Подводные лодки типа CB — итальянские сверхмалые подводные лодки времён Второй мировой войны. Созданы фирмой "Caproni", всего было построено 22 подлодки этого класса. Классифицируются как подводные лодки берегового охранения или же сверхмалые подводные лодки.

ТТХ, строительство и боевое применение

Итальянцы видели сверхмалые подводные лодки прежде всего как средство патрулирования прибрежных вод и защиты портов и баз, то есть в первую очередь как оборонительное оружие. Разработкой таких лодок занималась итальянская фирма "Капрони" в начале 1930-х годов. Первый вариант, получивший обозначение СА, оказался настолько минималистичным и непрактичным, что моряки отправили два первых экземпляра на склад, настоятельно рекомендовав конструкторам в будущем учитывать реальные потребности итальянского флота.

С началом Второй мировой войны, Италии потребовались новые подводные лодки ,в том числе и сверхмалые, поэтому с началом боевых действий, итальянские инженеры продолжили свои разработки сверхмалых подлодок. Прислушавшись к морякам, инженеры создали проект СВ, о котором и пойдет речь в этом посте.

Итальянские подводники очень осторожно отнеслись к новому типу сверхмалых подлодок и заказали пробную первую серию из 6 подлодок (СB-1 - CB-6). Эти подлодки произвели довольно сильное впечатление на итальянских подводников и они решили принять их на вооружение. Всего было заказано 72 подлодки этого класса, но в ходе войны было построено всего 22.

Что из себя представляли эти подлодки ? Их ТТХ будут представлены ниже:

Основные характеристики:

• Скорость:

  • Надводная: 7 узлов

  • Подводная: 5 узлов

• Глубина погружения: 55 м

• Автономность: 1400 морских миль (при скорости 5 узлов)

• Экипаж: 4 человека

• Водоизмещение:

  • Надводное: 36 т

  • Подводное: 45 т

• Размеры:

  • Длина (по КВЛ): 15 м

  • Ширина корпуса (макс.): 3 м

  • Осадка (средняя, по КВЛ): 2,1 м

• Силовая установка:

  • Дизельный двигатель: Isotta Fraschini (90 л.с.)

  • Электродвигатель: Brown Boveri (100 л.с.)

• Вооружение:

  • Минно-торпедное: 2 торпедных аппарата калибром 450 мм

Первые шесть подлодок были построены в 1941 году и до апреля 1942 года патрулировали воды Неаполя и Салерно, не добившись никаких успехов. В апреле 1942 года, немцы запросили помощь у итальянцев в Черном море и поэтому 25 апреля эти подлодки начали свой путь в Черное море по железной дороге и 2 мая они прибыли в Констанцу. Они сформировали 1-ю флотилию сверхмалых подводных лодок под командованием Франческо Мимбелли. Прибыв в Констанцу, эти подлодки начали боевые действия против Советского союза.

Одна из этих подлодок - CB-5 была потоплена 13 июня 1942 года либо советской авиацией, либо торпедным катером. В конце 1942 года оставшиеся пять подводных лодок были переоборудованы и дооснащены на верфи в Констанце и продолжили боевые действия. Успехов достигла только подводная лодка CB-4, которая смогла потопить советскую подлодку Щ-203 незадолго до капитуляции Италии - 26 августа 1943 года.

После капитуляции Италии, все оставшиеся 5 подлодок (CB-1, CB-2, CB-3, CB-4 и CB-6) были захвачены немцами и переданы Румынии. Под румынским флагом эти подлодки не использовались, либо использовались, но очень слабо. В составе румынского ВМФ они оставались до августа 1944 года, когда они были затоплены румынами из-за угрозы захвата советскими войсками. Но советские войска подняли эти подлодки и 4 из 5 этих субмарин (CB-1, CB-2, CB-3 и CB-4) были восстановлены и включены в состав флота 20 октября 1944 года под новыми названиями - TM-4, TM-5, TM-6 и TM-7. В советском флоте они долго не задержались и к 16 февраля 1945 года подлодки были списаны и сданы на слом.

Вторая флотилия (CB-7, CB-8, CB-9, CB-10, CB-11, CB-12) сверхмалых подлодок была сформирована незадолго до капитуляции Италии - в августе 1943 года. После капитуляции, все они, кроме CB-7, остались в составе итальянского флота и сражались на стороне Союзников. СB-7 была захвачена немцами в Поле и была разобрана на запчасти. Оставшиеся субмарины (CB-8, CB-9, CB-10, CB-11, CB-12) в ходе войны никак себя не проявили. После войны они остались в составе итальянского флота и были списаны в 1948 году, после чего были разобраны на металл.

Оставшиеся 10 подлодок были захвачены и достроены немцами. Все они были переданы Итальянской социальной республике (кроме CB-22, которая была потоплена авиацией Союзников еще до передачи, осенью 1943 года). Оставшиеся 9 лодок использовались Итальянской социальной республикой как патрульные корабли берегового охранения. CB-13, CB-14, CB-15 и CB-16, CB-17 были потоплены авиацией Союзников в ходе войны. CB-18 была затоплены итальянцами в самом конце войны - 31 марта 1945 года.

Экипаж CB-19 был недоволен фактической немецкой оккупацией их страны и поэтому практически сразу после передачи их судна Итальянской социальной республики, экипаж взбунтовался, отплыл из порта и передал свое судно просоюзническому итальянскому правительству. Таким образом CB-19 продолжила сражаться под итальянским флагом, но уже на стороне Союзников. CB-19 оставалась в составе итальянского флота до 1947 года, когда она была списана и разделана на металл. CB-21 столкнулась с морским паромом 29 апреля 1945 года, после чего затонула.

CB-20 была захвачена югославскими партизанами в Поле 2 мая 1945 года. Экипаж подводной лодки, зная, что к городу приближаются югославские партизаны, попытался сбежать, но при попытке бегства, лодка была повреждена немецкими минами у входа в порт и была вынуждена вернуться обратно. Экипаж подлодки сдался в плен и позже был расстрелян югославскими партизанами, а сама подлодка была включена в состав югославского флота под новым названием - P-901 "Малишан" (маленький мальчик). Подлодка находилась на вооружении югославского флота с 1950 по 1957 год и использовалась в качестве учебного судна для подводников и экипажей патрульных катеров. В 1959 году подлодка была передана в Технический музей в Загребе в качестве музейного экспоната, став единственной подлодкой типа CB сохранившейся до наших дней.

Так же после войны были подняты обломки CB-22 в Триесте, после чего были переданы в местный музей и сохранены в качестве музейного экспоната (боевая рубка).

Подводные лодки типа CB не смогли достичь каких-либо значительных успехов в ходе Второй мировой войны. Единственным успехом лодок этого класса стало потопление советской субмарины Щ-203, но на этом успехи этих подлодок заканчиваются. Причинами низкой результативности стали неопытность экипажей, технические недостатки, поздний ввод в строй этих подлодок, а так же то, что их использовали во многом как оборонительное, а не наступательное оружие (в принципе как они изначально и задумывались).

Итальянцы во многом опоздали с постройкой этих лодок, если бы они начали их постройку еще до начала войны, то возможно они смогли бы проявить себя с более лучшей стороны. В итоге 12 подлодок этого класса были построены до капитуляции Италии, а 10 недостроенных были захвачены немцами, после чего были ими же достроены и переданы своим итальянским союзникам. 11 подлодок были уничтожены в ходе войны, 6 пережили войну и остались в итальянском флоте после войны, 4 были захвачены СССР, а 1 подлодка была захвачена Югославией. А на этом у нас всё !

Спасибо за внимание !

Постройка лодки и предвоенная служба

Подводная лодка "Delfinul" была заказана в 1927 году на верфи "Cantieri Navali del Quarnaro" в Фиуме (ныне хорватская Риека). Строительство завершилось в 1931 году.

Стоимость проекта составила 150 миллионов румынских лей, из которых Румыния оплатила 135 миллионов. Изначально строительство и ходовые испытания планировалось завершить к декабрю 1931 года, однако верфь нарушила сроки. Это привело к затяжным судебным разбирательствам, в ходе которых подводная лодка временно вошла в состав военно-морских сил Италии.

После серии ходовых испытаний, проводившихся до октября 1935 года для проверки и наладки судового оборудования, комиссия подтвердила полное соответствие основных характеристик утверждённому проекту. Подводная лодка находилась в прекрасном техническом состоянии. В январе 1936 года на лодку прибыл румынский экипаж. Он сразу приступил к изучению матчасти и обучению боевой работе, совершив несколько тренировочных походов вместе с итальянским экипажем. В мае 1936 года "Delfinul" вошла в состав Королевского флота Румынии.

