AlexandrRayn

первая часть здесь Песчаный колокол

Мужчина, понимая, что разговор затягивается, присел на гостевой стул и, закинув ногу на ногу, начал по порядку, всё тем же спокойным размеренным голосом:

— Вы часто произносите это слово: «чёрт». У Вас с ним какие-то проблемы или дела?

Герман не ответил.

— Да, голубь будет летать ещё три дня, пока его время не придёт — таков закон Вселенной. Каждому отведено его собственное время, и я слежу за тем, чтобы всё шло точно по расписанию.

Голубь сорвался с дверцы, и та протяжно скрипнула. Раскидывая по мастерской свой пух и крупицы песка, он приземлился на ботинок гостя, который висел в воздухе, и начал клевать его подошву.

— Кто. Вы. Такой? — жёстко повторил свой вопрос хозяин мастерской.

— У меня нет имени, потому что у меня не было матери, чтобы мне его дать. Есть целый список прозвищ, придуманных людьми: Смерть, Костлявый, — здесь он впервые позволил себе лёгкую усмешку, — ещё были: Мара, Хель, Танатос, Осирис и много-много других, которые я не хочу перечислять. Все они неправильно описывают суть моей работы, но, в целом, схожи по смыслу, а потому — я не обижаюсь. Раз людям так угодно… В общем, Вы можете выбрать любое из этих, какое понравится. Несмотря на то, что некоторые — женские, я не обижусь.

Герман нервно улыбнулся, но слова не лезли наружу, застряв где-то в желудке.

— Хотите сказать, что Вы — Смерть? — иронично хмыкнул скульптор, но это было больше похоже на скулёж.

— Смерть — это переход из одного состояния в другое, я лишь слежу за…

Герман посмотрел на него умоляющим взглядом.

— Хорошо, — поднял мужчина руки кверху, словно сдаваясь на волю невежества. — Я — Смерть. И я рад, что мы с Вами сработались.

— Я… Я тоже, наверное, — ответил Герман, всё ещё сомневаясь в том, что в его мастерскую заглянул кто-то с той стороны мира, что человек называл «загробным». — Признайтесь уже, наконец, Вы ведь шутите, так?

— Я похож на юмориста?

«Вы похожи на моего мастера с архитектурного факультета», — хотел сказать Герман, но в ответ лишь коротко помотал головой.

— А что с этим? — качнул он подбородком в сторону мёртвого тела.

— Ничего, — мужчина наклонился к обездвиженному голубю и махнул рукой.

Та прошла сквозь тело, которое тотчас превратилось в чёрный дым, что шлейфом потянулся за рукой мужчины, а через несколько секунд растворился в воздухе.

— Будем считать, что его никогда не было. Что ж, мне пора идти, огромное спасибо за то, что задержались после работы и сделали для меня эту… кхм, статуэтку, — он встал, и голубь вернулся на дверь.

— Отзывы я Вам напишу самые лестные, не сомневайтесь — они дадут толчок к новым клиентам. У таких мастеров должны быть клиенты — это заслуженно. Единственное, уборку я вам всё-таки советую закончить и проветрить помещение тоже не помешает.

— Подождите!!!

Мужчина посмотрел на Германа, который с трудом перебарывал шок, боясь запутаться в собственных мыслях и словах.

— Вы должны мне всё объяснить! — требовал мастер, который почему-то считал, что им незаслуженно воспользовались в таком серьёзном деле как воскрешение, пускай и обычного голубя.

Он хотел знать, что это была за чудесная глина, и почему этот тип — Смерть, как он сам себя позиционировал, не сделал голубя сам.

— Я должен Вам отзывы на сайтах и две пятьсот, но деньги Вы уже получили, отзывы, кстати, я только что закончил, можете проверить. Всего хорошего.

— Нет! Нет, не всего хорошего, стойте, что за глину Вы принесли? Откуда она?

Мужчина остановился:

— Эта глина из того места, что многие народы называют «царство мёртвых» или «земля мёртвых». Хотя я лично не вижу в этих названиях никакой логики.

— И что, всё вот так вот просто? Слепил из глины голубя, коснулся другим — тем, что умер, и всё? Получается, можно воскрешать мёртвых? Я могу вернуть свою маму? — голос Германа дрогнул от зарождающейся надежды.

— Нет, не можете. После смерти тело держит душу ещё несколько часов, потом она уходит — этот процесс необратим.

— Куда уходит? — Герман заметно огорчился, но интерес лишь возрос.

— Она уходит в это самое «царство мёртвых» и становится там глиной, из которой жизнь лепит новые тела, но этот процесс происходит сам по себе, мы никак не можем на это повлиять — ни Вы, ни я.

— Хотите сказать, что все мы — какая-то глина?

— Человеческое тело не зря называют сосудом. Душа — это то, чем сосуд наполнен. Согласитесь, что делать сосуды из глины куда проще, чем, скажем, из стекла или пластика. К тому же этих материалов не было сто веков назад. Честно говоря, все тонкости мне неизвестны. Я лишь слежу за тем, чтобы всё шло по правилам, остальное меня мало интересует.

— Но это невозможно! Тело формируется в утробе матери! Оно состоит из плоти! — не унимался Герман, крича в спину уходящему мужчине.

«Это всё какой-то бред», — крутилось в голове Германа.

Тут под потолком пролетел голубь, сбросив на плечо мастера грязный «снаряд».

Герман открыл дверь нараспашку и, выбежав в поздний осенний вечер, крикнул на всю улицу: «Эй, вы забыли птицу!». Но, не застав адресата своего сообщения, принялся самостоятельно выгонять голубя наружу. Тот никак не хотел покидать место своего воскрешения. Но Герман был не намерен оставлять проклятую птицу в своей обители, и спустя минут десять голубь уже топтался на тротуаре, набивая желудок разогретой за день асфальтной крошкой и Бог знает, чем ещё.

Скульптор последовал совету необычного посетителя и принялся наводить порядок в мастерской, раскрыв нараспашку все окна. Официально уборка проходила в помещении, но на самом деле Герман разбирался в своей голове, раскладывая мысли по полкам. Он закончил в третьем часу ночи, и результат радовал взгляд. Правда, в голове по-прежнему творился бардак. Хорошо, что хоть мастерская приняла божеский вид. Жаль, что эта чистота продержится лишь до следующего мастер-класса, которые Герман организовывал каждые два дня.

Ночью скульптору приснились голуби. Он был одним из них, но при этом — чужаком, что постоянно пытался прибиться к стае. Пернатые собратья его не пускали, грозно вскидывая кверху крылья и распушая хвосты, потому что Герман был слеплен из глины и жутко пугал свою родню.

Весь следующий день Герман занимался кувшином. Он должен был сдать композицию до конца недели, иначе придётся отвечать за полученный аванс. К тому же заказчик был иностранцем, скульптор был обязан переправить своё имя через океан вместе с этим набором для вина.

