Итак, мне кажется, нет нужды далее доказывать очевидную истину - аббат Фариа вполне подходит на роль одного из прародителей шеренги великих сыщиков. И полагаю, любителям детективной литературы не составит большого труда назвать тех героев, которые состоят в прямом родстве с узником замка Иф.
Первым на ум приходит, конечно же, патер Браун, рожденный воображением Гилберта К. Честертона, далее - менее знаменитый, но от того не менее привлекательный монах-бенедиктинец брат Кадфаэль, герой детективно-исторического сериала английской писательницы Элис Питерс; запоминающийся брат Вильгельм Баскервильский из романа Умберто Эко «Имя розы».
И даже раввин Дэвид Смолл, блистательно раскрывающий загадочные преступления в романах американца Гарри Кемельмана. Словом, те персонажи детективов, которых условно можно назвать «сыщик в рясе» (рабби Смолл, правда, предпочитает таллит и тфиллин), иными словами - священнослужитель, занимающийся раскрытием преступлений.
Но это, так сказать, ипостась героя, предназначенная для решения Загадки. Если читатель помнит, в главе «Баскервильская мистерия» я писал о том, что в основе классического детектива лежит не только Загадка - логическая задача, сводящаяся к поиску ответа на вопрос: «Кто убил?» (и вытекающие из него), но и Тайна - тот подтекст, раскрыть который в процессе расследования не представляется возможным в реалистических декорациях.
В основе детектива лежит извечная парадигма языческих мифов - древняя гностическая мистерия об извечном противоборстве Добра и Зла, к тому же мы говорили (на примере «Собаки Баскервилей») об удивительной связи главного героя - сыщика - с миром темным, потусторонним, миром Смерти, присутствие которого постоянно ощущается на страницах рассматриваемых произведений.
Мало того, мы охарактеризовали детектива, борющегося с силами Зла, как существо, с этими силами связанного, несущего печать порождения или, во всяком случае, причастности к миру Смерти, из которого эта самая смерть и прорывается в мир реальный, обыденный. Собственно, проникновение иррационального (т. е., смерти) в рациональное и есть суть детективного произведения.
И вдруг - милейший патер Браун… Или добрейший целитель брат Кадфаэль… Не правда ли - вышесказанное кажется нелогичным? Уж не ошибаемся ли мы, пытаясь усмотреть в их чертах - черты иные, древние, темные и пугающие? Но не спешите с выводами. Давайте-ка присмотримся к фигуре прародителя - аббата Фариа. Кто он такой? Почему, говоря о родстве детектива с мифом (через сказку и эпическую поэзию), мы вспомнили именно об этом герое? Политический заключенный, сокрытый в подземелье зловещего замка Иф? Или фигура более могущественная - и древняя?
Общаясь с новообретенным другом, Дантес однажды оказывается свидетелем приступа странной болезни, во время которой Фариа, по сути, превратился в …мертвеца: «…Дантес посмотрел на посеревшее лицо аббата, на его глаза, окруженные синевой, на белые губы, на взъерошенные волосы…» Аббат предупреждал его об этом заранее и сообщил, как тот сумеет ему помочь: «…Есть только одно средство против этой болезни, я назову вам его; бегите ко мне, поднимите ножку кровати, в ней вы найдете пузырек с красным настоем…
Когда вы увидите, что я застыл, окостенел, словом, все равно, что мертвец, тогда - только тогда, слышите? - разожмите мне зубы ножом и влейте в рот десять капель настоя; и может быть, я очнусь…» Что же это за средство и что за болезнь такая овладела нашим героем? Заглянем через плечо склонившегося над похолодевшим аббатом Дантеса. Что он делает? «Он… влил одну за другой десять капель красного настоя и стал ждать… Наконец, легкая краска показалась на щеках; в глазах, все время остававшихся открытыми и пустыми, мелькнуло сознание; легкий вздох вылетел из уст; старик пошевелился…»
Впечатление жутковатое. Мертвец, красная жидкость, возвращающая его к жизни… Сырое подземелье, каменный мешок, непроглядная тьма… Остановившееся время… Никаких ассоциаций не вызывает? Уж не склеп ли это графа Дракулы? Или какого-то другого вампира? Похоже, весьма похоже.
