Серёжа
Аньин родился в Китае в провинция Хунань. Его мать была жестока убита гоминдановцами ещё в 1930 году поэтому какое-то время он голодал и бродяжничал в Шанхае. В 1936 году Аньин как подающего надежды отправили на учёбу в ивановский Интердом, где он учился русскому языку. Именно здесь его стали называть Серёжей. Именем к которому он так привыкнет и которое, как он верил, приносило ему удачу.
Подлое нападение Германии его искренне возмутило. В 1942 году Аньин даже написал несколько писем товарищу Сталину с просьбой отправить его на фронт. Вот текст одного из них:
«Дорогой товарищ Сталин! Я — китайский юноша. В руководимой Вами Стране Советов проучился пять лет. СССР я люблю так же, как люблю Китай. Я не могу смотреть, как германские фашисты топчут Вашу страну. Я хочу мстить за миллионы убитых советских людей. Я полон решимости идти на фронт. Пожалуйста, поддержите мою просьбу“.
Письма остались без ответа, видно вождь был занят другими делами, но Аньину благодаря случайности всё же удалось попасть на курсы сержантского состава где он выдал себя за бурята.
Учился Серёжа хорошо, командиры были им довольны. Получив звание лейтенанта был назначен замполитом танковой роты. Товарищи узкоглазого парня любили за добрый нрав и отвагу, доверяли ему. Воевал он на Втором Белорусском фронте. Прошёл с боями Польшу и Чехословакию. Был награждён. Боевой путь со своей танковой частью закончил в Берлине.
После войны Серёжа поступил на учёбу в Московский институт востоковедения (на китайское отделение) где и проучился чуть больше года перед тем как вернутся в Китай. Говорят до отбытия на родину он был принят самим товарищем Сталиным и будто тот даже подарил ему "пистолет ТТ" с дарственной надписью.
В 1946 года Аньин вернулся в Китай и вступил в Коммунистическую партию. Спустя три года женился на милой скромной девушке Лю Сики обожавшей Пушкина и Достоевского.
В октябре 1950 года Китай по просьбе своих союзников вступил в Корейскую войну. Аньин конечно в стороне не остался - служил переводчиком в штабе командующего войсками Китайских народных добровольцев (КНД) Пэн Дэхуая. Служил честно, как надо. Даже здесь не все догадывались кто он на самом деле.
25 ноября 1950 года, майор НОАК Мао Аньин в возрасте двадцати восьми лет погиб во время налёта американских бомбардировщиков В-26.
— Председатель, я не уберёг Аньина, это моя вина. Прошу наказать меня, — сказал Пэн Дэхуай по прибытии в Пекин.
Последовавший ответ Мао сопоставим с реакцией Сталина на предложение обменять его пленённого сына Якова на Паулюса: мол, он «лейтенантов на фельдмаршалов не меняет».
- Погиб простой боец, — заявил Мао, — и не надо делать из этого особое событие только потому, что это — мой сын. Неужели оттого, что он — мой сын, сын Председателя партии, он не может погибнуть во имя общего дела народов Китая и Кореи!
Вот такой вот Серёжа.
Настоящий полковник
Многие в своей жизни ломали что-нибудь. Или многие что-нибудь в своей жизни ломали.
Кому как нравится. Вот и я сломал себе руку во время выпускных экзаменов в школе. 2 июня 1995-го года. В аккурат на следующий день после сдачи первого экзамена.
Сломал красиво, что в практике на тот момент подобный перелом наблюдался в практике впервые. Хоть диссертацию пиши. Однако речь не обо мне.
Опустим подробности попыток "лечения" в гражданской больнице и перейдём сразу туда, где мне руку спасли.
301 ОВКГ. 3-е хирургическое отделение. Как я подчеркнул выше, речь совсем не обо мне.
В нашей палате были все самые сложные больные. Почему? Это я понял уже с годами, поражаясь прозорливости врачей отделения, но на тот момент, для меня, почти восемнадцатилетнего пацана, это было выше моего понимания.
С нами в палате лежал полковник. Химико-биолог. Поговаривали, что это какой-то гений своего направления из какой-то секретной лаборатории, но так сложилось, что в очередной день он пришёл на работу, взялся за поручни и лаборатория взорвалась. Не готов утверждать, что, как и почему, но рассказываю со слов других людей. Все, кто был внутри, погиб. Наш полковник вместе с поручнями улетел в другую сторону от эпицентра, а так как те самые поручни были медными, они успели частично привариться к его кистям. Жар во время взрыва был невероятный. Сам не знаю и для кого-то подобное может быть прозвучать как байка, но обе кисти полковника пришлось амупутировать. В таком виде я с ним и познакомился.
Я не помню, как его зовут. Но запомнил точно другое. Он играл с нами в карты. Сжав их своими не конца зажившими культми, он говорил, какую карту вытаскивать при очередном ходе. Он почти ни в чём себе не отказывал, иногда прибегая к нашей помощи, но зачастую справляясь самостоятельно. Даже с тем, чтобы справить нужду, он не звал даже медсестёр.
Когда я оклемался сам после своей операции и насмотрелся на человека, который, в отличие от меня не смог сохранить свои конечности, я не мог ему не задать вопрос, который терзал моё юное сердце.
И когда в очередной раз мы вышли в курилку, я прикурил сигарету для него и для себя, я спросил - товарищ полковник, разрешите вопрос?
- Конечно, Алексей. - ответил он.
- А что вы будете делать, когда вас выпишут? - продолжил я.
- Как что? Дальше работать.
- Как?! - мой тогда ещё юный ум не был готов понимать происходящее.
- Да также. Только помощников будет больше.
И тогда я понял, что вне зависимости от того, что произойдёт в моей жизни, я буду знать, как и что мне делать. В тот момент решалась судьба моей левой руки, останется она или нет, но я чётко видел перед собой яркий пример человека, который не имея обеих кистей, точно знал, что он будет делать в своей жизни дальше. До самой выписки он был самым позитивным человеком во всей нашей палате. Человеком, который давал другим людям надежду, что всё будет хорошо.
Да, моя рука осталась. Пусть не в полном объёме она может выполнять необходимый функционал, но я точно знаю, что мне гораздо проще, чем тому полковнику. Однако его позитив, а точнее мышление и желание дальше заниматься любимым делом стали одним из основополагающих факторов, которые позволили мне не сдаваться, когда в течение последующих операций на руке всё было близко к тому, что я останусь без неё.
А когда я слышу людей, сетующих на какие-то проблемы в их жизни, при том, что у них руки и ноги на месте, травм никаких нет, меня удивляет одно - почему они сдались в такой простой ситуации, когда люди, имея колоссальные ограничения в своей работе, продолжают свой труд?
И как бы мне не случалось мне тяжело в жизни, я всегда помнил историю с этим полковником. Даже если я падал, больно больно был бит этой жизнью, я всегда вставал, потому что знал - он себе бы этого не позволил, а я себе не могу этого позволить тем более. Ведь у меня, в отличие от него, все руки на месте. Он не сдался. Не сдамся и я.
Сможете найти на картинке цифру среди букв?
Справились? Тогда попробуйте пройти нашу новую игру на внимательность. Приз — награда в профиль на Пикабу: https://pikabu.ru/link/-oD8sjtmAi
Добрый день, уважаемые подписчики и гости аккаунта! Глава 5. Прошлые главы смотрите в ранних постах. 16+
Глава 5
Генерал открыл окно, дав возможность январскому утреннему ветру ворваться в накуренный кабинет. Его заместители, а также: командир истребительного авиационного полка, командир артиллерийской батареи, командир мотострелкового полка, командиры сапёрных рот, молчаливо переглядывались между собой в ожидании конкретных указаний начальника штаба.
- Какие получены результаты в ходе проведения ночной бомбардировки в Панджшерском ущелье? - вернувшись в своё рабочее кресло, жёстко спросил генерал у командира авиаполка. – Удалось ли уничтожить миномётные точки моджахедов, те, что на скальных площадках? Насколько я понимаю, именно они громят наши транспортные колоны?