Воодушевленный отзывами, которые оставил на всех сайтах тот, кто называл себя Смертью, Герман закончил работу за один день. Его похвалил, пожалуй, самый требовательный человек в истории, если, конечно, его можно назвать человеком. Это воодушевляло. Правда, Герман не был уверен в том, что у Смерти были особые требования — он принял поделку слишком легко. Возможно, глина доделывала всё сама и ей неважно, что мастер мог допустить некоторые неточности или ошибиться с габаритами и природным рисунком на теле птицы. Возможно, важны были только контуры и размеры, но Герман решил всё-таки, что всё дело в его мастерстве. Именно поэтому голубь получился таким замечательным. Он не мог допустить ошибок, кто угодно, но только не он.

В воскресенье мастерскую заполнила толпа «вшивых». Именно так мастер называл людей, которые вели здоровый образ жизни, вследствие чего у них постоянно чесались руки слепить себе кривую кружку, нарисовать отвратительный натюрморт и изнасиловать гитару своим стремлением к творчеству.

Он терпеть не мог учить и объяснять основы тем, кто не собирался углубляться в суть искусства. Люди бесили его своими неудачами и смехом, который эти неудачи вызывали, но при этом касса приятно разбухала от наличности. Иногда такие курсы и мастер-классы приносили дохода больше, чем сами изделия. Герман натужно улыбался и старался быть максимально терпеливым, но часто срывался, за что имел в народе репутацию зануды, но к нему всё равно шли. У Германа было дёшево и сам скульптор считался достаточно сильным профессионалом, пока несколько лет назад не открылась «Старая ваза». Она значительно проредила толпы клиентов, Герману пришлось выпускать различные скидочные купоны и даже устраивать розыгрыши бесплатных часов посещения. Но сегодня проблем с народом не было.

Безвкусные кружки, тарелки, горшки, простейшие фигуры негабаритных животных и людей быстро заполняли столы и полки мастерской. И им не было конца. Люди дуром пёрлись с самого утра, и это было так же прекрасно, как и ужасно. Шум и толкучка в тесном помещении раздражали и мешали сосредоточиться, но всё можно стерпеть, когда пальцы касаются денег.

Только за сегодняшний день Герман собрал больше, чем должен был получить за набор из кувшина и кружек, но ближе к вечеру голова и руки были совсем обескровленными от усталости. Он делал длительные перекуры, и многие посетители покидали мастерскую, так и не дождавшись своей очереди.

В тот же вечер пришёл Он. Осирис, — так всё-таки решил называть странного гостя Герман, — был в том же костюме и с тем же безразличием на лице. Он пришёл незаметно и затесался в толпе студентов. Герман завидел его не сразу — лишь когда кто-то из толпы обратился к мастеру, Герман заметил на себе этот холодный взгляд и, прослушав суть задаваемого вопроса, просто кивнул в ответ парню, который позвал его.

— А когда можно записаться? — снова раздался надоедливый голос, который вывел Германа из ступора.

— Что? — переспросил он у лопоухого юноши с таким сальным лбом, что тот отбрасывал солнечные зайчики.

— Когда можно будет записаться к Вам в подмастерья? — повторил он.

— Я не беру подмастерьев, — брезгливо бросил Герман.

— Но Вы же только что кивнули, когда я спросил об этом, — не унимался паренёк.

— Я не расслышал вопроса. Простите, но ученики мне не нужны.

— Очень жаль, Ваш талант нужно передавать молодому поколению. Сами понимаете, время мастера не вечно, — совершенно спокойно произнёс Осирис, и Германа тут же прошиб сильнейший озноб.

Вся спина и руки его покрылась гусиной кожей, словно в помещение проник январский сквозняк.

Голос мужчины в чёрном пиджаке, казалось, расслышал только сам Герман, потому что никто не обратил внимания на этот странный и жуткий комментарий. Эти слова так напугали и озлобили мастера, что, запутавшись в собственных эмоциях, он сам не заметил, как выдал вслух следующее:

— Пусть заканчивают институт как все нормальные люди, а не лепят всякую фигню, из которой не то что пить или есть, но и другим показывать стыдно.

А вот этот комментарий расслышали абсолютно все. В воздухе повисло неловкое молчание, и только звук монотонно крутящегося гончарного колеса царапал слух.

Люди молча покидали мастерскую — один за другим. Герман хотел было извиниться, но понял, что словами сейчас можно всё сделать только хуже. Спустя пять минут в мастерской остались только он, Осирис и ещё несколько человек, которые пропустили всё мимо ушей.

— Зачем же Вы так сурово? — нарушил тишину мужчина в пиджаке. — Теперь о Вас оставят кучу негативных отзывов.

Герман лишь пожал узкими плечами. Сейчас его волновал совершенно другой, более острый, вопрос.

— Почему Вы сказали, что время мастера не вечно? Мне что, скоро на покой? — не обращая внимание на других людей, словно те были парой залётных мух, произнёс скульптор.

— Ну как Вам сказать, — Осирис постучал себя по карманам и, обнаружив в одном из них то, что нужно, извлек это и поставил на стол.

— Песочные часы?

— Да — Ваши. Показывают, сколько Вам осталось.

Герман замолчал. Он словно почувствовал невидимую руку, сдавливающую горло. Во рту так сильно пересохло, что он открыл его и начал ловить воздух, но тот не хотел проникать внутрь и лишь издавал хлопающий звук в дрожащей глотке.

Люди, что ожидали продолжения уроков, наконец поняли, что происходит какая-то ерунда и, не потребовав назад свои деньги, быстро вышли прочь.

Герман не сводил взгляда с маленьких стеклянных часов. Подумать только, вся его жизнь умещалась в обычном кармане. Песок в часах сыпался медленно. Тонкой, практически невидимой, струйкой. Чтобы рассчитать количество лет, потребовалось бы немало времени, но, судя по наполненности стеклянного сосуда, у Германа была примерно половина от общего количества. От осознания этого он протяжно выдохнул. Хватка на горле ослабла.

— Что Вам? Снова голубя слепить? — обиженно произнёс Герман, чувствуя вину гостя в том, что произошло с учениками.

— Нет. На этот раз я к Вам с деловым предложением.

Герман попытался скопировать безразличное выражение Смерти, но у него это выходило слишком наигранно.

— Видите ли, Вы — не единственный мастер, к которому я обращался. На протяжении всего времени сотни людей помогали мне сохранять баланс между жизнью и смертью. Последний скульптор, с кем я работал, умер буквально вчера. Он прожил достойную и светлую жизнь. Я был безгранично щедр с ним и, благодаря нашей сделке, этот человек занимался исключительно любимым делом и ни в чём никогда не нуждался. Он творил. Творил не просто сложные и красивые фигуры — он творил саму жизнь. Вы понимаете, о чём я. Вы сами попробовали сделать то же самое.

Герман слушал очень внимательно. Каждое слово его гипнотизировало и рисовало в голове различные картины и пути, куда этот разговор мог привести.

— Мне нужен новый мастер. Вы подходите идеально, — наконец подошел к сути тот, кого люди именовали «старуха с косой».

— Я? Лепить тела для воскрешения?

— Именно так. Машина жизни не идеальна и часто случаются всякие конфузы, за которые я в ответе. Но я — не скульптор. Я — не создатель и не имею права уродовать ту оболочку, что была дана существам Богом.

— То есть, Бог существует?!

— Этого я, к сожалению, точно сказать не могу. Мои знания и возможности небезграничны. У меня есть лишь мои обязанности и я строго выполняю их. Таковы были условия моего появления на свет. Вас, правда, всё это не касается.

