принадлежал?
Я решил, что пора поскорее найти свою собаку. Люди умерли в этом месте, и хотя я не суеверен, я, кажется, не единственный скептик, который в своей голове проделал расчеты и понял, что уважать призраков ничего не стоит. Это бункер был тесным, пугающим, и воздух так вонял, что я начал беспокоиться, не заболею ли сам. Медлить ни к чему. Но будь я проклят, если просто так уйду и оставлю Рипли здесь гнить. Ведь ему самому никак не выбраться (при том, что я так и не понял, как он вообще сюда спустился).
Собрав последние остатки храбрости, я крикнул, разорвав тишину, что казалось ужасным табу в этом проклятом месте, словно крик на кладбище.
– Рипли!
Я ждал, надеясь услышать знакомый цокот когтей, но секунды тянулись в тишине. В той самой тишине, которая заставляет верить, что кто-то или что-то во мраке задерживает дыхание, пытаясь слиться с тенями. Пока не повернешься к нему спиной...
Телевизор внезапно включился с громким шумом помех, настолько неожиданным, что я вскрикнул, поднял руки вверх и чуть не упал назад на расстеленный спальный мешок, будто неделю провалявшийся в канализации. Пока я приходил в себя, шум сменился тонким искаженным голосом Дэниела Вэнса.
...Я понимаю, в чем здесь проблема. Но нужно подчеркнуть, насколько я мало я понимаю...
Я подошел к экрану и нахмурился. Зеленоватое инфракрасное изображение бункера с Дэниелом в кадре и обеденным столом за ним. Зернистая картинка мешала разобрать детали, но я ясно видел, что его семья сидит на стульях.
...Миранда заболела первой. Сейчас все становится ясным. Миранда часто ходила на склад за продуктами для готовки, и мы обнаружили это за холодильником. Вот почему... О, черт...
Один из силуэтов на заднем плане обмякнув упал на стол с громким стуком и сбросил тарелку на пол.
Черт, черт, черт.
Дэниел, поднялся, схватил женщину за плечи и усадил её прямо.
Миранде никогда не нравилась моя стряпня!
Он зашелся смехом, взволнованно возясь с чем-то на спинке стула.
Стержни намного лучше, чем лента. Я столько часов потратил на то, чтобы примотать их скотчем к стульям. Никогда не срабатывало. Но стержни… они плотно прилегают к спинке, и с небольшой модификацией я могу просто прикрепить их к креслам. Таким образом, все желающие смогут присоединиться к ужину. Я работаю над чем-то подобным для вечера игр.
Дэниэл подошел к камере,с ухмылкой снял ее с штатива и обвел обеденный стол. От увиденного я чуть не выронил фонарик.
Его семья давно умерла. Запавшие щеки. Провалившиеся носы. Губы раздвинувшиеся в жутких оскалах. Даже на таком изображении было очевидно – передо мной трупы. Единственное, что заставляло их казаться отдаленно живыми, – глаза, отражающие инфракрасное излучение, светящиеся в темноте. И все же Дэниэл как будто не обращал на это внимания. Он взъерошил волосы Эллиота. Поцеловал жену в щеку. Погладил по плечу одну из девочек. Даже поднял маленького Александра с его высокого стульчика и, предполагаю, ласково обнял его. Я не уверен, потому что отвел взгляд, не желая видеть бедного мальчика вблизи.
Оторвавшись от экрана, я случайно осветил фонариком тот самый обеденный стол и вздрогнул, наконец поняв, что это были за пятна. Не совсем кровь. Но почти. Разлагающаяся плоть. Оказавшись в изоляции на многие месяцы, Дэниэл так и не предал земле тела свой семьи. Он перемещал их из места на место и управлял ими как марионетками, продолжая жить, будто ничего не произошло. Вглядываясь в места скопления этих пятен, я видел явную закономерность. Он укладывал их спать. Он накрывал для них стол. Он усаживал их перед телевизором или давал любимые книги. Они сидели у того стола, как безжизненными оболочками, а Дэниэл ждал, пока они сложат чертову головоломку. Эта мысль ужаснула меня до глубины души.
...возвращаюсь к работе. Очевидно, этого не было в изначальном плане. На другой стороне нет места, по крайней мере на чертежах. Эллиот мне не поверил, и с чего бы ему верить? Я обустроил каждый дюйм этого места, но не устанавливал ту дверь в хранилище на нижнем уровне. Я проверил камеры и некоторые фотографии, сделанные во время строительства, и стена была просто гладкой. Но теперь там дверь, и она должна куда-то вести. Я не знаю, когда или почему она открывается, но в следующий раз буду готов. Потому что я должен знать, что находится на другой стороне, и почему оно сделало это с нами. Здесь внизу, в изоляции, часто спят все одновременно. Что угодно могло перерезать нам глотки и покончить с этим. Оно не торопилось, и я должен знать почему!
