У любовницы известного японского военачальника, Минамото-но Ёсицунэ, леди Сидзука, был волшебный барабан, сделанный в древности из шкур кицунэ - а именно родителей лиса-ёкая по имени Гэнкуро. Гэнкуро поставил себе целью вернуть барабан, и предать останки родителей земле. Для этого лис обратился в одного из доверенных лиц военачальника - но молодой кицунэ допустил оплошность, и был раскрыт. Гэнкуро рассказал о причине своего проникновения в замок, Ёсицунэ и Сидзука вернули ему барабан. В благодарность, он даровал Ёсицунэ своё волшебное покровительство.
P. S. Надо сказать,что подобные истории не считались японцами чем-то вроде сказок, а воспринимались, как исторические факты. При том, что японцы никогда особо не были религиозны, они при этом были (а часто и сейчас остаются) невероятно суеверными. Многие суеверия впоследствии перекочевали в японское искусство - литературу, фильмы, рисунки, аниме, театр и т. п. Мир вокруг и рядом с японцами всегда был населён некими сущностями - ёкаями, аякаси, богами, демонами, призраками и духами, что считалось (а многими и сейчас считается) само собой разумеющимся.
В японских мифах Ямато-но-Орочи (八岐大蛇, Восьмиглавая Змея) - гигантский восьмиглавый и восьмихвостый змей, который был убит Клинком Тоцука, принадлежащий Богу Сусаноо-Но-Микото, который нашёл в одном из его хвостов Клинок Кусанаги. Это отражается в битве Орочимару и Итачи, когда второй использует Клинок Тоцуки в форме Сусаноо, запечатывая змея, а после находит Клинок Кусанаги, который хранился внутри него.
В литературе имя Орочимару, а также Дзирайя и Цунаде, взяты из произведения "Повесть о галантном Дзирайе" (児雷也豪傑物語, Jiraiya Goketsu Monogatari). Орочимару в этой истории был первоначальном студентом Дзирайи, пока его не развратила магия змей, и он не взял себе после этого имя Орочимару.
Посмертные маски использовались, чтобы закрывать лицо умершего. У них было несколько назначений, первое из которых — это установление отношений через маску с потусторонним миром духов. Второе же назначение посмертной маски — представление черт лица умершего, так как они отливались не схематично, а путем снятия слепка с трупа.
В 1876 году Генрих Шлиман, археолог-любитель, открывший Трою, обнаружил семь посмертных масок при раскопках города Микены. Эти маски были найдены на похороненных телах в одном месте захоронения под названием «Могильный круг А». Шесть масок принадлежали взрослым мужчинам, и одна — мальчику, женских масок обнаружено не было.
Могильный круг А, расположенный неподалеку от Львиных ворот Микен, являлся королевским кладбищем XVI века до н. э. Изначально располагался вне стен, но в XIII веке до н. э. был включен в них в результате расширения Микен. Среди сокровищ, здесь обнаруженных, помимо золотых посмертных масок, были найдены различные ювелирные изделия, пряжки, диадемы из золота, серьги, изысканные посохи, оружие и даже весы, судя по всему, которыми «взвешивали души» как на суде Осириса. Всё это свидетельствует о том, что здесь хоронили правителей и членов царствующей семьи.
Этот могильник символизирует культурную трансформацию на территории материковой Греции, когда на историческую арену выходят ахейцы. Захоронения отражают богатство правящей элиты как доказательство сдвига от простых и более ранних погребений к более сложным церемониям. Возможно, шахтовые гробницы связаны с очередной миграционной волной ахейцев, прибывших с Балкан на Пелопоннес. После последнего захоронения около 1500 года до н. э. правители Микен отказались от шахтовых могил в пользу толосов. Могильный круг был интегрирован в городские укрепления около 1250 года до н. э., возможно, даже как священный участок. В тот период микенцы чтили духов предков, поэтому этот акрополь мог стать местом, где можно акцентировать внимание на героическом прошлом правящей династии.
Могилы содержали общее количество девятнадцати тел, мужчины были погребены с оружием, а женщины — с ювелирными изделиями, отражая социальные различия. Многие предметы демонстрировали минойское влияние, указывая на связи с Критом. Сочетание предметов роскоши из различных обществ подчеркивает «международный стиль», преобладавший в то время.
Но еще восьмая погребальная маска была найдена в могильном круге Б. Однако стоит отметить, что эта маска была отлита не из золота, а из электрума — природного минерала, сплава серебра и золота. Она была найдена в одной из шахт, где были похоронены, судя по современному ДНК-анализу, брат с сестрой. В целом погребения могильного круга Б беднее, чем могильного круга А.
Посмертная маска. Шлиман считал, что она принадлежала Агамемнону.
Когда Генрих Шлиман нашел последнюю маску, он связал её с легендарным Агамемноном — царём Микен, который пошел войной на Трою. Непонятно, как Шлиман пришел к подобному выводу, возможно, эпатажный археолог попросту желал славы. На самом деле она древнее микенского царя на три сотни лет и датируется 1550–1500 годами. Посмертная маска, она была сделана из толстого листа металла, отчеканенного на деревянном фоне, с деталями, обработанными позже острым инструментом. На маске изображен человек индоевропейского типа. Пожилой бородатый человек с усами и бакенбардами, аккуратным длинным тонким носом, плотно сжатыми губами с близко посаженными глазами и широким подбородком.
Однажды Трюм - огромный ледяной великан, украл у Тора его молот Мьелльнир и потребовал, чтобы Фрейя вышла за него замуж, если им так этот молот необходим. Фрейя же начала гневаться и предложение не приняла. А без молота громовержец не так силен и не сможет защитить царство богов от чудовищных обитателей Утгарда, что так и норовят пробраться и напасть.
Все боги Асгарда, кроме, Фрейи, собрались под сенью Иггдрасиля. Долго они думали и гадали как им быть. На помощь пришел страж моста Бивреста, ему пришла в голову гениальная идея как можно обмануть Трюма.
Тор, в надежде спасти Асгард, пусть и нехотя, но переодевается в невесту сам. Его наряжают в прекрасное платье из льняного полотна, вместо груди под платье подкладывают булыжники, на шею вешают золотое ожерелье Фрейи, на пояс связку ключей. Невеста получилась хоть куда! Только вот Тор отказался сбривать бороду, поэтому на лице у него был платок.
На свадьбе громовержец по привычке много ел и пил. Трюм не мог поверить своим глазам: как его прекрасная невеста может умять целого быка, восемь лососей и вылакать три бадьи меда, еще и не хочет при этом поцеловать будущего мужа!
