Ей не терпелось встать с кровати и проверить, что там скреблось за окном, не терпелось так сильно, что аж чесались пятки. Но бодрый старушечий храп соседок не прекращался, а голый, местами с облупившейся краской пол под ногой звучно скрипел.
К тому же ушлые и злобные медсёстры забрали из комнаты тапки, сказав, что на стирку. Но ведь Мальва точно знала, что они так нарочно, чтобы старушки не расхаживали ночами по коридору и в туалет не ходили, а использовали свои ночные горшки.
Вот это уж глупость, какая!.. В такую разве что поверят маразматичные соседки Мальвы, эти склонные к лести медсёстрам клуши Дашка и Гаша. За что и получали всегда добавочную порцию десерта на второй завтрак и на полдник. Жирели себе.
А Мальва внутренним чутьём чуяла, что с медсёстрами дело нечисто. Водили к себе ночами кавалеров. Бесстыдницы.
Она закрыла глаза, повторяя про себя, как мантру, своё имя. Мальвина. Мальва. Мальвина. Это нехитрое действо помогало привести мысли в порядок, и иногда даже вспоминались отрывки прошлой жизни, словно вырезанных из головы воспоминаний.
Она помнила, что в молодости была очень красивой. Тоненькая, высокая, с осиной талией, перевязанной в платье пояском, кучерявыми каштановыми волосами и чёрными глазами на бледном овальном лице с пухлыми красиво очерченными губами.
«Мальва, Мальвочка, Мальва, цветочек мой», - ласково звали, шептали нежности ухажёры, звали гулять, с шестнадцати лет частенько предлагали замуж.
Но гордая, пылкая Мальва всем отказывала. Её сердце ждало любви такой сильной, чтоб в жар бросило и горело в пламени вечно…
Романтическими грёзами, чепухой, по словам матери, была забита её голова.
Но Мальве было всё равно: она прилежно училась, чтобы уехать за своими мечтами в город.
Лучшая подруга, одногодка Прокофья, скромница из бедной семьи, жившая за селом у бабули, которую кликали знахаркой, с ней в город собиралась уехать и во всём поддерживала.
Так было, пока в село не приехал красавец Григорий. Лет двадцати. Высокий, богатый, шалопай и хулиган с озорными зелеными глазами и копной непослушных густых золотисто-пшеничных волос до плеч, что было совсем не модно, но как же ему, негоднику, шло.
Когда Мальва открыла глаза, в комнате было светло. Дашка храпела, а Глаша уже поднялась и, зевая, расчёсывала гребнем свои волосы.
- Доброе утро. - Вежливость превыше всего, такое было негласное соседское правило.
Дашка кивнула. Ну её… Мальва сразу потянулась к настенному календарю с живописным водопадом, проверяя, какой сегодня день и с усилием открывая ящик в древнем, что та рухлядь, комоде подле кровати, доставая оттуда тетрадь в клеточку. Ухватив шариковую ручку, она принялась читать вчерашние пометки. Вспомнила про свой день рождения, но так и не вспомнила, приходил ли Архипка. Это предложение оказалось подчёркнуто несколько раз. А ярко обведённая цифра 92 казалась невероятной и ей не принадлежащей.
Мальва крепко задумалась, вспоминая, кто же такой Архипка, но так и не вспомнила, расстроившись. Ведь внутри ныло от тревоги.
Дашка и Глаша, в одинаковых ситцевых халатах, обе румяные и накрашенные, хихикали, читая журнал для пенсионеров, одновременно пытаясь разгадать ещё одно слово в давнишнем кроссворде.
Щёлкнула дверь. Мальва очнулась. Навязчивые мысли о прошлом не собирались уходить. Только вот образы были размыты, нечётки, подобно старым фотографиям, и ускользали. Она вспомнила себя повзрослевшей и замужем за красавцем Григорием, помнила свой счастливый смех, в ответном смехе Григория намёк на тайну и что-то ещё, сокрытое в черноте, нехорошее, даже страшное.… Как вспомнила слёзы и уговоры Прокофьи, предупреждавшей о чём-то связанном с Григорием, и то, как, не поверив, выгнала подругу вон, но перед тем залепила хлёсткую пощёчину, обвинив в зависти и лжи…
Молодая некрасивая медсестра неодобрительно поглядывала на неё, ещё не одетую, вкатила тележку с лекарствами и тонометром для Глаши и Даши: обе тучные, в старости, как сёстры, похожие, досужие до сплетен, страдали гипертонией.
