Если динамика – это частые перемены либо во внешнем мире, либо внутри самого героя, то саспенс – это обещание перемены. Что-то должно будет случиться, это «что-то» обязательно произойдет, не прям сейчас, но однажды. Уже вот-вот. Почти. Ещё чуточку потерпеть…

В первом сезоне «Дома Дракона» нам заранее обещают, что будет война: есть разные стороны, которые хотят занять трон после смерти короля, и как только король умрет (а ему нездоровится, и умереть он может в любой момент), начнется эпичная война. В одной из серий это даже прямо так и проговаривают. И угадайте что? Король не умирает, причем достаточно долго. Он определенно умирает от эпизода к эпизоду, и мы прям можем видеть, как он медленно превращается в живой труп, но не умирает окончательно. И война не начинается.

Начнётся неизбежно, так как противоречия и взаимные обиды у персонажей только нарастают, как и напряжение между ними, но пока не начинается. Только король их всех и держит по разным углам, собственно. И чем дольше он остается в живых, тем больше сил для будущей войны успевают накопить разные стороны, тем больше обид и конфликтов появляется среди персонажей. Нам обещают взрыв и в каждой серии приносят к тлеющему фитилю еще один бочонок с порохом.

И ты, как зритель, чувствуешь это напряжение, видишь, как пружина сжимается все сильнее и сильнее. Кажется, что сильнее сжиматься она уже не может, но вот новая серия и вот ещё большее сжатие. Грядет взрыв, и ты его предвкушаешь. И чем хорош саспенс как прием – предвкушать можно очень долго, практически вечно. Рано или поздно король должен будет умереть, пружина разожмется со всей накопленной мощью, но это будет только в конце сезона. А может быть и после четырех сезонов, или даже десяти (я знаю когда, но вам не скажу). Чем дальше, тем сложнее сценаристам сжимать эту уже до предела готовую мощь, но если таки будет получаться – то почему бы и нет, зритель будет только рад. Недоволен, но рад. Это как первый поцелуй – сам по себе он приятен, но мимолетен, длится не больше нескольких минут. Но вот предвкушать его можно месяцами, если не годами, и от этого сам он будет становиться только слаще.

Однако тут все же можно перестараться, и если зритель долгое время не будет получать никакого охреневания, то он умрет от голода. Поэтому «Дом Дракона» дает нам саспенсы поменьше, которые приходят к своему разрешению быстрее, за две-три серии. Например «удастся ли победить пиратов», «вскроется ли факт прелюбодеяния принцессы», «что будет с юным принцем, не получившим дракона» и т.д. И что примечательно, эти побочные саспенсы только укрепляют основной, каждое их разрешение с одной стороны дает нам удовлетворение, но с другой лишь ещё сильнее увеличивает напряжение в главной сюжетной линии. Всегда что-то нависает, всегда что-то вот-вот начнется.

Помимо этого сериал активно использует клифхенгеры, т.е. заканчивает серии на вопросе. А сами диалоги между персонажами, которых тут очень много, в противовес неспешному сюжету сделаны очень динамичными: это всегда словесный поединок, и каждая реплика – как выпад меча. Если в «Доме Дракона» двое говорят, то они всегда не согласны друг с другом, и каждая их фраза будет переворачивать разговор, даруя победу в споре то одному, то другому.

–Этот союз увеличит силу вашего дома.

– Полагаете, моему дому не хватает силы?

– Если вам предложат ещё одного дракона, разве вы откажитесь?

– А разве у вас есть драконы, чтобы их предложить?

То есть сам по себе саспенс – это очень хорошо, это признак умелого сценария и большой истории. Однако если саспенс не подкреплен более простыми и динамичными приемами, то смотреть за происходящим становится тяжеловато. На чём, собственно, и спотыкается через раз сериал «Кольца Власти» - саспенса там тоже навалили с горкой, но вот отдельным сценам ничего интересного не завезли, а мини-саспенсы разрешаются зачастую неудовлетворительно, не усиливают саспенс главный.

«Дом дракона» по итогу взял очень много от «Игры Престолов», во всяком случае завязывать мощные сюжеты он точно умеет не хуже. Будем надеяться, что развязывать он сможет таки получше, потому что саспенс – мощное, но опасное оружие, на котором можно и самому подорваться. Точнее как, если толпу, собравшуюся посмотреть на большой ба-бах, размер ба-баха не удовлетворит, то их ба-бах тебя просто уничтожит. И никаких вам потом работ над новыми «Звездными Войнами», будете для Нетфликса низкобюджетные сериальчики про школьных учителей делать.

В каком-то смысле даже иронично, что «получится ли у HBO в этот раз сделать достойный сериал» - это самый большой саспенс «Дома Драконов». И это очень большой саспенс, размер ба-баха которого мы узнаем годы спустя. Но узнать определенно очень интересно.

Плюс - это спасибо.

Подпишись, если понравилось, постов у меня еще много.

При мысли о вершителях предсказаний Фролов поёжился, и больше – страх, постепенно усилившись, пробрал до костей.

Однако всё ещё было впереди.

- Кто там? – спросил Юрий, подойдя к двери.