Характеристики:

• Водоизмещение: 650 тонн (надводное) / 900 тонн (подводное).

• Размеры: Длина – 68 м, ширина – 5,9 м, осадка – 3,6 м.

• Силовая установка: Два дизельных двигателя Sulzer и два электродвигателя.

• Скорость: До 14 узлов на поверхности, до 9 узлов под водой.

• Вооружение: Восемь 533-мм торпедных аппаратов (четыре носовых, четыре кормовых), одно 102-мм орудие и один спаренный 13-мм пулемет.

Участие в боевых действиях

Подводная лодка "Дельфинул" сыграла значительную роль в войне на Черном море против Советского Союза во время Великой Отечественной войны. Базируясь в Констанце, она совершила девять боевых поховов. С момента вступления Румынии в войну 22 июня 1941 года, наличие даже одной подводной лодки вынуждало советский Черноморский флот обеспечивать противолодочную оборону своих конвоев и баз. К тому же это была самая современная подводная лодка стран Оси на Черном море. Являясь единственной подлодкой Румынии, "Дельфинул" лишь изредка выходил в море для разведывательных миссий.

Первый боевой поход подводной лодки "Дельфин" под командованием капитана Константина Костаческу проходил с 22 по 27 июня 1941 года. Это была простая разведывательная операция, проводившаяся в 111 км от румынского берега.

26 июня в 00:30 Костаческу сообщил в Констанцу о приближении к городу крупной советской эскадры. Из-за утраты элемента внезапности советские корабли понесли потери: был потоплен эсминец "Москва", а головной корабль "Харьков" и крейсер "Ворошилов" получили повреждения в последующем сражении.

Следующее патрулирование, с 10 по 20 июля, возглавил капитан Корнелиу Лунгу. "Дельфин" патрулировал южную часть вод Крымского полуострова и провел разведывательную миссию в районе Новороссийска, целью которой была оценка противовоздушных и противолодочных возможностей советской военно-морской базы. 13 июля подводная лодка находилась к юго-западу от мыса Идокопас, а 15 июля достигла южных берегов Феодосии. В этом районе экипаж заметил советский корабль, но упустил его из виду. Ночью подлодку обнаружил вражеский патрульный катер, но "Дельфин" быстро погрузился и избежал атаки.

16 июля, из-за поломки гирокомпаса, подводная лодка была вынуждена вернуться на базу. Находясь в 176 км от мыса Сабла, "Дельфин" заметил на поверхности небольшую советскую подводную лодку, предположительно класса "Малютка". Командир принял решение атаковать ее из палубного орудия, но из-за сильного волнения на море и появления двух неопознанных гидросамолетов, он отменил атаку и приказал погрузиться, прервав контакт.

30 июля "Дельфин" должен вернуться на базу в 16:00. Однако из-за неисправности двигателя подводная лодка вернулась в порт только в 19:00.

Во время своего третьего патрулирования (12–20 августа 1941 года), лодка снова вернулась под командованием капитана Костаческу, "Дельфинул" получил задачу атаковать конвои, направлявшиеся в Одессу или из нее. Однако, несмотря на два представившихся шанса атаковать противника в ночи с 13 на 14 августа и 19 августа, подводная лодка не смогла сделать этого их из-за множества вражеских патрульных кораблей и самолетов. После этого "Дельфинул" провел разведывательную миссию у берегов Крыма.

20 августа, на обратном пути домой и в четырех милях от Констанцы, подводная лодка вступила в единственный за всю войну на Черном море бой между подводными лодками. В 12:08 советская субмарина "М-33" произвела торпедный залп, который оказался неудачным. "Дельфинул" немедленно произвел ответную атаку из спаренного 13-мм пулемета, вынудив противника погрузиться и уйти.

Во время четвёртого патрулирования с 3 по 19 сентября подводная лодка "Дельфинул" была направлена к Новороссийску. 9 сентября в 9:35 лодка была обнаружена на поверхности крейсером, который капитан Корнелиу Лунгу идентифицировал как советский крейсер "Коминтерн". Подводная лодка была вынуждена погрузиться и осторожно маневрировать, избегая подводных скал.

В последующие дни у "Дельфинул" было несколько возможностей для атаки на вражеские суда, однако сильное волнение на море, патрульные корабли и самолеты сделали это невозможным. 10 сентября лодка оказалась в 37 км к западу от мыса Отришенок, заметив вражеский конвой, подлодка на расстоянии выстрела по конвою из двух кораблей. Однако подлодка была обнаружена кораблем сопровождения и это вынудило ее погрузиться. Ещё одна возможность представилась 16 сентября в 5:05 к западу от Новороссийска, когда "Дельфинул" заметил советский танкер с сильным сопровождением. Однако суда охранения заметили перископ, и когда капитан снова поднял его, он увидел, что корабли сопровождения идут в его сторону. В соответствии с приказом не вступать в бой с кораблями сопровождения, он принял решение погрузиться и покинуть этот район.

17 сентября не достигнув никаких успехов, "Дельфинул" взял курс на Констанцу, но на обратном пути его заметили несколько советских гидросамолётов, которые попытались атаковать подлодку, но безуспешно. 19 сентября "Дельфинул" благополучно вернулся на базу.

Пятый поход подводной лодки "Дельфинул" состоялся со 2 по 7 ноября 1941 года. Именно в ходе этого похода была предпринята единственная успешная атака этой подводной лодки. Основной задачей "Дельфинула" было перехватывать корабли и конвои, направлявшиеся в Севастополь. Командиром подводной лодки в этом походе был Константин Костаческу.

Неподалёку от Констанцы экипаж заметил вражескую подводную лодку, но из-за наступления темноты потерял её из виду. Утром 5 ноября "Дельфинул" достиг окрестностей Ялты. В 6:36 было замечено вражеское судно, за которым продолжилось наблюдение.

Около 8:05 младший лейтенант Константин Стегару обнаружил большое транспортное судно, двигавшееся в сторону Ялты. В 8:15 судно изменило курс, повернув налево и приближаясь к подводной лодке. Командир Костаческу принял решение дождаться, пока судно пройдёт мимо, и произвести выстрел из кормового торпедного аппарата.

В 8:43 "Дельфинул" выпустил торпеду из ТА № 6 с дистанции 800 метров. Через несколько мгновений после запуска был слышен взрыв торпеды, за которым последовал более мощный взрыв. Предполагается, что судно не имело сопровождения, поскольку лодка подверглась атаке глубинными через час после атаки.

Преследование подлодки продолжалось с 10:30 до 18:30. Было совершено 23 захода, в ходе которых было сброшено от 80 до 90 глубинных бомб. Во время атаки капитан Костаческу умело маневрировал, погружая подводную лодку всё глубже, а когда противник начинал прослушивание через гидрофоны, он останавливал двигатели.

После этого "Дельфинул" направился к турецкому побережью, однако из-за сильного шторма возвращение домой оказалось затруднительным. За эту атаку капитан Константин Костаческу был награждён орденом Михая Храброго 3-й степени.

Утверждалось, что предполагаемой целью атаки "Дельфинула" был советский грузовой корабль "Уралец" водоизмещением 1975 тонн. Однако, согласно более поздним оценкам, этот корабль был потоплен Люфтваффе 30 октября во время авианалёта на Евпаторию. Также существует версия, что атаке подвергся минный заградитель "Островский", но эта версия так же вызывает сомнения. Более вероятной целью атаки считается советский танкер "Кремль", который был поврежден в ходе этой атаки.

6-8 походы лодки были ничем не примечательны. Подлодка патрулировала побережье Турции и Грузинской ССР, так ничего и не добившись. Эти походы проходили в ноября-декабре 1941 года и в мае 1942.

Последнее патрулирование подводной лодки "Дельфинул" (25 июня — 3 июля 1942 года) проходило вблизи Ялты. 27 июня, прибыв к району патрулирования, экипаж был вынужден погрузиться из-за обнаружения вражеской авиации. С 16:26 до 17:30 "Дельфинул" подвергся атаке 240 противолодочными бомбами, в результате чего топливный бак был поврежден. После появления вражеского патрульного корабля, капитан Костаческу приказал полностью отключить электродвигатели.