Герман задумался. Мир за окном медленно терял яркость и цвета, погружаясь в ночь. Он взглянул на часы собственной жизни и явственно ощутил, что она тоже идёт к неминуемому закату, который гораздо ближе, чем иногда кажется. Вот он, прямо перед ним, его собственный секундомер. Это было гадко — вот так вот ставить перед ним часы, но дело сделано, и теперь Герман лишний раз убедился, что он смертен. Или нет?

— Какой смысл в богатстве, если нельзя жить вечно?

— Разве мало прожить то, что отведено, занимаясь исключительно любимым делом и получая за это хорошие деньги? Никаких больше мастер-классов, никаких привередливых клиентов — только Вы и Ваши скульптуры, которые оценит само мироздание.

— Это очень здорово. Уверен, что такая жизнь прекрасна, но она закончится рано или поздно, а, если верить Вашим часам, то, скорее, рано, — он боялся глядеть на струящийся песок, но, сделав над собой усилие, снова стрельнул глазами туда, где медленно заканчивалась его жизнь.

— Но зачем Вам жить дольше?

— Чтобы совершенствоваться, — Герман произнёс это твёрдым как сталь голосом, словно это была непоколебимая истина.

— Вы хотите стать лучшим скульптором всех времён и народов?

— Почему бы и нет? Потому что гордыня — это грех? Разве это кому-то навредит? Да, я этого хочу!

— А вам? Не навредит?

— Мне хорошо только тогда, когда я творю, — несмотря на пафосные слова, он произносил их так неистово и горячо, что воздух вокруг становился тяжелее. — Я посвятил этому всё своё время и отдал очень многое за возможность совершенствоваться.

От каждой фразы голос его немного вздрагивал, он делал небольшие паузы, чтобы дать прочувствовать гостю всю сочность слов:

— Поверьте, я готов творить вечно. Но Вам не понять, Вы же — всего лишь служитель времени и сроков.

Последние слова, по мнению Германа, должны были оскорбить Смерть, но тот никак не изменился в лице.

Снова повисло молчание, которое прервалось голосом гостя:

— Значит, хотите быть бессмертным?

Тут сердце Германа застучала как-то неровно. Это слово — бессмертие — оно пробежалось по всему его телу мелкой колючей дрожью. Он попробовал его на вкус. Беззвучно произнёс, размыкая и смыкая губы. Оно было прекрасным, самым сильным словом из всех, и Герман ощутил легкую эйфорию, услышав это слово от самой Смерти.

— Да, было бы здорово стать бессмертным...

Продолжение следует...

Если не хотите ждать, вы можете найти повесть по названию на сайте ЛитРес или перейти в мою группу в вк, там я рассказываю об этом подробнее

Хочу поделиться с вами несколькими главами из своей новой повести " песчаный колокол". выкладывать буду в течение нескольких дней. Приятного прочтения.

Уже около сорока минут Герман неподвижно сидел на табурете. Если бы кто-то увидел его со стороны, то решил бы, что это его очередная скульптура, которую он оставил сушиться перед обжигом. По всей мастерской были разбросаны влажные тряпки, чьими запахами пропиталось всё помещение, включая самого Германа.

Кувшин, что недавно покинул печь обжига, нахально улыбался создателю своей свежей трещиной. Как он мог допустить такую нелепую ошибку? Если бы это увидели люди, что платят по тысяче за мастер-классы Германа, они бы уничтожили его своими отзывами в интернете.

Он отчетливо представлял эти злобные буквы:

«Мастер «бьёт по рукам» новичкам при том, что свои у него растут из задницы».

И всё в таком духе.

Над кувшином Герман трудился дольше всего, ведь семьдесят процентов цены всей композиции состояло, в основном, из этого изделия. Набор кружек он слепил за один вечер, даже сложный рисунок был нанесён достаточно быстро, а вот кувшин отнял два дня. Теперь эти два дня были прожиты впустую.

Он не сводил глаз с проклятой трещины и, погрузившись в молчаливый траур, не заметил, как в мастерскую зашли.

— Вы его гипнотизируете, что ли? — раздался голос, и это было так неожиданно, что Герман, вскочив, опрокинул табурет. Тот прилёг прямо на ногу посетителя, но мужчина, кажется, даже не обратил на это внимание.

— С ума сошли — так пугать?! — от испуга у ремесленника прорезался фальцет. Он держался за сердце, перепутав лево и право, и жадно втягивал воздух ноздрями.

— Я стучал.

— Не слышал, — уже своим хриплым басом буркнул Герман и вернул табурету вертикальное положение. — Мы закрыты, звоните завтра, а лучше — в понедельник.

— Прошу прощения, но мне нужно сейчас, — слова эти не сопровождались нахальным тоном, но сами по себе были крайне беспардонны.

— Сейчас я занят и у нас по записи, — Герман старался сохранять самообладание, но после выходки кувшина сделать это было крайне сложно.

— Я заплачу Вам, сколько скажете, — произнёс мужчина, но его лоснящийся на свету пиджак, подобные которому надевают разве что охранники в супермаркете, и выпирающий наружу облезлый ремень, говорили, — у меня есть ровно столько, сколько это стоит, плюс скидка.

— Нет времени, у меня уборка.

— Я заметил, — мужчина уронил свой взгляд на большую мокрую тряпку, прикрывающую засохшую лепёшку глины на полу. Герман лишь хмыкнул в ответ.

— Вы, насколько я слышал, самый уважаемый скульптор в городе, мне вас рекомендовали как настоящего профессионала, мастера своего дела, и я позволил себе решить, что свою работу могу доверить только лучшему, то есть Вам. Но раз у Вас нет времени, я, пожалуй, пойду в «Старую вазу», — мужчина развернулся на пятках и шагнул в сторону двери.

— Они тоже закрыты, — слукавил Герман, не желая демонстрировать слабость.

Этот наглец только что сделал две вещи, которые взломали Германа как отмычка — дешёвый замок. Во-первых, он похвалил его, даже не так — он назвал его лучшим. А потом сказал, что другие, кто бы они не были, тоже считают его лучшим. Подобная похвала всегда действовала на Германа как блесна на голодную рыбу: стоит поманить блестяшкой и крючок уже плотно сидит внутри жертвы. А, во-вторых, он заговорил о конкурентах, а это был серьёзный удар под дых самолюбия скульптура.

— Я смотрел в интернете, написано, что работают до восьми — как и Вы.

Герман небрежно вытер руки очередной тряпкой и, смахнув с глаз шторку из редких сухих каштановых волос, достал мобильный.

До восьми оставалось ещё полчаса.

— Что там у Вас? — без особого интереса, но уже гораздо приветливее поинтересовался Герман.

— Пустяк, мне нужно вылепить одну фигурку, вот такого размера, — обозначил гость габариты руками.

— Можно поконкретнее?

Герман сделал вид, что вернулся к уборке и ему некогда угадывать мысли.

— Конкретнее, мне нужно слепить голубя.

— Голубя? — снова повернулся скульптор лицом к гостю.

— Голубя, такого, как у Вас на настенных часах нарисован.

Герман глянул на дверь и увидел над косяком кружок старых нерабочих часов с голубями на циферблате.

