Я начал слышать голос после ДТП. Раньше я думал, что это чувство вины выжившего, но вчера я узнал правду…
Я живу с этим голосом уже одиннадцать лет.
Одиннадцать лет прошло с тех пор, как я впервые услышал болезненный шепот, доносящийся из глубины моего сознания.
Одиннадцать лет с момента аварии.
Я немногое из того, что было до аварии, - вероятно, примерно столько же, сколько любой человек помнит о первых семи годах своей жизни. Но я помню каждую деталь того дня, когда для меня все изменилось.
Возможно, травма от всего этого впечаталась в мою память.
Мама везла меня домой с футбольной тренировки, и часть ее волос была перекинута через спинку подголовника. Я сидел позади нее, и когда она отказалась остановиться, чтобы съесть мороженое, я схватил в кулак ее светлые пряди и сильно дернул.
Отвлекшись на мгновение от внезапной боли в голове и повернувшись, чтобы накричать на меня, она проехала на красный свет.
Я никогда не забуду ни выражение ужаса на лице молодой женщины в другой машине, прежде чем она врезалась в нас, ни ее кричащее лицо, обращенное к заднему сиденью за мгновение до столкновения.
Мой отец входил в совет директоров самой высококлассной больницы в городе, и он позаботился о том, чтобы мы получили лучших хирургов и лучшее лечение.
Пассажирам другого автомобиля, молодой матери и ее сыну, повезло меньше.
И все же то, что я выжил, было чудом. Удар пришелся на место прямо за водительской дверью нашей машины - как раз туда, где я сидел.
Меня должно было раздавить.
Но я не вышел из этого инцидента полностью невредимым. Мое лицо было изрешечено битым стеклом и искореженным металлом, гортань повреждена так, что навсегда изменился мой голос, глаза повреждены так, что меня признали ослепшим.
Хотя потеря большей части зрения, вероятно, была к лучшему, поскольку я был неузнаваем.
Благодаря очень мощным очкам я смог увидеть свое отражение настолько хорошо, чтобы отшатнуться в ужасе в тот единственный раз, когда мне хватило смелости посмотреть в них в зеркало. В то утро родители застали меня рыдающим в туалете и называющим себя чудовищем.
Через несколько дней они сообщили мне, что мы переезжаем - они хотели избежать моего возвращения в школу и натиска сложных вопросов или жестоких насмешек со стороны детей, которые знали меня раньше.
Через всю страну, мы отправились с западного побережья на восточное, оставив все позади. В том числе все мои фотографии, сделанные до несчастного случая; как объяснили мои мать и отец, они сделали это по доброте душевной, чтобы не напоминать о том, как я выглядел раньше.
Мы начинали новую жизнь.
Казалось, они старались как можно меньше говорить о несчастном случае и моем обезображенном лице. Временами казалось, что они хотят сделать вид, что этого никогда не было.
Моя мать тоже получила некоторые поверхностные повреждения, но она начала мастерски скрывать свои шрамы с помощью макияжа. И оба моих родителя отказывались что либо подробно рассказывать тем, кто интересовался моими травмами, только говорили, что мы попали в автокатастрофу, что я совершенно нормальный мальчик, чьи физические увечья не должны определять его личность, и что они предпочли бы не обсуждать это дальше.
Чаще всего я ценил их отношение, ведь они очень старались, чтобы мое детство ничем не отличалось от любого другого, но бывали дни, когда мне хотелось, чтобы они хотя бы были готовы поговорить об этом со мной.
Как в ту ночь, когда я впервые услышал голос.
*** Через шесть месяцев после аварии мы обживались в новом доме, а я еще не успел привыкнуть к окружающей обстановке. Поэтому неудивительно, что однажды я внезапно проснулся среди ночи в кромешной тьме в своей комнате.
Без очков я не мог разглядеть цифры на часах, чтобы точно сказать, который час, но стрекот сверчков за окном и абсолютное отсутствие света говорили о том, что уже довольно поздно.
Да и не имело особого значения, вижу ли я часы, поскольку я не мог повернуть голову, чтобы взглянуть на них.
Мое тело застыло.
Сколько бы я ни напрягался, я не мог даже пошевелить пальцем.
Я окаменел.
Дыхание участилось, и я попытался позвать родителей, но голосовые связки отказывались подчиняться.
И тут я услышал это.
«Кто ты?»
Детский шепот зазвучал в моей голове - голос одновременно знакомый и совершенно чужой, исходящий откуда-то из глубин моего мозга.
«Что?» мысленно ответил я, все еще не в силах произнести вслух.
«Тебе не следует здесь находиться.»
Он звучал так же испуганно, каким был я - с дрожью, близкой к слезам. Затем, без предупреждения, моя левая рука пошевелилась. Без моей команды или желания я почувствовал, как она приподнялась с кровати и сжала кисть в кулак. Пальцы разжимались и сжимались, разжимались и сжимались, словно пытаясь ухватить что-то в воздухе.