На помощь непутевой невесте приходит ее служанка - Локи. Он объясняет жениху, что его возлюбленная так истомилась в ожидании свадьбы, что глаз не могла сомкнуть, поэтому отказывает Трюму в нежностях, но она точно души в нем не чает.
Как бы то ни было, "Фрейя" теперь жена Трюма, поэтому он отдает своей невесте молот Мьелльнир и исполняет свое обещание. Тор же времени не теряет и, заполучив свою прелесть обратно вместо жарких поцелуев раздает великану таких тумаков, что в итоге убивает изумленного горе-любовника.
Такой знакомый, но такой надоедливый и мерзкий звук – боги, как я уже ненавидела эту песню – заставил меня повернуться на бок и потянуться рукой к тумбочке, где звонил будильник. Наугад, не открывая глаз, я нажала несколько раз пальцем на экран телефона. Блаженная тишина. Подложив руку под подушку и устроившись поудобнее, почувствовала, как сознание снова уплывает в сон, но в этот момент откуда-то из-за спины раздался мужской ворчливый голос.
⁃ Я так понимаю, вставать ты не собираешься. Кая, зачем столько будильников? Ты просто не даешь мне спать. Я был бы счастлив встать во столько, во сколько я сам проснусь. И вообще, это тебе на работу пора. Твои пациенты, наверняка, уже ждут. – я вздохнула и зевнула, одновременно переворачиваясь на спину. Собираясь с мыслями, что ответить, услышала приближающийся к кровати цокот собачьих когтей.
⁃ Я и правда планировала встать пораньше. – Мои пациенты. Звучало приятно, но всё ещё непривычно. Кое-как наконец-то открыла глаза и привстала на локтях.
⁃ Ты каждый день планируешь, но этим планам не суждено сбыться. Смирись и прекрати меня мучить по утрам. – Наши голоса привлекли собаку. Справа от меня, собачьи лапы активно заскребли одеяло, привлекая к себе внимание. Я повернулась к пушистой морде и потрепала её рукой по голове.
⁃ Ну вот, видишь, хорошо, что мы проснулись. Пора идти на прогулку. Нас вовсю зовут. – улыбнулась я, продолжая гладить собаку.
⁃ Если бы не твои будильники, то собачья морда прекрасно бы ещё спала. - несмотря на ворчливый тон, на губах у мужчины появилась лёгкая улыбка. Волосы были взъерошены, а глаза ещё немного прищурены после сна. Я потянулась к нему, чтобы поцеловать. Как только мои губы коснулись его губ, я ощутила колючий холод. Отпрянув в недоумении, распахнула глаза. Его лицо будто плыло. Черты менялись и смазывались, но губы продолжали беззвучно двигаться. Вся комната растекалась, превращаясь в дым. Резкая боль в висках заставила меня на секунду зажмуриться. Паника накрыла волной, словно погружая всё глубже под толщу воды. Пространство вокруг стиралось, превращаясь во что-то тёмное, чёрное и чуждое. Единственное, что я ясно ощутила в последний момент, это чьё-то присутствие рядом.
Глубокий вдох. Воздух наполнил лёгкие, и я резко села на кровати. Жуткое видение не отпускало меня. Продолжая глотать ртом воздух, я огляделась и поняла, что нахожусь всё на той же проклятой кровати, на которой в прошлый раз пришла в себя. Всё в той же полуразрушенной комнате. Ни собаки, ни мужчины рядом, ни яркого солнечного света. Ничего этого не было. Сердце колотилось в груди, противоречивые ощущения тепла и страха не отпускали меня. Я до сих пор чувствовала прикосновения на коже. В груди от чего-то защемило, когда я попыталась вспомнить лицо мужчины. Что это было? Сон, фантазия или забытая реальность, я не могла определить. Ну что ж. Дубль два.
Больше не раздумывая, я снова направилась к зеркалу. Уже подойдя почти вплотную к нему, зажмурилась и на ощупь встала напротив. Стараясь выровнять дыхание, сама себя уговаривая открыть глаза. Вдох, выдох, вдох, выдох. — Это неизбежно, я должна это увидеть снова- Держась руками за раму, я встретилась взглядом со своим отражением. Губы вытянулись в тонкую линию и стали подрагивать. Ещё немного, и по щекам покатятся слёзы. Пальцы сжались, не давая мне снова упасть. Тело предательски задрожало. Мои жалкие надежды рассыпались в прах. То уродство, которое повергло меня в шок, никуда не исчезло. Больше не в силах смотреть на саму себя, точнее на то, что теперь было мной, я развернулась и направилась к дверям. Только у самого порога я поняла, что на мне нет ни лоскута одежды. Взгляд зашарил по комнате и зацепился за массивный резной шкаф, который стоял прямо напротив кровати. Я направилась к нему, размазывая катившиеся по щекам слёзы. Распахнув дверцы, чуть не сорвала их с петель. Не придав этому значения, заскользила взглядом по полкам. Пусто, пусто, снова пусто! Только в самом низу я заметила что-то. Наклонившись, достала пару домашних туфель из мягкой кожи. Покрутив их в руке и пожав плечами: – Ну что ж, не густо, конечно, и размер не мой. Но что есть, то есть – натянула их на свои ступни. К сожалению, в шкафу больше не было абсолютно ничего. Уже во второй раз мне пришлось кое-как закутаться в шелковую прохладную простынь. – Элемент постельного белья постепенно превращается в часть моего гардероба, – мои губы кривились, я пыталась хоть как-то унять слёзы и подкатывающую истерику. Тряхнув головой, я направилась снова к двери, неуклюже шлёпая в больших, не по размеру мне туфлях. Уже потянувшись рукой к створке, я поняла, что возможно, мне потребуется какое-то время, чтобы их распахнуть. А может и посторонняя помощь. Двери выглядели очень массивно и внушительно. Навалившись всем телом на одну из них, я попыталась толкнуть её вперёд и совершенно не ожидала эффекта, который произвело моё движение. Створка резко распахнулась и через секунду с силой ударилась о стену. Я буквально вывалилась из комнаты. Не дожидаясь, пока по инерции она вернётся обратно, я проскользнула дальше, чуть не запутавшись в ткани. За спиной раздался мощный удар, и дверь захлопнулась. Думаю, моё появление для местных не будет сюрпризом после такого грохота. Я замерла на несколько секунд продолжая всхлипывать. Прислушалась. Никто не спешил мне на встречу. Учитывая, что в коридоре других дверей не было, то выбирать, куда направиться, тоже не пришлось. Медленно, но, верно, двинулась вперёд.
