Горячее
Лучшее
Свежее
Подписки
Сообщества
Блоги
Эксперты
Войти
Забыли пароль?
или продолжите с
Создать аккаунт
Регистрируясь, я даю согласие на обработку данных и условия почтовых рассылок.
или
Восстановление пароля
Восстановление пароля
Получить код в Telegram
Войти с Яндекс ID Войти через VK ID
ПромокодыРаботаКурсыРекламаИгрыПополнение Steam
Пикабу Игры +1000 бесплатных онлайн игр Рыбачь в мире после катастрофы. Лови мутантов, находи артефакты, участвуй в рейдах и соревнованиях. Создавай предметы, прокачивай навыки, помогай соратникам и раскрывай тайны этого мира.

Аномальная рыбалка

Симуляторы, Мидкорные, Ролевые

Играть

Топ прошлой недели

  • AlexKud AlexKud 41 пост
  • Animalrescueed Animalrescueed 45 постов
  • AirinSolo AirinSolo 3 поста
Посмотреть весь топ

Лучшие посты недели

Рассылка Пикабу: отправляем самые рейтинговые материалы за 7 дней 🔥

Нажимая «Подписаться», я даю согласие на обработку данных и условия почтовых рассылок.

Спасибо, что подписались!
Пожалуйста, проверьте почту 😊

Помощь Кодекс Пикабу Команда Пикабу Моб. приложение
Правила соцсети О рекомендациях О компании
Промокоды Биг Гик Промокоды Lamoda Промокоды МВидео Промокоды Яндекс Маркет Промокоды Отелло Промокоды Aroma Butik Промокоды Яндекс Путешествия Постила Футбол сегодня
0 просмотренных постов скрыто
20
SanchesK
SanchesK
8 месяцев назад
CreepyStory
Серия Охотник на вампиров по объявлению

Охотник на вампиров по объявлению. Часть 6 / Разрушенные иллюзии 2/2⁠⁠

🔞18+

🟢 Предыдущая часть
⏮️ Первая часть
🎧 На моей странице можно найти аудиовариант этой серии ✅

Охотник на вампиров по объявлению. Часть 6 / Разрушенные иллюзии 2/2

Может, она думала, что мне будет неприятно в этот момент? Она и Вася. Возможно, в те школьные годы я бы и переживал, но сейчас... Подумаешь, остался не у дел. Это был не конец нашей дружбы, но что-то очень важное, из-за переосмысления которого отношения уже никогда не станут прежними. Для этого нужен лишь небольшой толчок, в виде едких фразочек, каких Соня сказала мне уже достаточно много, чтобы окончательно придавить и без того перегруженную чашу моего терпения.

— Ты просто боишься рисковать. Боишься получить отказ, — объяснила мне она, откровенно смеясь надо мной, как будто указывая на мои ошибки в прошлом, вытаскивая их на свет как потёртые книжные страницы, предающиеся забвению. Её смех был как сладкий яд, подталкивающий меня к принятию какого-то решения, словно она вела меня по тонкому краю, и я понял, что это не укрощение, а именно вызов.

Я был бы мазохистом, если бы хотел задержаться здесь ещё хотя бы на пару минут. Собравшись с мыслями, я решил, что настало время покончить с этим. Пора рисковать, как сказала подруга, , словно бросив в глубину моей души рукоятку топора, чтобы перерубить цепи сомнений.

— Я разберусь с Дэном, — пообещал я, чувствуя, как внутри меня вспыхивает гнев и решимость, которых не было ранее, словно я расправлял крылья после долгого застоя, готовясь к полёту. Я резко поднялся и направился к выходу, не дожидаясь её одобрения или каких-то других слов.

Уже не хотелось с ней говорить ни о чём. Я вдруг ощутил, что хочу оставить всё это позади. Пусть остаётся тут, в плену своих сладостных воспоминаний о Васе, о тех моментах, которые теперь уже не могли иметь никакого значения для меня. Тишина за дверью ждала меня, как чистый лист, который только и готов был принимать смелые штрихи нового начала. И я, решивший сделать шаг в сторону своей новой судьбы, уверенно покинул ту комнату, оставляя неясности прошлого позади себя.

— Ага, дело твоё. Только доведи до конца, — раздался позади её голос, как шипение ядовитой змеи, пронизывающее тишину. Как я мог видеть в ней что-то хорошее? Её красота, яркая, как вспышка молнии, ослепила меня, затмила всё остальное. А постоянное соседство, как густой туман, скрывая острые углы её характера, притупило мою бдительность. Теперь же, когда мгла рассеялась, я видел перед собой не ангела, а… что-то совсем другое.

Когда я, одетый в один кроссовок, стоял у открытой двери, напряжение в воздухе било ключом, как торнадо, готовое сорвать крышу с дома. Ещё чуть-чуть, и я обматерю её за все откровения, которые открыли мне глаза, словно вспышка, освещающая тёмную пещеру. Если я хотел перемен, то они уже произошли. Нельзя было упускай этот момент, иначе победный настрой гас. Спасибо тебе, Соня, за вечер, больше мне тут делать нечего.

— Сейчас же поеду и разберусь с ним, понятно?! — выпалил я снова, усмешка играла на моих губах. Запихивая вторую ногу в кроссовок, я чувствовал, как адреналин пульсирует в венах. Это было похоже на надевание лёгкой, но прочной экипировки перед решающим боем.

— Давай, попробуй! — прошептала Соня, глаза её были потуплены в пол, волосы обрамляли лицо, словно пытались спрятать краску стыда за свои слова за столом. Она провожала меня взглядом, полным смешанных чувств – вежливости, раскаяния, может быть, даже… надежды. По её лицу, осветившемуся лёгкой тенью, было видно, что наша беседа оставила и ей неприятный осадочек, словно вино, оставившее след на белоснежной скатерти. — Я верю в тебя. Не подведи в этот раз!

— Даже не сомневайся! — выкрикнул я, словно предупреждая её о неизбежном. Покидая её квартиру, я будто прошёл через мясорубку противоречивых эмоций, словно приехал сюда, чтобы получить порцию столь необходимых, но невероятно болезненных подзатыльников от самой судьбы, после которых всё перевернулось бы, как старый, затёртый ковер, скрывающий ужасные пятна прошлого.

— Звони, как справишься! — крикнула она мне в след, когда двери лифта с глухим металлическим грохотом захлопнулись, словно челюсти стального хищника, окончательно разделяя нас. Их медленное, неторопливое закрытие казалось бесконечным, растягивая прощание в тягучую, липкую паутину. Это было не просто расставание, а точка в многолетней дружбе, жирная, чёрная точка, поставленная после целой страницы многоточий, заполненных неопределённостью, пропущенными звонками, неотправленными сообщениями и тяжёлым, густым молчанием, которое висело в воздухе, тяжелее свинца.

Не буду я ей звонить, не буду и сообщать! Я что, верный пёс, который радостно возвращает брошенную палку, виляя хвостом? Сама пусть пишет, пусть сама узнаёт, чем всё закончилось. Может быть, если будет настроение – расскажу.

Я бы и сам хотел знать, чем всё закончится с Дэном. Для этого можно было сразу поехать к нему, а не к этой… дуре!!! Я всё ещё был зол на неё, злость кипела внутри, как раскалённая лава, но в то же время, где-то глубоко, теплилась странная, горьковатая благодарность. Какое-то противоречивое чувство, словно две противоположные силы боролись за право обладания моей душой.

Должен ли я признаваться себе в своей слабости? Конечно, нет! Это не слабость, а выбор. Не все те, кто бежит напролом, доходят до цели. Моя слабость — моя же и сила, как зеркало, соединяющее два мира. Не нужно решать все вопросы любой ценой. Я снова позвоню Денису и спрошу, где он сейчас.

— Сначала позвоню, а потом уже поеду — вдруг его нет на месте, — повторил я себе под нос.

Я достал телефон и углубился в журнал вызовов, внимательно просматривая список контактов. Сначала позвоню... Мой палец завис над именем Дэна, над знакомым номером, вызывающим в памяти усталость и горьковатый привкус разочарования. Но вместо этого, с решительным движением, я набрал другой номер – тот самый, с едва уловимым ароматом мистики и неизбежности, номер женщины с вакансией охотника на вампиров. Хорошо, что ей можно звонить в любое время суток, подумал я, представляя её всё за тем же рабочим столом в прокуренном офисе. Мысли о её предложении сверкали в голове ярче, чем любая другая идея.

— Я готов приехать хоть сейчас, — произнёс я, стараясь звучать собранно, как капитан, уверенно управляющий штурвалом в бурном море, когда разговор начал разворачиваться. Внутри меня бурлили эмоции, но голос звучал чётко, жёстко.

— Отлично, приезжай в офис, всё покажу и расскажу, вещей наложу, — повторила она знакомые слова, почти уже родным, хриплым голосом, который был наполнен сдержанным энтузиазмом и легкой хрипотой, как будто её долгие ночи бдений над проектом наконец-то приносили плоды. Этот кашель слышался как будто довольным: что-то вроде «Наконец-то!». Я чувствовал то же самое, как будто в нашем разговоре зарождалось нечто большее, чем просто работа или обязанности — настоящая энергия, вызывающая мурашки на коже.

Вот настоящий вызов, который отправил бы меня дальше в неизведанное, проверяя границы возможного и невозможного, а не заставил бы топтаться на месте уже пройденной главы своей жизни. У меня появился шанс – это было именно то, что мне нужно. Это был отличный способ уйти от нахлынувших проблем, которыми я так долго занимался, словно пытаясь разгадать заковыристый ребус, не замечая, что жизнь мимо проходит и ждёт, когда я решусь сделать шаг вперёд. Я закрыл глаза на мгновение, представляя себе, как меня ждут новые приключения и неожиданные повороты судьбы, и готовился к тому, что это будет начало чего-то поистине грандиозного.

Прохладный ветер обнял меня, остудив тот котёл, в котором варились мои размышления, словно напоминая о том, что пора скорее оборвать нити, связывающие меня с прошлым. Я почувствовал, как свежий воздух проникает в каждую клеточку моего тела, очищая разум. Доверившись внутреннему чувству, тому тихому, но настойчивому голосу, что шептал о необходимости перемен, я вызвал такси, чтобы направиться обратно в промзону, оставляя за собой тени шумихи и эмоций.

Когда я устроился в тёплом, уютном салоне такси, его мягкие сиденья обняли меня, унося в мир, где заботы накрывали с головой, как плотный плед. Мой покой прервал внезапный звонок. На экране высветилось имя соседа – Сергея Петровича, человека с вечно хмурым лицом и пушистенькой белой собачонкой на поводке. В столь поздний час, когда город уже погрузился в сонливое безмолвие, его голос, прорезавший тишину, был наполнен кипящим раздражением, словно он только что вылил на себе ведро с кипятком.

— Толик, что за придурок названивает в домофон и орёт матом, требуя, чтобы его впустили? — его недовольство лилось через телефон, — Говорит, что он друг Толика. Твой! Ты его знаешь? Я... мы уже устали от этих звонков, пришлось отключить домофон. Надежда тоже жалуется, что ей звонят, и другие соседи тоже. Давай, разберись с ним, чего он нам-то названивает?

Раздобыв мой адрес, этот упырь теперь не только мне доставлял неудобства, но и всем соседям на лестничной площадке. Страх совсем потерял. Ему ещё везло, что никто из них не вызвал полицию, а надо было.

— Вадим Семёныч, не знаю, кто это может быть. У меня нет таких друзей, — попытался я остудить его пыл, направленный в мою сторону, не дав ему разгореться до угрожающих размеров. Портить отношения с соседями я не собирался, ведь до этого они всегда приветливо встречали меня у парадной, их лица светились добротой, когда они слушали мои новости от начала до конца, не перебивая, с вниманием и пониманием. Они разделяли все мои радости и печали, которые я наваливал на них, словно спуская молнию на громоотвод, в то время как окружающий мир казался тёмным и непонятным. Спасибо им за мудрые советы, за тёплые слова, сказанные спокойным, успокаивающим голосом, и за то, что именно они были моими соседями, а не какой-нибудь шумный и грязный придурок, чьё присутствие отравило бы атмосферу нашего уютного подъезда, как плесень портит хлеб.

— Но он же ищет тебя, а не меня! Я в полицию сейчас наберу! — предупредил сосед, как будто это должно было вывести меня на чистую воду. Но нет, я был готов отрицать и дальше наличие каких-либо связей с этим бунтарём.

— Звоните-звоните, — пробормотал я, потирая затылок, — я бы тоже позвонил, будь я дома. Но меня сейчас нет и, возможно, не будет ближайшие недели, — добавил я, стараясь унять его тревогу и одновременно обозначить, что никак не смогу повлиять на сложившуюся ситуацию.

Я знал, что никуда он не будет звонить, смирившись с временными неудобствами, как и остальные соседи, думающие, что кто-то за них уже взял на себя эту обязанность.

— Уехал, что ли, куда? — в его голосе послышалось смятения, когда он осознал, что весь груз проблемы вдруг свалился на его плечи, как горная лавина.

— Да, командировка… — ответил я, стараясь придать голосу небрежную лёгкость, похожую на пушинку одуванчика, которая легко переносится ветром, и изложил некие подробности, приправленные вымыслом, которые похожи были на яркие, но совершенно неправдоподобные декорации к скучной пьесе. Каждое слово было тщательно подобрано, словно драгоценные камни в изящной оправе.

К счастью, наш разговор закончился мирно, словно буря внезапно стихла, уступив место спокойствию послештормового вечера. Мы пожелали друг другу всего доброго, голоса, только что наполненные тревогой, теперь звучали уже мягче и ровнее, словно шёпот ветерка в густой листве.

А затем я переключился на другое: позвонил Филу, чтобы обвинить его в случившемся, ведь именно он стал виновником появившихся проблем. В голове стучали обиды, подкрепляемые его неуместными выходками, и я был намерен выговорить всё.

Долгие гудки звучали из динамика, подобно этюду, который не удается закончить. На другом конце, мой приятель наверняка слушал навязчивое жужжание телефона, вырывавшее его из сна, как перфоратор, прогрызающий бетонную стену, пробуждая недовольство и раздражение. Я представлял, как он ворочается в своей постели, согнутая фигура среди простыней, с нахмуренными бровями, и, наконец, сонный коллега недовольно ответил на звонок, его голос звучал как хриплый шёпот.

— Нахрена ты сказал Косте, что я уволился из-за Дэна? — начал я громко обвинять бывшего напарника, будто все яркие эмоции, копившиеся внутри, нашли выход. Жаль, что я когда-то считал его другом, когда мы вместе делили обеды и смеялись над мелочами жизни. — Я же тебя просил никому не говорить! Можно тебе вообще хоть что-то доверить, Филя?

Неужели, все мои связи из прошлого, эти хрупкие ниточки, которые я, в своём наивном самообмане, считал крепкими и надёжными, внезапно оборвались, показывая своё истинное, уродливое лицо, которое я упорно отказывался видеть? Лицо лжи, предательства и равнодушия.

— Толян, да иди ты на хрен со своими предъявами, — промямлил он трусливо, его слова звучали, словно осыпавшиеся листья, тихо шуршащие под ногами. Затем, с ужасающей быстротой, с той же лёгкостью, с которой он предал нашу дружбу, он сбросил звонок, оставив меня наедине с горьким осадком разочарования и пустотой в душе. Звук прерванного звонка прозвучал как оскорбление.

Его ответ как раз и стал ответом на мой вопрос, словно крошечная деталь пазла, которая вдруг обрела смысл. Он с горечью жаждал быть ведущим, как дирижёр, мечтающий управлять симфонией, а моё присутствие оставляло ему лишь роль диджея, который только сопутствует игре. «С повышением, придурок», — прокатилось у меня в голове, как мрачное эхо прежних разговоров о карьере и дружбе. Теперь же, когда я ухожу, он почувствовал вкус победы — сладкий и горький одновременно, как переспелая ягода, от которой стоило бы отказаться. Он позабыл, что мы когда-то с ним уважали друг друга, а статусы и должности не определяли ценность человеческих отношений.

Желание снова позвонить, пронзить его язвительными словами, снять с души тяжёлый груз злости, охватило меня с силой урагана. Но его быстрый, предсказуемый жест – добавление моего номера в чёрный список – был как холодный душ. Я, в ответ, сделал то же самое, нажимая на кнопку с чувством удовлетворения, смешанного с горькой иронией.

Я разрывался от ненависти, густой и липкой, обволакивающей меня, словно смола, ко всем, кого знал. Костя, с его вечным желанием закрывать глаза на выходки своего брата, представлялся мне трусливым предателем. Дэн, со своими бесконечными саботажами и порчей рабочих процессов, рисовал перед глазами картину бесконечного хаоса, который он так усердно создавал. И Фил, этот двуликий хитрец, трепло и завистник, стал символом всей лжи и подлости, с которыми я столкнулся.

Выйдя из машины, я оказался один в бескрайней тьме промзоны, а единственным источником света служил бледный лучик фонарика моего телефона, бросающий длинные, дрожащие тени на стены длинного, безликого склада. Шагая вдоль этих холодных, бесчувственных стен, я чувствовал себя совершенно одиноким, брошенным на милость судьбы, которую я считал несправедливой. Ведь я всегда был честен, добр и справедлив, чаще жертвуя своими интересами, чем навязывая свои желания другим.

Эти трое довели меня до бешенства, и где-то вместе с ними в моей голове продолжал маячить образ Сони, повторяющей обидные слова, как заклинание, от которого невозможно избавиться:

— Я никогда бы не стала встречаться с трусом… Никогда бы не стала… С трусом… Никогда… Трус!!!

Каждое её слово звучало в моем сознании, как тикающие часы, искажая реальность в невыносимый шум осуждения. Я чувствовал, как ярость вскипает внутри меня, как лава в недрах вулкана, готовая вот-вот извергнуться.

— Да пошла ты! — рявкнул я, с силой пнув невинный пучок травы, который укатился за пределы тусклого света фонаря, словно испуганная мышка. Вокруг меня разносился шорох ночи, прерываемый только шёпотом ветра, и, казалось, даже тишина осуждала меня за выходки эмоций. Он поймёт меня и простит, прижившись на новом месте, как предстояло и мне.

Весь мир, казалось, ополчился против меня, и только одна уставшая от работы женщина посреди ночи в прокуренном офисе, вдали от нормальной жизни, ждала меня с этой дурацкой вакансией, чтобы рассказать, что же ждёт меня впереди. Да и то, это была какая-то ошибка, ведь я был совершенно не подходящим под её требования сотрудником. Хоть бы нормально объяснила всё, что мне не понятно. Что я вообще здесь делаю? Лучше бы лёг спать. Зачем мне всё это? Я хотел только одного: забыться сном, исчезнуть из этого кошмара. Верните меня в утро, пожалуйста, верните! И я клянусь, ничего не расскажу Филу!

Показать полностью 1
[моё] Мистика Приключения Вампиры Фантастика Триллер Детектив Фэнтези Боевики Ужасы Авторский рассказ Рассказ Колдовство Сверхъестественное Монстр Серия Городское фэнтези Текст Жизнь Хобби Длиннопост Отношения Противостояние
15
4
HelenaCh
HelenaCh
8 месяцев назад
Авторские истории
Серия Невеста и камень вдов

НЕВЕСТА И КАМЕНЬ ВДОВ \ АННА: РОДОВОЕ ПРОКЛЯТЬЕ (Глава 7)⁠⁠

Анна после школы поступила в медицинский институт и с головой погрузилась в учебу: днями и ночами зубрила латинские названия, изводила мать узкоспециализированными, взрывающими мозг разговорами о костях и строении мышц. Екатерина с удивлением замечала в дочери семейную одержимость и трудолюбие. Она сама с поразительным упорством изучала языки, доводя свое владение ими до уровня носителей. Вот и Аня погрузилась в медицину, оттачивая знание человеческого тела до уровня творец.

С подружкой детства Леной девушка почти не виделась. Та поступила на исторический. Когда Аня с головой погружалась в изучение физиологии человека, Лена ныряла в различные временные эпохи.

Подруга детства с тортиком в руках пришла в теплый летний вечер, когда первая сессия осталась позади и студентки отдрожали из-за волнения на экзаменах. По-хозяйски поставила чайник, примостилась на свое любимое место за кухонным столом. Разгладила ладонями до мелочей знакомую скатерть и мечтательно сказала:

- Тетя Катя, какие же мы счастливые были, когда за этим столом делали домашку. А тогда казалось, что вы, взрослые, нас специально на мучение в школу отправляете.

Девушка тихо засмеялась нежными колокольчиками. Замолчала.

- А я замуж выхожу – вдруг выпалила она на одном дыхании.

Аня, нарезавшая тортик, замерла.

- А ты с кем-то встречаешься?

- Ты за своими костями и мышцами ничего вокруг не замечаешь, - добродушно подколола подруга. - Мы уже полгода с Митей вместе. Сегодня подали документы. Через три месяца сыграем свадьбу и стану я Еленой Владимировной Соловьевой. Звучит?

- Еще как звучит! – порадовалась за подругу Аня. – Ты его любишь? Это настоящее?

Та смущенно заалела. В горле вдруг пересохло, и Лена порывисто сглотнула.

- Думаю, да. Когда он рядом, такая горячая волна внизу живота поднимается. Вы только тетя Катя ничего не подумайте! С ним просто так хорошо и тепло всегда.

Екатерина Григорьевна понимающе улыбнулась, уютно по привычке пристраиваясь в кресло с вязанием.

- Конечно, Лена. Я и не подумала ничего плохого, - успокоила она девушку и погрузилась в свои мысли. Из мечтательного состояния ее выдернул настырный голос Ани.

- Мам, ты хоть меня слышишь?

Женщина недоуменно подняла глаза, оторвалась от вязания, растерянно улыбнулась.

- Нет. Анютка, извини. Задумалась и совсем не слушала. Что ты хотела?

- Мы с Ленкой спорим, есть ли предопределенность между выбором будущей жены и бюстом матери мужчины.

- О чем, о чем вы спорите?

- Пятью-пять, начинай все сначала! Ладно, слушай. Мы в лабораторке как-то зависли уже после пар. И Маша Прозерова, учится у нас такая девушка, предположила, что мужчина интуитивно выбирает избранницу с тем же размером груди, как и у его матери. Правило действует только в том случае, если было грудное вскармливание. Мол, мужчина ищет такую же по форме грудь, из которой в детстве сосал молоко. Он стремится вернуться в младенческий счастливый мир защиты и безмятежности. Мы так загорелись идеей. Перешерстили кучу знакомых пар. Гипотеза работает! Ты как думаешь, мам?

- И ничего не работает! – запальчиво встряла Лена, покрываясь пунцовым цветом на глазах. – Вот у мамы моего Мити большая высокая грудь. Сначала в комнату входит бюст, потом опять идет бюст и лишь после появляется сама тетя Наташа.

Аня прыснула, чуть не подавившись чаем. Екатерина Григорьевна лишь недоуменно подняла бровь.

- Молодость! – тепло подумалось ей. – Размер груди, тонкая талия, красивое личико. Как это все волнует в молодости и как теряет важность потом в зрелом возрасте. На первый план выходит человек, а не размер бюста.

А вслух требовательно бросила:

- Анют, только не вздумай брать грудную гипотезу как тему для дипломной работы. Ты девушка предприимчивая. Пойдешь на полном серьезе исследовать влияние формы и размера грудей на выбор каждого отдельного мужчины. Родится какое-нибудь псевдонаправление бюстопоклонников и начнутся тотальные войны между сторонниками и противниками грудной теории.