«ТЫ НЕ ДОЛЖЕН БЫТЬ ЗДЕСЬ!»
Голос закричал на меня, и, инстинктивно защищаясь, я мысленно крикнул ему в ответ.
«СТОЙ! Оставь меня в покое!» - желая, чтобы он ушел, всеми силами моего крошечного тела.
И моя рука снова упала рядом со мной.
Затем внезапно, так же быстро, как и наступил, паралич прошел. Весь в поту, я сбросил с себя одеяло и так быстро, как только мог, побежал в спальню родителей.
Одним из небольших преимуществ моего нового «состояния» было то, что я мог гораздо легче ориентироваться в темноте, чем другие. В большинстве случаев я даже не надевал очки, так как от них у меня болела голова, и я привык находить дорогу без помощи зрения. Маршрут от моей комнаты до комнаты матери и отца был уже знаком, и я разбудил их меньше чем через минуту после того, как вновь обрел подвижность.
Мне было нелегко объяснить им, что произошло, поскольку им приходилось переводить истеричные слова, которые я умудрялся выдыхать. Но в конце концов они собрали воедино мою историю о «голосе» и о том, как я ненадолго потерял контроль над своим телом. ***
По мере взросления я научился жить с этим.
Ни один из моих родителей не хотел обсуждать эту тему после той первой ночи, оба только повторяли отцовские наставления, а это помогало лишь отчасти.
К двенадцати годам я слышал его в девяти разных случаях - всегда ночью, всегда будил меня от глубокого сна.
Физические проявления были одинаковы в каждом случае - полная неподвижность, за исключением фантомной руки, хватающей воздух.
Но фразы, которые он вдалбливал мне в голову, менялись.
«Нечестно!»
«Уходи!»
«Это твоя вина!»
«Украл!»
И каждый раз он возвращался к...
«Тебя здесь не должно быть!»
И хотя при каждом вторжении мне удавалось отбиться от него, сказав, чтобы оно ушло и что я «контролирую ситуацию», каждое такое вторжение приводило меня в ужас.
Сколько бы родители ни повторяли, что это сонный паралич и бояться долго не стоит, я все равно боялся, что однажды он сможет захватить меня навсегда.
Что однажды я стану пассажиром в собственном теле. Особенно если учесть, что я не понимал, почему это происходит.
Как я уже говорил, у меня было мало воспоминаний о том, что было до аварии, но я был уверен, что раньше такого не случалось. Я предположил, что, должно быть, что-то во время аварии послужило толчком к этому, и только через пять лет после случившегося я впервые услышал термин «вина выжившего».
Моя мама смотрела дневное ток-шоу, и они брали интервью у гостей, переживших травматические аварии, один из которых описал нечто похожее на то, что испытывал я.
В их голове звучал голос, который укорял их за то, что они все еще живы, когда другие уже умерли.
Слушая их рассказ, я понял, что сопереживаю им.
Возможно, подсознательно я наказывал себя за то, что стал причиной аварии, отвлекая маму. Может быть, голос «Тебя здесь не должно быть!» говорил мне, что я не должен быть жив, когда по моей вине не стало других людей.
Но это не могло объяснить все, что говорил голос. Что он имел в виду, когда говорил мне: «Уходи!» или «Украл!»? Эти слова было сложнее рассматривать через призму чувства вины выжившего.
И все же это была лучшая теория, которая у меня была, и которой я придерживался до пятнадцати лет.
Пока не встретил своего лучшего друга, Карла, на первом курсе.
Первый настоящий друг, которого я обрел после катастрофы, - ему было все равно, насколько изуродовано мое лицо и что я не вижу. Он сам был немного изгоем, мы быстро сблизились, и я делился с ним всем, что знал о себе. В том числе и тем, как я получил свои раны.
И о шепоте в моей голове.
Отец недвусмысленно дал мне понять, что я никогда не должен говорить о голосе с кем-либо еще- он вообще запретил мне говорить о нем и особенно упоминать о нем за пределами нашего дома.
Однако я безоговорочно доверял Карлу - он рассказывал мне о своих трудностях дома, о том, что его мама пьет, а отец пренебрегает им. Я не считал справедливым скрывать от него подробности своей жизни. Итак, именно Карл дал мне вторую теорию о происхождении голоса, поскольку он не был согласен с тем, что это простой случай вины выжившего.
Он подозревал привязку.
Карл гораздо больше меня разбирался в мире темного и жуткого. Он предположил, что дух мальчика, погибшего в другой машине, возможно, искал ближайшее живое тело, которое смог найти, после того как его оторвали от родного, и забрался внутрь.
