Король Синяя Борода ( Генрих VIII), менявший жён как перчатки, оставил своей стране в наследство одну очень важную вещь – национальную религию. Называется англиканство, по сути протестантизм. Быстро сделавшуюся популярной у населения Англии.

Ещё муж-злодей оставил после себя много детей, некоторые из которых недолго побывали на английском троне. Кризис власти достиг пика, когда очередная дочь Cиней Бороды стала королевой. Она не была приверженкой новой религии. Своими действиями во власти снискала себе неблаговидную кличку. Вот вам шуточка: именем этой королевы у нас называют коктейль из двух компонентов – водка плюс томатный сок.

В Англии тех времён королям и принцам не обязательно было жениться на иностранках, часто женились на представительницах местного дворянства. Оттого соперничество между дворянскими кланами то и дело накалялось и одна за другой случались гражданские войны. Но, когда королева Мария выбрала себе в мужья испанского принца, страна вздрогнула. Запахло потерей суверенитета! Ведь Испания тех времен – сильное и богатое государство. Если б случилось объединение, кто станет метрополией, а кто провинцией или колонией – англичанам было понятно. Хотя, нынче считают, что ни Филипп Испанский, ни его папа Карл V не стремились к этому.

Тем более, что королева Мэри I, скончавшаяся в 1558 году от вирусной инфекции, перед смертью составила завещание, которым передавала престол своей единородной сестре Елизавете.

Дочь Анны Болейн, казненной на эшафоте, и от которой после этой казни отказался ее отец-король. Де юре, среди других потенциальных наследников, место Елизаветы было …если вообще было. Но, смею предположить, на решение умирающей Марии кто-то повлиял. Дело в том, что Елизавета – единственная из детей Синей Бороды, кто была англиканкой.

25 лет было новой королеве. У нее был возлюбленный, некто Роберт Дадли. Лишенный имущества. Романтическая связь началась в тюрьме, где они оба содержались под стражей, хотя и по разным поводам. Первые годы своей жизни она была «брошенным ребенком» и «бедной родственницей». Выйти замуж за своего возлюбленного она не могла и до королевства, и тем более после. Но ее устроил проект, предложенный околовластными аристократами: не выходить замуж вовсе!

Роберт Дадли в дела власти не лез, оставаясь, как и прежде, «милым другом», довольствуясь придворными должностями. Пикантность ситуации была в том, что Р. Дадли был женат. Однажды его жена погибла при невыясненных обстоятельствах. Хотя, назначенное Елизаветой следствие пришло к выводу о несчастном случае, осадочек остался. Королева разорвала уже подписанную грамоту о возведении Дадли в графское достоинство. И даже удалила его от двора. Однако, когда королева заболела оспой и встал вопрос о том, что может понадобиться преемник на троне, неожиданно для всех Елизавета распорядилась назначить принцем-консортом (т.е., мужем королевы, не претендующим на трон при жизни жены) Роберта Дадли!

Со временем аристократия стала не против чтобы королева вышла замуж и родила наследника. При этом все понимали, что другого претендента на её руку кроме «этого выскочки Дадли» не могло быть. Но королева отказалась выходить замуж. Привыкла, что ли.

Милые бранятся, только тешатся! Королева, не блиставшая красотой, была падка на комплИменты. Роберт ревновал. Со временем он все ж получил титул графа Лестера. Но, не простил своей возлюбленной отказ сделать его королем. Не из-за короны, поверьте, а просто: чего это она? Вскоре новоиспеченный граф женился на главной фрейлине и ближайшей подруге королевы. Та восприняла это как предательство, и подруга была изгнана из Лондона. А граф был публично избит веером. Впрочем, и этот шторм вскоре успокоился.

Граф Лестер немало и успешно повоевал за Англию. Он допускал иногда внешнеполитические и стратегические ошибки. Был и за них бит своей возлюбленной. Но в его верности стране и королеве никто не сомневался. Умирая, за пару дней до своей смерти, он написал королеве письмо, в котором справлялся о её «самом дорогом для меня здоровье».

Проект «Королева-девственница» устроил всех! Гражданские войны прекратились. Попросту исчезла причина таких войн Иностранные претенденты (в их число даже присунулся наш Иван IV), получали вежливые отказы. В англичанах проснулся романтизм, и они получили предмет платонической любви и поклонения.

Собственная национальная религия и народная  любимица во власти – что еще нужно стране для процветания? И оно началось. Перечислять достижения страны за время 45-летнего царствования Елизаветы не хватит и книги. Вот лишь то, что нам достаточно помнить: у Англии появились первые колонии в Новом Свете, в морях зашустрили корсары, пополнявшие казну во имя королевы,

Френсис Дрейк совершил кругосветное плавание,

Уильям Рейли разбил испанскую Великую Армаду. Сократился вывоз сырья из страны и появились собственные промышленные производства. Случился «английский ренессанс» - Шекспир, Марло, Спенсер и Бен Джонсон. И еще жил тогда сэр Генри Ризли. Спонсор театра в Стратфорде-на-Эйвоне. Как знать, не ему ли мы обязаны теми гениальными пьесами, которые числятся за малограмотным театральным актёром.

Сильное впечатление производило на людей поведение королевы Елизаветы. Её корректное обращение с подданными, её умение прощать. Когда-то в молодости запомнилась ей чья-то фраза: Короли должны умирать стоя! Когда у 70-летней королевы, на глазах слуг, случился приступ, опрокинувший её на пол, старуха долго пыталась подняться, не позволяя слугам помочь себе. Один из слуг не выдержал: Вам следует скорее лечь в постель! – сказал он Елизавете.

Дитя, - ответила та – венценосцам не говорят «вам следует»! Это были ее последние слова.

После смерти Елизаветы в её вещах было обнаружено письмо Дадли, на котором рукой королевы было надписано «Его последнее письмо ко мне».

P.S. Всего одно преступление числят за королевой-девственницей. Об этом напишу как-нибудь позже.

"Сначала будет больно, но затем все пройдет, - утешал юную наложницу Яо Нян ее господин. - Твоя красота и так подобна солнцу, но ты станешь безупречна, когда расцветут твои лотосы!".

Яо Нян слушала императора и плакала от невыносимой боли.

Ли Юй, последний император династии Южная Тан, правивший с 937 года, был не только правителем огромного государства, но и талантливым поэтом, мастером цы - лирических романсов малой формы. Как поэт, Ли Юй был большим ценителем женской красоты. Императору в женщинах нравилось все, кроме ... их стоп. Даже самые малые от природы женские стопы Ли Юй считал некрасивыми и, видя их, не мог сполна насладиться общением со своими прекрасными наложницами.

Любимой наложницей императора была очаровательная Яо Нян. Ее-то Ли Юй и решил сделать идеальной. Император велел евнухам забинтовать стопы Яо Нян полосами белого шелка таким образом, чтобы они стали похожи на полумесяц.

