The Mystery of Notcoin \ Помогите найти отсылку к сказке)
This post depicts pieces of the idea and history of such a popular notcoin, all mixed up, but all unique in their own way, however, in this image there is a reference to a fairy tale, the question is, what kind of fairy tale is this? Help me find its name here.(This can be either the name itself or an element of the plot of the fairy tale)
На данном посте изображены кусочки идеи и истории столь популярного #NOT, все перемешаны, но все уникальны по своему, однако в этом изображении есть отсылка на сказку, вопрос, что это за сказка? Помогите здесь найти ее название или хотя бы отсылку.
(Это может быть как само название, так и элемент сюжета сказки)
Анатолий Федоров "Шеббураск"
Что если бы историю про Чебурашку и Крокодила Гену написал бы Говард Лавкрафт? Приключения героев советской сказки в мрачном мире «Джентльмена из Провиденса».
Вступление.
В краткие часы беспокойной дрёмы наше сознание, истерзанное тяготами бытия, становится невольным странником в иных сферах за гранью постижимого. Наш скованный рассудок пытается отыскать в зыбких видениях привычную действительность, но находит лишь намёки на запредельное.
Но ярче всего это ощущается между сном и явью, когда пробуждение близко, а душа еще блуждает среди немыслимых созданий и сумеречных пейзажей. Пока разум отчаянно хватается за обрывки сновидений, плоть влечет нас назад, в темницу привычного мира. Мира с его привычными правилами.
Сколь же тщетны людские попытки преступить законы бытия, даже в малой степени! И лишь ветхие рукописи, сокрытые от непосвящённых, доносят свидетельства о тех, кто когда-то обладал утерянными знаниями. Кто мог сделать шаг за грань известных измерений, проникая в иные сферы, откуда нет возврата.
Вот уже много дней, недель и месяцев мне мерещатся картины, неизменно связанные с тремя фигурками. Они и поныне стоят на моём письменном столе средь пыльных фолиантов и таблиц. К сожалению, ум мой уже не столь ясен, как прежде, и зачастую память подводит меня. Она, то стирает целые эпизоды моей жизни, словно их и не было вовсе, то являет причудливые картины, в реальности которых я не могу быть уверенным.
И всё же, я твёрдо помню тот день, когда отец, вернувшись из долгого морского похода, принёс мне эти диковинные статуэтки. Лицо его было болезненно бледным, движения скованны. А взгляд, некогда полный тепла и участия, сделался холоден и отрешён. Отец молча положил их на мою кровать. Через какое-то время он принялся расспрашивать о моих занятиях в его отсутствие. Об успехах в штудировании книг и о том, что из прочитанного могло бы пригодиться мне в будущем.
О, сколь настойчиво он, единственный в нашей семье, прививал мне тягу к учёности. Твердя, что даже в жалкой лачуге бедного рыбака можно, имея лишь несколько книг, одолженных у более просвещённых соседей, воспарить мыслью и духом. Только так можно преодолеть железные оковы безрадостного существования. От него столь многие теряют рассудок, день за днём монотонно повторяя одни и те же слова и действия.
Увы, я ещё не знал тогда, что тот визит отца станет последним. И что нашей семье, состоящей ныне лишь из меня, матери и младшей сестры, предстоит погрузиться в беспросветную нищету. Мне, едва вступившему в отрочество, пришлось перебиваться случайными заработками. В то время я был слишком хилым, чтобы найти постоянную работу. Времени на чтение почти не было.
Поздней ночью, принеся домой скудный заработок, я зажигал керосиновую лампу. И, борясь со смертельной усталостью, с трудом осиливал несколько страниц, прежде чем, в измождении, рухнуть на скрипучее ложе. Недолгий, исполненный смутной тревоги сон неизменно обрывался на рассвете касанием материнской руки.
Как известно, самые яркие впечатления, будь то восторг или ужас, приходят к нам в юном возрасте, и остаются на всю жизнь. Даже если люди не способны оценить этот дар по достоинству. Так и я до сих пор ясно помню тот миг, когда, едва закрылась дверь, оставленные родителем вещицы, приковали к себе всё моё внимание.
Сперва я не решался к ним прикоснуться, улавливая исходящую от них ауру неизъяснимой тайны. Это было нечто на самой грани восприятия, ускользающее от точного определения, но неумолимо будоражащее смутные глубины естества. Не хватает слов, чтобы описать то чувство - прошло слишком много лет.
Мои воспоминания поблёкли, словно черно-белые гравюры, испорченные сыростью и тленом. Знакомые контуры тускнеют и размываются, и уже не понять, было ли это творением искусного мастера, отобразившего реальность, или просто иллюзией, свойственной юности.
Размером фигурки были дюйма эдак в три-четыре, на ощупь холодные и тяжёлые, словно высеченные из камня. Но куда более увесистые, чем можно было ожидать от столь миниатюрных изделий.
Первая изображала приземистое, покрытое косматой шерстью существо, вторая - прямоходящую ящерицу с пятнистой кожей и массивными челюстями. Третья походила на фарфоровую куклу, какими играют дети богатых горожан. Долго я отгонял от себя эту мысль, полагая её нелепой причудой больного ума, но постепенно начал замечать, что эти создания неизвестного мастера медленно, почти незаметно, но меняются.
Сперва изменения были едва различимы, но месяц за месяцем, их черты претерпевали тонкие трансформации, становясь всё более чуждыми и пугающими. Менялся наклон головы и положение конечностей, углы и изгибы их тел смещались.
Порой казалось, что статуэтки то увеличиваются, то уменьшаются на долю дюйма. Более того, случалось, что я оставлял их поутру в одном углу комнаты, а вечером они оказывались совсем в другом месте. Хотя мать и сестра клялись, что не прикасались к ним в моё отсутствие.
Поначалу эти необъяснимые происшествия повергали меня в неподдельный ужас. Гнетущую тревогу и бешеный стук сердца сменяли приступы всепоглощающей паники, какие я пытался подавить силой воли. Мало-помалу, однако, я проникся горьким осознанием своей ничтожности. К чему исследовать бесконечность, если я бессилен отгадать загадку в собственном доме?
Годы унылого существования шли, и эти три миниатюры, непонятно кем и для чего сделанные, постепенно начали на меня влиять. Сначала появились смутные образы на краю сознания, затем - навязчивые видения, захватывающие мои мысли. И вскоре я уже чувствовал незримое присутствие безмолвных созданий, словно обладающих собственной волей и погружённых в свои думы. Но знающих мои сокровенные помыслы, проникающих в бездонные глубины моей природы.
Не подумайте, что я слышал их голоса, как то бывает в россказнях безумцев из проклятых лечебниц, что внимают нашёптываниям потусторонних сущностей (кои суть лишь плод их воспалённого ума). Это была глубокая и пугающая связь, словно невидимые нити соединили мое сознание с душами, заточёнными в камне. Я улавливал обрывки зловещих видений, неясные символы на чужих языках, что не поддавались ни прочтению, ни даже поверхностному осмыслению.
Картины из жизни трех причудливых статуй проносились в моем сознании. Как всполохи северного сияния, то вспыхивая изумрудным пламенем, то угасая до тусклых багровых отблесков. Я представлял, что в седой старине эти создания ступали по земле и говорили на неведомых людям наречиях.
Они совершали великие деяния и чудовищные злодейства во славу забытых Древних богов. Которые правили юным миром за эоны до того, как первый представитель нашего рода покинул царство животных.
Время шло, и странная одержимость моя крепла день ото дня. Я ощущал всё более явственный и неодолимый зов, настойчиво побуждавший меня исполнить свой долг. Возможно, мое единственное истинное предназначение - рассказать о своих видениях, перенести на бумагу то, что меня терзает. Чтобы неживые творения обрели плоть и кровь, и вошли в нашу реальность. Перед лицом безучастных стихий, извечных свидетелей человеческих стремлений проникнуть в неведомое.
Я снова и снова убеждался в том, что желаю вдохнуть жизнь в холодный камень. Заставить немые изваяния говорить устами тех, кто давно отошёл в мир иной, но оставил свой узнаваемый след. Сейчас я начинаю свой труд, создание этой рукописи. Приоткрывая завесу тайн, сулящих лишь погибель в вечных муках, я рискую рассудком и самой жизнью.