Слава забытым богам, но долго идти не пришлось. Уже через короткий промежуток времени я стала различать шорохи, приглушенные голоса и стук посуды. В этот же момент в нос ударил сильный аромат только что приготовленной еды. На секунду я задумалась: стоит ли мне незаметно, насколько это возможно, подойти к дверям и попытаться выяснить, что происходит внутри. Или грохот, который я устроила совсем недавно, итак, дал знать о моем приближении. Запахи еды манили меня, и возможность встретить здесь хоть кого-то, кто объяснит мне происходящее, заставили отбросить осторожность и, распахивая двери, шагнуть в комнату.
Ослепительный яркий свет резанул по глазам. После путешествия по мрачному коридору я зажмурилась. Приоткрыв глаза и все ещё щурясь, я разглядела перед собой довольно большую залу. На стенах которой висели огромные гобелены с оборванными краями и уже начавшими расползаться нитями. Изображения было сложно различить, так как местами они стерлись. Весь пол был усыпан каменной крошкой, только кое-где сохранились целые плиты. В середине стоял длинный каменный стол, по бокам которого тянулись неизвестные мне символы. На нём словно толкаясь теснились различные блюда с едой и бокалы. Посередине комнаты замерли двое: высокий темноволосый парень и почти его точная копия, только ниже ростом девушка. Оба увидев меня, тут же отошли от стола и поклонились.
Растерявшись от такого приёма, я неловко переступила с ноги на ногу. Прикусывая губу, хаотично размышляла, что же сказать. Слегка прочистила горло и произнесла: "Эмм, добрый вечер. Я тут немного заблудилась. Честно говоря, я сильно заблудилась. Не могли бы вы мне помочь?" Я замолчала. Собственный голос продолжал дрожать, звучал жалко и пискляво. В горле все ещё стоял ком, и истерика, которая вот-вот готова была на меня обрушиться, никуда не делась. К тому же, связано мыслить мешал взгляд этих двоих, который я увидела, как только вошла. Чёрные, не человеческие глаза без белков напугали меня до дрожи. Я только сейчас почувствовала, как ногти впиваются в ладони.
Ни один из них не шелохнулся. Тишина, которая воцарилась в комнате, стала почти густой и осязаемой. Эти двое все так же стояли как статуи, будто даже не дыша. Я не могла выдавить из себя ни слова. Страх и ужас сковали меня. Я продолжала сжимать кулаки, стараясь не дать эмоциям вырваться наружу.
Первой нарушила молчание девушка. Не разгибаясь, она произнесла:
– Приветствую вас, госпожа. Прошу прощения за задержку, мы почти закончили все приготовления к ужину. – В её голосе слышалось лёгкое недоумение и волнение. – Меня зовут Ганглати, а это мой брат Ганглет. Мы ваши слуги и приветствуем вас. – Она снова замолчала.
«Слуги? Госпожа? Кто? Я?» – мысли метались в голове и никак не собирались во что-то стройное. Я продолжала молчать, только глаза расширились от удивления.
Словно почувствовав моё смятение, девушка снова заговорила, но на этот раз её голос был извиняющимся и слегка подрагивал:
– Извините, госпожа, если вам не нравится подобное обращение. Скажите, как мы можем к вам обращаться?
Я просто не могла понять, что происходит. Это какой-то сюр. Просто абсурд. Внутри меня увеличивался тугой комок из чистых эмоций. Ещё немного, и я просто взорвусь. Я постаралась выдавить из себя хоть что-то и не выдать своего состояния.
– Называйте меня хоть владычицей морской, только прошу, скажите, что здесь происходит. – На последних словах мой голос сорвался. Нда, сарказм и уверенность в себе явно не моё. Я ощутила, что паника снова накрывает меня, мне стало сложно дышать, уши заложило. Чтобы хоть как-то успокоиться, мне нужно было пошевелиться и ощутить своё тело. Придерживая одной рукой ткань, я на негнущихся ногах направилась к столу. Кое-как протиснувшись между столешницей и таким же каменным креслом, если это можно так назвать, попыталась на нём устроиться. Продолжая нервно ёрзать, я еле расслышала шёпот слева от меня. На этот раз заговорил парень:
– Владычица морская? – он фыркнул. – Боюсь, наш добродушный старина Ньёрд* вряд ли согласится на такой союз. Он, вроде, не был замечен в увлечении полуживыми девушками. – Его голос звучал очень тихо. От его слов веяло холодом. Ганглати пихнула парня локтем вбок и зашипела на него:
– Ты в своём уме? Что ты несёшь. – Её брат, не меняя позы, ответил:
– А что я несу? Ты видела это? Перед нами просто маленькая зареванная, совершенно беспомощная девчонка. – Последнее слово он будто выплюнул. – И это богиня смерти? Как я должен реагировать?
Я замерла. В голову пришла мысль, что эта ситуация могла бы выглядеть комично. Это было так странно слышать все, что они говорят, находясь в метре от меня. Словно я пустое место. Слова парня зазвучали ещё громче в моей голове: «Беспомощная зареванная девчонка».
Я хотела уже ему ответить, но меня будто молнией ударило. "Ньёрд? Бог Ньёрд? Владыка морей." Мысли наконец-то выстроились в ряд. Всё сложилось. Мой внешний вид, пейзаж за окном, это место, эта парочка. Богиня смерти. Хель. Они говорили обо мне. "Я богиня смерти. Но как это возможно?" – Губы пересохли. А глаза лихорадочно заметались по залу, словно ища выход. Сквозь шквал мыслей и эмоций до меня долетели слова:
– Кажется, Норны в этот раз схалтурили, – продолжал негодовать парень. Что, кстати, удивительно. Это ведь судьба и всё такое. Как "эта" может быть богиней смерти?
– Ох, Hell, тебе когда-нибудь вырвут твой язык.
Мой взгляд опустился в пустое блюдо передо мной, впиваясь в одну точку. В висках пульсировала кровь, руки вцепились в края каменной столешницы. Я всё ещё слышала тихий шёпот разговора, но уже совершенно его не различала. В голове бились одни и те же слова: "Беспомощная девчонка. Богиня смерти." Голос парня будто множился, превращаясь в десятки других голосов, которые повторяли одно и то же. Напряжение нарастающее внутри искало выход. Мышцы рук свело. Под пальцами крошился камень, и его осколки падали мне на ноги, принося боль. Из глаз закапали слёзы на серебряное блюдо, гулким эхом отдаваясь в ушах. Из отражения на меня смотрели безжизненные глаза и белые кости. Уже десятки голосов все громче и громче звучали в моей голове.
Я больше не могла сдерживаться.