Так, с забинтованными ногами, Яо Нян провела длительное время, бинты раз в две недели снимали и меняли на новые. В результате стопы девушки деформировались и стали такими, как мечтал Ли Юй.

Глядя на успех Яо Нян, и другие женщины из высшего общества стали бинтовать ноги, затем эта практика распространилась на весь Китай.

Считалось, что туфелька красавицы должна соответствовать по объему бокалу вина. В период династии Юань возникла традиция, когда мужчина пил напиток прямо из туфельки. Это называлось "осушить золотой лотос". Так маленькие женские стопы стали называть "лотосами".

Считалось, что идеальный "лотос" не должен превышать 7 см. в длину. Такая стопа называлась "золотой лотос". Длина "серебряного лотоса" не превышала 10 см, стопы больше 10 см. именовались "железным лотосом" и ценились лишь немногим выше, чем недеформированные женские ноги.

Идеалом красоты считалось, если стопа не выглядела опорой для тела и переставала таковой быть: то есть, если женщина утрачивала способность самостоятельно передвигаться.

Женщина становилась полностью зависимой от мужа. Неспособность жены ходить свидетельствовало о богатстве и влиятельности ее супруга, ведь только мужчина привилегированного положения мог содержать неработающую женщину.

Ради того, чтобы у их дочерей были "лотосы", желательно, золотые, родители были готовы пойти на все: иначе выгодно выдать дочь замуж было невозможно.

Бинтовать ноги девочкам начинали с 5-8-летнего возраста, иногда даже раньше. Первый этап бинтования происходил зимой, так как холод снижал чувствительность к боли и уменьшал риск инфицирования стопы.

В богатых семьях к перебинтованной девочке приставляли прислугу, в бедных девочкам самим приходилось переносить тяжести бинтования.

Формирование "лотоса" завершалось примерно за три года. Процесс включал четыре этапа. На первом стопу девочки сгибали с такой силой, что пальцы ломались. После этого ноги туго перебинтовывали, концы повязки сшивали. На ноги девочки надевали специальные носки и острые туфельки.

На втором этапе бинты затягивали все туже. Время от времени повязки снимали, со стоп удаляли отмершие ткани и грязь, подстригали ногти. Затягивание бинтов сопровождалось ужасной болью, поэтому процедуру проводили профессиональные бинтовальщицы. Матерей к процедуре не допускали из-за возможной жалости. Так в Китае возникла пословица: "Мать не может любить одновременно свою дочь и ее ногу".

Третий этап был самым болезненным и назывался он "периодом тугого бинтования". На этом этапе носок ноги подтягивали к пятке, что зачастую приводило к новым переломам.

Последний, четвертый этап, назывался "бинтованием дуги": задачей бинтовальщика было сделать подъем стопы таким высоким, чтобы под "арку" можно было положить куриное яйцо. Таким образом, стопа женщины становилась похожа на натянутый лук - именно такая форма считалась самой красивой и желанной мужчинами.

Бинтование ног было настолько мучительным для девочек, что в Китае возникла пословица: "Пара бинтованных ног стоит ванну слез".

Впоследствии женщинам приходилось самим бинтовать себе ноги, чтобы "лотосы" не начали постепенно распрямляться. Процедуру бинтования приходилось делать на протяжении всей жизни.

После того, как девушка обзаводилась "лотосами", дорога к успешному замужеству ей была открыта. Дочь крестьянина вполне могла стать супругой феодала и кормить всю свою большую семью.

Однако помимо невозможности ходить, сильную боль, "лотосы" несли и другие проблемы, в частности, инфекции ног.

Особенность стопы была такой, что даже регулярная стрижка ногтей не спасала от врастания, что вызывало воспаление. Запах от такой стопы стоял крайне неприятный, поэтому иногда ноги перебинтованных красавиц называли "пахучие лотосы".

Еще одной проблемой был некроз тканей, вызываемый инфекционными процессами. Иногда инфекция переходила на кости, и тогда пальцы отпадали, что, впрочем, считалось прекрасным результатом - теперь стопы становились еще меньше и их можно было перебинтовать еще туже.

Нередки были случаи, когда девушки погибали от заражения крови, но и угроза смерти не останавливала родителей от бинтования - жизнь с большими стопами считалась гораздо хуже.

В пожилом возрасте женщины с "лотосами" страдали от остеопороза, переломов, некрозов и других болезней.

Традиция бинтования в Китае оказалась невероятно сильна. Конфуцианский философ XII века Чжу Си призывал императора распространить обычай на страны за пределами Китая, так как бинтование позволяет выстроить "правильные отношения между мужчиной и женщиной". Однако несмотря на все усилия китайских правителей, ни в Японии, ни в Корее ноги женщинам не бинтовали.

Китайцы, впрочем, не сильно по этому поводу горевали: в самой Поднебесной деформированная стопа считалась верхом красоты. При этом, сам вид женской стопы без бинтов и обуви считался крайне неприличным. Мужчины из высшего света категорически не желали видеть женские ноги без покрытия. Китайский историк писал:

"Если вы снимете обувь и повязку, то эстетическое наслаждение будет навеки разрушено".

Люди из низших классов мечтали о женщинах с "лотосами", но те были им совершенно недоступны.

Китайские женщины воспринимали бинтование как необходимость, ведь женщин с нормальными стопами презирали, считали их нищенками. "Босоногая" - в Китае это было тяжкое оскорбление.

Женщина с недеформированной стопой не могла рассчитывать на удачное замужество, и была вынуждена заниматься тяжелой и грязной работой.

За возможности, которые давали женщинам "лотосы", они готовы были терпеть многое.

После прихода к власти в 1663 году маньчжурской династии, император запретил бинтование ног. Однако постановление действовало лишь в отношении девушек манчжурского происхождения, китаянкам продолжали бинтовать ноги. Так в Поднебесной появилась пословица: "Мода сильнее императора".

С XVII века традиция начала подвергаться постоянной критике со стороны китайских писателей и ученых. Однако обычай был так силен, что ноги девочкам продолжали бинтовать и в XIX веке.

Лишь в конце XIX столетия образованные китайцы вполне осознали, что традиция бинтования не соответствует мировому прогрессу. Политик Кан Ювэй создал Общество освобождения ног и подготовил закон о полном запрете бинтования.

Философ Янь Фу назвал традицию бесчеловечной, призвал китаянок заниматься спортом, рожать здоровых детей. Писатель Су Маньшу в борьбе против бинтования пошел на хитрость. При переводе на китайский "Отверженных" Виктора Гюго Маньшу ввел в повествование придуманного персонажа, критиковавшего китайскую варварскую традицию бинтования. Книга разошлась огромным тиражом, и китайцы прочли о том, что бинтование - это вовсе не красиво, это увечье женщин и позор страны.

В 1912 году правительство Китайской Республики запретило бинтование ног, однако, в большинстве провинций традиция продолжалась.

Лишь пришедшие к власти в 1949 году коммунисты смогли добиться полного и окончательного запрета на бинтование ног, в том числе, в самых отдаленных сельских районах.