Девушки уже хохотали в голос.

- Аня сможет. Будет гадалкой по бюсту. Еще и научную базу под исследование подведет. И назовет свой труд жизни как-то так… «Взаимосвязь счастливой семейной жизни с бюстом матери и избранницы супруга».

- Дурные вы! – вытирая выступившие на глаза от смеха слезы, сказала Екатерина Григорьевна.

Вскоре Лена вышла замуж и вслед за мужем уехала в далекий Новгород. Дружба между девушками истончилась еще больше. Хотя однажды Лена написала путаное письмо. Анна поняла, что семейная жизнь подруги дала течь, если не пошла на дно.

- Даю добро на создание твоего трактата, - писала подруга. – Ты была совершенно права, когда говорила, что мужчины выбирают женщину по матери. У Мити появилась любовница. Я ее видела. Лучше бы мне не знать. Анька, так больно. А грудь у нее четвертого размера, как у Натальи Семеновны – матушки Мити. Вначале входит в дверь грудь, а уже потом впархивает любовница моего мужа.

Аня несколько раз настойчиво пыталась связаться с Леной. Но та отгородилась от подруги детства и больше не написала в ответ ни строчки. Девушка не находила себе места. А как-то ночью проснулась словно от толчка, несколько минут пылающими глазами буравила темноту комнату, а потом достала из полки стола картонную папку зеленого цвета, развязала тесемки и вынула несколько листов. Это все материалы, что она кропотливо и упорно собрала о своей грудной теории, которую втайне продолжала разрабатывать несколько последних месяцев. Идея не отпускала, казалась смелой, эпатирующей и имеющей место быть в современной науке. В темный ночной час Аня почувствовала лютую ненависть к своей околонаучной гипотезе и с остервенением разорвала все наработки. Облегчения не пришло, но уверенность в правильности поступка почти примирила с ситуацией утраты. Снедаемая болью и одиночеством, студентка с памятной ночи крушения веры в любовь стремилась заполнить душевную пустоту учебой. Она с еще большей одержимостью бросилась штудировать анатомию и богу весть еще какие медицинские премудрости. Так пролетели три года. Для Ани они прошли под знаком полного погружения в изучение человеческих болезней и различных форм уродства. Девушка научилась дистанцироваться и стала проявлять холодную отрешенность талантливого хирурга. Она почти год успешно ассистировала в хирургическом отделении областной больницы, когда встретила своего Сашу.

***

Все спокойствие и профессиональная отстраненность от жизни как волны в одночасье разбились о гордо выступающую в середине океана скалу. Анна обрела новую страсть в лице худощавого мужчины с обезоруживающим взглядом голубых глаз – молодого преподавателя кафедры педиатрии. И девушка бесстрашно пошла на штурм своего избранника и другого направления медицины. Вскоре она стала первой на курсе в области педиатрии и в сердце Александра.

Пролетела сессия, успешно был сдан последний экзамен. Молодые люди, взявшись за руки, прогуливались по старой липовой аллее. Вековые деревья опьяняли теплым медовым запахом цвета, звали остаться под уютной тенью, перемежающейся с солнечными пятнами. Аня кружилась, тихонько напевая модную мелодию. Ее лодочки на каблуках легко скользили по асфальту, рисуя красивые пируэты. Подол платья надувался полупрозрачным куполом, бросая Александра, пристально следящего взглядом за девушкой, в расплавленный воск чувств.

Он шагнул к девушке так близко, что она каждой клеточкой кожи ощутила исходящую от мужчины горячую волну. Взял ее за руку, трепетно обнял за талию и медленно повел в танце. Внезапно пересохшими от волнения губами напевал на ухо любимой песню. Завораживающий голос звучал с чувственной хрипотцой и иногда прерывался от испытываемого Александром смятения. Остальной мир словно перестал существовать для молодых людей.

Анна смотрела в глаза любимому и тонула в прозрачной, уносящей куда-то синеве. Она почувствовала легкое головокружение. Мурашки пробежались по коже, вызывая не знакомое девушке до этого мгновения томление. Их губы впервые встретились. Это было сродни удару молнии. Она и не подозревала до этого мгновения, что любовь к мужчине может быть такой всепоглощающей и необъятной.

- Вы же советские люди. Срамота-то какая. При всем честном народе. Средь бела дня прилипли друг к другу. Хоть прохожих бы постыдились, бесстыдники, - раздался рядом сварливый голос.

На молодых людей возмущенно воззрилась еще не пожилая женщина в невозможном цветастом ситцевом платье с традиционной гулькой на голове. На ее увядшем лице притягивал взгляд неприятный рот гузкой, жадно вымазанный ярко-розовой помадой.

- Развратники, – припечатала прохожая.

Девушка повлекла Сашу в сторону своего дома. Отойдя подальше от недовольной вздорной тетки, она звонко расхохоталась. Ее смех мелодичными колокольчиками тронул слух Александра.

- И здесь бдительная бабка! – искрились озорством глаза девушки.

Но пробужденное чувство не отпускало Анну, ей хотелось остаться с любимым наедине. Анна не была ни наивной, ни робкой. Она еще не переживала момента физической любви, но как талантливый медик прекрасно знала, как мужчина и женщина познают друг друга. Ее сознание было совершенно свободно от условностей и укоренившихся с прошлых веков в советском социуме запретов –девушка не собиралась носиться с девственностью как со списанной торбой и ждать первой брачной ночи. Стоит признаться, некая романтизация любви, впитанная вместе с классической литературой, не была ей чужда. Анна запоем читала романы и невольно идеализировала отношения, представляя их в чудесном радужном цвете.  Она искренне верила, что у них с Сашей не может быть по-другому.

Закрывшись в комнате, молодые люди приступили к волнительной практике – воплощая в жизнь и осмысливая на ином уровне преподанную в вузе теоретическую базу анатомии человека. Анну не покидал образ сдачи удивительного и одного из самых определяющих экзаменов в ее жизни. Оба пылали от желания, но действовали несколько неумело и поспешно. Александр нежно касался губами совершенной линии уха любимой, спускаясь постепенно ниже. Вот под его жаркими поцелуями затрепетала жилка на шее девушки, а его уже влекла интимная и такая манящая впадинка в области ключицы. Молодой человек, прерывисто дыша, погрузился в жаркую подмышку, жадно втягивая ноздрями терпкий горячий запах Ани, чувствую безудержную волну страсти.

Первый опыт получился скомканным и немного стыдным. Им еще предстояло научиться двигаться в унисон, извлекая из каждого скольжения искры томления и наслаждения. А пока Александр слишком рано содрогнулся от последних пылких спазмов, чувствуя, как пульсирующая горячая жидкость извергается в девушку. Анна с легким разочарованием встретила только физическую боль, переросшую в острую фазу, когда произошел прорыв девственной плевы. Она так многого ждала от первого соития, а получила, как ей подумалось, лишь пронзительную опустошенность и неприятное режущее ощущение в самом низу живота. Александр, не подозревая о глубоком разочаровании Ани, продолжал ласкать ее бедра, покрывать поцелуями каждый сантиметр шелковистой кожи. И что удивительно, волна наслаждения постепенно поднималась из самой глубины девушки. Она вновь почувствовала нежность к своему партнеру. Раздражение и разочарование испарились.

Через несколько дней они, застигнутые страстью все на том же диванчике в комнате Анны, повторили свой любовный опыт. Второе вторжение мужской сущности в горячее таинство женщины прошло намного волнующе, Анна словно унесло на качелях страсти, она с пылким трепетом отвечала на движения партнера, пока не настал неимоверной силы пик наслаждения. Девушка каждой клеточкой своего прекрасного молодого тела познала чувственность и горение физическим блаженством.

***

А Екатерина даже не подозревала, что днем их маленькая уютная квартира превращалась в обитель эйфории для двух молодых людей. Но однажды утром, проходя мимо дочери, ощутила странный укол беспокойства. Что-то изменилось! Женщина шумно втянула воздух – ее почти звериный нюх уловил новые флюиды, ярким потоком исходящие от девушки. Мать каким-то шестым чувством всегда знала, когда с дочерью что-то происходило. Так повелось еще с младенчества Анечки. Екатерина, целуя малышку в шею, замечала малейшие изменения запаха. Так, вклинивающаяся в сладкий молочный запах кислинка предупреждала о развивающемся в теле дочери недомогании. Екатерина доверяла своему шестому чувству и всегда оставляла дочь дома, если улавливала запах болезни. Серьезным испытанием для матери стал переходный период Ани. Тогда в уютном нежном аромате Ани появились сильные, выраженные нотки женственности, ушел младенческий дух. Екатерина привыкла и истово полюбила новый запах дочери! И вот теперь ей примерещилось, что появился новый оттенок. Вернее, вновь добавилась уже почти забытая трогательная молочная нотка. Озарение накрыло, словно гром среди ясного неба.

- Анют, ты беременна? – в лоб спросила женщина.

Дочь смутилась, оторопело посмотрела на мать и честно ответила:

- Не знаю, мам.

- Ты ведь не доставишь милым соседушкам удовольствия и не дашь им возможности посудачить о беременной девке без мужа? – тихо уточнила Екатерина.

- Что ты хочешь этим сказать? - помертвевшими губами спросила девушка.

- Навскидку вижу два очевидных варианта, - чуть улыбнулась мать. – Либо ты выходишь замуж до того, как всезнающие соседушки проведают о твоем интересном положении и начнут из лучших побуждений выносить мозг и атаковывать нас моральными принципами. Либо мы с тобой ударимся в бега и откроем сезон беременной эмиграции.

Екатерина искренне рассмеялась, увидев полнейшее недоумение на лице дочки.

- Мне пришло приглашение от крымского университета. Они меня очень настоятельно зовут на работу – им нужен опытный преподаватель иностранных языков. Обещают выделить служебное жилье. Можно уехать, чтобы твоя беременность прошла без лишних осуждающе-сочувствующих взглядов. Избежишь бурю в стакане, которую в противном случае обязательно устроят соседушки, бдительно и неутомимо следящие за моральным обликом окружающих. Родишь в Крыму спокойно ребенка. А там, возможно, нам и понравится на новом месте, захотим остаться навсегда.

- Мамусь, я, пожалуй, выберу первый вариант, - робко зацвело счастьем лицо девушки.

- Вот и прекрасно! – обрадовалась женщина. – Распишитесь. Жить будете в нашей квартире. А я соглашусь на предложение университета. Давно хотела у моря пожить и Крым повидать.

Молодые расписались тихо и скромно. Однажды утром Александр зашел за Аней, они сели на трамвай и под ритмичный неспешный перестук большого механического сердца и колес доехали почти до самого ЗАГСа. Вошли с черного входа, поставили росписи в большущий талмуд. Даже символичными кольцами не стали обмениваться, решив, что их любовь значительнее различных условностей.  Окрыленные переменами, пешком прогулялись до небольшого кафе на набережной. Здесь молодоженов уже ждала Екатерина. Других гостей не намечалось – родители Александра не дожили до счастливого дня.

Втроем сидели за маленьким круглым столиком на неуверенных ножках и ели мороженое. Мечтали о будущем, глядя на плавное колыхание зеленых кос водорослей в прозрачных переливах реки. Единственное, что говорило о торжественности события – атмосферный букет крупных садовых ромашек на коленях невесты и легкая белая фата, украшавшая ее голову.

Екатерина достала маленькую коробочку, перевязанную ленточкой.

- Теперь она твоя! – несколько парадно и церемонно сказала она.

Аня подняла на мать недоуменный взгляд, а потом в нем отчетливо появилась догадка. Девушка развязала ленточку, откинула крышечку и воззрилась на старинную брошь. Наплывы черненого серебра все так же загадочно рисовали удивительные узоры, потрясающий камень, вынырнув из непроницаемый тьмы коробочки, зажег цветовое шоу в глубине зеленого оттенка рождались и гасли таинственные багрово-красные всполохи.

Александр замер в немом восхищении. А Екатерина бережно достала брошь из шелкового ложа и приколола семейную реликвию на простенькое повседневное платье дочери.

- Брошь вручается в день свадьбы в знак передачи дочери родового плодородия.

Анюта вгляделась в мать, а потом задорно прыснула.

- Признайся, ты сейчас сама это поверье придумала. К тому же я досрочно управилась с заветом предков, - весело сказала девушка. – Умудрилась забеременеть и без старинной броши.

Тут уж засмеялись все втроем, смахнув невольный пафос церемонии передачи семейной реликвии.

В родной двор вошли неспешно. Вечные бабушки, оккупировавшие лавочки, тут же получили вагон и малый короб поводов для пересудов.

- Ой, Катенька, радость-то какая. Анечка, поздравляем тебя, красавица наша, - запели они дружно лживыми лилейными голосами, - Катенька, можно тебя на минуточку? А вы, молодые, идите, помилуйтесь немного.

Женщина лукаво подмигнула дочери и подошла к самой влиятельной когорте советских времен – войску придомовых бабушек в разномастных ситцевых платьях.

- Жить-то молодые где будут? У тебя? А что так быстро обженились? Свадьбу по-человечески играть не будете? Жених кто? Работает али еще учится? Молоденький, незрелый такой, – неслось со всех сторон. Пожилые женщины в это мгновение напоминали стаю любопытных вороватых сорок.

Екатерина задорно улыбнулась.

- Он не фрукт, чтобы ждать, когда дозреет на ветке и женится. Передам молодым ваши пожелания лада в семье и любви, - весело попрощалась она с дворовой армией контроля морального облика соседей.

Если бы можно было следующий месяц длить вечно.

***

Александр и Аня купались во взаимной любви. Екатерине было тепло и уютно рядом со светлыми юными людьми. До ее отъезда в Крым оставались считанные недели.

Кто же знал, что смерть уже положила в карман брюк остро заточенный самодельный нож, вышла из дома и неспешно затянула по дороге «Приму».

Александр почти не курил, но иногда баловался сигаретой перед сном. Мужчина не хотел, чтобы беременную жену мучил запах табака, поэтому обычно дожидался, когда Анюта засыпала, по-детски сложив ладошки под щекой. Тихо выскальзывал из квартиры, выходил на улицу, садился на остывающую после дневного зноя лавочку у подъезда и наслаждался минутами тишины. Он мечтательно запрокидывал голову, здороваясь за знакомыми созвездиями, и неспешно тянул сигарету, вглядываясь в разгорающийся во время затяжек огонек.

В ту ночь он по привычке пристроился на лавочке и неспешно выкурил сигарету. Чуть еще посидел, а потом направился в сторону горящего электрическим светом прямоугольника проема подъезда. Сзади раздалось легкое покашливание:

- Здравствуй, сосед! Что так поздно?

Александр близоруко прищурился, но подходивший к нему мужик показался вовсе не знакомым. Признаваться, что совсем не узнает говорливого «соседа» показалось неловким, поэтому Александр поздоровался в ответ:

- Да вот, выходил воздухом свежим подышать перед сном. Ночь-то какая теплая стоит.

Мужик весело хохотнул, подошел еще ближе и обдал молодого человека запахом застарелого перегара.

- Ну, и правильно, свежий воздух – это завсегда полезно для здоровья. Ты ж сто лет жить собрался, сосед, - продолжал он весело балагурить, пристраиваясь рядом с Александром.

Тот ускорил шаг, желая уже поскорее оказаться дома и наконец отделаться от чуть выпившего болтливого собеседника. Так вместе и поднялись до двери квартиры Анны и Екатерины. Александр попрощался, развернулся спиной и вставил ключ в замочную скважину, когда почувствовал странный тычок в спину. А потом еще один. И еще … Боль пришла не сразу. Когда тело убивали, боль милосердно задержалась.

То, что случилось непоправимое. Александр понял, увидев быстро полнящуюся лужицу крови у себя в ногах. Он не мог ни крикнуть, ни прохрипеть – ледяной спазм сдавил горло, перехватил дыхание.

А незнакомец вконец озверел – он как дикое животное втянул сладковатый тяжелый запах крови и хотел только рвать и уничтожать. Он наносил и наносил хаотичные удары ножом. Стены и пол подъезда обильно забрызгало красным. Невозможно было представить, что в человеке циркулирует столько крови. Саша не падал навзничь только из-за того, что каждый новый удар словно подбрасывал его израненное тело вверх. Наконец убийца выдохся и замер, тяжело дыша. Кровь пропитала его одежду. Он разжал руку, но нож не выпал - кровь словно клеем намертво прикрепила оружие к коже.

Молодой муж стал заваливаться, а потом и вовсе рухнул на холодные плиты пола.

- Там же Анютка, мама Катя, - пронеслось в угасающем сознании. Но он уже не мог ничего сделать, ничего исправить, ничем помочь. Он умер.

А мерзавец обтер лезвие ножа о рубашку молодого человека, ощерился и открыл дверь в чужую квартиру. Замер у порога, привыкая к темноте. А когда глаза стали различать выплывающие из мрака предметы интерьера, скользнул в ближайшую дверь. Прислушался – в маленьком помещении кто-то спал, размеренно дыша во сне. Преступник подкрался к кровати, наклонился ниже:

- Девка! Да еще и красивая – пронеслось в воспаленном черном сознании.

Похоть пришла мгновенно, он навалился на хрупкое тело, прижал нож к горлу Ани. Девушка открыла глаза. Увидела давящую на нее черную тушу, отвратительно воняющую перегаром и чем-то тяжелым железным, и закричала.

- Тише ты, - грубо прохрипел насильник. – Не то горло перережу.

Анна забилась, пытаясь спихнуть с себя тело, горло холодила острое лезвие, что-то горячее стекало на плечо. Насильник жадно и нетерпеливо шарил руками, пытаясь задрать подол ее сорочки. Вдруг она увидела, как призрачная тень скользнула за спиной преступника. На голову негодяю обрушился тяжелый бронзовый бюст Шекспира, который стоял на тумбочке в комнате матери. Насильник обмяк, намертво придавив Анну. Совместными усилиями женщины кое-как спихнули мерзавца на пол. Екатерина сильными руками разорвала наволочку на полосы и связала недочеловека.

Она проснулась несколькими минутами раньше. Женщина знала о привычке зятя иногда выходить на улицу по ночам. Сколько раз она видела из окна одиноко мерцающую в темноте точку его сигареты. В ритуале Александра женщина угадывала заботу о юной беременной жене. На границе сна она зафиксировала, что зять вновь выскользнул за дверь. Екатерина безмятежно перевернулась на другой бок и сладко уснула. Она видела какой-то сон, когда Сашу убивали, и не проснулась, когда кто-то вошел в квартиру. Но что-то встревожило чутко спящую женщину: то ли осторожные шаркающие шаги чужака, то ли его неуверенное блуждание по квартире. Окончательно она проснулась и взвилась с кровати, когда услышала сдавленный вскрик дочери. Екатерина Григорьевна сразу поняла – случилась беда. Схватила тяжелый бюст с тумбочки и бесшумно поспешила в комнату молодых. Она еще надеялась, что ошиблась. Еще верила, что сейчас испытает момент неловкости, застав пару за близостью, и готовилась незаметно выскользнуть прочь. Но увиденная картина насилия развеяла все иллюзии – женщина, не сомневаясь ни секунды, обрушила на голову мерзавца металлический предмет, вложив в удар всю свою силу.

Екатерину Григорьевну била крупная дрожь, выплеснувшийся в организм адреналин обострил все чувства. Женщина, страшась непоправимого, склонилась над дочерью, увидела темный четкий след, оставленный тонким лезвием, на тонкой шее девушки. Аня была ранена, но жива.

Екатерина выбежала в коридор, непослушными руками набрала 02 и вызвала милицию. Позвонила в скорую. И только, повесив трубку телефона, заметила приоткрытую входную дверь.  Ее мечущийся в панике взгляд натолкнулся на скрюченное тело Саши, лежащее в багрово-черной луже крови. Площадка была похожа на бойню. Женщина в ужасе закрыла глаза. Она сразу поняла, что зятю уже не помочь – в таком неестественном вывернутом положении мог находиться только безжизненный труп.

- Бедный мальчик. Господи, моя Анечка, - судорожно глотая воздух, произнесла она непослушными губами.

Дочь сидела неподвижно в углу прихожей прямо на полу, ее взгляд был прикован к двери. Увидев вошедшую мать, девушка, заикаясь, спросила:

- Он мертв?

- Да, милая.

И Аня завыла как раненый зверь. На одной ноте, зажав во рту кусок сорочки. Такой ее и застали милиционеры, прибывшие на вызов. Такую же увидели фельдшеры кареты скорой помощи, которые предложили отправить девушку в больницу. Но Екатерина решительно отказалась, заверив, что сама выходит дочь. Она лишь попросила врачей осмотреть беременную Аню.

Мерзавца, так и не пришедшего в себя, забрали милиционеры. Несостоявшийся насильник потом не смог на допросе объяснить, почему пошел за Александром и решил убить парня. Говорил, что просто мог зарезать, раз у него в кармане лежал нож, вот и зарезал. Единственное, что он не мог понять – приступ оголтелого безумства, вдруг овладевший им после первого удара.

- Я бил и бил, никак не мог остановиться. Уже рука устала, сил не осталось, а хотелось слушать как чавкает лезвие, входя с податливую плоть.

Аня словно умерла вместе с любимым. Целыми днями она с неподвижными глазами лежала на кровати, рассматривая и не видя образовавшийся после протечки грязно-ржавый узор на потолке.

Екатерина Григорьевна гладила дочь по голове и не находила слов утешения. Ей казалось, что девушка как герои греческих трагедий частично ушла вслед за любимым в подземный мир и сейчас блуждала где-то у берегов Стикса. Когда состоится возвращение Ани в мир живых, она не знала. Она боялась себе сознаться, что возвращения может и вовсе не произойти.

А тут еще и лейтенант милиции, ведший расследование, придумал себе версию, в которую поверил, несмотря на отсутствие улик. Картина убийства не укладывалась в обывательскую логику и не давала ответ на вопрос:

- Почему убийца выбрал именно Александра Булавина? Почему расправился с ним с такой жестокостью?

Молоденький милиционер с гусиной шеей и едва проглядывающими усиками на узком лице выслуживался и возмечтал о погонах капитана – короткий путь к продвижению по карьерной лестнице он увидел в жутком убийстве. Как красиво все сложилось в его голове:

- Это точно теща наняла убийцу. Невзлюбила зятя и избавилась от него. Если смогу доказать, что действовала преступная группа по предварительному сговору, то уголовная статья будет совсем другая. С таким делом можно потом выйти на руководство о повышение чина.

Он затаскал женщину в отдел милиции для дачи показаний и уточнения каких-то несущественных сведений. В действительности, решил взять ее измором и заставить написать явку с повинной. Екатерина Григорьевна оказалась совершенно уязвимой перед таким жизненным испытанием.

Помощь пришла от Ани. Дочь словно очнулась от коматозного сна, когда нависла опасность над матерью. Молодая женщина не стала разводить церемонии, а решительно пожаловалась милицейскому руководству, обратилась в прокуратуру.

Полковник милиции, сотрясая кабинет децибелами голоса и обильно брызгая слюной доходчиво объяснил подчиненному:

- Дело завершай и готовь для отправки в суд. Бабу оставь в покое. Или ты хочешь дослужиться до неполного соответствия? 