Умывшись, Мальва разглядывала себя в зеркале над умывальником. В морщинистом овальном лице ещё оставалась былая краса, не зря на неё засматривались обитающие в доме престарелых старики. Тонкие пальцы беспощадно, особенно в плохую погоду скручивал артрит, но все же вязала крючком себе в удовольствие да могла ещё заплести густые и в старости, пусть и седые, косы вокруг головы.
Внезапно на глазах выступили слезы, и пальцы затряслись, выпуская кучерявый локон. Воспоминание походило на яркий сон, слишком нереальное…
Яблоня, светящаяся янтарём во рву. Пахучий сладостью спелых плодов густой туман. И настойчивый шёпот, обещающий многое, только нужно заплатить.
Торжествующий смех Григория резанул уши, а в поцелуях был вкус спелых яблок, но каких же одуряюще-сладких. Он закружил ее, подняв на руки, до тошноты, но счастье звенело горкой золотых монет подле яблони скрепивших сделку. Только ожог порез ладонь на руке, когда смешалась её кровь и мужа.
… Манная каша, как всегда, практически не солёная, с комочками, не лезла в горло. А вот какао было в самый раз – вкусное, непереслащенное. Его-то и пила Мальва вприкуску с кусочком батона, отложив квадратик масла в сторону. Разве это масло? Маргарин, да и только. А он во вред! Может, и дожила до своих 92 лет благодаря тому, что маргарин не употребляла. Зато толстушки Даша и Глаша не брезговали вторыми порциями каши, выпросив у буфетчицы здоровенную ребристую сахарницу. «Ну и то-то же, здоровее будете», - кривовато улыбнулась Мальва в ответ на их извечные надуманные сплетни-пересуды.
Желудок вдруг скрутило, тошнота подступила к горлу. Она успела выйти из-за стола и, понимая, что до туалета не стерпит, блеванула прямо в мусорное ведро у двери.
- Мальвина Афанасьевна, идите в медпункт, или вас проводить? - всполошились завтракающие за самым удобным, у окна, столиком медсёстры, побросав толстенные бутерброды и початую плитку шоколада. Сами пили, небось, не какао, а кофе.
Её передёрнуло, как представила, стальную хватку тощей медсестры на плече. Хваталась некрасивая молодая женщина крепко, до синяков, в особенности, когда злилась, а злилась частенько, что тут скрывать.
Мальва покачала головой, сделала глубокий вдох, с трудом выпрямившись, и сказала, что сама доберётся. Легонький одобрительный кивок показал, что сильно не хотели бросать незаконченный завтрак медсёстры.
Она доплелась до своей палаты. Ну его в баню, медпункт! Там так скучно и холодно. Да и чем могут помочь ей таблетки, разве что дадут успокоительное, списывая все болячки на возраст. Медсёстры без стеснения и зазрения совести считали, что пенсионерки и так скоро помрут. Мол, по возрасту положено.
Мальва Афанасьевна совсем не чувствовала себя больной, понимая, что дело совсем в другом. Её чутьё предупреждало, подталкивало. Она выпила воды, набрав в стакан из крана, и села на кровать, крепко задумавшись. В комнате было так тихо, что можно было услышать собственное биенье сердца.
Вдох. Выдох. Чтобы сосредоточиться, Мальва закрыла глаза и начала восстанавливать в памяти вчерашний день, играя с крохотными обрывками ниточек воспоминаний.
Вспомнила про обещанный медсёстрами кусок пирога, которого так и не дождалась, взамен купили ей в буфете пирожок с повидлом. Пфф. Вот и весь праздник.