Варварской и жестокой традиции был положен конец. Женские ноги наконец-то обрели свободу.

Дорогие читатели! В издательстве АСТ вышла моя вторая книга. Называется она "Узницы любви: "От гарема до монастыря. Женщина в Средние века на Западе и на Востоке".

Должен предупредить: это жесткая книга, в которой встречается насилие, инцест и другие извращения. Я отказался от присущей многим авторам романтизации Средних веков и постарался показать их такими, какими они были на самом деле: миром, где насилие было нормой жизни. Миру насилия противостоят вечные ценности - дружба, благородство и, конечно же, Любовь. В конечном итоге, это книга о Любви.

Тем временем, моя книга о русских женщинах в истории получила дополнительный тираж, что очень радует!

Прошу Вас подписаться на мой телеграм, там много интересных рассказов об истории, мои размышления о жизни, искусстве, книгах https://t.me/istoriazhen

Всегда ваш.

Василий Грусть.

ПС: Буду благодарен за донаты, работы у меня сейчас нет, а донат, чего греха таить, очень радует и мотивирует писать.

Очень любопытным моментом средневековой истории является отношения между императором Востока и Запада, то есть Византийской(Ромейской) империи и Франкской империи. В этой небольшой статье хотелось бы чуть раскрыть перипетии этих отношений, используя самые интересные фрагменты из письма франкского императора Людовика 2-го императору Василию 1-му(Византия) .

Само письмо относится к периоду, когда Василий I утверждал авторитет династии Македонян, а Людовик II стремился закрепить притязания Каролингов на титул «Римского императора». Поводом для переписки стала борьба за признание императорской легитимности в Италии и Сицилии, где интересы двух держав пересекались.

Перейдём непосредственно к фрагментам письма Людовика II, которые позволяют увидеть основные аргументы западного императора.

Людовик к Василию

Много мы читали и продолжаем читать, но до сих пор не нашли определенных терминов или форм или установленных правил относительно того, что никто не должен называться царем кроме того, кто держит бразды правления в городе Константинополе.

Очевидно что в данном фрагменте Людовик ссылается на отсутствие явных свидетельств в источниках на исключительное право правителей Византии(Ромеи) называться императорами.

Рассуди же, брат, и размысли, сколько было василевсов в различных местах, в различные времена и у разных народов и сколько еще и теперь носят такое наименование, и не питай зависти к нам за наш титул, как будто особенным исключительным образом у тебя заимствованный, так как ты разделяешь его не с нами только, но и со многими князьями других народов.

Если патриархи возглашают на литургии одну империю, похвально поступают, ибо едина империя Отца и Сына и Св. Духа и часть этой империи есть Христова Церковь, которою Господь правит не чрез одного тебя и не чрез меня, хотя бы мы были так тесно соединены взаимной любовью, что мазались бы единым существом.

Здесь Людовик опирается на литургическую традицию, стараясь показать, что империя едина в духовном, а не политическом смысле, тем самым нивелируя исключительность ромейской императорской власти.

Удивительно также, как можешь ты утверждать, что властитель арабов называется протосимвол, этого в наших кодексах не обретается, дай в ваших книгах арабские властители именуются то архонт, то король, то как, иначе, но мы всем книгам предпочитаем Священное Писание, которое у пророка Давида говорит не о протосимволах, но о царях арабских. И каган не называется прелатом аварским или казарским, и болгарский властитель не называется князем (ргтсерз), но царем или государем (сготтиз). Все они иначе титулуются, чем ты говоришь: у всех у них ты отнимаешь наименование «василевс», чтобы насильственно привязать этот титул одному себе. И то вызывает смех, что ты говоришь по поводу императорского титула, что он не свойствен ни моим предкам, ни народу. Как же он не мой отечественный титул, когда он принадлежал уже моему деду, и как же он не свойствен нашему народу, когда известно, что римские императоры происходили и из испанцев и исаврийцев и казар: разве ты, будешь утверждать, что эти народы превосходят франков религией или доблестями? Далее, возлюбленное братство твое удивляется, почему мы называемся римским, а не франкским императором, но следует прежде всего знать, что, не будучи римским императором, я не мог бы быть и франкским. Это имя и достоинство мы приняли от римлян, у которых впервые появилось это высочайшее достоинство, когда получили по божественному изволению в управление римский народ, и город Рим, и матерь всех Церквей для защищения ее и возвеличения, отсюда перешла на наш род и королевская и императорская власть. Ибо франкские вожди назывались сначала королями, а потом императорами, именно те, которые помазаны были от руки Римского епископа. Так, Карл Великий, наш прадед, удостоившись помазания от первосвященника, первый из народа и колена нашего получил титул императора.

В этом фрагменте франкский правитель формулирует главный принцип западной императорской идеологии: право на титул «римского императора» исходит из акта папского помазания, а не из преемства от Константинополя. Для Каролингов именно папа становился источником легитимности, что прямо противоречило византийскому пониманию империи как непрерывной правовой институции.

Более всего интересен взгляд Людовика и вообще франкской идеологии на их империю как на продолжение Западно-Римского государства, несмотря на явное понимание и указание на "варварское" происхождение самих франков. Идея получения империи от римлян кажется крайне интересной и вообще продолжение позднеантичной парадигмы мышления - Западной и Восточной империи, которые одновременно правят разными частями мира, но при этом являются единым целым.

И как мы чрез веру стали семенем Авраамовым, а иудеи вследствие неверия перестали быть сыновьями Авраама, подобно тому мы через добронравие и православие приняли бразды Римской империи, а греки через злонравие и ложное исповедание перестали быть римскими императорами, изменив не только городу и столице, но даже и римскому народу и совсем забыв даже самый язык и переселившись совсем в другой город, столицу и народ и усвоив другой язык

Очень любопытно что Людовик фактически упрекает греков и отказывает им в наследовании Римской империи, на основании того что греки перенесли столицу(в Константинополь) и перешли на другой язык - с латинского на греческий. Данные утверждения выглядят особенно показательно, если учитывать, что сами франки уже давно говорили на германских языках и не были наследниками латинской культуры в прямом смысле. Однако в логике Людовика решающим правом на императорство выступало не происхождение, а папское помазание.

Таким образом, переписка Людовика и Василия демонстрирует столкновение двух совершенно различных моделей понимания Римской империи — непрерывной, правовой традиции ромеев и сакрально-папской легитимации Запада.

Вообще хотелось бы заметить что восприятие мира средневековым человеком исключительно отличалось от нашего, что делает изучение этого вопроса особенно интересным и потому все еще достаточно актуальным. Ведь осмысливая то как люди ранее воспринимали мир - мы осмысливаем себя и те особенности восприятия которые характерны для нас сейчас.

Цитаты взяты: Успенский Федор. История Византийской Империи. Том 3

Кто ж не знает стариков-тамплиеров… Пожалуй, это самый известный в мире орден. Книги про них охотно пишут, фильмы снимают, игры делают.