И страшный сон Екатерины Григорьевны закончился. Но женщина еще долго не могла отойти от шока. Она словно вновь пережила гибель своего Сережи – отца Ани. Екатерина Григорьевна поражалась схожести судьбы дочери со своей историей.

Показать полностью
[моё] Продолжение следует Писательство Любовный роман Текст Длиннопост
0
5
HelenaCh
HelenaCh
8 месяцев назад
Авторские истории
Серия Невеста и камень вдов

НЕВЕСТА И КАМЕНЬ ВДОВ \ КАМЕНЬ ВДОВ (Глава 6 - часть2)⁠⁠

***

Только за все прожитые вместе годы Юрка ни разу жене не сказал, как сильно любит ее. Слов не находил правильных. И решил поведать о чувствах доступным ему языком. Ювелир достал из надежного загашника два оставшихся драгоценных камня и долго вглядывался в волшебную игру света и тени, которую тут же затеяли минералы.

- Эх, Петр Федосеевич, горькая тебе выпала доля. Суров ты был, на руку спор и горяч. Но справедлив. Земля пухом. Ты не серчай, что камни себе оставил. Некому их передать было. Весь твой род на корню народный ураган выкорчевал.

Повинился, погрустил. И оставил на приступочке только александрит. Тот продолжал загадочно подмигивать, рождая в изумрудном оке красные всполохи.

- Как Марфа моя - внешне спокойная, а внутри ярким огнем горит. Да и во сне кафтан на супружнице переливался красным и зеленым. В руку сон! Сотворю брошь из серебра, чтобы у самого сердца носила.

Несколько дней не выходил Юрка из мастерской и к себе никого не пускал. Измаялась Марфа. Никак в толк не могла взять, что опять приключилось с мужем. Она было сунулась в первый вечер зайти - так нет, мягко под локоток взял и выпроводил за порог. Глиняную мису с едой велел оставлять под дверью. Настращал не тревожить до тех пор, пока сам не выйдет.

Через три дня появился Юрка в горнице, истово перекрестился на красный угол, а потом обессиленный повалился на полати спать. И снова, как в пору жуткого бегства из Пермской губернии, одна рука была судорожно стиснута в кулаке. Проснулся лишь к вечеру следующего дня. Просветленным и словно очистившимся от скверны, если какую и носил внутри себя. Обнял жену, усадил ее к себе на колени и с трудом разжал до немоты сведенный кулак. Марфа ахнула, пораженная увиденным. Благородное червленое серебро мягко обволакивало самоцвет. А тот смотрел в самую душу, волнуя и пробуждая любовь к красоте.

Видно, судьба решила, что Юрка все долги раздал. Трагедия настигла семью на следующий день. Говевший несколько дней Юрка на радостях, что смог наконец рассказать жене о своей глубокой любви, что сотворил настоящее чудо из куска руды и камня, пошел в кабак и с задором напился. Домой возвращался в ночи, весело горлопаня песни. Топот копыт сзади расслышал не сразу и дорогу роскошной барской карете уступил не так расторопно, как следовало.  Колеса занесло на ухабе, экипаж нервно дернуло.

- Осторожнее, олухи. Жить надоело? – раздался властный окрик. Из окна высунулся раскрасневшийся человек в дорогой дорожной одежде, породистое лицо его исказилось гримасой гнева.

Дюжие молодцы, бывшие в услужении, не на шутку перепугались хозяйского недовольства. А кто виноват? Кто оплошал? Не они же! А вон тот выпивоха, завалившийся в придорожную пыль. Это он застил путь и барина не уважил. Холопы соскочили с козел и с большим умением плетками отстегали промедлившего Юрку. Били в два кнута, живьем сдирая кожу. Остановились лишь, когда выдохлись. Барин все это время с брезгливым любопытством посматривал из кареты в окошечко на учиненную экзекуцию и одобрительно кивал. Бросили исполосованное с открывшейся местами живой плотью тело в дорожной пыли и резво поскакали дальше. Подумаешь, наказали нерасторопного пьянчугу. Выживет – впредь ему наука будет. Издохнет – туда и дорога. Не человек – шелупонь. Не жаль.

Юрку нашли ближе к утру, когда неясный свет слегка выделял тени из сумерек.

Марфа самоотверженно выхаживала любимого мужа, богу молилась до немоты в коленях. Но не выходила и не вымолила. Юрка прометался в беспамятстве несколько дней, исхрипелся вновь возродившимися приступами жесточайшего кашля и умер в глубоких потемках с засохшей кровяной пеной на обкусанных губах.

***

И осталась вдовая Марфа одна с крошечной дочкой Елизаветой на руках. Судьба вдовы ювелира и девочки затерялась в горниле последующих насыщенных потрясениями и лишениями десятилетий. В революционные годы приходили ее раскулачивать. Но женщина жила настолько скромно, что и экспроприировать было нечего. Красноармейцы тщательно обыскивали весь дом, перевернули все с ног на голову, разнесли чуть не по бревнышку пристройку, в которой раньше была мастерская, но никаких богатств так и не нашли.

Куда делся рубин, который с такими лишениями сберег Юрка, не известно. Бесследно канул во времени.

А драгоценную брошь – последнее и единственное признание талантливого ювелира в любви - Марфа сохранила. Ирония судьбы, но обрамленный в серебро редчайший александрит в трудные времена вновь был законсервирован в грязи и нечистотах, как и в пору бегства из Пермской губернии. Женщина завернула подарок мужа в пропитанную разогретым парафином тряпицу, положила в деревянную шкатулку и зарыла в сарае в закутке, где держала кур. Никому и в голову не приходило искать богатство под преющим сеном, смешанным с куриным пометом. Тощих домашних птиц приходившие раскулачивать Марфу большевики регулярно изымали и даже не догадывались об истинном сокровище, сныканном под щедро распространяющим миазмы непотребством. Потрясающая брошь, не тронутая и не замеченная, ждала своего часа.

Пролежала шкатулка с семейной реликвией почти четверть века в земле. Марфа свою драгоценность больше никогда в руках не держала: сначала боялась даже заглянуть в тайник, а потом вдруг поняла, что нет надобности доставать на божий свет подарок любимого. Достаточно, что память бережно хранила каждую черточку лица Юрки, каждый завиток броши.

Марфа порой закрывала глаза и воскрешала в воображении образ мужа. Она словно снова видела его субтильную фигуру с сильными и переплетенными выпирающими жилами руками ювелира, выразительные серые глаза с солнечной искоркой, взлохмаченные русые волосы. Она мысленно разговаривала с Юркой, рассказывала ему свою жизнь, какой умницей растет дочь, перенявшая ее любовь к языкам. Делилась с ним своими страхами и надеждами. Мечтала, как вырастет Лизонька и станет преподавать в школе детям. Встретит единственного человека, выйдет за него замуж и обязательно родит сероглазого мальчонку с копной непослушных русых волос. Марфа точно знала, кого из внуков будет тайно любить больше всех. Она заклинала судьбу, чтобы бабья доля Лизаветы продлилась долго, и не повторилась родительская трагедия. Марфа, по-девичьи смущаясь и краснея, шептала так и не сказанные при жизни мужа слова любви.

- Так рвется к тебе моя душа. Снятся сны, что ты живой. Будто мы с тобой прожили долгую и счастливую жизнь. Видела тебя седым, лицо светлое и такое родное. Годы сделали тебя только краше и милее моему истосковавшемуся сердцу. Каждая морщинка – радость или несчастье, прожитые нами вместе, бок о бок. Мы сидели на завалинке у мастерской и тихо согревались в ласковых солнечных лучах. Молчали. Не обмолвились ни словом. Но говорить и надобности не было. Вместо уст разговаривали наши сердца.

До самой своей смерти женщина не снимала черный плат с головы, храня безвременно ушедшему Юрке строгую верность. Старость согнула ее, исчертила исхудавшее лицо глубокими бороздами, но не лишила воспоминаний и острого ума. Перед смертью Марфа рассказали Лизавете о тайнике и подробно описала, как найти правильное место.

Юная дочь хоронила мать с чувством глубочайшей скорби и вселенского одиночества. Ей казалось, что вместе с Марфой ушла жизнь из дома. Стены словно потускнели и потемнели. Елизавета немилосердно мерзла каждый вечер, до тропической духоты топила печь и куталась в старую пуховую шаль Марфы, но никак не могла согреться. Она с маниакальной одержимостью ушла в изучение языков, вновь и вновь штудируя оставленные матерью в наследство книги. Пока однажды вечером решительно не взяла в руки лопату, не прошла в сарай и не стала копать.

Острое лезвие лопаты уперлась в какой-то предмет. Лиза руками разгребла землю и увидела почерневшую чем-то пропитанную ткань. Развернув толстое полотно, она обнаружила шкатулку. Несколько мучительных минут не решалась поднять крышку. Сидела на земле и позволяла слезам бесконечно катиться по щекам. Перед глазами стояло такое дорогое и такое одухотворенное в своем спокойствии лицо матери. Потом все же заглянула в шкатулку и увидела чем-то пропитанную сложенную в несколько раз холстину. Девушка развернула материю и замерла. Удивительная серебряная брошь весомо холодила и гладила ладонь. Необыкновенный камень загадочно мерцал, завораживая сложной игрой цвета. На дне шкатулки лежал еще один сверток материи. На колени Елизаветы из грубой ткани выпала старая фотография. Девушка с удивлением узнала в молодой настороженной невесте свою мать. Рядом стоял смурной и очень недовольный худощавый парень. Лиза догадалась, что это ее отец. Смутно девушка вспомнила, что когда-то снимок стоял в красном углу – на самом почетном месте. А в неспокойные времена тихо и незаметно исчез. Девушка поняла, что мать припрятала в шкатулке самое ценное, с чем боялась расстаться. Под дагерротипом хранились сложенные листки. Девушка узнала каллиграфический почерк матери. Это были письма. И каждое Марфа написала своему Юрке. Лишь несколько секунд Лиза колебалась, а потом решительно развернула первый чуть побуревший от лет листок.

- Здравствуй, любимый мой супруг. Лизонька растет как сказочный ребенок – не по дням, а по часам. Она уже топает своими крепкими ножкам по дому. Так завораживает ее чудесный смех. Словно оживает ставший мертвым после твоей кончины дом. Стыдно и страшно сознаться, но я ведь чуть непростительный грех не сотворила – чуть руки на себя не наложила. Не мил белый свет без тебя. Остановила от последнего шага Лизонька. Она зовет меня, тянет ко мне свои крошечные руки в ямочках, и страшные тени, затаившиеся в углах дома после твоего безвременного ухода, отступают. Они не уходят совсем, но и власти надо мной в присутствии дочки не имеют. И я могу дышать. Не полной грудью. Рвано и тяжело, но могу. Лизонька так похожа на меня. Все ищу в ее личике твои черты, но не вижу. Жаль, что ты не оставил мне себя маленького. Если бы у нее были твои серые глаза. Но нет. Дочка смотрит на меня зелеными – такие же вижу и в зеркале. Ты знаешь, я все же повесила зеркало в комнате. Нет за ним двери в другой мир, не прячутся внутри призраки. Я была такой наивной, что верила в бабкины россказни в юности. Теперь с годами и с утратами беспричинные страхи прошли. Боюсь одного – потерять Лизоньку. Отвлеклась, душа моя. Я же о дочке тебе обещала поведать. Она смышленая. Такая сообразительная. Я с ней много говорю и по-английски, и на немецком. Спасибо графине за ее доброту и науку – помню языки до сих пор. Тем и кормимся – учу детей в школе. Лизонька уже лепечет русские и иностранные слова. Злые соседки ее не понимают и называют полоумной. Темные совсем. Так беспокоюсь из-за нашей доченьки ежеминутно. Пусть ей выпадет счастливая доля.

Прямо в сарае, не поднимаясь с земли, под неверным светом тусклой маленькой лампады Елизавета узнала о страшной ночи ночного бунта, о полном опасности и нужды путешествии из Пермской губернии в Иваново, о жизни и смерти своего отца. Последнее письмо Марфы было совсем коротким.

- Лучшая жизнь оборвалась вместе с твоей смертью, бесценный мой супруг. Если бы не Лизонька, не убоялась бы руки на себя наложить. Прожитые годы меня немного смирили с утратой. Я знаю, что скоро уже встретимся. Я чувствую смерть у своей кровати. Болезнь, печаль и тоска по тебе гнут к земле. Узнаешь ли ты меня? Я ведь теперь как старуха. Болезнь меня согнула и обезобразила. А ты все так же молод и красив. Захочешь ли встретиться с такой сущей уродиной? Я верю в нашу любовь. Верю, что под страхолюдством, которое нарисовала на лице болезнь, ты узнаешь меня прежнюю – молодую и красивую. И будешь так же любить, как раньше. Мне не страшно умирать. Я так устала жить без тебя. Страшно дочь без доброго родительского присмотра в миру бросить. Но у меня нет больше сил длить жизнь. Болезнь меня совсем высосала. Господи, так страшно Лизоньку оставлять одну в целом свете. Несмышленая она еще совсем. Пусть у нашей Лизоньки жизнь будет легче. Пусть ей достанется то счастье, которое нам с тобой судьба недомерила.

Девушка в задумчивости держала чуть пожелтевшие страницы в руках.

- Когда это мама писала? Ах, да. Заболела она тяжело. Слабела с каждым днем, волосы у нее тогда клоками стали выпадать. Думали, уже не выходится. А она выдюжила и поднялась. Вот значит, что ее в этом мире удержало. Страх за меня. Спасибо, мама!

***

Елизавета поднялась и прошла в комнату. Безобразные тени, обступившие ее после смерти матери, словно ослабили свою хватку. Девушка бережно разгладила на столе письма Марфы.

- Мама! Будто с тобой поговорила и чистой родниковой водой умылась. Кажется, я теперь смогу дальше жить. Благодаря тебе и папе. Ваша любовь спасает меня.

Она достала чистую ученическую тетрадку и, усевшись за стол, записала: «Вот и не стало мамы».

В этой тетрадке потом появится еще много записей. Таких же лаконичных, но емких. Вторую запись сделала через несколько месяцев. Лиза поведала дневнику о взволновавшей ее встрече.

- Торопилась в школу. Зима немного отступила, утомилась вымораживать белый свет. Весна тут же воспользовалась усталостью зимы и выглянула теплым ласковым солнышком сквозь густую серую пелену туч. На дорожках образовался скользкий лед. А я ничего не замечала. Так спешила. Оступилась и упала на какого-то юношу. У него такая хорошая улыбка и милые глаза.

В тот месяц новые отметки в тетрадке стали появляться почти каждый вечер. Девушка, не имея возможности поговорить с Марфой о своей новорожденной любви, делилась с дневником.

- Он ждал меня на том же месте на следующий день! Подошел и предложил проводить до школы. Было так неловко. Ученики видели и перешептывались. Я совсем засмущалась и неуклюже попрощалась. Он, наверное, больше не придет.

- Гриша не обиделся и встретил меня у школы сегодня вечером. Да, его зовут Гриша. Мы неспешно гуляли по городу. От запаха весны и следа не осталось. Снег сыпал, кружил пушистыми хлопьями. Думалось, что весь город укрылся под белым покрывалом и нас от посторонних любопытствующих глаз спрятал. Совсем промерзла, но было так хорошо. С Гришей тепло и светло, мама. К чему бы так?

- Когда всем сердцем ждешь человека, это любовь? Мама, мне так сейчас не хватает твоего мягкого голоса, твоих успокаивающих все мои маленькие и большие беды рук.

- Мама, я выхожу замуж. Я больше не одна в целом мире.

- Это секрет. Даже Гриша еще не знает. Мама, я ношу малыша под сердцем! Как невозможно удивительно прозвучало. Я счастлива. Сегодня была у врача, и она подтвердила, что жду ребенка. Так волнительно, когда Гриша поймет, что нас уже фактически трое.

- Девочка, мама. У тебя внучка. У нее наши зеленые глаза. Назвали Катенькой.

- Катенька растет самым чудесным ребенком на всем белом свете. Больше ни у кого нет таких мягких ручек и нежных пяточек. А как она улыбается, мама. Как ангел! Гриша очень любит дочку. Ночью всегда сам укладывает ее спать. Долго укачивает на руках у самого сердца и тихонечко поет ей на ушко колыбельную. А потом еще не сразу кладет в кроватку, все с рук не хочет отпускать.

В дневнике Елизаветы была сделана еще одна единственная запись.

- Сегодня погиб мой Гриша.

Кате было всего три года, когда счастливую семью настигла трагедия. Они втроем пошли в кино на вечерний сеанс. Лиза нарядилась в лучшее платье - зеленое в белый горошек. Завила светлые волосы, отливающие благородным золотом. Чуть подкрасила колдовские зеленые глаза и усилила природную яркость губ. Впервые достала семейную брошь, на которую и дышать-то боялась. А в этот вечер так захотелось быть эффектной! Она прикрепила брошь к платью, александрит сразу же зажегся различными оттенками.

- Как же мне повезло! Ты очень красивая. Даже в кино теперь идти неловко – тебя же все примут за какую-нибудь кинозвезду. Куда мне, простому работяге, до такой сногсшибательной мадемуазель, - и Григорий картинно поклонился, делая вид, что взмахивает украшенной длинным пером широкополой шляпой.

Лиза довольно улыбнулась, чуть облизнула губы и ухватила лукаво смеющегося мужа под локоть. В приподнятом настроении они вышли из дома. Вечер был по-летнему теплый. Мирно и уютно стрекотали кузнечики. Небо постепенно накрывалось бархатистым чернильным покрывалом. Еще очень бледная луна гордо выкатила чуть щербатый диск. Единственный горящий на улице фонарь мягким и робким светом выхватил из полутени очертания знакомых до мелочей домов. 

Супруги увлеклись кинолентой, с живым интересом следили за перипетиями героев. А маленькая Катя на середине фильма уснула, свернувшись уютным котенком в глубоком кресле. Счастливые родители решили не будить малышку. Лиза нежно обняла трогательное тело дочери, взяла на руки, в очередной раз поразившись, насколько дочка еще крошечная и невесомая. Шли по дороге по тихому вечернему городу, погружающемуся в полупрозрачные сумерки, и шепотом планировали, как в выходные купят лимонада и колбасы с хлебом, возьмут с собой вареную картошку и поедут в загородный парк на природу.

Когда проходили мимо старинного особняка с возносящимися колоннами и изящными балкончиками, Григорий внезапно почувствовал укол беспричинной тревоги, переходящей в панику. Мужчина стал нервно озираться, а потом замер, прислушиваясь к своим ощущениям. Он пытался понять, откуда появилась уверенность, что опасность скользит за его семьей шаг в шаг. Лиза тоже приостановилась, заметив, что муж задержался, вопросительно посмотрела. А острый слух мужчины в это мгновение уловил какое-то змеиное шуршание и потрескивание. Тело среагировало быстрее, чем пришло понимание. Спасая любимых, он оттолкнул жену с малышкой на руках в сторону.

Лиза почувствовала сильный толчок, который отбросил ее вперед. Женщина больно впечаталась в стену дома, свезла кожу на локте. Падая, боялась лишь одного - придавить Катеньку. Лиза даже не попробовала сгруппироваться и жестко рухнула на спину, стукнувшись затылком о камни мостовой. Дух вышибло, в глазах помутилось, но крепко спящая Катя зато даже не проснулась, лишь встревоженно и плаксиво всхлипнула. Мир вокруг в это мгновение резко утратил цвет и звуки. Окружающая картинка стала вязко-серой, пронзительная тишина накрыла женщину. Она медленно повернула голову, чтобы попросить мужа помочь подняться. Ее взгляд натолкнулся на густое пыльное облако, за бетонной взвесью слабо угадывалась груда кирпича.

- Откуда взялся кирпич? - отрешенно пронеслось в голове. – И почему весь мир стал ватно-бесцветным?

Она закашлялась и слабо позвала мужа. Гриша всегда такой предупредительный и заботливый почему-то не бросился помогать. И только тогда женщина разглядела, что любимый неподвижно лежит среди обломков битого кирпича весь присыпанный белесой взвесью.

- Гриша, парадный костюм испорчен. Так жаль, - заторможено подумала Лиза и снова позвала супруга.

Гриша пристально, не мигая, смотрел на нее. Лиза отказывалась верить. Не могло случиться ничего непоправимого. Вот сейчас он сморгнет оцепенение, скажет, что все в порядке. Но любимый муж лежал, не шевелясь. А взгляд становился стеклянным.

***

- Сегодня погиб мой Гриша, - хриплым голосом дочитала Анна дневник своей бабки. Слезы градом катились из глаз Татки, в груди занозой засела щемящая боль.

- Мама, как же так? Почему мы все такие несчастные?

Анна ничего не ответила. Мерные удары старинных часов отсчитали положенное время, словно придавая дополнительный вес горестной тишине квартиры, где две женщины только что заново пережили далекие смерти родных людей.

В это время ноутбук, диссонируя с печальной атмосферой на кухне, задорно тренькнул. Татка невольно скосила глаза – в мессенджер пришло сообщение от Данилы. Девушка поразилась тому, каким длинным оказалось письмо от любимого.

- Татушка, сегодня встречался с твоими закадычными друзьями. Они просили передать, что дико соскучились. Как и я впрочем. Но я сильнее скучаю, чем они.

- О ком это он? Ничего не понимаю.

- Прямо вижу сейчас, как ты в недоумении сборишь нос гармошкой и трешь висок. Наверное, задаешься вопросом, о каких друзьях я говорю. Не торопи, дай насладиться моментом. Ведь сейчас я живо представляю, что ты сидишь напротив и с нетерпением ждешь продолжение моего рассказа. Все! Больше не тяну кота за хвост. Не дуйся. Утром, как всегда, отправился на пробежку. Все время думал о твоем стремительном отъезде. Так и не понял, почему ты рванула в Иваново к маме. Надеюсь, причина не во мне. Но все равно беспокоюсь. Постоянно прокручиваю в голове наши последние встречи, разговоры. И ловлю себя на том, что выступаю в роли прокурора - виню себя за малейшие мелочи, во всем нахожу повод для твоей потенциальной обиды и выношу себе приговор. Отчасти спасает лишь бег. Сложно линчевать себя и одновременно следить за размеренностью дыхания. Татка, что ты с нами делаешь? Зачем этот побег? Я ничего не понимаю.
Хотя, прости - не о том хотел сказать. Вернусь к встрече с твоими друзьями. Я решил посидеть на лавочке, где произошла наша первая взрослая встреча. Твои приятели тут же поспешили ко мне. Они слетелись словно я им что-то задолжал. Принялись важно вышагивать рядом, высокомерно делать грудь колесом и сварливо высказывать свое недовольство твоим отъездом. А я к тому же не додумался взять с собой булку, так что выслушал от твоей пернатой братии все ее недовольство. Они заверили, что ты поступила совершенно правильно, бросив такого никчемного типа, который даже не догадывается прихватить с собой взятку для крылатой мафии. Единственное, что голуби не одобрили – то, что ты покинула и их. На меня даже попытались презрительно нагадить. Сизый бомбардир лишь чуть промахнулся. Продолжения прессинга крылатого гоп-стопа я решил не дожидаться, и поспешно ретировался. Татушка, я люто скучаю по твоему смеху и по твоему нытью. Я обожаю тебя любую. Возвращайся. Помни, что в одном городе без тебя тоскует покинутый принц без белого коня, но с большим букетом цветов. Я правда купил цветы. Не спрашивай, зачем. Наверное, надеялся, что ты не дашь цветам завянуть втуне и приедешь ко мне поскорее. Теперь сижу один в квартире с огромным нарядным букетом. Не жалеешь меня, сжалься хоть над цветами. Возвращайся ко мне и к цветам. Люблю и жду.