На следующий день, в 16:12, вражеский самолёт заметил подводную лодку на поверхности, повредив пулями её боевую рубку. 1 июля, в день эвакуации из Севастополя, активность советского флота в крымской зоне привела к тому, что "Дельфинул" был множество раз обнаружен и подвергался атакам глубинными бомбами. После ухода от погони, подлодка взяла курс на Констанцу> По завершении этого похода "Дельфинул" был отправлен в капитальный ремонт на верфь в Галаце, куда и прибыл 24 ноября. После этого похода, подлодка больше не принимала участия в боевых действиях.

После переворота 23 августа 1944 года в Румынии, подводная лодка была захвачена советскими войсками и 20 октября того же года введена в состава советского флота под названием ТС-3. Прослужив недолго в составе ВМФ СССР, она была выведена из эксплуатации 12 октября 1945 года. В 1951 году подводная лодка была возвращена Румынии, прослужив еще 6 лет в румынском флоте, а в 1957 году окончательно списана.

Вот таки закончился боевой путь первой подводной лодки румынского флота. Лодка практически не добилась каких-либо успехов, особенно если сравнить её с немецкими коллегами. Но немецкие подводные лодки действовали в Атлантике, Средиземном море и много где еще, где возможностей для атак было больше, но было и больше опасностей. А на этом у нас всё.

Спасибо за внимание !

В десяти отсеках — 130 живых душ, не считая трех щеглов в вольере зоны отдыха… Пожар всегда страшен. Но когда подо льдами горит термоядерный исполин, то это уже не пожар, это начало апокалипсиса…
Сообщение ТАСС, если бы об этом разрешили сообщить, звучало бы так: «18 января 1981 года подо льдами Арктики затонул на глубине 3 тысяч метров ракетный атомный подводный крейсер стратегического назначения К-424. На борту находилось 130 человек… Причины катастрофы уточняются». Так могло бы быть, но так не стало, потому что на борту К-424 нашелся человек, который сумел переиграть судьбу, отменить катастрофу, вернуть корабль домой, в базу… Это был командир подводного крейсера — 37-летний капитан 1 ранга Николай Александрович Иванов.
Сегодня этот, никому не известный герой, живет в подмосковной Балашихе, работает охранником в таможне… Автор этих строк приехал к нему в гости. Пока радушная хозяйка Светлана Петровна накрывала стол, Николай Александрович достал фотоальбомы, развернул морские карты…

Старый моряк попытался начать эту жутковатую историю с шутки:
— Один мой приятель как-то спросил меня: «Почему подводники начинают свои рассказы так – сплю я и вдруг…» Точно замечено. И эту историю я тоже мог бы так начать, если бы успел тогда добраться до койки. В 12.00 я сдал свою командирскую вахту старпому – капитану 2 ранга Борису Плюснину, и отправился во второй отсек прилечь в каюте…
Шла обычная боевая служба в Арктическом районе. Мы находились чуть севернее Земли Франца-Иосифа.
Шли 23-и сутки под тяжелыми паковыми льдами, без малейшей возможности пробить их, всплыть в случае необходимости. Старался не думать о ледяном панцире, который нависал над нами, как гробовая крышка…
В стране готовились к XXV съезду КПСС, и наш поход, в успехе которого мало кто сомневался, должен был стать подарком съезду от моряков-североморцев. Так нас напутствовали перед выходом на боевую службу в высокие широты…
Я не успел еще раздеться, как тишину жилого отсека взрезала пронзительная долгая трель звонка аварийной тревоги. И тут же встревоженный голос старпома:
— Аварийная тревога! Пожар в центральном посту!
Я немедленно метнулся в третий отсек. Едва отдраил переборочный люк, как уловил едкий запах дыма.
— Где горит?!
— Выгородка в районе гальюна!
Выгородка, забитая ящиками с запасными деталями – ЗИПом, находилась на средней палубе. Я приказал разгрузить ее, чтобы добраться до очага возгорания. Раскидали ящики, но пламени не было видно. Дым валил из угольного фильтра, очищавшего воздух в гальюне. Пожар разгорался не на шутку. В Центральном воцарилась гнетущая тишина. Я ловил на себе тревожные взгляды, а кое у кого глаза были с полтинники. Вот когда я понял смысл выражения – у страха глаза велики. В каждом взгляде – немая мольба: командир, спаси! Ты знаешь, ты должен знать, что сейчас делать!
Будь это где-нибудь в Атлантике, я немедленно бы всплыл. Но у нас над головой был мощный паковый лед и категорический запрет не обнаруживать себя на поверхности.
С каждой минутой росла токсичность нашего воздуха. Химик доложил, что концентрация окиси углерода увеличилась в 380 раз.
В центральный поднялся замполит капитан 1 ранга Архипов и попросил разрешения увести людей, не занятых борьбой за живучесть во второй отсек. Я разрешил. Но сначала приказал поднять давление во втором и четвертом, то есть в отсеках смежных с нашим, третьим, чтобы туда не хлынул дым.
Никто не имеет права покидать аварийный отсек. Этот жестокий закон Иванов решил нарушить, исходя из своего командирского права принимать решения по обстановке. Что толку от людей, не занятых борьбой за живучесть? Пусть меньше будет жертв… Правда, потом заму пытались вменить трусость: зачем покинул аварийный отсек да еще людей с боевых постов увел. Иванов прикрыл своего заместителя: «Это я велел ему перейти во второй отсек. Если бы мы с Плюсниным погибли, Архипов бы возглавил экипаж».
Трудно представить, как бы Архипов управлялся с лодкой, если бы выгорел отсек управления кораблем, центральный пост.
Скорее всего, подводный крейсер, блуждал бы подо льдами сам по себе, превратившись в подобие «летучего голландца», пока не заполнился через прогоревшие сальники водой и не канул на дно приполярной котловины.
Ведь огонь полыхал с такой силой, что расплавилась стальная дверь гальюна.

Трудно принимать безошибочные решения в считаные секунды да еще в отравленной атмосфере, да еще не располагая полной информацией о том, что горит и где горит. Но распоряжение Иванова наддуть смежные отсеки было спасительно правильным: когда «лишние» моряки переходили во второй отсек, угарный газ не пошел вслед за ними, жилой отсек не задымили. В тусклом свете аварийного освещения дым сгустился до того, что уже не видно было и пальцев на вытянутой руке. Сизый дым пластами стелился по пультам, приборным панелям… Пот катился градом – ведь на средней палубе полыхало пламя. Третий отсек превращался в газовую камеру смерти. Труднее всего было на пульте, с которого управляли реактором. С этого поста не уйдешь, умри, но обеспечь подводному кораблю ход, иначе всем хана. Чаще всего так оно и случалось – пультовики-управленцы погибали в своих выгородках, держа до последнего пальцы на кнопках. Так погибла вахта в посту управления ГЭУ – главной энергетической установки – на атомной подводной лодке К-8. Так погибли в сентябре 1975 года три капитан-лейтенанта во время пожара на атомарине К-47, командиры групп дистанционного управления. Так погиб на К-19 старший лейтенант-инженер Сергей Ярчук. Он умирал, отравленный угарным газом на глазах своего командира капитан-лейтенанта Милованова, который не мог оторваться от управления реактором ни на секунду… Обо всем этом был немало наслышан и командир дивизиона движения К-424 капитан 3 ранга-инженер Владимир Морозов, обеспечивавший ход подводного ракетоносца. Понимая, что он обречен, Морозов написал командиру предсмертную записку (переговорное устройство вышло из строя): «Товарищ командир, Ваше приказание выполнили – ход корабля обеспечен. Теряю сознание, но остаюсь на посту».
Так действовали те, кого без пафоса можно назвать героями. Но были и другие… Старшина-секретчик прибежал по аварийной тревоге в центральной пост (его обязанность вести черновой вахтенный журнал), увидел, какой дым там стоит и повернул обратно. Позже его нашли в самом дальнем отсеке, в десятом. Как он прошел сквозь задраенные по тревоге межпереборочные двери, одному Богу известно. Может быть, и в самом деле, жажда жизни превратила его в бесплотный дух. Ответить на вопрос, как он оказался в корме, а не на боевом посту, так и не смог:
— Сам не знаю, как тут очутился!
Матрос на пульте «Кама» делал все сам, делал все правильно, приговаривая: «ДМБ в опасности! ДМБ в опасности…» Его зациклило на этой фразе – слегка повредился в уме. Но остальной экипаж держался до последнего и действовал, как надо.
Николай Иванов:
— Я приказал всплывать на перископную глубину и готовиться к пуску системы ЛОХ. Честно говоря, побаивался ее включать, был немало наслышан о ее смертоносном воздействии на тех, кто не успел надеть маски…
Система ЛОХ – Лодочная Объемная Химическая – это огнегасящий газ фреон, который можно пустить из баллонов станции ЛОХ в любой отсек. Фреон великолепно тушит огонь, но опасен для человека, как и любой не поддерживающий жизнь газ. Поэтому все, кто был в третьем, включились уже не в ПДУ (портативные дыхательные устройства), эдакие облегченного типа изолирующие противогазы, которые подводники всегда носят при себе в пластиковых футлярах, а в дыхательные аппараты ИДА-59, чьи баллоны наполненные кислородом и азотом, позволяют продержаться в дыму и под водой втрое дольше, чем в легких ПДУ. По какой-то причине не успели включиться ни в ПДУ, ни в ИДА младший штурман («штурманенок») лейтенант Н. Шемитов и мичман Е. Баламатов и тут же жестоко поплатились…
Николай Иванов:
— Мне приносят в центральный пост записку. Красной пастой торопливо начеркано: «У нас два трупа.
Погибли Шемитов и Балмаков…». А тут еще инженер-механик капитан 2 ранга Анатолий Чумак с докладом: «товарищ командир, половина дыхательных средств уже израсходована. Еще полчаса и погибнем все…»
Сам еле на ногах стоит – наглотался дыма, пока отдавал распоряжения. Ведь всякий раз надо маску снимать… Ну, думаю, семь бед – один ответ. Раз трупы на борту, все равно с должности снимут, черт с ней со скрытностью, надо всплывать.
Это сейчас легко рассказывать – под водочку с домашними огурчиками, а тогда капитан 1 ранга Николай Иванов, как никто другой понимал, что всплытие невозможно – над головой многометровые паковые льды. Если только не произойдет чуда… И чудо произошло! Произошло, быть может, только потому, что командир был наречен именем небесного заступника моряков – Николая-чудотворца. Другого объяснения тому, что среди ледяных гор вдруг возникла полынья, затянутая всего-навсего лишь метровой толщины льдом, — нет. Подводный крейсер проломил его, как нож яичную скорлупу, и всплыл под низким серым январским небом приполюсного круга. Где-то далеко на юге оставались северные отроги земли Франца-Иосифа… Полярная ночь подарила им густые серые сумерки.

