
Средневековые истории
3 поста
3 поста
5 постов
4 поста
5 постов
10 постов
3 поста
4 поста
16 постов
9 постов
― Дорогая Люба, пишу тебе с того света, а это значит, что котлеты твои всё-таки были недожарены!
Хочу сказать, что здесь нет твоей вины: просто кому-то дано готовить, а кому-то — заставлять есть то, что приготовил. Теперь, находясь здесь, за сотни световых лет от тебя, я с уверенностью могу сказать, что твоя еда — дрянь! Вот так вот!
Здесь меня кормят как царя! И вообще я встретил своих предков. Оказывается фамилия Наливайкин берёт начало в Египте! Моя прапрапрапрапрапрабабка была троюродной сестрой Клеопатры и внутри меня течёт эта, как её, синяя кровь, вот!
Я и твоих родственничков встретил… Твой прапрапрапрапрапрадед тоже был при царском дворе ― конюхом! Теперь понятно, почему ты постоянно надо мной ржала как лошадь и ездила на моём горбу как в седле!
Здесь я стал уважаемым человеком! Ангелы и архангелы здороваются со мной как с равным, просят поделиться мудростью.
Ты всегда говорила, что я деревянный, но даже в костре не пригожусь, а вот как бы не так! Здесь я наравне с Эйнштейном!
Он — со своей теорией относительности, я — со своей теорией бесконтактного статичного удовлетворения. Ну той, где я сижу на диване, ты меня не трогаешь со своей уборкой, и мы оба довольны нашим положением дел.
Рыбачить здесь можно прямо в гараже, а от пива растёт мускулатура. На работу я хожу в неглаженной рубашке, а спать ложусь в час ночи.
У меня здесь много друзей и ни один из них не является твоим братом, папой или другим доверенным лицом.
По выходным, вместо дурацкой дачи, я играю в теннис с Марией Шараповой. Слышала бы ты, как она подаёт… Тебе бы стоило так же кричать в постели, а не ворчать и высмаркиваться. Ты, наверно, думаешь, что я вру, ведь Шарапова ещё жива, но тут вообще любую звезду можно заказать. Вчера вот Егор Крид твой любимый выступал, только здесь после концерта не мы встали в очередь за автографом, а он к нам ― вот такие привилегии.
Ну что тебе ещё сказать? Я стал актёром театра и кино, получил кучу наград. Говорят, у меня хорошо выходят драматические роли, чувствуется, что при жизни душа подвергалась истязаниям и надругательствам. Да-да, это я про твои турпоходы в книжный. Будда под деревом провёл меньше времени, чем я — у стойки с сувенирами. В общем хочу пожелать тебе долгих, очень долгих, лет жизни! Кушай побольше зелени, занимайся спортом, не кури и не пей! Люблю, целую, твой Толик.
Он бросил письмо в почтовый ящик и развалился на выросшем из облака шезлонге.
― Анатолий Анатольевич, вам голосовое сообщение, ― прервал его блаженство камердинер с подносом фруктов и кувшином вина.
― Включайте, ― скомандовал Анатолий.
― Дорогой Толик, письмо твоё получила и внимательно изучила. Какой же ты, оказывается, был со мной бедный и несчастный. Полностью понимаю твой талант драматурга и хочу сказать, что когда ты проснёшься, а это будет через десять секунд, то у тебя будет прекрасная возможность сыграть вживую свой драматический переезд к маме. Всё как ты умеешь: сопли, слюни, мольбы. И попрошу тебя не удивляться своему новому имиджу, который я подобрала для тебя, пока читала твоё письмо. Уверена: два синяка под глазами и вырванный клок волос откроют в тебе новые грани недооценённого при жизни таланта. Твоя дорогая и любимая…
― Аааааааай!
Александр Райн
Другие работы в социальных сетях:
группа в вк https://vk.com/alexrasskaz
Иван Иванович проснулся. В принципе день уже начинался неплохо. Когда тебе исполняется сто восемнадцать лет, проснуться — считай достижение. Первым делом шёл техосмотр: разомкнул левый глаз — работает, затем правый — замутнён. Промыл, закапал — как новенький. Согнул всё, что гнётся, что не гнётся — смазал. Проверил передний и задний ход, провёл диагностику шеи. Убедившись, что всё поворачивается и хрустит, сделал два притопа, три прихлопа и начал новый день.
В восемь часов по расписанию ему звонили из Пенсионного фонда:
— Лидочка, здравствуйте, — прохрипел радостно в трубку именинник.
— И вам здрасти, Иван Иванович, — грустно поприветствовала его Лидочка, — как ваше самочувствие?
— Не могу жаловаться, — улыбался в трубку старик.
— Очень жаль, Иван Иванович, мне из-за вас уже пятый выговор в этом году! Сегодня тридцать лет, как вы перестали получать накопительную пенсию и перешли на государственную!
— Ну, простите. В этом месяце, я слышал, повышение?
— Да, повышение… — голос её сделался совсем печальным как у Пьеро, — а вы, часом, нигде не стороне не подрабатываете?! — решила она попытать удачу.
— Нет, к сожалению, денег мне хватает с головой.
— Жаль… Всего вам…— она не закончила фразу и положила трубку.
В девять часов Иван Иванович садился завтракать со своим праправнуком, который с ним не жил, но всегда открывал дверь своим ключом. Зайдя внутрь, он обычно первым делом занимался замерами. То кухню померит, то ванну. Потом сидит — высчитывает материалы, прикидывает стоимость работ, рисует мебель.
Сегодня пришёл без рулетки — забыл.
— Возьми на серванте, — предложил Иван Иванович, — от твоего деда ещё осталась, — грустно хихикнул он и налил заварку в чайник.
Мужчина лишь тяжело вздохнул и сел есть знаменитую яичницу прапрадеда.
В десять часов старик вышел покурить у подъезда.
— О! Иваныч, опять смолишь! А ты в курсе, что курение вызывает…— сосед осёкся, глядя на вполне себе живого старца, который курить начал в том возрасте, когда обычно помирают от того, что «вызывает».
— А мы вот в Москву собрались сегодня.
— А чего там делать?