По его словам, «подселение» было гораздо лучшим объяснением того, что со мной происходило, чем чувство вины выжившего. И впервые я задумался о том, что, возможно, то, что я слышал, не было проявлением моего собственного разума, а «кто-то другой» говорил со мной.
Это объяснило бы, почему голос не старел со временем - почему каждую ночь, когда он возвращался ко мне, он все еще звучал как испуганный и сердитый ребенок.
И я вынужден был признать, что каждая фраза, произнесенная голосом, приобрела смысл, если посмотреть под таким углом.
Мы предположили, что душа мальчика не понимала, что с ней произошло. Ночью, когда я был особенно уязвим - быстро засыпал и был эмоционально спокоен, - она могла оттолкнуть меня и ненадолго завладеть моим телом. Она была сбита с толку и принимала меня за незваного гостя.
«Уйди!» «Украли!» «Тебе не следует здесь находиться!»
Но, хотя наша теория и прояснила, почему голос мог говорить именно то, что говорил, наша гипотеза также указывала на неутешительный вывод. Мальчик хотел, чтобы я ушел.
Мой страх перед тем, что однажды я стану гостем в собственном теле, усилился. Раньше я беспокоился, что это просто мой мозг отключит физический контроль от моих мысленных указаний, но теперь я размышлял о пугающей возможности того, что во мне заперт дух, который активно пытается взять верх.
Однако, помимо ужаса, эта перспектива навевала на меня глубокую печаль.
Как неоднократно настойчиво напоминал мне голос, я сам виноват в том, что оказался в такой ситуации. Я отвлек маму, я стал причиной несчастного случая. Если бы не я, он бы и сейчас благополучно жил в своем прежнем теле.
Я спросил Карла, можно ли что-нибудь сделать, чтобы попытаться освободить его, полагая, что отправить его «дальше» было бы для него предпочтительнее, чем вечно жить в чужом мире.
Он предложил попробовать спиритическую доску, думая, что мы сможем связаться с заключенной душой и помочь ей осознать, что произошло, и даже думая, что мы сможем заставить ее уйти, когда она поймет, что ей больше не место в этом мире.
Однако в течение следующих трех лет мы предприняли более пятидесяти попыток напрямую связаться с духом - и более пятидесяти раз потерпели неудачу. Независимо от времени суток, обстановки, музыки, запахов, заклинаний - мальчик не хотел говорить с нами. Но он по-прежнему приходил ко мне по ночам.
За эти три года было еще восемь визитов - каждый раз злее предыдущего.
«УХОДИ!»
«УКРАЛ!»
«МОЁ!»
И каждый раз его было все труднее прогнать. Каждый раз он дольше удерживал контроль.
Во время последнего эпизода Карл ночевал у меня дома и едва не погиб, когда попытался остановить «одержимость».
Он проснулся от звуков моей борьбы за власть над собственными движениями и увидел, как моя рука поднимается с кровати, полностью повторяя сжимающее движение, которое я подробно описал ему. Понимая, что происходит, он пытался вывести меня из транса, но безуспешно.
И тогда я стал свидетелем того, как мое собственное тело напало на него.
Град ударов обрушились на грудь и лицо Карла, «я» вскочил с кровати и прижал его к полу. Руки, которые я не мог остановить, обхватили его горло и стали сдавливать.
«УХОДИ, Я КОНТРОЛИРУЮ СИТУАЦИЮ! УХОДИ, Я КОНТРОЛИРУЮ СИТУАЦИЮ!» кричал я, отчаянно пытаясь вернуть власть над своими пальцами, пока жизнь не покинула Карла. И, к счастью, я почувствовал, что моя хватка начала ослабевать как раз в тот момент, когда его глаза закатились.
Рухнув на пол рядом с Карлом, я услышал, как он кашляет и пытается вдохнуть, а голос прокричал последний, вызывающий призыв, прежде чем исчезнуть в глубинах моего сознания. «ОТДАЙ!»
Ни Карл, ни я не спали остаток той ночи. Я снова и снова извинялся за то, что сделал с ним, но он говорил мне, что в этом нет необходимости. Он знал, что на самом деле это не я напал на него. И все же он начал избегать меня.
Думаю, до этого момента Карл считал мой «недуг» просто любопытным - чем-то забавным и загадочным, что можно исследовать. Однако нападение открыло ему истинную реальность, и он стал бояться этого так же, как и я.
И каждый раз, когда я предлагал ему погулять после той ночи, он находил отговорку.
Голос забрал единственного настоящего друга, который был у меня во всем мире. И это приводило меня в ярость.
С момента аварии прошло одиннадцать лет - семь лет голос наказывал меня за ошибку. Мне нужно было освободиться от него.
Поэтому я решил поделиться своей историей в Интернете на нескольких паранормальных форумах. Спросил, не может ли кто-нибудь помочь - найти медиума или даже экзорциста, который смог бы изгнать из меня непрошеного духа.