Николай Иванов:
— Первым делом надо было вынести на мостик пострадавших. Но как это сделать, когда бездыханные тела совершенно не держатся в вертикальной шахте рубочных люков. И не подхватить их сверху – глубоко, и не протолкнуть снизу – высоко. Попробуй, вытащи из колодца утопленника. Выход из ситуации нашел наш боцман.
— Товарищ командир, а если мы их привяжем к койкам да так и поднимем?!
— Действуй!
Сняли подвесные койки, привязали к ним тела лейтенанта и мичмана и без особых проблем подняли их на мостик, в ограждение рубки. Теперь за дело взялся лодочный врач капитан медслужбы Анатолий Двояковский. Он стал делать им искусственное дыхание. И тут произошло еще одно чудо! Покойники ожили. Тяжело отравленные парни стали дышать. Если бы на Иванова не смотрели во все глаза подчиненные, он бы, наверное, перекрестился: слава Богу, вернемся без трупов!
Отдышался наверху и инженер-механик Анатолий Чумак, угоревший едва ли не больше всех. Предельно допустимая концентрация (ПДК) фреона и угарного газа в атмосфере отсека превышала норму в 420 раз!
Командир подниматься на мостик не стал, хотя соблазн глотнуть свежего воздуха был очень велик. Но Иванов был нужен в Центральном…
Пламя удушили фреоном. Третий отсек провентилировали. Стали разбираться, что же произошло. И тут впору было разразиться трехэтажным матом. Но Иванов – сдержался. Начальник химической службы капитан-лейтенант Н. Симонов установил, что молодой матрос тайком закурил в гальюне, а окурок сунул в угольный фильтр. Почти чистый углерод не замедлил воспламениться. Возник эффект мартеновской печи. Поскольку фильтр выходил в выгородку с запчастями, то создалось впечатление, будто горят ящики; их безуспешно пытались раскидать и в результате завалили вход в гальюн… От копеечной свечи, говорят, Москва сгорела. А от поганого окурка едва атомоход не сгорел. Молодого матроса даже под суд отдавать не стали: что с безотцовщины взять? Курить начал с третьего класса. И хотя на К-424 была специальная каюта для табакуров, юный разгильдяй зажег сигарету там, где ему вздумалось.
Из того похода К-424 вернулась своим ходом – без жертв, без потери скрытности, выполнив все поставленные задачи. Даже птицы в зоне отдыха, весьма чувствительные к газовому составу воздуха, и те остались живы.
Теперь никто не жаловался на то, что командир их мучает частыми учебными тревогами и в дыхательные приборы включались мгновенно. Гром не грянет, экипаж не перекрестится.
На причале в Гаджиево подводный крейсер встречали с оркестром.
Николай Иванов:
— Когда я доложил встречавшему нас начальнику штаба дивизии капитану 1 ранга Хренову о том, что у нас был пожар, тот оборвал марш на полутакте. Оркестр затих.
«Давай поподробнее!» — Голос его не предвещал ничего хорошего. Доложил все, как было. А в ответ сразу же упрек:
— Почему так много дыхательных средств израсходовали? А если бы был второй пожар?
— У меня был первый пожар, и если бы я его не потушил, второго бы уже точно не было…
Разбирались с командиром долго и строго.

Капитан 2 ранга Николай Александрович Иванов (фото из личного дела).
Разумеется, никаких наград за решительные и грамотные действия по борьбе с пожаром подо льдом никто не получил. «Аварийщиков» не награждали. От серьезного наказания (командир отвечает за все, даже за то, что военкоматы присылают на подводный флот умственно неполноценных парней) Иванова вольно или невольно уберег командующий флотилией вице-адмирал Лев Матушкин, который объявил командиру К-424 строгий выговор. И хотя дело дошло до командующего флотом и выше, ограничились «строгачом», ведь за одно прегрешение наказывать дважды по уставу не положено.
— Но самое страшное было впереди, – усмехается Иванов. – На другой день начинался очередной съезд партии и все экипажи развели по ленинским комнатам смотреть по ТВ торжественное открытие. А у нас, как назло, телевизор отказал. Не работает. Проверяющие из политотдела ходили по этажам. Если бы донесли, что «экипаж К-424 не смотрит открытие исторического события в жизни советского народа», о-о!, такой бы шум поднялся, все бы нам сразу припомнили. Но лодочные умельцы за полчаса наладили «ящик». Опять пронесло! Чудом.
Я сгоряча – нервы еще были взвинчены пожаром — заму выговор объявил – за «неготовность средств технической пропаганды». Тот обиделся – был он старше меня и по званию и по возрасту — пожаловался в политотдел дивизии.
Там взвились: как это так — в день открытия партийного съезда командир замполиту выговор объявляет?! Самодурство, аполитично! В истории флота такого не было!..
Но в истории флота не было и такого, чтобы подо льдами пожар тушили. А экипаж Иванова это сделал.
В конце концов, в Москве разобрались, из какого пекла командир выбрался без потерь. И представили Иванова к ордену Красной Звезды. Но политработники припомнили историю с замполитом – представление не подписали.
А Иванов через пару месяцев снова ушел на боевую службу – вне очереди, без отдыха. Командира подводного крейсера, который должен был идти подо льды по плану, хватанул инфаркт. Пришлось Иванову выручать дивизию. И пошел, хотя, в памяти, в душе, нервах еще жил стресс подледного пожара.
Потом друзья его спрашивали:
— Страшно было?
— Поначалу было некогда бояться. Надо было действовать, принимать решения. Страшно стало, когда пошли доклады о трупах. Страшно, когда твои люди гибнут…
— Как наказали матроса-курильщика?
— Никак. Он и сам понял, что натворил. Этот урок и для него, и для всего экипажа – на всю жизнь, горше любого наказания. Команда это оценила. Нам же надо было вскорости снова в море выходить…
* * *
Если бы не безошибочные и своевременные действия капитана 1 ранга Николая Иванова, жертв на К-424 было бы больше, чем на «Курске». Да и экология центральной Арктики была поставлена под серьезную радиационную угрозу. Никакой бы «Мамут» не вытащил бы затонувший ракетоносец с километровых глубин да еще из-подо льда. Однако, ничего этого не произошло. И потому историю с подледным пожаром быстро забыли, как и забыли тех, кто действовал в сверхэкстремальной обстановке смело и грамотно. Иванова перевели служить в Москву – преподавателем в академию ВВС имени Гагарина. Учил авиаторов основам тактики военно-морского флота. А там и на покой проводили. Вот только при расчете пенсии забыли про 17 лет службы в Арктике на атомоходах, рассчитали, как ординарного преподавателя.
Ну, ладно орденом обнесли – не ради наград ходил Иванов под океанские льды, но чтобы так подло урезать пенсион отставному командиру атомного стратега, тут нужно было чугунной совестью обладать.
И куда только Иванов не писал – и министру обороны, и президенту России, и своему депутату. Ответы приходили витиевато вежливые, но со ссылкой на один и тот же канцелярский казус: прежнее начальство не внесло указание о зачете полярной выслуги на атомных кораблях в «боковик приказа». Забыло начальство наложить нужную резолюцию в этот самый пресловутый боковик. И никто теперь ничего поделать не может. Нет такой административной силы в стране, чтобы поправить несправедливый приказ. Остается утешаться тем, что имя капитана 1 ранга Николая Иванова, внесено не в «боковик приказа», а историю российского подводного флота.