- Пётр Фёдорович, вчера и позавчера полёты проходили в сложных погодных условиях, - начал докладывать полковник ВВС. - Как вы знаете, начался сезон дождей. Во время операции СУ-24 проводили бомбометание по целям, которые были переданы нам корректировщиками за час до взлёта. Соответственно, не было гарантии, что моджахеды за это время не перетащили миномёты в безопасное укрытие. Такие укрытия, будучи вырубленными в цельной скале, выдерживают попадания пятисоткилограммовых авиабомб.
- Короче говоря, - с укоризной произнёс начальник штаба, - ты хочешь сказать, что на данный момент, из-за ухудшения погоды, авиация не внесёт свою лепту в уничтожение огневых точек противника? Я правильно понял?
- Так точно, товарищ генерал. Боеприпасы на ветер. Мы, конечно, могли бы провести ковровую бомбардировку, удар вызовет растрескивание и обвал пещер, где могут находится моджахеды. Это действенно, но в таком случае мы накроем и наши автомобильные колоны, перевозящие боеприпасы. А также и тех, кто сопровождают эти колоны. Я уж не говорю об огромных завалах, которые возникнут на трассе.
- Не плохо так устроился этот чёртов Ахмад-Шах! - громко выразился генерал, ударив ладонью по столу. - Он ежедневно и безнаказанно громит нашу с вами технику и что самое главное косит под корень личный состав. От двух до пяти гробов в неделю мы отправляем в Союз. И это при хорошем раскладе. А мы ничего не можем с ним сделать!
Немного успокоившись, генерал продолжил.
— Значит так. В дневное время артиллерийской батарее усилить обстрелы склонов ущелья. Знаю, что малоэффективно, но нельзя давать им расслабиться ни на минуту. Фронтовой авиации временно приостановить вылеты до особого распоряжения. Сергей Васильевич, - генерал обратился к командиру мотострелкового полка. – В полку, особенно в разведроте и среди водителей проведи небольшую ротацию. Побереги тех, кому до дембеля осталось месяц, два. Их места активно заполняй молодёжью, пусть вникают и учатся выживать. Теперь, что касается сапёров. Необходимо ещё раз провести анализ последних вылазок моджахедов. Возможно, вы пропустили и не заминировали кое-какие участки в предгорьях, а они соответственно это пронюхали и пользуются нашим невниманием. Отсюда и столько погибших с нашей стороны. Схемы заминированных участков должны быть не только на бумаге, но и в головах у всех командиров. Но кроме минирования, организовывайте рейды по разминированию автомобильной трассы на всех участках, в особенности вдоль ущелья. Естественно, под прикрытием бронетехники. И помните, что жизнь каждого солдата на вашей совести. И берегите служебных собак, без них пропадём. Опыт опытом, а у них нюх. Не мне вас учить.
Начальник штаба посмотрел на часы.
- Если вопросов нет, тогда все по местам. А ты Андрей Викторович, - он обратился к своему заместителю, - останься, поговорить надо.
Дождавшись, когда последний выходящий офицер закрыл за собой дверь, начальник штаба сел напротив зама.
- Прессует меня Москва, Андрей Викторович. Сильно прессует. – Генерал достал из кармана пачку «Беломорканала», вытащил папиросу себе, подвинул пачку заместителю. – Закуривай. Хочу кое-что с тобой обсудить.
Задымили.
- Я ведь понимаю, что бесполезно бомбить Ахмад-Шаха, - откровенно сказал генерал. - Он сука строил эти катакомбы в горах, когда мы с тобой ещё пирожки с ливером жрали на рынке в Ташкенте, а потом счастливые и сытые бежали в воинскую часть. Не ты и не я, ни хрена не думали, что у кого-то там на верху, скачок тестостерона вышибет из мозгов здравый смысл и ему захочется маленькой победоносной войны. Ну да ладно об этом. Давай о главном. Что на твой взгляд результативно повлияет на разгром моджахедов в Панджшерском ущелье?
- Правильно спланированное внезапное наступление. Нужна определённая стратегия Пётр Фёдорович. И делать это должно обученное подразделение, состоящее из старослужащих, людей с опытом ведения боя в горах.
Начальник штаба задумался.
- Скажи Андрей, а смог бы с этой задачей справиться, скажем, тот самый батальон, которым командовал Богданов?
- Вполне, но только под командованием Богданова. Весь секрет этого батальона Пётр Фёдорович в том, что Богданов и его командиры мотострелковых рот, и его командиры взводов: миномётного, противотанкового, гранатомётного, зенитного, связи, хозяйственного, технического обеспечения, медицинского пункта, ну и конечно же солдаты, были всегда на одной волне. Батальон был единой семьёй. Мне грустно об этом говорить Пётр Фёдорович, ведь Богданов был для меня не только подчинённым, но и другом. И в том, что с ним случилось, есть и моя доля вины.
Генерал пригладил усы и внимательно посмотрел на заместителя, при этом стараясь максимально скрыть улыбку.
- Не могу Андрей Викторович больше видеть, как ты мучаешь себя. Иди-ка ты на аэродром, бери вертушку и дуй в Кабул. – Начальник штаба взглянул на часы.
- Через полтора часа приземлиться борт ИЛ-76, кстати с нашими боеприпасами и медикаментами. Там ты и найдёшь своего друга Богданова. Груз передашь группе сопровождения, а сам с Богдановым по прилёту ко мне.
Заместитель удивлённо повёл головой.
- Товарищ генерал – лейтенант, я…не понял.
- А что тут понимать Андрей? Вырвал я тебе Богданова из кровожадных тисков управления исполнения наказания. Может оно конечно и зря, но не знаю. Бог рассудит.
- Вы серьёзно Пётр Фёдорович?
- Серьёзнее некуда. Иди. А я пока свяжусь со штабом Северной группировки войск, попрошу их передислоцировать батальон Богданова сюда к нам.
Ещё при посадке Владимир ощутил необъяснимое волнение, которое охватывало его всё больше и больше. Военный аэродром в Кабуле, как всегда, шумел словно пчелиный рой. Несколько самолётов стояли под разгрузкой техники, боеприпасов, медикаментов, а в переоборудованные под санитарные самолёты Ил-18, загружали тяжело раненых и больных для отправки в Союз. В воздухе зависли вертолёты, то и дело облетая аэродром вокруг на несколько километров с целью предотвращения возможных обстрелов со стороны гор и зелёнки. Спустившись по трапу, Владимир и сопровождающий его с самого госпиталя офицер, прошли на вертолётную площадку, где рядом с МИ-24 их встречал заместитель начальника штаба группировки войск полковник Андрей Викторович Лапин. Завидев Владимира, тот быстрым шагом, пошёл навстречу. Молча обнялись. Андрей первым прервал молчание.
- А я ведь не поверил генералу. Думал может он просто решил поиграть на моих нервах. У него иногда такое бывает. Ранее я как-то рассказал ему о тебе, о твоём батальоне.
- У тебя новый начальник штаба?
- Да. И теперь я начинаю понимать, что это один из самых толковых генералов. Что мы стоим, - Андрей кивнул головой на дверь МИ-24, - полетели.
Благополучно долетев до базы, они вошли в помещение штаба.
- Сначала ко мне, - сказал Андрей, открывая дверь кабинета.
Вошли. Он тут же открыл шкаф, достал бутылку водки, стаканы и что-то из закуски.
- Присаживайся Володя, за такую встречу грех не выпить по сто граммов.
Налил. Выпили.
- Ты извини Андрей, но я должен спросить у тебя ответ на один вопрос, - сказал Владимир, поставив пустой стакан на стол.
- Конечно, спрашивай.
- Понимаешь, мне очень трудно понять и поверить в то, что сейчас происходит со мной. Мы с тобой не виделись четыре месяца. За это время я успел стать преступником, отсидеть в СИЗО, пережить позорный для себя суд и потерять свою семью. И в какой-то момент словно по велению волшебной палочки я вдруг оказываюсь сначала в госпитале, затем под присмотром офицера прилетаю в Афган, туда, где последние три года я плечом к плечу со своими солдатами исполнял интернациональный долг. Мой вопрос: почему я здесь, а не в тюрьме?
Андрей пожал плечами.
- Наверное, потому что ты нужен здесь.
- Тогда объясни для чего?
- Чтобы и дальше, как ты верно заметил, выполнять свой интернациональный долг.
Владимир поймал взгляд Андрея.
- Не темни, скажи, как есть.