Татка грустно улыбнулась, а потом поглядела на четкий суровый профиль матери и решилась.

- Мама, ты никогда не рассказывала подробности, как умер папа. Я знаю, что его убили. Но что же именно произошло в тот день? Ты извини, что бережу старые раны. Мне правда важно, даже жизненно необходимо знать.

Она замерла, сердце глухо стукнуло и словно тоже застыло в ожидании. Анна не двигалась. Казалось, две женщины и старинный дом увязли в расплавленной смоле, пойманные в ловушку времени. Наконец Анна медленно, очень медленно поднесла к лицу руку и смахнула непослушную седую прядь, норовящую залезть в рот.

- Ты права, доченька. Наверное, пора выворачивать все страхи наружу и избавляться от них. Только утро вечера мудренее. Давай не будем на ночь глядя множить печали и доставать все скорбные семейные истории из шкафа. И так много трагедий на один день. Утром настанет новый, будет и вся правда о смерти Саши. Ничего не утаю. Обещаю.

***

Утром Наташа проснулась в теплом запахе жарящихся оладий. Мама, следуя давним славянским традициям, чертила магическую черту между смертью и жизнью, призывая в помощь самый мощный древнейший оберег – хлеб в виде маленьких золотистых пышечек. Девушка прошла на кухню. Анна сидела за столом. Мягкий утренний свет лился в окно и деликатно подсвечивал женщину. Татка с щемящей тоской поняла, как за последние годы сдала мать. Морщины, избороздившие ее лоб, стали архитектурными. Они, словно протоптанные тропинки, показывали, как мысли матери крутились вокруг невеселых событий. Это были тропки памяти - порой полные трагичных событий и переживаний. Наталья еще больше утвердилась в мысли, что должна дослушать историю камня вдов и своей семьи до конца. Она должна узнать главную печальную тайну своей жизни - как умер ее отец.

Никогда ни бабушка, ни мама не рассказывали, что именно произошло в ту роковую ночь. Бабушка лишь отводила глаза и говорила, что еще не время для страшных историй, что мозг ребенка не готов к правде. Татка, всегда ощущавшая себя рядом с матерью маленькой девочкой, даже боялась расспрашивать Анну. Лишь один раз на заре юности в сердцах она кинула матери обвинение, что та ее не любит.

- Ты и отца недостаточно любила, поэтому его и убили, - крикнула девочка в сердцах и тут же раскаялась в сказанном, но сделанного было не воротить назад.

Если бы Анна ее тогда ударила, если бы накричала на нее, у Татки появилось бы слабое оправдание своему поступку. Но мать лишь с болью поглядела на дочь и молча, ссутулившись, направилась к выходу из комнаты. Около двери она остановилась, несколько секунд в недоумении смотрела в одну точку, а потом подошла к Татке и как-то механично подняла руку. Девочка от испуга закрыла глаза, отшатнулась, уже ощущая жесткую пощечину на лице, сжимаясь от обжигающей боли. Но удара не последовало. Татка вдруг почувствовала мягкую ладонь, погладившую ее по голове. Девочка открыла глаза и поразилась увиденному. Мать не смотрела на нее, взор женщины был устремлен куда-то выше макушки ребенка. Она выглядела виноватой, на губах гулял призрак печальной полуулыбки.

- Все пройдет, родная. Все будет хорошо, - почти мертвым голосом прошептала Анна и вышла из комнаты.

Татке стало так стыдно и страшно, что она даже не решилась рассказать бабушке об этом случае. Мать явно тоже ничем не выдала. Это девочка поняла по ровному поведению бабушки, по ее лучистой заботе и теплоте.

Ни слова упрека не услышала она от матери. Ни грамма осуждения не ощутила в ее поведении. Стыд и боль грызли девочку живьем. Она готова была провалиться под землю, чувствуя, что своей неоправданной жестокостью предала и мать, и отца. Когда девочка совсем себя извела, и на нее стало жалко смотреть, обеспокоилась ничего не подозревающая Екатерина Григорьевна. Она несколько раз приступала с вопросами, но Татка лишь мотала головой. Как сознаться бабушке? Как лишиться ее доброты и любви? Как признаться, что она далеко не такой честный и порядочный человек, какой хотела бы быть.

В конце концов бабушка допыталась до правды. Женщина ахнула и закрыла рот руками. Вопрос: «Как ты могла?» - так и не сорвался с ее губ.

- Бабушка, поговори со мной. Кричи, бей, но не молчи. Не осуждай. Я и так уже много раз себя казнила. Совсем жить не смогу, если еще и ты меня осудишь, - девочка истерично кричала, размахивая руками, слезы градом лились из глаз.

- Я люблю тебя, - сказала бабушка, пытаясь прорваться сквозь застилающее внешний мир отчаяние девочки. - И мама тебя любит. Она простила все твои проступки - прошлые, настоящие и будущие - еще до твоего рождения. Ты поступила жестоко. Но, что было, то было. Уже не откреститься. А значит нужно принять ситуацию и идти дальше. Прости себя, и родительская любовь победит все обиды.

Девочка и женщина сидели на кухне в обнимку и плакали. Такую картину увидела вернувшаяся с работы Анна. Она сделала было шаг незаметно выскользнуть из помещения, но потом, словно на что-то решившись, шагнула в круг света.

- Нам нужно перелистнуть страницу. Так будет легче всем. А пока еще мы до конца не закрыли эту дверь тебе, Татка, необходимо знать главное. Я безмерно люблю тебя. Вы с мамой самые дорогие для меня люди. Обещаю, что расскажу тебе в подробностях о ночи гибели твоего папы. Пока еще не нахожу в себе сил, но обязательно со временем расскажу.

И вот это время настало. Татка, приехавшая домой за ответами, взяла оладушек в руку, вдохнула успокаивающий и защищающий от страхов хлебный запах и приготовилась слушать.

Показать полностью
[моё] Писательство Продолжение следует Любовный роман Текст Длиннопост
0
16
SanchesK
SanchesK
8 месяцев назад
CreepyStory
Серия Охотник на вампиров по объявлению

Охотник на вампиров по объявлению. Часть 6 / Разрушенные иллюзии 1/2⁠⁠

🔞18+

🟢 Предыдущая часть
⏮️ Первая часть
🎧 На моей странице можно найти аудиовариант этой серии ✅

Охотник на вампиров по объявлению. Часть 6 / Разрушенные иллюзии 1/2

Такси остановилось в знакомом дворе, утонувшем в полумраке наступающего вечера. Я уже давно здесь не бывал, переведя общение с Соней в безликое пространство цифровых сообщений, но многое осталось на своих местах, словно застывшее в янтаре времени. Взгляд скользнул по обшарпанному дому, который, несмотря на свое усталое обличье, продолжал хранить ностальгические воспоминания беззаботной школьной поры. На месте опасной, скрипучей деревянной горки, что уже давно представляла собой угрозу для неосторожных деток, теперь высился новый, блестящий фонарный столб, его свет, напоминающий мягкий ореол, рассеивал вечернюю тьму и ласково озарял пышные кусты с темно-зелёными листьями, почти чёрными в сумерках, источающие терпкий, сладко-пряный аромат, уносящий меня в беспечные дни минувших лет. Аромат, напоминающий лето и бесконечные игры до позднего вечера.

Где-то тут недалеко, в соседних дворах, находилась и наша старая квартира, теперь уже чужая, проданная родителями сразу после моего выпуска из школы – шаг, означавший начало новой жизни в более комфортных условиях. И сама школа, с её широкими ступенями и высокими окнами, пряталась за парой домов отсюда. Лишь только я вспомнил об этом месте, теперь кажущемся уютным и таким родным, различные события, запечатлённые в моей памяти, всплыли словно жемчужины из глубин моря воспоминаний, навевая улыбку на моё лицо – смесь грусти и нежной радости.

Подняв голову к окнам Сониного дома, я увидел хороший знак — в кухне горел тёплый, приветливый свет, пробивающийся сквозь тонкие занавески. Чёрт, я же забыл её предупредить о приезде! Надеюсь, она сейчас одна, и я не стану тем нежданным гостем, чей внезапный визит вызовет лишние вопросы и неловкие объяснения перед её подругами. Сердце заколотилось быстрее, смесь ожидания и лёгкого волнения окружила меня приятной дрожью.

Подойдя к бордовой парадной двери, я внимательно рассматривал обновлённый домофон, на котором некие олухи, вроде тех, какими были и мы лет двадцать назад, уже успели оставить непристойные надписи. Слегка улыбнувшись, я набрал номер квартиры 42, но вдруг остановился, застигнутый сомнением, как будто застыл на краю пропасти. Мои пальцы, словно не принадлежащие мне, не решались нажать кнопку вызова, как будто я боялся отправить сообщение, в котором слишком много невысказанных чувств. Может, уже и правда поздно? Зачем я на самом деле к ней приехал?

Склонность сомневаться — моя ужасная черта, хронический спутник моей жизни, призрак, который всегда сидел у меня на плече, шепча сомнения в ухо. Я ненавидел её, эту изматывающую нерешительность, но в то же время позволял ей существовать, как неизлечимой болезни, научившись уживаться с ней. Раньше она мешала мне куда сильнее, заставляла молчать, когда хотелось кричать, и действовать, когда нужно было ждать. Я пытался к ней прислушиваться, и её шепот пугающих вопросов заволакивал голову. А сейчас я часто игнорировал сомнения, свыкнувшись с существованием такой особенности в моём характере. Пусть будет, что будет, — сказал я себе, стремясь избавиться от навязчивых мыслей.


Подкалывая себя провокационными вопросами, будто невзначай, я нажал на кнопку, отрезая себе путь назад, словно касанием перерезал невидимую нить, связывающую меня с колебаниями тревоги. Мелодия звонка, прорывающая тишину, раздалась из динамика, словно весёлый вызов к жизни, заставив сердце забиться быстрее, наполняя грудь горячим предвкушением. Вскоре послышался знакомый, хоть и удивлённый голос Сони.

— Привет, Соня, это Толик. Можно я заскочу? — мой голос, хоть и старался звучать непринуждённо, дрожал лёгкой, едва уловимой вибрацией, как крыло бабочки, запутавшейся в паутине волнения. Адекватная причина моего неожиданного визита так и не пришла мне на ум, а остальные придуманные показались мне слишком наивными, словно шутки, которые не вызывают ни единой улыбки.

— Толик? — её изумление прозвучало с той неподдельной искренностью, которая заставила меня сжаться внутри. Она не спешила нажимать кнопку домофона, и эта пауза растянулась в тягучую, наполненную ожиданием тишину. Я слегка напрягся, позволяя сомнениям подсыпать щепотку жгучих мыслей, вдруг она точно не одна. Эта идея пыталась укорениться в моём сознании, как ненужный сорняк, угрожая оборвать всю нить предвкушения. Однако, только я стал мириться с проигрышем, как вскоре она позволила мне войти. Возможно, она просто была слишком сонной, уставшей, чтобы уделять моим нервам много внимания.

Я стоял в парадной, вслушиваясь в знакомое громыхание лифта и вдыхая сырой подвальный запах, как изюминку всех подобных построек. Пятый этаж. Дверь Сониной квартиры уже приоткрыта в ожидании моего визита, готовая распахнуться навстречу почти забытой дружбе. Зайдя, я скинул куртку, ощущая, как волнение постепенно отступает, унося за собой остатки тревоги, словно волны отступающего моря.

Соня не спешила встречать меня у порога, и я огляделся, впитывая атмосферу, которая, казалось, рассказывала свои собственные истории. Квартира преобразилась до неузнаваемости после ремонта, став местом, полным нового дыхания и свежих красок. Тут изменилось абсолютно всё: новая мебель, яркие картины на стенах, которые нежно ворковали своими цветами, словно птицы, стремящиеся вырваться на свободу. Наверное, это было к лучшему. Ремонт, как волшебник, стёр из моей памяти старые картинки, заменив их на новые, избавив меня от того ранимого чувства ностальгии, которое могло бы разорвать меня на кусочки.

Висевшие на вешалке кофты источали приятный, сладкий аромат духов, словно лёгкий ветерок, принесённый с весеннего цветущего сада. С кухни доносились аппетитные запахи приготовленного ужина: пряный аромат жареной курочки смешивался с нежным запахом запеченных овощей и лёгкой кислинкой лимонного соуса, заставляя желудок заурчать от голода и помогая скинуть лишнее напряжение, скопившееся за день, как тяжёлый плащ.

Выйдя из-за угла, Соня, наконец, появилась на другом конце коридора, освещенного приглушенным светом, словно ожившая картина. Её каштановые волосы, свободно распущенные по плечам, играли в полумраке, приковывая к себе всё моё внимание. Она выглядела расслабленной, прислонившись плечом к холодной, гладкой поверхности стены, украшенной старинными семейными фотографиями в потемневших рамках. Её взгляд, полный любопытства и нежного удивления, был направлен на меня, при этом между нами сохранялось некоторое расстояние — такая невидимая преграда, будто она пока ещё вспоминала, кем мы являлись друг другу за пределами интернета. Я застал её врасплох, может, заставив быстро прихорошить себя перед зеркалом в ванне, подгоняя отражение под свои весёлые ожидания.

— Привет! Ты чего так поздно? — спросила она, одновременно откусывая зелёное, хрустящее яблоко. С кухни еле доносился заглушенный ритм легкой, расслабляющей музыки — спокойный джаз, наполняющий дом теплотой и уютом.

Я снимал кроссовки, наступая одним на пятку другого — старая привычка, которая всегда немного раздражала мою мать, и с широкой, немного глуповатой от счастья улыбкой разглядывал подругу, словно заново знакомился с её очарованием. Давненько я не видел её вживую, лишь на фотографиях и видео, которые она выкладывала на своих страницах, где свет и фильтры придавали ей волшебный вид. Но тут, передо мной, она выглядела даже более привлекательной и притягательной. Выразительная мордашка светилась жизнерадостностью, а взгляд больших зелёных глаз в обрамлении длинных ресниц был глубже, чем океан, всегда заставляя меня теряться, словно в вихре эмоций и недосказанности.

Домашние серые спортивные штаны, мягко облегающие её стройные ноги, и футболка цвета молодой травы с вышитым розовым фламинго, подчёркивали изящную фигуру – никаких вечерних платьев не требовалось, чтобы очаровать меня. Достаточно было просто видеть её такой — расслабленной и естественной. Мой интерес к ней бурлил, подобно пробудившемуся вулкану, извергая лаву трепетного волнения.

Она была умна, её шутки всегда казались острыми, как лезвие, а смех — звонким и заразительным. Мила, словно весенний ветерок, и, к сожалению, совершенно недоступна для меня. Я не мог вспомнить, когда именно, в каком именно повороте жизни я допустил ошибку, за которую до сих пор расплачивался этим горько-сладким чувством недосягаемости. Мы стали учиться вместе с 8 класса. Проходя мимо за свою парту, она случайно задела меня плечом, наполнив воздух ароматом свежих яблок и странным, необъяснимым волнением. С того момента я был в неё влюблен, как в звезду на небе — прекрасную, недосягаемую, но всегда светящую вдали. Но так и не осмелился сделать шаг навстречу, застряв в липкой паутине собственных сомнений и нерешительности. Где-то там, в том школьном коридоре, среди суеты и шума, она превратила меня в вечного мечтателя, заковав в непрочные, но крепко держащие тиски своих иллюзий.

— Это долгая история, — произнёс я постепенно, взвешивая слова, словно каждое из них могло повлиять на будущее. — Был тут рядом, вспомнил, где ты живёшь и решил к тебе зайти поболтать. Я тебе не помешаю? — вдруг спросил я вежливо, с притворной лёгкостью, как будто через мгновение был готов развернуться и уйти, если она даст знак. Но внутри разгоралось нежелание уходить, как будто тепло её присутствия обволакивало меня, притягивало в этот уютный мир, который так был мне нужен. Я хотел остаться здесь, под этой мягкой светлой аурой, наедине с Сониным взглядом.

Что-то меня сдерживало, и, общаясь с ней, я терял уверенность, стремясь угодить, словно затворник, который искал одобрения, а не получая то, чего действительно хотелось мне. Эта игра безжалостно ломала мою самооценку, заставляя ужасаться от беспомощности, как если бы я был акробатом, не способным удержаться на канате. Я чувствовал себя загнанным в угол, окружённым со всех сторон неразрешенными вопросами: с чего начать разговор – с Дэна, с Фила, с этой безумной вакансии охотника на вампиров? В голове царил хаос, сродни урагану, разбрасывающему обломки мыслей и чувств.

Она улыбнулась и деловито скрылась за стенкой, вернувшись к своему рабочему месту. Даже не подошла ко мне, не обняла давнего друга, словно не замечала, как я стою здесь, застыв в ожидании.

— Да не, не помешаешь, заходи, я тут работаю на кухне, — отозвалась она, словно прочитав и развеяв мои сомнения, будто волшебным заклинанием, с лёгкостью поразившим стены моего внутреннего барьера. — Из дома подруга выгнала, что ли? — вопрос, брошенный ей через плечо, прозвучал с живой, дружеской усмешкой, и в нём я уловил искру интереса, достаточно яркую, чтобы отвлечь её от суетливой работы и, надеюсь, направить внимание на меня.

До этого в наших переписках мы с ней не обсуждали ни мои, ни её отношения, абсолютно ничего не зная о личной жизни друг друга, будто эта тема была какой-то запретной, окутанной лёгким туманом недосказанности. Но сейчас я вдруг понял, что хочу внести ясность — я свободен и, быть может, этот оголенный факт станет тем ключом, который откроет дверь к её заинтересованности.

Я вошёл следом за ней, чувствуя, как по телу разливается волна предвкушения. Она сидела за ноутбуком ко мне спиной, сосредоточенно стуча по клавиатуре, её волосы ловко падали на плечи, создавая незаметную завесу таинственности. Всюду находились знакомые по фотографиям и видеозаписям предметы: свечи, мягко освещавшие пространство, деревянные миски и приборы, которые придавали уютную атмосферу домашнего уюта. На столе рядом с Соней стояла кружка с изображением пушистого кота, излучающего радостный взгляд, и эти оливковые обои, те самые, которые я периодически видел на её страницах в соцсетях, будто теперь и я стал участником подобных роликов.

— Не, я один живу. Ещё я ушёл с работы сегодня, — огласил я, словно подводя черту, что теперь у нас есть темы для разговоров. Мои слова рвались наружу с лёгкой спешкой, как будто стараясь отразить свободу, которую я вдруг обрел. Я уселся на свободный стул напротив Сони, небрежно закинув ногу на ногу – жест, который, как мне показалось, должен был продемонстрировать мою уверенность и беззаботное настроение, надеясь, что мои непринуждённость и искренность смогут сломать ледяной барьер между нами.

— Серьёзно? — откинув волосы с лица, спросила она, отрывая взгляд от монитора. В её глазах читалось удивление и беспокойство. — Ты же так классно вёл праздники, уже и знали тебя много где… и на пышных свадьбах, и на небольших корпоративах.

Её реакция была для меня важна, и я почувствовал, как внимание Сони придаёт мне боевой настрой, словно я стоял на сцене, готовясь к дебюту. Будь передо мной не она, а незнакомка-именинница, вся сияющая от счастья в блестящем платье, или свободная подруга невесты, с бокалом игристого в руке, для которых у меня всегда находились самые яркие, искромётные словечки, я бы даже не задумывался о смущении. Я не боялся бы, что меня посчитают придурком. Там, среди шума и веселья, я был мастером своего дела, веселил гостей, был открыт для всех и старался поддерживать атмосферу праздника, как опытный дирижёр управляет оркестром. Но с Соней я терялся, словно неумелый танцор, сбивающийся с ритма.

— Надоело, — проворчал я, скривив рот, как будто сжимая в себе все негативные чувства, которые, казалось, распирали меня изнутри. — Дэн достал своим поведением. Да и лето же впереди, — выдал я сухие факты без капли юмора, похожие больше на горькую жалобу.

Соня знала о моих проблемах на работе — мы иногда переписывались и обсуждали всякие злоключения Бавина, его бесконечные проколы и смешные, но утомительные ситуации.

— Да, помню, Денис у вас действительно весёлый парень, — отметила она, вновь уткнувшись в экран ноутбука, где работа, кажется, представляла больший интерес, нежели моя история. — И куда теперь пойдёшь? Заранее нашёл что-то или будешь всё лето отдыхать? — спросила она, не отрываясь от дел.

Мне бы такое стремление. Оно у меня и было раньше, а потом, будто внезапный шторм, проблемы с коллегами погасили во мне не только рвение, но и затушили меня самого, превратив в уставшего нытика. С этим я был намерен побороться, намереваясь приняться за новый вызов, который мог бы вернуть меня к былой форме.

Я с лёгкой улыбкой начал рассказывать о новой вакансии «Охотник на вампиров». Звучало это немного глупо и несерьёзно, но я постарался преподнести информацию в своём любимом юмористическом ключе. Тут же не требовалось раскрывать свои зажатые чувства, словно запертые в тёмном сундуке. Я наговорил ей всего, что выдумала моя фантазия, крася прошедшее собеседование в яркие цвета и осыпая перспективы позитивом.

— Представь, — сказал я, заканчивая свой рассказ о том, что со мной произошло за сегодня, голос мой звучал с уверенностью, которой я сам ещё не чувствовал, — я буду ловить вампиров! — и захохотал, будто сам на секунду поверил в эти бредни. Этот смех звучал в воздухе, как колокольчики, и, казалось, чуть-чуть развеял ту тяжесть, что нависала между нами.

Соня, прикусив губу, не могла сдержать улыбку, и её лицо расплылось в лучах смеха, наполняя кухню удивительным светом. В этот момент мне показалось, что даже трудности и неудачи могли бы рассеяться, как туман ранним утром. Это напоминало мне те беззаботные дни в старших классах, когда я, сидя впереди и наклонившись через её парту, весело переговаривался с ней, точно так же, как сейчас – через этот круглый стол из тёмного дерева, полированного до зеркального блеска, выдавая шутки, как какой-то клоун на представлении.

В завершение своей истории я упомянул о Дэне, нашей встрече с ним в кафе. Встал, чтобы показать ей сухое, еле заметное пятно на одежде, как будто это был тайный знак, подтверждающий мои слова. Затем, с лёгкой, почти игривой иронией, поведал о том, как Дэн, после ссоры с Костей, напился "до зелёных чертей" и теперь ищет меня, чтобы "отомстить".

Возможно, это было лишнее, и не стоило освещать все прошедшие события и моё отношение к ним, а точнее, моё бездействие, не думая о последствиях рассказанного.

— Да, Толь, ты смешной! Охотник на вампиров и правда весёлое название! — ещё раз подчеркнула она нелепость моей затеи. Глаза её блестели озорством, а на губах играла лёгкая, но всё же немного насмешливая улыбка. — А как же ты собираешься их ловить, если даже пьяного Дэна испугался? — вдруг выпалила она, словно громким выстрелом, рассекающим на части мою хвастливую браваду, вновь вспугнув мою самоуверенность.

Моя улыбка моментально слетела с лица, как испуганная птица с подоконника. Губы сжались в тонкую, напряжённую линию, уголки рта дёрнулись вниз, выражая внезапное разочарование и уязвлённое самолюбие.