Ведь в глубинах времён таятся чудовищные силы, способные ввергнуть мир в бездну хаоса. И да будут Древние боги милостивы к нам, коль мои записи попадут в руки безумца, жаждущего запретных знаний!
продолжение здесь:
https://author.today/work/356382
01.001 Бродячки
Не всегда комета в небе - это именно комета...
Жил-был старец ███████, который знал ███ о природе и её тайнах. Однажды он заметил странное явление: ██████ ночь на небе появлялась необычная комета.
*Архивное видео 197█ года. Случайный житель из Сан Хосе де Маравильяс(20.███980, -101.7██888) заснял на камеру бродячек спешащих с душой к хозяину.
Со временем он понял, что это не комета, а группа бродячек - непогребенных душ.
Бродячки были ████████ и не причиняли вреда. Однако они стали лакомой добычей для нежити и колдовства. Однажды колдун ████████ обратил бродячек и превратил их в инструмент по сбору душ. Он заставил их собираться вокруг людей и уносить их души к нему.
*Важно: считать неопасной группу из менее 12 бродячек.
Старец Арсений узнал об этом и решил остановить колдуна. Он собрал группу смелых воинов и отправился на битву с колдуном. Они сражались долго и тяжело, но в конце концов победили. Колдун был █████████, а бродячки освобождены от его власти.
Секреты нацистского Вартбурга
Вартбург - старинный рыцарский замок, построенный в середине XI века. Он расположен в географическом центре Германии, на вершине одноименной горы под городом Эйзенах в Тюрингии. Рассказывают, именно в этом замке в начале XVI века в течение года находился в заключении немецкий реформатор церкви Мартин Лютер. В своей камере-келье знаменитый богослов и философ вдруг увидел дьявола, пожелавшего смутить его дух. В ответ Лютер схватил со стола чернильницу и запустил ею в Князя Тьмы, заставив его с позором отступиться. Уходя, нечистый предрек, что оставшееся на стене чернильное пятно теперь будет ярко проявляться каждый раз перед грозящими Германии страшными бедами.
Действительно, с тех пор перед жестокими потрясениями на стене бывшей узницы Лютера в Вартбурге не раз появлялось темное, странных очертаний пятно. Некоторые теологи и богословы были склонны видеть в нем дьявольский лик, другие мерзкое чудовище или адскую химеру. И сколько ни пытались это пятно соскрести, стереть или замазать, оно неизбежно появлялось вновь и точно предвещало грядущие потрясения. Говорят, оно появилось и в 1938 году.
Когда об этом доложили рейхсфюреру СС Гиммлеру, тот только презрительно усмехнулся в ответ и ничего не сказал. Зато министр пропаганды доктор Геббельс, услышав о зловещем пятне, заметно оживился и бодро заявил:
- Мы развенчаем эти древние сказки!
Зная, как сильно Гитлер интересуется вопросами астрологии и ясновидения, он решил сделать ему приятное и устроить в Вартбурге совещание ведущих нацистских астрологов и ясновидцев: они должны предсказать и предвидеть будущие великие победы Третьего рейха. Как раз в то время, когда Геббельс собирался проводить совещание, немецкие войска готовились войти в Австрию и Гитлер намеревался торжественно объявить об аншлюсе его родной Австрии и Германии. Желая сделать обожаемому фюреру сюрприз, рейхсминистр пропаганды решил провести совещание, на котором будут предсказаны все победы, именно в день объявления объединения Германии и Австрии - он знал, что это произойдет 15 марта 1938 года.
Но тут вмешался рейхсфюрер СС Гиммлер. Он досадовал, что, располагая тайными структурами, занимающимися оккультными науками, сам не догадался устроить подобное предсказание и теперь заявил:
- Пусть маги и предсказатели останутся одни в зале совещаний. Тогда они будут говорить свободнее, полагая, что их никто не слышит.
- И ошибутся? - полувопросительно закончил Геббельс.
- Да, - холодно кивнул Гиммлер. - Полагаю, вам тоже интересно послушать, о чем они болтают наедине? Я пришлю в Вартбург своих технических специалистов.
В первых числах марта в старинном замке появились эсэсманы. Для проведения совещания они избрали зал, в котором раньше ландграф устраивал шумные пиры. Технические сотрудники установили на потолке отлично замаскированные микрофоны и протянули провода от них в подвал, где приготовили к работе несколько магнитофонов и большие бобины с километрами магнитной ленты: каждое слово, произнесенное магами в замке, должно быть записано и услышано сначала рейхсфюрером СС, а потом уже рейхсминистром пропаганды.
Приехавшее принимать работу начальство осталось довольно - даже самый придирчивый взгляд не мог распознать, где среди потемневших от времени балок притаились чувствительные микрофоны. Но руководство сочло оборудование техникой только одного зала явно недостаточным: вдруг полусумасшедшие предсказатели решат перейти в другое помещение? И техникам из СС пришлось трудиться в поте лица еще несколько суток, протягивая провода и маскируя микрофоны в бывших покоях ландграфа, в Певческом зале и покоях святой Елизаветы.
Утром 15 марта 1938 года по дороге, ведущей к старинному замку, проехали несколько автомобилей: в них прибыли двенадцать участников совещания. Охрану замка несли чины СС. Известных магов проводили в зал, предоставили им возможность остаться одним и закрыли тяжелые двери, у которых встали на часах два эсэсмана в черной форме.
Однако через несколько минут дверь открылась изнутри и уважаемый профессор оккультных наук Гюнтар Штейнхайзен заявил:
- Мы не можем начинать работу, господа.
- В чем дело? - поинтересовался эсэсовец.
- В зале присутствуют посторонние, - уныло ответил профессор.
- Где?! - непритворно изумился гауптштурмфюрер. - Этого просто не может быть! Все досконально проверено!
Штейнхайзен провел его в зал и, в присутствии притихших, не выглядевших обеспокоенными ясновидцев, показал на потолок:
- Там!
Гауптштурмфюрер похолодел: профессор показывал прямо на один из микрофонов прослушивания. Но со своим слабым зрением он просто не мог его видеть на высоком, терявшемся в сумраке сводчатом потолке. Однако надо как-то выходить из положения, если эти старые крысы оказались на диво чувствительными и действительно способными к ясновидению.
- Пошли, - нашелся эсэсовец. - Вы и другие, пойдемте на чердак! Проверим, не прячется ли там кто. За мной!
Взял еще несколько человек и в сопровождении участников совещания, гауптштурмфюрер быстро поднялся на чердак и начал там все переворачивать вверх дном. Эсэсманы из охраны ему активно помогли. Естественно, никого на чердаке замка не оказалось. Немного успокоившихся ясновидцев вновь проводили вниз и закрыли за ними двери зала. Наконец, совещание провидцев началось и огромные катушки магнитофонов медленно завертелись.
По прошествии многих лет и при отсутствии живых свидетелей засекреченного совещания в Вартбурге трудно восстановить весь ход дискуссии ясновидцев и точно выяснить, как именно они получали «видения» или «сведения» о грядущих событиях. Можно только воспользоваться буквально чудом сохранившимися данными о результатах предсказаний. Кстати, как отмечают независимые эксперты, разведкам стран антигитлеровской коалиции ни тогда, в тридцать восьмом, ни позднее, практически ничего не было известно об этом загадочном собрании астрологов в Тюрингии накануне Второй мировой.
Присутствовавшие в Вартбурге ясновидцы единодушно сошлись на том, что текущий год благоприятен для Германии и нападение на Чехословакию должно пройти очень успешно - Судеты и Богемия станут немецкими. Потерь не предвидится, а Запад пойдет на уступки. Легкость, с которой он отдаст чехов на заклание, окажется поразительной.
Столь же единодушно отмечалось, что следующий, 1939 год хорош для окончательного решения всех наболевших проблем с Польшей. Польские армии окажутся разгромлены буквально в несколько недель, а считающиеся «гарантами» безопасности Речи Посполитой гордая Великобритания и заносчивая Франция даже пальцем не пошевелят для оказания помощи погибающему союзнику. Вообще, они формально объявят Германии войну, но скорее это будет напоминать какую-то странную игру, а не настоящие военные действия. Запад более озаботит собственное ближайшее будущее, а не судьба отданной им на заклание Польши.
Англия не падет! Таков был окончательный вердикт ясновидцев. Британцы станут упорно сопротивляться потомкам тевтонов всеми возможными средствами и даже сильной магией. Вторжения немцев на Острова тоже не произойдет, хотя Германия сумеет нанести Англии весьма существенный урон. Зато Франция встанет на колени перед мечом победителя не позднее 1940 года.