— И правда, голуби, — странно, что за пять лет работы в этой мастерской он ни разу не обратил внимания на голубей, но это и неважно, — вам свисток, что ли, сделать? — он сложил пальцы в замок и дунул сквозь него так, что воздух резанула слабая трель.

— Нет, мне просто голубя. И размером с голубя, чтобы как настоящий был — с лапками и крыльями, без всяких, — мужчина показал руками свисток.

— Правильно ли я понимаю? Вы пришли сюда за полчаса до закрытия, — клиент кивнул в ответ, — и просите срочно слепить вам голубя?

— Верно.

— И до завтра никак не подождать?

— Нет, боюсь, что завтра уже будет поздно.

— Почему? — Герман не особо хотел знать, ему просто нравилось издеваться над этим странным субъектом, от которого исходил запах прелой сырости и, кажется, формалина.

— Потому что завтра он уже не сможет летать.

— Угу, — ремесленник сделал вид, что понял, а затем схватил треснутый кувшин за ручку и сделал «трёхочковый» бросок через всю мастерскую. Изделие ударилось об угол и, расколовшись на кучу уродливых черепков, ссыпалось в большое мусорное ведро.

— Зачем Вы это сделали? — задал гость вопрос.

Но в его голосе напрочь отсутствовали эмоции. Все слова звучали строго в одной тональности, напоминая плохую озвучку старых кассетных фильмов.

— Потому что это — брак, — отчеканил Герман и продолжил собирать тряпки с пола и рабочего стола.

— Жаль такую красоту. Разве нельзя было починить, замазать?

— Нет, я не занимаюсь ремонтом бракованных вещей. Всё должно быть идеально с первого раза. Больше это не повторится, — набивал себе цену мастер и в то же время давал обещание самому себе.

Он подошёл к гончарному кругу и принялся очищать его от засохшего сырья.

— Вы очень строги к себе, — мужчина не сводил взгляда с Германа, наблюдая за его приготовлениями.

— Если бы Господь был так же строг к себе, то в мире не было бы больных и уродливых детей с хроническими заболеваниями и неправильно сросшимися конечностями, — сказал Герман, не поворачивая головы и продолжая заниматься своими делами.

— Сравниваете себя с Господом? — голос клиента заметно изменился, теперь в нём проклюнулся азартный задор и насмешка.

— Нет, просто привёл Вам пример отношения к работе, — совершенно спокойно ответил Герман и, открыв дверцу верстака, достал оттуда пакет с чем-то красным внутри, а затем звонко шлёпнул его об стол.

— Не думаю, что Господь считает свои создания браком.

Эта тема, кажется, была больной для нежданного посетителя.

— Что ж, у него нет конкурентов, он вправе делать что угодно. Давайте закроем эту тему? Я сделаю Вам вашего голубя и не возьму с Вас больше положенного, — немного раздражённо оборвал философскую дискуссию Герман.

— Жест неслыханной щедрости.

— А Вы, взамен, оставите мне хороший отзыв на всех сайтах, по рукам? — Герман протянул свою раскрасневшуюся от работы ладонь, и гость пожал её.

Кисть у этого мужчины была омерзительно холодной, даже влажной — должно быть, проблемы с давлением. Герман хотел вытереть руку о фартук, но сдержался.

Он уверенно вскрыл пакет одним движением и вывалил на стол кирпичик красной глины.

— Нет-нет, подождите, — остановил его посетитель, когда в руке мастера блеснул нож.

— Что такое?!

— Мне нужно, чтобы Вы сделали фигурку из моего сырья.

— В каком это смысле — из Вашего?! — возмутился Герман, — я заказываю самую лучшую глину, уж поверьте, мне не нужна грязь с Вашего заднего двора.

Горло Германа садануло возмущение вперемешку с надменностью, но гость никак не отреагировал на эти вибрации в голосе хозяина мастерской.

— Я Вам верю, но мне не подходит Ваш материал, я попрошу всё-таки сделать из того, что принёс я. Поверьте, это самое главное.

«Лучше бы он пошёл в «Старую вазу»», — Герман ругал сам себя за слабость, глядя на свалившегося на его голову фрика.

— Ладно, показывайте, что у Вас там за «чудо-глина» такая, — скульптур делал сегодня над собой просто невероятные усилия.

Мужчина холодно улыбнулся краешком рта и достал из кармана пиджака кусок сухой бесформенной глины, что просачивалась через его пальцы и ссыпалась на пол. Не обращая внимание на недоумевающего Германа, он достал точно такой же кусок из другого кармана и сложил их оба на столе.

— Это что? — покосился мастер на инородную субстанцию цвета топлёного молока.

— Глина, — совершенно невозмутимо ответил тип и заправил карманы.

— Яс-с-с-но, — просвистел скульптор и, надув впалые щёки воздухом, медленно выпустил его через бантик губ.

Он поставил рядом с собой миску с водой и сгорбился над столом. Какое-то время он молча смотрел в одну точку, не меняя позы и представляя в голове конечный результат. Годы подобных размышлений сказались на осанке мастера, придав его спине профессиональную сутулость. Наконец, цокнув языком, он тронул глину тёплой влагой. Затем Герман потянулся к её сердцу, чтобы сделать ему прямой массаж и оживить на своём операционном столе. На удивление, глина оказалась вполне себе податливой, и тесто привычно переминалось в руках, выдавливаясь между пальцами.

Глина как глина — ничего особенного, даже запах более чем привычный, но чем дольше мастер подготавливал сырьё, там больше ощущал в нём что-то странное. Каждый раз, когда пальцы Германа погружались в размягчённую «плоть» будущего голубя, создавалось ощущение, что глина — это часть самого Германа, его собственная плоть и кровь. Он получал странное незнакомое удовольствие от соприкосновений с ней. А потом он начал слышать голоса. Тысячи голосов. Сначала это был просто отдалённый шёпот, но чем сильней мастер давил, тем звонче тот становился, пока не перерос в настоящий хор. Слов было не разобрать — сплошная какофония звуков, но скульптору казалось, что он понимает, о чём идёт речь. Герман закрыл глаза, словно те мешали ему сосредоточиться. Это было похоже на песню на иностранном языке — ты не знаешь, о чём поётся в тексте, но переживаешь всем сердцем, чувствуя, что эти слова были написаны специально для тебя. Герман был возбуждён и взволнован, его дух парил. Тело скульптора то и дело пробивала дрожь, и каждый новый разряд был внезапным и приятным как порыв сырого ветра, несущего грозу жарким летним днём. Сердце неистово колотилось, а волоски на руках и спине вставали дыбом.

Останавливаться не хотелось, но Герман знал, что это нужно сделать, иначе клиент решит, что он ненормальный или, что ещё хуже — наркоман, которого в данный момент накрывает волна «прихода». Наконец Герман размял глину. Он выдохнул и как мог скатал её в сферу. Затем он кинул шар на гончарное колесо и начал медленно крутить, разглядывая со всех сторон.

— А эскиз делать не будете? — прервал молчание посетитель.

— Мне не нужно, это всего лишь голубь. Но если у Вас есть чёткий рисунок, можете дать его мне, и я постараюсь его повторить.

Гость повернул к потолку ладони, показывая, что рисунка у него нет.