Вспомнила, что Архипка так и не приехал – любимый единственный правнук. И тут же сердце кольнуло. Пропал её правнук – чесали языком Дашка и Глашка. И снова так грустно на душе стало, хоть волком вой. Не верила, что мальчишка сбежал от Сергея Владимировича, не той он породы, чтобы сбегать. Её родимый Архипка слабенький, но терпеливый. Никогда не пропускал день рождение прабабки.
Эх, как же так случилось-то.… О внучке вдруг вспомнила и осознала, что та уже лет пять как в могиле. Сердце сдавило, и горячие слёзы обожгли щёки.
Таблетку бы боярышника или корвалола на сахар накапать и положить под язык.
Мальва подошла к общей в комнате аптечке, пополняемой из остатков пенсионных средств. За окошком снова заскреблось, обернулась.
За решёткой на карнизе сидела толстая трёхцветная кошка. Глаза, серые, яркие, по-человечьи умные, смотрели прямо в душу. Мальва скорее почувствовала, чем услышала в тихом из-за закрытого окна мяуканье: мол, впусти. Руки дрожали, сама ни пойми от чего, но окошко открыла, и кошка протиснулась сквозь прутья решётки, гибкая, вопреки комплекции.
- Эх, кошечка, и угостить нечем, - направилась, чтобы погладить кошку, уже думая, как незаметно спровадить. Погладила по голове, а кошка с урчанием уже и на кровати сидит и не на Глашкиной и Машкиной, где теплее и мягче из-за пуховых, подаренных родственниками одеял, а на ее, Мальвиной, стоящей практически возле двери, от тонкого матраса и растянутых пружин такой некомфортной.
Странно. Не просто оно ведь так – подсказало чутьё.
Кошечка улеглась на покрывале и всё так же гипнотизирующе в глаза смотрит. Надо ей молочка дать, попросить у толстушек в долг, взять из общего холодильника в коридоре… Мысли Мальвы вдруг утонули в серых глазах кошки.
- Клюква?! - удивлённо воскликнула Мальва, понимая, что знает кошку. Пальцы самопроизвольно продолжали её гладить. Мальва присела на кровать, не отрывая взгляда от кошачьих глаз. И радостно вдруг ей стало, и страшно до жути, до противного холодного комка в горле.
Точно тёмной пеленой глаза накрыло. Вспомнила, что сила и в ней была от ребёнка нерождённого, первенца, которого не выносила, ибо терзалась сомнениями: дитя то не мужа, не Григория, а существа из яблони, морок наведшего, а затем обманом Мальву взявшего.
Вспомнила, как на коленях прощенье просила у Прокофьи, и подруга сжалилась, простила да помогла. Знала, как и что делать, от бабули-знахарки знания ей передались.
Отвар травяной выпила - и скрутило люто, что не продохнуть, а от потери крови чуть сама не померла, а Прокофья выходила.
Тогда-то и от мужа уйти пыталась, как прозрела, но не вышло. Григорий изменился сильно, тёмных сил от Яблони вкусил и знаний мерзких ещё страшнейших в своих непотребствах набрался.
Потом узнала, что искорка силы в ней осталась. То от младенца нерождённого, как пояснила Прокофья. Видеть вещи и события грядущие во сне стала Мальва и то, что увидела, остановило от бегства из села. Тогда с Прокофьей и мужиками ушлыми, поверившими отчаянно, решились дать Григорию отпор, остановить, пока не стало слишком поздно.
И мужики погибли все до единого, в живых остались только Мальва да Прокофья, чудом не иначе. Вот только Яблоню и существо сгубить не удалось, слишком силы от жертвенной крови напитались. Только усыпить, а землю вокруг святой солью посолить и освятить, чтобы кости Григория в ней не пробудились.
Но разве назовёшь жизнью такую жизнь в беспамятстве, с проклятьем ярым, злобным, не усмиримым ни покаянием, ни благими делами… Когда все дочери Мальвы по воле Яблони умирали в муках молодыми, а мальчики не выживали либо рождались хилыми, недоношенными, слабоумными… А сколько горя, сколько ужаса было в решениях, которые принимали обе старухи, когда душили подушкой младенцев, обнаруживая колдовской знак, как у Григория, на их теле.