Относительно войны с Россией мнения магов разделились - одни считали наиболее благоприятным для нападения на СССР 1941 год, другие же называли лучшим и победоносным 1946 год. Тогда первые возразили: за это время русские могут так перевооружить армию, что нанесут Германии сокрушительное поражение. Но если напасть на них не позднее второй половины мая 1941 года, успех кампании обеспечена.
Один из присутствовавших на совещании астрологов авторитетно сказал: нападение на Россию невозможно без победы на Западе.
- Сначала Запад, потом Восток, - в экстазе закатывая глаза, вещал он. - Все должно закончиться летом. Еще Бисмарк и Наполеон предостерегали от военных действий в России в зимний период. Это губительно!
Конечно, не стоит забывать: нацисты уже властвовали в Германии пять лет и даже далекие от реальной жизни провидцы и маги прекрасно понимали - лучше говорить то, что хозяева страны хотят услышать. Как знать, вдруг не зря утверждают, что даже стены имеют уши?
Но незримые высшие силы, подарившие этим людям уникальный талант ясновидения, видимо, действовали по своим законам и прорицатели не смогли остановиться. Оглядываясь на дверь, за которой стояли эсэсовцы, и понизив голос до шепота, они стали делиться друг с другом прогнозами о дальнейшем ходе войны и возможном развитии событий после нее.
Один из профессоров «увидел» страшные потери немцев в 1942 году в большом русском городе, стоявшем на берегу широкой реки, а другой сообщил о жесточайших сражениях на среднерусских полях летом 1943 года, в ходе которых Германия потеряет почти миллион жизней. В том же 1943 году, как предсказали многие ясновидцы, англоязычные народы начнут настоящую войну с Германией сначала на юге Европы, а год спустя на севере. Британия и США неизбежно вступят в союз с Россией, но после войны сами начнут враждовать друг с другом. Однако война между ними не начнется.
Конец военных действий все единодушно предсказывали в 1945 году в начале мая. Как результат войны все экстрасенсы видели в сильном изменении европейских границ. Ряд из них утверждали, что неизбежны раскол Германии на два государства и большие территориальные потери - они произойдут на Востоке и, частично, на Юго-Западе. Но тут между почтенными ясновидцами возникли споры, и некоторые стали делать туманные намеки и ссылаться на неизвестные другим обстоятельства, о которых свидетельствуют расположения звезд и планет.
По окончании совещания его участников отправили по домам, а с протоколами и записью ознакомились высшие руководители рейха по списку, утвержденному лично фюрером. Гитлеру предсказания собранных Геббельсом провидцев не понравились. Он сильно разозлился на туманность и обтекаемость их долгосрочных прогнозов: что, к примеру, значит: «Германия после мая 1945 года пойдет по новому пути развития»? Во главе с кем она пойдет, каким конкретно станет этот пусть и кто победит в кровопролитной, затянувшейся войне? То они предрекают победу над Россией за одно лето, а то говорят о ее союзе с Западом и необычайно жестоких сражениях на русских полях?! Как это понимать?
В пылу гнева фюрер приказал наказать астрологов и принять меры к техникам, молча записывавшим их «бредни», и охранявшим замок эсэсовцам. Рейхсфюрер СС Гиммлер точно выполнил приказ и решил снабдить Гитлера новыми хорошими прогнозами, сделанными другим астрологом и ясновидцем, который и подсказал фюреру мысль о разделе Польши.
«100 великих тайн Третьего рейха», Василий Владимирович Веденеев, 2007г.
Бабье царство. Часть 6/8
Вскоре жизнь стала налаживаться – это когда Люба подросла, а вместо поручений ведьмы теперь каждую женщину в нашей деревне обязали на себя работать. Поделки из соломы и цветов делать, ковры ткать (специально станки нам ткацкие приобрели), вязать, шить, вышивать. Но и платили за хорошие вещи столь щедро, что деревенские разживаться потиху стали.
Надо ведь ещё сказать, что перед тем как работой обязать, ведьмы ярмарку на поле у реки, у арки, устроили, но не обычную, а, так сказать, для своих приспешниц и товарок по ведьмовству.
Поделки наши и рукоделия, снедь, что оставались после торговли, то завозили на телегах прямо в арку ту на поле, как в какие ворота, и в арке исчезали. А что за аркой находилось, я долгие годы знать не знала, и, может, то к лучшему было.
Ещё скажу, что вскоре все в деревне, кроме Прокофьи и меня, у ведьм на побегушках были и вообще к ним примкнули. Ишь, треклятые, без принуждения приманили силой, деньгами, лучшей жизнью.
Зато мужики наши от неведомой хвори как один полегли. А останки тех, кто не исчез в неведомом направлении, то хоронили в закрытых гробах. Сама случайно увидела, как однажды, когда гроб из хаты выносили, то крышка оного соскочила, а внутри лежало ссохшееся тело, оторванные конечности рядом, да и те не целиком. Кожа и кости – на нитках бескровных жил.
Кошмары до сих пор от увиденного мучают. Хоть и сейчас, не иначе как по воле злого рока, знаю, что с мужиками умершими случилось. О том позднее напишу.
За работой я временно забывалась от тяжких дум, страхов и проблем. А ещё собирала деньги для будущего Любы.
Но сначала, поднакопив, купила корову, затем ещё одну. Без скотины родимой в деревне приходилось совсем туго.
А Любу, пока я работала и поручения ведьм выполняла, смотрела облысевшая и теперь от этого постоянно в платочке мама. Травы от ведьм хоть и поддерживали в ней ясность ума, но волосы так и не отросли.
Но и от обострившейся немощи ведьминские травы уже слабо помогали, и я лишь надеялась, что пусть она хоть досмотрит дочку до школы.
Так, не иначе как моими молитвами и надеждами, и случилось: мать умерла, дожив до ста лет.
Любу зачислили в школу в райцентр. К слову, надо пояснить, что на её вопросы, почему в нашей деревне нет других детей, я отвечала, что их унесла болезнь. А про местных ведьм, если ей что и рассказывала, то лишь тогда, когда дочка не слушалась, на манер страшных сказок, коим она не верила, ведь совсем не по-детски скептически посматривала на меня, когда слушала.
А однажды дочка случайно нашла наши старые с матерью письма в шкафу и, прочитав их, жутко перепугалась: там ведь мама писала, чтобы я из города сюда не приезжала, и про ведьм кое-что нехорошее рассказывала.
Пришлось Любе объяснять, что её бабушка, когда писала мне эти письма, сильно болела и бредила, поэтому нафантазировала. Кажется, тогда Люба мне поверила. По крайней мере, больше о письмах не спрашивала.
Я, вообще, её рано вести хозяйство приучала и помогать нам с бабушкой. И учиться заставляла хорошо, мотивируя лучшей жизнью в городе, где столько всего интересного, вкусного и модного. Люба ведь платья красивые и вещи очень любила. Вот я и говорила ей, что в городе, когда там живёшь и работаешь, всё купить можно. В общем, учила её мечтать о другой жизни, главное – чтобы подальше от деревни. Так что, думаю, у дочки и времени не было по деревне расхаживать, сплетни и слухи собирать да из любопытства расспрашивать.
Благо ведьмы тоже к Любе явного видимого интереса не проявляли.
А я вот сильно встревожилась, когда одним ранним утром увидела приехавшие в деревню грузовики, груженные разными стройматериалами: кирпичом, блоками, цементом. За ними цепочкой ехали шумные бульдозеры и фургоны, в которых людей развозят.
Помню, что сразу бросила резать овощи и под сильным порывом выбежала из хаты, руками замахала.
- Эй! - крикнула водителю фургона и из любопытства спросила: - Куда это они едут?
Из деревенских никто, кроме меня, из хат не вышел, что странно, если учесть сие необычное событие. А водитель, как в глаза бросилось, был словно пьяный или больной: глаза стеклянные и нездорово бледный. Он странно на меня посмотрел, не мигая, а когда я уже и не ждала ответа, то таки ответил голосом жутким, скрежещущим, как будто он шёл не из горла человека, а какого механизма.
- На объект едем, строить… - ответил он, и я отступила с дороги и вернулась в хату.