Оно отняло наши радио, компьютеры и телефоны. Один за другим. Никто из нас не замечал этого, пока не стало слишком поздно. Я постоянно говорил детям, что им нужно лучше заботиться о своих вещах, и даже когда они жаловались на пропажу, просто предполагал, что телефоны пылятся за какой-то полкой. Куда еще они могли деться в запертом бункере? Дети тут не при чем. Оглядываясь назад, я вижу столько признаков... кто воровал лампочки? Кто разряжал батарейки в наших фонариках? Сколько времени мы жили с этим, прежде чем наконец осознали, что не одни? Оно было здесь. Постоянно.
Дверь из ниоткуда ведет в никуда, по крайней мере, большую часть времени. Потому что я точно знаю, что она не всегда выходит на глухую стену. За ней что-то есть. Я слышу, как оно шаркает, как влажное дыхание с хрипом вырывается из его легких, я слышу эти жуткие звуки, когда оно бродит по коридорам, думая, что я сплю…
Я слушал Дэниэла, увлеченный этим странным и завораживающим бредом, когда движение привлекло мое внимание. Изображение инфракрасной камеры в темноте – лишь бурлящая мешанина помех. Что это было? Что я увидел? Я остановил запись и отмотал назад. Прищурился и заметил две белые точки в темноте, прямо над плечом Дэниэла. Постепенно образ сложился в моем сознании сам собой. Я знал, что вижу, и от этого кровь стыла в жилах.
Миранда Вэнс повернула голову, и ее безжизненные глаза светились, устремленные на затылок Дэниэла.
...на данном этапе нет смысла уходить. Я не врач, но эта дверь излучает достаточно радиации, чтобы... ну, чтобы убить семью из семи человек. Если бы никто из нас не прикасался к ней... Находиться в одной комнате рискованно, но не смертельно. Но учитывая, насколько сильно мы заболели, совершенно очевидно, что любопытство взяло верх над нами, одним за другим, и мы все подобрались слишком близко. А может и нет. Может, та штука с другой стороны, прорвалась и сделала это. Я даже не знаю... погоди-ка... что это было?
Дэниэл повернулся, и запись остановилась. Последний кадр изображал человека, яркого, как звезда, в объективе камеры, стоящего перед необъяснимой тьмой, нарушаемой только шестью парами светящихся белых глаз.
Я вдруг до боли ясно осознал свое положение относительно стола, и разом уверовал в болезненное предчувствие, что если повернусь, эти стулья больше не будут пустыми. Я увижу Вэнсов, всех, включая Дэниэла, ожидающих меня. Повернутые головы. Тела, оставленные годами гнить во тьме. Позади что-то сдвинулось. Оно дышало. Громко. Быстро. Я знал, что это было. Знал. Оно бросилось ко мне так быстро… что-то горячее и влажное коснулось руки, вырывая крик, и отпрянуло так же быстро…
А потом, не колеблясь, напрыгнуло на меня и повалило на землю.
~
Телеграм-канал, группа ВК чтобы не пропустить новые посты
Хотите получать эксклюзивы? Тогда вам сюда =)
Перевела Юлия Березина специально для Midnight Penguin.
Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.
Поиграем в бизнесменов?
Одна вакансия, два кандидата. Сможете выбрать лучшего? И так пять раз.
Ответ на пост «Подземные жители»
<предыстория в цитируемом посте>
— Здравствуй, Бини!
Мы гетси, те самые существа, которые жили в трубе. Мы не волшебные, разве что можем слышать мысли. Помним все твои игры и шалости, твои бесконечные истории, без начала и конца, что ты выдумывала и рассказывала иногда, как ты заваливала трубу сначала одуванчиками, потом листьями и сухой травой...
Помню, ты долго пыталась говорить с нами, но мы боялись отозваться. И тогда ты подожгла бумагу и кинула в трубу. Просто чтобы посмотреть что будет. Все, что ты кидала в трубу до этого стало гореть, Бини. Ты видела только начало, испугалась и убежала.
Сгорела вся моя семья, все 17 гетси, сгорел и я, можно сказать. У меня только одна рука, но уже очень сильная. Ты ведь не знала, что гетси растут постоянно и живут очень долго?
Я всегда был рядом Бини, практически под кроватью. Не пытайся освободиться, и узлы и кляп надёжны. Пусть я размером с кошку, но сил у меня достаточно.
Что же, у нас с тобой осталась одна последняя история сегодня ночью...