— Он же неадекватный! — упёрся я в отговорки, стараясь сдержать раздражение и оправдать свой страх перед агрессором. Точнее, не страх, а разумное, холодное решение, диктованное здравым смыслом, чтобы оберегать себя от ненужных проблем.

— А вампиры, конечно же, все интеллигенты, — усмехнулась она, и с сарказмом бросила на меня упрекающий взгляд, словно я был героем комедийного спектакля, не понимающим, что вся ситуация уже выходит за рамки шутки. Она продолжала печатать что-то на клавиатуре, её пальцы быстро танцевали, как художник на холсте, создавать свои творения, не обращая внимания на мой внутренний конфликт.

— Да с чего ты взяла, что там вампиры? Это же всего лишь розыгрыш, ролевая игра такая, — ответил я, сам не зная, что на самом деле ждёт меня за пределами этого разговора. Голос мой звучал тоньше, чем я хотел бы. Я отчаянно пытался оправдать свою точку зрения, чувствуя, что тонкий лёд логики подо мной начинает трещать. Сам я не верил ни одному своему слову. Понятно, что она прицепилась не к вампирам, но я стал отвечать её же словами, постепенно погружаясь в некомфортное чувство, которое наступало и давило отовсюду, от каждого предмета, который меня окружал, как будто они осуждали меня множеством голосов, подражая своей хозяйке. Кажется, даже через экран телефона, если вдруг я снова решу посмотреть её видео, я буду чувствовать это давление, как нетерпеливый взгляд преподавателя на экзамене.

Соня, подмигивая своему сарказму, продолжила:

— Ну, давай, представим, что они там действительно есть. Они же точно сильнее Дениса. Для начала справься с ним! А уже потом приступай к существам более совершенным, нежели твой пьяный коллега, — с рассудительной интонацией проговорила она, словно мудрая наставница, которая раздражала ещё сильнее, и мне лишь хотелось её передразнить, скорчив лицо, как школьник-насмешник.

Её провокации начали выводить из себя. Атмосфера дружеского общения, которая ещё недавно казалась такой лёгкой и радостной, оказалась под угрозой из-за неудачной шутки подруги. Я чувствовал, как моё настроение стремительно понижается, и самое страшное, что это чувство зажимало меня в ловушку меланхолии. От бурлящего вулкана моих позитивных эмоций не осталось ничего, только одинокая, заснеженная вершина, скрытая под толстым покровом льда, отражающего бесконечную глубину моего разочарования.

— Да не хочу я с ним справляться. Почему я должен разбираться с этим дебилом? — выпалил я громче обычного, уже жалея, что пришёл к ней. Внутри меня нарастало недовольство, как тёмные облака, собирающиеся перед грозой. Эта лёгкая агрессия не давала покоя, пульсируя в висках, мысли рвались наружу, настойчиво подталкивая к поспешному бегству и требуя спасения от этого удушающего разговора.

Соня, с ехидной улыбкой, которая похожа была на хитрую маску лисы, решила добить меня своей издевательской наблюдательностью.

— Ой, всё с тобой ясно, Толик. Ты просто испугался, — протянула она, наигранно качая головой, и в её словах чувствовалось, как из-за этой шутки сквозит лёгкая злорадность. Мне показалось, что её голос становится подобен мелодии, иногда засмеивающей, иногда постукивающей по граням моего терпения. — Трусишка маленький, как в школе...

Я почувствовал, как кровь приливает к лицу. Её слова, как маленькие иголочки, вонзались в мою гордость, заставляя бурление внутри нарастать. Я не хотел слышать от неё такое, ведь не считал себя трусом. Это слово от неё звучало как оскорбление. И её обвинение заставило меня мысленно вернуться в те беззаботные годы: яркие вспышки солнечного света на школьном дворе, шумный смех друзей, лёгкость бытия – всё это противостояло горькой, металлической горечи её слов. Я был весёлым, общительным, да, миролюбивым – но никак не трусливым. В моём сердце вспыхнуло протестующее пламя, и я почувствовал, как моё самоощущение обретает новую силу, стремясь вырваться наружу

— Чего это «как в школе»? — резко зацепился я за её укор, словно за соломинку, желая понять, что же она на самом деле имеет в виду. Мой тон не остался без внимания, и я заметил, как её лицо чуть скривилось от раздражения. В этой беседе мы были обречены на провал, как машина с неисправными тормозами, мчащаяся к краю бездны, к неизбежному обрыву.

.

— Ты же в школе тоже ни с кем не дрался. Вот таким же и остался, — напомнила она, смотря на меня холодным твёрдым взглядом. Он скользил по мне, пронзая насквозь, словно рентгеновские лучи. Она смотрела на меня с таким презрением, будто я когда-то бросил её в беде, хотя такого я не припоминал. Странное чувство охватывало меня: кажется, она зауважала бы меня куда больше, если бы я сидел не в этой мятой, облитой чем-то липкой футболке, а с кровоточащим синяком на лице, с доказательством хоть какой-то мужественности. Эта мысль оказалась ужасающе горькой.

Я почувствовал, как в моём сознании началась медленная, но неумолимая катастрофа. Уверенность, ещё несколько мгновений назад казавшаяся несокрушимой, стала дрожать, как тонкий лёд под ударами её острых слов. Каждый удар — трещина, каждая фраза — новый разлом. И я видел, как эта хрупкая ледяная поверхность неизбежно рушится, погружая меня в ледяную воду сомнений. Я вспомнил о том, что над этим всем стояла наша дружба. И если для меня ещё оставалась хоть какая-то ценность этого, нужно было вспомнить, как взять себя в руки.

— Так, а зачем мне было драться? — произнёс я, стараясь сохранить достоинство, но что-то щемило в груди, как холодная рука, впивающаяся в сердце. В горле пересохло, словно я проглотил горсть песка. — Можно же всё решить словами…

Я и сейчас следовал по этому пути, извилистому, как горная тропа, петляющая среди зарослей дикого терновника. Я не искал конфликтов, нет, — они были мне ненавистны, как назойливые мухи в летний зной. Но даже если острые шипы противоречий впивались в мои бока, я, как опытный дипломат, искал обходные пути, изящные дипломатические тропы, усыпанные, казалось, лепестками роз. Куда же меня завела тропа с Денисом? Это был не просто тупик, а мрачное, заваленное камнями ущелье, застланное тенью недоверия. Я принял выжидательную позицию, словно путник у полыхающего костра, который, словно безумный зверь, пожирал всё вокруг, оставляя после себя лишь обугленное, горько пахнущее пепелище. Пепелище, на которое я больше никогда не вернусь – его запах навсегда въелся в мою память. Меня это устраивало? Нет, в моей душе скреблись кошки разочарования и нереализованных надежд. Но так было удобнее, так было… безопаснее. То же самое я сделаю сейчас и с Соней? Сердце сжалось, словно зажатое в тисках, предвкушая возможное повторение этого горького опыта.

На миг замерев в размышлениях о бесконфликтных решениях, я осознал, что подруга в чём-то права. Возможно, ещё в юношеские годы я заложил прочный фундамент своего характера — это было как строить дом без крыши, открытым ветрам критики и сомнений. Но вместо того, чтобы признать это и быть честным с собой, я продолжал упираться, словно потерянный в лесу, ведь сказать правду о себе было гораздо труднее, чем столкнуться с её вызовом, и посмотреть в глаза своим страхам.

— Я тебя давно знаю, Толик. Ты боишься признать свои слабости и просто не хочешь брать на себя ответственность, — произнесла она, разделяя концовку предложения по слогам, словно пыталась вбить мне эту мысль в голову. В её голосе звучала нотка решимости, которая могла бы заставить любого задуматься. — Ты всегда был хорошим другом... — продолжала она, не отрывая взгляда от ноутбука, словно читала заранее заготовленный текст, а экран был единственным местом, где всё было по-прежнему ясно и определённо. И только последние слова она огласила, медленно подняв на меня пронзительный взгляд хищницы, взгляд, полный презрения и понимания. Блеск в её глазах похож был на отражение смертоносного оружия. Она давала понять, что мы с ней из разных видов: она – грациозный и беспощадный охотник, а я – неопытная, легкоранимые жертва, бегущая от своей тени. - ...но я никогда не смогла бы встречаться с тобой.

Эти слова влетели мне, как непрямой массаж сердца, заставляя его биться быстрее от ощущения потери и необратимости. Я почувствовал, как в груди застревает комок, словно непрошеный гость на празднике, но вместо того чтобы расплакаться от горечи, я лишь задумался о том, как сложно приходится нам обоим — каждому в своей роли. Она сказала правду, горькую, как полынь, правду, которую я всегда знал, но упорно, как упрямый осёл, отказывался видеть. Надежда, тоненькая, как паутинка, давно уже порвалась, оставив после себя лишь пустоту.

— Почему? — шепнул я, но не в слух, а внутри своих мыслей, слова запутались в горле, как путаница морских водорослей. Я боялся спросить её прямо сейчас, боялся услышать ещё более сокрушительный ответ, боялся разрушить и без того хрупкий мостик между нами. Сказанного и так достаточно, чтобы завершить наш «чудный» вечер.

Но Соня ещё не закончила говорить, и её голос, спокойный, словно зимний ручей, внезапно всколыхнул волны забытых воспоминаний. Ей вспомнился Вася Белкин, наш одноклассник, тот самый хулиган-второгодник, который не раз приставал к ней в десятом классе. Он делал это так неуклюже, словно осуществлял свои романтические порывы, будучи полным неведенья о том, как ухаживать за девушкой, и не боялся при этом сделать что-то неправильно. Его грубоватые шутки о ней выливались в воздух, как кашляющий смех, и он делал это в моём присутствии, его глаза словно не видели меня, моего молчаливого несогласия, моего бессилия.

Оно и понятно. Вместо того чтобы встать на защиту Сони, показать ей, что я тоже хочу быть с ней, я не находил в себе мужества, как растение, лишенное солнечного света. Наоборот, как будто в меня вселился дух пассивности, я, словно потакал Васе, смеясь вместе с ним над его глупым шутками, присоединяясь к его хохоту, хотя внутренне был в полном замешательстве. Я поддерживал Белкина словами и комментариями, пока он нагло обнимал подругу, «выписывал» ей игривые шлепки, то и дело норовил получить от неё какую-то забавную агрессию, и подшучивал над ней, а я в то время не осмеливался делать то же самое, думая, что ей это не нравилось.

Как только он уходил, я возвращался к своей истинной натуре, общаясь с Соней, будто ничего и не происходило ещё несколько минут назад. Мы разговаривали о мелочах, о том, что происходило в классе, и иногда даже смеялись, но в этом смехе звучали ноты горечи, словно мы оба намеренно обхитривали самих себя. А когда Вася снова возвращался, я снова оставался в его тени, как в неуклонном ожидании, словно затмение, не смея препятствовать этому нездоровому спектаклю, который разворачивался на наших глазах. Эта насмешка судьбы, где я оказался лишь зрителем, сводила с ума, как плохой сценарий, написанный для нас с Соней, только надеявшийся на другой финал.

Сейчас я прекрасно понимал, что у меня была возможность изменить всё, пропущенная словно драгоценный бриллиант, проскользнувший сквозь пальцы. Но в тот момент я лишь наблюдал, как между ними, подобно молниям в ночном небе, сверкали искры, и мне тогда казалось, что это была вражда. На самом же деле это был лишь обоюдный флирт, игра, где я оказался лишним — всего лишь зрителем свадебного танца, не приглашённым на праздник. Теперь, вспоминая обо всём этом, я испытывал стыд перед самим собой, как будто в пустоту своего сердца бросил камень, вызывая волны сожаления. Я осознавал, что упустил тот драгоценный момент, когда мог бы заявить о себе, о своих чувствах, о своём праве быть рядом. И хоть с тех пор прошли годы, я так и не смог повторить успеха того, кто был мне не другом, а жестоким, успешным соперником, словно хищник, отобравший добычу у меня из-под носа. Я остался верным приятелем для Сони, потратив слишком много времени на бездействие, как часовщик, который забыл завести свои часы, и от этого только глубже зарылся в своём внутреннем конфликте, так и не дав ей понять, как много она для меня значила.

— А помнишь, как он часто шутил с тобой по-злому? — спросил я, невольно наклоняясь ближе к столу, словно приближаясь к зарослям воспоминаний, чтобы припомнить, что не все его выходки были чистыми, в отличие от моих, где я не позволял себе переходить границы. Задним числом мне стало жаль, что я не воспользовался возможностью обнажить свою честность.

— Ох да, — улыбнулась Соня, её глаза засияли ярким светом, как вечерние звёзды, призывающие меня присоединиться к танцу воспоминаний. — Как же он засыпал меня своими колкими шуточками. Хорошо, что мне хватало ума не воспринимать их всерьёз.

В её голосе слышалась нотка нежности, как будто она с радостью возвращалась в те добрые, хотя и не всегда лёгкие времена, хотя я понимал, что ей было не совсем комфортно обсуждать это со мной, с тем, кто оказался не в той роли, будучи невольным свидетелем, человеком, не имеющим права на вмешательство в их особую историю. Мы говорили о прошлом, и, несмотря на все неудобства, продолжали спорить и ругаться, не переходя на оскорбления. Это было похоже на полет бабочки между цветами: легкая, но при этом полная скрытой борьбы.

Вдруг, то ли случайно, то ли чтобы заткнуть меня окончательно, она призналась, что встречалась с Белкиным. И это заявление ударило меня как оголённый провод. Я даже не догадывался об этом. Хотя с чего бы ей было посвящать меня в их дела? Я понимал, что в её жизни было много моментов, о которых я не имею права знать. Это её выбор, к сожалению, сделанный не в мою пользу.

Показать полностью 1
[моё] Мистика Приключения Вампиры Фантастика Триллер Детектив Фэнтези Боевики Ужасы Авторский рассказ Рассказ Колдовство Сверхъестественное Монстр Серия Городское фэнтези CreepyStory Текст Жизнь Хобби Длиннопост
4
3
PolnaLuro
PolnaLuro
8 месяцев назад
Авторские истории

Сан. На чужой земле. Глава 7. По следу друга - 1. Крэг⁠⁠

Огонь плескался в горле, стекая обжигающей лавой в грудь, не давая дышать, а тем более ― говорить. Меня качало как в седле, сдуру напяленном на необъезженного жеребца ― трясло, подбрасывало и раздавало безжалостные пинки многострадальной чёрной заднице. Потом в глазах потемнело, но я успел-таки увидеть, как переливающееся сиреневое облако, коварно напавшее на нас с Расом, обволакивает Сана и утаскивает в проклятый колодец. Что-то взорвалось и в без того чугунной голове, в ушах стало горячо, и, к своему стыду, я отключился…

Сначала вернулось дыхание ― шумное, хрипящее, напомнившее стон огромной Твари, которую мне как-то довелось одолеть в схватке после почти суток погони по дремучему лесу. Я сжимал её горло, прислушиваясь к нечеловеческому воплю, вырывавшемуся из покрытой бурой шерстью груди, и не сводил взгляда с красных, горящих ненавистью глаз. Это была настоящая драка, приятно вспомнить, только вот сейчас я сам был похож на ту задыхавшуюся в руках зверюгу…

Тьма понемногу рассеивалась, хоть тело и продолжало трясти как в лихорадке. Я попробовал пошевелиться, но не смог:

― Вот так скрутило, хорошо хоть дышу. Пальцы рук и ног покалывает «иголками» ― верный признак, что скоро отпустит, значит, надо потерпеть.

Попытался сосредоточиться, переведя взгляд на мутное небо, вздрагивающее вместе со мной. Оно плескалось, то закручиваясь в спираль, то, словно море на ветру, покрываясь мелкой рябью. Да, со зрением было плоховато, зато слух быстро восстановился, и приближающийся шорох заставил посмотреть в сторону.

В колеблющемся воздухе плавно двигалась какая-то расплывчатая фигура, и всё, что я успел разглядеть ― у неё было четыре лапы, и она шла в мою сторону. Существо замерло у ноги и принюхалось. То, что не получилось увидеть, дорисовало воображение, и пусть Рас не «возникает», что, мол, у полудемона от природы с этим ― не очень... Полная чушь. В тот момент я убедился в этом лично.

Вытянутая страшная морда лязгала огромными зубами у ноги, явно примериваясь, какой кусочек лучше оттяпать. Понадобилось страшное усилие воли, чтобы не просто пошевелить ногой, а врезать злоумышленнику прямо в челюсть. Удар получился, конечно, слабенький, но ведь я ещё толком не очухался, но вредителю ― хватило. Он вскинул передние лапы вверх и, поднявшись на задние, заорал почему-то голосом Раса:

― Толстозадый придурок, ты мне, кажется, челюсть сломал, убью, скотина!

За этим последовало ещё много обидных слов, но я всё не запомнил. С какой стати это делать? Рас, когда разойдётся, обычно себя цензурой не сдерживает. Моя школа, привык уже…

― И ничего у него не сломано, иначе бы так громко не орал. Сам придурок.

Я чувствовал себя виноватым, но признаваться в этом не хотелось. И всё же, переждав, пока он вдоволь наорётся, сказал, еле ворочая языком:

― Извини, белый и пушистый, голова идёт кругом. Перед глазами мелькают Твари, вот я и перепутал тебя с одной из них. Повезло ещё некоторым ворчливым Избранным, что сил сейчас маловато, а то бы синяком не отделался. Вот зачем, скажи на милость, крутился у ног? Я ж подумал, монстр собирается меня сожрать. Хотя, судя по тому, как ты злишься, не так уж и ошибся…

Если б мог ― посмеялся, но даже эти несколько фраз дались мне с трудом. Рас понял это и, поглаживая болевшую щёку, недовольно произнёс:

― Дались мне твои ноги. Голова закружилась от этой сиреневой дряни, вот я и упал на колени, а тут ты своей лапищей чуть не прикончил. Не ожидал такого от напарника, хотя стоило бы уже привыкнуть… Ладно, потом с тобой разберусь, дубина, только сначала найду Сана. И куда делся, негодник? Не мог же мальчишка нас бросить, он не такой…

Почувствовав, что вот-вот снова отключусь, прошептал:

― Проклятый колодец, эта дрянь затащила его туда…

Голову повело, но Рас быстро сообразил, что происходит и применил исцеляющее заклинание. Мне настолько полегчало, что даже смог сесть, правда, с помощью напарника.

Рас водил рукой перед лицом, и я тупо следил за ним, не понимая, что он хочет.

― Сколько пальцев показываю? ― прищурив и без того узкие глаза, с серьёзной миной спросил Избранный.

Я хмыкнул, сунув свой благородный кулак ему под нос:

― Столько же, сколько моих ты сейчас видишь, высокородное чудило. И молись, чтобы я не отполировал вторую часть твоего белого личика…

Рас хохотнул, похлопав по плечу:

― Вижу, что ты в порядке, ― он сел на траву рядом, задумчиво посмотрев в сторону колодца, ― уверен, что Сан упал туда?

― Как сказать, в тот момент сиреневое нечто уже попало мне в лёгкие, дышать я не мог, но глаза ещё смотрели: нашего мальчика окутала дымка и затащила вниз. Он только рукой махнул. Стоп, что-то блеснуло перед тем, как я потерял сознание ― проверь траву у колодца. Посижу пока немного, наберусь силёнок…

Рас поднялся на ноги, и стало завидно, как легко Избранный восстанавливался. Так бывало почти каждый раз после ранения ― через час он мог уже бегать, мне же приходилось, в лучшем случае, несколько дней пыхтеть как старику. Видимо, помогала знаменитая Сила Избранных, или так проявлялась доставшаяся ему от предков звериная сущность. Говорят же, всё заживает как на собаке… ― это про него. Но подобными догадками я по понятной причине со вспыльчивым другом не делился.

Напарник покрутился возле колодца и через несколько минут, крикнув:

― Нашёл! ― подбежал, протягивая серебряный медальон Сана. Я хорошо его знал ― мальчишка очень берёг эту блестящую штучку на тонком кожаном шнурке, подаренную его ненаглядным братом Роем, и никогда с ней не расставался. Он зачем-то попросил у нас с Расом по пряди волос, что меня очень удивило, а уж про Избранного, лелеявшего свою «драгоценную» косу, и говорить не приходилось.

Я расстался с пучком волос легко, просто было интересно, зачем это понадобилось младшему напарнику, а Рас сразу набычился, сказав, что не отдаст ни одного волоса, потому что это ослабит его знаменитые силы. Сан грустно кивнул и, открыв медальон, где уже лежала тёмная прядь, добавил туда колечко моих кудрявых волос.

― Зачем это тебе, младший, обряд будешь проводить? ― полюбопытствовал я.

Он улыбнулся, покачав головой:

― Нет, Крэг. Просто хочу, чтобы частичка дорогих мне людей всегда была рядом.

Я погладил его по голове и отошёл к костру, зачем-то подбрасывая ветки в и так уже хорошо разгоревшийся огонь, на душе стало тепло и без самогонки Командира. А дым от костра щипал глаза, заставляя их слезиться…

В это время Рас подошёл к Сану и с безразличным выражением белого, словно бумажная маска, лица, на котором драгоценными жёлтыми камнями сияли живые глаза, протянул длинный чёрный волос.

― Тебе повезло, странный мальчик. Этот волос зацепился за ветку и так запутался, что пришлось его отрезать. Держи, но никому не показывай…

Сан обрадованно повис на шее Избранного, чем окончательно его смутил, а я, спрятав ухмылку, даже не стал над ними смеяться.

И вот теперь этот медальон с разорванным шнурком лежал в ладони Раса.

― Видимо, Сан успел его сорвать, когда падал в колодец. Это очень дорогая для него вещь, младший напарник оставил нам знак, ― напряжённый голос Избранного резал воздух словно струна.

Я забрал блестящую штучку, погладив её пальцем:

― Тяжело ему там без нас придётся… Он хоть и маг, но, по сути ― ещё ребёнок. Ты смотрел в колодец, что там?

Рас был печален и серьёзен, как никогда:

― Внизу ― бездна, Крэг. Вероятно, показалось, но, когда Сан позвал нас, он произнёс что-то вроде ― «здесь ад». Ведь это не может быть правдой, да? Наверное, его просто напугала тьма, у меня тоже сердце замерло, когда увидел…

Я почувствовал, как напряглась спина, и противно заныл живот ― верные признаки неприятностей:

― Так что ты там увидел, Рас? Передо мной мелькнул только этот сиреневый вихрь, а дальше просто подкосились ноги…

Рас поднял обречённый взгляд, сказав трагическим голосом:

― Смерть, напарник. Там была она, завёрнутая в покрывало магии…

Я зло сплюнул на землю:

― Тьфу на тебя, Избранный! Опять на твою Высокородную голову нашло настроение стишки писать ― смерть, покрывало… Терпеть этого не могу, говори по-простому ― что там было?

Напарник толкнул меня в плечо, засмеявшись:

― Да ничего там не было, темнота сплошная. Хотя магией несло, как тухлой рыбой на базаре… Поверь, без шуток ― это дело плохо пахнет, надо спасать младшего напарника.

У меня вдруг отлегло от сердца:

― А то, я готов. Интересно, как будем спускаться? Похоже, у колодца-то нет дна… Просто сиганём вниз на удачу? Это, конечно, будет захватывающий полёт, вот только, боюсь, приземление нас разочарует.