— Тогда я буду делать так, как считаю нужным, — с этими словами Герман начал тянуть, лепить, отсекать, резать и стачивать.

Работа заняла около часа. Герман был дотошным до мелочей и каждую деталь старался довести до идеала. Он словно получил вызов от своих конкурентов и доказывал всему миру, что нет смысла сомневаться в его способностях, ведь действительно хорошее качество способен выдать только он один. К тому же эта работа была расценена им как наказание самому себе за кувшин. Он должен был реабилитироваться в собственных глазах.

— Голубь¸— оповестил об окончании работы ремесленник, вытирая руки тряпкой. — Вот только Вы всё равно сегодня его забрать не сможете, — сообщил он плохие новости, и в голосе его слышалась лёгкое злорадство.

— Почему?

— Ему нужно сохнуть несколько дней перед обжигом, влага должна полностью выйти, иначе… — он указал взглядом на мусорное ведро.

— Это лишнее, — совершенно спокойно ответил мужчина и подошёл к колесу.

Он осторожно взял голубя в руки и разглядел со всех сторон.

— Это превосходно, — даже бровь не дёрнулась на его лице, и восхищение было настолько сухим, что не вызывало никакой гордости.

— Спасибо, две пятьсот.

— Конечно-конечно, вот, здесь три, сдачи не нужно, — протянул клиент новенькие купюры. Затем его рука снова исчезла в кармане пиджака, но на этот раз — во внутреннем.

Герман убрал вознаграждение и продолжил наблюдать за странным гостем. Дальше начало происходить что-то совсем невероятное и жуткое.

Мужчина извлёк из своего пиджака ещё одного голубя, но на этот раз настоящего, только мёртвого. Кажется, у бедолаги был раздроблен клюв. Жестокая смерть — даже для летучей крысы.

Рот Германа невольно открылся, издав губами громкое чмоканье. Мужчина, не обращая на это внимание, поднёс птицу к её глиняной копии и, как только два тела соприкоснулись, они тут же вспыхнули ярким белым светом. Герман резко отвёл глаза, боясь ослепнуть. Вспышка продлилась всего несколько секунд. Скульптор проморгался и, убедившись, что по-прежнему зряч, повернулся к кругу. Оба мёртвых голубя были на месте, ничего не изменилось, разве что поделка теперь выглядела так, словно её уже обожгли в печи.

— Что это …? — он не успел закончить вопрос, как послышался хруст. Паутина трещин медленно расползалась по керамическому голубю, который, судя по всему, обрёл твёрдость. Скульптура трещала и вибрировала, слегка подпрыгивая на столе. Герман готов был поклясться, что сходит с ума. Хвост голубя зашевелился. Медленно его маленькие лапки появлялись из-под отлетающего от кожи слоя глины. А потом голубь вспорхнул и через секунду уже сидел на дверце шкафа в углу. На том месте, откуда он стартовал, остался лишь песок. Птица была как настоящая, вернее, это и был обычный голубь, который живёт в вентиляционных продухах под крышей и гадит на машины возле дома Германа.

— Какого чёрта…? — прошептал мастер, не сводя глаз с ожившей статуэтки.

— Чёрт здесь не при чём.

— А кто тогда при чём? Кто Вы такой? Фокусник?! — Герман быстро переводил взгляд с мужчины на голубя, стараясь не упустить обоих из виду. Над ним пошутили, решили выставить дураком. Наверняка где-то здесь спрятался ещё один человек, который снимает всё происходящее на камеру телефона. Скульптор окинул взглядом помещение, но этого не требовалось: мастерская была слишком открытой — все столы хорошо просматривались, за ними было невозможно спрятаться.

— Я — просто клиент, который заплатил за услугу, — флегматично ответил мужчина.

Скульптор нахмурился. Он совершенно не терпел шуток в отношении себя, даже самых безобидных. По взгляду было видно, что он требует объяснений, но ещё больше — извинений.

— Видите ли, я совершил небольшую ошибку, — начал мужчина, и Герман почувствовал облегчение. — Этот голубь не должен был умереть. Я недоглядел за ним, и его тело стало непригодным для жизни.

Герман снова взглянул на мёртвую тушку птицы.

— Ему нужно прожить ещё три дня, а после он сможет обрести покой, — закончил своё нелепое объяснение гость.

— Три дня?! Хотите сказать, что Вы оживили его…

— Это Вы оживили его, — поправил посетитель.

— Да, чёрт возьми, неважно! Если он должен был умереть через три дня, зачем его оживлять?! И я спрошу ещё раз: кто Вы такой?

продолжение следует...

Квартиры на улице Западной стоили на десять процентов выше, чем в любом другом районе города, даже Центральная с её новостройками и торговым центром была не такой привлекательной. Казалось бы, ничем не примечательная полоска стареньких «панелек» с чётными и нечётными номерами, типичные продуктовые магазины, парковки, детские площадки —всё как и везде. Да вот только улица эта была самая чистая, самая опрятная, самая спокойная и самая примерная. Во дворах порядок, соседи друг друга уважают, не нарушают чужих границ и не шумят по ночам, процент преступности ниже, чем жирность в диетическом кефире, и даже машины порой спят до утра без сигнализации.

В общем, не улица, а маленький Эдем, разве что собачки радугой не какают, хотя и это — не беда, ведь хозяева за ними убирают. Всё здесь цвело и блестело. Всё, кроме Аллы Григорьевны. Её коричневое пальто, как бельмо на глазу, не стиралось из общей картины и всегда мелькало то тут, то там.

Жертва вынужденного одиночества, маразма и здоровых ног, она слонялась по дворам день и ночь, заложив руки за спину. Местные прозвали женщину «НЛО» за то, что она постоянно общалась с невидимым собеседником и без конца повторяла в воротник: «приём-приём», словно посылала сигналы в космос.

— Григорьевна, как приём сегодня? Облака нынче низкие, — смеялись мужики, когда бабка проходила мимо парковки. Женщина никогда не обращала внимание на эти выпады. Она вообще ни на что не обращала внимания. «Старая маразматичка» — вот и всё описание человека, на вопрос неместных: «А это кто?».

По легенде бабку прикомандировал сюда сын, купив ей квартиру и отстранив как можно дальше от себя. Сам он никогда не заезжал в гости, и никто не знал, как он выглядит. Жители подъезда, в котором жила Григорьевна, часто пытались сдать её в дом с мягкими стенами. Причины всегда были одни и те же: а если она газ забудет выключить? А если затопит соседей? А если пожар устроит?

Раз в полгода, когда собиралось достаточное количество подписей, приезжала спецмашина и забирала женщину на две недели в «отпуск». Каждый раз жители вздыхали с облегчением, надеясь, что на этот раз «бомбу замедленного действия» увезли с концами. Но она всегда возвращалась, а жильцам предоставлялись справка о вменяемости человека и постановление суда о невозможности проведения повторной экспертизы ближайшие полгода.

В остальном Григорьевна была совершенно неинтересна. Все относились к ней как к вынужденной декорации вроде трансформаторной будки или старых скрипучих качелей: всех раздражает, но вреда не наносит. Никто не стеснялся и не переходил на шепот, если НЛО проплывала мимо во время деликатных бесед. Люди спокойно обсуждали личное, даже когда Григорьевна чуть ли не на ноги им наступала, словно не замечая их на своём пути.