К слову, Прокофье проклятьем было жить долго бездетной, переживая мужей. А ей, Мальве, помимо участи незавидной, год за годом злобной волей существа досталось терять разум и память, при этом оставаясь в живых, в здравии.
Она плакала, не в силах остановиться, а кошка всё смотрела и смотрела, заглядывая прямо в душу.
Цветастая кошка Клюква уж очень долго задержалась на этом свете, как и они… И тут Мальву пронзило искоркой, влетевшей из кошачьих глаз в её глаза. Померкло всё разом, в ушах лишь громогласное мяуканье. Она чихнула, от запаха палёной шерсти пришла в себя. Кошка исчезла.
Дашка и Глаша, довольные и сытые, вошли в дверь их общей комнаты с завтрака. Окликнули Мальву, она же, махнув рукой: мол, отстаньте! – лишила их подвижности и дара речи. Так и застыли пенсионерки с гримасой удивления: Дашка – полусогнутой стоять подле кровати, а Глаша – с открытым ртом и вытаращенными глазами, рукой хватаясь за газету на комоде.
Мальва расхохоталась, чувствуя в себе прилив кипучей энергии, как раньше, в молодые годы. В голове царила ясность, в теле – лёгкость. Она вспомнила, как, по совету провидицы Прокофьи, успела передать кошке остатки своей силы. Подруга, не объясняя причины, обмолвилась, что так надо.… И вот оно как вышло.
Мальва на мгновение зажмурилась: сила помогла расставить все ниточки по местам и осознать, что происходит и какова её роль в происходящем.
Нужно поспешить и закончить с прошлым.
Мальва обулась, накинула куртку, положила в карман деньги и ушла из дома престарелых, по пути отводя глаза всем, кто на неё смотрел.
Автобуса ждать оставалось ещё полтора часа. Здесь маршрутки не ходили. Идти пешком в райцентр тоже не хотелось: далеко и потратит силы.
Минуту-другую Мальва посвятила раздумьям. А потом всё же пошла, уповая на удачу.
Всё же она оказалась везучей. Тормознула старый жигуль. Водитель, мужчина средних лет, согласился подбросить бесплатно, благо по пути.
В эфире радио рокс, вещало шансоном, водитель подпевал. На отвороте зеркальца крепилась фотография двух кучерявых и конопатых близнецов лет пяти. «Наверное, это к добру», - настраивала себя Мальва, поглядывая в окно. Начался мелкий дождь. Водитель вопросов не задавал, но и о себе не рассказывал.
- Удачи, бабуля, - пожелал, притормаживая на площади.
- И тебе не хворать, сынок, - улыбнулась Мальва, выбираясь из машины. Накинула на голову капюшон, прячась от усиливающегося дождя.
Жигуль уехал быстро. На площади безлюдно. Фонтанчики отключили, и в их бассейны ветром наносило листья и сор. На памятнике Ленину, нагадив, оставили своё неприглядное послание голуби.
Она осмотрелась. Всё же как давно не бывала здесь. Вон как деревья и кусты разрослись, плитку поменяли, разбили клумбы. Пятиэтажки покрасили. Усиливающийся дождь попадал в лицо.
Простуды Мальва не боялась. И, как могла, поспешила, огибая узкие улочки дворов, сокращая путь к церквушке.
- Вам чего бабуся? - Молодая женщина в цветастом платке стояла за свечным прилавком.
- Ох, - вздохнула Мальва, упрев от спешки. - Есть ли у вас освящённое масло?
- Для лампадок или в лечебных целях? - переспросила молодуха.
- Давайте и то и другое, да побольше, - ответила Мальва.
- А вы унесёте? - с сомнением переспросила молодуха.
В её чуть прищуренные глаза закралась тревога. Бабуся скупила все, что было в наличии, уложив в два пакета.
- Не тревожься, родимая, справлюсь. Бог поможет.
Взгляд молодой женщины смягчился. Поверила.
Мальва поставила на пол пакеты и набрала святой воды в одну из пустых бутылок, оставленных церковью для общего пользования.
Затем с пакетами в руках отправилась на остановку. Чутьё подсказывало, что вот-вот придёт автобус.