— Покатаемся на метро, сходим на Красную площадь, на Ленина посмотрим, пока не закопали.
— А чего на него смотреть-то, Ленин как Ленин.
— А ты сам-то видел его?
— Да, он как-то приезжал к нам в село.
— В гробу?!
— Нет. В купе.
— Слушай-ка, а тебе сколько лет вообще?
— Восемнадцать исполнилось, — жевал старик губами фильтр.
— Да иди ты!..
— Ну да, я на второй срок остался.
— Ну, с совершеннолетием тебя тогда!
— Спасибо, — с этими словами Иванович возвратился домой.
В одиннадцать позвонил директор МТС и слёзно просил сменить тариф. Тот, на котором сидел Иван Иванович, существовал уже лишь из-за него одного и в пересчёте на современные деньги ничего не стоил, даже наоборот, МТС ему немного доплачивал.
В полтретьего по видеосвязи набрал старый друг и сказал, что к нему пришла какая-то странная женщина в чёрном и с триммером в руках.
— Подавленная какая-то, вся на нервах. Спрашивала, как у тебя дела, и почему ты не отвечаешь на её звонки? Почему не читаешь сообщения в WhatsApp. Просила о встрече. Плакала, истерила, оставила визитку и… Походу триммер, — показал он на инструмент в углу.
В пять часов Иван Иванович появился в магазине. В день рождения гипермаркет предоставлял скидку, равную возрасту. Иван Иванович взял торт, килограмм бананов и широкоформатный телевизор. На сдачу он вызвал такси и грузчиков.
В семь часов позвонили из морга и попросили забрать, наконец, свой страховой полис и тапки.
В восемь приехали гости, Иван накрыл на стол, включил новый телевизор, разлил вино. Тосты были очень скупые. Гости не знали, чего желать, потому просто вставали по очереди.
В десять часов приехала полиция, чтобы попросить вести себя потише, так как за стеной живут пожилые люди. Дверь им открыл именинник, вызвав у стражей порядке парадоксальный сдвиг восприятия.
Спать Иванович лёг ближе к полуночи, когда изнуренное празднеством большинство гостей разъехалось по домам и больницам. Улыбнувшись в пустоту, он снял с пальца и положил под подушку волшебное золотое кольцо, которое все эти годы продлевало ему жизнь. На нём мелкими буквами была выгравирована магическая надпись, сделанная по заказу жены перед её уходом: «живи за нас двоих». Так он и делал.
Александр Райн
Александр Райн
Другие работы в социальных сетях:
группа в вк https://vk.com/alexrasskaz
Муж притащил домой уровень. Жена у него спрашивает: «Это что?»
Ну он ей и задвинул, что у всего должен быть уровень: «У дверей, окон, столбов, стиральной машинки — симметрия, параллели, понимаешь? У нас, у строителей, всё всегда ровнехонько, миллиметр к миллиметру». Показал ей чудеса пузырька и объяснил нехитрый принцип.
Началась проверка всего в квартире. Сначала были раскритикованы полки. Затем шкаф. То, что это бывшие хозяева не в уровень положили пол и шкаф нельзя наклонить, звучало неубедительно. Пришлось выравнивать с помощью бумажек.
Бедная женщина вдруг осознала, что живёт в совершенно кривом мире. Всё её отныне бесило. Картина завалена направо, сушилка с бельём накренилась на один угол, гардина — это вообще позорище строительного промысла. Даже телевизор перед просмотром кино теперь всегда выставлялся точно по пузырьку.
Парень исправлял всё как мог, оправдываясь, что дома необязательно придерживаться такой строгости и оно не сильно видно, но это никого уже не волновало. Потом он зачем-то ляпнул, что у их дома просто стены неровные. Уровень был приложен ко всему. Жена направилась за взысканием моральной компенсации от застройщика, заодно решив потребовать от него полного выравнивания всей квартиры, но потом оказалось, что застройщик умер ещё в девяностых, так как дому пятьдесят лет.
Дело шло к переезду. Женщина сходила в банк, поинтересовалась про ипотеку, а затем пошла смотреть новостройки. Уж эти-то дома, построенные в современном мире, где уровни в каждом продуктовом продаются, точно будут ровными. На показ квартир женщина, естественно, пришла со своим уровнем. Слова риелтора о высоком качестве материалов и низких коммунальных платежах её волновали мало, а вот стены, пол и потолок — много.
После того, как квартира была изучена, она дошла до строительных вагончиков и устроила местным строителям кровавую расправу. Уровень мелькал в воздухе и нещадно наказывал всех, кто с ним был не знаком.
Муж и риелтор скрутили бойца за «ровноту» и повезли домой — в её кривой ад.
Нужно было что-то срочно решать, иначе вся жизнь грозилась пойти по кривой.
Решение нашлось быстро. Муж пришёл на работу и нашёл точно такой же уровень, только сбитый и подменил его, пока любимая отходила от шока.
Утром всё встало на свои места. Стены ровные, потолок — тоже, каждая полочка прибита идеально. На вопрос: «Каким образом ты так быстро всё исправил?» муж ответил: «главное — иметь под рукой правильный инструмент».
Переезд был отложен на неопределенный срок. Мир снова стал прежним, а уровень отправился на помойку. Через месяц муж принёс домой нивелир, близился дачный сезон…
Александр Райн
Я очень хорошо помню детство. Время неосознанности, воображения, доверчивости и способности человека впитывать всё как губка. Я так и не понял, кто и за что наградил меня этим проклятьем, что словно хроническая болезнь явилось вместе со мной из утробы матери и не отпускало до самой смерти, проявившись еще с малых лет. Я помню эти ощущения, они всегда были со мной: не было ни дня, чтобы они пропадали или давали сбой. С самого детского сада у меня практически не было друзей. Но причины мне были не ясны. Дети просто на просто меня не любили. Они никогда не звали меня играть с ними, общаться, не пускали в мир своих фантазий и тайн. Меня боялись, остерегались, иногда били. Я не понимал, в чем дело.
Внешне я был как все, говорил как все, ел то же, что и другие. Ко мне не было особого внимания, да и вообще я был самым обычным ребёнком, но почему-то никто не любил со мной контактировать. Чем старше я становился, тем сильнее отдалялся от общества.