Стук копыт, фырканье лошади и громкая ругань Командира отвлекли обоих от разговора. Мы с Расом одновременно повернулись в сторону приближавшегося Дарси: он шёл, браня всех подряд, и по его встревоженной, мокрой от волнения физиономии стало ясно ― что-то произошло.

Рас вышел вперёд:

― Что случилось, Командир? Ты же должен был уехать. Вроде.

Дарси достал из кармана большой носовой платок и вытер вспотевшие лицо и шею:

― Это я вас должен спрашивать ― что… случилось? Меня в дороге накрыло таким ужасом, словно кто-то из наших попал в беду. Не до поездок стало, вот и развернул Верного Друга сюда. Смешно будет, если я зря волновался. Ну, что молчите? Рассмешите Командира, я в нетерпении…

Рас подавлено опустил голову, рассматривая носки начищенных сапог. «Рыжая борода» снова вытер лицо и перевёл сердитый взгляд на меня:

― С нашим Высокородным всё понятно, а чем ты обрадуешь, Крэг?

Я кивнул, рассказав Дарси всё как есть ― и то, что мы приняли решение спуститься в колодец за Саном. Его реакция была вполне предсказуемой: он упёр руки в бока и заорал на нас так, что даже лошадь шарахнулась, встав на дыбы. Он не обратил на это внимания, продолжая надрывать глотку:

― Да вы тут без меня совсем свихнулись, обормоты? За ребёнком не досмотрели, а теперь решили и со своей жизнью свести счёты? Без ножа режете, сволочи. Ишь, что удумали, в адский колодец нырять! Уж лучше тогда ступайте с пехотой в атаку, погибнете во славу Родины, а не просто из-за глупости.

При этих словах бледный Избранный поднял голову:

― А ну-ка поподробнее насчёт «адского колодца». Рассказывай, что тебе известно.

Командир уже успокоился и, продолжая вытирать вспотевшие рыжие волосы, сел на траву. Мы опустились рядом с ним.

― И что ты хочешь услышать, Рас? Люди болтают, что этот колодец ведёт прямо в подземный мир. Вроде, оттуда в старые времена выходили страшные воины под предводительством своего Повелителя и похищали людей, уводя в рабство. Да бредни это всё, сплошные сказки для непослушных детишек. Нормальный человек никогда не поверит в такую чушь…

― Серьёзно, Дарси? Люди и в призраков не верят, а ты… Сам знаешь. Магией, что похитила Сана и отравила нас с Крэгом, кто-то управлял. Я верю, что младший напарник ― жив и нуждается в помощи. Кроме нас ему не на кого рассчитывать.

Лицо Дарси побагровело:

― Рас, Крэг, послушайте. Мне тоже очень жаль мальчика, но то, что вы задумали ― просто… самоубийство. Уверен, Сан бы этого не хотел.

Пришлось вмешаться:

― А что, Дарси, если бы речь шла о твоём брате или сыновьях, ты повторил бы свои слова?

Командир опустил голову и стал задумчиво обрывать начинающую желтеть траву. Я посмотрел на него с подозрением и отодвинулся в сторону, а Рас засмеялся:

― Ты в порядке, Командир? Неужели опять задерживают жалование?

«Борода» очнулся от раздумья, тяжело вздохнув:

― Ну что вы за люди… Всю жизнь мне теперь будете этот случай вспоминать? ― и видя, как, переглянувшись, мы дружно кивнули, ― начал бросаться в нас сорванной травой, ― точно, какие из вас… Ладно, как будем спускаться? Лестницы в Преисподнюю, я так понимаю, у вас нет.

Рас обнял за шею и, притворно вздохнув, громко сказал:

― Дорогой, Крэг! Мне показалось, или в самом деле наш мир перевернулся? Ах нет, это Дарси вдруг передумал… Что творится…

Я тут же поддержал игру:

― Уважаемый, Рас! Я сам в смятении, Командир, кажется, сошёл с ума и хочет присоединиться к отряду полукровок-самоубийц. Нет, я этого не переживу! ― и картинно уткнулся лицом в плечо друга, изображая рыдания.

Через минуту мы с Расом, хохоча, убегали от гонявшего нас палкой Дарси, который с криком:

― Оболтусы, чёртовы придурки, я сейчас научу вас уважать Командира. Вы у меня год жалованья не увидите!

На что я, взбираясь на дерево, на котором уже устроился напарник, прокричал:

― Ох, как страшно! Может, для разнообразия скажешь что-нибудь новенькое? Мы и так месяцами не видим даже мелочи.

Дарси выбросил палку и, достав флягу, отхлебнул из неё, причмокивая:

― Хорошо! Свежая партия, тройная очистка, прям слеза, а не самогон. Эй, обормоты, слезайте, мне стало легче, кстати, я деньги привёз, сегодня получил… Ну, хватит со стариком в игры играть, Командир уже не так молод, чтобы гонять вас, дураков, как раньше. Спускайтесь, поговорим…

Мы втроём сидели под деревом и теперь уже отговаривали заупрямившегося Дарси от решения во что бы то ни стало пойти с нами. Вот всегда он такой ― сначала кричит «нет», чтобы через несколько минут противоречить самому себе. Но мы уже привыкли к его закидонам, потому что знали: Командир ― хороший человек, хотя и странный. Но ведь мы и сами не лучше…

― Послушай, Дарси, ты единственный, в ком нет магии, а без неё в том мире делать нечего. К тому же, при перемещении через колодец мне придётся поддерживать Крэга, на это уйдут все силы. Троих не потяну, прости, ― я знал, что Рас найдёт для Командира нужные слова.

― А что тогда мне делать? Я тоже хочу помочь Сану… ― голос Дарси звучал расстроенно и очень искренне.

― То, что и должен делать Командир для своих друзей ― прикрывать тыл. Придумай что-нибудь, пока нас не будет ― не хотелось бы, чтобы всех троих  объявили дезертирами… ― Рас похлопал Дарси по плечу, ― мы на тебя рассчитываем.

― Ладно, скажу, что послал отряд на секретное задание. Но у вас не больше двух недель, потом армия двинется вперёд, ждать троих никто не будет.

На том и порешили. Дарси наотрез отказался уходить, пока мы не спустимся в «Преисподнюю», как он назвал нашу авантюру. Спорить с ним не было смысла. Закрепив мечи за спиной, мы с Расом встали на край колодца и помолились каждый своему богу, слушая, как за нашими спинами жалобно всхлипывает «бородач». Избранный пробормотал заклинание, и, обнявшись, двое сумасшедших прыгнули навстречу тьме.

Что сказать о самом полёте? Мы двигались так быстро, что казалось, будто обжигающий ветер вот-вот сдерёт кожу с лица. В голове не было никаких мыслей, у меня, во всяком случае. Рас сказал, чтобы ни о чём не думал, ведь это должно помочь ему поддерживать меня в падении. Я не стал, как обычно, докапываться ― что да как, просто зажмурился и прыгнул, полностью доверившись другу.

Честно скажу, дыхание перехватило, а грудь сдавило так, словно на меня уселся своей задницей странный зверь, о котором со смехом рассказывал Сан. Вроде, он водился у него Родине. Слон, кажется… Неважно, главное, что тяжело было даже мне, что уж говорить про худенького, изящного Избранного. Но он, не останавливаясь, шептал заклинания, и его пальцы судорожно вцепились в куртку, угрожая порвать её ко всем чертям. Кстати, всегда хотел спросить Сана, что это за «черти» такие, которыми он постоянно пугал нас с Расом?

К счастью, казавшееся нам бесконечным падение завершилось на удивление мягким приземлением, за что я готов был расцеловать напарника. И, может быть, решился бы даже ласково постучать по его высокомерной голове. Но случилось непредвиденное ― стоило ногам коснуться твёрдой опоры, я почувствовал, как тело друга обмякло и повисло на мне. Бедняга, он потратил все силы, чтобы мы не разбились…

Осторожно опустил его на дно проклятого колодца и зажёг неяркий магический шар, чтобы хоть немного разогнать окружившую нас тьму. Это почти не помогало, света было слишком мало: его едва хватило, чтобы осмотреть расстояние в пару шагов ― что поделать, если родовая магия не особо сильна. И тогда решил положиться на своё прекрасное обоняние, уж оно-то никогда не подводило.

Откуда–то тянуло запахом костра. Быстро определив направление, взвалил напарника на плечо и, выставив вперёд меч, осторожно двинулся к предполагаемому источнику огня. Магический «светильник» плыл впереди, но пока ничего, кроме уже доставшей тьмы, не встречалось. Может, в тот момент это было и к лучшему.

Неожиданно меч коснулся преграды, и, приблизившись к ней, я понял, что стою перед лёгким на вид, непрозрачным и казавшимся бесконечным занавесом. Из-за него до носа долетали характерные запахи гари, палёной ткани, бумаги и шерсти, горящего дерева и смолы. Там были пожары, вероятно, очень сильные. После безуспешной попытки обойти преграду я вернулся на прежнее место и, положив всё ещё бессознательное тело Раса на землю, вынул меч из ножен:

― Думаешь, сможешь остановить меня какой-то тряпкой, сволочь? ― заорал я невидимому врагу, с размаху рассекая ткань.

Я надеялся, что смогу порвать занавес, но, к удивлению, он просто рассыпался пеплом под ноги, открыв настороженным глазам тяжёлую картину. Совсем рядом, прямо под каменистым утёсом, на котором я стоял, раскинулся непривычно огромный город. И в нём пылали пожары. Не очень сильные, а где-то и вовсе еле тлеющие, но они были везде. В пасмурном небе среди ненастных туч сверкали молнии, сопровождаемые серьёзными раскатами грома. И никакого дождя, только запах дыма и жар огня…

― Сан был прав, этот колодец привёл нас с Расом в настоящий ад. Интересно, а вода тут есть? А то во фляге её осталось не так уж и много. Ладно, разберёмся по ходу дела. Как ты там, напарник, очухался? ― я присел на корточки рядом с другом, пощупав его пульс. Он был ровный, как у спящего, да и дыхание не вызывало опасений. Надо было принимать решение ― остаться здесь, чтобы осмотреться, или двинуться вниз к городу.

Но мне помешали ― я без труда различил неспешное шуршание ног. И ни гром, ни треск, сопровождавший пожары, не стали преградой для острого слуха разведчика-полудемона. Быстро развернулся, удивлённо крякнув. Ко мне медленно приближались люди, или те, кто когда-то ими были. Оборванные, полуразложившиеся, неприятные глазу существа с посиневшими лицами без малейшего намёка хоть на какую-то мысль в пустых глазах. Зато с горящими, палками в руках. И с явным желанием подпалить мою чёрную шкуру, а может, и чего-то более мерзкого…

Шепнул Расу:

― Подожди немного, Избранный, у меня тут наклёвывается маленькое дельце, ― и улыбнулся своей замечательной улыбкой опасно приблизившимся «гостям».

Как и предполагал, это их не впечатлило:

― Ладно, не хотите дружить, будем драться. Вам же хуже…

Они не послушали и пришлось их легонько порубить. Не очень мелко. Что мне не понравилось, так это как куски мертвечины после «обработки» поползли друг к другу, видимо, в надежде воссоединиться, а это было лишнее.

Сначала хотел разбросать бренные останки в разные стороны подальше друг от друга, но потом вспомнил рассказы Раса, как в наших краях успокаивали подобных тварей ― Священным огнём. А раз такового под рукой не было, пришлось воспользоваться обычным. Брезгливо собрал в кучу разлагающиеся на глазах тела и запалил от их же факелов.

Любоваться на этот отвратительный костёр я не стал. На всякий случай быстро пробормотал молитву и, буркнув под нос:

―Так себе начало, ― взвалил Раса на плечо, взяв один из «факелов», доставшийся мне по праву победителя. В его свете удалось рассмотреть небольшую тропинку, ведущую вниз.

Подошёл к краю утёса и ещё раз посмотрел на поджидавший город.

― Ну, здравствуй, что ли, пора нам познакомиться с тобой поближе, раз ты прячешь друга. Надеюсь, это знакомство не будет слишком долгим, а, тем более, «горячим», ― я зло сплюнул, ― вот зараза, как складно заговорил. Словно Избранный в приступе поэтического бреда. Плохой знак, чур меня, чур…

И в этот момент холодный ветер в этом слишком жарком месте взъерошил мои кудри. Вкрадчивый шёпот заставил не знающее страха сердце вздрогнуть и бешено забиться, подобно попавшему в ловушку зверьку: бе-да, бе-да, бе-да…

― С возвращением, Господин! Твои верные слуги счастливы приветствовать тебя в Мёртвом городе…

Я сцепил зубы, усилием воли взяв себя в руки:

― Какой толстобрюхий демон пытается меня морочить? Прочь, прочь, мерзкая тварь, тебе не удастся запугать Крэга… Прав был умница Рас, когда предупреждал быть настороже: это место насквозь пропитано ложью, как тухлое мясо ― ядом…

Ответом стал пробиравший до мурашек смех. Дрожащей рукой вытер внезапно покрывшееся испариной лицо и, вздохнув, начал спускаться вниз по тропе…

P.S.  Каждую пятницу две новые главы.

Показать полностью
[моё] Авторский рассказ Фэнтези Попаданцы Приключения Продолжение следует Текст Длиннопост
0
56
Artem.Prostak
Artem.Prostak
8 месяцев назад
CreepyStory
Серия Диффузия

Диффузия - 1\5 (финал первой главы)⁠⁠

Диффузия - 1\5 (начало первой главы)

Не помня себя, молодой человек добрался до своего автомобиля, и там, прислонившись к капоту, закурил, то нервно оглядываясь по сторонам и вздрагивая от порывов ветра, то покрываясь потом от любого подозрительного звука.

И в ту же секунду он осознал, яснее  ясного, что это нечто из-за кромки уже пометило его, и просто так не отпустит. Выбора – а он сам пришел в ловушку! – больше не было, как в самом начале. Нечто иррациональное поселилось внутри, как психический вирус, медленно подтачивая силы и волю. Теперь единственный способ остановить гложущее чувство – двигаться дальше.

Зря он в это полез! Теперь его прошлая жизнь казалась ему верхом блаженства. Скучно ему стало, захотелось приключений? Пожалуйста!

Еще минут десять Шадурский приходил в себя, выкурив несколько сигарет. Он успел основательно замерзнуть, практически перестав чувствовать пальцы, и это вернуло на землю. Он забрался в машину и включил печку. Обработал рану и кое-как стер случайные кровавые брызги с куртки.

Там же он трясущимися руками раскрыл пакетик с порошком и щедро насыпал четыре дорожки на зеркальце, специально хранимое в бардачке ради такого дела.

- Да, мля, спецэффекты на уровне! – сказал он, пряча наркотики. Настроение с каждой понюшкой улучшалось. – Да уж, хватанул адреналина! Спасибо, Олежек, развлек!

Всё случившееся с ним в бункере Шадурский, переключившись на отрицание, воспринял как дурной приход. Он покачал головой, сбрасывая напряжение. Воображение у него слишком живое – вот в чём, как говорится, прикол. Иначе: какие еще старики, проходящие сквозь стену? Какая, мать её, древняя плита? Не говоря уже про подземное озеро!

Отдавшись накатывающей эйфории, он выехал на пустую улицу и медленно двинулся по направлению к дому. Включил Дюка Эллингтона, и тут же поймал одной мощной волной, полностью его захватившей до физического удовольствия от спадающего напряжения и растекающегося тепла, настоящий кайф от приключения. Всё же, стоит признать, было весело. Возможно, как раз такой встряски ему и не хватало. А что почудилось там – так бывает, с его-то нервами!

Так что, приехав домой и перекусив бутербродами с кофе, он засел за компьютер и уже через десять минут знал, о каком подземном озере шла речь. Егоровские затопленные катакомбы скрывались едва ли не в центре города под ногами жителей! Вот и ответ. Вопрос был в том, как туда попасть. Но и тут ему повезло: довольно быстро на специфическом форуме нашелся человек, за хорошие деньги готовый провести Шадурского под землю через секретный ход. Оставалось лишь созвониться днем. Цена вопроса: 15.000 рублей.

А пока Эдик, движимый вдруг захватившей его жаждой событий, принялся собираться, доставая из кладовки акваланг, гидрокостюм и мощный подводный фонарь. Погружаться под воду он любил, выезжая при каждом удобном случае. Там был свой мир, где людям точно не место. И вряд ли он уже понимал наверняка, что им движет, кто или что дергает за ниточки. Молодой человек пребывал в полной уверенности, что решения принимает он, самостоятельно и осознанно. А глубинные и опасные переживания смялись как бумага, исчезли под другим мусором в корзине, спрятались в подсознании, но продолжали зорко следить из темноты, чтобы вовремя напомнить, как глупо игнорировать поселившийся там императив.

*

После короткого сна и литра кофе, Шадурский поехал на встречу с проводником. С неизвестным человеком с форума договорились пересечься в конце улицы Капитана Егорова. А чтобы было не так грустно и обыденно, он проглотил таблетку.

Проводником оказался старый дед. Овчинный тулуп нараспашку, валенки с калошами, раскрасневшееся лицо, обросшее седой бороденкой – выглядел он колоритно. По мнению развеселившегося Эдуарда, не хватало для полноты образа только веревки вместо пояса с заткнутым туда топориком и простоватое «отец, слышишь, рубит!». Но общее впечатление нивелировали бегающие маленькие глазки, выглядывающие с красного пропитого лица, так нелепо оттененного седой бородой. Верно говорят: бог шельму метит. Просить об услуге такого человека не хотелось вовсе, да деваться было некуда.

Прохиндей сразу запросил всю сумму вперед. Пришлось тормознуть дедка, дело ведь еще не сделано. Шадурский потряс головой и закурил, чтобы прочистить мозги. Невольно он стал мыслить в неком юродивом ключе, начав воспринимать текущие события как театральную постановку в школе для умственно отсталых. Пришлось вернуться на грешную землю, напомнив себе, зачем он здесь.

- Когда идти думаешь? – спросил его проводник, назвавшийся дедом Сашей, переходя к сути.

- Ночью, сегодня, - ответил Эдик, изо всех пытаясь воспринимать старика, нервно озиравшегося по сторонам, серьезно. – А что?

- Поздновато, конечно, но ладно, - дал добро проводник. – Я вон там живу, в том доме. Видишь окна угловые? Это мои. Как готов будешь, заходи. – Дед Саша закурил папиросу и задумчиво пожевал мундштук. – Нервы пощекотать решил?

Шадурский посмотрел старику в глаза, наблюдая за его реакцией.

- Не совсем. Ищу кое-что.

Дед махнул рукой.

- Давно вынесли уже всё! Ржавые железки только под водой и остались.

- Вот как? А про плиту ты, часом, ничего не слышал?

- Про какую плиту? – старик выпучил глаза и сделал губы буковой «о».

Парень вздохнул и неожиданно широко улыбнулся. Александр в сети рассказывал, что работал тут в молодости, когда власти решили расширить бомбоубежище и использовать его (по слухам) под театр. Рассказывал он также, что странное это место. Всё прозрачно намекал, что ведомо, мол, ему, многое, но то - великая тайна.

- Древнюю плиту, Саня. Ничего странного там не находили, не видели строители?

- Насчет плиты именно не знаю, - ответил пенсионер, быстро сообразив, - но кое-что знаю. Накинешь пятерку - будет разговор. – А после того как Шадурский кивнул, продолжил: - Тут, видишь, какое дело? Когда под сопкой взялись убежище строить, натолкнулись на старые пещеры. Говорили, что вроде как естественные образования, да только видно же, что прорубил кто-то. Кто? Да ясно кто! Местное население, лопари. Вот там, в ходах, и нашли некий камень с надписями. Странное дело: у всех, кто рядом был, голова начинала болеть, да видения возникали. У кого-то на этом фоне и вовсе крыша поехала. Ну, ученые приехали поизучать.

- И что?

- А то! Умирать люди-то начали. Вот и закрыли в 60-е вход. Пещеры затопили, чтобы дураки не лезли. Официальная версия, что прорыв вод был, да только брехня это. Как и теории про газы да вибрации. Но закрыть-то закрыли, а вот забыть – не забыли. Власть меняется, сам знаешь. Пришло время, откачали воду. И всё с начала.

- Что же тогда вовсе вход не завалили, если опасно? – поинтересовался заинтригованный Шадурский.

Дед Саша как-то странно на него посмотрел.

- Как же? Были мысли, думаю, использовать этот камень как-то. Говорят, в КГБ был цельный отдел под это дело, не знаю. Да только не дошли руки-то. А там и власть сменилась. Впрочем, толку-то? То материи не нашего ума человеческого дело!

- Так известно что-то про камень или нет?

- Известно! – уверенно ответил Саня. – Пока в 16 веке святой Варлаам Керетский всех тут не построил, лопари использовали место под обряды. Жертвы своим там каким-то богам приносили. Не слыхал про него?

Шадурский вдруг почувствовал себя уставшим. Он закурил, покачав головой, и отвернулся. Легенды, догадки, теории – всё это было лишним, хоть и весьма интересным.

Проводник замолчал, ожидая вопросов. Но махнул рукой и сменил тему.

- Лодка-то есть у тебя? Могу дать. Еще пятерочку сверху и по рукам.

*

Ночью, около двух часов, старик запустил его внутрь. Для этого он недалеко от своего дома в каком-то сарайчике, примыкавшем к бетонной стене, открутил железную крашеную пластинку и велел быстро пролезать внутрь.

- И всё? – не понял Эдик. За что он платил?

- Всё, - ответил Саня, как ни в чем не бывало. – Как обратно вернешься, зайди, чтобы лодку вернуть и закрыть. И учти: если тебя поймают, я не при делах!

- Ладно, - махнул рукой парень и полез внутрь.

Как он надеялся найти этот камень? Да кто его знает! Проплыть все, изучить? Раз-два в год он ездил на море, нырял с аквалангом. Нравилось быть под водой, толща которой отсекала звуки привычного мира, оставляя человека наедине с самим собой, хрупкого и зависимого от массы разных мелочей. Не думал он, что эти навыки пригодятся прямо в Мурманске. Одно, правда, дело нырять на теплом юге, и совсем иное – тут, осенью.

Это погружение наполнило ужасом. Стоя у края воды, он водил лучом света по стенам, чувствуя дрожь. Пещеры, не смотря на их очевидную заброшенность, жили какой-то своей необычной жизнью. И дело было не в доносящихся таинственных звуках – их можно было списать на отголоски с поверхности. Нет. У молодого человека возникло чувство, будто он стоит на пороге чьего-то дома, с обитателями которого вовсе не стоит встречаться незваному гостю. Хозяева этих мест шептали едва слышимые слова предупреждения, скорее ощущаемые сжавшимся сердцем, нежели ушами. Холод, страх и ожидание свершения – так в детстве идешь по подсказкам в поисках тайного места, замирая в конце перед последним пологом и пытаясь интуитивно понять, не обман ли впереди, - вот что сейчас владело Эдуардом Шадурским. Он истово желал определиться до конца, разыгрывают его или нет, не играет ли шутку с ним его воспалившееся воображение?

Надуть лодку с помощью насоса – не проблема. Оттолкнуться от берега и попасть в объятия мгновенно схватившей человека в своеобразный кокон тишины, нарушаемый лишь легким скрипом весел в уключинах, - лиха беда начало.  Но вот раздался легкий гул – или это в ушах шумело? Сердце билось учащенно. Тело сковал страх от мысли, что он может тут утонуть. Вдруг откажет сердце? Такое бывает от холода. Когда и как его тут найдут? Через месяц, вмерзшего в лед? Через полгода? Как поступит старик, если клиент не вернется?