Несколько слов о том, как сложились судьбы членов героического экипажа. Воскресший «штурманенок» Николай Шемитов, стал со временем флагманским штурманом ВМФ России. Старпом капитан 2 ранга Борис Плюснин стал вскоре командиром атомного подводного крейсера. Погиб от руки эстонского националиста при выводе учебного центра ВМФ из Палдиски. Доктор Анатолий Двояковский живет и работает в Санкт-Петербурге. Ну, а Николай Иванов уволился с должности сторожа и живет на берегах реки Пехорка на свою урезанную пенсию.
— Пенсия у меня хорошая, – невесело шутит он, – только маленькая.
Может быть нынешний министр обороны России Сергей Кужугетович Шойгу сможет отдать приказ: исправить вопиющую несправедливость, внести «в боковик» злополучного приказа фамилию бывшего командира атомного крейсера и вернуть ему заслуженный орден?

Пруф

До войны лодка на удивление была престижным судном, возможно это связано с тем, что это была последняя лодка в своём классе и именно её, в отличие от её более ранних сестёр сделали наиболее качественной. Все предвоенные командиры U-6 являлись ветеранами Первой мировой войны.

Но к началу второй мировой войны U-6 устарела и ее хотели окончательно перевести в статус учебного судна, но начавшаяся война разрушила эти планы и лодка отправилась выполнять боевые задачи.

За время война U-6 совершила два боевых похода, успехов не достигла. Первый поход был в самом начале войны в Балтийском море, лодка не достигнув успеха вернулась обратно:

24 августа 1939 года U-6 вышла из Нойштадта, имея задачей наблюдение за грузовыми перевозками в проливе Каттегат. 29 августа ненадолго заходила в Киль для дозаправки. 13 сентября 1939 года, закончив поход, окончательно вернулась на базу в Киль.

Затем лодка стояла без дела вплоть до начала операции "Везерюбунг", когда все силы Кригсмарине были брошены на поддержку вторжения в Норвегии и про U-6 решили вспомнить. U-6 вместе с U-2, U-3 и U-5 она должна была составить восьмую группу поддержки вторжения в Норвегию. 4 апреля лодка вышла в море, 10 апреля U-6 достигла точки назначения. С 10 апреля по 17 апреля безуспешно патрулировала район Листера, недалеко от Норвегии. 19 апреля 1940 года, не достигнув успехов вернулась в Вильгельмсхафен.

После своего последнего похода U-6 1 июля 1940 была переведена в 21-ю учебную флотилию, которая действовала на Балтике, лодку окончательно перевели в статус учебного судна. Лодка несла службу вплоть до 7 августа 1944 года, когда была выведена из состава флота и до мая 1945 года стояла в Готенхафене(Гдыня) до тех пор пока не была захвачена советскими войсками 9 марта 1945 года. U-6 была затоплена в 1945 году в гавани Штольпмюнде советами после осмотра Трёхсторонней военно-морской комиссией (ТНК) 28 августа 1945 года. Корпус лодки был поднят польскими портовыми властями в 1950 году и разобран в 1951 году. Вот так и закончила свой боевой путь U-6, последняя в своём классе.

Спасибо за внимание !

Символами подобных трагедий стали названия советского госпитального теплохода «Армения» (потоплен 7.12.1941 у берегов Крыма гитлеровским торпедоносцем Не-111, более 5,5 тыс. погибших, в основном – раненые и медперсонал), японского транспорта «Джунио Мару» (торпедирован британской подлодкой HMS «Трейдвинд» на пути к Суматре, 5 620 погибших, в основном - голландские военнопленные и подневольные рабочие из Индонезии), немецкого лайнера «Кап Аркона» (затонул 3.05.1945 в Любекском заливе в результате штурмовки истребителями-бомбардировщиками «Хоукер Тайфун» Британских Королевских ВВС, около 5 тыс. погибших, в основном – узники нацистских концлагерей). Но этот печальный список гораздо длиннее, и не последнее место в нем занимает маленький болгарский моторный шлюп «Струма», погибший 24 февраля 1942 г. в Черном море у устья пролива Босфор вместе с находившимися на его борту 768 беженцами-евреями из Румынии и 10 болгарскими моряками (спасся всего один человек). На сегодняшний день господствует мнение, что судно было потоплено торпедой, выпущенной советской подлодкой Щ-213 под командованием старшего лейтенанта Дмитрия Денежко. При этом история мучительной одиссеи пассажиров «Струмы», равно как и обстоятельства ее гибели, остаются мало известными широкой общественности повсеместно, за исключением, пожалуй, Израиля. Предлагаемый читателю очерк стал попыткой по возможности объективно и подробно рассмотреть события, предшествовавшие морской трагедии, разыгравшейся у устья Босфора 24 февраля 1942 г. Вопрос о том, можно ли приписывать советским подводникам потопление «Струмы», нельзя считать закрытым до тех пор, пока не изучены все аспекты этого ужасного события и не предоставлено слово всем доступным свидетелям.
В Румынии, где проживало более 750 тыс. евреев, антисемитские настроения правого крыла правящих кругов были традиционно сильны. В 1940 г. с приходом к власти правительства Йона Антонеску (тогда еще не маршала), быстро сконцентрировавшего диктаторскую полноту власти в своих руках, Румыния начала сближение с "третьим рейхом"; неизбежно последовали административное наступление на права еврейской общины и жестокие нападения на евреев со стороны активистов право-националистических организаций. Летом 1941 г., после начала агрессии гитлеровской Германии против СССР, когда Румыния выступила на стороне немцев, волна нацистских репрессий против евреев докатилась и до этой восточноевропейской страны. Началась массовая депортация в концентрационные лагеря еврейского населения с занятых румынскими войсками территорий Бессарабии и Буковины, сопровождавшаяся гибелью десятков тысяч из них. В самой Румынии евреи-мужчины в массовом порядке отправлялись властями в так называемые «лагеря принудительного труда». После того, как в конце 1941 г. по требованию немецкой стороны «кондукэтор» (глава государства, вождь) Антонеску ликвидировал последний официальный орган, защищавший права диаспоры - Еврейский совет Румынии, у румынских евреев не осталось иллюзий в отношении своего будущего. Те, кто еще оставался на свободе, или бежал из лагерей, стали отчаянно искать путей выезда на «историческую родину» (Эрец-Исраэль, как называли ее искавшие новой жизни люди) – в находившуюся под британским мандатным управлением Палестину. Румынские правительственные чиновники, одни – из жажды наживы, другие – из соображений гуманизма, поначалу не препятствовали выезду евреев из страны при условии, что их имущество и капиталы переходили в собственность государства. Активное участие в организации эмиграции принимали различные сионистские организации, перешедшие на нелегальное положение; в случае со «Струмой» это был знаменитый военизированный молодежный союз «Бетар» («Бейтар», «Брит Иосеф Трумпельдор»).