В школе я был изгоем. Люди редко говорили со мной. Учителя не вызывали к доске, одноклассники часто собирались по два-три человека и избивали меня. Это было ужасно. Я заметил одну закономерность: люди начинали общаться со мной, как обычно общаются со всеми — они разговаривали, спрашивали, шутили до того момента, пока наши взгляды не выстраивались в одну линию и зрачки не соприкасались друг с другом невидимым мостом. В такие моменты люди менялись в лице. Я чувствовал это. Но это было еще не всё: я видел не только их лица или реакцию — я видел их самих. Это не передать словами. Я чувствовал человека, видел его полностью, если выражаться метафорически — я читал его душу, а если говорить о фактических ощущениях — я ощущал её на себе. Но и это было не всё.
В старших классах я, наконец, понял, в чём дело. Люди, смотревшие в мои глаза, видели в них себя. Только это было не простое отражение — это было что-то вроде концентрата самых сильных чувств и качеств, живущих в людях. Мои глаза, словно зеркала, показывали людям их пороки, показывали черноту их души или, наоборот, её прелести — всё зависело от человека. Люди боялись этого как огня. Они сталкивались с самими собой и чувствовали, что я вижу то же, что и они. Они стыдливо прятали глаза и больше никогда не смотрели в мои. Никто не любил смотреть правде в глаза.
Моя семья была не исключением. Родители меня любили, как мне казалось. Отец точно любил. А вот мать, как я понял уже будучи взрослым, боялась и избегала меня, как и все остальные.
Она часто водила в дом чужих мужчин, а я наивно полагал, что это не значит ничего плохого. Я ни разу не засек её за тем, как она изменяла отцу, да и не думал об этом. Она просто заглядывала в мои глаза и видела там себя — это было невыносимо для неё, и она ненавидела меня за это. Я же чувствовал то же самое. Я ненавидел себя за эти ощущения. Каждая душа, что отражали мои глаза, навсегда оставляла частичку себя во мне, и это усиливало мою способность.
Отец так и не узнал об изменах жены, а позже мама добилась того, чтобы меня перевели в школу-интернат, где я получил среднее образование.
Жизнь была похожа на телегу с кривыми колесами, что при езде постоянно подскакивала на кочках и ломалась при первой возможности. После школы я так и не решился идти учиться дальше, а сразу же начал искать работу. Тут меня не ждало ничего нового. Стоило мне прийти на собеседование, как меня сразу же гнали вон. Любой начальник или сотрудник отдела кадров глядел на меня и видел рабочую машинку, что будет приносить доход — естественно, вся их гниль сразу же отражалась в моих зеркалах. Я пытался прятать взгляд за солнцезащитными очками, но меня постоянно просили снять их и на этом все собеседования заканчивались.
В конце концов я устраивался либо автомойщиком, либо уборщиком, грузчиком и так далее. Любые места, где мне можно было ходить в солнцезащитных очках, были для меня пристанищем, но это совсем не приносило мне радости. Я был уродом, но никто мне этого не говорил, ведь в моих глазах люди видели самих себя, а, как известно, главный наш враг — это мы сами, поэтому многие предпочитали не сталкиваться с ним лицом к лицу. Иногда мне было так невыносимо от всего этого вынужденного одиночества, что я хотел выжечь глаза, но каждый раз останавливался, боясь боли.
Время шло, а я становился все сильней и отдалённей от людей. Иногда мне встречались и хорошие люди, что видели своё отражение и я для них не выглядел пугающе. Но такие люди, в основном, были так же одиноки и закрыты от мира, благодаря своей чистоте. Они появлялись в моей жизни ненадолго, но каждый из них оставлял в душе кусочек мягкой теплоты, что навсегда запечатлевалась в сердце. Другие же, видя какие они хорошие, начинали гордиться и самовосхваляться, что, в конечном итоге, играло с ними злую шутку и они тоже начинали видеть это.
И вот однажды, когда я закончил смену и возвращался домой, как обычно опустив голову как можно ниже, я случайно столкнулся с прохожим, точнее, с прохожей. Если говорить точнее — мы встретились лбами. Девушка шла с точно так же опущенными вниз глазами и совсем не следила за дорогой. Это было больно, и мы оба машинально подняли головы, чтобы извиниться, но тут произошло невероятное. Наши взгляды выстроили мост, но он не имел ни начала ни конца. Вы когда-нибудь слышали про эффект бесконечности, создаваемый зеркалами?
Так вот, это был он.
Я пропал, буквально выпал из мира и погрузился в её глаза, что отражали мои. С ней случилось то же самое. Это были точно такие же зеркала, что в момент создали этот самый эффект. Это было невероятно: я потерял все эмоции, все чувства, словно погрузился в неизвестный мне ранее мир, который был настолько сильным, что перекрывал собой всё. Мы стояли так минут десять, пока нас не окатила водой проезжающая машина. Наверно это выглядело очень странно и пугающе со стороны.
Мы оба надели очки и сразу же начали беседу. Подумать только, я никогда не думал, что смогу найти родственную душу во всем этом огромном и жестоком мире, но она нашлась. Мы оба были шокированы и возбуждены тем, что произошло.
Как оказалось она жила точно такой же жизнью как и я — словно под копирку. Её тело, лицо, волосы — всё это не имело какой-то неземной красоты по меркам моих знакомых, это девушка вообще была далека от идеала, но меня это не волновало. Мы договорились с ней встретиться ещё раз и повторить то, что случилось, но уже спланированно.
В назначенный день она пришла ко мне домой, я приготовил чай, конфеты, сам не знаю зачем — это было лишним, но так делали все и я решил, что это необходимо.
Мы сели друг напротив друга поудобней, перекинувшись парой фраз о том, как дела и всё такое, а затем, не смея больше ждать, сняли очки. Я снова пропал. Это было волшебно. Словно портал, что уносил меня далеко-далеко. Мы глядели друг на друга и улыбались, я был счастлив, мы были счастливы.