Перелистаем десяток-другой страниц, перейдем в другую часть романа. Как читатель, я надеюсь, помнит, после «окончательной» смерти аббата, Дантес, заняв его место в зашитом мешке-саване, совершает дерзкий побег из замка Иф - с тем, чтобы, вступив во владения сокровищами аббата, приступить к мести врагам. И вот, чуть ли не на каждой странице мы встречаем странные намеки, да что там намеки! Точные указания на изменившуюся природу моряка Эдмона Дантеса. Вот, например, графиня Г.: «Послушайте! - отвечала она. - Байрон клялся мне, что верит в вампиров, уверял, что сам видел их, он описывал мне их лица… Они точь-в-точь такие же: черные волосы, горящие большие глаза, мертвенная бледность…»
А вот дальше: «Граф стоял, высоко подняв голову, словно торжествующий гений зла». «Глаза красноватые с расширяющимися и сужающимися по желанию зрачками, - произнес Дебрэ, - орлиный нос, большой открытый лоб, в лице ни кровинки, черная бородка, зубы блестящие и острые, и такие же манеры… Уверяю вас, он окажется вампиром. - Смейтесь, если хотите, но то же самое сказала графиня Г., которая, как вам известно, знавала лорда Рутвена…» Лорд Рутвен - вампир, герой рассказа Д. Полидори, личного врача Байрона.
А вот слова самого «графа», которые он произносит перед дуэлью, долженствующей стать кульминацией его мести: «Мертвец вернется в могилу, призрак вернется в небытие…»
Хочу заметить, что тема воскрешения из мертвых повторяется на страницах второй части знаменитого романа весьма навязчиво: воскресшим из мертвых оказывается Бенедетто - незаконный сын прокурора де Вильфора: «Мой отец взял меня на руки, сказал моей матери, что я умер, завернул меня в полотенце… и отнес в сад, где зарыл в землю живым…» Восстает из мертвых отравленная Валентина - возлюбленная Максимилиана Морреля.
Воскресает якобы умершая (проданная в рабство на Восток) дочь Али Тебелина Гайдэ. И так далее. Обращаю ваше внимание на то, что, за исключением случая с Валентиной, все прочие истории - истории мести за предательство - мести воскресшего покойника: Бенедетто мстит коварному отцу; Гайдэ - предателю де Морсеру; сам граф Монте-Кристо являет нам еще один парафраз «Коринфской невесты», вдохновившей в свое время Гете - возвращение мертвого жениха к не сохранившей верность невесте. Жениха-вампира, одержимого жаждой мести живым.
Каким образом моряк Дантес, невинно оклеветанный и посаженный в замок, стал вампиром, воскресшим мертвецом? Думаю, именно таким перерождением обеспечил его аббат Фариа, сделав гостя своего темного царства своим «сыном» - в довесок к сокровищам островка Монте-Кристо («Христова Гора», то есть, Голгофа, смертное место): «- Это сокровище принадлежит вам, друго мой, - сказал Дантес, - оно принадлежит вам одному, я не имею на него никакого права; я не ваш родственник. - Вы мой сын, Дантес! - воскликнул старик. - Вы дитя моей неволи!..» Или могилы, добавим мы, ибо тюрьма, подземелье замка, подземная камера - аналог могилы (разумеется, в сказке - см., например, работу В. Проппа «Исторические корни волшебной сказки»). Эдмон Дантес изъят из мира живых - как и положено сказочному герою, в день свадьбы, то есть, в канун зрелости. И отправлен в подземелье, перенесен в мир смерти, потусторонний мир.
Конечно же, как и следует герою волшебной сказки, он не может не встретиться с повелителем этого темного мира, с его истинным владыкой - аббатом Фариа. Фариа слеп (во всяком случае, таким он воспринимается), но прекрасно ориентируется во тьме: тьма - это его среда обитания, его дом. Он всесилен в своем царстве - из ничего (из «подручных средств») создает волшебные предметы. Он владеет несметными сокровищами, которыми распоряжается по своему усмотрению, которыми может одарить всякого, кто в него поверит (очень важный момент для любого культа): инспектор тюрем ему не верит - и много лет спустя получает жалкие франки от поверившего и разбогатевшего графа Монте-Кристо. Правда, с сокровищами дело обстоит не так просто.