- Нужна твоя профессиональная помощь. За те четыре месяца, что тебя здесь не было, Ахмад-Шах не ушёл из Панджшерского ущелья и стал большим комом в горле не только для нас, но и для кого-то ещё. – Андрей поднял глаза на потолок, давая понять, что речь идёт о ком-то великом. – Признаюсь честно, о том, что ты подлетаешь к Кабулу, я узнал за час до прилёта борта. Но не буду отрицать, что несколько дней назад в разговоре с начальником штаба я упомянул о тебе. Тогда, наша с ним беседа, шла как раз о Ахмад-Шахе. Я сказал ему прямо, что проблему с моджахедами и лично с Ахмад-Шахом смог бы решить ты, естественно со своим батальоном. Подозреваю, что Пётр Фёдорович, воспользовавшись, так сказать, положением и обстоятельствами, решил вопрос о твоём перемещении из одной точки мира в другую. Вот, наверное, и всё, что я могу тебе сказать.
- Я не смогу Андрей ничем вам помочь.
- Володь, не сходи с ума. У тебя есть огромный шанс выйти на свободу с чистой совестью. Ты разгромишь этот отряд моджахедов вместе с этим Ахмад-Шахом и после войны улетишь к себе домой. Вот и всё!
— Это что же, как в штрафбате? Типа искупить кровью? Но ты же знаешь Андрей, что я не совершал никакого преступления. Да, я пошёл к ним, но лишь для того, чтобы вытащить пацанов из плена. Им месяц до дембеля оставалось. Месяц, понимаешь?! Их матеря в ожидании, дни на календаре считали, пряча слёзы от своих мужей! Да я за них, не то что оружие был готов отдать, но и …себя бы отдал полностью на съедение.
Андрей подвинул стул и сел рядом с Владимиром.
- Володь, что сделано, то сделано. Я тебя не виню. Хочу, чтобы ты вернулся домой к семье, к детям, к Ленке. Она же ждёт тебя. Слышишь?
Владимир покачал головой.
- Нет Андрей, она меня не ждёт. Адвокат мне сказал, что она бросила меня, когда узнала, что я сижу в СИЗО. Всё кончено.
- Ты ошибаешься Володь. Я получил от неё письмо, она с детьми временно уехала к сестре. Уехала, потому что продажная пресса в вашем городе, стала обливать её информационной лживой грязью. Дошло до того, что и детям твоим досталось в школе. Ей стало обидно, что эти суки, не зная тебя, позволили себе устраивать травлю.
Владимир поднял голову и посмотрел на Андрея мокрыми от слёз глазами.
- А ты не врёшь?
- Не вру.
- Спасибо Андрей, но... с Ахмад-Шахом ничего не получится.
- Почему?
- Есть причина и очень важная.
- Так расскажи мне о ней.
Владимир занервничал, растирая ладонями лицо.
- Хорошо, я расскажу тебе. Надеюсь, ты меня поймёшь. В шестьдесят шестом году после Суворовского я поступил в Московское высшее общевойсковое командное училище. Но поступил туда не один, а с другом по имени Саид. Его родители были афганцами и временно работали в Москве в каком-то институте. Поначалу, родители, используя влиятельные связи устроили его в Суворовское училище, где мы с ним и познакомились. Потом вместе поступили на вышку. Всё было отлично. Мы так сдружились с Саидом, что были не разлей вода. Как-то летом мы были в увольнение и в парке познакомились с двумя девушками. Одна из них, как ты уже и понял, была Лена. Но получилось так, что на тот момент она была девушкой Саида. А моей девушкой была её подруга. Через год я расстался со своей, а Саид продолжал встречаться с Леной. Честно сказать, она мне очень нравилась, а в последствии я понял, что и ко мне она не равнодушна. Так или иначе мы однажды объяснились с ней и в общем у нас закрутилось. И когда мы поняли, что не можем друг без друга, я честно всё Саиду рассказал. А он любил её очень сильно. Я понимал, что делаю ему больно, но ничего не мог с собой поделать. На следующий день, Саид улетел в Афганистан, даже родителям не сообщил об отъезде. С тех пор я его не видел.
Андрей сделал удивлённое лицо.
- Я не пойму Володь, а причём здесь этот Саид?
- Когда четыре месяца назад я пошёл к моджахедам в горы, чтобы вытащить своих бойцов из плена, меня сразу же привели к Ахмад-Шаху. Я тогда подумал, ну вот сейчас грохнут меня вместе с моими солдатиками и скинут наши трупы в пропасть. А он встал передо мной лицом к лицу, в старом и выцветшем халате, ну как обычно в чём они ходят. Такой весь опоясанный пулемётной лентой, чалма, борода, все дела короче. И так внимательно разглядев меня, вдруг говорит: «Ну здравствуй, Володя». Я-то сначала, конечно, охренел, во думаю какой ясновидящий душман нашёлся, а потом приглядевшись узнал его. Узнал по тем самым добрым глазам, по бескорыстной улыбке. Пацанов он мне отдал без разговоров, единственное лишь потребовал за каждого бойца по десять автоматов. Разумеется, я передал ему оружие, потому как торг был не уместен. Солдаты для меня самое дорогое на войне. Вот так я и встретил своего некогда друга Саида, он же Ахмад-Шах, он же великий стратег моджахедов, который водил меня за нос по всему Панджшерскому ущелью. А теперь вот и вас водит. Представляешь, он знал, что я шёл за ним по пятам. Кто-то постоянно сливал ему информацию обо мне и о моих планах по его разгрому.
Андрей, казалось, потерял дар речи. Он открыл бутылку и снова налил водки в оба стакана.
- Что же ты сразу мне ничего не рассказал?
- Не успел. Меня же тогда на следующий день арестовали. Вот такая история. Так что вези меня Андрюха обратно на тюрягу.
Андрей залпом выпил содержимое стакана и посмотрел на Владимира.
- Неделю назад, твой друг детства сжёг взлетевший с нашей базы тюльпан. Он упал в горном ущелье. До сих пор не можем забрать оттуда двадцать тел. А похоронки то мы отправили. И что мне написать родителям погибших? Что мол извините, неувязочка вышла?
Владимир до треска стиснул зубы. В это время в кабинет Андрея вошёл начальник штаба.
- Как долетели Андрей Викторович?
- Нормально Пётр Фёдорович.
Генерал посмотрел на Владимира и протянул ему руку.
- Андрей Викторович мне много рассказывал хорошего о вас. Я начальник штаба, Трифонов Пётр Фёдорович.
Владимир нерешительно поздоровался за руку.
- Заключённый Богданов, статья двести девяносто четыре, часть два. Срок - десять лет.
- Ну зачем же так официально? Вы же по званию подполковник?
- Я лишён звания.
- Ничего страшного. Восстановим. Правильно я говорю Андрей Викторович?
Андрей улыбнулся.
- Так точно, товарищ генерал-лейтенант.
— Вот, - Пётр Фёдорович протянул заместителю справку об
освобождении. – Сегодня поступила. Вручи.
Андрей прочитал документ.
- Пётр Фёдорович, тут написано освобождён условно-досрочно, но не указана дата освобождения?
- Знаю. Дату освобождения подполковник Богданов напишет сам, именно в тот в день, когда разгромит группировку Ахмад-Шаха. Ещё вопросы есть?
- Никак нет.
Константин Данзас. Трагедия кавказского офицера и секунданта Пушкина. Часть 5, заключительная.
Константин Данзас. Трагедия кавказского офицера и секунданта Пушкина. Часть 1
Константин Данзас. Трагедия кавказского офицера и секунданта Пушкина. Часть 2
Константин Данзас. Трагедия кавказского офицера и секунданта Пушкина. Часть 3
Константин Данзас. Трагедия кавказского офицера и секунданта Пушкина. Часть 4
1840-й год стал как для Данзаса, так и для всего Черноморского побережья необычайно тяжёлым. Гарнизоны укреплений снабжались из рук вон плохо, само состояние фортов оставляло желать лучшего. Смертность от болезней едва ли не превышала смертность от перестрелок. И в это тяжёлое время, когда столичное начальство смотрело на ситуацию сквозь пальцы, нарастает общий подъём воинственных убыхов. Вскоре Кавказ облетела весть о том, что, несмотря на отчаянное сопротивление, пал форт Лазарева, а гарнизон был почти полностью перебит.