Никакая радость не могла сравниться с этим: ни еда, ни секс, ни алкоголь, ни одна вещь в мире не приносила мне такого блаженства. Мы были одним целым. Я не замечал, как летело время. Нас вытащило из этого состояния насильно — в дверь звонили уже минут десять, а я только-только услышал.
За окном был день. Это просто невероятно, ведь мы встретились вчера вечером. Мы оба почувствовали такую дикую усталость, словно из нас выжали все соки. Прошли почти сутки с тех пор, как мы сели друг перед другом. Мы не ели, не пили, не спали, и не замечали, как утекало время.
Я открыл дверь — это были газовщики с проверкой. Они взглянули мне в глаза и сразу же удалились, взяв с меня слово, что в квартире все в порядке.
Это было потрясающе и, в то же время, пугающе. Мы договорились встретиться через неделю и на этот раз подготовиться, чтобы не пропадать так надолго.
Каждый день был для меня мучением. Я работал, ел, спал и всё это без конца сопровождалось мыслями о ней. В день нашей встречи я летел к ней как ветер, а она открыла дверь за секунду до того, когда я позвонил.
Мы обнялись и, заведя кучу будильников, уселись друг перед другом. И всё началось заново. Мы тонули в этих бескрайних водах и нам не нужно было ни спасательного жилета, ни круга. Спустя пять часов сквозь этот волшебный сон я начал слышать колокола будильников, что кричали мне: «Выходи, пора!», но мне так не хотелось. Она первой отвела взгляд.
— Нам нужно быть осторожней, иначе можно не вернуться, — сказала она, положив руку мне на плечо и видя, как я расстроен прерванным делом. Я понимающе кивнул и собрался домой.
Мы виделись каждую неделю — по пять часов в назначенный день. Потом наши встречи стали более частыми и продолжительными. Мы, словно наркоманы, без конца жаждали дозы. Я ни о чём не мог думать, кроме её глаз.
И вот как-то раз в один прекрасный осенний день, когда солнце светило по-летнему ярко, я почувствовал, что больше не могу находиться в этом мире. С самого утра люди выказывали мне своё недовольство: грубили, плевались, ругались. Несмотря на такую погоду, они умудрялись делать день пасмурным и серым. И я понял, что больше так не могу.
Когда мы встретились с ней, я лишь сделал вид, что завёл свои будильники, что должны были заиграть первыми — я хотел, чтобы наша встреча продолжалась дольше обычного.
Мы сели друг перед другом. Нам, как обычно, не нужны были слова и прикосновения — ведь мы встречались не за этим. Сказать, что это была любовь, я не могу: ведь все рассказы, истории, книги, фильмы описывают любовь по-другому. У нас не было романтики или физического влечения — у нас были только наши глаза, и мы растворились в них.
Время шло, а будильники так и молчали — поначалу я помнил о них, но со временем совсем забыл. Как оказалось, она сделала то же самое, что и я — и теперь мы были подвластны лишь одной судьбе.
Наши тела нашли спустя несколько суток — они были истощены. Словно сама жизнь ушла из них в другой мир. В мир, созданный нашими отражениями, — туда, где не было никого, кроме двух проклятых душ.
Александр Райн
Другие работы в социальных сетях:
группа в вк https://vk.com/alexrasskaz
Роман Геннадьевич только что достал свой парик из стиральной машинки и собирался его как следует просушить и расчесать, когда в дверь забарабанили.
— Я знаю!!! Генадьич, я знаю!!! — выл истошно голос за дверью. — Открывай! Я знаю!
Ручка ходила ходуном вверх-вниз, угрожая обличить секретную лысину, которую Роман Геннадьевич так ловко скрывал вот уже пятнадцать лет.
— Ромка, твою дивизию, открывай или, ей-Богу, клянусь, я эту дверь вышибу!
Вооружившись табуретом, Рома подошёл к двери и взглянул в глазок. По бровям, занимающим половину подъезда, было ясно, что в гости ломился не кто иной, как Егор Егорович, ниспосланный ему за неизвестные грехи шурин.
Геннадьевич приоткрыл дверь на цепочке, в щель тут же начали пролезать брови и губы.
— Кто ещё знает?! — шептал грозно Геннадьевич.
— Никто, только я, даже Светке не сказал.
— Молодец, а теперь иди отсюда! — шикнул Роман Геннадьевич на него.
— Да ты выслушай меня сперва.
После этих слов шурин начал просачиваться через щёлку, точно жидкий терминатор. Роман Геннадьевич пытался захлопнуть дверь, но было поздно. Внутрь проник нос шурина, а этот если куда залезет, то его уже никакими молотками обратно не забить.
— Ба! Генадьич, да ты лысый! — профессионально сыграл Егор Егорович.
— Ты поиздеваться, что ли, пришёл?!
— Нет, про бизнес рассказать, — всё ещё изображая шок, произнёс шурин.
— Какой, к чёрту, бизнес? Ты же кричал: «Знаю! Знаю!».
— Ну да, знаю, как нам с тобой денег заработать!
— Как это — денег? Так правда, что ли, не по поводу моей головы?!
— Голова у тебя светлая, видать, приём хороший, — показал он пальцем куда-то на потолок, — волосы не мешают.
— Ну, выкладывай, раз тебя всё равно не выгнать, — Роман вернулся к расчёсыванию парика.
— Что ты знаешь об инвестициях? — начал свой доклад Егор Егорович.
Понимая, что разговор обещает быть сложным, Роман отложил парик в сторону и достал из холодильника корвалол.
— Так вот, — продолжил шурин, — чтобы доходы росли, деньги сперва нужно потратить, предлагаю немедленно сбросить оковы рабского труда и начать инвестировать!
— Да ты уже десять лет инвестируешь в алкомаркет, а растёт у тебя только печень!
— Это было раньше, я теперь другой человек!
— Трезвый?
— Образованный!
— И кто же тебя образовывать взялся? — с нескрываемой иронией смотрел на «родственничка» Геннадьевич.
— Интернет! — шурин так сильно задрал нос, что разбил лампочку у люстры.
— А, ну раз интернет…
— Ге-на-дьич, да ты хоть понимаешь, что все сейчас на волне бизнеса, и только мы с тобой прозябаем?! Давай мыслить позитивно, откроем свой стартап, хватит работать на дядю.