Мне вот, если честно, в детстве все эти средневековые движения вообще были не интересны. Отличить доспехи XI века от XIII — да какая, блин, разница? Всё одно железо. Другое дело — Вторая мировая… Там автоматы, танки, авиация. Опять же, полководцы советские и сердцу близкие. Остается только найти палку покрасивее да представлять себя в пехоте против фашистов…

Но вот как-то раз вышла игра «Assassin's Creed», первая часть. Там ты играешь за политического наемного убийцу и, собственно, во времена крестовых походов вершишь свою кровавую жатву. Так вот, среди всех противников там можно было найти в закоулках локаций специальных, особо сильных врагов. Одеты они были примечательно: шлемы-горшки, белые котты, а на них — красные кресты. Собственно, это и были рыцари ордена тамплиеров. Такое вот было знакомство. В душу запали тамплиеры эти. Но это так, лирика… Пора начинать.

Одна лошадь на двоих

1119 год от Рождества Христова на дворе. Крестоносные государства созданы, Иерусалим — наш, и тысячи паломников из Европы спешат к святыням. Однако, как мы знаем, дороги были далеко не безопасны. Банды разбойников и мусульманские войска постоянно доставляли неудобства.

К иерусалимскому королю Балдуину II пришел рыцарь по имени Гуго де Пейн. Пришел он не один, а с товарищами, среди которых были Готфрид де Сент-Омер, Андре де Монбар, Пайен де Мондидье, Аршамбо де Сент-Аман, Жофруа Бизо и еще два рыцаря — возможно, это были Ролан и Гондомар.

Балдуин спросил: «Чего вам нужно?» Гуго де Пейн сказал что-то вроде: «Хотим служить миру христианскому, защищать паломников на пути в Иерусалим и потому готовы дать обет перед Богом и посвятить свои жизни этой цели». Королю данная затея понравилась. Проблема была конкретная, а тут группа опытных рыцарей предлагала свои услуги безвозмездно. «Чего же вам нужно?» — спросил Балдуин. И рыцари ответили: «Нам бы крышу над головой, желательно в бывшей мечети Аль-Акса», которая ассоциировалась с Храмом Соломона, от чего, собственно, и пошло название «тамплиер» — «тампль» в переводе с французского «храм», а рыцарь стал «храмовником».

Таким образом, король Иерусалима получил элитное подразделение для решения логистических проблем, практически не потратив на это ни гроша. Сам того не ведая, предоставил плацдарм для создания одной из величайших организаций в истории — «Нищих рыцарей Христа и Храма Соломона». Это была сделка, изменившая мир.

Кем же был Гуго де Пейн?

О его происхождении мы знаем крайне мало. Известно, что он был вассалом графа Шампанского — могущественнейшего сеньора Франции. Если бы Пейн был знатным бароном, об этом могли сохраниться упоминания в хартиях — документах о дарении земель, упоминания о его родителях, например. Но такового, по крайней мере на сегодняшний день, не найдено. Так что Гуго, вероятно, был не очень знатным. А вот «де Пейн» — это не часть его фамилии, а скорее всего топонимическое прозвище. Деревня Пейн существует до сих пор в регионе Шампань, в 10 км от города Труа.

Первые годы службы тамплиеры оправдывали звание «бедных рыцарей» полностью. Постоянные источники дохода отсутствовали: ни богатых покровителей в Европе, ни земельных владений. Только лишь случайные пожертвования от спасенных паломников да скудная поддержка Балдуина II. Их знаменитая печать изображала двух рыцарей на одной лошади, что соответствовало действительности — содержать боевого коня было невероятно дорого. Да и в целом их снаряжение, в отличие от знатных рыцарей, не выделялось богатством украшения. Оно было простым и состояло только из самого необходимого, зачастую трофейного или подаренного. Тамплиеры носили простую, часто поношенную одежду, а рацион был скудным и мало отличался от монашеского.

Бедность храмовников состояла не только в их образе жизни, но и в людских ресурсах. Конечно, их фактическая численность превышала 9 человек — ведь надо учитывать помимо самих рыцарей их оруженосцев и помощников. За пределами Иерусалимского королевства их, в общем-то, и не знали, так что новые бойцы редко укрепляли состав. О них не писали в хрониках — это была маленькая группа энтузиастов.

Первые 10 лет они действовали без официального церковного устава. Их правила основывались на личном авторитете Гуго де Пейна и устной договоренности, а подчинялись они королю Иерусалима и патриарху.

Наверное, они могли бы разбогатеть и жить на более широкую ногу, но не все так просто. Аскетизм — это был не недостаток, а часть идеологического бренда. Называя себя бедными, они подчеркивали свое следование идеалу апостолов и самого Христа. Это было доказательством их духовной чистоты и бескорыстности. Тамплиеры противопоставляли себя жадным и алчным баронам, для которых Крестовый поход был способом обогащения.

Как и все люди, Гуго де Пейн задумывался о наследии своей миссии. Ведь дело — богоугодное, а годы идут. Что будет, когда они погибнут или станут немощными? Чтобы дело жило, надо привлекать новых единомышленников, обеспечивать преемственность, а для этого нужно признание. Также неплохо было бы подчиняться непосредственно Папе Римскому. Ведь у нынешнего короля они в фаворе, а следующий… ну, вот каким он будет? Вдруг новый король распустит их, отберет жилье или станет использовать в своих корыстных целях? А вот если начальником будет Папа, то они станут независимой, наднациональной силой.

Тамплиерам хотелось вносить больший вклад в свою миссию, а для этого нужны ресурсы: лошади, доспехи, продовольствие, замки, люди. Добровольных пожертвований от паломников на это не хватало. Общественное и церковное признание было необходимо еще и потому, что любая группа вооруженных людей без официального статуса могла быть объявлена бандитами или еретиками. Так как же это сделать?

Союзник, изменивший всё

Среди 9 рыцарей-основателей был Андре де Монбар. Он, в свою очередь, приходился дядей одному очень примечательному человеку, которого звали Бернар Клервоский. Он-то и сыграет огромную роль в признании храмовников Церковью.

К 1128 году Бернар Клервоский был одной из самых влиятельных фигур в Западной Европе. С 1113 года он состоял в ордене цистерцианцев (монахи там были очень суровы и аскетичны). Спустя всего 2 года он уже основал и возглавил собственный монастырь в Клерво. Его слава как пламенного проповедника и святого человека росла с невероятной скоростью. В дальнейшем он лично примет участие в основании еще 68 монастырей, а его ученики по всей Европе создадут сеть единомышленников. К его мнению прислушивались короли и папы. Авторитет — огромный. Не человек, а глыба.

В начале 1128 года Гуго де Пейн и Андре де Монбар в ходе поездки прибыли в Шампань ко двору своего старого сеньора. Это очень важно, ведь аббатство Клерво тоже располагалось в Шампани. Бернар Клервоский встретил своего дядю, который представил ему Гуго де Пейна, и они поговорили. О тамплиерах Бернар уже на тот момент знал. Встретившись лично, он смог еще раз убедиться в чистых помыслах и искреннем желании вершить богоугодные дела. Влиятельный и талантливый аббат обещает оказать полное содействие и поддержку.