Из Румынии, окруженной союзными гитлеровской Германии странами или оккупированными территориями, еврейским беженцам был открыт только один путь – по охваченному войной Черному морю до турецких проливов Босфор и Дарданеллы и далее по не менее опасному Средиземному морю – к побережью Палестины. Учитывая, что спасавшиеся от гибели еврейские семьи готовы были заплатить за билет на пароход любые деньги, де еще и взять на себя материальную сторону улаживания «эмиграционных формальностей» с румынскими властями, для «деловых людей» в Бухаресте и Констанце открывались, прямо сказать, блестящие возможности. Одной из кампаний, фрахтовавших в 1941 г. суда для отправки румынских евреев на «историческую родину», стала контора с красочным названием «Бюро путешествий «Турисмус Мондиаль». Она была создана неким Жаном Панделисом, греком по происхождению и стоматологом по профессии. Авторы, обращавшиеся к трагедии «Струмы», расходятся в характеристиках этого человека: одни представляют его как жадного авантюриста, бессовестно наживавшегося на беде людей, другие – наоборот – как предпринимателя, искренне пытавшегося помочь жертвам «холокоста». Очевидно одно: к осени 1941 г. фирма Жана Панделиса успешно отправила в Палестину три судна («Хильда», «Тайгер Хилл» и «Дарьен»), доставивших туда несколько тысяч человек. При этом стоимость поездки первоначально составляла 30 тыс. румынских лей (около 100 долларов США) на человека, не считая «сопутствующих расходов» на «бакшиш» и «чаевые» пограничным и таможенным чиновникам. Определенной выгоды хитроумный сын Эллады достигал, фрахтуя самые старые и находившиеся в чудовищном техническом состоянии пароходы, которые вряд ли подходили даже для каботажных плаваний в относительно спокойных черноморских водах. Тем не менее, после «косметического ремонта» этих посудин еще хватало на один рейс, после чего агент «Турисмус Мондиаль» Георгиос Литопулос, курсировавший между Стамбулом и Палестиной, продавал их. Даже за такие плавучие гробы («Тайгер Хилл» вдобавок получил повреждения, столкнувшись с британским эсминцем в порту Хайфы) еще можно было выручить некую сумму, и она шла на «развитие предприятия», а также на гонорары агенту и экипажу. По здравому разумению, балансировавший на грани закона бизнес бывшего зубного техника едва ли приносил ему сверхприбыли и являлся смесью авантюризма, алчности и благих намерений.
Подготовка фирмой Панделиса четвертого транспорта беженцев в Палестину началась в сентябре 1941 г. с публикации обычного объявления в газетах. Тогда же для этих целей был зафрахтован ветхий болгарский моторный шлюп «Струма». Следует отметить, что это судно, в годы своей мрачной старости использовавшееся в качестве баржи для перевозок скота, знавало и лучшие времена. Спущенный на воду в 1867 г. в Ньюкасле (Великобритания), шлюп, носивший тогда название «Македония», был некогда красавцем-парусником, проданным Османской империи и применявшимся высокопоставленными турецкими чиновниками в качестве «представительского» и посыльного судна на Черном море и на Дунае. Шлюп с деревянным корпусом длиной 46 метров, водоизмещением 144 брт (некоторые источники приводят иные данные – 257 или даже 464 брт, однако последняя цифра маловероятна, учитывая габариты корабля), нес парусное вооружение и небольшой вспомогательный паровой двигатель. После освобождения Болгарии в 1878 г. корабль вошел в состав ее торгового флота и был переименован в «Струма».

В 1937 г. «Струма» прошла модернизацию: парусное вооружение и паровой котел убрали, обветшавшие борта обшили железными листами и, главное, установили старый дизельный двигатель австро-венгерского производства реальной мощностью 80 «лошадок», находившийся в крайне скверном состоянии. Этому агрегату, снятому с полузатопленного на Дунае брошенного буксира, было суждено сыграть впоследствии зловещую роль в судьбе судна и его пассажиров. Уже после фрахта компанией «Турисмус Мондиаль» шлюп спешно переделали под «пассажирское судно»: деревянными перегородками разбили трюм, из которого еще не выветрился отвратительный запах навоза, на крошечные клетушки-каюты и установили там восьми-десяти ярусные нары. К услугам пассажиров и команды имелась цистерна для хранения питьевой воды, а спасательные средства ограничивались двумя старыми шлюпками. По воспоминаниям пассажирки «Струмы» 22-летней сотрудницы архитекторского бюро Медеи Саламович, судно в его новом обличье более всего напоминало «свежевыкрашенную конюшню на остове средневековой каторжной галеры».
Единственным относительным достоинством «Струмы» являлся ее болгарский экипаж из 10 человек. Дело в том, что с приходом на Черное море Второй мировой войны объем торгового судоходства резко сократился, и в соседней с Румынией Болгарии, номинально являвшейся невоюющим государством, сидели без работы сотни опытных моряков, при чем ходивших ранее именно на небольших каботажных судах. Избыток предложений на рынке морской рабсилы позволил «арматору» Панделису за небольшую плату навербовать довольно сносную команду даже для такой развалюхи. Капитаном «Струмы» стал Григор (Григорий) Горбатенко (в некоторых источниках – Гарбатенко), сын выходца из России, его помощником – болгарин Лазар Диков. Оба они имели многолетний опыт плавания в акватории Черного моря и Дуная. Кроме того, Горбатенко, по некоторым данным, в молодости служил в Морской полицейской службе Болгарии (Морската полицейска служба; после поражения страны в Первой мировой войне заменяла Болгарии ВМС), то есть приобрел также некоторые навыки военного моряка.

Между тем, в условиях ужесточавшихся с каждым днем репрессий против евреев в Румынии выход «Струмы», первоначально намеченный на 30 сентября, постоянно откладывался. По мере преодоления бюрократических препон кардинально росла и стоимость проезда. Один из зарегистрировавшихся последними пассажиров написал дочери в Америку, что заплатил за два билета на бывшую баржу для скота уже 750 тыс. румынских лей, что примерно соответствовало «стоимости каюты первого класса трансатлантического лайнера». Очевидно, глава фирмы «Турисмус Мондиаль» Панделис предполагал, что его дальнейшую деятельность по вывозу евреев из страны власти могут пресечь, и был намерен напоследок «урвать жирный куш». Немало средств, вероятно, ушло и на получение разрешения на выход «Струмы». Однако, как гласит старинная румынская поговорка, «даже ворота Рима открываются золотым ключом», и 25 ноября искомое разрешение было получено. При этом таможенные службы тщательно перетрясали багаж всех пассажиров в поисках денег и драгоценностей, и тотчас изымали все найденное. На борт было позволено взять только по 10 кг багажа на человека, плюс – питание в дорогу, которое каждый должен был обеспечивать себе сам. И, тем не менее, не было недостатка в желающих вырваться из кровавых жерновов «холокоста» даже ценой всего своего состояния. К 12 декабря 1941 г. в Констанце отплытия «Струмы» ожидали примерно 790 человек, в том числе – более 100 детей.
Пассажиры «Струмы» представляли собой весьма репрезентативный срез еврейской диаспоры Восточной Европы. Среди них были представители крупной и мелкой буржуазии, технической и гуманитарной интеллигенции, люди творческих профессий, простые ремесленники и фабричные рабочие, студенты и учащиеся, даже семейная пара укротителей львов и пилот гражданской авиации. От нацистов бежали целые семьи: в списках плывших на «Струме» встречается и по пять, и по восемь, и даже по одиннадцать человек с одинаковыми фамилиями. Младшей из пассажирок, Анишоаре Штейр, не было еще года от роду; старшему, Смилу-Вольфу Львовщи – исполнилось 69 лет. Преобладали выходцы из «старой» Румынии, Буковинцы и Бессарабии, однако встречались также беженцы из Польши и Югославии. Особую категорию пассажиров составляла большая группа членов молодежной сионистской организации «Бетар», в целях конспирации добиравшихся на «Струму» поодиночке, но сразу же объединившихся после отплытия. Это были крепкие и решительные парни, прошедшие военно-спортивную подготовку в лагерях движения, которые направлялись в Палестину, чтобы вступить в Британскую армию и сражаться против гитлеровцев. Среди «бетаровцев» был и единственный выживший при потоплении «Струмы» - 19-летний Давид Столяр из Бухареста, ранее учившийся в Париже и сумевший выбраться из трудового лагеря в Румынии.
12 декабря «Струма» приняла на борт беженцев и их скудный багаж, «арматор» Панделис и капитан Горбатенко обменялись прощальными рукопожатиями, натужно застучал древний дизельный «движок», и судно вышло из порта Констанца. Оно следовало под панамским флагом, к которому при транснациональном фрахте судов традиционно предъявляется меньше всего претензий. Кроме того, флаг нейтрального латиноамериканского государства должен был, согласно законам и обычаям войны, обеспечить «Струме» защиту в охваченной боевыми действиями акватории Черного моря. Жестокая ирония судьбы заключалась не только в том, что сражающиеся насмерть стороны плевать хотели на всякие «международные формальности», но и в том, что именно 12 декабря 1941 г. Панама объявила войну Германии и Италии (т.е. формально - и их союзникам Румынии и Болгарии). Находящееся в румынском фрахте судно с болгарским экипажем вышло в море под флагом противника…
Проблемы начались сразу же после выхода с рейда. Дряхлый двигатель отказал, и все попытки болгарского механика Дамяна Стоянова запустить его не увенчались успехом. Капитану пришлось при помощи флажкового семафора вызывать из Констанцы бригаду ремонтников на баркасе. Для оплаты труда последней пассажирам «Струмы» пришлось собрать несколько золотых колец и часов, т.к. «арматор» Панделис уже отбыл в Бухарест, а возвращаться в румынский порт для улаживание всех формальностей беженцам отнюдь не хотелось. В конечном итоге судно продолжило путь и после утомительного, но прошедшего относительно благополучно плавания по Черному морю у вечеру 14 декабря вошло в турецкие территориальные воды и достигло устья Босфора. Здесь произошла встреча с плавающей миной – одной из множества сорванных осеннее-зимними штормами с минрепов и носившихся по черноморским просторам в эти дни. Сигнальщик «Струмы» вовремя заметил опасность, и судно, дав «полный назад», сумело избежать рокового столкновения. Однако после этого дизель снова заглох и, вопреки отчаянным усилиям экипажа, окончательно отказывался оживать. Чтобы не создавать опасной ситуации, дрейфуя без хода на оживленной морской трассе, капитан «Струмы» приказал отдать якорь и поднять сигнал об аварийной ситуации на борту.