— Ты же не работаешь на дядю — ты вообще не работаешь.
— Да, но ты-то работаешь, вот я к тебе и пришёл. Считай, полдела сделано. Я тебе сейчас докажу. Вот смотри, в бизнесе что главное?
— Бизнес-план.
— А вот и нет! В бизнесе главное — найти лоха и бизнес-тренера. Мы с тобой поступим хитрее. Зачем нам лишний посредник, если бизнес-тренером могу быть я.
— А я, получается, лох, что ли? — первые пять капель корвалола упали в стакан.
— Нет, ты бизнесмен!
— А кто тогда лох?
— Это уже второй вопрос. Предлагаю твоего соседа — Вовчика.
— Почему Вовчика?
— Потому, что он финансово безграмотен.
— С чего ты взял?
— Я проверял. Два плюс два, умножить на два, сколько будет?
— Шесть.
— Вот! А он говорит, что… А, не важно, короче. Смотри, схема следующая: ты покупаешь у меня пакет курсов по бизнесу за пять тысяч рублей.
Капля корвалола упала в стакан.
— Зачем они мне?
— Затем, что все так делают. Без бизнес-курсов сейчас — никуда, а так как они всё равно не работают, то зачем платить кому-то, если можно платить партнёру.
— Бред какой-то.
— Ты просто ещё не разобрался. После покупки курсов ты уже считаешься бизнесменом и начинаешь инвестировать.
— Куда?
— Да какая разница, не в этом суть! — нервничал шурин и потирал руками брови, — дальше мы идём к Вовчику и предлагаем купить у нас, ну, скажем, яблоки.
— А зачем ему яблоки?
— Ты же бизнесмен! Покажи человеку спрос! Купи яблоки у меня и он тоже захочет!
— Где ты возьмёшь яблоки?
— Куплю на те пять тысяч, которые получу с продажи курсов. Тысячу потрачу на яблоки, четыре — моя чистая прибыль.
— А моя прибыль?
— Да что же ты такой непонятливый? Я слышал, что люди от ума лысеют, а ты, видать, от его отсутствия.
Десять капель громко разбились о воду в стакане.
— Ты покупаешь у меня яблоки за две тысячи и продаёшь Вовчику за четыре, прибыль делим пополам.
— Почему пополам?
— Как это — почему? Мы же партнёры!
— Я думал, ты мой бизнес-тренер!
— Не путай мягкое с тёплым. Это совершенно разные деловые отношения. Так вот. На вырученные средства ты покупаешь продвижение в сети: Яндекс директ, таргетированная реклама, smm- продвижение.
Ещё восемь капель успокоительного.
— Мы продвигаем наш товар в интернете, Вовчик создаёт сарафанное радио, все хотят наши яблоки.
— И что дальше? — пузырёк корвалола кончился, и Геннадьевич сделал долгий глоток. Комната наполнилась тяжёлым ароматом его дыхания.
— Дальше мы берём кучу предзаказов на яблоки и запускаем в продажу акции нашей фирмы. Видя, какой у нас спрос и денежные обороты, акулы бизнеса покупают нашу фирму, средства — пополам, начинаем новый проект. Ты, как бизнесмен, вливаешь свою долю в развитие, я, как консультант и партнёр, начинаю искать рынки сбыта. И так до тех пор, пока мы не купим по яхте и вертолёту каждый. Ну как схема?
— Предлагаю следующий вариант. Я даю тебе триста рублей и больше не вижу твою рожу минимум до Светкиного дня рождения.
— Думаю меня это устраивает, — улыбнулся Егорович и протянул руку. Геннадьевич пожал её и, протянув смятые купюры, указал на дверь. В этот момент у шурина зазвонил телефон.
— Ой Свет, а мы только о тебе говорили. Представляешь, а Ромка-то лысый, оказывается.
Александр Райн
Другие работы в социальных сетях:
группа в вк https://vk.com/alexrasskaz
Они всегда встречались после полуночи, в чудесный момент слияния «сегодня» и «вчера». Им так не хватало волшебства и они ловили его в мелочах, попивая ледяную пепси или горячий капучино, где-нибудь в дальнем углу Burger King’a. Лучше всего для таких встреч подходила середина недели, когда люди не утруждали себя ночными приключениями и мирно спали в своих бетонных коробках, ожидая нового трудового дня.
— Сегодня ездила в суд, предоставляла им документы на землю, — наконец сказала она спустя десять минут немого диалога глазами.
— И как? — он старался говорить коротко, чтобы она не почувствовала той дрожи в голосе, что он не мог унять уже несколько месяцев.
— Говорят, что организаций, выдававших эти документы, уже лет пятьсот не существует и печать не бьётся ни по одной картотеке. На следующей неделе собираются прислать уведомление, если я не заплачу налог за незаконную аренду земли.
— И сколько? — он нервно ломал пластиковую трубочку, ожидая, пока лёд внутри стакана растает, и газировку можно будет пить без страха, что сведёт зубы.
— Много. Очень много. Я хотела отнести золото в ломбард, но праправнук Елисея говорит, что сейчас без документов можно здорово попасть. Золото-то — царское, чеканное. Оно стоит больше, чем весь этот город, будь он неладен, но я не могу его сдать, потому что у меня сразу всё изымут.
— Но это абсурд! — он ударил кулаками по столу так, что ложка в её кружке звякнула. Кассирша посмотрела на них искоса, а столик напротив быстро закончил свой поздний ужин, и, оставив пустые подносы, молодая пара вышла в ночь.
— Прости, — от стыда он закрыл глаза.
— Я знаю-знаю, — тронула она его костлявую руку и ничуточки не поморщилась. — Но даже будь у меня деньги, всё равно ничего бы не вышло, с ними бесполезно бороться.
— Эх, как же раньше было здорово, — он вздохнул и потянул холодную жидкость через трубочку.
— Придёт Иван за Василисой, махнёт мечом, скажет пару своих заумных строк, а я ему в ответ: «Иди ты дурак, подобру- поздорову!» И схлестнёмся в битве. Всегда ему поддавался, помнишь?