Получив благословение, Гуго и его спутники отправились дальше в путешествие. Они посетили Фландрию, Шампань, Анжу, Мэн, а также Англию и Нормандию. Обласканные самим Бернаром, теперь их встречали не как просителей, а как героев. Короли и бароны одаривали их землями и пожертвованиями. Граф Фульк V Анжуйский был так впечатлен, что лично вступил в орден (правда, ненадолго).

Пока все это происходило, Бернар Клервоский без дела не сидел. Он полностью продумал стратегию и начал действовать. Он использовал свое влияние, продвигая «бедных рыцаей», и убедил папского легата во Франции, кардинала Матвея Альбанского, созвать собор.

Собор в Труа: официальное рождение ордена

В январе 1129 года в городе Труа состоялся не вселенский, а провинциальный церковный собор, на котором присутствовали самые влиятельные люди северной Франции.

Центральным событием стала личная речь Гуго де Пейна перед собравшимися. Он, простой рыцарь, закаленный в боях, рассказал о том, что миссией ордена является защита паломников на дорогах Святой Земли. Также он поведал, что тамплиеры живут в бедности, целомудрии, послушании, а также об их правилах и нуждах. Его искренность произвела впечатление на публику.

Со всех сторон задавались вопросы о деталях служения и устава. Бернар Клервоский активно принимал участие в обсуждениях и разъяснял необходимость подобных людей. Благодаря его авторитету, собор без сомнений одобрил создание ордена.

Основные положения Устава, утвержденного в Труа, включали в себя:

· Монашеские обеты: рыцари давали обет бедности, целомудрия и послушания.
· Строгий распорядок дня: были установлены часы для молитв, приемов пищи, тренировок и несения службы.
· Иерархия: во главе ордена должен был стоять Великий Магистр, которого выбирали из рядов братьев.
· Одежда: тамплиеры должны были носить простую и практичную одежду.
· Дисциплина: за провинности следовали строгие наказания, вплоть до изгнания из ордена.

Собор не только утвердил устав, но и призвал всех присутствующих поддерживать новый орден землями, деньгами и новыми бойцами. Этот призыв, разнесшийся по всей Европе, открыл для тамплиеров поток ресурсов.

Таким образом, жизнь «нищих рыцарей Христа» заиграла новыми красками. Но об этом мы поговорим в следующий раз.Deus vult!

Разбирает автор телеграм-канала Voedino.

Не так давно на просторах интернета мне попалась любопытная картинка: фрагмент средневекового манускрипта с изображенной на нем женщиной – Андромедой.  В унисон с мифом, античная царевна нарисована прикованной к скале, и все бы ничего, но имеется у нее один нюанс – выставленные напоказ мужские гениталии. Оказалось, что это не художественная ошибка, а намеренная деталь. И вот почему.

Поэма “Il Dittamondo” была написана Фацио дельи Уберти в XIV в.: в основе сюжета – путешествие автора по миру земному и звездному. Философский трактат в духе Данте, но без адских агоний. Оригинальный текст не был закончен, а известная нам версия появилась в 1447 г. Иллюстрации также относятся к XV в. К примеру, интересующая нас Андромеда одета (частично) по итальянской моде эпохи проторенессанса: в длинный упленд с завышенной линией талии и плащ-мантию. Голова ее покрыта тюрбаном, лоб выбрит. В этом образе сочетаются наряд благородной дамы и обнаженное мужское начало.

Кто такая Андромеда?

Прежде чем говорить о гендерфлюидности в позднесредневековой миниатюре, следует разобраться с фигурой самой Андромеды. Андромеда – мифологический персонаж, дочь эфиопского царя Кефея и его жены Кассиопеи. Дева, чья красота превосходила лик самих нереид. Именно это стало предметом гордости для ее матери.

Своими хвастовством и высокомерием Кассиопея разгневала Посейдона, за что морской бог наслал на Эфиопию чудовище Кета. Дабы прекратить разрушения, царская чета приняла решение пожертвовать Андромедой во славу морей. Девушку раздели и приковали к скалам: там, у берегов Яффы, она смиренно ожидала своей смерти, пока к ней не примчался Персей и не спас от Кета. Таким образом, Андромеда олицетворяет собой пассивную феминность. Ей отведена второстепенная роль жертвы, которую спасает герой.

В классической живописи образ Андромеды всегда соответствует ее мифологическому призванию: голая и красивая, она стоит среди скал, с ужасом взирая на приближающегося к ней морского дракона. Либо же тихо наблюдая со стороны за битвой Персея с Кетом. Мифологическая Андромеда – это безусловная женщина.

Андромеда как часть астрологической системы.

«Афина взяла ее на небо за то, что, спасенная Персеем, она не пожелала остаться ни с отцом, ни с матерью, но предпочла добровольно отправиться вместе с ним в Аргос, выказав тем самым немалое благородство», – Эратосфен, «Катастеризмы» (III в. до н.э.).

Несмотря на счастливый конец мифа об Андромеде (они с Персеем поженились и все у них было хорошо), небесный путь эфиопской царевны навеки заключил ее в объятиях морского плена: созвездие визуально напоминает фигуру с распростертыми руками. Согласно «Альмагесту» Птолемея (II в.), Андромеду образуют 23 звезды, верхняя часть из которых принадлежит зодиакальному сектору Рыб, а нижняя – сектору Овна. Положение этих звезд интересует нас лишь потому, что средневековые алхимики сочетали миф и астрологию, вписывая античных героев в условность звездной карты.

Еще со времен Птолемея – подробную информацию мы находим в его «Тетрабиблосе» – «мужские» и «женские» черты определялись планетами и их свойствами. Скажем, Венера как планета женская считалась влажной. Марс, напротив, представлялся чрезмерно сухим. Позже суждения о свойствах планет станут основой для гуморальной теории – столь же популярной в ренессансном обществе, сколь и астрология.

В рукописи «Il Dittamondo» части тела мифологической Андромеды отмечены красными точками – звездами. Нижняя часть, как уже упоминалось выше, принадлежит марсианскому Овну. Все, что выше пояса Андромеды, относится к юпитерианским Рыбам. Юпитер схож по своим свойствам с Венерой. Таким образом, виною Афины небо разделило фигуру Андромеды, «превратив» ее в гермафродита.

Иные трактаты.

Разумеется, Фацио дельи Уберти был не единственным, кто рассуждал о звездах. Более того, по своей сути средневековые астрологические трактаты мало чем друг от друга отличались: как правило, это были пересказы античных авторов о небесных телах и их донебесном «прошлом». Несмотря на схожесть текстов, изображения, сопровождавшие их, могли быть совершенно разными.  Например, в печатном издании трактата Гигина «Poeticon Astronomicon» (I в. до н.э.) XV века мы видим ту же Андромеду-гермафродита, что и в «Il Dittamondo».