Эдуард переоделся в гидрокостюм, нацепил баллоны с кислородом и приготовил маску. Сейчас он медленно греб вперед, освещая стены и потолок пещеры и постепенно впадая в созерцательное оцепенение. Он пытался настроиться на восприятие, и это у него получалось. То, что место необычное, стало понятно сразу. Свершение было близко.

Пропало чувство времени, верхний мир исчез. Переход случился. И вскоре он почуял зов. Нечто внутри него – или даже скорее смотрящее сквозь человека - точно знало, что и зачем ищет.

Нужное место само его притянуло. Дернулась рука, поворачивая лодку, и парень не стал сопротивляться. А уже через пару метров понял, что снизу пульсирует неслышимый зов древней плиты. Она точно была здесь, сомнений больше нет!

Шадурский, проверив регулятор давления, погрузился в зеленоватую воду, пронзенную лучом. И тут же попал в иной мир. Он полагал, что глубина в пещерах не должна превышать нескольких метров. Между тем свет мощного фонаря рассеивался, никак не доставая дна. Паника едва не испортила всё дело, инстинкт гнал его на поверхность: распахнувшая темная бездна грозила навсегда поглотить глупца, дерзнувшего вкусить запретных тайн.

Он едва не заорал, но смог сжать мундштук дыхательного аппарата зубами в последний момент, когда почувствовал прикосновение рук. Эдик забил ногами в воде и заводил фонарем по сторонам. Почудилось? Сердце бешено стучало в груди, грозя разорваться. Ему начало казаться, что кто-то прячется вдалеке, избегая попадать в зону освещения, совсем как тот Перевернутый старик. На секунду показалось, что закончился кислород и Шадурский задумал всплывать, как тут же некая сила рванула его на десятки метров вниз.

И тут же луч фонаря уперся в камень с плоской вершиной, и он коснулся его, осознав, что до поверхности всего ничего – вон и лодка темным овалом застыла наверху.

Стоило ему дотронуться до камня, как в голове вспыхнула картинка. Невидимые обитатели этого места указали ему последнюю точку, куда ему следовало отправиться. Там его ожидали ответы. Зеленый мыс. Самая высокая сопка. Дьяволсберг по некоторым данным. Убежище под памятником Защитникам Советского Заполярья. Иначе: бункер под «Алешей».

Шадурский вынырнул и едва забрался обратно в лодку. Голова сильно кружилась, ему казалось, что ещё немного, и он погибнет. Поэтому, что есть сил, парень погреб обратно к берегу.

Там, сам не помня себя, Шадурский быстро переоделся, дрожа от пронизывающего до костей холода и сотрясаясь внутренне от пережитого, со всхлипом вдыхая ледяной воздух. Сдул лодку и быстро собрал вещи, пошатываясь, двинулся прочь отсюда. Он смог! Он нашел и получил следующую подсказку.

Не стоило терять время. Эдик попрощался со стариком, напугав того своим видом, когда Саня открыл дверь квартиры. Глаза Шадурского ввалились и темнели зловещими провалами, напрочь убрав из лица всё человеческое, напоминая скорее ритуальную маску, срывавшую лик мертвеца. Вернув лодку и отдав остаток денег, он, не прощаясь, поспешил к автомобилю. И тут же рванул по ставшему известным адресу, отогреваясь в машине, включив печку на максимум.

Лишь отъехав на какое-то расстояние, он притормозил, чтобы перекурить. Теперь только вперед! Если до погружения у него и были сомнения в реальности происходящего, то теперь их не осталось. Нет, это не розыгрыш и не квест. Тут совсем иное. Куда увлекательнее!

Впервые за последние годы Шадурский чувствовал себя сильной и слитной, единоначальной натурой. Не нужно было больше притворяться и делать вид, что ему интересно играть по правилам окружающего мира, напоминающего больше кукольный домик. Нет, Эдуард не был социофобом, он просто начисто внутри себя отрицал реальность, мечтая – и боясь самому себе в этом признаться – хоть на секунду узреть нечто подлинное. Познать те силы, что исподволь управляют жизнью. Да и жизнь ли это? Короткая вспышка, перемежаемая крохами счастья и всё больше болью да страданием, пережевывающая очередного простака, клюнувшего на яркий рекламный слоган под названием Бытие. Случайность и хаос – вот законные правители мира? Или всегда существовали и существуют те уровни или существа, которых веками называют богами и демонами, - те, в чьей власти творить судьбу? Теперь он знал ответ наверняка. И мысль о какой-то там нелепой вип-карте в клуб давно была похоронена под спудом, как и предположение о неком розыгрыше. Хотя, розыгрыш – слегка не уместное понятие. Шадурскому позволили по какой-то причине вытянуть счастливый билет, как ему виделось сейчас.

Мимо по дороге проносились редкие авто, ослепляя огнями. Мир вокруг, когда пошел снег, стал значительно красивее. Из колонок звучала легкая инструментальная музыка.

Жизнь – это всего лишь нервный импульс. Анализ и оценка внутри черепа набора ощущений извне, их осмысление  - сплошная рефлексия, грубо прерываемая одним движением зловещего когтя, вспарывающего вуаль заблуждений человека, мнящего себя центром вселенной и думающего, что будет жить вечно. Шадурскому давно не давал покоя этот вопрос, так что он успел определиться с мироустройством, наивно и бездоказательно веря в потусторонние силы, в демонов и богов, в архонтов, в конце концов, имея в виду духов-мироправителей. Подогреваемая недавними событиями эта идея-фикс обрела ноги и плоть, базируясь на исключительном самомнении, и теперь уверенно вела нервического молодого человека только вперед.

Сейчас ему хотелось верить – и он верил – в возможность сопричастности великих тайн, о своей избранности и грядущем откровении.

Думать так было, по меньшей мере, наивно. Заблуждения из той же оперы, что и попытки вызвать Дьявола с целью заставить его служить, исполняя человеческие желания и всё в таком духе, надеясь обставить Отца лжи. Есть ли архонтам (или кто там стоял за этим странным квестом?) дело до миллионов судеб? Нет. Как нет человеку дела до куриной обглоданной кости, летящей в ведро. А, проводя дальнейшие аналогии, есть ли смысл открывать подлинное мироустройство той же курице? В её жизни это не изменит ничего. Разве что лишит сна, стоит ей увидеть бойню и цеха разделки. Итог всегда один. Но Эдуард Шадурский летел на этот огонь как мотылек. Все прожитые им 25-ть лет не значили ничего по сравнению с возможностью заглянуть за покров. Он всё это понимал, но сам того не замечая, парень сходил с ума, отказываясь принимать простую истину: он просто пешка, выделенная из миллионов безликих ровно на то мгновение, что нужно руке, чтобы передвинуть фигуру на шахматной доске под размен.

Перед тем как проникнуть внутрь подземного сооружения, молодой человек окончательно себя взвинтил, высыпав на зеркало остатки порошка. О, сила заблуждений! Велика цена за глупость и невежество!

В таких умонастроениях пребывал молодой человек, заходя под каменные своды, ведомый своей жаждой познания потустороннего. От чего, правда, он решил, что эти силы вдруг решили подарить ему долгожданный шанс? А это вовсе и не его мысли были. То нечто, овладевшее его волей, и нашептывало ему успокаивающую ложь, так приятно ласкающую глубоко захороненную от окружающих идею о своем превосходстве над обывателями. Сейчас, при всем желании, Шадурский вряд ли бы смог разобраться, что из чувств, мотивирующих его действовать только одним известным образом, были его собственными, что было его решением и выбором. Его воля, его сознательное Я, так долго вынужденные подстраиваться под жесткие догмы, - сейчас стали легко проницаемыми для чужой воли извне. И он наивно продолжал верить, что является избранным. Что его заметили, ему доверили важное и опасное дело, что подлинное познание и будет его наградой.

В каком-то смысле он не ошибся. Возможность перейти через грань он получил. Но точно так и гусь может зайти со двора на кухню, ведомый любопытством, еще не подозревая, что является избранным – но на праздничный стол.

И под каменные своды он ступал уже не как трясущийся от страха вор, но как избранный, ведомый яркой путеводной звездой. Приятная тишина тут же отсекла его от привычного мира. Стены ярко пульсировали, оживая и приглашая продолжить исследование.

Он двинулся вперед, изучая проходы и огромную пещеру, куда при желании можно было загнать средних размеров самолет. Но привлек его внимание камин у стены.

Эдуард остановился у камина, неизвестно когда и зачем построенного в пещере. Всё, что знал Шадурский об этом месте, это то, что тут в 90-е была овощебаза. Что делать дальше? Он остановился, ожидая хотя бы внутренней подсказки.

Всё изменилось в один миг, когда камин внезапно отъехал в сторону, освобождая проход. Помещение вокруг него тут же заполнили звуки и запахи: дохнуло теплом и разогретым металлом, изнутри донесся тихий приятный рокот. И всё это окончательно отсекло старый мир, сдувшийся словно резиновый мячик и выброшенный без сожалений прочь. Уверенно и смело Эдик шагнул вперед, не вздрогнув даже, когда камин вернулся на место и полностью отрезал путь к возвращению.

Звуки, насыщавшие подземелье, стали слышнее. По невидимым наковальням стучали молоты и молоточки, выбивая красивый ритм, похожий на музыку, а в голове искателя истины вспыхивали слова: назад дороги нет, это конец пути. Что он ждал увидеть? Сказать наверняка было сложно. Эдуард просто знал, что впереди его ждет то, что навсегда изменит жизнь.

В лицо задувал теплый воздух…

Нет, в лицо ударял горячий воздух. Он почувствовал, как мгновенно нагрелась кожа рук и лица, как стало невыносимо жарко под курткой. Пришлось снять лишнюю одежду.

А потом он услышал отдаленные крики, стоны, скрежет. Где-то стрекотал отбойный молоток.

Шадурский вошел в изогнутый длинный коридор с небольшими окошками по бокам. Заканчивался коридор темный провалом, в котором время от времени вспыхивали отблески далекого пламени. Он включил телефон и подсветил себе дорогу.

- Помоги… - вдруг услышал он тихий шепот из ближайшего окошка.

Оттуда на Эдика Шадурского смотрели полные муки глаза. В стене был замурован человек! Тут же из других окошек, словно некий безумный хор, раздались похожие голоса с мольбами о помощи.

Шадурский зажмурился и сжал зубы. Это – испытание! И он должен его пройти.

Коридор пульсировал как яркая галогенная трубка. Эдуард понял, что эта трубка напитывается страхом и ужасом замурованных людей, а после куда-то выводит полученную энергию.

Он ускорил шаги, широко открыв глаза. С этой секунды он окончательно потерял власть над собой. В уши впивались крики и стоны приговоренных к погребению заживо, гоня гостя дальше.

Эдуард миновал коридор и вышел в круглую темную пещеру. На стенах загорались лампы, освещая круглый бетонный постамент в центре. С потолка свисали кабели и цепи. Из темных дальних проходов тянулись языки зеленоватого тумана.

Каждый включающийся фонарь делал происходящее всё явственней и чётче. На площадке находится метровый постамент, где горел небольшой огонь. Рядом с постаментом стоял огромный полуголый человек. Он повернулся лицом к Эдику.

Незнакомец ужасал. Одет он был в кожаный фартук мясника, оставляющего мускулистые руки голыми. Глыбообразная бритая налысо голова. Маленькие глазки. И два зияющих провала на месте носа.

- Зови меня Палач, Эдуард, - гулким басом обратился этот странный человек к застывшему гостю. -  Проходи, избранный, будь свидетелем! Тебе нечего бояться. У нас почти всё готово.

Палач с удивительной ловкостью и проворством принялся соединять кабели. Шипели и разбрызгивались электрические искры. Он нажал – раздался металлический скрип – торчащий из пола рычаг. Под потолком вспыхнула узконаправленная лампа, освещая только бетонную круглую площадку. Эдик заметил в бетоне вмурованные рельсы.

С противным скрежетом и лязгом из темноты боковых проходов по этим рельсам стали выезжать массивные стальные кресла, занимая свои места по периметру центральной площадки, словно рассаживались долгожданные гости. Вот только это были жертвы. В каждом кресле, намертво зафиксированный, находился человек.

Шадурский внимательно рассматривал людей, обуреваемый двойственными чувствами. Его новая личность ликовала, сопричастная таинств, а простой русский парень, всё еще прячущийся внутри, вопил о пощаде и возможности бежать прочь: что угодно, лишь бы прекратить пытку для нервной системы. Сам себе он напоминал мартышку в клетке, до смерти напуганную, и от того сходящую с ума. Мелкая противная мартышка – неужели вот это он весь за свои 25 прожитых лет? Никчемный человек... Великий человек! Достойный человек!

Шесть мужчин и шесть женщин, вмурованные в высокотехнологичные приборы, причиняющие невыразимые мучения и не позволяющие умереть, сидели на своих постаментах и вряд ли осознавали, что видят перед собой. Пока Палач обходил каждого человека, вглядываясь в воспаленные выпученные глаза, лишенные век, у Шадурского было время внимательно всё рассмотреть.

Все они, все 12 человек, испытывали адскую боль. Бешено вращались глазные яблоки, по лицам катил пот, а тела сотрясали судороги. Из широко распахнутых ртов, зафиксированных металлическими скобами, доносилось мычание, то и дело прерываемое работой бор-машинки. В рот каждой жертвы тянулся тонкий механический манипулятор с закрепленным там сверлом.

То и дело из покрывающих тела пластин наподобие средневековых доспехов показывались опускающиеся и поднимающиеся тонкие иглы. Некоторые вращались, вкручиваясь в нервы и суставы. Что еще происходило внутри этих пыточных комплексов, можно было только догадываться.

Одновременно с этим булькали какие-то жидкости, наполняя тела необходимыми лекарствами. Тихо пищали мониторы основных показателей жизнедеятельности. Жертвы постоянно агонизировали, находясь на грани смерти, но медицинские препараты не давали им умереть.

- Свидетельствуй, Избранный! – сказал, не оборачиваясь, Палач. – Ты – катализатор. Ты необходимый компонент для начала трансмутации. По своей ли воле ты явился сюда?

- Да, - громко ответил Шадурский.

- Тут мы переплавим человеческие ужас, боль и страдания!

Одним быстрым смазанным движением Палач оказался рядом с Эдиком и, схватив того за шею как котенка, швырнул в центр круга.

Палач достал откуда-то большой конусообразный тигель для плавления металлов и поставил его на огонь, горящий наверху пьедестала. На правую руку он надел приспособление вроде механической клешни. Сжимая пальцами рычаги, Палач заставлял клешню из нескольких элементов сжиматься и разжиматься.

- Узри кровь богов, смертный! – прорычал он.

Подходя к каждому человеку, Палач мощным ударом вгонял клешню в грудь жертвы, проламывая кости. Сжав клешню, Палач вырывал сердце. Подойдя к тиглю, он лил туда текущую кровь, выжимая сердце до капли.

И так 12 раз.

Палач схватил тигель с кипящей кровью и, широко раскрыв рот, принялся жадно хлебать получившееся варево. Он хохотал и ухал.

- Нет слаще нектара! – проговаривал он, причмокивая.

Шадурский, парализованный ужасом, замер, скорчившись у пьедестала. Совсем иного он ожидал. Он почувствовал себя, как в далеком детстве, обманутым и покинутым. Из его глаз потекли слезы.

Увидев их, Палач захохотал еще громче и покинул площадку.

- А теперь прочь отсюда, мусор!

Раздался скрежет рычага. Центральная часть площадки постепенно раскрывалась. Эдик отчаянно цеплялся за пьедестал. Одно за другим наклонялись кресла. С громкими щелчками фиксаторы освобождали людей, и все они падали в трубу. Задетый одной из падающих жертв, полетел вниз и Шадурский, вопя от ужаса.

Всё было кончено.

Эпилог

Ирина припарковалась на площадке недалеко от заправки. Взглянула на время, нахмурилась и закурила, приоткрыв окно. Денек был удивительно теплым и солнечным.

Достав телефон из сумочки, одной рукой набрала в поисковике «Лана Лавада». Хмыкнула, оценив профиль Валюшки и количество подписчиков. Но интересовало Соловей, конечно, не это, а история с Шадурским.

Вставив в уши айрподсы, девушка загрузила ролик и погрузилась в просмотр, отключившись от реальности. Начало было интригующим: жил вот такой парень, подавал надежды, побеждал на олимпиадах, в Оксфорде учился, и вдруг такая кровавая развязка!

Дверца справа распахнулась, и на сиденье плюхнулся, распространяя аромат дорогого парфюма, Истомин Петр Савельевич, её любовник. Ирина  вздрогнула от неожиданности.

- Напугал!

Девушка сняла наушники и кокетливо улыбнулась Истомину. Мужчина, для своих лет, выглядел моложаво, поддерживая форму в зале. Гладко выбритый, одетый расчетливо небрежно для своего статуса человека власти – в джинсы, белую футболку и черную тонкую кожаную куртку, Петр Савельевич был привлекательным человеком с открытым круглым лицом, которое портил лишь маленький нос, делающий его похожим на сову. Светлые глаза всегда сверкали юмором.

- Что смотришь, соловушка? – ласково спросил он девушку, поудобнее устраиваясь на переднем сиденье.

- А, Лаваду. Так, ерунда.

- Вальку, что ли, Кобзареву?

- Знаешь её? – глаза Ирины Соловей опасно сузились. Она слегка ущипнула любовника. Это, конечно, было игрой, и мужчина это знал.

- Да внучка это Петровича! – вскидывая руки с открытыми ладонями, с усмешкой сказал Истомин. – Работает у нас в охранке, объект сторожит. Вместе на охоту ездим. Разок он и Валю брал с собой, хотел приобщить, так сказать. И что хорошего она говорит?

Ирина закурила и потянулась, положив правую руку Истомину на плечо. Пощекотала ноготками шею.

- Про Шадурского показывает, - пояснила девушка. – Жуть какая-то.

- Шадурский? – переспросил Петр Савельевич. – Пасынок Генки Тарских, что ли? Который головой поехал?

- Ну, да, он. Он же одноклассник мой! Слышала, его в крови нашли?

Мужчина засмеялся.

- Нашли, - кивнул он. – Только вот, слышали люди звон, да не знают, откуда он. Подшутил над ним кто-то зло. Действительно, нашли его в крови в канаве обдолбанного. Он же наркоман и больной на голову. Только кровь-то свиная оказалась!

- А трупы? – Соловей так удивилась, что поперхнулась дымом.

Истомин участливо на неё посмотрел.

- Какие ещё трупы?

- Ну, он же с трупами был?

- А! Хм, трупы. Не было, солнышко, трупов. Манекены были – это да. Вот и вся история.

Ирина разочарованно скуксилась.

- Фи! А Валька тут разошлась на полчаса с целым, видать, расследованием! Теперь и досматривать не охота.

- Ну, сейчас модно, как это говорится, хайп ловить? Нужны просмотры. Зачем правду говорить? Кому это интересно? Хотя, стоит признать, история занятная. Шутников-то так и не нашли!

- Так что, Валька дура совсем? Гонит?

Истомин нахмурился.

- У неё своя версия. Мол, в городе орудует какая-то секта, и вот они-то следы и подтерли.

- Интересно!

- Ой, брось ты чушь эту! – он положил руку на колено Ирины. – Поедем, может, уже?

- А куда? – спросила Соловей, облизывая губы.

- Хочешь на дачу ко мне? – усмехнулся любовник. – Мои дней на десять уехали. А я, типа, весь занятой. Так что, можем отдохнуть по полной! Вот на следующей неделе, да, придется поработать: из Москвы комиссия едет объекты проверять. Может, на мою пересядем? – спросил он, имея в виду автомобиль.

Девушка хитро посмотрела на него.

- На моей быстрее, котик!

Мотор мгновенно ожил, подчиняясь её воле. Возбуждение охватывало тело. Взвизгнули шины…

И непонятно откуда выскочивший подросток едва не расстался с жизнью. Хорошо, что она успела затормозить. Мальчик упал, получив удар бампером.

- Куда ты прешь, придурок?! – заорала Соловей на паренька, вцепившись в руль.

- Вот блядь! – выругался Истомин, выскакивая наружу.

К ним уже спешил водитель и охранник Петра Савельевича, едущий за ними следом.

Но с пострадавшим всё оказалось в порядке, не считая пары ссадин. Истомин, стараясь не смотреть тому в лицо, протянул пару купюр.

- Пиздуй, - велел он коротко.

Подросток, прихрамывая, поспешил покинуть место столкновения. Обернулся лишь посмотреть на  водителя. Соловей вздрогнула. У мальчика не было носа.

Ирина зло плюнула в окно и нажала на газ, быстро набирая скорость.

- Млять, эпидемия тут, что ли? – спросила она вслух.

- Ты о чем? – поинтересовался Истомин, пристегиваясь.

- Дак так, фигня, - ответила Соловей и засмеялась. Схлынувшее было возбуждение вернулось. – Парнишка - уродец.

- А, да, бывает. Не повезло, - усмехнулся Петр Савельевич, - трудно ему с девками придется!

Сам он был уверен в себе на все сто. Он предвкушал вечер и ночь. На радостях даже подумал вызвать охраннику проститутку. Всё веселее будет!

Теплый ветер задувал в салон. Мимо проносились километры пути. Про досадный эпизод уже забылось.

(продолжение следует)

UPD:

Диффузия - 2\5 (начало первой главы)

Показать полностью 3
[моё] CreepyStory Сверхъестественное Мистика Мат Длиннопост Страшные истории
10
78
LyublyuKotikov
LyublyuKotikov
8 месяцев назад
Книжная лига
Серия ЖЗЛ

Озарённый и проклятый Артюр Рембо — о жизни и творчестве поэта⁠⁠1

Артюр Рембо – вечный укор молодым поэтам, ведь рядом с ним любой стихотворец старше 20 лет выглядит безнадежно отставшим второгодником.

Первое значительное стихотворение Рембо написал в 15 лет, а через четыре года он уже бросил литературу, найдя занятие поинтереснее – торговлю кофе и оружием в Африке. Непризнанное при жизни, его творчество взорвало мировую культуру, как часовая бомба, но самому автору уже не было до этого дела. Отбывая в жаркие края навстречу рискованному бизнесу и ранней смерти, Рембо равнодушно махал рукой современникам и потомкам, оставив их ошарашенно копаться в своем безумном наследии. 20 октября исполнилось 170 лет со дня рождения Артюра Рембо, проклятого поэта и джентльмена удачи.

Человек ниоткуда

Рембо-поэт – явление, до сих пор ставящее литературоведов в тупик: три года творчества в едва ли не подростковом возрасте и затем полтора века попыток понять его, расшифровать, имитировать. Сотни, тысячи поэтов всего мира работали и продолжают работать на горючем топливе стихов гениального француза.

В некрологе Рембо поэт Стефан Малларме первым сравнил его с метеоритом. Образ исключительно точный. Словно прилетевший ниоткуда, Рембо ворвался в атмосферу европейской культуры, ослепительным пылающим шаром врезался в землю и исчез в ее темных глубинах.