«Всё равно ничего не понимает» — думал про себя каждый и продолжал свой интимный рассказ.

Последние месяцы по городским новостям всё чаще стали мелькать сюжеты об ограблениях. Банда преступников, судя по всему, местных, дерзко обставляла квартиры горожан, пока те были в отъездах или на ночной работе. Даже с Северной улицы пришёл слушок о том, что одну из квартир подчистую обокрали прямо в будний день. Полиция никак не могла напасть на след, уж больно чисто работали воры: действовали быстро, не оставляя следов. Не спасали даже решётки на окнах — преступники легко сшибали крепления или отгибали их при помощи отработанных навыков и качественного инструмента.

Весь город боялся за своё спокойствие — весь, кроме Западной улицы. Здесь ограбление было маловероятным и, скорее, мифическим событием. Даже наркоманы и закладчики обходили улицу стороной, потому что на ней висело проклятие в виде участкового полицейского. Страж порядка был так хорош, что вся стена в его кабинете была увешана грамотами и благодарственными письмами. На его счету было более ста раскрытых и предотвращённых преступлений: от мелких хулиганств до серьёзных уголовных дел. Каждый месяц ему приходило оповещение о повышении, но он всегда отказывался и просил оставить за ним вверенную территорию. Начальство ставило офицера в пример и повышало зарплату чуть ли не ежеквартально. Все были довольны.

Но тут случилось неожиданное. Одну из квартир на Западной всё же обнесли. Золото, деньги, семейные реликвии — всё это было похищено пару дней назад, и никто не видел, как. Преступники не оставили следов, сработав оперативно и совершенно стерильно. А потом было второе ограбление и третье... Западная улица постепенно теряла свой рейтинг и становилась обычным серым пятном на карте города. Преступники так осмелели, что вообще перестали соваться в другие районы, словно насмехаясь над известной улицей и её стражем. Было ясно, что они специально издеваются и доказывают своими действиями, что никто им не помеха, никто. А «Западная» — всего лишь раздутый кем-то и когда-то миф.

Именно это услышала сегодня вечером Григорьевна. Когда навернула десятый круг и сбавила ход возле будки с разливной водой.

Двое мужчин наполняли канистры артезианской жидкостью, когда НЛО медленно подплыла к ним из-за угла.

— Я тебе говорю, надо этого докторишку брать. У него денег, как у дурака фантиков. Сам губернатор у него зубы вставлял, — говорил полушепотом один другому, наполняя пятилитровую канистру.

— Хорошо, когда выступаем? — спросил второй и тут же замолк, как только услышал внезапное: «приём-приём».

— Твою м…— начал было он и потянулся в карман за складным ножом.

— Да не ссы ты, — тормознул его напарник, — это НЛО, она ничего не понимает, деменция у бабки, смотри. Эй, Григорьевна, как приём сегодня?! — улыбнулся он, окликнув женщину в коричневом пальто, которая смотрела куда-то в сторону кустов боярышника.

— Видишь, совсем… — он постучал себя по лбу.

— Выступаем завтра после шести, я к нему записал своего друга на осмотр. Он работает всегда вместе с женой, она ему ассистирует. Первый этаж, задние окна выходят в сквер — легче и не придумаешь.

— Отлично, ну что, в шесть?

— Ага.

Мужчина разошлись, взяв каждый по две полных канистры с водой, а Григорьевна навернула ещё четыре круга по району и исчезла в своём подъезде.

В назначенное у автомата время, мужчины во всеоружии были на месте.

Доктор был ужасно беспечным и оптимистичным человеком. Он — единственный из всего дома, кто не поставил решётки на окна, и грабители проникли к нему в квартиру за рекордное время.

Денег у врача было, и правда, немало, а ещё — элитные украшения и редкое столовое серебро. Набив рюкзаки под завязку, грабители покидали квартиру по очереди. Когда первый спрыгнул и скрылся в ближайших кустах, он заметил какое-то движение.

— Атас, менты! — крикнул он второму, когда тот высунул ногу из окна. Нога сразу же вернулась обратно. Полицейский «Уазик» подъехал так внезапно и точно, словно знал, что здесь планируется ограбление.

Из машины вышли двое вооруженных стражей порядка. Вор сидел в кустах, затаив дыхание и писал СМС своему подельнику: «выходи через парадный, тут облава».

Его коллега не стал медлить и поспешил к входной двери. Двое полицейских, один из которых был участковый, уже изучали вскрытое окно и сообщали о взломе по рации.

Тот, что был в квартире, повернул «барашек» замка, но выходить не спешил. В подъезде слышался чей-то голос:

— Приём-приём.

Выдохнув с облегчением, он открыл дверь и сделал шаг к свободе. В этот самый момент глаза его залепила обжигающая влага, моментально ослепив.

— А-а-а, — закричал мужчина и хотел было пуститься бегом, но тут же был сбит с ног ударом чего-то металлического.

— Приём-приём, это НЛО, преступник мной задержан, прошу подкрепления, — раздался снова знакомый голос.

Через минуту всё было кончено. Грабителей повязали, а доктора срочно вызвали с работы. На допросе эти двое признались в серии ограблений и по итогам суда были отосланы далеко от места проведения своих тёмных дел, дабы не распространять секретную информацию о том, кто проводил задержание.

Участковый получил очередную награду и повышение, а, заодно, и внеплановый отпуск на месяц. По странному стечению обстоятельств его отпуск совпал с визитом врачей из психоневрологического диспансера, которые приехали за Григорьевной для очередной комиссии. На радость жильцам Западной улицы женщину впервые забрали на месяц. Всё было прекрасно: грабители пойманы, маразматичка в дурдоме — тишина и покой.

Спустя месяц Григорьевна снова ходила по дворам со справкой и в своём старом коричневом пальто, правда, теперь её лицо выделялось не характерным для октября шоколадным загаром. Местные решили, что это — последствия электрошоковой терапии, а никак не филиппинский загар. Всё вернулось на круги своя. Западная снова стала примером для подражания, а стоимость квартир на этой улице поднялась еще на пять процентов.

Приём-приём.

Александр Райн

Другие работы в социальных сетях:

группа в вк https://vk.com/alexrasskaz

Фейсбук https://www.facebook.com/AlexandrRasskaz

Дзен https://zen.yandex.ru/id/5fd331f981f2dd4b05cd8462

Сегодня сбылась моя мечта. Это невероятное ощущение держать в руках свою первую книгу, в магазине, изданную не в рамках самиздата. Я желаю, чтобы ваши мечты тоже сбывались!!! Верьте в себя и делайте то, что нравится. Всем мир🙏

Дядя Толя был известным на весь город слесарем-колдуном. Он предсказывал судьбу по квиткам за коммунальные услуги, при помощи сложных заклинаний и стального троса прекращал ссоры и прочищал сантехнические засоры, выводил из запоя магическим подзатыльником, снимал венец безбрачия медным припоем.

Дядя Толя вёл приём у себя по месту работы — на складе в гаражном кооперативе, где управляющая компания хранила весь инвентарь: мётлы, лопаты, электроды, газовые баллоны, старые трубы, что срезались в подвалах, и прочие предметы колдовского промысла, при помощи которых мистик творил свою магию.