А вот уже в немецком трактате «Von dem Gang des Himels und Sternen» (XV в.) дочь Кефея изображена прикованным к двум деревьям юношей. Вместо прожорливого Кета в ногах у него горит пламя.

Привычный образ скованной в морях девы предстает в рукописях более раннего, каролингского периода: как пример, трактат «Aratea» (IX в.), основанный на «Феноменах» греческого поэта Арата (III в. до н.э.). Здесь миниатюрист не стремился передать скрытые в звездах смыслы, а скорее имитировал римскую иконографическую традицию. Похожая интерпретация созвездий, основанная исключительно на мифологическом образе, прослеживается в «Книге неподвижных звезд» Абдуррахмана ас-Суфи (X в.).

Важно отметить, что античные и средневековые труды неоднократно переписывались и дополнялись. В них мы можем прослеживать не только мировоззренческие основы эпохи, но и моду, религиозные прочтения и ограничения, художественную традицию. Все то, что у сегодняшнего зрителя вызывает вопросы и смущение. Так и половая принадлежность звездной Андромеды в итоге оказалась всего лишь слишком буквальной трактовкой птолемеевского «Тетрабиблоса» – в тех чертах, которыми ученый наделил звезды.

Предыдущая часть лежит здесь - Франция после Варфоломеевской ночи: Убийство двух королей и окончание религиозных войн. Конец династии Валуа и начало династии Бурбонов

14 мая 1610 года на узенькой парижской улице Рю-де-ля-Ферронри католическим фанатиком Франсуа Равальяком был убит король Франции Генрих IV. Мотивом этого преступления было вступление Франции в Клевскую войну, в которой она поддержала протестантских князей, воевавших против представителей династии Габсбургов за право обладания землями на Рейне. Равальяк расценил поддержку "проклятых" протестантов со стороны французского короля как объявление им войны всему католицизму. После совершённого на него покушения раненного Генриха перевезли в Лувр, в котором он и умер в тот же день. Его же убийца был приговорён к публичным пыткам и последующей за этим смертной казни. Равальяка хотели четвертовать с помощью лошадей, но озверевшая толпа не дала этого сделать, разорвав тело убийцы короля на части собственными руками.

После смерти Генриха IV на французский престол взошёл его восьмилетний сын Людовик XIII, а регентом при малолетнем короле стала его мать Мария Медичи, сосредоточившая в своих руках всю реальную власть над Францией. Как несложно догадаться по ее фамилии, Мария была родом из знаменитой и очень богатой итальянской семьи Медичи, чьи представители на протяжении нескольких веков крайне успешно занимались банковским делом. В 1600 году тосканский герцог Фердинандо I Медичи сумел уговорить Генриха IV жениться на Марии, пообещав ему огромное приданое в 600 000 золотых экю. Тут стоит отметить, что сам Генрих IV был давним должником банка Медичи, а поэтому большая часть этого приданого была просто списана в счёт долга французского короля.

Заключенный брак оказался для Марии крайне несчастливым, так как Генрих просто-напросто не полюбил свою супругу. Стремясь обзавестись наследниками, король не уклонялся от исполнения супружеского долга, в результате чего Мария родила ему аж 6 детей, первым из которых был будущий Людовик XIII. Но в остальном же Генрих просто не обращал внимания на свою жену и в открытую изменял ей со своими многочисленными фаворитками, которых он селил близ покоев своей супруги. Разумеется, такое наглое поведение мужа вызывало гнев у Марии, но ничего с этим сделать она не могла. После убийства Генриха IV Мария сумела заручиться поддержкой католической партии французского двора и с ее помощью укрепиться на должности регентши при малолетнем Людовике XIII.

В дальнейшем, следуя выбранному курсу, Мария решила создать католический союз с Испанией, для чего она договорилась с испанским королем Филиппом III о браке Людовика XIII и испанской принцессы Анны. Их бракосочетание состоялось 21 ноября 1615 года в Бордо. Несмотря на юный возраст молодожёнов (обоим супругам было по 14 лет), королева Мария настояла на консуммации их брака, которая по обычаям того времени проводилась в присутствии свидетелей... Испытав "стыд и великий страх" после первой брачной ночи, следующие 4 года Людовик не ложился со своей супругой в одну постель, лишь навещая её утром и вечером для соблюдения этикета.

С наступлением своего 14-летия Людовик имел право не только жениться, но и начать самостоятельное правление на престоле Франции, так как теперь, по законам того времени, он признавался совершеннолетним. Однако у его матери было другое мнение на этот счет. Не желая упускать власть из своих рук, Мария заявила, что Людовик "слишком слаб телом и духом", чтобы взять на себя государственные обязанности, а потому она продолжит исполнять обязанности регента. Фактическим соправителем Марии в это время стал ее фаворит, носивший звонкое имя Кончино Кончини.

Кончини был выходцем из семьи флорентийского нотариуса и попал в окружение Марии, еще когда та жила в Италии. После заключения брака между Марией и Генрихом IV Кончини в свите новоиспечённой королевы переехал в Париж, где впоследствии женился на Леоноре Дори, молочной сестре Марии. Через свою супругу Кончино стал оказывать огромное влияние на королеву, что в конечном итоге позволило ему добиться невиданных для простого сына нотариуса высот. В 1613 году Мария даровала Кончини титул маршала Франции и назначила его губернатором Амьена, а его супруге Леоноре выдала деньги, на которые та купила себе маркизат Анкр и губернаторство Перонна, Руа и Мондидье - трех главных крепостей на границе Пикардии. Как владелица маркизата Анкр, Леонора была освобождена от уплаты всех пошлин и налогов. Пытаясь еще больше возвыситься в глазах королевских придворных, Кончини стал изображать из себя любовника королевы. Мария нередко принимала Кончини у себя в спальне, где обсуждала с ним государственные дела. Кончино же, как только в королевскую спальню заходили другие придворные, тут же начинал приводить в порядок свою одежду, намекая на только что осуществлённую интимную близость с королевой.

Столь наглое поведение фаворита вместе с его стремительным обогащением вызвало сильное возмущение среди французских вельмож, которое, в конечном счете, привело к заговору против зарвавшегося дружка королевы. Заговорщики, в число которых входил и один из главных приближенных юного короля Шарль д’Альбер, внушили Людовику XIII, что ему пора прекращать терпеть незаконное регентство Марии и ее фаворита и надо начинать самостоятельное правление на французском престоле. В общем-то, и сам Людовик уже давно пришел к такому же заключению, а поэтому с радостью дал добро на устранение конкурента.

Утром 24 апреля 1617 года маркиз де Витри Николя де Лопиталь застрелил Кончино Кончини, когда тот входил в Лувр. Вслед за этим заговорщики арестовали его супругу Леонору Дори, которая впоследствии была обвинена и признана виновной в колдовстве. 8 июля 1617 года она была казнена. Что же до Марии Медичи, то начавший свое самостоятельное правление Людовик выслал свою мать из Парижа в Блуа. Вслед за ней в ссылку был отправлен и ее духовник Арман Жан дю Плесси де Ришелье.