Жутко, пронзительно и невероятно громко я закричала. Мой крик пронёсся по всей зале, сметая и разбивая на осколки посуду. Гобелены затрещали, разрываясь на куски и превращаясь в лохмотья. Почти видимая волна разбила вдребезги оставшиеся части витража в окне напротив. Краем сознания я заметила, как красиво переливаются цветные осколки, падая на тёмный пол. Будто вторя мне, где-то в бесконечной безжизненной равнине раздался жуткий нечеловеческий вой. Небо почернело, и в нём заметались молнии, хаотично ударяя в мерзлую землю. Мощный порыв ледяного ветра ворвался в залу, разметав на своём пути осколки и моих слуг, он направился ко мне. Тело обдало холодом, ткань, которая чудом всё ещё держалась на мне, затрещала под натиском воздуха.
Всё закончилось так же резко, как и началось. Захлебываясь мерзлым, но свежим воздухом, я перестала кричать. Каменная пыль медленно оседала на пол. В последний раз вспыхнула молния и исчезла в чёрных тучах. Снова ни звука, ни лёгкого дуновения ветра. Всё тело колотило от перенапряжения. Опустив взгляд на свои руки, я увидела, что осколки камня впиваются в ладони. Так странно. Я чувствовала боль, но крови совсем не было.
Откинувшись на каменном кресле и пройдясь пустым взглядом по комнате, я уставилась в какую-то точку через разбитое окно, пытаясь отдышаться. Жуткий холод и пустота внутри. Вот и всё что я сейчас ощущала. Наконец-то напряжение и рвавшиеся наружу эмоции покинули меня.
Отметив краем сознания движение где-то слева, я с трудом повернула голову.
– Госпожа, – выдохнула Ганглати, отряхивая своё платье и направляясь ко мне. На лице девушки читалось беспокойство, и где-то в уголках глаз притаился страх. Служанка моргнула, и на губах появилась лёгкая, печальная улыбка. Ну что ж, возможно, она действительно переживает обо мне.
– Позвольте ваши руки. Я помогу вам — механически я протянула ей ладони. Девушка аккуратно стала вынимать все осколки. В этот момент её брат также принял вертикальное положение. Взгляд его чёрных глаз на секунду встретился с моим. Мне показалось, что он смутился. Возможно, мне всего лишь показалось. Ганглет отвернулся и молча куда-то ушёл.
Девушка легонько сжала мои пальцы. Она вытащила все осколки и теперь пыталась заглянуть в глаза. На её лице проступило сочувствие.
*Ньёрд (др.-сканд. Njörðr) — в скандинавской мифологии бог из ванов, отец Фрейра и Фрейи. Ньёрд представляет ветер и морскую стихию.
Для всех поклонников футбола Hisense подготовил крутой конкурс в соцсетях. Попытайте удачу, чтобы получить классный мерч и технику от глобального партнера чемпионата.
А если не любите полагаться на случай и сразу отправляетесь за техникой Hisense, не прячьте далеко чек. Загрузите на сайт и получите подписку на Wink на 3 месяца в подарок.
В сакральной географии самых разных народов Крайний Север часто представал местом таинственным и недобрым, обителью чудовищ и царством мертвых. Когда же на образ сурового края, где не место людям, накладывается символизм морских глубин, пугающий и загадочный, полярная ночь сливается с океанской пучиной, порождая невообразимых монстров. Морские великаны и божественные великанши, чудовища столь огромные, что их можно спутать с островом, Хозяева рыбы и морского зверя — эти и многие другие существа, распространенные от Гренландии до Берингова пролива, населяют причудливый и жутковатый мифологический мир ледяной бездны, о котором рассказывает Андрей Каминский.
Где живет великий Кракен?
Наибольшее количество сведений о морских чудовищах Севера пришло из Скандинавии — приморского региона, населенного цивилизованными народами, самые образованные представители которых оставили достаточно подробные описания морских чудищ. Самым известным, хотя и не самым грозным, из этих монстров было исполинское и устрашающее чудовище Кракен.
Считается, что прообразам этого существа стал исполинский головоногий моллюск — гигантский кальмар.
Английское слово kraken происходит от норвежского krakjen, которое является производным от krake — «уродливое, кривое дерево». Соответственно, кракен — многорукое морское чудовище — ассоциировался с деревом с многочисленными кривыми ветвями или наростами.
Морские чудовища со множеством «рук» упоминаются еще в античных источниках, однако северный кракен отличался от привычного образа гигантского спрута. Считается, что первым это морское чудовище упомянул лютеранский епископ Норвежской церкви, датчанин Эрик Понтоппидан. В 1753 году он издал фундаментальный труд «Естественная история Норвегии», в котором среди прочего описал чудовище, способное утащить под воду любой, даже самый большой, корабль. Эрик Понтоппидиан считает кракена созданием, родственным полипам или морским звездам, и приписывает ему огромные размеры: при его погружении в воду образуется водоворот, затягивающий находящиеся поблизости суда, а само чудовище можно принять за плавучий остров. По описанию епископа, кракен мог питаться несколько месяцев, а потом еще несколько месяцев испражняться, что привлекало разных морских обитателей. Самые смелые, они же самые ушлые, рыбаки, несмотря на опасность, порой все же решались приблизиться к морскому чудовищу, привлеченные изобилием рыбы. Возникла даже поговорка «рыбачить на кракене», то есть иметь особо богатый улов.
Скандинавские авторы описывали и других морских чудовищ. За два века до Понтоппидана шведский историк Олаус Магнус в своем труде «История северных народов» описал исполинскую рыбу с огромными рогами на голове.
«Как у берегов, так и вдали от них в Норвежском море можно встретить устрашающего вида рыб, носящих странные наименования, хотя обычно их относят к породе китов. Их дикий свирепый облик бросается в глаза и до дрожи устрашает очевидцев, доводя их до оцепенения. Внешний вид их отвратителен и страшен, головы у них квадратные, усеянные острыми шипами и четырьмя длинными рогами, что придает монстру вид дерева, вырванного из почвы и поставленного кверху корнями. Головы чудовищ бывают длиной от десяти до двенадцати локтей. Головы эти — черные, с огромными глазами, зрачки которых подобны необычайной величины — до локтя в поперечнике — огненно-красному яблоку. В темноте рыбаки иногда принимают эти пламенеющие глаза за далекий огонь маяка или фонарь на корабле собрата по ремеслу. Толстые волосы, свисающие, словно борода, придают чудовищу некое сходство с опустившим крылья гусем. По сравнению с огромной квадратной головой тело чудовища кажется совсем небольшим — четырнадцать—пятнадцать локтей в длину. Один такой монстр может опрокидывать и даже топить суда с искусной и сильной командой».