Никто не ответил.

Фролов повторил вопрос, но с тем же результатом.

Тогда мужчина заглянул в глазок, заранее боясь того, что может там увидеть. И – ничего не разглядел. Кроме пустого коридора, привычного, тихого, будто бы ожидающего.

Коснувшись сенсора, Фролов заставил дверь въехать в паз, вышел из квартиры. Первое время оглядывался по сторонам, словно бы намеренно не оборачиваясь к открытому дверному проёму. Будто бы чувствовал, знал. Всеми силами оттягивал момент понимания. Но в конце концов, ему пришлось поступить так, как следовало. Порывисто, рефлекторно вздохнув, повернулся к открытой двери… и обомлел. Краска здорового румянца моментально сошла с лица, уступив место мертвенной бледности. Он догадывался, что там увидит, однако предугаданность не облегчила знания – наоборот, сделала невыносимее.

Магнитная метка, прикреплённая к стене справа от входа в квартиру, помигивала сигнальным огоньком. Именно её Фролов и ожидал, и боялся увидеть. И всё бы отдал, лишь бы её тут не было…

Инспекторы всё-таки пришли к нему! Но почему? Он же ничего не сделал! У них нет никаких оснований!..

Иногда складывалось впечатление, что сторонники предсказаний действуют наперекор логике, на чистой интуиции. Или более того – случайным, спонтанным образом. Выскажи кто-нибудь Фролову подобное предположение минут пять назад, не просто бы не поверил – поднял говорившего на смех. Но как же тогда объяснить присутствие метки здесь, снаружи ЕГО квартиры?!

Отчаянно надеясь, что послание предназначается не ему, а кому-то другому, Фролов провёл ладонью над магнитной полосой. Проявились голографические буквы, сложившись в полное имя. Его имя.

Ноги Юрия подкосились.

Понимая, что выбора нет, потянулся вспотевшей рукой к метке, снял её. Только это случилось, как механический голос, предельно похожий на приятный, но бесстрастный женский голосок, оповестил:

- Время вашей смерти: … . Ожидайте.

И это происходило с ним – не с кем-нибудь другим, а с ним самим! Он не представлял творившееся, основываясь на ярких рассказах третьих лиц, нет. Инспекторы явились сюда, решили покончить с ним излюбленной, доступной им манерой. Фролов не был даже знаком с людьми, которых приговорили. В глаза не видел. И их близких – тоже. Всё, что он знал о реальности предсказаний, по сути, ограничивалось услышанными и прочтёнными историями. Теперь же реальность стучалась в дверь, да стучалась громогласно, ломилась всеми силами!..

Фролов поднял руку, в которой держал самодеактивирующуюся метку. Вытер со лба пот. Пальцы сами собой разжались, метка с оглушительным стуком упала на пол. Пот ужЕ выступил снова. Не обращая внимания ни на это, ни на оброненную метку, что должен хранить вплоть до прихода инспекторов, Юрий скрылся в квартире. Закрыл, запер её; привалился спиной к двери.

Пытался отдышаться, и не получалось. Хотел привести мысли в порядок, но там царил хаос.

Что же делать? Что?!

А разве можно что-то поделать в такой ситуации? Фролов не слышал ни об одном случае, когда человек, отмеченный инспекторами, избегал предрешённого. Конечно, была возможность: одна на тысячу… на десятки тысяч… но только в том случае, если человек – дом. Представитель доминантного ответвления. И здесь тоже тупик, тоже нет надежды, ведь Юрий, как выявил тест, относился к гораздо более распространённому ответвлению рецев – рецессивных. Многочисленных, трудолюбивых, боязливых. Бесправных – хотя никто бы не рискнул произнести это слово вслух.

Мысленно Фролов проклял государственный строй, где верховодят предсказатели. Причём не пассивные пророки, а те, кто способен и озвучить предначертанное, и привести в исполнение.

Реальность надвинулась непроглядной чёрной тучей. Навалилась неподъёмным стотонным грузом. Дышать стало очень тяжело, почти невозможно.

«Зачем мы им? Зачем? Для развлечения? Как мышки – кошкам? Или?.. И что же делать?!..»

Чем дольше стоял, опираясь на дверь, тем яснее сознавал, что выхода нет и не будет. Однако человеческая натура соткана сплошь из противоречий, фантомов, иллюзий. И Фролов принял единственное возможное – для него – решение. К тому же час икс назначен на сегодня. Ждать оставалось совсем немного. Хотя – как посмотреть…

Весь взмыленный, в поту, Фролов рванулся в комнату. Забрал из магнитного ящика автоматический бумажник и фон. Загнанно, бешено заозирался в поисках того, что ещё должен взять… сделать… надеть… Мысли вовсе отказывались работать. В итоге, ничего лучше не придумал, кроме как сунуть ноги в ботинки, накинуть куртку. Обычный наряд рядового клерка, кем и являлся Юрий Фролов. Неинтересный серый человечек.