Будущий кардинал и фактический правитель французского королевства родился 9 сентября 1585 года в Париже в семье главного прево Франции Франсуа дю Плесси де Ришелье (главной обязанностью человека, занимавшего должность главного прево, было следить за внутренней дисциплиной в резиденции и местопребывании семьи монарха). Ввиду знатности происхождения Арману с детства была уготована успешная карьера. Пройдя обучение сначала в Наваррском колледже, считавшимся главным местом обучения золотой молодежи той эпохи, а затем, окончив бакалавриат по богословию в знаменитой Сорбонне, Ришелье в 1608 году был назначен на должность епископа округа Люсон.

В 1614 году Ришелье отправился в Париж на собрание Генеральных штатов (высшее совещательное учреждение сословного представительства, состоявшее из депутатов духовенства, дворянства и третьего сословия), куда его выбрали представителем от духовенства. Мария Медичи была вынуждена созвать Штаты под давлением принца Конде Генриха де Бурбона, который в своем публичном манифесте обвинил вышеупомянутого фаворита Марии Кончино Кончини в расхищении казны, а саму регентшу - в безобразном ведении государственных дел. Открывшаяся сессия Генеральных штатов отличалась обостренной враждебностью между дворянством и третьим сословием, требовавшим от регентши сокращения пенсий аристократов. Разумеется, дворян такие требования сильно возмутили. Результатом накалившейся атмосферы взаимной ненависти стало избиение одного депутата третьего сословия депутатом от дворянства.

Пытаясь примирить враждующие стороны и направить Штаты в конструктивное русло, представитель третьего сословия Анри де Мем сказал, что все присутствующие, в сущности, дети одной матери - Франции, однако один из дворян на это тут же ответил, что он не желает быть братом сыну сапожника. В конечном итоге, желая закончить происходящий балаган, Мария Медичи, пообещав урезать пенсии дворянам, 24 марта 1615 года объявила о роспуске Генеральных штатов. Принц Конде же, ставший инициатором их созыва, впоследствии по приказу Марии был заключен в тюрьму якобы за организацию покушения на жизнь Кончино Кончини.

За время заседания Штатов епископ Ришелье завязал знакомства с влиятельными фигурами королевского дворца и очаровал придворных дам своими изысканными манерами, умением красиво говорить и рассыпать утончённые комплименты. Он также сумел втереться в доверие и к Марии Медичи, в результате чего в 1615 году он стал ее секретарем и духовником, а уже 30 ноября 1616 года получил пост военного министра Франции. После свержения Марии с поста регентши и ее высылки из Парижа Ришелье последовал за ней в Блуа, но позже переехал оттуда в Авиньон.

В феврале 1619 года Мария с помощью своего сторонника, герцога д’Эпернона, совершила побег из-под надзора королевской стражи в Блуа. В ночь с 21 на 22 февраля один из людей, д’Эпернона, приставил с дороги к стене замка лестницу и сумел пробраться в покои бывшей регентши, которые находились примерно в сорока метрах от земли. Тучная Мария кое-как выбралась из окна, спустилась по лестнице на вал, но не смогла заставить себя ступить на вторую лестницу, которая показалась ей шаткой. Тогда с помощью веревок, прикрепленных к плащу, наскоро было сооружено что-то вроде люльки. Марию усадили в нее и осторожно спустили вниз. В сопровождении двух людей д’Эпернона она преодолела несколько сотен метров до моста через Луару. По пути им встретились солдаты короля, но они приняли Марию за обыкновенную проститутку с парой подвыпивших клиентов. За рекой беглянку ждал герцог д’Эпернон, который перед данной освободительной операцией сумел заручиться поддержкой ряда видных дворян, недовольных возвышением фаворитов короля Людовика XIII. Почувствовав поддержку верных ей людей, Мария быстро собрала армию и двинулась на Париж. Так началась война между матерью и сыном за власть над Францией.

Противостояние в королевской семье стало шансом для Ришелье наладить отношения с Людовиком XIII, который рассчитывал на содействие епископа, приближённого к Марии, в погашении конфликта. И действительно, Ришелье удалось погасить конфликт и примирить родственников. 30 апреля между матерью и сыном был заключен мирный договор, согласно которому Мария отказалась от притязаний на французский престол, а Людовик, в свою очередь, обязался оплатить долги Марии в сумме 1 800 000 ливров и передал ей в управление графство Анжу. Герцог д’Эпернон, помогший бежать Марии из заключения, также был прощён. В благодарность за эффективное посредничество король позволил Марии сделать Ришелье своим канцлером.

Впрочем, мир между матерью и сыном оказался недолговечным. В 1619 году Людовик неожиданно освободил принца де Конде из тюрьмы, в которую три года назад его посадила Мария, и снял с него все обвинения. Это сильно разозлило королеву-мать, и она вновь задумалась о смещении своего сынка с французского престола. Вскоре между родственниками вспыхнула новая война, которая, впрочем, довольно быстро завершилась победой королевских войск. Разгромив войска повстанцев в битве при Пон-де-Се 8 августа 1620 года, Людовик XIII торжественно вступил в Анже, в котором находилась Мария.

Тут в дело вновь вмешался Ришелье, который организовал между Людовиком и Марией новые переговоры. Король вновь помирился с матерью и разрешил ей вернуться в Париж, где она поселилась в специально построенном для нее Люксембургском дворце. В 1621 году Марии удалось занять место в Государственном совете при короле, а также протащить туда и своего духовника Ришелье. 5 сентября 1622 года при посильной помощи Людовика XIII, который был благодарен Арману за посредничество в урегулировании конфликтов с матерью, Ришелье получил сан кардинала. Начиная с этого момента, Ришелье стал активно пытаться втереться в доверие к королю, и с этой задачей он блестяще справился. 13 августа 1624 года Ришелье стал первым министром Людовика, что позволило ему сконцентрировать всю исполнительную власть во французском королевстве в своих руках.

Главной задачей Ришелье в первые годы его нахождения на посту фактического правителя королевства было подавление восстаний гугенотов, как во Франции называли протестантов (слово "гугенот»" употреблялось противниками протестантов и происходило от слова "гуго" — пренебрежительного прозвища швейцарцев, которые и способствовали распространению протестантизма во Франции). Мятежи гугенотов начались спустя десять лет после убийства Генриха IV, который в Нантском эдикте даровал протестантам свободу веры. Его же преемник, Людовик XIII при регентстве своей матери-католички Марии Медичи, был воспитан в ненависти к протестантизму, а поэтому стал всячески притеснять "французских еретиков".