Морские чудовища из книги Олауса Магнуса
Предтечами кракена Эрика Понтоппидиана и рогатой рыбы Олауса Магнуса можно считать упомянутых в более ранних скандинавских источниках (в так называемом «Королевском Зерцале» 1250 года и «Саге об Одде-стреле») двух чудовищ: хафгуфа («морской запах») и лингбакра («вересковая спина»). В саге эти морские монстры были посланы против главного героя враждебным ему троллем у берегов Гренландии:
«Сейчас я расскажу тебе, что это — два морских чудовища. Одно зовут хафгуфа, а другое — лингбакр. Это самый большой из всех китов на свете, а хафгуфа — самое большое чудовище, обитающее в морях. Ее природа такова, что она глотает людей, корабли, китов и все, что поймает. Она плывет под водой, пока ночь не сменяет день, и тогда высовывает из воды свою голову и ноздри, и, когда она выныривает, происходят по меньшей мере приливы и отливы. Когда мы проходили между ее челюстями, то было проливом, а ее ноздри и нижняя челюсть были скалами, которые вам привиделись в море, а лингбакр был тем островом, что погрузился под воду. А Эгмунд Флоки послал своим колдовством этих тварей тебе навстречу, чтобы убить тебя и всех твоих людей. Он думал, что так случится не только с теми, кто сейчас утонул, и он полагал, что хафгуфа проглотит нас всех. Нынче я потому поплыл в ее пасть, что знал, что она недавно поднялась. Сейчас мы смогли предотвратить эти козни Эгмунда, но все же, по моему мнению, он причинит тебе больше зла, чем кто-либо».
Помимо кракена и рогатой рыбы северные моря населяли и иные жуткие твари. Среди них был морской змей, описанный в том числе уже упомянутыми Эриком Понтоппидианом и Олаусом Магнусом. Магнус приводит следующую историю:
«Те же, кто плавает вдоль побережья Норвегии с торговыми или рыбацкими судами, рассказывают удивительные истории о том, что возле Бергена в расщелинах и пещерах водится змей огромного размера — двухсот футов длиной и двадцати футов толщиной.
Этот змей вылезает из норы светлыми летними ночами, чтобы поживиться телятами, ягнятами и поросятами, или плывет в море, чтобы насытиться полипами, крабами и прочими морскими животными. С его шеи свисают длинные волосья, его тело покрыто черной острой чешуей, а злые глаза сверкают красным пламенем.
Он нападает на суда, хватает и проглатывает людей, поднимаясь из воды подобно колонне».
Портреты морских змеев, подобных этому, появлялись и в более позднее время — в середине XVIII века датский епископ Ханс Эгеде, работавший с миссионерской миссией в Гренландии, описал в своем дневнике встретившегося ему огромного змея:
«6 июля 1734 года появилось очень большое и страшное морское чудовище, которое поднялось из воды так высоко, что голова его доставала выше нашей грот-мачты. У него была длинная острая морда, и оно извергало воду, как кит. Тело казалось покрытым чешуей, кожа была неровной и морщинистой, а нижняя часть имела форму змеи. Через некоторое время существо нырнуло в воду, а затем подняло хвост над поверхностью, на целую длину корабля от головы. На следующий вечер у нас была очень плохая погода».
Считается, что моряки, оставившие подобные свидетельства, на самом деле встречались с гигантскими кальмарами, китами и иными огромными морскими животными или наблюдали природные явления.
На стыке естественнонаучных исследований и мифологических представлений находятся исландские сказания об идльквелях, или «злых китах», в которых причудливо смешались черты реальных морских животных и легендарных созданий.
Все они, в отличие от «добрых китов», враждебны людям, охочи до человеческого мяса и топят корабли. Чтобы защититься от них моряки держат на корабле овечий навоз, свиную мочу и некоторые травы, отпугивавшие «злых китов».
В уже упомянутом ранее «Королевском зерцале» приводятся примеры подобных созданий: например, «мушвели», или «мышь-кит», длиной восемь метров, с мышиной мордой и двумя ногам с копытами, благодаря которым он мог выбираться на сушу. Другим чудовищем был стоккул — бледный кашалот длиной восемнадцать метров. Стоккул был так зол, что ирландский святой Брендан Клонфертский упросил Бога закрыть монстру глаза кожистыми складками, чтобы ослепить его. Но стоккула это не остановило: обладая необычайной чуткостью, бледный кит все равно находил и топил корабли, выпрыгивая из воды и обрушиваясь на суда сверху либо топя их волной. Еще одно чудовище, хрошвалюр, имело огромные глаза, лошадиную морду, лошадиный хвост, конскую гриву красного цвета и ржало, как конь. Помимо того, что эта тварь любила топить корабли (также прыгая сверху или поднимая волны), хрошвалюр умел поднимать бурю и знал толк в колдовстве, поэтому к нему порой взывали колдуны и ведьмы, желая потопить чье-то судно. Похожими магическими познаниями и зловредными повадками обладал «злой» кит роудкебингур с символическим окрасом (будто «обляпанным кровью») и красной гривой (по другим данным — щупальцами) на спине. Известны северному фольклору и трольвалл — чешуйчатый и клыкастый «дьявол-кит», столь огромный, что его часто принимали за остров; и селямувир, семиметровая «мать» тюленей, предвещающая шторм и жестоко защищающая своих «детей»; и зифия, или «водяная сова», — чудовище с кривым птичьим клювом, выпученными глазами, четырьмя ногами и острым спинным плавником, с помощью которого зифии взрезали дно кораблей, чтобы полакомиться моряками.
Самым же известным из скандинавских морских монстров можно считать Йормунганда, сына «злого» бога Локи, змея столь огромного, что своим телом он обвивает землю, кусая себя за хвост. Этот змей имеет антагониста в лице скандинавского бога-громовержца Тора: в финальной битве они сразятся друг против друга, Тор умертвит чудовище, но и сам падет, отравленный его ядом. У Тора давний зуб на великого змея — они уже сталкивались, когда громовержец пытался поймать сына Локи, закинув в воду крюк с наживкой из бычьей головы. Также именно Йормунганда под видом обычной кошки подсунул Тору великан Утгарда-Локи, тем самым заставив самого могучего из богов чувствовать себя унизительно беспомощным, поскольку он смог оторвать от пола лишь одну лапу «кошки». На самом деле Тор поднял змея так высоко, что почти достал им до неба. О противостоянии Тора и Йормунганда говорит и самый известный скальд Скандинавии Браги Старый:
Ведьмин враг десницей Взял тяжелый молот, Как узрил он рыбу, Страны все обсевшу.