И вчера кое-кто откликнулся.
*** «Я искал тебя», - гласило загадочное сообщение в моем почтовом ящике. «Это не дух...»
Под этими словами были вставлены две фотографии: мои родители со мной до аварии и молодая женщина с двумя мальчиками...
В голове промелькнуло кричащее лицо молодой женщины за мгновение до того, как ее машина столкнулась с нашей. И вот она снова здесь, улыбается, а ее сыновья стоят по обе стороны от нее.
Старшего мальчика я не узнала, а вот младший...
Младший показался... знакомым...
Я переключался между двумя фотографиями и понял, насколько я, более юный, похож на ее младшего сына – тот же возраст, тот же цвет волос, тот же цвет глаз - мы могли бы сойти за братьев.
Но меня беспокоило не только наше сходство.
Я уже больше десяти лет не смотрелся в зеркало в очках - десять лет я не видел своего лица...
Или это было его лицо...
Я закрыл глаза и вытащил из глубин памяти размытое изображение того утра, и мой пульс участился, когда оно стало четче.
Под жуткими шрамами, под отеками и синяками отражалось не лицо мальчика с моими родителями.
Это было его...
Пошатываясь, я отнес ноутбук в ближайшую ванную и впервые за десять лет посмотрел на себя как следует. Затем, максимально увеличив изображение матери и ее мальчиков на экране, я представил, как выглядел бы когда был младше на восемнадцать лет. И снова он смотрел на меня в зеркало.
В этот момент раскалывающая голову боль пронзила мой череп, и я упал на пол. Схватившись за голову, я вскрикнул от боли, в то время как в моем мозгу пронеслась череда образов.
Я снова видел аварию, но не с моей точки зрения. Я видел ее с его точки зрения.
Машина моей матери вылетела на перекресток, и его мать уже не успевала остановиться.
Она закричала и потянулась к заднему сиденью, где сидел он, а он протянул вперед левую руку, чтобы схватить ее за руку. Он сжал кулак, чтобы взять ее за руку, как раз в тот момент, когда удар выбросил ее через лобовое стекло.
А мгновением позже все вокруг стало черным.
Через несколько недель он очнулся в больнице, но больше не контролировал свое тело.
Появился... новый управляющий...
Я был управляющим...
Мальчик слышал мои мысли, видел мои воспоминания, знал, что захватчик завладел его жизнью, но был бессилен что-либо с этим поделать.
И он наблюдал, как незнакомый ему мужчина пожимает руку хирургу - благодарит его за спасение жизни «его сына», благодарит за то, что ради этого он готов пойти на столь радикальную операцию.
Когда боль в голове стала стихать, а сцену из больницы сменила плитка в ванной, на которую я упал, я наконец понял, что это был за голос.
Я понял, что сделал мой отец.
Я понял, почему мои родители никогда не водили меня к врачу или на терапию, чтобы разобраться с «голосом». Почему они были так тверды в своих утверждениях, что я должен говорить ему, что я «главный», всегда когда он возвращался. Они уже знали, в чем дело.
По воспоминаниям мальчика, этот нейрохирург, которому отец пожимал руку – был его старым другом.
Именно он «спас мне жизнь».
Правда, он спас только часть меня.
Другой мальчик не погиб в тот день, как они все мне лгали. Я погиб. Все, кроме моего мозга.
Который они перенесли в тело выжившего мальчика.
Он не был захватчиком.
Им был я.
Пока я лежал на холодном полу ванной комнаты, мой разум заполняла ужасающая правда.
Я сделал мальчика пленником в его собственном теле.
Всхлипывая, я поднялся на ноги и снова посмотрел на анонимное сообщение, которое разрушило мою реальность.
Под фотографиями я обнаружил еще несколько коротких предложений.
«Ты убил мою мать». «Ты украл тело моего брата». «Я найду тебя».
***
Я не знаю, что делать. Я не могу есть, не могу спать.
Вчера вечером я разбил свои очки, не желая больше видеть даже мельком «свое» лицо.
Я думал о том, чтобы попытаться разделить контроль с «моим соседом», но помимо того, что я понятия не имею, как это сделать, я в ужасе от того, что он сделает, если я отдам ему бразды правления.
Ведь теперь, когда я точно знаю, что он там... Теперь, когда я знаю, что «голос» - это не чувство вины выжившего или заблудший дух...
Я чувствую его...
Он беспокоен там, в глубине нашей головы.
Напуган, разъярен, упрям.
Он знает, что брат ищет его.
И он борется за власть.
~
Телеграм-канал чтобы не пропустить новости проекта
Хотите больше переводов? Тогда вам сюда =)
Перевела Ксения Кузнецова специально для Midnight Penguin.
Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.
