Сергей Никоненко с Владимиром Высоцким изобрели коктейль... Bloody Mary
Из моей беседы с Никоненко Сергеем Петровичем:
Из моей беседы с Никоненко Сергеем Петровичем:
Во Владивостоке есть замечательный памятник Владимиру Высоцкому. Там КРУГЛОСУТОЧНО из динамиков негромко, но качественно звучат по очереди все его песни. И днём, и глубокой ночью, и перед самым рассветом можно прийти и услышать творчество этого талантливого поэта и просто хорошего человека.
Послушать песни, подумать о смысле жизни, о любви, о времени... и, возможно, принять какое-то важное решение. Или понять, что имеющиеся серьёзные проблемы - не такие уж и серьёзные. А может даже и вовсе не проблемы. Поэтому когда меня спрашивают каких психотерапевтов я считаю лучшими, то в числе первых лиц я всегда называю Владимира Высоцкого.
Владимир Высоцкий, как и Зигмунд Фрейд, страдал наркотической зависимостью, но тем не менее писал уникальные песни и стихи. А вы как считаете - могут ли вообще песни иметь психотерапевтический эффект? Способны ли хорошие стихи помочь человеку успокоиться или принять важное жизненное решение?
За меня невеста отрыдает честно,
За меня ребята отдадут долги,
За меня другие отпоют все песни,
И, быть может, выпьют за меня враги.
Не дают мне больше интересных книжек,
И моя гитара — без струны.
И нельзя мне выше, и нельзя мне ниже,
И нельзя мне солнца, и нельзя луны.
Мне нельзя на волю — не имею права,
Можно лишь — от двери до стены.
Мне нельзя налево, мне нельзя направо —
Можно только неба кусок, можно только сны.
Сны — про то, как выйду, как замок мой снимут,
Как мою гитару отдадут.
Кто меня там встретит, как меня обнимут
И какие песни мне споют.
1963 г.
Все гафовские истории на алкогольную тематику можно разделить на три категории:
1. Водки было мало (дальнейшие приключения героев истории произошли в поисках спиртного).
2. Водки было много (дальнейшие приключения произошли от того, что героям стало хорошо).
3. Водки было слишком много (дальнейшие приключения были от того, что героям стало плохо).
В нашем случае это первый вариант.
Зима 1982 года в Киеве была сырой, слякотной, будто город сам себя стеснялся и прятался в серый туман. Шесть студентов КИИГА — трое с МФ, двое с ФАРЭО и один с ФАО — сидели в общаге. Сдача зимней сессии, как водится, требовала обмывания. Но спиртное быстро кончилось.
В позднее время спиртное в обычных магазинах уже не продавали. Бухло, правда, ещё можно было успеть взять в гастрономе на Крещатике.
— На гастроном! — скомандовал Лёха с МФ, парень с лицом, будто вырезанным из картошки, но с душой поэта. — Там до десяти продают, успеем.
Собрались быстро. Димка, долговязый с ФАРЭО, зачем-то прихватил гитару. «Настроение, — говорит, — надо держать». Остальные не спорили — Димка пел так, что даже комендантша в общаге размякала и забывала про свои вечные придирки.
Выходят из вагона метро, гомонят, ржут, Димка бренчит на гитаре что-то из Высоцкого — голос хриплый, надрывный, как будто сам Владимир Семёнович в вагоне метро поселился. На эскалаторе, длинном, как дорога в вечность, Димка затянул «Охоту на волков». Пассажиры косились, кто-то улыбался, кто-то бурчал про «пьяных студентов». А ребята, вдохновлённые вином и свободой, пели всё громче.
Наверху, у выхода с эскалатора, их уже ждали. Два милиционера, молодые, но с такими лицами, будто всю жизнь протоколы составляли. Один, лейтенант, щуплый, с усиками, похожими на кошачьи вибриссы, сразу взял быка за рога:
— Документы.
Ребята переглянулись. Документов, конечно, ни у кого нет. То есть у Лёхи и Сашки, как выяснилось, были зачётки — они их зачем-то с собой таскали. Лейтенант хлопнул по груди каждого, вытащил зачётки, раскрыл, хмыкнул:
— Будущие инженеры, значит.
Остальные начали выдумывать себе имена и фамилии. «Иванов Иван Иванович», «Петров Сергей Степанович» — фантазия у ребят была не ахти, но лейтенант, кажется, и не особо вслушивался. Он уже листал блокнот, готовясь к протоколу.