Любопытную версию роли этого змея в общей картине скандинавского мифологического мировоззрения высказывает российский ученый Владимир Петрухин:
«Мировой змей Ёрмунганд был порожден на свет, когда творение уже завершилось. Злобный ас Локи стал отцом этого и других чудовищ, которые в конце времен атакуют Асгард и истребят древних врагов. Змей этот так вырос, что смог уместиться лишь в мировом океане, где он кольцом окружает землю, кусая собственный хвост. Поэтому он и называется Мидгардсорм — Змей Мидгарда, или Пояс мира. Но у него есть и другое название, Ёрмунганд, что означает „великий посох“. Что общего между „посохом“ и „поясом“? Мы терялись бы в догадках, если бы историки не знали, что у соседей скандинавов — саксов, долго придерживавшихся языческих верований, была почитаема священной роща, что звалась Ирминсул. Там они поклонялись столпу, именуемому Ирмин, — ему оказывали особые почести по случаю побед. Название Ирмин родственно тому имени Мирового змея, которое и означало „великий посох“ или столп — Ёрмунганд. Значит, Мировой змей был связан с мировым древом и даже был одной из его ипостасей: ведь это древо должно было объединять горизонтальное и вертикальное пространства…. Лишь когда в скандинавской мифологии возобладали эсхатологические мотивы — пророчества о конце света, — тогда этот змей стал по преимуществу враждебным миру чудовищем».
Сны Северного моря: кентавр без кожи и хозяйка утопленников
С Йормунгандом, а также, вероятно, с библейским Левиафаном, связан Местер Стурворм, монстр из шотландских сказаний. В фольклоре Оркнейских островов (испытавших сильное влияние скандинавской культуры) это морской змей, столь огромный, что своими кольцами он обнимал весь мир, с одним глазом, пышущим огнем. От его зевков поднимались штормы и землетрясения, от ядовитого дыхания сохла трава и осыпались листья с деревьев, а люди и животные падали замертво. Своим языком длиной сотни миль чудовище утаскивало в пучину людей, корабли и целые деревни. Когда же Местер Сторворм издох, сраженный неким храбрецом, его зубы превратились в Оркнейские, Шетландские и Фарерские острова, там, где выпал язык, появилось Балтийское море, а тело стало Исландией, в недрах которой и по сей день пылает печень чудовища.
Шотландия, развивавшаяся на стыке кельтской, англосаксонской и скандинавской культур, подарила мировой культуре немало морских монстров. Чего стоит, например, чудовище наклави из шотландского фольклора — морской кентавр с человеческой верхней частью и лошадиной нижней, плавниками и огромной пастью, как у кита.
В довершение всего у этого чудища не было кожи и все его внутренности были выставлены на всеобщее обозрение, в том числе черная кровь, текущая по желтым венам.
Наклави уничтожал урожай, разрушал дома, вызывал засуху и эпидемии, преследовал и пожирал людей. Единственным способом спастись от него было пересечь проточную воду. Другое морское чудовище из тех же краев звалось Марул. Оно обладало обликом рыбы с гребнем из пламени и глазами по всей голове. Когда Марул поднимался на гребне волн, распевая зловещую ликующую песню, это предвещало гибель всем повстречавшим его судам.
Нукелави преследует островитянина, картина Джеймса Торренса
Мулиартех, или Мульярстух, — своего рода «морской оборотень»: морской змей, который мог принимать человеческое обличье, — как правило, одноглазой старухи с темно-синим лицом, способной, впрочем, обернуться прекрасной девушкой. В человеческом обличье Мулрьярстух стучался в дома людей, прося обогреться у очага. Оказавшись внутри, он принимал свой истинный облик. Также Мульярстух приписывалась способность поднимать шторма и управлять ветром.
Мульярстух представляет собой своего рода морскую ипостась другого популярного персонажа шотландского фольклора — Кальях Варе, ведьмы или богини зимы, обитающей в горах и владычествующей над всей дикой природой. Согласно легендам, Кальях Варе превращалась в камень, что роднит ее с горными и инеистыми великанами из скандинавской мифологии, тогда как у Мульярстух можно увидеть черты, роднящие ее со скандинавской богиней-великаншей Ран, супругой морского великана Эгира. Ран — персонаж довольно зловещий, само ее имя означает «кража», потому что она крадет моряков, которые становятся утопленниками, попавшими в «сети Ран». По мнению австрийского историка и филолога-германиста Рудольфа Зимека, Ран является хозяйкой царства мертвых на дне моря, к которой отправляются утонувшие люди. Зимек считает, что «в то время как Эгир олицетворяет море как дружественную силу, Ран олицетворяет зловещую сторону моря». Ран также связывают с Локи: именно эта богиня дала рыболовные сети злокозненному асу, чтобы тот поймал щуку, в которую превратился карлик Андвари, — события, описанные в прологе к «Саге о Вёльсунгах».
Ран. Рисунок английского художника Артура Ракхэма, 1900 год
Ран является одним из значимых божеств в так называемом «Рёккатру» — вариации германо-скандинавского неоязычества, сконцентрированном на почитании йотунов. Основатель данной религии Рейвен Кальдера в своей книге «Книга йотунов: работа с великанами Северной традиции» описывает супругу морского великана следующим образом:
«Во многих отношениях Ран олицетворяет более темную и разрушительную сторону природы морских йотунов: в отличие от Эгира, который встречает вас дружелюбно, хотя потом и может сменить милость на гнев, Ран нисколько не стесняется вести себя как настоящая хищница. Она красива, но зубы ее длинны и остры, а на руках — столь же острые когти. От ее улыбки кровь стынет в жилах — и она это прекрасно знает».
Аналогично Кальдера описывает девять волн, дочерей Эгира и Ран, которых он якобы созерцал в своих видениях:
«Когда они предстали передо мною в волнах прибоя (не раньше, чем я проколол себе палец и уронил для них в воду каплю крови), меня поразило, насколько же они непохожи на прекрасных русалок из народных сказок и современных мультфильмов. Когтистые пальцы и длинные острые зубы; мускулистые плечи; лица странной формы с причудливо скошенными глазами, постоянно меняющими цвет, подобно самому морю… У некоторых были украшения — грубо сработанные ожерелья и серьги из раковин и осколков кости».
Конечно, можно как угодно относится к этим рассказам, но нельзя не отметить, что они вполне передают тот суровый дух северных морей, что породил всех вышеописанных монстров, без сомнения, достойных своей хозяйки.