Согласно В. Проппу, в клад превращались магические предметы, утратившие свое первоначальное предназначение. Впрочем, сокровища острова Монте-Кристо не являются темой настоящих заметок. Вернемся к аббату Фариа и отметим еще две особенности: всесилен Фариа только в своем царстве (в верхнем, земном мире он изгой, преступник). И он требует жертвоприношений - помните о «красном настое», о «соке особенного свойства» (Гете), без которого инициация этого подземного владыки, оживление - невозможны? Кстати, согласно греческим мифам, покойники, чтобы обрести память, нуждались в крови. Одиссей, чтобы получить пророчества от прорицателя Тиресия, пришел под землю, к вратам Аида и напоил тень Тиресия кровью:
«В это время душа Тиресия старца явилась,
Скипетр держа золотой; узнала меня и сказала:
- Богорожденный герой Лаэртид, Одиссей многохитрый!
О несчастливец, зачем ты сияние солнца покинул,
Чтобы печальную эту страну и умерших увидеть?
Но отойди же от ямы, свой меч отложи отточенный,
Чтобы мне крови напиться и всю тебе правду поведать…»
Только напившись «красного настоя», умерший Тиресий возвращает себе память, а вместе с памятью и возможность провидеть будущее. Давать советы.
И, возможно, решать логические загадки, добавим мы. С помощью дедуктивного метода.
Итак, перед нами - истинный лик того, кто прятался под рубищем жалкого узника замка Иф. Нет, он не вампир, как могло показаться поначалу. Вернее, вампир, но более древнего происхождения, имеющий природу демоническую - или даже божественную, подземного, хтонического божества, древнего Диониса. Его слепота - оттуда же; для него закрыт мир материальный, но он прекрасно видит мир иной. Он всемогущ в своем царстве, он взыскует крови и владеет профетическим даром, но не имеет возможности вернуться в мир живых.
А что же Дантес? Похоже, и для него такая возможность закрыта: в мир вернулся не моряк Эдмон Дантес, а таинственный граф Монте-Кристо. И таинственность его, сопряженная с тайной, ощущающейся за текстом, не раскрывается до конца, оставляя читателя в неведении: так все-таки, что же мы прочли? Я уже высказывал предположение, что во второй части романа действует покойник - мертвец, одержимый жаждой мести живым, вампир, инициированный Властелином подземного царства, ставший его слугой. Он не устоял перед соблазном: принял дар властелина подземного царства, царства мертвых. Но ведь во всех сказках существует запрет на пользование пищей, питьем, богатством подземного царства. Не устоявший перед искушением и принимающий коварный дар навсегда остается в мире смерти…
И выходит наверх, к живым только в роли вампира, ожившего мертвеца.
Есть и еще одно объяснение, не противоречащее предыдущего, а дополняющее его. Мне представляется, что роман построен по той же схеме, что и знаменитый рассказ Амброза Бирса «Случай на мосту через Совиный ручей». Вкратце сюжет таков: во время Гражданской войны в США южане вешают пойманного разведчика северян. Во время казни веревка обрывается, осужденный падает в воду (повешение происходило на мосту через Совиный ручей - отсюда название рассказа), уходит от преследователей, добирается домой, встречается с горячо любимой женой, но… все это оказывается лишь видениями несчастного, посетившими его гаснущее сознание в те короткие мгновенья, когда тело его падало с моста и до момента, когда петля затянулась навсегда.
Иными словами, вся вторая часть романа (после смерти Фариа) - предсмертные видения тонущего Дантеса, так и не сумевшего выбраться из мешка-савана. Может быть, потому в истории графа Монте-Кристо так много аляповатых, неестественных деталей, откровенно сказочных (упрощенно-сказочных, почти китчевых). И по той же причине, возможно, столь часто на страницах второй половины романа встречается образ воды, влаги, водной стихии - это реальность врывается в предсмертные грезы несчастного узника замка Иф - подземного царства. Живой не может выйти из мира смерти… Впрочем, предмет нашего рассмотрения - не роман Александра Дюма как таковой, а образ аббата Фариа - предтечи великих сыщиков. Вернемся же к это теме.
Что же выходит? Природа любимых персонажей детективного жанра столь отталкивающа? Ну, прежде всего, отнюдь не отталкивающа. Просто - нереальна. При том, что они «хорошо маскируются». В это легко убедиться, рассмотрев многочисленных потомков «аббата Фариа», появившихся на страницах книг спустя десятилетия и даже столетия после него и частично названных в начале этой главы. Пожалуй, каждому из них и с гораздо большим основанием, нежели Дантесу, старый узник замка Иф мог бы сказать: «Вы - мой сын…»
«Баскервильская мистерия», Даниэль Мусеевич Клугер, 2005г.