— Пьяные, порядок нарушаете, — заявил он, постукивая карандашом по столу — И блатняк всякий поёте.
Они уже стояли в кабинете, где пахло сыростью и казённой бумагой
— Какой блатняк? — возмутился Димка. — Это Высоцкий! У него скоро день рождения, между прочим.
— Ещё и Высоцкого опошляете, — отрезал лейтенант, но в голосе его мелькнула какая-то тень интереса.
— А хотите, я спою?
— Ну-ка, спой, раз такой артист.
Димка, не теряясь, взял гитару. Запел «Кони привередливые». Голос дрожал, но не от страха — от вина и от того, что Димка пел, как в последний раз. В кабинете, среди казённых стен и запаха мокрых шинелей, песня Высоцкого завучала неожиданно пронзительно.
Лейтенант слушал, не шевелясь. Второй мент, постарше, даже сигарету потушил. Димка закончил куплет, поднял глаза.
— Давай ещё, — тихо сказал лейтенант.
Димка спел. В кабинете повисла тишина, только где-то в углу шипела рация. Лейтенант смотрел на Димку, потом на блокнот с начатым протоколом. Вздохнул, взял лист и медленно, с каким-то внутренним сожалением, разорвал его пополам.
— Проваливайте, — сказал он — обратно не на метро езжайте. Много бухла не берите, а то влетите точно.
Ребята вывалились на улицу, ошалевшие от такой развязки. Лёха и Сашка, у которых были зачётки, радовались больше всех. Они-то знали: бумага из ментовки — это не просто неприятность, а билет в один конец, прямиком к отчислению. Димка же, всё ещё сжимая гитару, только хмыкнул:
— А я говорил, гитара спасёт.
И они пошли, хохоча, в ту сторону Крещатика, где магазин, может, ещё не закрылся. А над Киевом висел туман, и где-то вдалеке, в холодном январе, звучали кони, которых никто не гнал.
— Это же не песни, это такие куплеты под гитару. Я пишу тексты и сам сочиняю музыку на них… Интервью Высоцкого телевидению ФРГ, Переделкино, 12 декабря 1975 г.
Иногда достаточно одной фразы, чтобы человек не пришёл домой.
Иногда — одной строчки, чтобы он остался жить.
Мы недооцениваем силу речи.
Я написал об этом стих.
О «слове» — как оружии.
И как чуде.
Слово
29.08.25
Я верую в материальность мысли, ведь словом можно души рвать,
Но тем же можно исцелить их, если корректно швы сшивать.
Неясно? Слушай, объясняю
Порой, словцо бывает остро,
Цепляет, хваткой как бульдог,
И глубже раны оставляет,
В разы страшней, чем ржавый нож
О, эти язвы всем знакомы.
Этих порезов взор не видит,
Их ощутишь только душой,
Телесный шрам не исчезает,
Так как же заживёт такой?
А он никак не заживает
Прочувствуй, день, когда вонзили,
В лицо тебе тот острый слог,
Спустя года, все всё простили,
Но слог всё там же - вот итог.
Итог бывает и обратным
Когда в тот самый, робкий миг признанья,
Зимою расцветя в любви?
И как тО слово озаренья,
Спасло тебя, вдруг сняв с петли?
Могло не быть, такого чуда, и что бы было бы тогда?
Слова нас ранят неустанно,
Так было, есть и будет впредь,
Друзья, так будем осторожны:
Кого спасти, кого стереть.
Ведь человек ужасно хрупок,
Сломается - частей не счесть.
Поэтому, если ты помнишь хоть одно слово,
которое до сих пор болит —
этот стих написан и для тебя.
Слова ранят, но и спасают.
Я — Кай Рейнхарт. Поэт. Демон. Пророк.
Живу, чтобы вырезать раны — и зашивать их строчками.
📡 Голос тьмы — Telegram
📸 Облик Демона — Instagram
⛩️ Алтарь - Библиотека
Подпишись. Встань в круг. Слово сильнее меча.
Дочка Пересильд с 23 октября во всех кинотеатрах
Все известные актеры на самом деле так плохо играют или в трейлере просто собрали неудачные дубли?
Юная Пересильд ещё там пытается петь песни Высоцкого, мдя...
Кто вообще решил, что девочка может петь песни Высоцкого, особенно эту?