— Помню-помню, — улыбнулась она ему в ответ, а в старых глазах уже стояли слёзы умиления. Она обожала, когда он ударялся в сладкие воспоминания.
— Я же ему тогда про яйцо наплела и клубок дала, — вздохнула она и сделала глоток обжигающего губы кофе.
— Да… Клубок был знатный. Не то что эти google-карты. Весь лес исшерстили со своими камерами. Да и леса-то уже не осталось… Ты, кстати, видела фотку своей избушки со спутника? — вдруг засиял он и начал искать на телефоне скриншот, который сделал специально для неё сегодня утром.
— Так вот откуда у меня вода затекает, — пробубнила она, увеличивая фото двумя пальцами. — Хотя какая разница — всё равно через месяц съезжать. Я смотрела генеральный план застройки. Там планируют новых человейников налепить. Они сейчас как грибы растут. У Водяного в том году болото махом высушили и в асфальт закатали. Там сейчас парковка перед пятёрочкой.
— Да ну? — он хотел было улыбнуться, вспомнив об их старых разногласиях с Водяным, но потом подумал, что они совсем того не стоят.
— Ага. Он теперь комнату снимает в общежитие где-то на севере. Фотку мне присылал. Всё плесенью покрыто, говорит: «ничего, жить можно».
— Кошмар, — он вдруг закашлялся, хлебнув слишком много шипучей воды.
— Слушай-ка, а что с Кузьмой? Он-то куда теперь, если ты съедешь?
— Говорит, что семью какую-то в городе нашёл. Правда там излучение сильное. Wi-Fi, 5G, тяжело, но зато хозяева и дети — безобидные. Никто там сказки не читает, все постоянно в телефонах. Вот, говорит, там поселюсь и даже не заметят.
— Лишь бы не как в тот раз, когда он сбегал. А то опять разочаруется в людях.
— Он мальчик взрослый, разберётся. Ну а ты чего? Решил, что будешь делать, когда повесточку получишь? — она смотрела на него с надеждой, словно он мог придумать какое-то решение для них обоих.
— Ну… Судя по всему, золото мне не сдать. Иван помер уж как триста лет назад, а внуки его и слыхом не слыхивали кто я такой: значит, к ним идти бесполезно. Поеду в горы, там, говорят, наши своё поселение организовали. Попробую себе выбить кусочек земли или пещерку какую. Со мной не хочешь?
— Хочу, конечно. Да вот только я же не ходок, сам знаешь, — постучала она костяной ногой по плитке пола, — сюда-то еле дошла. Ступу сейчас могут как незарегистрированное летательное средство арестовать, я боюсь лишний раз выбираться из дому.
— Давай Горыныча попросим нас отвезти, он быстро летает, никто не успеет засечь.
— А ты не знаешь, что ли?
— Чего не знаю?! — голос его снова дрогнул. Неужели что-то плохое? Он же не вынесет.
— Горыныч теперь в кино снимается. У него контракт на новый сериал про драконов. Скоро прославится, надеюсь. Все думают, что он — новая китайская разработка: инновационный роботизированный костюм. Наплёл им с три короба, чертяка языкастый.
— Фу-у-х, — выдохнул он и схватился за сердце, которого отродясь не было.
— Тогда давай на поезде.
— Я? На поезде? Нюхать варёные яйца и смотреть как мимо меня дети бегают без возможности их утащить? Ну уж нет. Мне проще тогда на избушке рвануть. Правда, боюсь, далеко не убежим — пристрелят.
— Я подумаю, что можно сделать. А пока давай не будем унывать, хорошо? — он накрыл её руки своими, а после пошёл к автомату, чтобы налить себе ещё газировки.
Остаток ночи они вспоминали былые времена, смеялись, шутили друг над другом и плакали. А когда коварное солнце начало отражаться от стен домов за окнами, они обнялись на прощание и пошли каждый своей дорогой.
Через неделю в дверь избушки постучали.
— Кого там нелёгкая принесла? — зашаркала она к двери, держа в одной руке кочергу, а в другой — постановление суда, где было написано, что дом нужно освободить не позднее, чем через месяц.
На пороге стоял он. В руках — букет мёртвых цветов и два билета.
— Ты чего это в такую рань?
— Собирайся. Я продал меч-кладенец через интернет-аукцион и выкупил целый вагон в поезде. Мы едем в горы!
— У тебя же ничего не осталось! — ахнула она.
— У меня осталась ты! Ставь самовар, я подожду пока ты накрасишься и соберёшь свой чемодан.
Александр Райн
Другие работы в социальных сетях:
группа в вк https://vk.com/alexrasskaz
Никогда не забуду свой первый вызов:
Женщина сорок лет, замужем — обрыв.
Именно тот звуковой сигнал и белое-синий проблескивающий маячок нашей «Скорой помощи» снился мне потом целую неделю, хотя подобные случаи случались практически каждую вторую смену.
— Ну что, уже напустил в штаны?! — смеялся по-доброму наш бригадир, чувствуя, как я не могу успокоиться и вдвое яростнее обновляю ленту новостей, что не поспевала за моим пальцем.
Сам-то он был человек давно на всё насмотревшийся — холодный как сталь и расчётливый как машина:
— Ничего, я после первых вызовов бриться не мог — вот как руки дрожали. А сейчас... — вытянул он перед собой веер из пальцев левой руки. Пальцами правой он держал смартфон и спокойно листал ленту, — хоть на операцию на открытом сердце отправляй.
— А бывает такое, что люди возвращаются после долгого обрыва? — спросил я, не отрывая взгляда от яркого прямоугольника экрана.
Этот вопрос волновал студентов всех курсов и был, наверно, самым таинственным. Но преподаватели всегда отмалчивались или меняли тему, называя такие расспросы непрофессиональными.
— Бывает, конечно, бывает, не часто, но всё-таки есть случаи. Одно могу сказать точно: никто не возвращается прежним. Говорят, что после такого люди даже начинают смотреть на лица других.
— Что? Вот прям глазами смотрят? Не через камеру?