А потом, сделав завтрак и разобравшись с насущными делами по хозяйству, пошла по следам машин. Как раз вчера дождь прошел, и колёса нехило так отпечатались в земле.
Так дошла до поля и обмерла, как обнаружила, что следы машин обрываются прямо за аркой.
В груди теснило от дурного предчувствия, подсказывающего, что ведьмы затеяли что-то уж очень нехорошее и колоссальное по размаху. Иначе зачем им было пригонять сюда столько техники. Как бы ещё наловчиться и узнать, что скрывается за аркой? Я даже, расхрабрившись, шагнула в неё. И ничего не произошло – вышла на поле за ней. Но другие же явно оказывались где-то ещё. Как телеги с ярмарки, так вот сейчас и грузовики и прочие машины. В чём же здесь крылся секрет?
Итак, этот секрет раскрылся, когда Люба подросла и похорошела. В отца пошла. У нас ведь в роду все женщины выходили простенькие на лицо. А она и фигурой другая, с плавными женственными изгибами, при этом стройная, что береза. Что и сказать – парни и мужчины местные и в школе на неё быстро заглядываться начали.
А вот ведьмы, что мать, что дочь, стали посматривать косо и нехорошо, бросая долгие, пристальные взгляды Любе в спину, словно мысленно желали ей разные пакости. Марьяна так вообще без стеснения откровенно недолюбливала мою Любу. Бывает, что как на неё посмотрит, то дочка то споткнётся на ровном месте и упадёт, то поранится, то ведро в колодце утопит.
А я понимала, что растущую конкурентку видит в дочке ведьма, ибо что Роксолана, что Марьяна мужиков как местных, так и приезжих к себе уж очень часто водили.
А если те, кто им полюбился особо, на других женщин посмотрят, то они злились сильно: в лице менялись, пятнами покрывались, а изо рта чуть пена не шла.
Сгубят они мою Любу, житья не дадут – осознала я.
Поэтому, выбрав выходной день, решилась и дочке всё о нашей деревне рассказала. А Люба внезапно на то звонко рассмеялась, у виска пальцем покрутила, мол, что за чушь я несу. И сумасшедшей назвала. А Марьяну и Роксолану назвала простыми знахарками, сведущими в травах женщинами, какие в каждой деревне издавна бывают. Но я не отступала, разозлилась и кулаком по столу ударила да резко сказала, что докажу свою правоту. И доказала, показав кое-что. Благо первое мая на днях было, а они на вальпургиеву ночь постоянно куролесили и шабашничали в лесу на поляне. А деревню сонными чарами окутывали, чтобы никто не мешал. Но то раньше было, когда наши деревенские женщины ещё в приспешниц ихних не превратились. А ещё ведьмы летали на мётлах, как в сказке про бабу Ягу. Вот увидев всё их бесчинство воочию, Люба моя мне поверила, перепугавшись нешуточно.
Оттого она без колебаний и поехала в город летом поступать в ПТУ и поступила, отучилась и там прижилась, освоилась.
Письмами, надо сказать, мы часто обменивались. Но вскоре дочка в городской среде забыла про виденное, или ещё что произошло, ибо в письмах она больше про ведьм не вспоминала, но и приезжать – не приезжала. Но то было потому, что я заклинала её дорогу в нашу деревню забыть.
Хотя напишу ей так, а после горько плачу ночью и ещё больше рыдаю, расстроившись с горя, когда порой прочту между строк в письмах дочери о том, что считает она меня ненормальной. Так и стоит перед глазами прописная строчка из письма: "Ты, мама, явно не в себе, раз просишь дорогу домой забыть. Но я тебе прощаю, помню, что и бабушка старая тоже такой была".
А я ей всегда деньги постоянно присылала, пока Люба замуж не вышла. И отчего-то про меня сразу совсем забыла и вскоре деньги брать отказывалась, назад отсылала. Вот как внучка родилась, так письма от дочки совсем редко приходить стали. Раз в год она мне лишь по праздникам писала, и то это было мне огромное счастье, а я всё так же, скрепя сердце, продолжала настаивать, чтобы она в гости не приезжала.
А потом они в другой город переехали, и в последнем письме от дочки было, что она развелась. И всё: нет вестей. Пришлось мне с горечью смириться, хотя поначалу я надумывала бросить хозяйство, собраться и уехать на поиски дочки. А оно вон как вышло, проклятая земля из деревни уехать не пустила. Плохо мне на остановке стало, а как вернулась, отошла и сразу на это дело подумала, что ведьмы и меня здесь своими чарами приковали, как тех мужиков опоили с помощью вина. А меня чем? Да мало ли какими силами они теперь располагают. Разжились с годами вон как богато, словно царицы, а сами внешне ни на день не постарели.
Жалко вот, что теперь в город мне был закрыт путь. Оставалась лишь деревенская ярмарка – с тем, что там можно купить или обменять, но и того, если честно, мне было вполне достаточно. Главное, что, находясь отсюдова вдали, моя Любочка в безопасности.
Годы мои быстро идут в труде не покладая рук, проносятся день за днём практически мгновенно. Вскоре на ярмарочной торговле своим трудом разжилась и я. Деньги хорошие появились, так скоро смогу и дом свой утеплить, хозяйственные пристройки обновить да мебель сменить на такую, как в телевизоре показывают в сериалах. Ведь соседки, пусть и приспешницы ведьм, но именно так и поступили. И им все, что заказали с города, со строительными материалами и подрядчиками привезли. Так и в доме у ведьм: у них-то вообще обставлено внутри по современной моде.
Убиралась, видела, оценила, а душевой кабинке даже позавидовала.
И подумала: что мне со своими деньгами делать? Не закапывать же в землю? Дочке их передать не могу, поэтому – эх! Значит, решено – себя порадую разными удобствами и прочим. Трудом своим как-никак комфорта на старости лет заслужила.
Правда, с годами и я ослабела: кости и колени в плохую погоду особенно крепко ноют, и вставать тяжеловато рано, но заставляю себя. Как иначе.
А ведьмы – те усмехаются уже в открытую и прямо предлагают помочь с оздоровлением. Нет, уж лучше мучиться буду болячками, чем от них помощь брать. Или на Бога уповать стану, благо иконы в хате моей есть. Может, из-за них ко мне в гости ведьмы стараются не заходить, а коли надо, то постучат и на крыльце топчутся.
Смерти я вот давно не боюсь, хоть сколько проживу – оно и не знаю. Главное, чтобы с душой своей, Богом данной, не расставаться. Я ведь знаю такое, что и в страшном сне простому человеку никогда не приснится, и оттого в Бога верю, крепко, как в молодости никогда не верила.
Они же, ведьмы треклятые, всю землю хотят вместе с Сатаной поработить, а для себя создать женское царство. Арка та на поле ведёт прямиком в лесную глушь другого мира. Там они поляну огромную от леса вырубили, эти отродья нечистые, и себе дворец возводят, а приспешницам строят дома подле себя, навроде современной деревеньки со всеми удобствами. Они-то, ведьминские приспешницы, о том деле теперь вовсю без стеснения и опаски болтают. И такие радостные от задуманного своими хозяйками, прямо до тошноты. А я их нехотя подслушала. Ведь на ярмарке приспешницы, так считай, что на каждом углу тараторят, и каждая старается ведьмам пуще остальных угодить, чтобы больше привилегий для себя у своих цариц нечистых заслужить.
А на меня деревенские бабы с того, что я не примкнула к ведьмам, глядят презрительно, как на букашку жалкую какую, и, гадины, точно знают, что никуда я из этой деревни не денусь, так и то знают, что никому об их тайных замыслах не расскажу.
Эх, гори оно синим пламенем: правы чертовки! Да кому я и что скажу, ибо знаю – не поверят? Горько мне, что, судя по всему, в могилу тайну их с собой унесу.
Только Бога в молитвах про себя часто прошу, чтобы сжалился над всеми людьми на земле, неведающими, пусть и грешными, и помешал ведьмам, не дал, не допустил осуществления их кощунственных замыслов.