Сенсором открыв входную дверь, Фролов рванулся прочь из квартиры. Хрустнула под ногой раздавленная магнитная метка. Преступление, крайне серьёзное. Впрочем, какая теперь разница? Он бежал, бежал… не знал куда и зачем, ведь смысла не было. Но – бежал. Спустился на скоростном лифте на первый этаж, выскочил на улицу, в недружелюбную, неприветливую прохладу, под пасмурное небо. Открыл арендованную хилую машину, забрался внутрь, захлопнул дверцу, поднял мобиль в воздух и встроился в скорый автопоток.

Казавшийся обжигающе морозным воздух врывался через систему вентиляции. Фролов скорее выключил её, коснувшись сенсора на пульте управления. Кажется, стало полегче – но лишь на пару секунд.

«Скорее! Прочь, прочь! – метались в голове мысли. – Но куда? Для чего?..»

Сейчас не хотел, отказывался, не мог думать! Надо бежать – от них, от себя, от времени! От реальности!..

Фролов прервал безумный полёт, когда, немного придя в себя, краем глаза заметил на голокарте какой-то дешёвый отель. Юрий не подозревал о его существовании, потому что никогда раньше не оказывался в этом секторе – за пределами городской черты, так далеко от дома.

Повёл мобиль на посадку. Приземлившись, выбрался наружу, окинул взглядом здание отеля. Выглядит старо, неприветливо, хотя вроде бы построен по современным лекалам. Да и есть ли разница, где ждать неизбежного?

О том, что нужно запереть машину, Фролов вспомнил лишь при входе в отель. Обернулся, воспользовался сенсоключами. Мигнули фары, сообщая, что авто встало на сигнализацию. Юрий убрал ключи, вошёл внутрь мрачно, чуть ли не враждебно нависающего над ним здания.

Приблизившись к стойке администрации, окинул взглядом работавшую за ней симпатичную молодую беловолосую девушку.

«Она знает?!»

Девушка без всякого интереса посмотрела на Юрия.

- Одноместный или двуместный? – спросила резким высоким голосом.

«Наверное, знает. Какие холодные глаза… А не всё ли равно?!..»

Фролов уже открыл рот, чтобы ответить администратору, когда в кармане, заливаясь весёлой мелодией, затрезвонил фон.

Чувствуя неладное, Юрий неторопливо, будто промедление могло что-нибудь изменить, вытащил жизнерадостно звонящий аппарат. Посмотрел на экран. Вызывал Арсений Бойков, единственный близкий друг.

Сердце захолонуло пуще прежнего: Фролов всё понял.

«Никому от них не скрыться!»

Никто не в силах опровергнуть предсказания, к тому же сознательными поступками. А особенно – если ты обыкновенный рец.

Вдруг звонки прекратились. Фролов обрадовался: неужели?!..

- Так вам нужен номер? – безразлично поинтересовалась администратор.

Юрий вновь посмотрел на девушку. Та жевала жвачку, глядя бесстрастно и без сожаления.

«Хотя видит, в каком я состоянии!.. Неужто всем всё равно? И здесь, и в черте города? Во всей стране?!»

- Я…

Но не договорил – снова затрезвонил фон.

Вызывает Арсений Бойков, - значилось поверх экрана голографическими буквами.

Понимая, что ничего не изменить и что не ответить не имеет права, Фролов ткнул в аппарат пальцем, поднёс к уху.

- Алло… - полусказал-полувыдохнул.

- Юра!.. – послышался знакомый, но какой-то хриплый, надсадный голос. – Как хорошо, что ты ответил… У меня… этот дурацкий приступ… Приезжай скорее!.. Нужен кто-нибудь, чтобы вколоть…

Даже если бы хотел, Фролов не смог бы вставить ни слова в речь Арсения. Тот говорил хоть и с явным трудом, но поспешно, точно боялся: не успеет сказать всё, что должен. Слушая друга, Юрий с ног до головы покрывался липким пОтом.

«Всё решено… Заранее и окончательно решено…»

ПРЕДрешено…

А затем, стоило на пару секунд отвлечься от слов друга, фон замолчал.

- Алло? Арсений? Алло!..

Нет ответа.

Юрий понимал, что не сможет поступить иначе…

- Я еду.

Сказав это, Фролов выключил фон и, под вскрик удивления администратора, разбил аппарат об пол отеля. Выбежал на улицу, каждый миг чувствуя на спине негодующий взгляд молодой девушки. Знает она или нет? Какая разница. ОН – знает. И сейчас его цель – вернуться туда, в тот дом, где его будут ждать. Вернуться, чтобы помочь, возможно умирающему другу…

Старое авто поднялось со стоянки возле отеля и на всех парАх направилось обратно в город.

Они уже были там: в бесцветной одежде, безликие и неподвижные, возле столь же бесцветного мобиля. Когда авто Фролова приземлилось и владелец выбрался наружу, у него возникла до предела странная мысль. Будто бы всё это происходит не с ним, а с кем-то другим, совершенно незнакомым, в какой-то вымышленной реальности. Притом чувство страха никуда не делось, усилившись многократно. Возможно, он, и образно, и прямо говоря, шагнул за черту, где вещи и события меняются до неузнаваемости.