Согласно режиму судоходства в турецких проливах, гражданские суда имели право свободного прохода через них; три предыдущих судна Панделиса проделали этот путь беспрепятственно. Можно предположить, что дорожившее своим нейтралитетом правительство Турецкой республики не стало бы чинить препятствий и «Струме», имей она возможность продолжить путь. Более того, первые действия турецких пограничных властей свидетельствовали об их стремлении поскорее избавиться от «нежелательной» морской гостьи. На помощь «Струме» подошел сторожевой корабль службы Береговой охраны Турции (Sahil Guvenlik Komutanaligi); после коротких переговоров его командира с капитаном «Струмы», аварийное судно было взято на буксир и в ночь с 14 на 15 декабря отведено на рейд Стамбула. Турецкие власти обещали наутро прислать специалистов для ремонта дизеля. Людям, бежавшим из охваченной войной Восточной Европы, пока что представилась приятная возможность осмотреть живописную панораму сияющих огней ночного мегаполиса и слушать отдаленную музыку, долетавшую из увеселительных заведений на стамбульских набережных. Впрочем, на палубу разрешалось выходить только по сменам, в порядке строгой очередности: капитан Горбатенко опасался за остойчивость своего утлого судна, если бы все беженцы разом высыпали из трюмов. Тем не менее, как рассказывала впоследствии Медея Саламович, настроение у всех было в эту ночь приподнятое, и будущее представлялось несчастным людям в самых радужных красках…
Утром 15 декабря 1941 г. на «Струму» прибыла бригада механиков турецкой Береговой охраны. Осмотрев вышедший из строя двигатель, они пришли к выводу, что восстановлению он не подлежит. Начальник ремонтной партии, молодой военно-морской инженер, даже назвал дизель «музейным экспонатом», выказав отменное чувство юмора, вряд ли понятое пассажирами «Струмы» в их нынешнем положении. Так возникла «проблема «Струмы», в конечном итоге приведшая к трагедии 24 февраля 1942 г…
Капитан Горбатенко незамедлительно съехал на берег и известил о неприятностях стамбульского представителя фирмы «Турисмус Мондиаль» Георгиоса Литопулоса. Капитан потребовал, чтобы фирма выполнила свои обязательства и обеспечила ремонт «Струмы» или зафрахтовала новое судно. Однако Литопулос ответил, что не располагает средствами для найма нового судна, а ремонт «этого корыта» бесперспективен. Будучи по-своему честен, представитель «арматора» выдал сумму, необходимую для выплаты жалованья команде, и заявил, что наниматель считает ее обязанности выполненными. Вернувшись на судно, Горбатенко обрисовал ситуацию своим людям, и они приняли решение не покидать борт «до окончания плавания». Здесь нужно отметить, что поведение болгарских моряков, на протяжении эпопеи «Струмы» делавших все возможное для спасения пассажиров, с точки зрения морского кодекса чести было почти безупречным.
Турецкие власти больше не имели правовой возможности «спускать ситуацию на тормозах», и после нескольких дней томительной неизвестности 20 декабря «Струма» была официально поставлена в карантин. Для пресечения всех связей с берегом на круглосуточное дежурство возле судна встал катер Береговой охраны. Турецкие власти поставили в известность о случившемся посольства Великобритании (как страны, в подмандатную территорию которой направлялась «Струма») и Румынии (как страны фрахта). Общий смысл турецкой ноты был примерно таков: «Судно в столь плачевном состоянии мы в Мраморное море не выпустим. Решайте проблему сами, господа!»
Надо сказать, что сначала дипломаты продемонстрировали подлинно джентльменское отношение к судьбе 790 еврейских беженцев со «Струмы». Румынский консул (вероятно, Е. Михай) заявил, что больше не рассматривает находящихся на «Струме» как субъектов Румынии; таким образом, он фактически исключил возможность их депортации, означавшей неизбежную отправку в концлагеря. Британский посол в Стамбуле Хью Начбулл-Хьюджессена 20 декабря направил в Форин-офис (МИД Великобритании) предложение «не перекладывать ответственность на турецкое правительство и позволить беженцам продолжить свой путь в направлении Дарданелл и далее – в Палестину, где они, несмотря на свой нелегальный статус, могли бы получить гуманное обращение». Если бы британская сторона вняла этому предложению, технически обеспечить транспорт 790 человек из Турции в Палестину не составило бы труда. Турецкое правительство выразило готовность содействовать переправке пассажиров «Струмы» в Палестину по морю или по суше, если англичане согласятся принять их. Фактически для разрешения проблемы было достаточно внятного «да» из Форин-офиса. Однако британская дипломатия, в годы Второй мировой войны не раз пятнавшая свою репутацию пренебрежением к жизням людей, искавших у нее защиты, действовала в своих худших традициях…
По свидетельствам западных историков, министр иностранных дел Великобритании Энтони Иден выразил «огорчение» позицией своего посла в Турции и тотчас заметил, что «в Палестине эти люди нам не нужны». Верховный комиссар в Палестине сэр Гарольд МакМайкл пошел еще дальше, лицемерно заявив, что многие беженцы со «Струмы» не являются «обладателями востребованных профессий» и потому будут «непродуктивным элементом населения». Кроме того, подчеркнул благородный сэр Гарольд, он должен «предотвратить проникновение нацистских агентов под прикрытием беженцев», а значит - не впустит никого. Судьбу изгнанников со «Струмы» решила настороженность британской правящей верхушки масштабами роста еврейской иммиграции в Палестину, рука об руку с которой шла борьба за создание государства Израиль. Не желая терять свои нео-колониальные владения, «коварный Альбион» нередко препятствовал репатриации евреев даже в самые мрачные годы Второй мировой войны. Однако открытого отказа принять пассажиров с застрявшего на стамбульском рейде судна лондонская дипломатия долгое время не оглашала, повесив «дамоклов меч неизвестности» над их головами.