В селе было очень туманно. Что странно. Ведь в райцентре шёл дождь и никакого тумана не наблюдалось. Вот вышла, и сразу стало зябко. Мальва поёжилась. Туман нездоровый уж точно, отдавал запахом яблок. Принюхалась ещё раз, морщась, чуя мерзкий запах гнили.
Она шла по улице. Едва не заблудилась, только чутьё подсказывало, куда свернуть. Ни лая собак, ни шума, ни ветра. Только плотный туман вокруг.
Возможно, следовало сразу идти в овраг. Тем более что с туманом быстро темнело. Но так захотелось вдруг хоть одним глазком посмотреть на дом. Пусть издали, даже у калитки постоять!.. От воспоминаний и сердце заныло.
Родной дом. Там и стены родные, это тебе не казённая хата, куда Сергей Владимирович сдал, чтобы глаза не мозолила… Хоть и туман, а ноги сами дорогу нашли, не ошиблись.
Упёрлась плечом в забор, поглядывая на хату сквозь туман. Что там можно увидеть, кроме очертаний стен да крыши? А в памяти звёздочкой яркой улыбка малого Архипки и ручки его тёплые, ласковые, всем телом тоненьким прижмётся, когда обнимает, как котёнок тот доверчивый, ластится от сердца. Любил Мальву крепко, и той любви всегда хватало, чтобы чёрные сны и мысли унять. И себя за содеянные грехи не корить.
«Эх», - вздохнула тяжко, собираясь пройти мимо, как дверь открылась, крикнули, спрашивая:
Замерла на месте, не хотелось отзываться. Ноги точно в землю приросли.
В куртке болоньевой тёмной мужчина на крыльцо вышел. Шапка вязаная на уши натянута. И то ли от тумана, то ли чудится, что лица у мужчины нет, а шевелится нечто непонятное, мелкое, извивается, как в муравейнике.
- Заходи, Мальвина Афанасьевна. Что за калиткой стоишь? Заходи, раз пришла.
Голос Сергея Владимировича ласковый, будь он неладен. Словно патоки наелся, и патока так и прёт изо рта. Никогда таким он не был. Особенно с ней. Притворялся заботливым, но чувствовал, что догадывается Мальва о притворстве.
- Заходи, Мальва, - в голосе приказ, и сам уже слишком быстро подле калитки очутился. И вправду лицо у него смазанное, бледное и в пятнах чёрных, и это не борода. Нет, живое, грубое, шершавое…
Сердце кольнуло – и как ошпарило, чутьё велело бежать без оглядки. Моргнула и чутьём ли, скорее силой, что Клюква отдала, увидела, что всё притворство. Не Сергей Владимирович это и не человек идёт к ней в болоньевой куртке, а тварь замаскированная.
И в мыслях враз прояснилась, вспомнила, что вода святая от нечисти помогает. Бутылку с живостью достала, пусть руки слегка и тряслись, крышку отвинтила и плеснула твари в лицо. Дым пошёл. Морок исчез. Существо корявое, недоделанное, голенькое. Лицо, коростой покрытое. Взвизгнуло от воды, задымилось, заверещало - и прочь по огороду бросилось.
Воды осталось мало, на донышке. Зубы стучали, но Мальва в хату вошла.
Смелости хватило, ибо спичек в городе она не купила. А тут и смесь запальную масленую сделать надо бы.
Эх, жаль, что упустила тварь. Теперь яблоня предупреждённая будет. Зубы стиснула Мальва и в хату вошла.
Тепло, чисто, едой пахнет, и с виду словно ничегошеньки и не изменилось.
Спички нашлись у плиты. Посуда в раковине грязная, навалена горкой. Много пивных бутылок под раковиной. То что нужно.
Мальва нарезала полотенце на лоскутки. Затем сходила в чулан. Там, как и надеялась, ожидали свои же запасы. Канистра бензина и ёмкость с керосином для запыленной керосинки, забитой за ненадобностью в угол. Эх. Она ещё помнила время, когда керосинкой пользовалась, электричество экономила, или обрубало его в непогоду.