Вот пишу сегодня с трудом, потому что хуже чувствовать себя стала, оно и понятно: через пару дней мне исполнится восемьдесят. Руки дрожат, ноги ослабли, а сердце то колотится как бешеное, то, наоборот, замирает, и в пот холодный бросает несколько раз на дню. Встану – тогда передохну, пока не отпустит. Что ж, видно, достаточно пожила, сытно ела, не попрошайничала, работала – себя никогда не жалела, ни единого дня собственной лени не потворствовала, и важно, что людям зла не делала. Вот это и есть главное, что даже хочется с радостью думать: Бог меня на небесах примет. Но... Уж чего – чего, а на мой день рождения внезапного приезда своей внучки Зиночки с мужем и правнуком не ожидала. Как увидела и узнала, кто они, то разозлилась нешуточно да испугалась. Потому что, помимо прочего, ещё вдруг вспомнила необычайно яркий давнишний сон, в котором я по радиотелефону внучке домой звонила и приглашала сюда приехать. И говорила, помню, во сне с её мужем. А рядом стояла и усмехалась Марьяна и подсказывала, что говорить. Вспомнила вот всё это и вздрогнула, интуитивно осознав, что ведь не сон это был, а взаправду случилось.
Разволновалась крепко и испугалась ещё больше, но не в шею же их было обратно гнать.
А самой себе и признаться не могла, ведь как сильно-то им, вопреки всему, обрадовалась. Думала, когда накрывала на стол, что присматривать за ними буду, так и быть: вместе отпразднуем мой день рождения, внучка с семьей погостит немного и уедут. И решила, что нарочно им ничего говорить не буду, лучше помалкивать. Но за водочкой, коньяком подарочным мой язык сам развязался: болтать стала про жизнь свою, хотя их тоже внимательно, с интересом слушала.
Зиночка, внучка, копия моей дочки Любы, правда, ростом меньше и волосы кучерявые, а так настоящая красавица, и Павлуша тоже симпатичным вырастет, на маму очень свою похож, только черноволосый, как муж Зины. Аркадий. Вот он мужик надёжный: старательный, крепкий – это прям, чувствуется. И глаза у него добрые и честные. Правда, молчун. Пьет мало, а ест с аппетитом. Люблю, когда у мужиков аппетит хороший, а сама смотрю на него и улыбаюсь, ибо так на душе с их приездом стало радостно. Зина, внучка, я приметила, бойкая, энергичная, но при этом вежливая, тактичная, неудобных вопросов мне не задаёт. А мне и приятно, сама рассказываю о себе и только хорошее: и о жизни, и о хозяйстве, и, вообще, как здесь одна живу. Конечно, местами рассказ свой сильно приукрашиваю и истинной картины им не открываю. Зачем родным знать, каково это – жить среди настоящих ведьм и быть заключённой в деревне, как в тюрьме? Сокрушаюсь, как только мы вот так за этим долгим душевным разговором Павлика не доглядели? Он, видно, шустрым и непоседливым да шибко любопытным уродился: не утерпел – на улицу без спроса вышел, а там и со двора сбежал.
Ох, помню, как сердце кольнуло, когда Зина в шутку меня спросила: мол, мама ей в детстве рассказывала, что здесь, в деревне, ведьма жила самая настоящая и как она ту ведьму боялась. А она ей не верила и смеялась.
Я тогда чуть огурцом солёным не подавилась и словно что-то почувствовала, встала, заозиралась и громко спросила:
- А Павлуша-то где?
Зина с мужем переглянулись, не понимая причины моей внезапной паники. Я мгновенно протрезвела и бросилась вон из хаты, как была в тёплых вязаных носках да шерстяном платье, забыв обо всём на свете.
Во дворе огляделась, заметила открытую калитку, побежала на улицу и всё кричала, звала правнука. А он не отзывался, и мне от этого ещё страшнее и тревожней за него становилось. Наверняка случилось что-то ужасное, сердце так чувствовало и оттого болело. А когда следы в снегу заметила – маленькие, детские, и по ним побежала, доверившись интуиции, то потом уже у магазина злое громкое рычание услышала. Собаку чёрную разглядела и перепугалась насмерть. Мигом смекнула, что за собака это. И поняла: та моего Павлушу вот-вот загрызёт.
Сама не знаю, где силы в себе нашла, с криком бросилась взвившейся в воздух в прыжке собаке наперерез.
- Стой! Пощади! Служить буду, на всё согласна, что хочешь, сделаю. Умоляю, не трогай мальчика.
Павлуша заверещал, а потом и вовсе, наверное, от страха отключился. Оно и понятно, ведь собака к земле его тушей своей массивной придавила.
С пасти, раззявленной, огромной, слюна стекает, а сама рычит грозно, злобно, с предвкушением – чувствую, что сейчас горло ему перегрызёт, кровушку лакать будет. Я уже и сама, представив страшное, чуть сознание, не потеряла от испуга за Павлушу, ибо, бросившись наперерез, таки не успела перехватить собаку, опоздала.
Оттого, видно, на моей совести будет погибель правнука, а этого я точно не смогу пережить: с непомерной тяжкой виной жить, поэтому коль так случится, то удавлюсь точно.
А собака вдруг голову подняла и на меня уставилась, в глазах её чёрных отчётливый голод светится красноватым отливом, а она человеческим голосом из пасти своей заговорила:
- Поклянись служить и от Бога своего отрекись.
Я без раздумий поклялась и отреклась, ибо в этот момент ничего не жалко было – умерла бы за Павлушу, если то потребовалось.
Но оно вон как вышло. Собака отступила и ушла, а я Павлушу со снега подняла, к груди прижала крепко и до хаты понесла. А слёзы из глаз сами по себе всю дорогу лились, и губы дрожали.
Зину с мужем, заметно протрезвевших, я встретила рядом с хатой и по их лицам поняла, что не поверят мне, если скажу про ведьм и про собаку. Оттого, вручив им Павлушу, я нарочно прикинулась сумасшедшей, разъярилась и разоралась страшно, матом обоих обругала и потребовала, чтобы убирались немедленно и никогда сюда больше не возвращались.
Муж Зины разозлился и первым вышел из себя. Глаза у него такие бешеные, выпученные от ярости стали, что чувствую: вот-вот сорвётся и тогда ударит меня. Но Зина его вовремя за руку придержала.
В общем, вещи они свои спешно собрали и были таковы. А я потом плакала, рыдала, слезами и всхлипами своими давилась. И у икон прощения просила, когда их в печи все до одной сожгла.
На сердце вдруг очень тяжело стало, а ноги будто свинцом налились. А когда иконы догорели, в дверь хаты постучали. Я сразу и поняла, что это Роксолана ко мне пришла. Вздохнула, слёзы утёрла и пошла открывать, иного выхода не было.
…Павел зачитался так, что забыл и про свою слабость, да что там – обо всём на свете забыл. Оттого испугался сильно, когда дверь в хату со скрипом открылась. Вздрогнул, но быстро дневник на место положил. Из комнаты Божены практически выбежал и на кухне увидел и прабабку, и Марьяну с графином вина в руках. Марьяна сразу на него посмотрела, улыбнулась вроде как приветливо, с теплотой, а у Павла от той улыбки по спине колючий холодок пошёл, зазнобило вдруг крепко. А ноги будто сами к полу приросли и идти не хотят.
- Ну что же ты, Павел, как столб стоишь. Неужели не рад меня видеть? - ещё сильнее заулыбалась Марьяна.
А Божена, наоборот, губы стиснула в тонкую ниточку и выглядела напряжённой, словно точно не рада была Марьяне.
Павел с трудом заставил себя пойти на кухню и улыбнулся тоже сквозь силу Марьяне, как и сказал:
- Конечно, я рад, ведь всегда приятно, когда друзья навещают в болезни. Оттого ведь сразу становится легче, - хоть и не хотел, а прозвучало с сарказмом.
Но Марьяна на его слова внимания не обратила, ответив:
- Вот – вина тебе лично принесла своего, домашнего, на ягодах и травах настоянного. Мигом тебя на ноги поставит. Ты, наверное, вчера мало выпил, что не полегчало? Давай сейчас тебе полный стакан налью, выпьешь – и обещаю, что сразу почувствуешь себя гораздо лучше.
- Я бы поесть хотел, а потом можно и вина выпить, - замялся с ответом Павел.
- Так я с вами поужинаю, или, может, ко мне в гости зайдёшь? Если сил дойти хватит? - говорила Марьяна, а сама при этом в глаза Павла глядела пристально, оценивающе. - Помнишь ведь, мой отчим готовит такие разносолы вкуснющие, что пальчики оближешь.