Всё это время «тенгинцы» провели в тяжелейших походах, верно, и Данзас тоже. Увы, больше информации о Константине Карловиче за 40-й год найти не удалось. К тому же героем Кавказа в 1840-м году без каких-либо преувеличений можно считать легендарного Архипа Осипова, взорвавшего вместе с собой пороховой погреб Михайловского укрепление, когда большая его часть была занята черкесами.
Подвиг Архипа Осипова
В итоге приободрённые военными успехами и подстёгиваемые буйствующим на Кавказе голодом черкесы даже начали нападать на Абинскую линию укреплений. Положение продолжало ухудшаться. Поэтому последовала череда репрессалий (термин, действующий в то время и означающий экономические и политические санкции, в том числе и военные действия, ставящие своей целью наказать вражескую сторону путём ликвидации её промышленности и инфраструктуры) со стороны императорской армии, которые на первых порах принесли определённые плоды. Часть убыхов даже заключила с империей мирный договор, взяв обязательства не нападать на укрепления и прекратить набеги на станицы.
Однако в 1841 году договор дал трещину — не без помощи «неугомонного старца», как его прозовут позже, Хаджи Берзека. Этот неистовый лидер убыхов пользовался огромным уважением среди своего народа и мог легко собрать военный отряд в несколько тысяч воинов. Наконец Берзек установил практически постоянную блокаду Тенгинского, Головинского и Навагинского фортов. И хоть под Вельяминовским укреплением он потерпел неудачу, это ничуть его не остановило. Наоборот, Хаджи часть войск направил грабить Абхазию (такие карательные меры по отношению к лояльным русским властям племенам применялись регулярно), а с другой частью принялся атаковать уцелевшие укрепления Черноморской линии обороны.
Навагинское укрепление
Наконец, Хаджи Берзек сосредоточил имеющиеся войска у Навагинского укрепления, что у устья реки Сочи. 29-го июля 1841 года началась масштабная бомбардировка форта, вызвавшая пожары. Но к укреплению уже спешила подмога. К устью Сочи на пароходе прибыл отряд «тенгинцев» в сто штыков полковника Муравьёва. Вместе с Муравьёвым на борту корабля находился и Данзас, находившийся в то время в походе на Абхазию. Но к форту стекались и войска неприятеля. Берзек собрал тысячи бойцов, готовясь разорить ещё один форпост империи.
Увы, бомбардировка дала свой результат. Особенно большой урон нанесли гранаты черкесов, от которых взлетел на воздух один из блокгаузов. Угроза нависла над пороховым погребом. Вскоре отряд Муравьёва под прикрытием артиллерии укрепления прорвался к форту. Одним из первых к пожарищу ринулся Константин Карлович. Рискуя угодить под вражеские ядра, Данзас принялся тушить пламя, которое в любую секунду грозило поджечь порох и запас гранат. Большими усилиями потушив пожар, «тенгинцы» оказались, по сути, в той же осаде, что и гарнизон. Однако известный своей решительностью и спокойствием Данзас личным примером не позволял даже намёка на панику.
Остатки крепостной стены форта в Сочи
Канонада продолжалась целый день, раненых пытались где-то укрыть подальше от ядер и гранат, но толку было мало, т.к. даже штаб-лекарь форта был контужен. Только усилиями наших артиллеристов удалось заставить замолчать пушки убыхов. К вечеру Муравьев и Данзас решили, что «неугомонный старец» определённо готовится штурмовать потрёпанный форт и измотанный гарнизон ночью. Положение было критическим. О чём в те минуты думал Данзас? Готовился к последнему бою? К достойному окончанию военной карьеры? Так или иначе, но той ночью никто не сомкнул глаз.
Каково же было удивление, когда на следующее утро Данзас увидел, что неприятель просто оставил позиции и удалился. В своём представлении к награждению командир отряда полковник Муравьёв писал: «Известного своей храбростью и хладнокровием подполковника Тенгинского полка Данзаса я взял с собою в форт для того, чтобы заменить меня в особом каком-либо случае. И убедился во время бомбардирования, что выбор был неошибочен».
Однако снятие осады с Навагинского положения дел сильно не улучшило. Берзек ни на секунду и не собирался отступаться от своих планов разорять укрепления и держать Убыхию в своих руках. К тому же Хаджи, несмотря на романтичные его описания у современных авторов и западных пропагандистов 19 века, регулярно (как автор уже указывал) проводил карательные походы против родственных племён, которые жили с Россией в мире и согласии, а, следовательно, их необходимо было защищать. Поэтому русские войска готовили новый поход южнее форта Святого Духа и Навагинского укрепления в долину рек Мацеста и Мзымта.
Долина реки Мзымта
8-го октября, когда экспедиция была собрана, Данзас принял в ней командование арьергардом, состоящим из 2-го батальона Тенгинского полка, 2-го батальона Белостокского полка, пешей абхазской милиции и двух единорогов с артиллерийской прислугой. Отряд пошёл дорогой вдоль берега под прикрытием корабельной артиллерии линейного корабля «Три Иерарха» (84 орудия), фрегата «Тенедос» (60 орудий), буксирных пароходов «Могучий» и «Боец» (по 7 орудий). При этом эскадра держалась на расстоянии картечного выстрела от отряда.
Этот поход вылился в ежедневные штурмы завалов, которые убыхи строили, пользуясь рельефом местности. Горы у Черноморского побережья, спускаясь к морю, образуют собой своеобразные «весёлые горки» — возвышающийся отрог сменялся глубокой балкой (лощиной). В свои сорок лет с травмой руки, которая теперь постоянно была подвязана, и больными ногами Данзас по несколько раз на дню брал штурмом очередную высоту и снова спускался в ущелье. При этом, несмотря на осень, жара стояла невыносимая. Бойцы, уходя всё дальше на юг в субтропики, словно догоняли летний зной.
Каждый бой порой затягивался до глубокой ночи. В одной из штыковых атак всего лишь за пару часов «тенгинцы» потеряли двух офицеров и свыше 20-ти рядовых. Бойцы могли бы отойти, но тело одного из изрубленных убыхами офицеров они решительно не желали оставлять, видя, как враги стараются забрать его с мыслью о выкупе. Лишь вовремя подоспевшая подмога позволила сохранить павших друзей.
Для Данзаса этот поход был тяжёл ещё и тем, что он командовал Белостокским батальоном, т.е. новичками на Кавказе. Чтобы не гробить неопытных людей понапрасну, вводя в бой «белостокцев», Данзас всегда оставлял пространство для мгновенного манёвра «тенгинцев», которые, как легендарные ветераны, должны были в критической ситуации переломить ход боя.
Хаджи Берзек в старости
Наконец войска Хаджи Берзека решили дать генеральное сражение, перестав отступать. Но, постоянно маневрируя, батальоны Виленского, Тенгинского и Белостокского (а последними двумя командовал Данзас, как известно) полков плотно зажали противника в горах, а позже опрокинули в разные стороны хребта. Хаджи Берзек, хоть и пользовавшийся репутацией человека легенды, осознав бессмысленность затеи, оставил войска, которые мигом разбрелись по домам. Что особенно забавно, совсем недавно Берзек клялся, что, если русские ступят на его «святую землю», то он сбреет бороду и наденет женское платье. Конечно, бритых сорокалетних мужиков в женском платье замечено не было. Экспедиция же вернулась к Навагинскому укреплению.
Ещё пару лет Константин Карлович служил на Кавказе, но в экспедициях участвовать становилось всё тяжелее, руки и ноги переносили лихорадочный климат не так, как раньше. Подполковник не жаловался. Только некоторая обида порой отзывалась в сердце. Один из самых опытных боевых офицеров Северного Кавказа, участвовавший во множестве боевых походов, продолжал оставаться подполковником, когда менее опытные сослуживцы легко обходили его.
В 1844 году Данзаса перевели в распоряжение командующего войсками в Финляндии Александра Сергеевича Меншикова, который в своё время также участвовал в Русско-турецкой войне. Быть может, этот факт и повлиял на то, что Константин Карлович наконец был произведён в полковники. По сути же Данзас «закисал» без боевых походов, весёлых пирушек, лагерных песельников и боевых товарищей. Это было настолько мучительно, что в 1856 году этот офицер, прежде презиравший штабную работу, соглашается стать чиновником по особым поручениям в петербургской комиссариатской комиссии, что соответствовало его званию полковника. Правда, в случае с Данзасом его номинально оставили в армии. Но в том же году мечта начальственных крючкотворов свершилась: Константин ушёл в отставку с присвоением чина генерал-майора с соответствующей пенсией.