Она надеялась, что средство сработает, что безотказно подействует смесь керосина и освящённого масла. Но точно знала, что второго шанса это проверить у неё не будет.
Прежде чем выйти из дома, Мальва в коридоре глянула в зеркало и не узнала своего лица. Какая-то замученная древняя старушенция, бледная, как поганка, с фанатичным блеском в глазах.
До оврага добралась в сумерках. Туман окутывал здесь всё и вся, густой, омерзительно жирный, оседал липкой плёнкой на лице, без капли яблочного благоуханья, душа гнилью.
Как бы спуститься вниз?.. Страшно. Не видно ни зги. С пакетами в руках не получится. Пришлось взять в одну руку бутылку да ещё две разложить по карманам куртки.
Вздохнула, сказав про себя: «Бережёного бог бережёт», набрала в рот остатки святой воды.
Едва преодолела часть прогнившего деревянного настила с вбитыми прямо в землю палками – опорой для ног. Напали. Узловатые ветви живыми жгутами, оплели ноги, устремляясь вверх, чтобы повалить. В ушах насмешливый шёпот. И лезет вверх, пасть раскрывая, толкает, хочет укусить голова янтарноглазой собаки.
А после как плюнула водой на ветви, на пёсью голову!.. Из пасти собачьей, вместо лая, разъярённое змеиное шипенье! Но отпустили, уползли прочь живые ветви. То-то же.
Наконец спустилась. Совсем стемнело. Использовала капельку из той малости, что было в ней силы. И видеть сразу Мальва стала сквозь туман. Так смогла дойти до ямы, понимая, что если бы силы в ней не было, то точно бы в яму из-за тумана свалилась.
Речушка высохла. Земля перекопана. Освободилась, отжилась тварь в яблоне. Пульсирующими янтарными вспышками за ямой вспыхивал толстенный ствол яблони, словно приветствуя.
Нехорошо усмехнулась Мальва. Не обойти ту яму, не хватит времени, да и что терять уже.
Остатки силы использовала, чтобы перелететь яму по воздуху. Успевая подпалить фитиль одной из бутылок.
Удивительно: никто не бросился из ямы, не показался из тумана. Дали пройти свободно, словно ждали.
- Мальвина! - окликнули со спины - голос Григория и столько искренней радости в нём.
Задрожала от усилия не оборачиваться. Замахнулась, кинула бутылку в яблоню. Ух, как полыхнуло, обдавая жаром в лицо! Нечеловеческий вой оглушил. В спину вцепились острые когти, потянули назад, пробивая куртку, вспарывая до кости кожу. В мыслях голос твари верещал, обещая адские муки. Мальва лишь сильнее стиснула зубы. Лихорадочно думая… Руки нащупали в кармане коробок со спичками, спрятали за спину и наощупь чиркали, то вхолостую, то обжигая пальцы. Пока, наконец, вся коробка не запылала, и вот тогда она её достала, как и бутылку из-под пива со смесью масла и керосина. Подожгла фитиль и, делая отчаянный рывок, чувствуя, как влажный воздух лижет обнажённую спину. Как натягивается барабаном и лопается сорванная кожа.
И из последних сил Мальва бежит вперёд, к яблоне, к стволу, бросая очередную бутылку прямо в открытую пасть в коре.
- Плавься и гори в огне, дьявольское отродье!
Огонь стремительно охватил ствол, жадно и беспощадно ринулся вверх.
Мальва торжествующе рассмеялась, кровавая пена пузырилась на губах. От жара она ослепла, дышалось тяжело, с присвистом, но умирать было не страшно.
Неистово рокотала, шипела и визжала, подыхая, тварь, тщетно пытаясь потушить огонь. Но не по силам ей, нечестивой, как и всем растерявшимся прихвостням Яблони, одолеть освящённое масло. Огонь, очищая, пожрал всю скверну на своём пути.
Взрывом Яблоню разнесло в щепки. Смердело гнилью и кровью лопнувшее в гнезде из корней сердце. Туман наконец-то поредел и исчез.
Моросящий дождь прорывался с небес, прибивая пепел к земле.