— Как у нас раньше говорили: «зуб даю», — сипло засмеялся старший техник, а потом затерялся на десять минут в каком-то видеоролике. Из его смартфона раздавалось мяуканье и выстрелы. Он то и дело звучно выдыхал носом, давясь то ли от смеха, то ли от возмущения.
Остальная бригада была занята своими собственными делами и не горела желанием поддерживать разговор. Наш анестезиолог переписывался со своей женой, что сидела рядом с ним и являлась рядовым менеджером нашего провайдера, а на заднем сиденье реаниматолог вёл прямую трансляцию, рассказывая в своём блоге о сегодняшнем выезде.
Скажу честно, я был горд, что попал именно в эту команду. Здесь работали лучшие из лучших, кого могла позволить себе ГСИП (Городская Скорая Интернет-Помощь).
Но даже эти тёртые калачи со всем их опытом и скоростью работы не могут бороться с судьбой.
Автопилот у нас был новый, а вот «газелька», кажется, видела ещё времена доллара по тридцать пять рублей. Из-за проблем с холостым ходом мы постоянно глохли на светофорах, создавая тем самым небольшие пробки и, в конечном итоге, опоздали всего на несколько минут. К сожалению, этого вполне хватило, чтобы женщина навсегда потеряла связь с миром.
Анестезия в виде матрицы социальных сетей поступила слишком поздно, тело уже отторгало виртуальное общение. Вероника попыталась сделать искусственное подключение к её персональному модему, но сеть не определялась даже после трёх перезагрузок.
― Она не видит wi-fi, что-то блокирует, пробуйте напрямую, ― раздавал указания бригадир, постоянно обновляя страницу Facebook, где значилось, что пациентка была в сети десять минут назад, ― давай девочка, ну же, зайди в онлайн, ― еле слышно нашёптывал он.
— Кирилл, передай мне провод, ― годы профессии выветрили из голоса менеджера все эмоции. Он звучал жёстко и был холоден как мои пальцы, от которых отлила вся кровь, когда я схватился за кабель.
― Чего ты тупишь, втыкай уже, ― она посмотрела на меня так, что я снова почувствовал себя желторотым первокурсником. И это несмотря на то, что мы общались по видеосвязи через государственный мессенджер, где качество приёма было просто отвратительным
От волнения я трижды пытался попасть адаптером в гнездо USB, переворачивая его туда-сюда, и лишь в четвёртый раз всё подошло.
Вероника подключила свой конец кабеля, и на модеме замигала зелёная лампочка.
― Если через минуту не перестанет мигать, значит, всё.
― Что — всё?! ― встревоженно кричал муж из кухни, а сам в это время читал отзывы о нашей работе и писал комментарий в какую-то группу «городских происшествий».
― Отключение от провайдера и полная разинтернетизация, ― сочувственно произнёс реаниматолог. В бригаде он был тем, кто сообщает плохие новости. Остальные не решались.
― Я сделаю вид, что не слышал этого! ― отозвался муж, ― умоляю, сделайте всё, что можете, но не дайте ей отключиться!
― Не дадим! ― слукавил бригадир и стал обновлять страницу Facebook в два раза быстрей.
― А что, собственно, происходит? Вы кто? ― послышался голос женщины очнувшейся от искусственной комы.
― Она обращается напрямую, ― я не верил собственным словам, которые посылал в общий чат.
― Мы слышим, умник, ― огрызнулась Вероника, прислав мне несколько гневных смайлов.
― Мы из «Скорой помощи», ― произнёс я вслух.
― Тихо! Не разговаривай с ней! ― написал мне в личные сообщения бригадир.
― Из «Скорой помощи»? А что, кому-то плохо? ― тревожным голосом спросила она.
― ОНА ЧТО, НИЧЕГО НЕ ПОМНИТ? ― вклинился в разговор муж, которого добавила в чат наш менеджер. Каждое своё слово он писал CAPSLOOKом.
― Когда человек только выходит из сети, он ещё не осознаёт, сколько времени прошло и что изменилось вокруг. Ей кажется, будто она зашла в интернет пять минут назад, ― начал объяснять мужу реаниматолог суть обрыва. ― Но на самом деле, ― он сверился с календарём, ― на самом деле прошло двадцать лет. Мне очень жаль, мы сделали, что смогли.
― Жень, ты чего в экран уткнулся, как будто там мёдом намазано? ― она уже разговаривала с мужем, находясь на кухне.
Он не отвечал, только засыпал общий чат целыми абзацами плачущих и злобных смайлов.
― Я напишу на вас в прокуратуру!!! Какие двадцать лет? Вы все сумасшедшие! Я вас засужу, вы ехали на вызов больше десяти минут!
― Это машина, не мы виноваты! ― оправдывался я, но тут же получил бан, и был вышвырнут из чата.
― Ты что, дурак совсем? Он сейчас всё заскринит и отправит в кучу групп, нас потом затравят за это, а, может, и вовсе уволят! ― слал мне голосовые сообщения анестезиолог.
― Жень, что вообще происходит? Кто эти люди? Почему ты не на работе? Где Лена? Почему весь дом в каких-то проводах?
― Уходим, ― скомандовал бригадир и все мы, не отрывая глаз от наших экранов, столпились в коридоре.
― Объясните мне, что происходит? Она же нормальная, живая, всё понимает, почему мы не можем просто переподключить её к другому провайдеру? ― не унимался я, параллельно лайкая посты своих новых друзей, что пролайкали меня пять минут назад.
― Потому, что она не захочет этого. Чем больше вопросов она задаёт, тем дальше становится от сети.
― Но вы же говорили, что люди возвращаются?
― Она не вернётся.
― Почему?
― Она спросила про дочь. Я проверил её страничку. Последнее посещение было пять лет назад.
― Что это значит?
― Значит, что её дочери нет в живых уже пять лет. А она этого даже не заметила.
― Вдруг у неё тоже был обрыв.
― Я уже проверил по нашей базе. Обрыва не было. Нам нужно уходить, пока она не узнала.
― А что с ней теперь будет?
― Шок, а потом, скорее всего, смерть. Лучше не думай об этом, мы сделали, что смогли. Пойдём, у нас ещё один вызов.