Ниоткуда – это из скромного провинциального города Шарлевиля на северо-востоке Франции, в Арденнах, у границы с Бельгией. Семья Рембо, казалось, не особо располагала к созреванию из ряда вон выходящего поэта. Мать Витали была из зажиточных крестьян, а отец Фредерик – бравый офицер, кавалер ордена Почетного легиона, воевавший в Алжире, на Сардинии, в Крыму. Он редко бывал дома, предпочитая оседлому быту ратные подвиги, и окончательно оставил семью, когда Артюру было четыре года. Тем не менее Фредерик успел передать сыну свою безбашенность, тягу к рисковым приключениям и отвращение к размеренной, лишенной остроты жизни.

В раннем детстве Жан Николя Артюр (полное имя поэта) был послушным и набожным, как его старший брат Фредерик

В раннем детстве Жан Николя Артюр (полное имя поэта) был послушным и набожным, как его старший брат Фредерик

После семи лет в браке супруги расстались, причем не мирно: Витали при живом муже называла себя вдовой, а капитан Рембо, если спрашивали, – вдовцом.

Перенятое у отца отвращение к рутине, разгоревшись в полную силу в юности, едва не спалило Рембо дотла, но в раннем детстве Жан Николя Артюр (полное имя поэта) был послушным и набожным, как и его старший брат и две младшие сестры. Все они жили под строгим надзором матери.

Поверив письмам поэта, в которых он порой злобно называл родительницу мегерой, биографы сделали вывод, что Витали была мрачной и ограниченной особой. Рука у нее действительно была крепкая, но справедливости ради стоит сказать, что она всю жизнь пеклась о непутевом Артюре, бросаясь на помощь по первому его зову. Да и единственная изданная им книга, «Одно лето в аду», была напечатана на деньги матери.

Отличник и отверженный

Некоторые исследователи, например, входивший в «Южинский кружок» мистик Евгений Головин, говорят о Рембо-поэте, как о чисто языческом явлении, чуждом всему христианскому. Но на деле всё не так просто. Конечно, в иных стихах Рембо можно усмотреть бунт против христианской картины мира, но эта картина была частью его самого, с детства многократно читавшего и перечитывавшего Священное Писание.

В ранние годы он был столь истым католиком, что это даже раздражало однокашников, прозвавших Артюра «маленьким ханжой». Такое отношение привело к тому, что Рембо предпочитал держаться подальше от сверстников не то из высокомерия, не то из страха.

В Шарлевильском колледже, где он учился с 11 лет, Артюр стал одним из лучших. Он не только полюбил ненавистную ему прежде латынь, но и мастерски писал на ней довольно сложные для своего возраста стихи. Большую роль в этом сыграл нанятый матерью репетитор, священник Арист Леритье, прививший подростку интерес к древним языкам и литературе.

Другим влиявшим на Рембо человеком стал молодой учитель риторики Жорж Изамбар. Артюр видел в нем старшего брата. Изамбар познакомил Рембо с недавно изданными «Отверженными» Гюго. Эта вредная, по мнению матери, книга перевернула сознание юноши. Отчасти под впечатлением от романа Рембо сочинил свое первое серьезное стихотворение на французском языке «Подарки сирот к Новому году», опубликованное 2 января 1870 года в парижском литературном «Журнале для всех». Поэту было 15 лет.

Вполне традиционное по форме и подаче, стихотворение имело характерно мрачный тон, свойственный дальнейшему творчеству Рембо: речь в нем шла о детях-сиротах, только что похоронивших мать и встречающих Рождество в холодном доме, – картины прежнего счастья видеть они могут теперь лишь во сне.

Столь печальное произведение создал подросток, который внешне казался преуспевающим, ведь буквально накануне он выиграл восемь академических конкурсов Франции по различным дисциплинам, в том числе и по религиозной.

Купить книгу

Переходный возраст

В середине лета 1870-го разразилась Вторая франко-прусская война. Шарлевиль оказался неподалеку от боевых действий, в городе и окрестностях царил хаос. И Артюр сорвался с места, решив, что уже созрел для больших приключений. Сыграли роль и «Отверженные»: юноше надоело греться в аккуратном буржуазном мирке, хотелось скитаться, повидать жизнь и сам воспетый Гюго Париж, населенный клошарами и снобами вроде поэта Теодора де Банвиля, незадолго до этого отказавшего Артюру в публикации его стихотворений.

До Парижа подросток добрался зайцем, но на вокзале безбилетника повязали и посадили в тюрьму за бродяжничество. Рембо написал Изамбару, и тот взял своего ученика на поруки. Но, вернувшись домой к матери, Артюр не пробыл там и десяти дней, прежде чем снова пустился в бега.

Шарлевильцы были удивлены переменами, произошедшими со вчерашним отличником. Он начал демонстративно сквернословить, пить и воровать в магазинах по мелочи. Костюм предпочитал носить грязный и рваный, волосы взлохмачивал. Все это резко контрастировало с его ангелоподобным лицом, и таковой была новая поэзия Рембо: сочетание отвратительно-низкого и небесно-возвышенного.

Это сочетание было гремучим, в нем юный поэт довел до предела эстетику безобразного, за несколько лет до этого предложенную Шарлем Бодлером в его нашумевших «Цветах зла». Бодлер изготовил порох, который юноша Рембо смело поджег.

«Превратить душу в монстра»

Вскоре друзья Артюра, и Изамбар, в частности, получили письма (так называемые «письма провидца»), в которых 16-летний поэт объяснял произошедшие с ним перемены и излагал открытый им творческий метод. Рембо провозгласил: поэзия требует особых, пограничных состояний ума, попасть в которые можно посредством «долгого, неимоверного сознательного расстройства чувств всеми формами любви, страдания, безрассудства».

«Проблема в том, чтобы превратить душу в монстра. Представь человека, пересаживающего себе на лицо бородавки и выращивающего их там. Нужно быть визионером, сделать себя провидцем», – писал он.

Истинный поэт обязан жить на грани или даже за гранью – так Рембо довел до крайности свойственную литераторам-романтикам концепцию избранности стихотворца. «Он становится среди всех людей великим калекой, великим преступником, великим проклятым – и Верховным Ученым! Ибо он постигает непознанное». Он кристаллизовал идею о том, что поэзия – это не просто изящная словесность, а психофизическое испытание, порой очень опасное («страдания неимоверны»).

Поэт считал себя инструментом иных сил. «Неверно говорить: я думаю. Лучше выразиться: меня думают. Это как если бы кусок деревяшки обнаружил, что он скрипка». В последующие три года Рембо последовательно воплощал свои открытия в жизнь.

Покорить Париж

Летом 1871 года 16-летний Рембо написал одно из своих самых знаменитых впоследствии стихотворений «Пьяный корабль» и понял, что готов покорять Париж. Молодой да ранний поэт-радикал завалил письмами литературных корифеев столицы, но отозвался только Поль Верлен. Распознав в Рембо брата по разуму, он выслал деньги на билет, и вскоре Артюр уже жил в его квартире вместе с беременной 17-летней верленовской женой Матильдой, к немалому ужасу последней.

Дело в том, что Верлен (он был на 10 лет старше Рембо) незадолго до того бросил работу и ушел в загул. Безумный мальчик-поэт из провинции, пьющий как лошадь, вопиюще нечистоплотный и наглый, – последнее, что хотела видеть подле себя женщина, мечтавшая о тихом семейном счастье.

Но свежеиспеченных друзей было уже не разнять. Часть исследователей (хотя далеко не все) считают, что между ними был роман – эта версия легла в основу фильма Агнешки Холланд «Полное затмение» (1995), где роль Рембо играл молодой Леонардо Ди Каприо.

Как бы то ни было, Верлен оказался подходящим компаньоном в деле «сознательного расстройства всех чувств». Позже в ряде статей он сформулировал понятие «проклятые поэты», прочно вошедшее в обиход. Помимо Верлена и Рембо к таковым причисляют Малларме, Вийона, Лотреамона, По – в общем, всех, кто писал и жил поперек правил и приличий, кто внушал ужас и отвращение добропорядочным гражданам.

Картина Анри Фантен-Латура «У стола», на которой изображены Поль Верлен, Артюр Рембо, Леон Валад, Эрнест д’Эрвильи и Камиль Пеллетан (сидят); Пьер Эльзеар, Эмиль Блемон и Жан Эйкар (стоят)

Картина Анри Фантен-Латура «У стола», на которой изображены Поль Верлен, Артюр Рембо, Леон Валад, Эрнест д’Эрвильи и Камиль Пеллетан (сидят); Пьер Эльзеар, Эмиль Блемон и Жан Эйкар (стоят)

Плохие парни против злобного мальчика

Рембо же в то время внушал отвращение практически всем, кроме обожавшего его Верлена и пары особо стойких друзей. Всех остальных, включая членов поэтического кружка со звучным названием «Плохие парни», он донимал своими бесконечными выходками, порой жестокими и гнусными, редко забавными. О нем отзывались как об «угрюмом и злобном мальчике», «воре и сутенере», его выгоняли из-за стола, но Рембо не снижал обороты, видимо, решив во что бы то ни стало дойти до дна в процессе «постижения непознанного».

Его покровитель Поль Верлен с виду был типичным представителем «черной богемы», но его Матильда знала, что живет не абы с кем, а с героем Парижской коммуны, после провозглашения Третьей республики вступившим в Национальную гвардию, участником жестоких уличных боев и пресс-секретарем центрального комитета коммуны.

Но ко времени появления Рембо эти страсти остались в прошлом, а Поль крепко налегал на спиртное и наркотики. Проводя с ним дни и ночи, Рембо иногда успевал сочинять шедевры, например сонет «Гласные», сложнейшее по технике исполнения произведение, в котором некоторые видят зашифрованное алхимическое пособие, причем сделанное на уровне опытного, годами обучавшегося мастера.

Как такое могло выйти из-под пера 17-летнего юноши, пусть и очень начитанного, – загадка. Может быть, стоит вспомнить его слова «не я думаю, а меня думают»: поэт в данном случае не автор, а проводник?

Одному только этому сонету посвящено такое количество исследований, что литературовед Рене Этьембль как-то заметил, что лучше, если бы его не существовало, так невыносимо давит он своей тайной.

Первая кровь

В поисках единомышленников, новых впечатлений и кайфа Рембо с Верленом докатились до Лондона, где также оказались никому не нужны. Они прозябали в нищете, иногда получая высылаемые матерью Верлена деньги. Рембо отогревался в читальном зале Британского музея. Бедность, отверженность и «расстройство всех чувств» делали свое дело: отношения между друзьями стремительно портились.

Во время ссоры (дело было летом 1873-го, уже в Брюсселе) пьяный и взвинченный Верлен дважды выстрелил в приятеля из револьвера, один раз промазав, а во второй ранив в руку. В соседнем номере находилась приехавшая спасать сынулю мама Поля. Вообще роль заботливых мам в жизни проклятых поэтов явно недооценена.

Испугавшись, что полубезумный товарищ все-таки добьет его, Рембо обратился в полицию. Хотя он потом и пытался отозвать заявление, но после расследования и суда Верлен получил два года тюрьмы.

С подстреленным другом вышедший на волю поэт виделся всего однажды, обнаружив, что «угрюмый мальчик» превратился в жесткого и насмешливого мужика. Артюр еще некоторое время писал Верлену, пытаясь вытянуть из того деньги, но тот общение прекратил, хотя и свято хранил рукописи Рембо.

Рембо, раненный Верленом (картина Ж. Росмана)

Рембо, раненный Верленом (картина Ж. Росмана)

Последнее лето поэта

После инцидента в Брюсселе Рембо вернулся в Шарлевиль. Спеси в нем поубавилось, эпатаж ушел в прошлое, остались только ершистость и самонадеянность молодого поэта, о гениальности которого знала лишь пара человек, включая его самого. Но Артюр уже не был уверен, нужна ли ему эта гениальность, от которой не было никакого прока, а, наоборот, лишь проблемы.

В родительском доме Рембо написал одно из главных своих произведений, цикл сюрреалистических (точнее, предвосхитивших сюрреализм, а также экспрессионизм и многое другое) стихов в прозе «Одно лето в аду» (также переводится как «Сезон в аду»). И даже уговорил мать дать денег на то, чтобы напечатать эту книгу тиражом 500 экземпляров.

Но когда тираж был готов, поэт почему-то забрал лишь десяток книг, раздав их знакомым, а остальные гнили на складе до начала ХХ века, пока их не обнаружил какой-то ошалевший от неожиданной удачи счастливец. Рембо в то время стал уже звездой, посмертно.

После «Лета» он писал «Озарения», тоже в жанре визионерской стихопрозы, но бросил, не окончив цикла. Последним известным его стихотворением стал экспромт «Мечта», в котором Рембо иронично изобразил жизнь новобранцев в казарме, – плод его беспокойства о возможном призыве в армию, которого он всю жизнь избегал (во Франции тогда призывали до 40 лет). Скажем так, не самый впечатляющий финальный аккорд великого поэта.

«Смешно. Отвратительно»

О его «прощании с музой» принято говорить в трагическом ключе: мол, как он мог после всего, что было? Но что было? Лишь одиозная репутация, а по сути безвестность. Был чад кутежа, от которого крыша молодого человека начинала ехать в нежелательном направлении. Рембо уходил из искусства, в то время никому не нужный, хотя то немногое, что он успел сделать – а это умещается в небольшой том, – по своей силе превосходит толстые собрания сочинений иных писателей.

Думается, и сейчас в любой крупной стране живет не один такой Рембо, оставивший свое искусство ради обычной работы, просто потому, что устал петь «песни в пустоту».

Писатель Альбер Камю возмущался этим поступком – превращением Рембо якобы из бунтаря в буржуа, а вот коллега Артюра по литературному безумию Стефан Малларме, явно больше разбиравшийся в теме, констатировал, что тому удалось «хирургическим путем удалить из себя поэзию, сохранив жизнь».

Любители порассуждать о «жертвоприношении на алтаре искусства» в обиде на Рембо из-за того, что он испортил красивую картинку: не погиб в юности, а спокойно ушел из поэзии, как бы поставив под вопрос ценность самого творчества. Когда 10 лет спустя до него дошли вести, что в Париже молодые поэты-декаденты бредят его «Гласными», Рембо лишь обронил: «Какая чушь. Смешно. Отвратительно».

Пешком по Европе

Вышедшего из творческого транса Рембо больше всего интересовал вопрос, как заработать. Ему было всего 19, но казалось, что за плечами уже полжизни, – так оно и было на самом деле.

Жить на мамины деньги не хотелось, а необходимого для приличного трудоустройства образования проклятый поэт не имел, ведь колледж он бросил. Артюр пробовал устроиться в Лондоне, Штутгарте, Париже, но единственная стабильная работа для него нашлась только на английской картонной фабрике, и там Рембо долго не продержался. Зато виденная в Британском музее коллекция трофеев из Эфиопии произвела на него впечатление.

Восток начал занимать воображение, особенно после того, как он пешком прошелся по Европе от Германии до Италии, едва не померев по дороге от измождения. Артюр засел за изучение арабского, амхарского, хинди. Особенно усердно Рембо учил русский – Россия казалась ему преддверием Востока и страной неограниченных возможностей. Жаль, что не доехал.

Жизнь на Востоке

Вторая половина жизни Рембо – авантюрный роман. Он скитается по миру, пробует разные занятия – от администратора бродячего цирка до матроса. Записывается в голландскую армию, чтобы попасть на далекую Яву, но по прибытии на остров дезертирует, скрывается в джунглях, пока не находит способа вернуться домой.

Затем работает на стройках и каменоломнях Кипра, где заболевает возвратным тифом. В 1880 году Рембо находит работу управляющего и поселяется в конторе «Торгового дома Вианне, Барде и Ко», занимавшейся закупкой кофе: сначала в Адене, портовом городе Йемена, а затем и в эфиопском Хараре. Он был не только коммерсантом, но и исследователем. В 1884-м Французское географическое общество опубликовало его «Отчет об Огадене» (территория нынешнего Сомали). Два года спустя во Франции напечатали «Озарения», но автор об этом ничего не знал. За 10 лет до этого он просил друзей, у которых остались его стихи, сжечь их.

Обжившись в Хараре (он был едва ли не единственным белым человеком в этом городе), Рембо начинает собственный бизнес, заводит дружбу с Расом Мэкконыном, местным губернатором и отцом будущего эфиопского императора Хайле Селассие, которого Боб Марли и другие растафарианцы считали воплощением Бога на земле.

Встречавшие Рембо в этот период описывали его как человека очень сдержанного и ироничного, никогда не вспоминавшего о прошлом. Его компаньон Альфред Барде, впрочем, позже отмечал: «Некоторые его поступки удивляли меня несоответствием его холодному и замкнутому характеру». Видимо, иногда огонь прошлого прорывался наружу.

Автор «Озарений» промышлял не одним только кофе. Он не брезговал и оружием, и слоновой костью, и рабами. На одной оружейной сделке, с будущим императором Эфиопии Менеликом II, сильно погорел: пока довез груз до места назначения, надобность в нем у Менелика, одержавшего победу в восстании, уже отпала, и хитрый эфиоп выкупил партию за полцены, не забыв вычесть еще и кое-какие штрафы.

Артюр Рембо и эфиопский премьер-министр Альфред Ильг во время охоты на слонов

Артюр Рембо и эфиопский премьер-министр Альфред Ильг во время охоты на слонов

«Бог милостив»

Несмотря на убытки такого рода, Рембо не спешил покидать Африку. Правда, с местным населением он ладил не всегда. Например, изучая Коран, мог вступать в споры с местными мусульманами, доводя их до белого каления. Травил ядом досаждавших ему бродячих собак, за что бывал бит эфиопами.

Родные в письмах уговаривали его вернуться домой и создать семью, но Рембо считал, что зима в Арденнах ему, больному возвратным тифом, противопоказана. «И вообще, если есть что-то, для меня совершенно неприемлемое, то это оседлая жизнь», – писал он. А женщины, готовой разделить с ним кочевничество, на горизонте не наблюдалось.

В начале 1891-го его стала беспокоить боль в правом колене, которую он сначала объяснял тем, что много ходит, порой по 40 километров в день. В конце концов боль стала невыносимой, и Рембо согласился на операцию в Марселе. Врачи нашли у него рак кости и ампутировали ногу.

Пожив месяц со своей семьей, Рембо стал так плох, что вернулся в госпиталь, где за ним присматривала младшая сестра Изабель. Она писала домой о том, как пришедший исповедовать больного кюре сказал ей потом: «Никогда еще не встречал такой сильной веры». В бреду Рембо пытался диктовать деловые письма и повторял: «Аллах керим» («Бог милостив»). 10 ноября 1891 года он умер в возрасте 37 лет.

Годы жизни Рембо и художника Винсента Ван Гога почти совпадают. И биографии у них во многом схожи: оба были непризнанны при жизни и превознесены до небес после смерти. Они раздражали современников поведением и непонятными творениями, а вот потомки стали подражать не только их искусству, но и самому стилю жизни. В каждой рок-иконе ХХ века, от Сида Барретта до Сида Вишеза, мы видим отражение «злобного мальчика» Артюра. Только, увы, не все они смогли, как Рембо, перерасти роль проклятого поэта.

Источник: https://profile.ru/culture/ozarjonnyj-i-proklyatyj-170-let-s...

Показать полностью 21
Поэзия Поэт Артюр Рембо Биография Книги Стихи Франция Длиннопост
6
2
nadolala
nadolala
8 месяцев назад

Фильмы, которые затрагивают душу⁠⁠

Понятно, что души у всех разные. (кстати, если задуматься, то это конечно поразительное чудо, что все люди уникальны)). Следовательно и те самые струны, которые могут быть затронуты, затронуты могут быть совершенно разным. Да даже на протяжении жизни одной и той же души, всё меняется, как мне кажется. Но... Почему-то, когда я сталкиваюсь с чем-то, что затронуло меня, то мне сразу кажется, что оно должно затронуть любого (особенно близких), хотя это конечно иллюзия. Непонятная мне иллюзия. Даже становится тоскливо и обидно, что ты ощущаешь это прекрасным, а кто-то нет. Но я не буду сейчас анализировать причины). В любом случае, все переживания всегда очень личные и вы никогда не узнаете как на самом деле другой человек ощущает то же, что ощутили вы.

Вчера я посмотрела один фильм, который почему-то сделал это со мной и мне захотелось начать вести список таких фильмов. Когда-то у меня уже был список, но то были просто приятные, любимые, интересные фильмы. А теперь Особенные. Которые каким-то образом цепляют за иногда совсем разные ниточки, но глубоко и порой неуловимо. Я задумалась, а что еще я могу в него записать, ведь у меня есть целая папка с фильмами, которые я ценю и пересматриваю на протяжении жизни. Но, на сегодняшний день, я бы назвала всего три. И посмотрев на них в целом, мне пришла мысль, что тут прослеживаются определенные темы, видимо особо важные лично для меня. Освещенные особым образом, особыми людьми, в особой атмосфере. Всё это очень любопытная магия)

Не знаю, прочитает ли это кто-то вообще. Но мне захотелось поделиться ими здесь.

«Я создан для тебя»
https://www.kinopoisk.ru/film/1410079/
У главной героини появляется идеальный партнёр-робот, максимально похожий на человека, созданный на основе её предпочтений и анализе её личности. Тема любви, отношений, человеческой натуры, юмор. И совершенно очаровательная для меня, главная героиня, которая по моим ощущениям и придала всему этому такой шарм. А ещё удивлением было, что фильм немецкий.

«Идеальные дни»
https://www.kinopoisk.ru/film/5283168/
Нам показывают обычные (на самом деле идеальные) дни мужчины, который убирает городские туалеты Токио, и просто живёт свою жизнь. Кажется, этот фильм заказали городские власти, чтобы прорекламировать туалеты (туалеты в Японии, как и всё остальное судя по всему, это отдельный вид искусства). А получился очень важный, глубокий, созерцательный фильм о ценности жизни, счастье, умении наслаждаться каждым днём и простыми мелочами, о глубине эмоций, и человеческих отношениях.

«Тайная жизнь слов»
https://www.kinopoisk.ru/film/87133/
Я набрела на этот фильм, когда хотела посмотреть что-то ещё с Тимом Роббинсом, тем самым из фильма «Побег из Шоушенка», который безусловно тоже хорош, но не попадает в Этот мой список. Я не хочу давать его описание (кинопоиск сделал это хорошо), только мои ощущения от него. Для меня этот фильм про Любовь и Боль. Про то волшебство, которое случается даже между покалеченными душами и телами. И это не лёгкая романтичная мелодрама, а очень тяжёлый фильм, в котором много боли, скорби, трудных переживаний, которые я верю и способна излечить Любовь. И наверное психотерапия.

Показать полностью
Философия Мысли Чувства Рецензия Внутренний диалог Текст
13
Посты не найдены
О нас
О Пикабу Контакты Реклама Сообщить об ошибке Сообщить о нарушении законодательства Отзывы и предложения Новости Пикабу Мобильное приложение RSS
Информация
Помощь Кодекс Пикабу Команда Пикабу Конфиденциальность Правила соцсети О рекомендациях О компании
Наши проекты
Блоги Работа Промокоды Игры Курсы
Партнёры
Промокоды Биг Гик Промокоды Lamoda Промокоды Мвидео Промокоды Яндекс Маркет Промокоды Отелло Промокоды Aroma Butik Промокоды Яндекс Путешествия Постила Футбол сегодня
На информационном ресурсе Pikabu.ru применяются рекомендательные технологии