У Залива Чудовищ
К северо-востоку от Скандинавии начинались земли финно-угорских народов — «финнов», как называли их в сагах, причем имелись в виду не столько финны в традиционном смысле, сколько саамы или лопари. Все «финны» традиционно считались у скандинавов могучими колдунами, повелевающими погодой, насылающими порчу и сглаз. Моря, омывающие «финские» земли, получили название «Гандвик», что, по разным версиям, переводится как «Колдовской Залив» или «Залив Чудовищ». Поначалу это название распространялось на весь Северный Ледовитый океан, потом сузилось до Белого моря. Скандинавские саги населяли здешние земли великанами и колдунами — и на то были определенный основания. Во времена саг и викингов финно-угорские племена придерживались шаманских верований, и именно шаманизм, именуемый также «сейдом», считался у скандинавов колдовством. Действительно, герои финно-угорских сказаний зачастую были могучими колдунами, противостоящими разного рода темным силам, среди которых, разумеется, были и морские чудовища. В отличие от скандинавских монстров они практически лишены каких-либо «естественнонаучных» признаков и являются чисто мифологическими созданиями — злыми духами или морскими божествами. Как и многие подобные персонажи, эти монстры амбивалентны: с одной стороны, они выступают как серьезная угроза мирозданию, с другой — являются одним из важнейших его столпов, а то и его первопричиной.
Примером такого амбивалентного персонажа является Старец из саамских мифов, имеющий облик гигантского моржа и обитающий далеко на севере. С одной стороны, это безусловно положительное божество: он владычествует над рыбой и морским зверем, от удачной охоты на которого в немалой степени зависело благосостояние саамов. Также этот бог, как рассказывается в одном из мифов, прекратил космическую битву между Луной и Солнцем, угрожавшую всему мирозданию. Наконец, по мнению уже упомянутого Петрухина, именно Старец может быть тем самым «Стариком», из головы которого, согласно саамскому мифу о творении, хлынули космические воды, положив начало всему миру. Иными словами, Старец-Морж не просто одно из важных божеств — это, фактически, главный бог, величайшая из всех космических сил, исток и хранитель саамской мифологической Вселенной.
С другой стороны, этот же Старец, ворочаясь в ледяной постели, ломает льды, представляющие опасность для рыбацких судов. Также, возможно, именно этот Старец стал прообразом огромного моржа из «Истории северных народов» Олауса Магнуса, описавшего чудовищного зверя, который засасывает воду, образуя исполинский водоворот, затягивающий корабли и вообще все живое.
Подобный миф существует и у финнов в узком смысле этого этнонима: у них есть предание об огромном водовороте в центре океана, именуемом «глоткой куримуса», морской пучине, выпускающей и поглощающей воды, от чего происходят приливы и отливы. Именно в эту глотку, в «гадкую пучину моря», и был отправлен Вяйнямёйнен, один из главных героев «Калевалы», когда закончился его земной путь. Если предположить, что все указанные выше мифы и легенды имеют общий исток, то роль Моржа-Старца становится уже не столь однозначной: да, это космического масштаба божество и один из важнейших подателей благ, но в то же время и вечная угроза, воплощение морской пучины, поглощающей все живое. Есть какое-то сходство и со змеем Йормунгандом: как отмечалось выше, он является одновременно и столпом мироздания и одним из злейших врагов асов.
В финской мифологии имелся и свой «кракен» — по крайней мере, именно с гигантским спрутом чаще всего ассоциируют морское чудовище Ику-Турсо, «Вечный Турсо», сына верховного бога Укко. Один из эпитетов Ику-Турсо — «тысячерогий», что, возможно отражает фантастические представления о щупальцах кальмаров. По другой версии, Ику-Турсо может быть гигантским моржом. Оба толкования имеют обоснование в финском языке: в старом варианте «turso» — это «морж», а в современном финском языке «meritursas» означает «осьминога». В «Калевале» этот монстр появляется дважды, причем оба раза он связывается с уже упомянутым выше Вяйнямёйненом: первый раз чудовище сжигает стог сена, из пепла которого герой-колдун потом выращивает дуб. Второй раз чудовище поднимает из вод главный антагонист героев Калевалы — ведьма Лоухи, хозяйка северной страны зла Похиолы. Однако Вяйнямёйнен строго отчитывает чудовище, схватив его за уши и заставляет с позором удалиться.
Тотчас старый Вяйнямёйнен Отпустил его обратно, Говорит слова такие: «Ику-Турсо, ты, сын Старца! Выходить не смей из моря, Никогда не поднимайся Пред очами человека, От сегодня и до века».
Но не факт, что таким образом была поставлена точка в истории отношений Вяйнямёйнена и Ику-Турсо: как уже отмечалось, в финале жизненного пути герой изгнан в «гадкую пучину моря». Возможно, именно там Вяйнямёйнен и Ику-Турсо могли встретиться вновь.
Не исключено, что свой зооморфный «владыка моря» имелся и у русских, в первую очередь у поморов, а также у их предков новгородцев с их преданиями о Морском Царе. Этот мифологический персонаж, герой былины о Садко, изначально мог представляться в виде огромного рака. Об этом, в частности, писал историк Юрий Золотов в своей статье «Страничка из истории дохристианских верований восточных славян»:
«По всей вероятности, некогда рак был священным животным в верованиях восточных славян. Он считался владыкой подводного мира (царем, воеводой). Его, очевидно, чтили рыбаки, думая, что от рака зависит рыбацкое счастье. Антропоморфный водяной мог вполне заменить более раннего зооморфного бога-рака».
Также Золотов добавляет, что «среди архангельских рыбаков-поморов существовало поверье, будто в Ледовитом океане живет громадный „рачий царь“, который повелевает всеми обитателями моря». Другой источник указывает его местообитания более конкретно:
«Между мурманскими промышленниками распространено поверье, что на дне Северного Океана, между Новой Землей и Грумантом (Шпицберген) пребывает колоссальной величины морской зверь, „громаднющий рачий царь“, повелевающий всеми морскими зверями».
Это чудовищное божество выглядит как своего рода поморская ипостась саамского Старца, владыки моря.
Иные северные «хозяева вод» проявляли куда больший интерес к людям — в первую очередь в гастрономическом плане. Как, например, «кицка жонка» — жутковатая героиня одной из поморских быличек, хозяйка реки Кицы на Кольском полуострове. «Жонка» — своего рода северная русалка, с женским лицом и телом и рыбьим хвостом. «Кицка жонка» командовала заходящими в реку косяками семги, мешая промыслу здешних купцов, братьев Заборщиковых. Впрочем, тем удалось договориться с нечистью, лакомой до человеческой плоти: в обмен на человеческие жертвоприношения плотоядная русалка пригоняла в сети рыбу, на которой дельцы богатели — не только Заборщиковы, но и другие местные предприниматели. Дело раскрылось, когда один из брошенных в воду людей, совсем еще мальчик, выжил, спасенный монахами Соловецкого монастыря. Хотя купцам удалось избежать наказания, «позолотив руку» кому надо и сделав пожертвование в монастырь, люди перестали пропадать.