Несколько десятков метров до двух застывших в ожидании инспекторов казались километрами – пустыми, полными отчаяния, ужаса… и смерти. Юрий знал, зачем звонил Бойков: вовсе не затем, чтобы друг прилетел и спас его. По требованию, приказу инспекторов, боясь за собственную жизнь, Арсений позвонил Фролову, дабы зазвать того сюда, в место, где он и должен находиться.

«Никто не сбежит от них. Никто не отменит предначертанного… в особенности рец. Банальный рец».

Километры разматывались и разматывались, пока Фролов шёл. Ему то казалось, что бежит, то – что стоИт на месте. На деле же мужчина шёл как обычно, никуда не спеша, однако восприятие выделывало с окружающим фантастические трюки. Тридцать километров… двадцать пять… двадцать… Когда же они закончатся? Когда?!.. Пятнадцать… десять… пять…

…С расстояния в «два-три километра» Фролов разглядел их лица – пародии на таковые. Ничего не выражающие, без характерных черт, поскольку инспектора носили специальные маски, тончайшие, облегающие, неощутимые, но визуально сглаживающие, уничтожающие нос, брови, щёки, губы… Лица двух полуразложившихся трупов – вот что предстало глазам Юрия.

Один километр… пятьсот метров… триста метров…

Двести метров – и один из инспекторов поднял руку с зажатым в ней деактиватором. Обездвиживателем. Направил на Фролова.

Сколько там, пятьдесят метров? Меньше?..

Юрий закрыл глаза. Дыхание то ли участилось, то ли замерло…

- Как я рад, - сухим голосом без каких-либо особенностей произнёс один из инспекторов, - что наконец-то можно ликвидировать этого индивидуума.

Даже во фразе, скрытой завесой интонационных защитных механизмов, Фролов легко ощутил невероятный заряд ненависти и ярости. Юрий замер; ждал, когда последует выстрел, который мгновенно остановит сердце. Шли секунды, часы, года, эпохи… А выстрела всё не было.

«Да стреляй уже! И пусть перевозка заберёт моё ни в чём не повинное тело на безымянное кладбище!»

Эпохи превращались в вечность… Однако никто, похоже и не думал стрелять.

- Подожди, - раздался ещё один голос.

Что голос другой, Фролов догадался, поскольку тот прозвучал чуть левее. Мужчина открыл глаза и с изумлением обнаружил: оба инспектора смотрят не на него, а на экран рации. Какие-то звуки доносились из переговорного устройства – разобрать было невозможно.

- Но как же… - Юрию показалось, что инспектор, держащий в руке деактиватор, попытался возразить начальству.

Затем догадка переросла в уверенность, когда голос, доносящийся из рации, усилился. Фролов расслышал слова «приказываю» и «ослы», прежде чем второй инспектор, с пустыми руками, сделал звук тише. И зашептал – зашептал, а не заговорил громко и уверенно!

Ещё некоторое время – может, эпохи, а может, несколько секунд – продолжался диалог инспекторов с теми, кто был наверняка выше и сильнее их. ПотОм рация смолкла, и оба вершителя предсказаний обернулись к Юрию. Тот, что с пустыми руками, ничего не сказал – просто открыл дверцу служебной машины, сел на место водителя.

- Поехали, если не хочешь неприятностей, - бросил бесцветно напарнику.

Напарник смачно сплюнул и, повернув напоследок кошмарное «лицо» в сторону Фролова, сел на пассажирское сиденье. Инспекторское авто взмыло в воздух – гораздо быстрее, чем умела развалюха Юрия – и скрылось с глаз.

Фролов замер; стоял неподвижно, глядел вслед улетевшим сторонникам предсказаний. Не верил в случившееся. Того, что произошло, попросту не могло быть! И всё же, всё же…

Глянув на часы, оторопел ещё сильнее. С момента предполагаемой деактивации прошло больше пяти минут! Всем известно: инспектора никогда не опаздывают и не ошибаются. Что же помешало им на этот раз? Неужели он – он, Юрий Васильевич Фролов, обычный клерк, - на самом деле, дом? Человек с доминантной генетической особенностью, позволяющей сопротивляться предсказаниям правящих верхов? И вот ему удалось одолеть предначертанное отчасти из-за собственных действий, а где-то благодаря удаче? Неужели это правда? Он смог?!

Ещё взгляд на часы. Больше шести минут с момента обозначенной деактивации…

Фролов непроизвольно улыбнулся. Поднял взор. Арсений, который всё это время стоял, потупив взгляд, не отводя его от тротуара, теперь смотрел на друга изучающе и… со страхом?

Юрий направился было домой, однако тут же кто-то остановил. Уверенно, железной хваткой.

Обернувшись, Фролов увидел стоящую рядом пару полицейских. Выходит, пока он размышлял, их сверхсовременный мобиль бесшумно приземлился, выпав из поля зрения и внимания мужчины.

- Сохраняйте спокойствие и молчание, - предупредил, посоветовал, приказал полицейский.

Фролову заломили руки. Юрий непроизвольно зарычал. Щёлкнули наручники. Его затолкали в машину синей расцветки, которая тотчас взмыла в разродившееся наконец дождём городское небо.