Павел кивнул. Сейчас Марьяна пришла совсем некстати. Как что-то чувствовала. А ещё и с домашним вином, что вообще после прочитанного вызывало у Павла тревогу и нехорошие подозрения. К ней он точно не пойдёт – решил Павел, сказав:
- Раз ты хочешь, то оставайся у нас ужинать.
А сам при этом терзался мыслью, как бы от неё вежливо избавиться.
Псионика
Земли ученый антрополог
башку котейки в руки взял
не мало ли внутри пространства
вместить весь разума объем
тогда эх-кома бравый воин
в псионике большой эксперт
сказал что видел над башкою
сияющий большущий шар
бойца к системе подключили
сказали видишь шар иди
плыви скорее в его нутрь
найди к чему он подключОн
сложилось так эволюцьённо
соединились все коты
одной большой псионной сетью
где сервер рода эгрегОр
все эти родовые штуки
идут от Солнца и от Ра
от касты сервера доступность
видна
Ракшас в своём геноме хитром
имеет базовый комплект
Единство в средней комплектухе
продвинутый пакет БрахмАн.
по этому каналу души
уходят к Солнцу иногда
ещё для связи и обмена
используют его коты
боец прослушал краткий экскурс
в устройство разума котов
задумался о смысле жизни
увидев кнопку подключить
из темноты псионной БрАхман
бойца за руку крепко взял
и кулаком его по кнопке
нажал
в мгновенье ока тот увидел
как Брахман в теле взял контроль
и над своею головою
зажегся этот самый шар
постойте люди там же брахман
верните мне мои мозги
но люди посчитали нужным
оставить Брахмана внутри
ты не грусти землянский воин
твоя душа вполне сильна
освоишься здесь потихоньку
потом родишься в котана
боец вскочил в поту холодном
в своей постели в выходной
чтоб я полез в котах копаться
да боже Ра нас упаси
Сможете найти на картинке цифру среди букв?
Справились? Тогда попробуйте пройти нашу новую игру на внимательность. Приз — награда в профиль на Пикабу: https://pikabu.ru/link/-oD8sjtmAi
Бабье царство. Часть 5/8
Но перед тем обошли деревню целиком и полностью и в церковь заглянули. Мужики их сопровождали, по просьбе оных, да на вопросы отвечали и показывали, где и как собака нападала, а ещё о том, что в церкви, по их думам, произошло. То мне муж рассказал. Он с теми мужиками ходил, а ещё сказал, что из церкви, когда туда зашли мать с дочкой, то мужиков выгнали, а сами они сразу к арке каменной направились, и видно было, как сильно обе женщины изменились в лице то ли от страха, то ли от удивления. Мужикам того не понять было.
Стоило пришлым женщинам заселиться да деревню ещё раз обойти, уже нашёптывая что-то при этом и кровью куриной окропляя себе по пути дорогу, заборы, хатние двери, да обрызгивая границы деревни, как словно всех деревенских разом невидимое напряжение отпустило. Будто бы сама атмосфера страха, с произволом ведьмы разлившаяся ядовитыми миазмами, в воздухе сгинула – легче стало и спокойно.
В общем, все местные в одночасье перестали бояться. И благодарить на радостях кинулись мать с дочкой, заодно узнав их имена. Мать звали Роксоланой, а дочку Марьяной. Они и пояснили, что с города сюда насовсем жить приехали, что помогать всем будут, лечить, как прежде делала Варвара. А также уточнили, что ту бояться больше не нужно, вреда уже никому не причинит. Мол, заперли её в особенном надёжном месте. И разулыбались, и всех деревенских на ужин позвали к себе в гости. А наши и купились на их убеждения, ласковые улыбки и, конечно же, на щедрое угощение. Оказалось, ведь богатыми они были, из города с собой много деликатесов и снеди вкуснющей привезли – того, что никто из наших ни разу в жизни не пробовал.
Только мне эта снедь в горло не лезла, как и вино приезжих, домашнее, сладкое, с запахом ягод и трав. Даже с мужем тогда поссорились, не смогла убедить его, ссылаясь на дурное предчувствие: не есть угощения и не пить того вина, и я ушла домой в одиночестве и плакала там от бессилья.
Потом оказалось, что права я была во всём, что подозревала и думала, права.
Роксолана и Марьяна богатыми были и оттого дом свой новый быстро перестроили в дорогие видные хоромы кирпичные, хозяйство завели и вскоре клиентов стали принимать.
А я другое видела, что если кто из них просил кого из наших о чём-то, то тот никогда не отказывал.
Служанок ещё к себе приглашали в помощь по дому, но предпочитали молодых, а ещё муж Роксоланы из города вскоре к ней приехал. Статный красивый мужчина, из тех, про кого скажешь – видный. Разве что грустный, и молчаливый, и домашний такой – одним словом, прирученный.
Сразу я как глянула на него и подумала, что не по любви он с толстухой Роксоланой, а по привязи ведьмовской. К слову, я никогда за помощью к ним не шла и не пойду, даже если помирать буду.
Чувствую, что за свои услуги берёт она не только кровью, а душами клиенты расплачиваются.
Вот из города, как обжились, к ним стали приезжать иномарки, как к Варваре. И уходили от ведьм мужики, в пиджаках, плечистые, все как один довольные. А ещё они щедро платили ведьмам – это как пить дать.
Алконавты наши моему мужу порой рассказывали, когда под градусом были, что видели настоящие слитки золота: их в сумках и кейсах к ведьмам возили. Что же такое дорогое у них покупали? Даже подумать, предположить страшно. Или за какие чудовищные, противные Богу услуги им платили? Знаю лишь одно, что ведьмы по ночам в лес часто ходили, и в церковь захаживали, и там бродили в чём мать родила, и до рассвета возвращались с полными корзинами разных трав и кореньев, грибов, мха и ягод. И сами грязные, что словно из земли повылазили, да с лицами, вымазанными в крови. Вот это я сама не раз видела из окна, когда бессонница накатывала – видимо, от тревожных мыслей, кои преследовали меня неотступно, терзали, как навороженные ведьмами, в отместку.
Ещё многие из деревенских женщин служить ведьмам стали, ибо дела у них на лад шустро пошли, крепко разжились, хозяйства поправили, сами разъелись. А вот мужчины из деревенских, кому доводилось услуги ведьмам оказывать, заметно хирели. Особенно, если чем им не угождали, то худели, звуки странные издавали, словно речь и разум теряли, сутулились и вскоре помирали (это я так лично считаю).
На самом же деле мужики, заболевшие, исчезали без вести. Слухи, конечно, ходили, что, перед тем как исчезнуть, они все в церковь заходили.
Молодых мужиков наших, без исключения, молодая Марьяна примечала и пользовалась. В смысле, удовлетворяла низменные плотские потребности. Тех, кто угождал, одаривала щедро, а сопротивлявшихся наказывала, тоже превращала в слабоумных, малахольных, издающих лепечущие звуки рабов, насильно исполняющих все её прихоти.
Как раз до твоего приезда, Божена, ведьмы ярмарку организовывать на поле стали, но перед тем две высоченные каменные арки возвели за одну ночь. Вот не было их, а потом раз – и наутро появились, как из-под земли выросли.
По слухам алкашей и женщин, кои ведьмам ещё не служили, мол, похожая арка в церкви имелась. Только размером поменьше и вся чёрная, как огнём опалённая. И была она с того дня, как пропала Варвара, а после, в последующую грозу, в церковь попала молния, но отчего-то пожара не было, кой разгорелся и дотла спалил домик батюшки. Ещё вот что тебе скажу, Божена, - вздохнула Прокофья. - Я ведь хотела уехать, но мужа бросить не смогла, любила крепко, хоть алкаш он у меня, но с золотыми руками. Плотник, что значит от Бога. Роксолана-то его тоже после званого ужина к себе приглашала: с мебелью помочь, карниз, стулья и полки сделать. Поила вином, кормила как на убой, ничего не жалела. Но он от неё всегда возвращался усталым и настолько еле живым, что сразу ложился в постель, не раздеваясь и практически ползком. Такой вот крепкой усталости от работы с деревом точно не получишь. Я и допытывалась поутру, а он молчит, а сам глаза поднять на меня боится. Стыдно. Отнекивался, что практически ничего из того, что делал у ведьмы, не помнит.