К нему за советом ходили все, даже участковый и глава районного управления не стеснялись прикоснуться к потустороннему, если другие средства не помогали.

Обычно проблемы у людей были невинными и, чаще всего, связаны с нежеланием людей приложить немного собственных усилий. Одни просили о прибавке к зарплате на работе, другие приходили за чудесным зельем от глупости, третьи хотели легкой славы, но находились и те, кто обращался за порчей или за приворотом на чужую жену или мужа. Последних дядя Толя гнал метлой или вместо специального крема выдавал солидол и наказывал втирать три раза в день в щёки, нос и лоб до получения эффекта.

Но вот как-то раз, когда колдун ремонтировал лестничное ограждение, к нему подошла незнакомая женщина.

― Вы тот знаменитый чародей? ― спросила дама в чёрном костюме и в бахилах.

― А кто спрашивает? ― без любопытства поинтересовался слесарь, приваривая поручень.

― Меня зовут Оксана, я риелтор. Мне очень нужна ваша помощь, ― женщина говорила с деловой интонацией, но отчаяние и неуверенность в речи не смогли ускользнуть от чуткого слуха мага.

― Выкладывайте, я пока швы подкрашу, ― с этими словами дядя Толя взял кисточку и макнул её в банку с зеленой краской.

― Дело в том, что я никак не могу продать квартиру в этом подъезде.

― Угу, — дядя Толя небрежно размазал краску по сварочному шву.

― У меня уже три клиента отказались от неё, несмотря на низкую стоимость и благополучный район. Я думаю, что на квартире лежат злые чары — другого объяснения у меня нет.

― Что за квартира?

― Тринадцатая, ― тяжело выдохнула женщина и облокотилась на отремонтированные перила.

― А-а-а, квартира Андрея Павловича, знаем такую. Он лет пять назад помер, если не ошибаюсь.

― Да, его дети живут за границей, они обратились к нам, чтобы мы выгодно продали пустующую жилплощадь. Но после осмотра покупатели всегда уходят какие-то расстроенные и злые. Говорят, что им там всякие гадкие слова мерещатся и угрозы слышатся.

― Неудивительно, Палыч вредный мужик был — я как-то ему радиатор менял, так он меня всю неделю вызывал на переделки. То слишком низко висит, то не греет, то шипит что-то, в итоге пришлось ему деньги за работу вернуть. Очень, очень сложный случай…

― Так вы не возьметесь? ― печально изрекла риелтор и совсем загрустила.

― Отчего же, возьмусь, теперь-то ему некуда жаловаться — он на моей территории. Сейчас, только за инструментом схожу и пойдём прогонять Вашего злого духа.

― Сейчас? ― расторопность мага поразила Оксану, она думала о месяце подготовок.

― А чего тянуть, ― он замочил кисточку в банке с растворителем и вытер руки о штаны, ― я сейчас.

С этими словами дядя Толя покинул подъезд и вернулся через пятнадцать минут, держа в руках увесистую кожаную сумку, которая звонко побрякивала.

Подойдя к двери со злосчастным номером, женщина вставила ключ в замок и повернула. Издав неприятный щелчок, ключ сломался у основания. Из квартиры раздался странный звук, похожий на хриплый смех.

― Там балкон не закрыт, проветриваем помещение, ― объяснила риэлтор.

― Угу, ― дядя Толя расстегнул сумку и извлёк оттуда плоскогубцы и проволоку. Произнеся несколько магических слов на древнем диалекте, он за пять секунд вытащил обломок ключа и вскрыл замок.

Внутри квартиры было холодно и пахло дешёвыми сигаретами.

― Сколько не проветривай, запах никак не хочет уходить, ― ворчала Оксана, прикрывая нос.

― Это потому, что здесь по-прежнему курят, ― задумчиво произнёс слесарь-чародей и направился на кухню.

Женщина осторожно засеменила за ним.

Дядя Толя водрузил сумку с магическим инвентарём на стол и принялся извлекать из неё необходимые атрибуты.

Первым на столе появилась бутылка пшеничной водки. Дядя Толя откупорил пробку и налил водку в стакан, который тоже извлёк из сумки. Произнеся несколько слов на неизвестном языке, он ударил ладонью по столу.

Женщина наблюдала за всем этим с нескрываемым любопытством и скепсисом.

― Зачем это? ― спросила она.

― Нам нужно его разговорить, ― профессионально ответил маг.

Жидкость запузырилась, загорелась и… исчезла.

Риелтор ахнула, а дядя Толя довольно улыбнулся — дело пошло.

― Андрей Павлович, ты здесь, родной? ― произнёс нараспев колдун.

Из крана внезапно пошла вода.

― Что он говорит? ― прошептала Оксана.

― Говорит, чтобы мы убирались, а ещё — что у вас штаны все в краске.

Женщина глянула на зелёное пятно и тихонько застонала.

― Палыч, завязывай со своей клоунадой, тебе пора на покой, квартиру твои дети хотят продать, зачем мешаешь?!

Чародей затряс в воздухе газовым ключом.

Что-то брякнуло, свистнуло, в газовой колонке загорелось пламя.

― А сейчас что? ― не унималась женщина.

― Говорит, что цена бессовестно занижена.

― Что значит занижена?! ― закричала женщина¸― да в этой части города все квартиры так стоят.

Полы затряслись, обои от стены начали отходить, в воздухе проплыло облако сигаретного дыма.

― Что он сказал?!

― Сказал, что Вы врёте и что у вас комиссия большая, а детей его дурите, хотите продать поскорее, вот цену и снизили до плинтуса. Это правда? ― дядя Толя посмотрел на риэлтора, нахмурив брови.

― Нет!

Входная дверь захлопнулась, и замок защёлкнулся. Женщина побежала к выходу и начала дергать за ручку, но та не поддавалась.

― Скажите, чтобы он немедленно меня выпустил!!! ― верещала риелтор и барабанила в дверь.

― Он говорит, что выпустит Вас только после того, как вы позвоните его сыну и разорвёте контракт.

― Я этого не сделаю!

― Простите, но мне придётся помочь Вам это сделать, потому, что Вы — нечестный человек и попытались меня привлечь к своим грязным делам.

Дядя Толя вернулся на кухню и достал из сумки новые магические инструменты.

Женщина тем временем пыталась позвонить в полицию, но сеть на телефоне резко пропала. Она звала на помощь и выламывала дверь плечом, но все попытки были тщетными.

Дядя Толя вернулся, держа в руках свинцовый отвес. Риэлтор было набросилась на него, но он покачал перед её лицом приспособлением, и Оксана замерла на месте как вкопанная.

Колдун приказал ей немедленно набрать номер продавца и во всём сознаться. Загипнотизированная риелтор тут же исполнила приказ. После этого дядя Толя вручил ей банку с солидолом и приказал втирать по три раза на дню, пока не проснётся чувство совести. Щёлкнув пальцами, он вывел женщину из транса и выпустил её наружу.

Огонь в колонке погас, вода в кране перестала течь, а обои тут же снова приклеились. Слесарь-колдун собрал инструмент назад в сумку, затем снова наполнил стакан и, распив его напополам с призраком, извинился за вторжение. Они немного покурили в тишине и, попрощавшись, дядя Толя уже было собрался на выход, как вдруг огонь в колонке снова зажёгся, а вода в кране потекла с ещё большим напором.