Мы вышли на улицу. Холодный ночной воздух принёс с собой запах дождя. Я сделал вдох и почувствовал, как тревожные мысли медленно отпускают мою взопревшую голову. Пара смешных мемов и видео вернули моему духу прежнее боевое расположение.
― С боевым крещением, ― прислал мне сообщение бригадир. В ответ я отправил грустную жёлтую морду, а затем сразу ― весёлую. Мы сели в салон и двинули на новый вызов. Позади что-то глухо шлёпнулось об асфальт.
Александр Райн
Другие работы в социальных сетях:
https://www.facebook.com/AlexandrRasskazhttps://zen.yandex.r...
На ключике субботним утром собралась немалых размеров очередь. Иван Леонидович подошёл две минуты назад, и его физическое и моральное состояния соответствовали названию занимаемой им позиции в этой самой очереди.
― О! Леонидыч! Ты чего такой бледный? ― приветствовал его непривычно бодрый для субботы Гриша ― сосед из первого подъезда, который стоял спереди.
― У жены вчера день рождения был, отмечали.
― Так ты же не женат.
― А Эммануэль Макрон женат, вчера у его супруги был день рождения, вот мы и отмечали.
― Кто это ― мы?
― Очевидно же. Я и народ Франции. Ты чего пристал?
Гриша как будто ждал этого вопроса.
― А хочешь к нам в секту? ― вопрос прозвучал настолько повседневно и обыденно, что Иван Леонидович даже зевнул от скуки.
― А чего там в этой вашей секте делать?
― Ой, да у нас знаешь какая программа, закачаешься, ― он начал перечислять, загибая короткие пальцы свободной руки: «вечная жизнь, несметные богатства, душевная стабилизация, рай с девственницами».
― Ты же сказал, что жизнь ― вечная.
― Ну, у нас всё демократично, что нравится, то и выбирай.
― И много вас, «демократов», собралось?
― Я и Колька из ЖРЭПа.
― И всё, что ли?
― Ну, мы ― молодая секта. Но очень амбициозная. Сегодня нас двое, а завтра, глядишь, ― Гриша задумался, перебирая в голове фамилии авторитетных личностей, ― глядишь, и сам Макрон примкнёт.
― Макрон, говоришь… ― Иван Леонидович почесал давно сбритую бороду.
― А кому вы поклоняетесь?
― Ирине Петровне.
― Из рыбного?
― Ага.
― А она знает?
― Нет. Но Колька ей официальное письмо сейчас составляет. Надеюсь, что не откажет.
Иван Леонидович чувствовал, как от этих разговоров абстинентный синдром накрывает его с новой силой.
― Почему Ирина Петровна?
― А почему — нет? Или ты отрицаешь её существование?
― Нет. Но у неё же четверо детей.
― А у неё всё с цифрой четыре: четверо детей, четыре квартиры, в каждой комнате по четыре угла, четвёртый размер груди ― мистическая цифра.
― Теперь понятно, какие цели вы преследуете.
― Ничего тебе не понятно, ― обиженно буркнул Гриша и отвернулся.
Очередь медленно продвигалась вперёд, и Иван Леонидович чувствовал напряжение, росшее в воздухе. Он надеялся, что Гриша больше не будет его тревожить своей вербовкой, но напрасно.
― А ещё у нас новым рекрутам наливают, ― сказал он, не повернув головы, как бы невзначай.
От этих слов Иван Леонидович почувствовал приятное жжение внутри живота. Он не хотел похмеляться, надеялся, что богатая минералами родниковая вода снимет все симптомы. Но чувствовал, что это лишь самовнушение.
― А что нужно, чтобы вступить в ваши ряды? Это я так, не для себя спрашиваю, мало ли кто поинтересуется.
Гриша снова повернулся. На лице его сияла лукавая улыбка.
― Ничего особенного, подписать стандартный договор.
― И что, потом сразу нальют?
― Ага. У меня с собой, кстати, ― достал он термос и бутерброд с селёдкой.
― Я не голоден.
― Это для обряда посвящения.
― Ладно. Давай сюда свою бумагу, ― нервно рявкнул Леонидович и оглянулся по сторонам.
Гриша деловито достал из внутреннего кармана куртки свёрнутый лист бумаги, где Колиным кривым почерком была написана краткая клятва.
Мужчина пробежал взглядом по абзацам и, не желая вникать в смысл этих бредней, поставил свою закорючку в конце.
― Всё. Наливай скорее, ― теряя терпение, потребовал он.
Гриша отвернул термосу пластиковую голову и наполнил её до краёв мутной жидкостью. Затем протянул бутерброд.
Не веря своему счастью, Иван сделал затяжной глоток, а после проглотил бутерброд с рыбой.
― Это чё? ― смотрел он на Гришу злыми глазами.
― Чай с лавандой. Любимый напиток Ирины Петровны. Мы алкоголь не пьём.
― Ты же сказал: у вас наливают?!
― Так я и налил, ― пожал плечами Гриша, а затем добавил, ― добро пожаловать к нам в секту.
― Да идите вы. Ноги моей у вас не будет!
― Тогда квартиру твою заберём.
― С чего это вдруг?
― А ты сам договор подписал. Там это в пункте 7.3 прописано.
― Да я тебя… ― замахнулся Иван пустой канистрой. Тут и очередь Гришина подошла.
Он поставил свои бутылки под слабенький напор воды, и двое сектантов молча
стояли, ожидая, пока те наполнятся.
― Я, честно говоря, сам против этой инициативы был. Колька ― гад: закодировался и меня за собой потянул. Знаешь что, а давай его выгоним?
― А как же демократия?
― Так нас теперь двое, проголосуем.
― А дальше что?
― Не знаю. Жить будем вечно, познавать вселенские таинства. Ты вот чем вечером занят?
― Хоккей смотреть буду.
― Ну вот и отлично, сегодня и начнём, жди в гости. С меня вечная жизнь и душевный рост, с тебя напитки и закуска, ― с этими словами Гриша закрутил крышки и потопал в сторону дома.
«Сходил, блин, за водичкой», ― чесал невидимую бороду Иван Леонидович.