Но перед этим Фролов успел заметить взгляд, которым провожал его Арсений. Бывший друг, предатель, жертва… Выражение чистого ужаса и непонимания сквозило в этом взгляде.

Фролова доставили в ближайшую тюрьму. Без разговоров и объяснений.

Когда вели к камерам, никто из работников не обратил на несчастного, потерянного мужчину внимания.

Автоматическая дверь открылась. Сняли наручники. Фролова впихнули внутрь.

- Посиди пока тут… дом. – Последнее слово полицейский выплюнул, с гневом и омерзением.

- Мне нужен адвокат! – поражаясь собственной храбрости, закричал Фролов.

Тот полицейский, который говорил раньше, сказал:

- А больше тебе никто не нужен, крот?

- Что? – переспросил Фролов: не понимал.

- Думал спрятаться под личиной реца и дестабилизировать систему? Подожди, вот вернутся инспекторы – объяснят тебе популярно, кто ты такой.

- Но я не…

Только полицейские ужЕ не слушали. Громко топая, две рослые, одетые в синее фигуры удалялись.

Дверь закрылась; включились, перегораживая её, лазеры. Наступила тишина.

- Да чтоб вы сдохли! – в сердцах бросил вслед полицейским Фролов.

Слёзы потекли по щекам. Слёзы ненависти, отчаяния, обиды… Всё несправедливо. Не должно так закончиться!..

Один-одинёшенек, в камере для особо опасных преступников, выход из которой перегорожен прочнейшей дверью и смертоносными лазерами, Юрий плюхнулся на нары и уронил голову на руки.

Он не знал, сколько прошло времени. Иногда казалось, что оно вообще остановилось, а порой – будто бы несётся вскачь, быстрее, чем возможно, перепрыгивая года, десятилетия, века…

Что-то творилось с Юрием – и вокруг него, - и мужчина не понимал что. Хотя отчаянно хотел разобраться. Всё бы отдал, чтоб понять!..

Беззвучие доминировало и властвовало. Словно бы один находился в этой части тюрьмы. А вдруг так и есть? Вполне возможно. По крайней мере, на окрики никто не откликался. Голос Фролова тонул и умирал в беззвучии окружающей пустоты.

Отчаяние уже давно превзошло само себя, пересекло последнюю границу, и от этого, что странно, сделалось немного легче.

Фролов в бессчётный раз обвёл безразличным взглядом камеру. Нары, сортир, раковина… Раковина, сортир, нары… И ещё пол, стены, потолок. Больше ничего. И вокруг – никого.

Хотелось есть, но нести обед ему, похоже, не собирались, пускай и сто раз невкусный.

«Хотят уморить голодом? Так вроде бы со мной должны разобраться инспекторы… Когда же они придут? Когда закончат эту пытку, драму, фарс?! Скорей бы, скорей!..»

Невыносимо более ждать неизвестно сколько неведомо чего. Что если они перед тем, как разобраться с ним, пожелают ещё чуть-чуть поиздеваться?

- Не исключено. В их духе…

Фролов не заметил, как стал размышлять вслух.

- А что если…

Лазеры, защищающие дверь, неожиданно погасли.

Юрий встрепенулся, с сомнением, неверием, ожиданием чего-то определённо нехорошего посмотрел в ту сторону.

Дверь открылась. На пороге стоял полицейский. Судя по нашивкам, из высоких чинов, а не один из тех, которые привезли сюда Фролова.

«Ну вот и всё. Только почему прислали такого важного человека? Ради меня? Будь я даже тысячу раз дом? Очень странно…»

- Выметайся, - бросил полицейский и отошёл в сторону.

Фролов встал с нар.

- Что? Я не…

- Выметайся. Сегодня тебе… повезло, гражданин предсказатель.

- Простите?

- Нет, это вы простите, гражданин предсказатель, - произнёс полицейский – то ли саркастически, то ли с уважением. – Два урода, что привезли вас сюда, сообщили о вашем с ними разговоре. И сегодня, на очередном задании, их застрелили. Так случается. Но конкретно вам в этом смысле – повезло.

Полицейский замолчал, внимательными, умными глазами сканируя Фролова.

Тот не знал, что ответить. Поэтому просто молча вышел из камеры.

Заперев дверь, высокий чин проводил Фролова до служебной машины. Мимо работников в форме, занятых привычными делами, мимо всего пары безразличных взглядов.

Забирался внутрь авто Юрий с единственной мыслью: что это неправда, сон, такого нет и не может быть!.. Ведь он же проходил тест, ещё в детстве, и тот выявил, что Фролов – рец. Тест – ошибочен? Невероятно! Или Юрия намеренно обманули? Подтасовали результаты? Но если такое выяснится, виновному грозит нечто большее, чем деактивация. Аннигиляция! Полное стирание: ментальное и вещественное, вместе с любой касающейся виновного информацией, а также уничтожением и перераспределением нажитых им вещей…

Летели над городом. Капли дождя отчаянной дробью барабанили по корпусу авто. Фролов смотрел вниз, на проносящиеся внизу здания, про себя повторяя: сейчас, вот сейчас водитель, полицейский, обернётся и «остановит» меня из деактиватора. Или отвезёт в аннигиляционный центр. Либо придумают что пострашнее – им это раз плюнуть…

Но время шло, а полицейское авто всё ближе подлетало к знакомому стопятидесятиэтажному небоскрёбу.