Тем временем положение на «Струме» катастрофически ухудшалось. Запасы провизии, взятой беженцами в дорогу, быстро иссякли. Имелось, впрочем, небольшое количество продуктов, предназначавшихся для питания экипажа, из которых капитан распорядился выдавать скудный ежедневный паек, однако этого могло хватить лишь на краткое время. Среди сотен мужчин, женщин и детей, сгрудившихся в ужасающей тесноте и антисанитарии в неотапливаемом трюме, начались инфекционные и простудные заболевания. Дипломированных врачей среди пассажиров хватало, но вот медикаментов практически не было. И, тем не менее, люди отказывались сдаваться отчаянию и безысходности. В первые же дни своего «заключения» на судне они создали нечто вроде общины во главе с пятью наиболее уважаемыми старейшими пассажирами, находившимися в постоянном контакте с капитаном и совместно решавшими насущные вопросы. Обеспечение порядка и несение вахт совместно с болгарскими матросами взяли на себя молодые члены «Бетара». Для привлечения к себе внимания общественности и прессы беженцы изготовили из простыней и вывесили на бортах «Струмы» плакаты с международным сигналом бедствия «SOS» и призывами: «Помогите нам!» на английском, турецком языках и на иврите. Вопреки всему, жизнь на судне входила в привычное русло: прогулки на палубе, уборка в помещениях, гигиенические мероприятия и раздача скудной пищи проводились по четкому расписанию. Регулярно совершались все религиозные обряды иудаизма. Профессиональные преподаватели открыли для желающих курсы по изучению иврита и английского языка. Если позволяла погода, молодежь даже устраивала на палубе танцы, а «бетаровцы» соревновались с болгарскими моряками в силовых видах спорта (чаще других победителем выходил обладатель богатырского сложения и боксер-любитель помощник капитана Лазар Диков). Новый 1942-й год был отмечен бурно, с уничтожением всех нашедшихся на борту запасов алкоголя; очевидно, самым частым пожеланием, звучавшим тогда, было: «Дай Бог добраться в Эрец-Исраэль!» Медея Саламович свидетельствует, что, поздравляя пассажиров, капитан Горбатенко сказал им от имени команды: "Даю слово, что мы будем с вами до конца и сделаем все, чтобы вы добрались до этой Палестины!"
Драматическая история «Струмы» вскоре привлекла достаточно пристальное внимание. О судьбе еврейских беженцев, запертых на рейде Стамбула, с сочувствием писали не только в местной прессе, но и в ведущих мировых газетах (в частности, в «Нью-Йорк Таймс»). В Палестине еврейские общественные организации провели несколько массовых манифестаций, требуя от британских властей предоставления пассажирам «Струмы» въездных виз. В Турции также нашлись организации и частные лица, готовые по мере сил помочь беженцам. Турецкое отделение «Красного полумесяца» при финансовой помощи иудейской общины наладило доставку на «Струму» продовольствия (в основном помощь состояла из сухарей, порошкового молока, бобов, риса и питьевой воды), медикаментов (по запросам, составлявшимся медиками на борту) и угля для топки плит на камбузе. Ответственным за поставки был назначен чиновник еврейского происхождения Симон Брод. «Красный полумесяц» также организовал полулегальную эвакуацию в больницы на берегу нескольких тяжело заболевших детей и Медеи Саламович, у которой критически осложнилось течение беременности. Экипаж катера турецкой Береговой охраны, с которым у обитателей «Струмы» успели установиться человеческие отношения, не стал препятствовать вывозу больных; после этого катер был сменен. Медея Саламович, потерявшая из-за тяжелой болезни ребенка, а мужа – на «Струме», тем не менее, нашла в себе силы впоследствии добраться в Палестину и рассказать о трагедии. К сожалению, с ее уходом с судна сильно оскудевают данные о происходившем на борту: Давид Столяр, единственный выживший при крушении, крайне лаконичен в своих воспоминаниях. В январе 1942 г. судно было разрешено покинуть также пятерым пассажирам, имевшим старые британские визы. Директор турецкого представительства англо-американской нефтяной компании "Сокони Вакуум Ойл" Арчибальд Уокер сумел добиться въездных виз для своего бывшего коллеги из Румынии Александра Сегала, его жены и ребенка.
Под влиянием общественного мнения, британский Форин-офис 16 февраля 1942 г. вроде бы тоже сделал шаг навстречу беженцам. Посол Хью Начбулл-Хьюджессен заявил, что, «к сожалению, по соображениям безопасности запрет не может быть снят, но дети в возрасте от 11 до 16 лет со «Струмы» могут быть впущены в Палестину». Однако эта добрая весть оказалась удивительно бесплодной. На следующий день официальный представитель британского МИД поспешил выразить сомнение в ее целесообразности. «Рассматривается ли возможность того, что взрослые сами не позволят своим детям уйти?» - вопросил он. Западные авторы полагают, что у британских властей попросту не нашлось свободного корабля, чтобы послать его за детьми со «Струмы». Тем временем терпение турецкого правительства, опасавшегося осложнения отношений с Гитлером, иссякало. Оно в ультимативной форме потребовало от Великобритании согласия или отказа на транспортировку беженцев в Палестину. После того, как вразумительного ответа не последовало в течение нескольких дней, турецкая сторона решила выпроводить «Струму» обратно в Черное море. Все историки, впоследствии выяснявшие обстоятельства принятия этого решения, как правило, сталкивались с пресловутым «принципом пирамиды»: вышестоящие турецкие инстанции ссылались на «инициативу снизу», а нижестоящие – на «приказ сверху». Так или иначе, но в том, чтобы «Струма» исчезла из территориальных вод Турции, в феврале 1942 г. были заинтересованы очень многие должностные лица страны…
23 февраля 1942 г. к «Струме» подошли несколько моторных баркасов с 150-ю военнослужащими Береговой охраны и Жандармерии (Jandarma) Турции (по другим данным, их было около 200). Закинув на борт судна веревочные трапы с «кошками», вооруженные винтовками с отомкнутыми штыками десантники начали взбираться на палубу. По воспоминаниям Давида Столяра, пассажирам стало ясно, что это начало конца. Женщины и дети плакали, старики молились. «Бетаровцы», среди которых был и Столяр, образовав «живую цепь», оказали турецким военнослужащим отчаянное сопротивление. Им удалось столкнуть передних штурмующих в воду, в возникшей свалке несколько человек с обеих сторон получили незначительные травмы. Впрочем, противодействие «бетаровцев» было вскоре сломлено, несколько из них – схвачены, остальные укрылись среди пассажиров. Следует отдать должное туркам: при захвате «Струмы» они не применяли оружие. Несколько прозвучавших выстрелов были произведены в воздух капитаном судна и его помощником из личных револьверов, чтобы навести порядок среди впавших в панику людей. Турецкие офицеры тотчас конфисковали оба револьвера. После того, как «Струма» перешла в руки десантников, они загнали беженцев в трюмы, а экипаж – в рубку, обрубили якорный канат и приняли тросы с подошедшего буксирного корабля Береговой охраны «Алемдар». На буксире судно вывели из пролива Босфор, после чего турецкие военнослужащие перешли на «Алемдар», и он отошел от «Струмы», оставив ее на произвол волн, течения и воюющих сторон. Арестованные «бетаровцы», по некоторым данным, были также уведены на «Алемдар» и позднее оказались в турецкой тюрьме «за сопротивление властям». К сожалению, не удалось обнаружить информации о том, когда эти храбрые парни были освобождены и куда после этого направились. Логично предположить, что они приняли активное участие в борьбе за провозглашение и защиту независимости Израиля и, возможно, погибли в боях, чем и объясняется отсутствие их свидетельств. Всего до 24 февраля 1942 г. «Струму» покинули примерно 20 беженцев. На момент гибели на ее борту находились 103 ребенка, 269 женщин и 417 мужчин, включая болгарских моряков.

Лишенная хода «Струма» до утра 24 февраля беспомощно дрейфовала вдоль побережья европейской части Турции. Можно только предположить, какое отчаяние владело в эти часы людьми, теснившимися в ее переполненных трюмах. Перспектива быть выброшенными течением на болгарский берег не означала спасения. Несмотря на то, что царь Болгарии Борис III и правительство страны сумели спасти от «холокоста» всех болгарских евреев (ограничившись их поражением в правах и трудовой повинностью), на «лиц иудейского происхождения», не имевших болгарского подданства, это благородство не распространялось. Беженцы со «Струмы» не могли не знать об участи своих соплеменников из оккупированной болгарскими войсками Македонии, депортированных в нацистские концлагеря… Григор Горбатенко и большая часть его людей почти все время находились в машинном отделении, тщетно пытаясь «оживить» дизель. Вероятно, в случае успеха, капитан «Струмы» рассчитывал повторить попытку прохода через турецкие проливы. Однако его планы, как и последние часы мужественного экипажа и пассажиров «Струмы», скорее всего, останутся навсегда окутаны тайной. Достоверно можно говорить лишь о том, что утром 24 февраля 1942 г. у европейского побережья Турции пролег путь еще одного капитана с малороссийской фамилией – командира подводной лодки Щ-213 советского Черноморского флота (ЧФ) Д. М. Денежко.

_____________________М.Кожемякин.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