Константин столкнулся с непробиваемым одиночеством. Он ведь так и не создал семьи. Данзас посватался было к Вере Александровне Нарской (вдова друга Пушкина Павла Нащокина). То ли израненный офицер не приглянулся барышне, то ли злые языки постарались оклеветать его, но она ответила отказом.
Никто уже не помнил штурма Эривани и боя при Кулевче, когда турецкий визирь был разбит, никто не помнил штурма Сливно и Адрианополя, никто не помнил блестящего десанта у Субаши и Псезуапсе, никто не помнил славных и бесконечно тяжёлых походов вдоль Черноморского побережья Северного Кавказа… Генерал Данзас, всегда бывший весёлым каламбуристом и острословом, погружался в бездну тоски, становился всё более замкнутым и мрачным. При этом слава Пушкина росла пуще прежнего, что пропорционально отражалось и на Константине Карловиче (некоторые винили его в гибели поэта).
Но главным обвинителем, верно, был сам Данзас. Он продолжал ставить этот неразрешимый вопрос: стоило ли помогать Пушкину, сохраняя верность другу и собственную честь, или стоило бойкотировать дуэль, забыв о дворянском и офицерском достоинстве, зато сохранив жизнь великому русскому поэту? Данзас просто не мог отбиться от столь горестных мыслей, ведь каждый раз ему об этом напоминало колечко с бирюзой, подаренное Пушкиным на смертном одре и словно навечно приклеенное к руке Константина.
Константин Карлович, отдав всю жизнь служению Родине, не смог заработать состояния, а богатства его знатного рода обошли его, вечно скитающегося по фронтам, и были унаследованы другими людьми. Поэтому к одиночеству добавилась и бедность. При этом никакой обиды на Пушкина у Данзаса и близко не было, наоборот, он бережно и трепетно собирал экспонаты своего маленького пушкинского музея, которые после его смерти будут переданы государству. Этот «музей», по сути, станет единственным, ради чего Константин будет продолжать жить.
Умрёт бесстрашный офицер в полном одиночестве 3 февраля 1870-го года в Петербурге. Кроме пушкинской коллекции и собственных боевых наград, у Данзаса ничего не было, поэтому властям пришлось вспомнить о порядком забытом и отчасти затравленном герое. Хоронили Данзаса за государственный счёт на Выборгском римско-католическом кладбище, несмотря на то, что Константин был лютеранином, впрочем, религиозностью он не отличался.
Могила Константина Данзаса (ранее)
В 1939 году Выборгское кладбище было ликвидировано, поэтому прах Константина Карловича перенесли на Тихвинское кладбище Александро-Невской лавры. Автору удалось связаться со своим старым другом, ныне живущим в Санкт-Петербурге, и попросить его разыскать могилу Данзаса. Товарищу даже пришлось заказать экскурсию, чтобы найти место упокоения офицера.
Могила Данзаса (в наши дни)
Заканчивая цикл, автор не скрывает своей грусти. Настолько трагичной видится судьба Константина Данзаса. Но ещё более печально то, что могила находится не в самом ухоженном виде. Во-первых, памятник лишился креста, ранее установленного на колонне. Во-вторых, трещинами испещрена сама колонна и т.д. И если большие власти более заняты установкой памятников Солженицыну или Маннергейму, то, быть может, какое-нибудь петербургское объединение позаботится о могиле старого героя? И покажет властям, что лозунг «Никто не забыт, ничто не забыто» — не просто слова для транспаранта.
© Восточный ветер
Константин Данзас. Трагедия кавказского офицера и секунданта Пушкина. Часть 4.
Константин Данзас. Трагедия кавказского офицера и секунданта Пушкина. Часть 1.
Константин Данзас. Трагедия кавказского офицера и секунданта Пушкина. Часть 2.
Константин Данзас. Трагедия кавказского офицера и секунданта Пушкина. Часть 3.
К началу июля 1839-го года постройка Головинского форта была закончена. И 6-го июля войска начали посадку на корабли эскадры, чтобы продолжить экспедицию. В составе войск был и Данзас со своим батальоном «тенгинцев».
Интересный факт. К генералу Раевскому прямо перед самой посадкой войск пришли представители черкесов и без затей спросили его, где в следующий раз высадится десант. Николай Николаевич, то ли рыцарствуя, то ли принимая, несмотря на ситуацию, черкесов как граждан Российской империи и, чтобы продемонстрировать это, не только назвал новое место десанта, но даже предложил черкесам взглянуть на схему будущего укрепления.
План Головинского форта
7-го июля в 8 часов утра эскадра бросила якорь рядом с устьем реки Псезуапсе (микрорайон Сочи, Лазаревское). На этот раз Константин Карлович Данзас первым высадился на берег со своими «тенгинцами», также он первым пересёк устье реки, заняв место будущего укрепления. По сути, сценарий высадки у Субаши повторился. Артиллерийская подготовка, тяжёлый штыковой бой, оттеснение противника в горы и захват необходимого плацдарма. Однако после потянулись ожесточённые дни возведения форта, когда фуражировка становилась боем, а заготовка древесины была опасна засадой и пленом.
При этом часто черкесы использовали приём обстрела как самого лагеря, так и небольших отрядов с гор, применяя фальконеты или небольшие орудия, которые не без труда, но можно было доставить на господствующие высоты. Тем более на это были способны черкесы, знающие каждую горную тропу. Чтобы предотвращать подобные обстрелы часто организовывались вылазки, обычно оканчивающиеся коротким, но ожесточённым боем.
Саму лагерную жизнь отчасти с бравадой, отчасти с иронией описал военный инженер Михаил Фёдорович Фёдоров, произведённый за недавние десантные бои в прапорщики, позже он станет автором целой книги записок-воспоминаний.
Лагерная жизнь шла обычным порядком: хорошо ели, пили, кутили, играли в карты. Вместо газет и журналов читали приказы и приказания.
Собственно, и Данзас после боёв любил отвлечься и приободрить молодых офицеров остротами, обожал хороший стол и дружеские посиделки. Таким его многие и запомнили: «…лежащим на ковре, играющим в карты и отпускающим каламбуры».
Современники характеризовали его как «замечательного человека, хотя и большого оригинала». В офицерской среде ходила забавная байка, как Данзас однажды довёл начальство до гомерического смеха. Как-то раз Константин Карлович, ещё будучи поручиком, был откомандирован из Москвы в Бендеры, где стоял его батальон, перед отъездом он пришёл к генерал-губернатору Дмитрию Владимировичу Голицыну и заявил, что едет в Бендеры через Петербург, видимо, желая повидать друзей, и просит его сиятельство одобрить это решение. Когда удивлённый Голицын ответил, что напрямую удобнее, Данзас принялся серьёзно доказывать обратное, чем знатно насмешил Голицына.
Впрочем, причуды многих офицеров того времени показались бы сейчас несколько странными. К примеру, Лев Сергеевич Пушкин, младший брат Александра, был одним из таких офицеров. По воспоминаниям современников, пил Пушкин только вино, презирая воду до крайности, и никогда не пьянел, а в пище не терпел супов, употребляя сыры, рыбу, мясо и любые острые и солёные закуски. Был необычайно вынослив и, несмотря на вкусовые пристрастия, непривередлив. Всю «свою» Кавказскую войну он провёл в компании одной кожаной подушки, старой шинели и шашки, которую никогда не снимал.
Орудие, найденное на месте форта Лазарева
При этом с Данзасом у Льва Сергеевича установились тесные дружеские отношения, несмотря на необычайную скорбь о трагической гибели брата и все пересуды богемы по этому поводу. Нередко можно было встретить Константина и Льва вместе в одной палатке за шумной и азартной «баталией» за картами. А играть Пушкин любил, просаживая в игре и кутеже все деньги. Кавказ вообще как-то по-особому сближал и также странно разобщал людей.