Жившие к востоку от русских и финно-угров ненцы верили, что в Северном Ледовитом океане обитает так называемый Бык Севера, приносящий на землю холод. Зимой дыхание чудовища оборачивается северным сиянием, а летом — дождевыми тучами. Когда бык сбрасывает линялую шерсть, начинается снегопад, а от его дуновения поднимается холодный ветер. Похожие представления отмечены и у других народов Севера, даже у тех, кто не обитает близ Северного Ледовитого океана, таких как якуты, у которых этнографы отметили следующие верования:
«Бык зимы выходит из океана с туманным дыханием, в заиндевелой дохе, с ледяным носом, с очами, словно проруби, с предлинными звонкими рогами, с туловищем, заслоняющим солнце, с морозом в подмышках, с утренниками в пахах, с вьюком из болезней, с тороками из простуды…»
Возможно на эти предания повлиял образ мамонта, туши и бивни которого находили в вечной мерзлоте. Мамонт в преданиях коренных народов Севера и Дальнего Востока часто представлялся злым духом или монстром, нередко обитающим в воде. Так, эвенки считали мамонта большой рогатой рыбой, живущей в море, или же гибридным существом с головой лося и туловищем рыбы.
Боги моря и льда
Еще дальше на восток встречаются другие владыки моря. Например, ительмены почитали морского бога Митга, посылающего рыб в реки и самого похожего на рыбу. С крабом или иным морским животным часто ассоциируется хозяин моря у коряков. У чукчей хозяином морских зверей считаются дух Кереткун и его жена: с черными лицами и одеждами из кишок морских животных, питающиеся трупами утопленников, но одновременно помогающие людям против злых духов. У чукчей хозяина моря зовут Анкы-киеле. Видный исследователь культуры и истории чукчей Владимир Богораз описывал его как существо «с рыбьим телом и огромной косматой головой». Схожие описания приводят и другие источники, включая рисунок чукотского художника Онно, изобразившего морское существо с косматой головой и огромной пастью. Над ним парит душа шамана, посланного к морскому богу с просьбой послать хороший улов.
По другую сторону Берингова пролива, от Аляски до Гренландии, расселились инуиты-эскимосы, чья мифология породила множество причудливых божеств и устрашающих чудовищ. Одно из них обитало прямо в Беринговом проливе — огромное слизистое существо под названием А-Ми-Кук с четырьмя огромными лапами или щупальцами. А-Ми-Кук нападал на рыбаков, заходивших слишком далеко в море, где топил их вместе с лодками, а потом пожирал. Спастись от него было невозможно даже на суше, потому что под землей чудовище двигалось так же ловко, как под водой. Считается, что на образ чудовища повлияли подземные озера, расположенные в районе города Сент-Майкл на Аляске, — основного обиталища А-Ми-Кука. Еще одно водное существо, обитающее в водах Аляски, зовется Тижерук — это огромный змей с двухметровой головой и хвостом с плавником, который ворует людей прямо с пирсов.
Весьма обширный пандемониум у инуитов Гренландии, населявших окружавшее их море самыми разными чудовищами. Среди них можно вспомнить Ахлута — одного из местных оборотней: полуволк-полукасатка, меняющий свой облик на суше и на море. Иногда ахлут представлялся в виде гибридного существа, сочетающего признаки обоих животных. Другим гибридным существом в инуитском фольклоре был персонаж с мудреным именем
Аз-и-ву-гум Ки-мух-ти, сочетавшим в себе признаки собаки и моржа, с хвостом рыбы и твердыми чешуйками по всему телу, которые защищали чудовище от копий эскимосов. Этот «моржепес» был своего рода защитником моржей от охотников, способным убить человека одним ударом хвоста.
Всеми этими чудовищами, а также морскими зверями и рыбой, повелевала богиня Седна, известная под другими именами у разных групп инуитов. Это своего рода инуитский аналог скандинавской Ран — сходство усиливается тем, что Седна, как и Ран, является также владычицей мертвых, обитающей в Адливуне, эскимосском Нижнем мире. Седну считали дочерью инуитского бога-создателя Ангуты, который за что-то разгневался на дочь: по одной из версии, за то, что она взяла в мужья пса, по другой — за ее невероятный аппетит, снедавший Седну настолько, что она сгрызла руку своему отцу. Тот сбросил дочь со своего каяка в бушующее море, а когда она начала цепляться за борт — обрубил ей пальцы, которые, упав в воду, стали китами, тюленями, моржами и прочими морскими животными, на которых охотятся инуиты. Известен и более трагичный вариант мифа: Седну стал домогаться некий «птичий дух», а когда отец попытался спасти дочь, зловредный дух наслал ужасающий шторм, грозивший потопить лодку, и Ангута в отчаянии выбросил дочь в бушующее море. Как бы то ни было, все версии мифа сходятся на том, что Седна, попав в воду, стала владычицей моря и всего, что в нем обитает. С ее именем связываются также антропогонические легенды инуитов: якобы от связи Седны с красным волком родилось пять псов и пять полулюдей-полупсов, адлет — созданий с острыми ушами, длинными хвостами и желтыми глазами. Эти и без того неприятные создания имели довольно гнусные повадки: словно вампиры, они пили кровь людей. По иным версиям мифа, адлеты стали предками индейцев, в то время как чистокровные псы дали начало скандинавам.
Круг замкнулся — Гренландия, с ее эскимосскими оборотнями, одновременно дает приют и морским чудовищам, вроде хафгуфы, из скандинавских саг. А прямо через пролив расположилась Исландия с ее «злыми китами». От моря до моря, сквозь льды и тьму полярных ночей, самые разные народы населяли северные воды ужасными чудовищами и суровыми богам, тоже, зачастую, чудовищного облика. Эти представления нашли отражение и в литературе: например, белый кашалот Моби Дик имеет определенные параллели с исландским «злым китом» стоккулом — даже если Мелвилл не имел в виду ничего такого, определенные базовые архетипы явно сыграли свою роль. Другой северный монстр стал героем сонета «Кракен» английского поэта Альфреда Теннисона, описавшего монстра, что спит в глубочайших безднах моря и проснется лишь перед концом света, чтобы погибнуть от небесного огня. Образ исполинского чудовища, которое дремлет в морской пучине, но ожидает пробуждения, возможно, вдохновил известного автора ужасов Говарда Лавкрафта на создание Ктулху — самого известного персонажа «Мифов Ктулху». Ктулху, кстати, тоже связан с севером, конкретно с Гренландией: в рассказе «Зов Ктулху» описывается «племя выродившихся эскимосов», что совершали жестокие обряды перед статуэткой этого божества, распевая молитву-призыв: «Пх’нглуи мглв’нафх Ктулху Р’льех вгах’нагл фхтагн».
(окончание в комментариях, чуть-чуть не уместилось)