Машина села, открылась дверца. Бросив последний взгляд на полицейского и убедившись, что ждать от оного подвоха, кажется, не стОит, Фролов выбрался на улицу. Дверца немедля вернулась на место; машина взмыла под облака.

Дождь усиливался. Юрий побежал ко входу в подъезд, чтобы поскорее укрыться от ненастья.

Поднялся на свой этаж. Раздавленная магнитная метка лежала на прежнем месте.

Очутившись в квартире, мужчина, усталый, голодный, сбитый с толку, сел на пол прямо в коридоре и, закрыв глаза, отдался на волю времени без мыслей.

Сколько так просидел – не знал. Тело отказывалось двигаться. Да и неважно, неважно…

Верховный приказал следить за Фроловым.

Верховный прекрасно понимал, на что способны предсказатели. От их слов нельзя отвертеться. Такое возможно, только если ты дом, да и это не гарантия. Верховному то было хорошо известно.

Верховный не зря слыл весьма осведомлённым. Он правил страной далеко не первый год. Глупый человек на столь высокой должности долго не продержится. Не проберётся туда, прежде всего.

Что же касается инцидента с Фроловым… Подобное могло повториться. Поэтому всех рецев следовало уничтожать. На самом деле, их гораздо меньше, чем предсказателей, а по сравнению с дОмами – вообще считаные единицы.

Рецы – самая необычная и опасная разновидность людей. Верховный знал, на что те способны. Например, превратиться в дОма. Или, того больше, - предсказателя. И свергнуть его, верховного.

Когда-то давно это верховному напророчила предсказательница. Незадолго до того, как… устранил её. Аннигилировал. Если не считать его собственных воспоминаний. То же самое случилось с большинством врагов высоко взобравшегося человека, в основном – под видом деактивации.

«Он был рецем, но станет домом, а потОм – предсказателем. Берегись, ибо он свергнет тебя и развеет твоё имя по ветру, как будешь делать ты сам с неприятелями».

Вот её слова.

Верховный не верил в них до конца, пока не появился этот… Юрий Фролов. Он бы мигом разделался с жалким червяком, если бы не другие слова предсказательницы:

«Смотри не ошибись. Ведь, попытавшись уничтожить главного врага, ты тем самым поставишь под удар собственные благополучие, жизнь, страну».

Вспомнив это, Верховный грязно, витиевато выругался неприятным, скрежещущим голосом. Бог ведает, к кому обращался в пустом огромном кабинете.

Да, он превосходно знал, на что способны рецы, в том числе бывшие. И не только из-за пророчеств одной-единственной женщины. Начнём с того, что она была не единственной. Закончим же тем, что он, верховный, правитель страны, начальник над предсказателями, - сам не пророк и не дом, а не кто иной, как обыкновенный рецессивный человечек. Им и останется до скончания дней своих – которые ему безудержно, безумно, любыми способами хотелось продлить!..

Не самая страшная сцена в истории кино, но лично мне нравится, как во время беседы в кафе на протяжении пяти минут нагнетается саспенс, мы уже обливаемся пóтом вместе с героем, и в кульминационный момент ужас многократно усиливается.

Фильм: Малхолланд Драйв / Mulholland Dr. (2001)

Трещало вокруг, словно костры пылали, но не было ни огонька, ни пламени, только от земли поднимался хищный жёлтый свет, будто в подземных пещерах бушевали пожары.

— Пусто как, — пробормотала Ярина.
— Тебя боятся, — усмехнулась Обыда. Ярина глянула недоверчиво, крепче сжала её ладонь. — Ладно, глазастая, чего сердишься? Нельзя в Хтони сердиться. Тут среднее чувство серым делается, злое — чёрным. Смеяться тут надо, Ярина, смелым быть, храбрым, в сто раз храбрей, чем в Лесу. Лес и слабым помогает — Хтонь и сильных испытывает. Нечего хмуриться. Посмотри-ка — вон, впереди уже Терем видно.

Ярина с опаской подняла голову. Тёмная, устланная листьями тропа качнулась, топь по обе стороны потянула взгляд; повлекло в изумрудные разводы, в медленные тугие воронки. С трудом оторвавшись, Ярина взглянула, куда показывала яга. И обомлела, едва не оступившись.