Позднее я и сама догадалась о неладном и о том, что он замалчивал. Во сне муж разговаривать стал, стонал, кричал, умолял. Я с его слов и догадалась, что пользовалась им Роксолана, как мужчиной. Остальными деревенскими мужиками тоже нещадно пользовалась, нескольких выхолащивала за ночь. А муж у неё импотент, мальчик на побегушках, обязанный готовить каждый день разносолья, как в ресторане, это я тоже из слов мужа во сне узнала. Она его за неудавшийся побег так наказала. И муж её раньше настоящим и востребованным шеф-поваром в столице был, деньги большие с того имел. А вот как в жизни всё его обернулось, только Роксолана приметила и себе такого мужчину захотела. И ворожбой любовной не иначе заграбастала. Уж сильно понравился он ей».
У Павла закружилась голова, в глазах потемнело, пришлось отложить чтение. Подумалось, что всё это бред умалишённой старухи. Какая-то фантастическая ерунда… Но всё же, если хоть на мгновение представить, что написанное Боженой правда и Марьяна действительно ведьма, общая картина резко прояснялась. От собственных мыслей по его спине прошёлся холодок.
Павел положил на место дневник, собираясь позднее дочитать, даже если и не веря, то из любопытства.
Он хмыкнул про себя, понимая, что, пусть и фантастическая, история Божены таки нешуточно увлекла его.
Желудок заурчал, дико захотелось есть. Скрипнула дверь, и он понял, что прабабка вернулась. Поэтому он поспешил уйти из её комнаты.
- Ты уже встал, родной. Проголодался? - заботливо проворковала Божена, увидев, что Павел не в постели. - Сейчас накормлю, иди скорее, садись за стол. Ой! - внезапно испуганно вскрикнула Божена, когда дверь в хату открылась и внутрь вошла Марьяна.
- А я Паше кое-что для улучшения здоровья принесла. Вот выпьет и сразу окрепнет, любую хворь как рукой снимет, - с улыбкой сказала она, вытаскивая из сумки небольшой графин с вином, при этом холодно глядя на Божену и затем ласково на Павла, протягивая вино Божене.
- Погости у нас, Марьяна. Ужином накормлю, - по тону прабабки Павел понял, что та предлагала отужинать гостье из вежливости.
Марьяна в ответ отрицательно покачала головой. А потом на Павла глянула и ему повелительным тоном сказала:
- Как полегчает, сразу ко мне приходи, - и ушла.
Божена смотрела на графин в руках, как на гадюку: с неприязнью и даже откровенной злобой. Затем вздохнула, поставила графин на стол, словно не могла поступить иначе, и принялась расставлять тарелки с едой. Затем вытащила из буфета свою банку со слизким содержимым и налила оттуда щедро в кружку, протянула Павлу.
- На, выпей, правнучек. Средство моё-то проверенное. Легче же стало?
Павел кивнул и без пререканий выпил, думая про себя, что если бы хотела отравить или ещё что задумала нехорошее, то сразу и сделала. А ещё осознал, когда пил из кружки, что, оказывается, он уже со специфическим вкусом и запахом свыкся. И оказалось, чем больше пил, тем терпимее оно становилось. А главное – ведь действительно помогало.
Ужинали они вместе с Боженой. Вина Павел пить не хотел (после того, что прочитал в дневнике, ну его, то вино, к чёрту)
Но прабабка настаивала, поэтому для вида пригубил, а потом незаметно вылил, пока та ходила за добавкой.
Божена, как заметил Павел, вина не пила, а его нарочно поощряла, но он не поддавался и, наблюдая, как та зевает, хоть сам тоже сильно хотел спать, медлил с остатками ужина, ковыряясь вилкой в картошке и жареной курице. Уловка сработала: прабабка совсем заклевала носом, едва не заснув за столом прямо с кружкой молока в руках.
- Пойду я спать. А ты, Павлуша, коль силы есть, то посуду за собой помой и молоко в холодильник убери. А ещё вино допей, скорее поправишься, - добавила прабабка, но при этом смотрела с ощутимым напряжением, словно ей отвечать было за то, чтобы он вино это треклятое выпил.
- Хорошо, - ответил, Павел и с энтузиазмом стал жевать куриную ножку.
Сейчас, когда стало полегче (вероятно, таки именно от зелья из банки Божены) и в мыслях его прояснилось, то действительно стал подмечать, как взгляды, так и прочие вроде бы обыкновенные вещи и от Божены, и от Марьяны, но теперь, после прочитанного, виделся в них Павлу совсем иной умысел.
Оттого он решил, что впредь нужно быть настороже и при случае обязательно дочитать прабабкин дневник. Хорошо бы завтра, а потом, как ещё чуточку окрепнет, то сваливать как можно быстрее из деревни. С такими мыслями Павел зевнул, доел начатую куриную ножку и, поставив остатки снеди в холодильник, помыл посуду. Затем сходил в туалет и вылил в выгребную яму вино от Марьяны. А после вернулся в хату, со спокойной совестью лёг спать и сразу заснул, крепко и без сновидений.
Утром Божена будила и всё спрашивала о самочувствии. Павел нарочно жаловался на слабость, которая действительно заметно уменьшилась, но не настолько сильно, чтобы хватило сил пешком дойти до железнодорожной станции. Поэтому он хотел, чтобы прабабка поскорее ушла, оставив его одного, тогда можно было спокойно дочитать её дневник. Недовольная Божена долго расхаживала по комнате и, ахая и словно не зная, куда деть свои руки, то попирала ими бока, то сжимала в кулаки, при этом сквозь зубы сетуя и бурча что-то неразборчивое. Затем вслух заговорила о своём хозяйстве и многочисленных делах, не терпящих отлагательств. А когда успокоилась, сказала, что оставила ему на столе завтрак, и наказала полностью выпить налитый в большую кружку лечебный гриб из банки. Затем ушла.
Павел дождался, пока громко скрипнет и затем захлопнется входная дверь, и сразу встал. Голова предательски закружилась, нахлынула неприятная, непритворная слабость, и ноги дрожали, пока он расхаживал по комнате.
На дисплее телефона высветилось время: половина шестого утра. Павел зевнул, думая, что ему лучше сейчас поспать. Но кто знает, когда сегодня вернётся Божена, так что, если он хочет дочитать записи прабабки, следует позавтракать. А поспать он успеет и позднее.
Аппетит вопреки слабости оказался отменным, чему, вероятно, способствовала принятая перед завтраком большая кружка прабабкиного чайного гриба. Лечебное средство действительно бодрило сильнее, чем крепкий кофе.
Оттого Павел подумал, что, возможно, стоит-таки свалить, но тут же осадил себя, предположив, что будет делать на морозе в пути, если лечебный эффект бодрости внезапно закончится.
Расправившись с овсяной кашей, щедро сдобренной маслом, и доев вчерашнюю курицу, Павел выпил травяного чая с мёдом и закусил остатками блинов с ужина. Этим наелся, так сказать, до отвала, затем помыл посуду горячей водой из кастрюли, которую Божена держала в печи.
После он вышел на крыльцо проветриться. Снаружи крепкий мороз сразу безжалостно стал кусать щёки и нос. Божены нигде не было видно, а во дворе – тихо. «Так что следует заняться делом!» - подстегнул себя Павел и вернулся в хату.
Шторы Божена не отвешивала, как и не открывала ставни, отметил Павел, поэтому свет можно было включать смело – с улицы не видно. А в комнате прабабки слегка пахло жирной маслянистой горечью, словно что-то палили. На двери кладовки как прежде висел замок. Дневник находился на прежнем месте в шкафу, и, достав его, Павел уселся на диван и принялся за чтение.
«Бежать я, конечно, своего Гришку подговаривала не единожды, - продолжила рассказ Прокофья, - а всё без толку. Два раза даже вещи собрала, с родственниками в городе созвонилась, обещали приютить. И Гришка соглашался, но потом, когда с сумками и сундуком его армейским до границы деревни доходили, Гришка сундук и сумки ронял на землю, со стоном садился и говорил:
- Ты прости, Прокофья, но не могу уйти я. Ты уходи, а я не могу и всё, ноги к земле словно приросли, с места не сдвинуться, - говорит, а в глазах проступает такое горе и обида, что пробирает до самых печёнок.