Несмотря на, казалось бы, несколько праздное времяпрепровождение Данзаса, уже тогда в полку и в среде офицеров ходили самые удивительные легенды о боевой жизни подполковника. Солдатская молва да и офицеры твердили, что во время Русско-турецкой войны под одной из крепостей генерал Паскевич пожелал узнать ширину крепостного рва. Едва командующий молвил это, как Константин Карлович принялся в буквальном смысле исполнять приказание. Он спустился в ров под градом неприятельских пуль и деловито тщательно пошагово измерил ров. В итоге восхищение храбростью были приправлены отборными обвинениями в безумии.
А форт продолжал строиться, под постоянными обстрелами, чередующимися очередным штурмом доминирующих над местностью высот. Современники утверждали, что возведение укрепления проходило в спешке. Лето стремительно катилось к концу.
Итак, 31 августа, оставив в форте Лазарева одну роту Тенгинского полка, сотню казаков под командованием капитана Марченко (позже к великому сожалению этот малограмотный, но в высшей степени самонадеянный офицер сыграет роковую роль во время осады Лазаревского укрепления), генерал Раевский, погрузив остальные войска на корабли, отбыл в Анапу. Однако это было отнюдь не концом экспедиции.
Часть крепостной стены уже отстроенного Лазаревского форта, сохранившаяся по сей день
В сентябре уже из Анапы отряд, возглавляемый Раевским, выдвинулся к реке Маскага (Мескага), где планировали заложить ещё один форт – промежуточный между Анапой и Новороссийским укреплением. Это я подробнее описал в материале «В поисках форта Раевского». Поэтому опишу лишь некоторые условия того времени, в которых в числе многих оказался и Данзас.
Отряд прибыл к берегу Мескаги, ныне эта местность находится восточнее станицы Раевской, уже в сентябре, когда зарядили проливные дожди. Сырые дрова, сырая одежда и постоянное бдение, всматриваясь в осеннюю серость и темноту, где притаился неприятель. Этот поход был совсем не похож на десантные операции на Черноморском побережье. Несмотря на ожесточённые бои и растущее количество раненых, в лагере в мирные минуты всегда было весело и вдоволь провизии и вина, благодаря стоявшим рядом с берегом на якоре кораблям и, соответственно, корабельным погребам с провизией.
На суше, за горными перевалами, на окраине Анапской долины всего этого не было. Но даже в осенней сырости и мраке, Данзас не унывал (позже это будет ярко контрастировать с его старческой неизбывной тоской). Вот как уже упомянутый мною ранее Николай Лорер писал о тех днях:
И октябрь месяц не заставил себя долго ждать. Мы зябли и дрожали от холода, а форт Раевский (это имя дано ему в честь строителя) рос и рос себе понемногу. Какая-то унылость, апатия всех нас обуяла, и мы жаждали хоть бы перестрелки, а то и ее не было. Не слышно в лагере ни музыки, ни песельников; не видно картежной игры и попоек. И только Данзас, вечно веселый, иногда вас рассмешит.
Крепостной ров (обозначен чёрной линией) — всё, что осталось от форта Раевского
Строительство форта в тяжёлых условиях завершили практически к самому концу октября 1839 года, а церемония освящения состоялась 18-го октября. Гарнизон составил всего одну роту. Так закончилась экспедиция 39-го для Данзаса.
Дружба Данзаса и Пушкина для многих не секрет, а вот то, что судьба свела Константина Карловича ещё с одним великим русским поэтом, остаётся если не загадкой, то малоизвестным фактом точно. В феврале 1840-го года молодой Михаил Юрьевич Лермонтов на балу у графини Лаваль поссорился с сыном французского посла Эрнестом Барантом. В итоге состоялась дуэль. После того как у Михаила сломался клинок, поединок решили закончить на пистолетах. Барант стрелял первым, но промахнулся. Лермонтов оказался снисходителен и намеренно выстрелил в воздух. Дуэль быстро стала известна властям. По старой «мудрой» начальственной привычке француза даже не стали привлекать к ответственности, а нашего великого соотечественника Михаила Юрьевича, несмотря на мирное завершение поединка, предали суду и сослали на Кавказ.
Данзас к тому времени уже был близким помощником Раевского и пользовался, если так можно выразиться, его доверием. Когда Михаил Лермонтов появился на Кавказе, Константин Карлович лично составил ходатайство, чтобы зачислить поэта непременно в его батальон. Ходатайство было удовлетворено, тем более что слава «тенгинцев» шла по всему Кавказу.
Однако близко сдружиться Данзасу и Лермонтову было не суждено. И дело не в антипатии — им просто не хватило времени. Кипучая натура Лермонтова не могла позволить ему ждать очередной экспедиции. Едва прибыв в полк, Михаил Юрьевич прознал, что готовится поход в Чечню. Поэтому после недолгого пребывания в батальоне Лермонтов добился его перевода в «чеченский» отряд. А Данзаса ждал тяжёлый поход против убыхов, в долину Мзымты и Мацесты и так далее.
Продолжение следует…
© Восточный ветер
Константин Данзас. Трагедия кавказского офицера и секунданта Пушкина. Часть 3.
Константин Данзас. Трагедия кавказского офицера и секунданта Пушкина. Часть 1.
Константин Данзас. Трагедия кавказского офицера и секунданта Пушкина. Часть 2.
После того как Данзас вышел, по сути, из камеры смертников, он вновь вернулся на службу в инженерные части Санкт-Петербурга. Но задержался он там совсем недолго, преследуемый пересудами, дрязгами с начальством и, возможно, попытками командования отправить отважного честного офицера на покой или загнать в какой-нибудь тихий угол. К тому же нам никогда не узнать, о чём думал Константин, находясь в Петропавловской крепости!
Да, Данзас, возможно, допустил несколько ошибок, ставших трагическими. Но мог ли он тогда всё предусмотреть? Сам Пушкин так скрытно готовился к дуэли, что не привёл в порядок перед поединком свои собственные дела. Последние распоряжения по поводу долгов, рукописей и прочего Александр Сергеевич давал уже будучи на смертном одре. Поэт был доведён до такого отчаяния от сплетен в обществе, что очень торопился покончить с дуэлью и даже хотел вовсе отказаться от секундантов. В конце концов, нужно ли было Данзасу наплевать на собственную офицерскую честь и великое доверие старого лицейского друга и донести о поединке властям?
Так или иначе, но не думать о таком Константин, верно, не мог. В итоге он подал прошение о переводе на Кавказ. Правда, позже в Тенгинском полку, в котором служил Данзас, солдатская молва твердила, что подполковника сослали сюда по причине вражды с начальством и участия в дуэли Пушкина, но это выглядит неправдоподобным, учитывая чин Константина Карловича и прочее.
Принято считать, что впервые после гибели Пушкина Данзас появился на Черноморском побережье Северного Кавказа 3 мая 1839 года, в самый разгар десанта у Субаши (район современной реки Шахе, курортный микрорайон Сочи – Головинка). Правда, автору удалось найти в издании военно-исторического отдела Кавказского военного округа «Тенгинский полк на Кавказе» за 1900 год среди фамилий награжденных бойцов, отличившихся при высадке у реки Туапсе в 1838-м году, фамилию подполковника Данзаса. Случайный однофамилец или опечатка? Выяснить этот интересный момент глубже не удалось, да и глубоких работ по личности Данзаса мне встречать не приходилось. Уж слишком сильно его вытирали из истории.
Линейный корабль "Султан Махмуд"
Поэтому сосредоточимся на десанте у Субаши. Во второй половине апреля 1839 года Раевский собирал свой отряд, чтобы высадиться у Субаши и Пзезуапсе для постройки новых форпостов империи. Всего легендарный генерал собрал под свои знамёна 8 батальонов Тенгинского и Навагинского полков, две роты сапёров и 2 полка пеших черноморских казаков при 24-х орудиях. В это же время контр-адмирал Михаил Лазарев готовил эскадру принять войска. В состав эскадры входили 84-пушечные линейные корабли «Адрианополь», «Императрица Екатерина II», «Султан Махмуд» и «Память Евстафия», а также 44-пушечные фрегаты «Штандарт» и «Браилов» и 60-пушечные фрегаты «Агатополь» и «Бургас» и пароход «Полярная звезда». Для доставки инструментов и стройматериала для строительства фортов были зафрахтованы до девяти купеческих судов.