— То-то, — довольно ухмыльнулась Обыда. Ярина подалась вперёд, щурясь, впитывая всем существом то, что видела. Захотелось раскинуть руки, побежать туда, но яга держала крепко. Хлопнула по плечу, возвращая в явь: — Больно-то не заглядывайся. Красиво, нечего сказать. Светло. Но наше с тобой Пламя — Лиловое, не Золотое.
Показалось, будто там, вдалеке, где вставало сияние, зазвучала музыка — тихая, но в самое сердце. А яга говорила — будто пела; мягко слова ложились на звуки.
— Наше с тобой Пламя земной силой питается, из пещер тянет, из корней, из гор. Белое ещё есть — у Утра, например, у Дня, у тех, кто силу черпает от неба, от солнышка, от озёр и речек, от полей широких. У царевен Золотое Пламя сама память питает, ну да про это тебе рано пока… Чёрное ещё есть — про него только в сказках сказывают: ничьё, бесчувственное, в самом сердце Хтони горит. — Обыда качнула головой куда-то вдаль, задумчиво помолчала. — Поделиться можно любым Пламенем, если захочешь, — с тем, у кого силы хватит его принять. Но если уж смешиваешь — осторожно надо, осторожно! Неумеючи смешаешь разное Пламя — разрыв-трава сладкой водицей покажется!
Ярина помотала головой, будто только что разбудили. Тонкая лиловая змейка скользнула из рук Обыды, обвилась вокруг шеи, тут же скатилась по расшитому платью в болото, зашипела, поплыла вглубь.

— Помни, что у тебя внутри, — тихо проговорила яга и подтолкнула вперёд. — Айда. Мимо самого двора пройдём, успеешь разглядеть. Но околицы не касайся, травы их не рви — замараешься золотом, долго пролежишь. Поняла?
— Поняла, — шепнула Ярина, послушно ступая по влажной тропе.
Она изо всех сил вглядывалась во встающий впереди Терем — в белом сиянии, с золотыми башнями, с витражными оконцами и кудрявыми яблонями, клонящими ветки за высокую ограду. Чем ближе, тем шире становилась тропа, тем светлей росла трава по обочинам. Кое-где выглядывали рубиновые ягоды, серебристые цветы. Задышалось вдруг легче; знакомым Лесом пахнуло среди болотной топи, среди чёрного перца и пряных подгнивших рос. Оказавшись в сотне шагов от Терема, Ярина умоляюще оглянулась:
— Пошли быстрей!
— Нельзя тут спешить. Быстро подойдём — обожжёмся, и глаза сжечь может. Тут ведь другое Пламя правит, Ярина, сказала же. Не наше.

Показались уже и витые лесенки, и хрустальные переходы, и резные ставни, и зелёная шёлковая листва, на которую так приятно было глядеть среди слякоти, синих елей, гудящего тёмного сосняка. По листьям прыгали блики, совсем как летним утром от солнца, но здесь, в Хтони, даже над Теремом солнца не было, стояло только тихое зарево — не дрожало, не падало, ласковой короной окружало сказочный дворец. А там, за оградой… По золотой траве медленно шла высокая красавица в длинном платье. Лилось от неё сияние — будто от огонька в лесу: тёплое, тихое. В волосах Ярина различила венок, но что за цветы — не поняла: вроде и купальницы, а вроде крупней, нежнее… За руку женщина держала девочку — чуть постарше Ярины, в белом платье, с волосами, в которые вплетены были те же крупные бархатные купальницы…

— Кто это? — спросила Ярина. Против воли потянулась вперёд, забыла про всё, что Обыда говорила. Изо всех сил захотелось туда, к свету, к Терему, к светлой этой незнакомке, к девочке этой — после тёмной избы, после мрачного двора, от угрюмой Обыды, от тревожного леса, где что ни шаг — то загадка…
— Царевна это с ученицей своей, — сказала Обыда мягко. Тут же грозно одёрнула: — Куда к околице полезла? Велела же, не трожь!
— А зайти нельзя? — с надеждой спросила Ярина. — Хоть на миг?
— Кто ж нас пустит.
— А если разрешения спросить? — не сдавалась Ярина, вглядываясь, впитывая и свет, и ласковые слова — не разобрать отсюда, но слышно было певучую речь, тихую песню, которую пела женщина девочке…
— Яги с царевнами не якшаются, — покачала головой Обыда. — По разные мы стороны, понимаешь? Как отражения в зеркале. Встретиться можно. Увидеть друг друга можно, если сильная, если пропа́сть не боишься. А заговорить — нельзя. Заговоришь — проложишь дорожку, качнёшь Равновесие.

Полыхнул гром, и от земли, там, где, потрескивая, затихал жёлтый свет, поднялись крохотные огни — такие же золотистые, как зарево над Теремом. Поплыли под уханье сов, под журчание невидимого ручья, впадавшего в нравную Калмыш. Три огонька коснулись Ярины: сели на щёку, на рукава, но не погасли, только обдали теплом, прозвенели едва слышно и повлекли за собой, потянули…
— Куда они? — спросила Ярина, не смея повысить голос, боясь спугнуть.
— Видят, что в тебе света много, — вздохнула Обыда. — Тянут тебя к Золотому Пламени.
— А ты?
— На меня, смотри, не садятся… — В голосе яги сквозила печаль, глубокая, тихая. Ёкнуло сердце. Ярина обернулась. Глядела Обыда холодно и сурово. — Шевелись, глазастая. Не наше это место. Налево сворачивай.
Ярина нехотя повернула и обнаружила, что стоит на развилке. Выложенная камнем дорога вела к Терему, и тонкий щебет доносил ветер с той стороны. Заросшая, усыпанная золой тропка манила вниз, круто уходя к обрыву, теряясь в кривых липах.
— Налево?
— Налево, налево. Направо — Золотой сад. Там царевны цветочки свои да яблони растят. Туда ходят, только если память хотят похоронить да заново вырастить. А нам с тобой каменные огни нужны.
— Ни на мгновенье туда нельзя? — протягивая руку раскрытой ладонью к теплу, к свету, прошептала Ярина. Показалось, что за оградой Сада, где кудрявились яблони, различила она мелкие синие цветы и ветер донёс оттуда шепотки, можжевеловый, сосновый запах…
— Ни на мгновенье.
Ещё один светлячок сел на ладонь — не золотистый, а серый, покрупней, похожий на поздний снег. Другой опустился на волосы, на подол приземлилась целая гурьба.
— А эти в тебе тень чуют, к реке зовут, — объяснила Обыда. — Пойдём.