Пытаясь защитить свои права, протестантские дворяне 25 декабря 1620 года собрались в крепости Ла-Рошель, где в противовес начавшимся на них гонениям объявили о создании "государства в государстве" с независимой армией и системой налогообложения. Разумеется, такой фортель возмутил короля, который, собрав армию, отправился подавлять мятеж. После полутора лет войны 18 октября 1622 года между Людовиком и лидером гугенотов Анри де Роганом был заключен мирный договор, согласно которому король обязался соблюдать принципы Нантского эдикта, а гугеноты, в свою очередь, отказывались от идеи отсоединиться от французского королевства. Впрочем, мир между противниками не продержался и двух лет. Уже в 1625 году гугеноты вновь подняли восстание после того, как поняли, что король не собирается даровать им равные права с католиками. Вскоре их начинание поддержала и протестантская Англия, чьи отношения с французами вновь сильно испортились.

В 1625 году французы и англичане предприняли попытку заключения между собой союза, конечной целью которого было противостояние габсбургской Испании. В мае того года в Париж прибыл герцог Бэкингем, которому было поручено заключить договор о браке английского короля Карла I и Генриетты-Марии, сестры Людовика XIII (подробнее о личности Бэкингема можно почитать здесь - Гай Фокс и "Пороховой заговор". Герцог Бэкингем и подвески королевы. Английская колонизация Америки и поиски "Эльдорадо" ). Несмотря на вскоре состоявшуюся свадьбу королевских персон, в течение последующих двух лет между Англией и Францией постоянно возникали разногласия, в особенности по поводу того, кто должен господствовать на море.

С 1625 года Ришельё развернул широкую кампанию по строительству во Франции военно-морского флота, что сильно обеспокоило англичан, и так уже деливших монополию на морскую торговлю с Испанией и Нидерландами и не желавших, чтобы в эту компанию вступали еще и французы. Желая сорвать выполнение программы Ришельё в области морского строительства, герцог Бэкингем наладил контакты с французскими гугенотами и стал подбивать их на новое восстание. Козни Бэкингема, разумеется, не скрылись от кардинала Ришелье, который отдал приказ своим войскам готовиться к очередной войне с англичанами, попутно арестовав английский флот в Бордо, который должен был увезти оттуда в Англию годовой запас вина. 19 июня 1627 года Бэкингем отдал приказ об отправке в Ла-Рошель нескольких пехотных полков, часть из которых должна была поддержать мятеж гугенотов, а часть - освободить захваченные французами корабли с вином. Однако данная экспедиция потерпела крах после того, как англичане проиграли сражение с французами близ крепости Сен-Мартен, в результате чего англичанам пришлось поспешно эвакуировать свои войска из Франции.

Не получившие от англичан поддержки гугеноты все же решились на активные действия против короны в сентябре 1627 года, подняв очередное восстание. В ответ на это Людовик XIII направил к крепости Ла-Рошель, бывшей в то время центром сопротивления гугенотов, свои войска, тем самым начав затянувшуюся на два с лишним года осаду. В дополнение к укреплениям на суше, Ришельё распорядился построить в бухте Ла-Рошели плотину, которая полностью блокировала город с моря. 8 мая 1628 года на помощь гугенотам из Портсмута вышел английский флот в составе 53 кораблей, которому была поставлена задача прорваться к Ла-Рошели и доставить осаждённым продовольствие. Подойдя к Ла-Рошели, англичане оказались шокированы наличием плотины, которую они не смогли разрушить даже артиллерийским огнём. После нескольких безрезультатных попыток прорыва блокады английский флот, к разочарованию защитников Ла-Рошели, вышел в открытое море и взял курс на Англию.

В конце июля английский король собрал еще одну экспедицию на помощь гугенотам, которую на этот раз должен был возглавить лично Бэкингем. Однако прямо в разгар приготовлений к походу герцог был убит английским католиком Джоном Фельтоном. Вместо Бэкингема на место командующего флотом был назначен Роберт Берти граф Линдси. В конце сентября он прибыл во главе английской эскадры к берегам Ла-Рошели, но, как и его предшественники, так и не смог прорвать проклятую плотину Ришелье. Поняв, что у него нет никаких шансов освободить гугенотов из осады, Роберт Берти отправил к Ришелье парламентёра с просьбой проявить снисхождение к защитникам Ла-Рошели. А самим гугенотам он направил послание с советом вступить в мирные переговоры с французским королем. После этого Берти приказал своему флоту вернуться в Англию.

Поняв, что дальнейшее сопротивление бессмысленно, жители Ла-Рошели 28 октября 1628 года капитулировали перед королевскими войсками. За время осады из-за военных потерь, голода и болезней население города уменьшилось с 27 000 до 5000 человек. Капитуляция, на которую пошли гугеноты, была безоговорочной. Согласно требованиям мирного договора, подписанного в Але, они потеряли право территориального, политического и военного самоуправления, но сохранили свободу вероисповедания, гарантированную Нантским эдиктом.

После окончательного подавления гугенотских выступлений Ришелье приступил к превращению Франции в централизованное государство. Кардинал стал добиваться от французской аристократии безусловного подчинения королевской власти, вследствие чего он отменил ряд их привилегий. В числе прочего, кардинал предписал части баронов срыть укрепления своих замков, дабы пресечь в дальнейшем превращение этих замков в оплоты оппозиции. Также Ришельё ввёл систему интендантов. Эти лица, присланные из центра, не покупали свои должности, как остальные чиновники, а получали их из рук короля. Следовательно, в отличие от чиновников, купивших свои посты, интендантов всегда можно было уволить, если они не справлялись со своими обязанностями, что превращало их в надёжные орудия власти. Усиление контроля над провинциями позволило Ришелье повысить налоги, в результате чего он значительно увеличил рост доходов короны. Также пытаясь остановить самоуничтожение французских дворян, которых в то время обуяла "эпидемия"дуэлей, Ришелье выпустил эдикт, запрещавший данный вид решения спора. В 1631 году во Франции при поддержке Ришельё начинается выпуск первого периодического издания "La Gazette", которое стало официальным рупором правительства. Так Ришельё начал мощную пропаганду своего курса

В результате столь активной политики, направленной на уничтожение независимости французских дворян, к 1630 году Ришелье вызвал всеобщую ненависть среди высшей аристократии, что привело к заговору против его персоны. Действуя по старой схеме, недовольные королевским министром бароны объединились вокруг личности Марии Медичи, которая и сама была недовольна таким возвышением своего духовника. Они обвинили кардинала в предательстве веры в связи с тем, что он вступил в переговоры с германской Протестантской унией с целью совместного выступления против Габсбургов в Тридцатилетней войне. Медичи и компании по началу показалось, что им удалось убедить Людовика XIII предать опале всемогущего кардинала, однако вскоре их постигло жестокое разочарование. Король полностью поддержал Ришелье и подверг разгрому всех причастных к заговору против него.

Мария Медичи была вынуждена навсегда бежать из Франции. 3 июля 1642 года, находясь в Кёльне, бывшая королева Франции скончалась. Что же до кардинала Ришелье, то после уничтожения всех своих врагов он сумел сосредоточиться на ведении Тридцатилетней войны, о начале которой и пойдет речь в следующей части.

Продолжение следует.