28 апреля посадка десанта на корабли была завершена. Эскадра вышла в море. Раевский не скрывал от солдат, матросов и офицеров, что враг благодаря своим «союзным» лазутчикам (от турок до британцев) уже знал и о предстоящем десанте и о его целях. Бой предстоял нешуточный – воинственные убыхи и шапсуги уже собирали свои силы на Черноморском побережье. Нашим разведчикам даже удалось узнать, что черкесские племена, дабы заручиться большей поддержкой богов, разрешили турецким священникам (муллам) провести молитву в древних священных рощах, где ранее справлялись только первобытные языческие культы в смеси с христианством. Вопреки расхожему убеждению, большинство черкесов изначально ислам не приняло. Крупная экспансия этой религии началась с черкесской знати, имеющей тесные торговые интересы с Портой. Народ же предпочитал молиться в священных рощах, в которых стояли каменные христианские кресты.
"Десант Раевского в Субаши". Иван Айвазовский
К вечеру 2-го мая эскадра подошла к берегу в район современной Головинки. Все горы и берег были освещены походными кострами черкесов. Офицеры, в том числе и Данзас, наблюдали, как сотни и сотни огней возвещали, что завтра их встретят тысячи бойцов и, судя по всему, они намерены биться до смерти.
Утром 3-го мая русские офицеры, готовясь к высадке, видели, как муллы в белых чалмах возносят последние молитвы. Как только бойцы погрузились на гребные суда для высадки, началась масштабная артиллерийская подготовка. Несмотря на то, что наши военморы не жалели ни пороха, ни металла, а обстреливаемое предгорье и хребты выглядели ужасающе (ядра выворачивали с корнем деревья, вспахивали землю и заставляли подниматься целые фонтаны земли), чувствительный урон противнику нанести не удалось. Черкесы ловко использовали складки местности и наведённые заранее завалы.
Русские силы были разделены на две волны. Первая волна мгновенно завязла в штыковом бою, т.к. тысячи черкесов без единого выстрела ринулась на них с холодным оружием наизготовку. Позже стало ясно, что каждому «тенгинцу» или «навагинцу» противостояло до трёх черкесов. Однако, несмотря на это, нашим удалось закрепиться на плацдарме у берега между устьями современной реки Шахе и реки Матросская и оттеснить врага в горы. Немало отступлению противника поспособствовала расторопность артиллеристов, которые буквально на руках вынесли орудия с десантных судов и с ходу дали залп картечью в толпы неприятеля.
Вовремя подоспела вторая волна десанта, т.к. противник, хоть и был тесним, но отступал грамотно, словно изматывая войска десантников. Во второй волне на берег сошёл и сводный пехотный батальон подполковника Данзаса. Не задерживаясь ни на минуту, Константин Карлович быстрым маневром присоединился к авангарду десанта в предгорьях. Вскоре Данзас уже шёл по долине Шахе, преследуя неприятеля.
Вот как вспоминал Данзаса у Субаши Николай Лорер, дворянин и ссыльный декабрист, а потому служивший в звании унтер-офицера:
«Подобной храбрости и хладнокровия, каким обладал Данзас, мне не случалось встречать в людях, несмотря на мою долговременную военную службу... Бывало, со своей подвязанной рукой стоит он на возвышении, открытый граду пуль, которые, как шмели, жужжат и прыгают возле него, а он говорит остроты, сыплет каламбуры... Ему кто-то заметил, что напрасно стоит на самом опасном месте, а он отвечал: «Я сам это вижу, но лень сойти».
Однако, каким бы удачным ни казались высадка и с ходу занятый плацдарм под постройку нового укрепления, бои и перестрелки не прекращались. Вылазки противника проходили ежедневно. После десанта потянулись напряжённые дни. Вот как описывает их уже упомянутый Лорер:
«Отбитые горцы засели в окружающих нас лесах и упорно защищались на этот раз. С 10 часов утра до 3 ночи беглый огонь не прекращался, и скоро Данзас прислал просить подкрепления изнемогшим от усталости людям. Назначили две роты тенгинцев под начальством Масловича. Мы отправились на выручку товарищам. По дороге встретили много раненых, особенно было жалко видеть двух братьев-юнкеров, раненных страшно в рот и, что странно, одинаковым образом... Наши стрелки сменили усталых бойцов, не имевших времени проглотить куска хлеба почти половину суток».
Долина реки Шахе
12-го мая, наконец, удалось заложить форт, получивший имя Головинский (позже посёлок Головинка его унаследует). Труд был тяжёлым и опасным. Любая фуражировка, любая заготовка древесины могла обернуться внезапной атакой или перестрелкой. Но именно в этой ситуации Данзас оказался в своей стихии. Бойцы любили его за открытый и прямодушный характер. Несмотря на серьёзное отношение к дворянской чести, Данзас был далёк от кичливости. А солдатская молва, порой сочиняющая самые невообразимые небылицы про командира, только веселила Константина. К примеру, в один из дней на Черноморском побережье к офицерам подошёл Данзас и, смеясь в голос, сказал, что ныне считает, что его солдаты «умеют делать каламбуры не хуже какого-нибудь салонного камер-юнкера».
Как-то раз Константин подошёл ночью к огоньку, у которого грелись солдаты, и, будучи незамеченным, прислушался, о чём говорят рядовые. Один спросил другого, отчего подполковника зовут Данзас. Другой, ничуть не смущённый вопросом, ответил: «Вестимо, отчего. Родился на Дону и приходится сродни генералу Зассу, ну, вот и вышло Дон-Засс». Константин, расхохотавшись от таких придумок, подарил солдату целковый за шутку.
Раевский же ценил Данзаса не только за храбрость и удаль, но и за умение ощущать солдатскую душу, как бы это пафосно ни звучало. Константин прекрасно понимал, до каких пределов готов дойти солдат и как бойцов необходимо беречь, несмотря на собственный пыл и жажду победы. Николай Николаевич лично хвалил Данзаса «за храбрость и отличную распорядительность».
В итоге за десант у Субаши Раевский наградил Данзаса Орденом Святого Станислава 2-й степени с императорской короной. А офицеры прозвали его marechal de Soubise (маршал Субаши). Видимо, господа, прекрасно владевшие французским языком, каламбурили по поводу фонетического созвучия имени маршала Франции 18-го века Шарля де Рогана (принца де Субиз) и названия местности – Субаши.
Продолжение следует…
© Восточный ветер
Если вы профи в своем деле — покажите!
Такую задачу поставил Little.Bit пикабушникам. И на его призыв откликнулись PILOTMISHA, MorGott и Lei Radna. Поэтому теперь вы знаете, как сделать игру, скрафтить косплей, написать историю и посадить самолет. А если еще не знаете, то смотрите и учитесь.
Константин Данзас. Трагедия кавказского офицера и секунданта Пушкина. Часть 2.
В продолжении темы.
27 января (8 февраля по новому стилю) 1837 года на окраине Санкт-Петербурга близ Чёрной речки рядом с великим поэтом Александром Пушкиным стоял Константин Данзас. Через секунду выстрел Дантеса (точнее д’Антеса, а после усыновления — Геккерна) разделит историю и всей страны, и Данзаса в частности, на «до» и «после». Когда тяжелораненого Пушкина Данзас поднимет на руки, Константин ещё не будет знать, что любовь народа к поэту для него обернётся стараниями сплетников, ненавистников и пасквилянтов в целый океан мерзости, излитый на его душу, душу боевого израненного офицера-подполковника.
Автор не станет останавливаться на всех аспектах трагедии на Чёрной речке – выделим самого Данзаса и то, как его жаждали оболгать. Даже звание друга Александра Сергеевича старались затереть рядом с фамилией Данзас.
Сначала на Константина посыпались обвинения в том, что он вообще согласился стать секундантом Пушкина. Здесь важен тот факт, что дуэль Александр Сергеевич старался готовить тайно, так как многие друзья поэта (такие как Жуковский, к примеру) хотели его отговорить или же вовсе сорвать поединок. Таким образом, в стремлении восстановить справедливость Пушкин был одинок. Осознав это положение друга по лицейскому братству, Данзас согласился быть его секундантом именно из чувства дружбы и величайшего доверия, которое Константин обмануть не мог. И согласие Данзас дал уж точно не из праздного любопытства, ведь, в зависимости от исхода дуэли, Константина Карловича могли бы вздёрнуть на виселице без затей, а главное полностью в соответствии с законами Российской империи.