Будто во сне, плохо видя, куда движется, в тумане, в густом киселе тронулась Ярина следом. Серые светляки превратились в настоящий снег, только он не таял, не холодил — знай себе летел в воздухе, вспыхивая. Оглянувшись через плечо, Ярина едва различила позади золотое сияние: скрывались дивные цветы, птицы-невидимки, светлостволые яблони и царевна… А впереди громче, шире несла свои перекаты река, тёмная Калмыш, укрытая по берегам рябиной и камышом, с водами, способными уводить в сны, у кого отбирать, а кому отдавать память.

— Видишь мост? Вон, за кустами. Три брёвнышка, а кого признает река, того пустит, даст пройти, не замочив ног.
— А если не пустит?
— Не бойся, не потонешь, — криво усмехнулась Обыда. — Только выйти назад уже не сможешь.
— Из реки?
— Из Хтони.
— Как так?
— Выйти-то выйдешь, через избушку выберешься. Но кусочек здешний в тебе останется, если глотнёшь воды. А течение Калмыши быстрое, сразу под воду потянет, испить заставит. Вот и вернёшься потом, а на сердце — здешняя вода, ледяная, чёрная. Всегда будешь об этом месте помнить. И вернуться хотеть. И Лес уж будет не мил, даже в самой чаще.

Серые светляки повалили гуще, будто метель. Ярина шла вперёд, проверяя, прежде чем ступить, каждый шаг. Только за серебристой пеленой делать это было сложнее и сложнее.
— Немного осталось, — подбодрила сзади Обыда, и, хоть шла она совсем рядом, за руку держала, голос её долетал из далёкой дали.
Наконец завеса потемнела, поредела, рассеялась, и блеснула впереди гладь реки — стальная, стеклянная, сколько хватало глаз.
— Сама хозяйка Калмыш тебя приветствует. Улыбается! — торжественно, тихо-тихо произнесла Обыда. — Поприветствуй в ответ.
Почему улыбается? Кто? Ярина глядела в воду и не видела ни улыбки, ни лица, ни фигуры — только тьму, глубокую, глубже самого глухого лесного колодца; в тех хоть звёзды отражаются, а в этой ничего нет. Ярина наклонилась и не увидела отражения.
— Ниже, — прошипела Обыда.
Ярина склонилась ещё, как в пояс кланяются, но ни чёрточки, ни точечки не прибавилось на водяном стекле. Окатило страхом: есть ли я, раз не отражаюсь? Ярина дёрнулась, ощупала свободной рукой лицо, грудь, колени.
— Ниже поклонись! — яростно велела Обыда.
Ещё ниже, к самой воде опустилась Ярина, присела на корточки, поднесла ладонь к налитой глади, в которой закачались верхушки осин. Слабо-слабо засветилась вода, и, только когда Ярина наклонилась, вдохнув ледяной, земляной, грибной запах, в реке наконец отразилось её лицо, испуганные глаза — такие, что радужка скрылась за расширившимися зрачками.
— Зеркало моё, что у чернодвери, — мерно проговорила Обыда, беря её за плечо, — из того же стекла, что эта вода. Ты всё спрашивала, отчего в него глядеться нельзя. Оттого нельзя, что оно всё внутри отражает, всю суть твою, без утаек. Глядеться в такие зеркала попусту нельзя — душу отнимут. Ну, вставай теперь.

По тонкому, хлипкому мосту перешли они Калмыш, и далеко в речном тумане, стоявшем, как пар над водой, Ярине почудились рыжие факелы, нарядные избы. Спросить, что это, не успела: мост кончился. Едва миновали середину — а уже на том берегу. Снег превратился в мелкие перья, потёк бусинами по лицу, волосы прилипли к щекам, потяжелели косы и платье.
— Ступай на землю. Не робей, ступай.
Тогда Ярина и увидела каменные огни. У самой воды, как горсть самоцветов, разрослись кучками, пучками, горят в сумрачной мгле, но свет не режет глаза, как лунный, не ласкает, как во дворе у Царевен, а так сияет, словно тебя саму озаряет изнутри, словно не забирает — отдаёт, одаривает.
— Раз навстречу тебе они выскочили — своей рукой сорви, — сказала Обыда.

Отрывок из фолк-фэнтези «А за околицей — тьма»