Я кулаки стискивала, чтобы не закричать от гнева. Затем помогала ему подняться, и так домой возвращались. Позднее не раз ловила на себе насмешливый взгляд Марьяны и матери её, Роксоланы, тогда мне нестерпимо хотелось им в рожи ведьминские плюнуть, но сил в себе на то не находила. Вот не поверишь, зато в церковь городскую по выходным ездить стала. Службы стоять, посты блюсти, исповедоваться… Хоть знала, что всё пустое. Ведь если бы Бог меня слышал, то давно бы помог. А оно с церковью всё легче было жить.
Так и сейчас езжу, но не каждую неделю, как прежде. Молюсь. Что ещё делать остаётся? А Гришка давно болеет крепко. Ещё с той поры, когда снова понадобился ведьмам, так и заболел. С каждым днём хуже становится. Врач приходил, диагноза не поставил, а когда на скорой помощи отвезти его в городскую больницу решила, то не вышло, - развела руками Прокофья, носом шмыгнула, слёзы украдкой утёрла рукавом платья и продолжила:
- Всех мужиков наших деревенских ведьмы заразили неведомой хворью, да к земле здешней привязали намертво. Не только мой муж не может отсюдова уйти.
Она тяжело вздохнула и, выждав паузу, добавила:
- Я всё тебе, что хотела, сказала. А ты ступай, Божена, да подумай над моими словами крепко. Молодая ещё, вся жизнь впереди. А что мужика нет и ребёнок на руках – с этим справишься. На людей не смотри и до холеры тех посылай, коли кто и что на тебя наговаривать со злобы душ своих, прогнивших, станет.
Слова Прокофьи горели в ушах, пока я выходила из её хаты, а в голове мысли и сомнения наскакивали друг на дружку, что из рассказанного правда, сходясь в одном: мне нужно уехать.
На улице, задумавшись, я не сразу увидела, что толпа собралась. А когда среди соседей разглядела свою взъерошенную, совсем не похожую на себя мать, сразу заподозрила неладное.
"Люба пропала, дочка. Ты прости, заснула крепко", -испуганно смотрела на меня мать. А у меня от её слов обмерло сердце и сама душа словно вдруг затрепетала, да противный холодный ком в животе расползся мерзким слизняком.
Я хорошо помню, как тогда побежала, как закричала истошно и пронзительно: «Любочка, дочка, родная, где ты?!», продираясь сквозь деревенских, меланхолично и неспешно, как в зачарованном сне, неохотно бредущих в поисках моей дочки словно для вида.
А я всё думала, что Любочку похитили, и сходилась в мыслях, что ведьмы… Они, лярвы, нечистые, гадины, нелюдь! К ним и рванула.
Тучная женщина, статная, как королева, и одетая так же, со вкусом, с накрашенными губами, перехватила меня на перекрёстке у колодца. Я хоть ещё не встречала Роксолану лично, но узнала её по описанию Прокофьи.
- Стой, дура! - приказала она и, глядя мне прямо в глаза, произнесла: - Разве не знала, что нельзя в нашей деревне быть маленьким детям?
Я покачала головой, об этом мать меня не предупредила. И, если честно, никто из деревенских тоже не подсказал. Так ей и ответила.
- Хорошо, - поверила она мне. - Я помогу. Мне ведь, если сказать по правде, отнюдь ни к чему возникший беспорядок. А с тобой за помощь позднее сочтемся, - сказала Роксолана, затем сняла с шеи яркий платок и вручила мне.
- Поспеши к церкви. Там твоя дочка. А платок смело и быстро накинь на собаку или женщину, кого с дочкой увидишь. Только страх не показывай, - хмыкнула ведьма и усмехнулась. - Беги! - подстегнула меня и резко махнула холёной полной рукой.
Я и понеслась, как ошпаренная.
Маленькая Люба не плакала, а должна была заливаться плачем, реветь во всю свою глотку. Ведь огромная, размерами напоминающая медведя чёрная лохматая собака держала мою дочку в зубах, крепко вцепившись в пелёнки, и тащила оную в церковь. Чтобы там, вероятно, загрызть?! Я как всё увидела, то, разозлившись, громко крикнула:
- Стой, кому сказала, сука!
Помню, что страха у меня перед собакой на тот момент не было, а вместо него меня переполняла материнская, ни с чем не сравнимая первозданная ярость и злость, мгновенно заполнившие всё тело адреналином. Оттого я бегом решительно рванула прямо на собаку, посмевшую украсть мою девочку.
Вероятно, от моего крика и напора собака растерялась и опешила: разжала зубы и выронила ребёнка на крыльцо. Люба тотчас жалобно захныкала и заревела. Собака же тряхнула головой и зарычала жутко пронзительно и очень-очень грозно, так что волосы у меня на затылке зашевелились и встали дыбом.
Я нутром чуяла: обычная собака, пусть и такая огромная, не способна издать подобный рык.
Вздрогнув, я стиснула зубы и решительно бросилась вперёд – накинуть платок ведьмы собаке на голову. Та сразу фыркнула и неожиданно жалобно заскулила, пятясь назад, затем всё больше отступая при этом, тряся и вертя головой. Но платок с морды не слетал, словно прилип намертво.
Я быстро взяла на руки Любу, прижала к груди и побежала прочь, не оглядываясь. Решила сейчас же собрать вещи и уехать в город. Остальное меня не волновало. Но мать сразу с порога меня огорошила, протянув мне тусклый коричневый камень на верёвочке, похожий на речной, сказав, что это будет оберег для Любочки. И, мол, оттого уезжать мне больше нет нужды.
А я, забыв о дыханье, слушала её слова и неотрывно смотрела на непокрытую, вдруг облысевшую материнскую голову, на её старушечье морщинистое лицо, и глаза, в которых сквозила неимоверная усталость и отчаяние. Смотрела и понимала, что мать без моего ведома и согласия тоже поспешно заключила с ведьмами сделку. Отдала им свои густые, крепкие, пусть и седые волосы, как залог, а ещё, как оказалось, наших коров. В этом с промедлением, с тяжким вздохом тихо призналась она, надевая на шею внучки оберег.
«Дура. Идиотка. Что же ты наделала?» - хотела обвинить я, но не смогла. Зачем попусту сотрясать злыми словами воздух, ведь всё равно ничего не изменишь. Я просто сглотнула неприятный ком в горле и молча зашла в дом.
А утром, к нам в гости наведалась Марьяна, принесла укрепляющий травяной чай в подарок для моей матери, а заодно сказала, что мне с завтрашнего дня надлежит приходить к ним домой и так делать через день: убираться и помогать по хозяйству. Затем ушла.
Так и пришлось мне отрабатывать должок.
Притом, что теперь без своих коров мы с матерью едва сводили концы с концами. Я с отчаяния бралась за любую работу как в райцентре, так и в деревне. Но платили за разовые подработки гроши, и мне с маленькой, подрастающей дочкой, конечно же, этих денег сильно не хватало.
И, может, поэтому я не находила в себе сил отказаться от поначалу мелких поручений ведьм, кроме привычной уже мне уборки у них по дому. Ибо за свои дополнительные поручения они всегда щедро награждали: когда деньгами, но чаще продуктами.
К тому же моя маленькая Люба часто и сильно болела, и тогда я уже и сама с безысходности у них без стеснения спрашивала, не нужна ли им какая помощь.
Роксолана на то усмехалась, а Марьяна смотрела так пристально и оценивающе, что мне становилось сильно не по себе. Но обе выжидательно молчали, словно проверяли, насколько хватит моего терпения. А потом действительно давали разные задания, которые исполнять следовало ночью. Не хочу и вспоминать, что приходилось делать: и на кладбище за землёй ходить, и покойников выкапывать, чтобы кости ихние для ведьм добыть, и в лесную чащу за травами и корешками, грибами и корой ходить. А там, надо сказать, раньше в нашем лесу и волки, и кабаны в изобилии дикие водились. Уж сколько страху я в этих походах нестерпимого натерпелась, до колик в животе и с того недержания мочи. Но неприятней оказалось в город ездить, там приходилось наведываться за кровью, ливером и мясом в мясную лавку, а ещё собак и кошек бродячих отлавливать. Так во время отлова покусали однажды меня сильно собаки, думала, что вообще растерзают, а в мыслях пронеслось: как тогда дочка одна расти будет, мать-то моя уже из себя совсем старуха замшелая, на одних травах ведьминских держится. Огород, куры, свиньи наши давно уже только на мне одной…
А на уколы от бешенства таки потом ездить пришлось в город, ничем не пособили ведьмы треклятые. Раны кое-как сама зашила.