― Да отстань ты со своим радиатором! ― гаркнул колдун и, открыв дверь, вышел прочь. Через неделю квартиру номер тринадцать всё же продали, у дяди Толи появились новые клиенты.

Александр Райн

Другие работы в социальных сетях:

группа в вк https://vk.com/alexrasskaz

Фейсбук https://www.facebook.com/AlexandrRasskaz

Дзен https://zen.yandex.ru/id/5fd331f981f2dd4b05cd8462

Вадик повзрослел очень рано — на десятом году жизни. Удар по детству был нанесён традиционно — в новогодний вечер, когда Вадик застукал курящего Деда Мороза в школьном туалете. Сказочный герой в один момент стал обыкновенным невоспитанным мужиком с обвисшим пузом. Дед Мороз выдыхал дым ментоловых сигарет, который улетал в вентиляцию вместе с наивными детскими надеждами Вадика когда-нибудь жениться на Снегурочке, чтобы все подарки доставались ему вне очереди.

Несмотря на эгоизм и расчётливость, парень был социально ответственен и потому сразу доложил об инциденте директору школы.

Меры были приняты немедленно. Деда Мороза прогнали с праздника без выплаты гонорара. Он снял бороду, умылся и, забрав Вадика с новогодней ёлки, грустно побрёл с ним в сторону дома.

Понимая, что жизнь никогда не станет прежней, а мир взрослых, в который затянуло четвероклассника, суров и бескомпромиссен, Вадик попросил на ужин фаршированных перцев, а на закуску — оливки. Все свои сладкие подарки он передал в фонд детства, который находился в соседней комнате и назывался младшей сестрой.

Потроша вилкой остывший перец и морщась от кисло-солёного тельца оливки, Вадик заявил о своих намерениях бросить школу и идти работать на завод — ведь ему нужно кормить семью.

Папа, который почему-то теперь называл Вадика Павликом Морозовым, в принципе, был не против, раз сын такой инициативный.

Мама, в свою очередь, была тронута рвением, но идею бросить школу не поддержала, а семью предложила Вадику для начала завести.

На следующий день Вадик сделал предложение соседке по площадке Кате, сказав, что девушка она, конечно, не совсем в его вкусе, но любви он от их союза и не ждёт. Любовь бывает только в книжках. Ему, как человеку практичному, достаточно чистых портков и фаршированных перцев на ужин.

Катя вынуждена была отказать, ссылаясь на то, что ей некогда замуж — через две недели соревнования по бегу и перцы она терпеть не может. А то, что она не в его вкусе, так это потому, что Вадик — сам дурак, а она любит Серёжу из параллельного класса.

— Да кому ты нужна, одиннадцатилетняя! Ещё год-два и всё, считай, старая дева! — хлопнул Вадик своей дверью.

Быть взрослым Вадику нравилось. Он всюду ходил с умным видом и постоянно говорил, что занят и ему некогда.

Парень рос не по годам, а по занудству. На переменах в школе он ходил по коридорам и увидев, как кто-то носится, сломя голову, или играет в прятки, громко рассуждал на тему того, какая в его время была молодёжь.

Современную музыку Вадик не признавал и считал всех её поклонников недалёкими пустозвонами. Вот когда он учился во втором классе, то уже умел отличать классический рэп от однодневных шутов, в чьих песнях нет никакого смысла и намёка на личностный рост исполнителя.

Друзья отсеивались один за другим, когда Вадик вклинивался в разговор о супергероях и начинал рассуждать на тему индексации пенсии. Что такое индексация, он не знал, да и само понятие «пенсия» было для него крайне размытым, но зато слова казались ему очень важными и, произнося их вслух, он тоже был невероятно важным в собственных глазах.

Так как на работу Вадика не отпускали, он решил вести дела из дома, сдавая младшей сестре в аренду компьютер и взымая с неё плату за совместные игры. Он не поленился и составил целый прайс: прятки – десять рублей за пять минут, бадминтон – двадцать рублей за партию, игра в доктора – пятьдесят рублей в час.

Деньги сестра имела из того же источника, что и сам Вадик, в народе этот источник назывался: бабушка и дедушка. Почуяв финансовую независимость, мальчуган ещё больше укрепился в вере в собственную зрелость и не постеснялся сообщить об этом родителям, назвав их подход к заработку новым выученным в интернете словом: «ультраконсервативный». Отец похвалил сына за предприимчивость и вручил ему три квитка, где значились некоторые суммы: за свет, газ и воду. Вадик жутко расстроился, узнав, что как только заработок появляется, его сразу нужно отдать.

— Раз ты теперь зарабатываешь, нужно оплачивать своё проживание. Таков мир взрослых, — с этими словами отец разбил копилку сына и, втайне от него, отдал всю сумму обратно дочери. Денег хватило, правда, только на уплату за газ. Родители пообещали Вадику, что спишут его долг без пени, если тот пообещает больше не наживаться на родных. Мальчик согласился.

С каждым днём взрослая жизнь всё больше разочаровывала. Еда была отвратительной: то холодец, то перловка, а иногда и рыбные котлеты. Вадик скучал по сладким хлопьям и даже манной каше с вареньем, но понимал, что взрослые такое не едят.

В школе совсем не осталось друзей — только коллеги по парте и деловые партнеры по физкультуре. После уроков Вадик сразу шёл домой заниматься домашними делами: вздыхать над неприкрученными плинтусами вместе с отцом и слушать, что стучит в стиральной машинке, с матерью. Из списка литературы мальчик исключил всю новомодную «графоманию», которой увлекались его сверстники, и углубился в изучение неподъемного внутреннего мира героев Достоевского.

Последней каплей стал тонометр, который мальчику подарили на день рождения по его же собственной просьбе.

— Я так больше не могу! — крикнул Вадик, глядя на печёночный торт без свечек. — Мам, а можно как-то остановить взросление?!

— Можно, сынок, — вздохнула женщина, которая сама ещё не так давно была юной школьницей, — но очень сложно.

— А что для этого нужно сделать?!

— Для начала нужно перестать ныть — это очень сложно. Во-вторых, не нужно заставлять себя делать то, что не хочется — это ещё сложнее. И третье — самое сложное — просто не думать об этом и наслаждаться жизнью.

— То есть, если соблюсти эти три пункта, то можно снова перестать быть взрослым?! — обрадовался мальчик.

— Ага.

Вадик так сильно обрадовался, что сразу выскочил из-за стола и побежал на кухню, чтобы отрезать себе кусочек от торта, который купили для его сестры.

Вернувшись в комнату, перемазавшись шоколадным кремом и облизывая пальцы, он с любопытством спросил у родителей:

— А вы на каком пункте остановились?

Мама и папа переглянулись между собой и, одновременно вздохнув, ответили в один голос:

— На первом сынок, на первом.

Александр Райн

Другие работы в социальных сетях:

группа в вк https://vk.com/alexrasskaz

Фейсбук https://www.facebook.com/AlexandrRasskaz

Дзен https://zen.yandex.ru/id/5fd331f981f2dd4b05cd8462