Картина Алексея Наумова "Дуэль Пушкина с Дантесом"
Далее Константина начали упрекать в том, что он не попытался отговорить Пушкина. А вот здесь стоило знать характер и репутацию Данзаса – неуживчивый отважный офицер с обострённым чувством справедливости, который ещё будучи лицеистом (его прозвали Медведем) бросался в любую перепалку вплоть до драки за издёвки и уж тем более оскорбления. С таким же пылом он защищал и своих друзей. Конечно, если бы они оставались лицеистами, то Данзас вполне мог броситься в суматошную драку, из которой Дантес выполз бы уже со сломанным носом. Но и Константин, и Александр были уже взрослыми представителями аристократических родов с соответствующими законами чести. Представить, что такой человек стал бы отговаривать друга от защиты собственного достоинства и самой истины, нелепо.
И уж совсем немыслимыми выглядели обвинения в том, что Данзас не донёс о предстоящей дуэли властям. Лицейский друг Пушкина, дворянин, боевой офицер, и вдруг занимается доносительством, прекрасно осознавая, какие кары небесные падут на голову Александра Сергеевича… Это было абсолютно невозможно.
Более того, дав согласие, Данзас, по сути, расписался собственной честью в верности Пушкину. Именно Константин будет долгие часы согласовывать с секундантами Дантеса правила предстоящего поединка, который должен был идти по принципу «до смертельного исхода» (часто до тяжёлого ранения). В итоге условия будут официально прописаны на бумаге и гарантированы, цитирую: «Секунданты, нижеподписавшиеся и облеченные всеми полномочиями, обеспечивают, каждый за свою сторону, своей честью строгое соблюдение изложенных здесь условий».
В вину Константину вменили и то, что на дуэль не позвали врача и не взяли с собой хоть каких-нибудь медикаментов. Это, конечно, можно считать трагической ошибкой Данзаса, если не брать в расчёт строгих и жестоких правил поединка «до смерти» и безмерную торопливость Александра Сергеевича. А критика по поводу отсутствия врача кажется вообще взятой с потолка. Дело в том, что те же законы, которые могли накинуть верёвку на шею Константина Карловича, большой разницы между секундантом и врачом, присутствующим на дуэли, не видели. К тому же, должен повторить, поединок всеми силами старались сохранить в тайне, а Пушкин уже тогда сожалел, что ему пришлось взвалить такую тяжёлую ношу на плечи старого друга. При любом исходе суда было не избежать. Верно, Александр Сергеевич надеялся, что неоднократно раненому герою многих битв, награждённому золотым оружием, тяжёлый приговор выносить не станут.
После смертельного выстрела Константин привёз обессилевшего Пушкина на набережную Мойки, дом 12, по настоянию самого поэта. Сразу после этого он сообщил о трагедии супруге Наталье Николаевне (как можно осторожнее, так как Александр не желал, чтобы супруга видела его в таком виде). Затем Константин бросился искать врача, что сделать в вечернем Петербурге было очень непросто. В тёмном морозном вечере Данзас буквально вламывался в дом к каждому известному врачу, но всё безрезультатно. В итоге ему удалось буквально притащить к раненому профессора Василия Шольца. Потекли тяжёлые минуты ожидания врачебного приговора.
Картина Дмитрия Белюкина "Смерть Пушкина". Данзас стоит справа, у книжных полок
Всё это время окутанный мрачными чувствами, беспомощностью и болью за товарища Данзас находился подле Пушкина. Именно Данзаса вскоре подозвал сам Пушкин и долго беседовал с ним, диктуя другу все свои неучтённые долги, которые требовалось вернуть, а ни векселей, ни расписок у Александра Сергеевича на них не было. Более того, поэт попросил Константина Карловича сжечь некоторые его бумаги, а какие именно, не разглашать никогда. Данзас клятву сдержал. До сих пор неизвестно, что именно содержали сожжённые материалы.
Уже на излёте этой долгой мучительной трагедии 29 января, на смертном одре Пушкин попросил позвать Константина, который всё это время был в доме, позволяя себе лишь украдкой вздремнуть. Видимо, увидев Данзаса каким-то противоестественно озлобленным и переполненным боли, каким его никто никогда не видел, Александр Сергеевич молил старого друга не мстить Дантесу. А к своему окружению (Пётр Вяземский, Василий Жуковский и жена Наталья Николаевна Гончарова) поэт обратился с мольбой заступиться за друга перед судом: «Просите за Данзаса. Он мне брат». Умирая, Александр Сергеевич снял со своей руки кольцо с бирюзой и подарил его на память Константину. Данзас до последней минуты своей жизни не расставался с этим подарком.
Наталья Николаевна Пушкина (Гончарова)
Проникшись просьбой мужа, верно, единственное, что теперь была способна сделать для него, Наталья Николаевна написала прошение самому Николаю I. Она молила государя не наказывать Данзаса слишком строго и позволить препроводить ему тело друга в Святогорский Успенский монастырь для последнего упокоения. Но Николай I решил, что с Данзаса хватит того, что его не арестовали сразу после дуэли и позволили скрасить последние минуты друга. Посему, едва Пушкин в последний раз закрыл глаза, Константин Карлович был взят под арест.
Позже Софья Николаевна Карамзина, дружившая и с Пушкиным, и с Лермонтовым, как хозяйка популярного петербургского литературного салона, назовёт Данзаса одним из «трёх ангелов-хранителей» Александра Сергеевича. Но в те дни после смерти Пушкина Константин Карлович сидел за решёткой, изолированный от всего мира и одинокий. Он прекрасно знал, что уже в эти минуты его горло либо стягивает верёвка, либо сия участь обходит его стороной.
Софья Николаевна Карамзина
Петербург же заполоняли самые несуразные слухи вплоть до того, что свою пулю получил и сам Данзас, мол, от того у него и с рукой (периодически подвязанной из-за боевого ранения) плохо. И, конечно, виновником смерти Пушкина некоторые назначили Константина.
Обуреваемый воспоминаниями последних страшных дней друга, подполковник Данзас за решёткой, верно, к счастью, ещё не знал, что бывшие друзья-лицеисты отвернулись от него. Иван Пущин, бывший однокурсник Пушкина и декабрист, даже напишет в сердцах: «Если бы я был на месте Данзаса, то роковая пуля встретила бы мою грудь». Тогда даже никому и в голову не пришло, что это было физически невозможно, т.к. Константин находился и от Пушкина, и от Дантеса на приличном расстоянии, чтобы встать перед выстрелом. К тому же дуэлянты стреляли не по команде, а по готовности.
Военный суд первой инстанции вынес самый строгий приговор. За то, что подполковник Данзас не донёс о планируемом «злом умысле» и тем самым «допустил совершиться дуэли и убийству», его приговорили к повешенью. Однако, видимо, государь всё же снизошёл до слёзного прошения Натальи Гончаровой, и вторая инстанция суда постановила лишить Константина Карловича золотой полусабли (он был награждён ею «За храбрость») и разжаловать в рядовые. Следующая инстанция ещё более смягчила приговор.
В итоге в заключении в Петропавловской крепости Данзас провёл два месяца. 19 мая 1837 года подполковник вышел на свободу и продолжил службу в Петербурге в инженерных частях. Но долго оставаться в столице Константин не смог. То ли извечная неуживчивость с начальственными чинами помешала ему обвыкнуться в Петербурге, то ли злые языки преследовали подполковника, который с честью исполнил все просьбы своего друга и тем самым рисковал собственной жизнью. Так или иначе, но вскоре Данзас лично потребовал перевода на Кавказ в Тенгинский полк. В это самое время «тенгинцы» были одними из самых закалённых бойцов, их слава шла по всему Кавказу. Именно они строили Черноморскую береговую линию, прокладывая дороги туда, куда нога солдата империи ещё не ступала.
Константин Карлович снова желал оказаться там, где «настоящее дело», где ему не нужно разбираться в тонкостях чувств бомонда и оправдываться перед людьми, которые порой весьма далеки от понятия чести.
Продолжение следует…
© Восточный ветер